Ворен изменился. И сейчас Изобель придется столкнуться с новым врагом - тем, кто так же был ее самой большой любовью.

Автор: Кэлли Крэй

Серия: Никогда

Книга 2: «В тени»

Перевод: http: //vk.com/nevermorebykellycreagh

Редакция: Вера Торгашова

АНОТАЦИЯ:

Enshadowed (2012) / " В тени"

Вторая книга в современной готической романтики трилогии, выражающая темный блеск Эдгара Аллана По. В то время, как Ворен остается заключенным в опасном мире сна, где ужасающие истории Эдгара По оживают, Изобель отправляется в Балтимор чтобы противостоять темной личности, известной во всем мире как " Пьющего за По". Это тот самый человек, который когда-то являлся Изобель во сне и забросил ее в кошмарный мир Ворена, он обладает ключом к его спасению.

Но когда Изобель находит способ вернуться к этому мир сна, она оказывается в заброшенном царстве, которое не только содержит остатки присутствия Эдгара Аллана По, но и в настоящее время отображает сокровенные чувства Ворена. Это темный мир страха, ужаса и гнева.

Ворен изменился. И сейчас Изобель придется столкнуться с новым врагом - тем, кто так же был ее самой большой любовью.

Реальная жизнь, как она есть, стала казаться мне видением и не более, как видением, зато безумнейшие фантазии теперь не только составляли смысл каждодневного моего бытия, а стали для меня поистине самим бытием, единственным и непреложным.

- Эдгар Алан По, «Береника»

***

Прекрасная! о, почему
Окно открыто в ночь и тьму?
Напев насмешливый, с ракит,
Смеясь, к тебе в окно скользит, —
Бесплотный рой, колдуний рой
И здесь, и там, и над тобой;
Они качают торопливо,
То прихотливо, то пугливо,
Закрытый, с бахромой, альков,
Где ты вкусила негу снов;
И вдоль стены, и на полу
Трепещет тень, смущая мглу.

Эдгар Алан По, «Спящий»

Пролог.

Больница Вашингтон Юниверсити, Балтимор.

Октября, 1849 год.

- Эдгар?

Негромко говоря, доктор Моран наклонился над своим пациентом. Его взгляд прошелся по изнуренному и бледному лицу знаменитого поэта, Эдгара По. Но человек, который сейчас лежал перед ним на больничной койке, купаясь в тускло-желтом свете лампы, мало походил на свои величественные портреты. Казалось, он представлял собой лишь призрачную оболочку того человека, истощенный самозванец, со впалыми серыми щеками и восковой кожей, белой, как простыни под ним. Темные ресницы бахромой обрамляли его сине-фиолетовые веки, затемняя углубления в виде полумесяцев под его глазами. Пот блестел на его широком лбу, в меньшей степени от лихорадки и в большей, как знал врач, от напряжения.

Дождь барабанил по сводам готических окон, сверкающие хрустальные бусины дрожали, стекая в длинные полосы на фоне тьмы.

Хотя приближалось утро, ночные тени наполняли комнату, которая без них была бы пустой.

Снаружи стонал ветер, а стук лошадиных копыт и грохот вагонных колес эхом доносился снизу из переулка.

- Эдгар, - Моран снова заговорил, - вы меня слышите?

Глаза По лениво открылись, стекловидные и далекие, они походили на незрячие глаза детской куклы, черные, как чернильницы. Он смотрел в потолок. Моран проверил пульс своего пациента, прижав большой палец к липкому запястью поэта. Секунды отзывались учащающимся ритмом.

Доктор колебался. Он не хотел снова отпускать своего пациента в безумие.

И всё же, он не мог не стремиться к ещё одному моменту просветления, ещё одному краткому проблеску человека, запертого в помешательстве.

Еще один ключ к загадке о том, что случилось четыре дня назад, когда бесчувственного По привезли к нему. В бреду, с головы до пят обсыпанный песком и в чужой одежде, он был не в состоянии связать ни единого слова о том, где он был или с кем.

- Вы помните, где вы находитесь? - Спросил Моран. Доктор заерзал на сидении, и старый деревянный стул заскрипел под ним.

Внезапно рука По взлетела. Он схватил доктора, блокируя запястье хваткой, которая забрала все силы его трупного окоченения.

- Кто это? - Выдохнул Эдгар со скрежетом в груди, его голос охрип после нескольких часов криков от боли. - Кто здесь?

- Успокойтесь. – Призвал его доктор. Он позволил липким рукам Эдгара держаться за него, надеясь, что физический контакт успокоит его, вернет и привяжет к реальности.

