НЕРЕГЛАМЕНТИРОВАННАЯ ПУНКТУАЦИЯ

⇐ ПредыдущаяСтр 10 из 14Следующая ⇒

Очень часто, читая художественную литературу, мы сталкиваемся с интересным явлением: наши знания правил пунктуации оказываются недостаточными, чтобы «прочитать» некоторые знаки. К сожалению, вопрос решается подчас предельно просто: не соответствует правилу — значит авторское.

Авторские знаки... Термин этот стал употребляться для обозначения нерегламентированной пунктуации вообще. Однако сколь различное содержание заключается в этом слове — «авторское»!

Читаем, например, известные лермонтовские строки из «Мцыри»:

... угрюм и одинок,

Грозой оторванный листок,

Я вырос в сумрачных стенах

Душой дитя, судьбой монах.

Естественно, что мы обязаны воспринимать это четверостишие соответственно расставленным знакам, этим «нотам» при чтении, как называл их А. Чехов. Запятая после одинокуказывает на определительную функцию кратких прилагательных и их смысловую и грамматическую отнесенность к местоимению я: как определение воспринимается и сочетаниегрозой оторванный листок (приложение к я), и в целом высказывание строится в форме простого предложения с двумя определительными оборотами, лишенными интонационной завершенности при прочтении, поскольку они логически нацелены на местоимение я.

Уберем запятую, и значение, строение и интонация предложения резко изменятся: осложняющая часть простого предложения угрюм и одинок грозой оторванный листок, станет самостоятельным компонентом сложного предложения, поскольку краткие прилагательные приобретут функцию сказуемого при своем подлежащем листок, и все четверостишие в целом преобразится в фигуру поэтического синтаксиса, с параллелизмом в ее основе, так

как первая, теперь уже самостоятельная часть, получит интонацию конца.

Итак, отвлекаясь от конкретного замысла поэта, можно признать факультативность знака после одинок, и, следовательно, его авторскую сущность.

В других примерах из того же произведения М. Лермонтова можно обнаружить знаки, которые «могли бы быть» либо устранены, либо заменены другими (естественно, лишь в порядке эксперимента, именно для того, чтобы постичь существо лермонтовского текста), и они тоже будут «правильными» с точки зрения их социальной и функциональной значимости.

Вот эти строки:

Хотел я встать: передо мной

Все закружилось с быстротой!

Хотел кричать: язык сухой

Беззвучен и недвижим был.

...И жадно я припал к волне.

Вдруг голос — легкий шум шагов...

Дважды употребленное здесь двоеточие может вызвать недоумение, особенно если читатель был прилежным школьником и запомнил правило о том, что при уступительно-противительных отношениях в бессоюзном сложном предложении ставится тире. И, наконец, тире после вдруг голос... Здесь читающий если и предложит иной знак (запятую), то сделает это более осторожно, с оговоркой на иное интонационное оформление строки: иная длительность паузы, иной рисунок прочтения, иная динамика.

Эти случайно выхваченные из поэмы М. Лермонтова строки обнаруживают всю сложность проблемы авторских знаков, поскольку выявляют разнородность объединенных здесь явлений. Можно пойти по пути наиболее легкому и зачислить все отмеченные знаки в категорию авторских на том формальном основании, что они не регламентированы ныне действующими правилами пунктуации. Однако это отнюдь не вскрыло бы существа «авторского применения» пунктуации, особенно если мы имеем дело с произведениями классиков прошлого.

Сталкиваясь с нерегламентированной пунктуацией, можно выделить по меньшей мере три круга явлений.

1. Прежде всего, нельзя не учитывать пунктуационную практику определенного исторического периода. Пунктуация как система,

действующая ныне, складывалась исторически, функционально знаки менялись, менялись и условия их применения. То, что современными читателями ощущается как некое несоответствие норме, в прошлом могло быть вполне обычным, продиктованным правилами своего времени. В частности, пример с двоеточием в лермонтовском тексте. Если сравнить его с употреблением знака в сочинениях А. Пушкина или других его современников, то обнаружится явное сходство, и «индивидуальность» знака окажется сомнительной. Например:

Уж темно: в санки он садится.

.......................................................

К Talon помчался: он уверен,

Что там уж ждет его Каверин.

Вошел: и пробка в потолок,

Вина кометы брызнул ток.

(А. Пушкин. Евгений Онегин.)

В XIX веке (вплоть до самого конца его) двоеточие обладало гораздо более широким кругом значений, нежели в современном русском языке. Ср., например, более поздние по времени сочинения И. Тургенева: Мы туда-сюда: спрашиваем кухарку: та ничего не знает¹.

