ЧЕЛОВЕКООБРАЗНОСТЬ (АНТРОПОМРФИЗМ) ПОЗНАНИЯ

⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 5Следующая ⇒

Выражением субъективности является человекообразность (антропоморфизм) познания. В своей методологии познания Потебня подчеркивал, что познаваемое не может быть свободным от познающего, от тех средств, которые используются для познания. Отсюда субъективизм и антропоморфизм (человекообразность, по терминологии Потебни) познания, осуществляемого с помощью языка и при изучении самого языка. Способы познания человеком действительно-162

сти не могут не быть субъективными и человекообразными, язык пронизан субъективными и человекообразными элементами. Данное положение ученый стремился доказать в своих конкретных исследованиях. Эта неоднократно высказанная идея Потебни оказалась весьма продуктивной в последующем развитии науки, став одной из основополагающих методологических проблем теории познания.

Наше предложение строится как связь, тождество субъекта и предиката. «Субъектом называем вещь как познающую и действующую, — замечал Потебня, — т. е. прежде всего себя, наше я, потом всякую вещь, уподобляемую в этом отношении нашему я» (7, с. 7). Действие субъекта, по Потебне, мы «можем выразить, т. е. представить себе, только человекообразно («дождь идет», как «человек идет», «я иду») можно думать, что и вообще понятия действия, причины возникали так, что наблюдение над нашими действиями перенесено на действия объектов, так что как всякий субъект — подобие нашего я, так всякие действия — подобие нашего действия» (7, с. 7—8). Следовательно, не только имена существительные выступают в языке как субъекты, наподобие человека, нашего я. «...Отношения между понятиями: субстанция и явление, вещество и сила или качество, Бог и мир — человекообразны, могут быть в нашем языке выражены лишь как подобия отношения между нашим я и его действием, в частности — его познанием вместе с познаваемым» (7, с. 8).

Одни из основных наших грамматических разрядов, как: подлежащее и сказуемое, определяемое и определение, — парны, в них совершается познание: и в том и в другом случае подлежащему и определяемому приписывается новый признак. Подобное мы наблюдаем и во многих других фактах языка. «...Ход человеческой мысли состоит из парных толчков: объясняемого и объясняющего» (7, с. 8). Это характерно для предложения, для определения и определяемого, для образования слова и др.

Согласно Потебне, качество нашей мысли зависит от средств ее создания и выражения. Поэтому характер нашей мысли, ее глубина, возможности отражения и познания действительности прямым образом зависят от языка. Поскольку же «нет языка вообще, а есть языки и их разновидности вплоть до «личного языка» (языка особи) включительно, языки, изменяющиеся по месту и времени» (7, с. 8), то познание и отражение действительности в языке национально. Этот вопрос остается в современном языкознании дискуссионным, как он был и в прошлом. Каждому языку свойственны своя организация и членение мира. Разумеется, членение и организация будут более сходны у родственных языков. И чем это родство ближе, тем отраженные в этих языках картины мира (см. ниже) будут ближе. Но вместе с тем и генетическое, и типологическое различие языков не исключает перевода с одного языка на другой. Гумбольдтовский парадокс «понимание есть одновременно непонимание» и потебнианский субъ-

ективизм и антропоморфизм (языковое познание национально, познаваемое не может быть свободно от познающего и средств познания) требуют в этом отношении соответствующего объяснения.