- Рэйнольдс? - Прошептал По. Его рука сжалась вокруг запястья Морана с невероятной силой, дрожа от нетерпения. – Рейнольдс… Скажи, что ты, наконец, пришел.

Доктор сглотнул. Он облизал губы, пытаясь, но не зная, что сказать.

- Это доктор Моран, Эдгар. Ваш врач. Я уверен, вы меня помните.

Зрачки По, черные, как смоль, расширились. Моран завороженно смотрел. Прежде он много раз лечил от безумия. Но было что-то в состоянии этого человека, что заставляло его желать осмотреть скучные стены, окружавшие его, чтобы убедиться, что там действительно ничего нет.

Эдгар ахнул. Его тело напряглось. Выгибая позвоночник, он откинул голову набок и взвыл. Корчась, он схватился за кровать под ним, выкручивая ткань спутанного постельного белья, крича " Рейнольдс! "

Моран вскочил на ноги.

- РЕЙНОЛЬДС! - снова закричал Эдгар, возобновляя рыдания, разносившиеся в ночи, его голос был грубым и неровным.

- Эдгар! - Закричал Моран, хватаясь за руку своего пациента. - Эдгар, вы в безопасности.

- РЕЙНОЛЬДС!

- Здесь нет ничего, что может вам навредить. Эдгар, послушайте меня! Все в прошлом. Вы меня слышите? Чтобы ни происходило, это уже в прошлом!

В тот момент По застыл, стиснув зубы, на его лице затаилась агония, пот скользил по вискам. А затем в нем что-то изменилось. Он, казалось, сразу вернулся к себе, как дрожащее пламя свечи, которому удалось выровняться после порыва холодного ветра. Его тело начало расслабляться, и он медленно опустился на кровать.

Впервые его взгляд задержался на Моране. Врач смотрел не мигая, пораженно наблюдая за тем, как почерневшие зрачки По сужались, словно облака после бури, открывая яркие края двух сине-серых ирисов. По уставился на него с внезапной напряженностью и осознанностью, проявившейся в первый раз.

- Так ли это? – спросил он. Выдохнув, По ослабил хватку руки врача. - Господи, помоги моей бедной душе. – Свет в его ярких сверкающих глазах потускнел, и исчез так же быстро, как и появился.

- Эдгар. - Позвал Моран.

Вокруг нее по залу эхом пронеслись уставшие возгласы и аплодисменты, все разделились в поисках своих бутылок с водой и полотенец. Тупая боль медленно распространялась по ее телу, в то время как она позволяла мышцам расслабиться. Ее тело ощущалось как размотанный канат.

На данный момент Тренер повторила одну и ту же программу, по меньшей мере, раз двадцать. Даже если она хотела, чтобы они сделали это снова, Изобель не думала, что сможет совершить еще один прыжок, не говоря уже о полном приземлении. Она знала, что была не единственной, кто держался из последних сил. Она почувствовала, как вся их групповая энергия мало-помалу уменьшается, как машина, работающая на единственном умирающем аккумуляторе.

За ней Изобель слышала продолжение тирады тренера Энни, выпаливавшей напоминания об их форме и какие тенниски лучше надеть. Голубые бантики для волос в этот раз, гудела она, не желтые. Юбки не плиссированные.

Казалось, чем дольше Изобель всматривалась в фигуру, стоящую в дверном проеме, тем больше становилось расстояние, отделяющее ее от голоса тренера. Стены спортзала, команда и даже пол, размываясь, исчезали из ее поля зрения, пока не остался только он.

Его рука была такой теплой.

- Ты готова? – спросил он.

Но она не могла избавиться от чувства, что было что-то в этом моменте, в самом его присутствии, что напрягало ее. Казалось, будто ее разум заменил некоторую часть важной информации. Или полностью потерял ее.

- Что… что ты здесь делаешь? – спросила она, потому что этот вопрос крутился у нее в голове, перекрывая все остальные.

Девушка.

Изобель последовала за ним. Ей хотелось обернуться и посмотреть, заметил ли их кто-нибудь. Конечно, тренер видела, как она уходит. Изобель не могла понять, почему она не кричит на нее в эту секунду, призывая вернуться на тренировку. Но у нее не было времени, чтобы обернуться. Они с Вореном уже достигли двойных дверей, что вели на школьную парковку. Выйдя через них, они встретили каскад снега, валившийся с серо-фиолетовых облаков, заслонявших собой все небо и не оставлявших места зимнему солнцу.