Язык как средство абстрактного мышления осуществляет свои функции на основе форм чувственного отражения действительности. Уже в силу этого семантика слова, предложения включает разные семантические уровни, в которых одновременно задействованы, выполняя свойственные им функции, соответствующие элементы значения языковых единиц. В типичном случае предметом сообщения является выраженный конкретный смысл, определенное положение вещей, на которое необходимо указать, о котором нужно сообщить. В одном и том же языке это можно выразить в различной форме, хотя «внеязычное содержание» останется одним и тем же и будет воспринято участниками общения одинаково. Тем более выразить по-разному можно разными языками. Предметы и явления действительности воспринимаются одинаково человеческими чувствами, но в формах языка воспринимаемое может быть по-разному обработано, организовано и выражено. Могут ли эти различия влиять на взаимопонимание общающихся? По нашему мнению, перцептивная, предметная функция слова как языкового знака обеспечивает взаимопонимание в типичном применении языка в конкретных актах речи. В этих условиях общение довольствуется поверхностным семантическим уровнем, т. е. указанием на конкретные предметы и явления, присутствующие или представляемые в акте речи. Именно чувственное восприятие, непосредственно связанное с действительностью, корректирует категориальные различия выражаемой мысли. Предельно отвлеченные грамматические либо словообразовательные категории в непосредственных условиях общения остаются «за кадром», как форма, которая наполняется конкретным содержанием, образованным в результате восприятия действительности и являющимся собственно предметом сообщения.

Такое положение не принижает роль формы. Напротив, подчеркивает глубину, проникновение во внутренние, структурные области, организующие человеческое мышление и сознание, непосредственно не контролируемые преходящими условиями общения. Форма есть выражение общих законов языка, т. е. она представляет общее, присущее всем говорящим на данном языке, позволяющее быть относительно постоянной величиной при выражении разнообразного содержания в разных условиях речи, разделенных во времени и пространстве. Поэтому форма выступает как наиболее характерный признак народности, национальной духовной культуры. Оставаясь относительно постоянной при выражении различного содержания, форма имеет значительную историческую глубину. Это свойственно не только языку, но и другим явлениям духовной и материальной жизни общества (ср.: литература, искусство, живопись и др.). 164

Воспринимаемый в непосредственных актах общения предметный план оставляет «за кадром» не только, категориальные грамматические и словообразовательные формы знаков, но и их языковые значения как обобщенные семантические (логические) схемы. Вот что пишет по этому поводу современный видный психолог А.Н. Леонтьев: «Это принципиально очень важно, — когда я воспринимаю, бумагу, я воспринимаю эту, реальную бумагу, а не значение «бумага». Интроспективно значение отсутствует в моем сознании: преломляя воспринимаемое или мыслимое, само оно при этом не воспринимается и не мыслится. Это фундаментальный психологический факт» (42, с. 276). Более того, как утверждают философы и лингвисты, мы можем мыслить собственно словами как знаками, не обращаясь всякий раз ко всему тому, что стоит за ними.

См.: Гегель: «При произнесении имени льва мы не нуждаемся ни в созерцании такого животного, ни даже в его образе, но имя его, поскольку мы его понимаем, есть безобразное простое представление. Мы мыслим посредством имен» (43, с. 273).

Потебня: «Наша мысль по содержанию есть или образ, или понятие, третьего, среднего между тем и другим, нет, но на пояснении слова понятием или образом мы останавливаемся только тогда, когда особенно им заинтересованы, обыкновенно же ограничиваемся одним только словом. Поэтому мысль со стороны формы, в какой она входит в сознание может быть не только образом или понятием, но и представлением или словом» (2, с. 166—167).

ЯЗЫК И КАРТИНА МИРА

Проблема «Язык и картина мира» была заявлена В. Гумбольдтом и Потебней как важнейшая сторона изучения языка, его антропологической роли. В последующее время она стала предметом специального исследования в теории лингвистической относительности, представленной в Европе неогумбольдтианством (Л. Вейсгербер), в Америке Э. Сепиром и Б. Уорфом («гипотеза Сепира — Уорфа»). Но в настоящее время проблема картины мира вызвала интерес у представителей разных наук, а не только у языковедов: философов, физиков, искусствоведов, антропологов, химиков и др.

Языковая картина мира формируется вместе с языком. В. Гумбольдт, а также его последователи, авторы концепции лингвистической относительности, утверждают, что язык системой своих значений, выражаемых понятий создает промежуточный мир между человеческим сообществом и действительностью. «...Каждый язык, — пишет В. Гумбольдт, — образует вокруг народа своего сферу, которую надо оставить, чтобы перейти в подобную сферу другого народа. Поэтому изучение чужого языка всегда должно бы быть приобретением новой точки

миросозерцания; в некоторой степени так и бывает, потому что в каждом языке содержится особенная ткань понятий и представлений одной части человечества» (44, с. 57). Надо полагать, что этот промежуточный мир создают не только понятия и представления, как обобщенно пишет В. Гумбольдт, но и другие формы мысли — образы, смыслы, суждения, включающие актуальное содержание, объективный истинностный элемент.

К сожалению, отсутствуют значительные обследования эмпирического материала, воссоздающие цельную ту или другую языковую картину мира. В лучшем случае описание картины мира ограничивается отдельными наблюдениями над лексическими или грамматическими фактами, свидетельствующими о своеобразном преломлении действительности в изучаемом языке (см. исследования Л. Вейсгербера, Э. Сепира, Б. Уорфа, а также см.: (45, 33). Поэтому суждения о языковых картинах мира, кроме указанных работ, основываются либо на известных по другим исследованиям фактах, либо отчасти носят гипотетический характер. Надо, однако, заметить, что изучение языковой картины мира имеет объективные трудности. Хотя о ней известно в языкознании давно, для языкознания эта проблема все еще остается новой, как и для других наук, где о соответствующей картине мира заговорили сравнительно недавно. Нет разработанных методологий, методов и методик описания языковой картины мира; нет четкого разграничения между собственно языковой и так называемой концептуальной картиной мира, основанной на знании (в широком смысле слова) человека о действительности, а не только на значениях языковых знаков, и др. Но одновременно у ученых нет и сомнений в объективном существовании языковой и других картин мира.

В положении, которое возникло в современной науке, стало методологически важным определить в той или другой отдельной науке свое видение мира, основываясь на базовых теоретических категориях своей науки и в соответствии с общей научной парадигмой. В результате разрабатываются разные научные картины мира, характерные для прошлых и настоящей эпох: мифологическая, религиозная, философская, физическая, художественная и др. Такой общий, можно сказать, интерес к данной теоретической проблеме повлек за собой и лингвистов обратиться вновь к своей картине мира. О значении разработки языковой картины мира В.И. Постовалова пишет следующее: «В лингвистике появление понятия языковой картины мира является симптомом возникновения гносеолингвистики как части лингвистики, развиваемой на антропологических началах. Понятие языковой картины мира позволяет глубже решать вопрос о соотношении языка и действительности, инвариантного и идиоматического в процессах языкового «отображения» действительности как сложного процесса интерпретации человеком мира.

...Понятие картины мира становится органически необходимым 166

концептуальным элементом гносеологии, исходящей из идеи об истине как процессе движения от относительной истины к абсолютной» (33, с. 18).

На протяжении всей своей истории человек взаимодействовал с окружающим миром, отражая и познавая его в своей деятельности, в том числе и речевой. Человек не может непосредственно познать окружающую действительность, «войти» в нее, узнать ее внутреннее устройство, открыть ее существенные стороны. Для своего ориентирования и познания противостоящего ему мира человек нуждается в особых опосредованных знаковых, символических структурах, прежде всего в языке, но также в мифологии, религии, науке, искусстве, выступающих в роли регуляторов его жизнедеятельности. На основе понятий и категорий этих структур человек создает картину мира, которая считается одним из базисных понятий теории человека. «Картина мира, — продолжает В.И. Постовалова, — есть целостный глобальный образ мира, который является результатом всей духовной активности человека, а не какой-либо одной ее стороны. Картина мира как глобальный образ мира возникает у человека в ходе всех его контактов с миром. Опыты и формы контактов человека с миром в процессе его постижения характеризуются чрезвычайным разнообразием» (33, с. 19—20).