Она поняла, что, даже смотря прямо на него, она не могла разглядеть себя в зеркальных линзах его очков, только отражение почерневших деревьев, стоящих в ряд позади нее, их тонкие стволы были все еще видны сквозь пелену падающего снега.

В отражении огромный ворон взлетел с одной из скрученных ветвей, и звук его крыльев заставил ее вздрогнуть и повернуться кругом. Но когда она посмотрела туда, не было никаких деревьев. Не было птицы. Только жесткие очертания неоготического фасада. Отсюда Изобель могла запросто рассмотреть четыре шпиля на башне главного школьного входа, выглядывающие над уступом крыши. Бесчисленные оконные белые стекла, преломляемые пасмурным светом, смотрелись как тысячи мертвых глаз. Несмотря на то, что она только что оставила команду в тренажерном зале, все здание теперь выглядело пустым – за исключением верхнего этажа, где в одном из окон Изобель заметила чей-то силуэт, наблюдавший за ними.

- Садись. – Сказал Ворен. - Сейчас.

Она закрыла за собой дверь и, посмотрев в сторону водителя, была шокирована тем, что он был уже там, с одной рукой, лежащей на руле и другой - на рычаге переключения передач, а громоздкий оникс на его кольце сиял, как сильно подсвеченное масло.

Автомобиль загудел. Изобель почувствовала, как под ней завибрировало сиденье, хотя она не могла вспомнить, как он поворачивал ключ. Запах выхлопных газов фильтровался в ее сознании, в то время как стеклоочистители пришли в действие, двигаясь вперед и назад, дабы сбросить собравшийся снег. К тому времени каскад белизны стал настолько тяжелым, что мир за пределами машины почти исчез.

Старое радио, которое Ворен приладил на приборную панель Кугуара, ожило. Через крошечное прямоугольное окошко Изобель увидела, как диск со свистом закрутился внутри. Мягкий женский голос прорвался сквозь шипение статических помех. Ее напев, без сопровождения музыкальных инструментов, наполнил машину. Мягкой и сладкой, грустной, но красивой – такой была чистейшая мелодия, которую Изобель никогда прежде не слышала. Голос тоже был незнакомым, легким, тонким и почти застенчивым.

Надавив на дверцу, она нащупала, за что ухватиться, мгновенно вспомнив ту ночь, когда он подвозил ее домой, несясь по дороге, а она умоляла его остановиться. Страх вспыхнул внутри нее, как зажженная спичка. Она вцепилась в кресло под ней, способная видеть только бесконечную белизну за окном.

- Ворен, ты хоть видишь, что ты творишь?

- Мне и не нужно. – Ответил он.

Он ударил по тормозам. Шины взвизгнули, машина резко затормозила и Изобель рухнула в кресло. Как песок, ссыпающийся с реликвии, снег начал съезжать с лобового стекла. Или, скорее, пепел, подумала Изобель.

Изобель издала безмолвный крик. Она потянулась на сторону водителя и, извернувшись, схватилась за руль, используя его, чтобы вылезти, с другой стороны. Она свалилась на землю. Перекатившись на спину, она подтянула к себе колено и с ударом захлопнула дверь Кугуара. От эха хлопка машину рассыпало в пыль.

Изобель обернулась. Все вокруг нее, бутоны и цветы, в разной степени оплетали решетчатые стены. Высоко над головой статуи розы просачивались в круглое отверстие в верхней части куполообразного потолка. Через иллюминатор было видно запутанную сеть ветвей дерева.

Что это за место?

И где…

- Ворен!

- Здесь.

Он наклонился.

Она заморгала, в то время как калейдоскоп картинок проносился у нее в голове, словно кадры испорченной пленки. Закрыв глаза, Изобель попыталась найти знак или тень, что-то, за что можно было зацепиться, чтобы вспомнить сон.

Ей стало интересно, возобновится ли сон, если накрыться одеялом и попытаться заснуть снова. Учитывая даже то, что она не могла вспомнить, где и как все происходило, она знала, что сон не получил шанса закончиться там, где должен был. Там осталось что-то недосказанное. Нет, подумала она, что-то незавершенное. Но что?

Она развернулась посмотреть на часы. 6: 30, гласили синие цифры. Внутри у нее все похолодело. Боже мой. Шесть долбанные тридцать? Где-то внизу ее живота разорвалась ледяная бомба, приведенная в действие внезапным осознанием того, что прямо сейчас она должна быть в автобусе, который, скорее всего, уже достиг границы округа, наполненный всеми членами трэнтонской группы поддержки.

Всеми, кроме нее.

- ПААААААААП!!!