Язык как естественная знаковая система, как активное орудие и средство отражения и познания дает возможность личные достижения в познании мира делать общими, а общие, накопленные предшествующими и настоящими поколениями, — усваивать отдельной языковой личностью данного сообщества. Все это служит накоплению знаний об окружающем мире. С помощью языковой коммуникации создается общая для данного языкового коллектива картина мира, регулирующая поведение, деятельность людей данного сообщества и обеспечивающая понимание между его членами, несмотря на разницу в возрасте, образовании, развитии... Такое взаимопонимание различных по указанным признакам людей возможно потому, что существует общее смысловое поле, создаваемое опытом общения и деятельности людей, владением значениями и смыслами языковых единиц, определенного объема знанием окружающей жизни. Понимание есть включение сообщаемого в это смысловое поле, которым владеет каждый говорящий на данном языке. Возможности взаимопонимания в этом смысловом поле весьма значительны благодаря наличию, во-первых, разных уровней в семантической структуре слова и, во-вторых, широкого диапазона и разной глубины практического и теоретического знания об окружающем мире. Такой «разброс» смыслового поля общества включает тот усвоенный говорящими минимум владения семантикой языка и знания, который и обеспечивает общение и взаимопонимание в языковом сообществе.

Как известно, Потебня выделял в семантической структуре слова

«ближайшее» и «дальнейшее» значения. «Ближайшее» значение народно, это семантическое ядро или семантический минимум, необходимый для общения и взаимопонимания людей, говорящих на данном языке. «Ближайшие» значения в сочетании с соответствующим им знанием действительности, которыми владеют все представители народа, скажем, русского, обеспечивают понимание между, например, неграмотным человеком и академиком-интеллектуалом. Разумеется, последний владеет не только общей языковой картиной мира, которую знает и его собеседник. Картина мира нашего академика, исследующего, допустим, явления микро- или макромира, неизмеримо отличается по своей сложности и проникновению в окружающий видимый и невидимый мир от картины мира неграмотного собеседника, занимающегося несложным физическим трудом. Но не будем смотреть свысока на картину мира неграмотного человека. В ней обобщен и закреплен опыт многих поколений людей, обеспечивавший их жизнедеятельность, позволявший удовлетворять свои жизненные потребности. «Дальнейшее» значение ненародно, субъективно, лично; однако диалектика отношений этих значений заключается в том, что, по Потебне, «из личного понимания возникает высшая объективность мысли, научная» (3, с. 20). Истину, замечал Декарт, скорее откроет личность, а не масса.

Владение говорящими «ближайшими» значениями, а следовательно, и зафиксированной в них общей языковой картиной мира делает возможным их общение и взаимопонимание, несмотря на различия их в жизненном опыте, глубине и охвате восприятия и понимания действительных явлений, в наличии других картин мира. «Индивидуальная картина мира, — пишет В.И. Постовалова, — являет собой единство «личного» и «народного». Картины мира у людей соизмеримы, потому что они имеют общее ядро, которое «народно» (33, с. 28).

Однако любая человеческая картина мира, в том числе и основывающаяся на «дальнейших» значениях и категориях, представляющих собой последнее слово науки, в конечном счете ограничена в силу своей субъективности, заключая в себе относительную истину.

Языковая картина мира создается стихийно, независимо от индивида как отражение мира в значениях и категориях языка, в его форме и содержании. Она не осознается человеком в качестве определенного цельного мировидения и миропонимания (впрочем, как и сам язык: человек может свободно владеть языком, не зная ничего об его устройстве). Языковая картина мира не результат рефлексии человека; тем не менее он, не отдавая себе отчета, руководствуется в своей жизни этой картиной вместе с усвоенным языком. В зависимости от владения картиной мира осуществляется деятельность человека, его отношение к окружающему миру; несомненно ее влияние на сознание индивида и всего общества. Картина мира представляет собой безотчетный, но типический мотив поведения, деятельности человека; отсюда и труд-168

ность «извлечения» языковой картины мира в качестве мотива деятельности человека, в том числе и речевой.

Исследователи справедливо утверждают, что языковая картина мира есть не только понятийное и категориальное отражение мира; это одновременно и образно представляемая, эмоционально переживаемая, динамично изменяющаяся картина мира в зависимости от возраста человека, условий его жизни, рода деятельности, образования, способностей и др.

По мере развития знаний людей, в условиях углубляющегося разделения труда, обособления различных отраслей знания в обществе дифференцировались и усложнялись представления о мире. Появляются мифологическая, религиозная, философская, художественная, физическая и др. картины мира. Эти картины мира формируются на актуальном содержании, поэтому они обычно находятся «впереди» языковой картины, закрепленной прежде всего во внутренней форме языка (см. ниже). Таким образом, один и тот же естественный язык в своем актуальном речевом применении может включать разные картины мира, используя при этом и другие знаковые системы. Естественный язык, в силу своих универсальных качеств как средство общения и выражения мысли, может участвовать в образовании различных картин мира. Конвенциональные же, искусственные знаковые системы могут применяться только при выражении отдельных картин мира.

Поскольку отражение и познание мира возможно только субъективным путем, то в каждом языке осуществляется индивидуальный поиск истины. Сторонники концепции образования или создания единого языка в человеческом обществе будущего — коммунистического или некоммунистического толка (см. 46) — видели в таком едином для всего человечества языке, а следовательно, и единой для всего человечества картине мира благо. Однако такая перспектива для человечества, по мнению ученых разных наук, напротив, означала бы деградацию человечества и даже его духовную катастрофу. До самого последнего времени умножение языков, их дифференциация в истории человечества преобладают над процессами ассимиляции, отмирания языков. Заимствование же тех или других языковых элементов одним языком у других не лишает его, как правило, самостоятельности и оригинальности. То же самое можно сказать и об интерференции языков.

Распространено мнение, что особая языковая картина создается прежде всего семантической организацией словарного состава языка, своеобразно представляющей действительность. Отсюда делается заключение, что целью изучения языковой картины мира должно быть описание и определение особенностей идеографического словаря языка (семантические, понятийные, тематические поля), гиперо-, гипо-нимии, синонимии, вариантности и др. Однако хотя индивидуальная

семантическая организация лексики в том или другом языке, несомненно, играет важную роль в создании языковой картины мира, тем не менее эта картина будет далеко не полной, если не будут учтены другие компоненты системы языка, и прежде всего глубинные, относящиеся к его внутренней структуре. Своеобразие картины мира создается в значительной мере категориальным представлением действительности в морфологической, синтаксической, словообразовательной системе языка. В языках, относящихся к разным морфологическим типам действительность организуется и отражается по-разному. Кроме того, языковая картина мира зависит от характера образности языка, в чем находит выражение психология народа, его мировосприятие и мировидение, образ жизни и др.

Если же говорить обобщенно, то фундаментальные, основополагающие черты в языковую картину мира вносит форма языка, создавая особый ракурс отражения мира, его категориальное и актуальное представление в динамической системе.

Внутренняя форма языка включает различные типы внутриязыковых значений — лексических, морфологических, синтаксических, словообразовательных. Этот категориально-понятийный запас выработан в языке в течение столетий и тысячелетий. Форма закрепляет в «снятом» виде типичные, устоявшиеся взаимоотношения человеческого сообщества с окружающим миром. Особенно это относится к категориальному составу языка. Посредством грамматических и словообразовательных аффиксов выражаются отношения между словами, образуются словоформы, синтаксические модели словосочетаний и предложений, словообразовательные модели слов, отражающие понятийное и категориальное членение словарного состава, и др. Эти предельно отвлеченные в языке, модели и формы глубинны, национальны, заключая в себе всякий раз, на каждом этапе развития языка итог взаимоотношения человека и действительности, стереотипы такого взаимодействия и взаимоотношения.