Ее голос больно поцарапал горло. Изобель сбросила одеяло, и, шатаясь на покалывающих ногах, вылезла из постели и стремглав помчалась к дверям своей спальни. Оставив их открытыми, она выбежала на площадку, которая вела к лестнице в холл.

Сильно удивившись, Изобель резко остановилась на полпути, увидев отца, заходящим в холл. На его гладко выбритом лице читался вопрос. В одной руке он держал свой портфель, а в другой чашку кофе. На нем были черные брюки, белая рубашка на пуговицах и серебряный полосатый галстук, который она подарила ему на День отца.

Он поднял брови.

- Снова пропустила автобус, детка? – спросил он, при этом выглядя слегка ошеломленно.

Пока пустующие пространства всех текущих мест и событий вновь заполнялись, безумное биение ее сердца стало замедляться. Через темную арку в гостиной она разглядела рождественскую елку, и почувствовала разливающееся по ее телу тепло. Национальные соревнования. Они прошли. Она уже неделю как вернулась домой из Далласа. Она так же не пропускала автобус. Это случилось с ней ранее. Они выиграли. И теперь команда Трэнтон Хай Спирит удерживала редкий титул трехкратного чемпиона НЧА (Национальной Чирлидерской Ассоциации). Изобель все еще слышала эхо победного крика команды в своей голове. В мысленном взоре она представляла, как орущая толпа «синих» и «желтых» сгрудилась вместе, каждый тянул руку, чтобы потрогать блестящий золотой трофей.

- Третий раз за неделю, – сказал отец, возвращая ее в реальность.

С остекленевшими глазами она последовала за ним, в то время как он поставил свой портфель рядом с подставкой для зонтика. Он шагнул вперед и схватил брошенное на перила шерстяное пальто. Повесив его на руке, он продолжал смотреть на нее, перекладывая кружку из одной руки в другую.

- Думаю, я поговорю об этом с твоим тренером, – продолжил он. - Скажу ей, чтобы в следующий раз она была полегче с этими дополнительными тренировками. Я уже жду того дня, когда ты проснешься от кошмара, в котором, как тебе кажется, ты потерялась.

Изобель с силой вцепилась в перила лестницы, вонзившись ногтями в вишнёвую древесину. Она медленно начала опускаться на край ближайшей ступеньки, пока фрагменты ее сна всплывали, подпрыгивая, словно щепки корабля во время кораблекрушения. Среди путаницы знакомых и незнакомых, простых и пугающих лиц постепенно проявлялось одно, занимая передний план ее сознания.

Ей стало интересно, сможет ли она когда-нибудь снова представить его глаза до того… того…

- Эй, расслабься, Иззи, - произнес отец, наклоняясь вперед, чтобы похлопать ее по колену. – Трофей в сумке, чемпион.

Сон – он начался с ее последней тренировки. И хотя эти сны снились ей достаточно часто, они никогда не длились так долго. Каждый раз до этого, каждый раз, она просыпалась в тот же миг, когда видела его, когда понимала, что это было невозможно, и что, скорее всего, это сон. Другими словами, как только она осознавала это. Хотя в этот раз было по-другому. Каким-то образом ей удалось забыть о реальности на достаточное, для того чтобы оставаться в пределах сна, время.

Он посмотрел на часы.

- Думаю, я скоро вернусь. Максимум к обеду. У нас ведь с тобой был запланирован поход по магазинам, не так ли? И мне уже давно пора забрать у ювелира подарок для твоей мамы. Заедем в Орэндж Джулиус?

Изобель кивнула. В тот момент она готова была согласиться с чем угодно, лишь бы он ушел на работу, а она снова осталась одна и сконцентрировалась на том, что осталось от воспоминаний о времени, проведенном с Вореном, даже не будучи уверенной на все сто, что они были реальными. Они должны были быть реальными. Единственным объяснением их появления было то, что таким образом он пытался связаться с ней. Он казался таким материальным. Рука все еще покалывала в месте соприкосновения, а кожа словно оживала, вспоминая о его тепле.

- Хорошооо, - протянул отец, - тогда я позвоню, перед тем как забрать тебя. А пока, Изобель, почему ты не идешь обратно в кровать? Я думаю, ты все еще сильно измотана после соревнований. Я имею в виду, есть же причина, по которой это называется зимними каникулами.