Форма консервативна в своем применении и эволюции сравнительно с выражаемым с ее помощью содержанием; она имеет значительную историческую глубину, а потому национальна. В силу своей консервативности она, разумеется, не может во многом соответствовать различным научным и иным картинам мира, актуальному содержанию, выражаемому с ее помощью. Форма включает пережитки предшествующих картин мира, хотя и переосмысленных в процессе движения, эволюции языка. Непрерывность языка не отбрасывает эти пережитки, а преобразовывает их под воздействием нового знания, развития понятий и смыслов и тем самым усугубляет особенный, национальный характер языка, его народность. Переосмысление и преобразование прежних значений во вновь образуемых значениях и смыслах слов и выражений порождает, как и в процессе синтеза

семантических элементов вообще, идиоматичность семантики языковых знаков, т. е. ту их черту, которую многие языковеды считают фундаментальным их свойством. Непрерывность языка, наличие в значениях языковых знаков семантических слоев, которые отражают разную степень приближения семантики языка к действительности, а следовательно, разную степень объективности, — все это обеспечивает коммуникативные потребности людей, существенно различающихся по своему развитию, образованию и пр.

Исследование языковой картины мира как выражения в языке особенного мировосприятия и мировидения народа по необходимости оказывается связанным с такими соотносительными категориями, как субъективность и народность и их выражением в языке. Все три категории — языковая картина мира, субъективность и народность в языке — в известной степени содержательно пересекаются, а потому органически связаны друг с другом, предполагают друг друга, отличаясь отношением к соответствующим им внеязыковым явлениям и фактам действительности и, как следствие, направлением их исследования.

Языковая картина мира представляет собой индивидуальное содержание, образованное в результате отражения и познания действительности народом-носителем данного языка. Языковая картина мира заключает в себе особое мировосприятие и мировидение народа, закрепленное прежде всего в базисном понятийно-категориальном составе языке (в лексике, грамматике, словообразовании), а также и в образном представлении окружающего мира в семантике различных языковых единиц.

Выражение народности в языке, в отличие от языковой картины мира, хотя и включает ее данные, вместе с тем содержит и другие факты языка, отличающие его от других языков. Кроме того, сам по себе язык являет собой лишь один, весьма существенный, признак народности как более общей категории. Известно, что под народностью понимается совокупность черт, признаков, отличающих один народ от другого. Говоря о важности языка среди других признаков народа — антропологических, психологических, этнографических, эстетических, этических и др., — Потебня видел в языке наиболее совершенное подобие народности.

Субъективность предполагает отношение к объекту. Изучение субъективного в языке необходимо связано в каждом языке с особенным характером организации, использования человеческих, антропоморфных средств для проникновения в противостоящий человеку-субъекту объективный мир с целью его отражения, познания его устройства, его свойств, качеств... и использования результатов познания в своей жизнедеятельности (см. выше).

Категориальная организация и распределение отражаемой действительности, ввиду своей отвлеченности и формальности, непосредст-

венно не осознается говорящими. Она является не предметом, а средством сообщения и потому не актуальна в общении. Категории — это выработанные в течение исторически весьма длительного времени логико-семантические схемы или рамки, в которые втискивается отражаемая действительность. Языковые категории формально, а потому глубинно обусловливают мировосприятие, образ жизни, отношение людей к действительности, а следовательно, в известной степени и поведение людей.

Надо сказать, что категориальное воздействие языка на мировосприятие и поведение человека в достаточной степени не исследовано. Теория лингвистической относительности объективно не оценена; в советском языкознании она преимущественно подвергалась критике (см. 47, 48 и др.). Исключение составляет коллективная монография (33), в которой намечено непредвзятое изучение этой проблемы. Между тем о субъективном и человекообразном характере отражения действительности в грамматических категориях, а следовательно, о выражении в них национальной психологии, языковой картины мира, народности писали видные отечественные и зарубежные ученые.

В отвлеченных грамматических категориях.языка, по мнению Н.Я. Данилевского, сказывается особый психологический склад народа и воззрение на мир: «Если бы в племени не вырабатывалась особенность психологического строя, то каким бы образом могли произойти столь существенные различия в логическом строении языков? Отчего один народ так заботится об отличении всех оттенков времени, а другой (как славянский) почти вовсе опускает их из виду, но обращает внимание на качества действия; один употребляет как вспомогательное средство при спряжении глагол иметь, другой же — глагол быть и т. д. Сравнительная филология могла бы служить основанием для сравнительной психологии племен, если бы кто успел прочесть в различии грамматических форм различия в психологических процессах и в воззрениях на мир, от которых первые получили свое начало» (49, с. 107—108).

В историческом формировании грамматических категорий и грамматических систем действует, по мнению Б.А. Серебренникова, «принцип избирательности», т. е. выбора определенного представления или признака, который кладется в основу той или другой грамматической абстракции. Поскольку фамматическая абстракция призвана систематизировать все подпадающие под ее обобщение факты языка, отличаться всеобщностью, то и признак должен быть весьма показательным, отражать типичные стороны образа жизни народа, его мировосприятия и психологии (см. многочисленные примеры в (45, с. 54—73).

Значения фамматических категорий предельно отвлечены, участвуют в организации и выражении множества различных содержаний. Выступая как отвлеченный, формальный элемент в акте речи, категории как правило, не несут конкретной информации; они служат формальным средством ее организации и выражения. Будучи формаль-

ными рамками, выработанными в течение столетий и тысячелетий, категории отражают действительность в определенном ракурсе. Это отражение всеобще, потому оно подчиняет всех говорящих, одновременно оно глубинно, во многом определяя характер восприятия и видения действительности и демонстрируя тем самым черты национальной психологии.

Формальные категории, направляя и организуя наше восприятие и отражение действительных предметов и явлений, тем не менее не закрывают от нас последние; в категориях обнаруживается индивидуальный национальный подход и ракурс отражения.

Могут возникнуть сомнения в правильности сказанного, поскольку известно, что всегда возможен перевод содержания с одного языка на другой. Для критиков теории лингвистической относительности это соображение является главным доказательством ее научной несостоятельности. Однако не нужно думать, что редчайший полиглот В. Гумбольдт, к идеям которого восходит концепция лингвистической относительности, и представители последней не учитывали подобных соображений.

Значимые единицы языка, и прежде всего его узловая номинативная — слово, имеют различные уровни семантики. Чем отвлеченнее уровень, тем он глубинней, становясь формой выражения различного содержания. В конкретном предметном содержании этот уровень малоинформативен, но как форма он самобытен и национален, определяя направление восприятия и отражения действительности. Если определенная фамматическая абстракция в одном языке выражается фамматически, а в другом всякий раз лексически, то это не может не указывать на различие в структуре вербального мышления двух народов, а следовательно, и на особенности их психологического склада. Однако с этой точки зрения семантика языковых единиц остается неисследованной.

Различия в формальных категориальных значениях слов разных языков не исключают их предметного тождества (кстати, оно возможно у слов, обозначающих разные понятия). Предметное тождество может быть обеспечено тождеством или сходством «внеязычного содержания», которое благодаря информативной избыточности языков может быть представлено в цепочке разных закономерно связанных между собой преобразований (см. гл. VII). Поэтому при переводе всегда возможен выбор наиболее подходящего по смыслу к оригиналу преобразования. Адекватности перевода способствует синонимия, вариативность языковых единиц, речевая подвижность и лабильность смыслов и др.