Он продолжал смотреть на нее, нахмурившись, как будто собирался сказать что-то еще. Но вместо этого снова заулыбался. Повернувшись, он открыл переднюю дверь и запустил порыв холодного зимнего воздуха. И даже если это должно было послать мурашки по всему ее телу, этого не произошло. Изобель видела, что глубокая синеватая темень снаружи начала светлеть: доказательство того, что рассвет делал все возможное, чтобы отодвинуть занавеску ночи.

Изобель оторвалась от лестницы. Придержав дверь, она захлопнула ее, в то время как отец проходил мимо внешней наружной двери. Прислонившись лбом к ней, она слушала стук его обуви по тротуару, пока шаги становились все дальше и дальше.

Рука крепко сжимала дверную ручку, и Изобель поймала себя на мысли догнать его и позвать обратно. Снова и снова ей приходилось справляться с желанием обо всем рассказать отцу, хоть и знала, он никогда не поверит ни единому ее слову. Правда, еще немного, и, возможно, она бы призналась, что у нее на самом деле был кошмар, упомянутый им – тот, в котором она потерялась. Но в отличие от повторяющегося сна о тренировке, он был никоим образом не связан с соревнованиями. Это касалось всего остального. И еще одной единственной вещи.

Но это не было сном.

В последнее время все труднее и труднее сказать, чем это являлось на самом деле. Изобель повернулась и прислушалась к тихому гулу двигателя седана, пока ее отец выезжал на улицу с подъездной дорожки. Свет фар проник через окно гостиной, бросая множество уродливых теней вдоль стен и полов, внезапно заставив Изобель почувствовать себя менее одинокой. Холод, поднимающийся по ее позвоночнику, стал отступать только тогда, когда полумрак и тишина снова наполнили дом. Она посмотрела на темную дверь своей спальни.

Удивительно, что им удалось избежать безумной суеты в Сочельник: по семь сумок в руках и все органы целы. Они даже смогли найти седан до того, как первая полу замороженная капля «зимнего микса», так точно спрогнозированного синоптиками, упала на мерцающий асфальт.

В окно, со стороны пассажирского сиденья, Изобель наблюдала, как отец маневрировал между машинами по перегруженной парковке. Через прозрачные полосы мокрого дождя все казалось пестрым. Рождественские огни слились в светящиеся пятна, а яркие праздничные витрины размывались в бесформенные цветные сетки.

К тому времени как седан выехал со стоянки, рассыпчатый белый снег стал медленно сменять мокрый. Стеклоочистители смахивали с лобового стекла пушистые крупинки снега, унося мысли Изобель обратно в ее сон.

- Ужасно тихо, - сказал отец. - Как насчет музыки?

Повернув с узкой дороги, они влились в плотный транспортный поток. Слева шуршали ряды деревьев, заросли дикой омелы размахивали и цеплялись друг об друга своими тонкими ветвями, словно спутанные узлы окаменевших волос.

Несмотря на попытки отца завести разговор, мысли Изобель оставались потерянными в мире, существовавшем между настоящим и вечностью. Мире, который все еще удерживал его. Короткие вспышки лица Ворена в течение всего дня были единственным, на чем она могла сосредоточиться.

Сам сон по-прежнему ощущался несвязно в голове, чувствовался даже более далеким, чем детские воспоминания. Близость Ворена – единственное, что она четко помнила. Она просто не могла вспомнить, где они были или что он сказал. День тянулся, и она спрашивала себя, может быть, ее подсознание повторяло сны, делая все возможное, чтобы она могла представлять единственную вещь - единственного человека – и это было слишком больно, чтобы ни значило.

- Если это будет продолжаться, - сказал отец, включая поворотник, - мы могли бы просто получить одно из них.

Он сделал паузу, оторвав взгляд от дороги, чтобы взглянуть на нее. Изобель знала, что он ждет ее ответа, но она не могла ничего сказать, не могла ничего придумать. Она не знала, что именно он хотел услышать. Будет лучше, подумала она, если она промолчит и позволит ему сделать собственные выводы. По крайней мере, так было легче скрыть правду.

- Ты знаешь, Иззи, - сказал он, возвращая свое внимание к дороге, - вы в этом году так здорово выступили. Я имею в виду, лучше, чем когда-либо. И я говорю это не просто так. Должен признать, я немного занервничал, когда увидел, как выполняют свои поддержки Хейвуд, но вы, ребята, затмили их. Ты знаешь это, не так ли? Я хочу сказать… Я не могу помочь, но чувствую, что по какой-то причине ты спрашиваешь себя, действительно ли вы заслужили эту победу. Как будто ты чувствуешь себя виноватой, но я еще никогда не видел вас более сосредоточенными. Команд было много, но вы, Иззи, как будто были на другом уровне существования. Я имею в виду, вы были полностью сплоченными. Вы должны гордиться собой.