Выше говорилось, что существуют разные уровни семантики языковых единиц, и прежде всего слова. В повседневном общении слова и их значения указывают на конкретные предметы и явления, которые вошли в круг интересов общающихся. В этих условиях люди офани-

чиваются «ближайшими значениями», т. е. семантическим минимумом, необходимым для взаимопонимания, указанием на Соответствующий предмет. И такое предметное речевое взаимопонимание не исключает категориальных различий, связанных с выражением мысли, как и разных субъективных представлений об обозначаемом. Вместе с тем такой обмен мыслями не передает всю связанную со словом потенциальную семантику, а следовательно, и возможную глубину понимания тем или другим говорящим обозначаемого. В обычном, рутинном общении в этом нет необходимости.

Использование в речи различных уровней семантики слова осуществляется под воздействием контекста, цели сообщения в виде «моментов тождества» (А.Ф. Лосев): слова и предмета, слова и понятия, слова и смысла, слова и образа...

Категориальные значения, будучи структурообразующими, формальными, не препятствуют отражению множества признаков обозначаемых предметов и явлений, которые они упорядочивают, систематизируют в языковом выражении.

О ЯЗЫКЕ СОВРЕМЕННОЙ НАУКИ

Итог познания, закрепленный в семантической системе общеупотребительного языка, на определенном этапе развития общества становится исходным рубежом формирования и развития науки. Развивающееся общество с необходимостью приходит в своем движении к разделению труда и, как следствие, — к социальной и профессиональной дифференциации. В языке, обслуживающем образующиеся социальные и профессиональные слои общества, в свою очередь, происходит определенная дифференциация его средств. В конечном счете этот процесс приводит к формированию в языке стилей. Стиль — это разновидность языка, обслуживающая ту или другую, в известной степени обособленную область общения. Языковыми признаками стиля, дающими право выделить его как разновидность общего языка, является наличие в нем, в первую очередь, особой лексики, а также определенных фразеологических средств. Являясь разновидностью общего языка, стили входят в его общую систему, подчиняясь общим грамматическим, словообразовательным, семантическим законам. Однако в силу своеобразия отражаемой действительности, особых задач в той или другой сфере общения стили одновременно отличаются избирательным привлечением общеязыковых — грамматических, словообразовательных, лексических — средств, их различным количественным распределением. Благодаря единству языка элементы того или иного стиля могут проникать в другой или другие стили. Общим стилистическим и семантическим фоном, на котором выделяются те или другие признаки стилей является общеупотребительная стилисти-

чески и эмоционально нейтральная лексика. Будучи используемой во всех стилях языка, именно она выполняет роль исходной точки отсчета в стилистической, экспрессивной, эмоциональной и семантической оценке лексических средств того или иного стиля.

Научный стиль современного языка отличается от других стилей многими свбими признаками, совокупность которых дает основание говорить о Нем как об особой разновидности языка, обусловленной спецификой отражаемой действительности, задачами общения.

Современный научный стиль включает в свой состав значительное количество «подъязыков» науки, семантически обособляющихся от семантики общего языка. Но «подъязыки» обладают и общими признаками, дающими право выделять научный стиль как таковой. Подробное описание языковых характеристик научного стиля приводится в пособиях и учебниках по стилистике того или другого языка (см., например, 50). Здесь мы отметим наиболее показательные признаки языка науки в аспекте выполнения им познавательных задач.

Область науки — это область специального познания, шагнувшего за грань общих сведений о мире, закрепленных в естественном языке и ставших в той или другой степени достоянием всех говорящих на данном языке. Язык, применяемый в определенной отрасли знания, целиком подчиненный задачам познания, поиску истины, закреплению добытого знания в своих знаках, речевых образованиях (текстах, документах и т. д.) не может не нести специфических черт, обусловленных указанными выше задачами. Гносеологическая задача общего языка осуществляется стихийно, объективно, бессознательно; итоги коллективного познания закрепляются в значениях и смыслах слов, известных говорящим на данном языке. В науке же познание осуществляется сознательно, целенаправленно, и язык, применяемый в области специального знания, весь подчинен целям познания и его закрепления.

⇐ Предыдущая 1 234 5 Следующая ⇒