- Я горжусь, - сказала она, когда седан последний раз повернул, проезжая мимо трехуровневого фонтана, который теперь стоял тихо и неподвижно, словно памятник на кладбище, собирая снег в пустых бассейнах.

Изобель почувствовала, что отец снова смотрит на нее, поэтому она подняла взгляд и изобразила еще одну фальшивую улыбку. Она изо всех сил старалась сохранить выражение лица, даже когда он отвел взгляд, но это было совсем нелегко.

По крайней мере, она пыталась показать, что Национальные волнуют ее так, как это было до того дня в школе, когда ее поставили работать в паре с обладателем уверенных глаз-нефритов - готом по имени Ворен Незер. До того, как ей стала известна одна вещь о нем или до той зловещей темы, которую он выбрал для их проекта по английскому языку – жизнь человека, которым был Эдгар Аллан По.

Но Изобель была плохой актрисой. Когда дошло до этого, только такую «Да я правда в порядке! » улыбку она могла изобразить, когда не выступала с поддержкой, и когда у неё не было ни танца, ни речевок для подкрепления нового картонного макета себя самой.

Без того безумия, которое занимало всю ее душу и тело, ей было слишком сложно притворяться, что она не была пуста внутри. Или о том, что она знала гораздо больше о произошедшем на Хэллоуин, чем то, что она сказала его родителям.

Мрачный Фасад. Маскарад мира грез. Падающий пепел и лесные массивы. Небо разорвано в клочья кровоточащими фиолетовыми полосами. И его глаза. Всегда эти глаза. Снова и снова она видела черноту, настигнувшую их. Она смотрела, как в них расходятся круги, поглощая ее отражение, оставляя вместо него лицо незнакомки.

- Думаешь, маме понравится этот медальон?

- Что? - Изобель моргнула. - Да, - сказала она, понимая, что отец, должно быть, имел в виду подарок, который он забрал после обеда, в том магазине продавцу пришлось поискать футляр для спецзаказа. - Конечно, понравится.

Сейчас снег большими комками падал вниз, образуя завесу между решеткой радиатора машины и воротами гаража, открывающихся с низким скрежещущим шумом. Серая тень скользнула над ними, когда седан заехал в тускло освещенное пространство.

- Всегда есть весенние каникулы, Иззи. Может быть, мы можем съездить на твой день рождения. Проведем немного времени там. Можно посмотреть Иннер Харбор (прим. Иннер Харбор - гавань, одна из самых знаменитых достопримечательностей города Балтимор, штат Мэрилэнд). Я слышал, у них там огромный океанариум.

Изобель тотчас же пожалела об этом разговоре. Она сложила руки между коленей, сильно сжав их в кулаки. Опустив глаза вниз, она посмотрела на кольцо победителя Национальных, и думала, как решить проблему с сомнениями родителей, заранее ожидая отпора.

Отец заглушил двигатель автомобиля, «убивая» рождественскую музыку. Он вытащил ключи из замка зажигания и в кабине возник свет. Изобель украдкой бросила взгляд на него. В резком свете черты его лица выглядели гораздо тяжелее, чем месяцами ранее. Морщины у рта казались глубже, чем она помнила, и, возможно, это было потому, что в эти дни она старалась избегать смотреть родителям прямо в глаза. Не только из-за чувства вины ото лжи и сбегания, или от безграничного беспокойства, которое она причинила им обоим в ту ночь, но и потому, что она стала бояться своей собственной открытости, бояться, сколько правды они смогут увидеть. Особенно отец.

Изобель почувствовала, как внутри у нее все опустилось. Отвернувшись от него, она отстегнула ремень безопасности, схватилась за ручку двери и выскользнула из машины. Зимний воздух окружил ее, дыхание вырывалось маленькими белыми облачками. Она почувствовала, прилив благодарности к холоду. Это помогло вернуть ей самообладание. Это сдерживало ее от раскалывания.

- Захватишь сумки с заднего сиденья, Из?

Действуя на автопилоте, Изобель делала все, чтобы вернуть атмосферу беззаботности. Она открыла заднюю пассажирскую дверь и забрала сумки с покупками, полные коробок и пакетов, рождественских подарков, наспех завернутых в яркую бумагу измотанными продавцами за шумными прилавками обслуживания клиентов.

Изобель закрыла дверцу машины, не решаясь больше ничего сказать про Мэриленд. А что еще она могла сказать? Она знала, лучше не пытаться и не давить на них этой темой дальше. Она не могла рисковать. Если кто-либо из ее родителей подозревал, что у нее были другие причины хотеть поехать туда, причины помимо просмотра университета и команды болельщиков, то весь план, если в данный момент его можно было назвать планом, будет раскрыт. Она не сомневалась, ее несколько невыразительный статус домашнего ареста повысится до всеобъемлющего «красного» кода строгой изоляции.

С этой мыслью Изобель дала торжественную клятву самой себе не говорить о Мэриленде снова. После Рождества, то есть уже послезавтра, ей придется бросить все и начать выяснять, как добраться туда самостоятельно.

Скручивающие ощущения, как питон, расслабляющий хватку ветви, разворачивались у нее внутри. Мысль о поездке в одиночку в такой огромный город отозвалась паникой в ней. Не говоря уже о том, что ей пришлось бы красть у родителей деньги, чтобы позволить себе авиабилет или, хотя бы, проезд в автобусе. А затем добавилась бы еще проблема: ей придется сбежать и лгать. Снова.

Но Балтимор был ее последней надеждой. Ее единственной надеждой. Там, на кладбище, в ранние утренние часы 19 января, в день рождения Эдгара Алана По, можно было увидеть человека, каждый год навещающего могилу поэта. Человека в плаще и шляпе. Человека, прячущего лицо за белым шарфом.

Изобель была потрясена, увидев его. Она не могла ошибиться в том, что за человек, стоящий на коленях, был изображен на фотографии. Это был тот самый человек, который некогда появился в ее снах, назвав себя «Рейнольдс». Тот самый человек, который с самого начала предупредил ее, кто боролся на ее стороне и даже спас ей жизнь. Тем не менее в самом конце он лгал ей.

Прежде чем она узнала, что он обманул ее о том, что Ворен благополучно вернулся в реальный мир, Рейнольдс пообещал Изобель, что они никогда не встретятся снова. Но Изобель знала, что он никогда не будет рассчитывать на раскрытие его личности, как «Пьющего за По».

С какой стати, если он никогда не рассчитывал на то, что она станет что-то предпринимать, и лишь вслепую следует своим собственным планам.

Ее мама стояла у плиты, одетая в поношенные темные джинсы и серую толстовку большого размера. Одной рукой она помешивала соус в кастрюле, а в другой держала открытый роман в мягкой обложке. Изобель узнала книгу – один из дешевых триллеров, которые ей нравилось читать между толстой как кирпич классикой.

Мама повернула голову, когда услышала, как хлопнула дверь, точнее потребовалась целая секунда, прежде чем она оторвала глаза от страницы. Наконец она опустила книгу, одаривая Изобель одной из своих «Я до сих пор еще где-то» улыбкой.

- Уже вернулись? - спросила она. – Это было быстро для рискованной попытки отправиться в торговый центр в канун Рождества.

Изобель сняла белую вязаную шапку. Ее желудок громко заурчал, хотя она не чувствовала мучительного голода. Она поставила сумки на пол и сняла перчатки. Скинув пальто, она повесила его на один из крючков за дверью.

Из гостиной она услышала знакомый звук музыки из видеоигры, прерываемый резко звенящим звуком рубящих мечей и мучительными криками павшей нежити. Дэнни, подумала она. Все еще перед телевизором. Всегда перед телевизором.

Снова схватив сумки, Изобель направилась к сводчатому проходу, ведущему в коридор, но остановилась, когда почувствовала две пары глаз, сверлящие ее спину. Она посмотрела через плечо и ее подозрения подтвердились.

- Что? – спросила она.

Она уже знала, о чем он думал. Он, вероятно, задавался вопросом, смогут ли они когда-нибудь вернуться к обычной жизни. Если она когда-нибудь станет снова прежней. Если они когда-нибудь снова станут прежними.

Она тряхнула сумками.

- Я думаю пойти попытаться найти место, где можно припрятать все это.

Изобель поежилась. Она переложила сумки в одну руку, а другой стащила шарф, освобождая шею. Преодолев коридор, она прошла в гостиную, где телевизор и рождественская елка светились мягким светом. Проходя по гостиной, Изобель заметила на экране телевизора таблицу статистики видеоигры, списки оружия и мигающие показатели жизнедеятельности.

Пауза в видеоигре могла означать лишь две вещи: либо ее младший брат настолько сильно захотел в туалет, что больше не смог сдерживаться, либо его похитили инопланетяне. Изобель фыркнула, глядя на брошенный джойстик и пустое место перед телевизором, уверенная в том, что она никогда не была таким эпичным лузером в свои двенадцать лет.

Дойдя до конца коридора, она обогнула перила лестницы, готовясь подняться наверх, но завизжала от неожиданности. Дэнни, который, по всей видимости, не поднялся на инопланетный корабль-носитель, стоял на нижней ступеньке, блокируя ей путь широко раскрытыми руками: одна на перилах, вторая упирается в стену.

- Поздравляю с праздником, сестра, - сказал он.

Изобель внимательно посмотрела на своего младшего брата. Ее всегда настораживало, когда он обращался к ней не как обычно: «приветствием тролля» или в стиле «Нерф Хердер» (прим. Nerf Herder - поп-панк-команда из Санта-Барбары, Калифорния, величают свою юморную музыку как «ботанский рок»)

- Чего ты хочешь?

Она знала, что брат вряд ли может иметь в виду кого-либо еще. Помимо того, что в настоящее время Гвен Дэниэлс была ее единственным другом, она была еще и соучастницей побега в ночь на Хэллоуин. И отец Изобель ни на минуту не забывал, что Гвен была той самой, кто напропалую врала ему о том, что они с Изобель отправляются в ее дом с ночевкой под контролем родителей, только с девочками и караоке – а не встречаться с Вореном на подпольной готической вечеринке.

- Она поднялась в твою комнату, - сказал Дэнни, кивнув головой в сторону лестницы сзади.

Изобель взглянула на слегка приоткрытую дверь своей комнаты. Внутри комнаты скользнула тень, на мгновение перекрывая свет, идущий изнутри. Она стала подниматься по лестнице, но Дэнни отступал вместе с ней, снова широко раскинув руки. Изобель остановилась, посылая ему предупреждающий свирепый взгляд.

- Десять баксов, чтобы я впустил ее, - сказал он. – Но, - добавил он, подняв палец и изогнув бровь, спрятавшуюся под копной волос, - мы оба знаем, что такая символическая плата вряд ли покрывает мое молчание. С этими словами он протянул пухлую ладонь.

Изобель представила, насколько хорошо бы она себя почувствовала, если бы прямо сейчас протянула руку и вырвала клок его взъерошенных волос. Рыча, она швырнула самки вниз. Это было не из-за того, что она боялась быть запертой на все каникулы. Особенно учитывая то, что она вообще не была уверена, что сейчас она официально не наказана. Или, если на, то пошло, никогда не будет наказана. Но она не хотела, чтобы родители узнали о Гвен. Потому что Гвен была единственным человеком кроме нее, кто знал, что на самом деле произошла в ночь на Хэллоуин. Она была там.

Обман подействовал на Дэнни как горячая плита. Перепрыгивая через ступеньку, он рванул в сторону гостиной, живот качался из стороны в сторону, а ноги громко стучали по полу. Изобель буквально слышала, как он «ныряет бомбочкой» на свое обычное место перед телевизором, она могла поклясться, что на бежевом ковре в том месте продавился контур его задницы.

Вытянув шею, Изобель заглянула в комнату, и обнаружила подругу, растянувшейся на ее двуспальной кровати. Поддерживаемая стопкой подушек, ее спина упиралась в изголовье. В одной руке Гвен держала загнутый журнал, ее голова была почти не видна из-за глянцевой обложки, на которой красовалась одна из моделей «Мэйбелин». Она вытянула перед собой свои тощие ноги, одетые в сине-белые полосатые гетры, которые доставали до подола ее юбки-веника.

Изобель не смогла сдержать улыбки. Даже в середине зимы Гвен не желала отказываться от своего привычного образа юбка-над-синтетическими-лосинами, и поискать что-то более практичное (не говоря уже о тепле), например, джинсы или вельветовые брюки. Ее как всегда прямые и длинные волосы, цвета коричневой мыши, украшенные, как оплетки веревки, были перекинуты через одно плечо. Свободной рукой она рылась в мешочке с неприкосновенным запасом шоколадных крендельков Изобель. Не обращая внимания на ее присутствие, Гвен продолжала таскать из мешочка печенье, и звук хруста все громче раздавался из–за журнала.

- Приве-е-ет, - сказала Изобель, проскользнув внутрь. Она замолчала, взглянув сначала налево, затем направо, все еще пытаясь определить источник тени, которую она видела всего мгновение назад.

В замешательстве она закрыла дверь спальни. Гвен по-прежнему не обращала на нее внимания, даже когда дверь тихонько хлопнула. Изобель нахмурилась. Она поставила сумки с подарками на пол, подошла к своей кровати и положила руку на журнал, опуская его.

12 3 4 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