Значительно чаще, чем в современных текстах, употреблялась и точка с запятой:

Вы, отроки-други, возьмите коня!

Покройте попоной, мохнатым ковром;

В мой луг под уздцы отведите;

Купайте, кормите отборным зерном;

Водой ключевою поите.

(А. Пушкин. Песнь о вещем Олеге.)

Она могла даже отграничивать придаточную часть от главной:

Когда же волны по брегам

Ревут, кипят и пеной плещут,

И гром гремит по небесам,

И молнии во мраке блещут;

Я удаляюсь от морей

В гостеприимные дубровы;

¹ Полн. собр. соч. Т. 8. СПб.: Тип. Глазунова, 1891. С. 87.

Земля мне кажется верней,

И жалок мне рыбак суровый:

Живет на утлом он челне,

Игралище слепой пучины,

А я в надежной тишине

Внимаю шум ручья долины.

(А. Пушкин. Земля и море.)

Такие знаки нельзя отнести к числу авторских. Это не своеобразие автора, а своеобразие отдаленного от нас момента времени. Употребление знака, так же как и орфограмма или значение слова, может быть устаревшим, перешедшим в пассив письменной речи.

В данном случае, разумеется, не принимается во внимание прямое искажение при пунктуационном оформлении текста, как это случилось, например, при издании однотомника избранных сочинений А. Пушкина. В стихотворении «Узник» в конце первой строки поставлено двоеточие:

Сижу за решеткой в темнице сырой:

Вскормленный в неволе орел молодой,

Мой грустный товарищ, махая крылом,

Кровавую пищу клюет под окном...¹

Ср. академическое издание:

Сижу за решеткой в темнице сырой.

Вскормленный в неволе орел молодой,

Мой грустный товарищ, махая крылом,

Кровавую пищу клюет под окном...²

Подобные издательские вольности, к сожалению, не имеют границ. Пример тому работа Краснодарского книжного издательства, выпустившего избранные пушкинские стихотворения. Первая строка «Узника» здесь вообще не имеет никакого знака, что значительно искажает смысл всей строфы, и это справедливо было отмечено одним из читателей «Литературной газеты» (см.: Лит. газета. 1976. 17 ноября).

Вот еще примеры некорректного отношения к публикации классических текстов. Ссылаясь на Полное собрание сочинений

¹ Избр. соч. Л.: Художественная литература, 1936. С. 356.

² Поли. собр. соч.: В 16 т. Т. 2. Ч. 1. АН СССР, 1947. С. 276.

Ф.И. Тютчева, А.А. Николаев¹ приводит ряд строк из стихотворений Ф.И. Тютчева. Сравнив пунктуацию этих текстов с пунктуацией, принятой в последующих изданиях, мы обнаружили значительные расхождения. Например, в ПСС:

Еще шумел веселый день

Толпами улица блистала —

И облаков вечерних тень

По светлым кровлям пролетала —

И доносилися порой

Все звуки жизни благодатной —

И все в один сливались строй

Стозвучный, шумный — и невнятный.

(«Еще шумел веселый день...»);

Она сидела на полу,

И груды писем разбирала —

И как остывшую золу,

Брала их в руки и бросала —

Брала знакомые листы,

И чудно так на них глядела —

Как души смотрят с высоты

На ими брошенное тело...

(«Она сидела на полу...»);

Ах, и не в эту землю я сложил,

Все чем я жил — и чем я дорожил...

(«Итак, опять увиделся я с вами...»).

А вот как оформлены эти строки в публикации издательства «Правда» (1988)²:

Еще шумел веселый день,

Толпами улица блистала,

И облаков вечерних тень

По светлым кровлям пролетала.

¹ Николаев А.А. Пунктуация стихотворений Тютчева // Современная русская пунктуация. М.: Наука, 1979. С. 202—222.

² См.: Тютчев Ф.И. Стихотворения. Письма. Воспоминания современников. М.: Правда, 1988.

И доносилися порой

Все звуки жизни благодатной —

И все в один сливались строй,

Стозвучный, шумный и невнятный (С. 37);

Она сидела на полу

И груды писем разбирала,

И, как остывшую золу,

Брала их в руки и бросала.

Брала знакомые листы

И чудно так на них глядела,

Как души смотрят с высоты

На ими брошенное тело... (С. 111);

Ах, и не в эту землю я сложил

Все, чем я жил и чем я дорожил! (С. 79)

Итак, совершенно очевидно, что правдинские издатели четко усвоили правила пунктуации 1956 г. Все тютчевские тире, не предусмотренные современными правилами (особенно тире в конце предложения), заменены на запятые и точки либо сняты вообще без замен. Так автор остался без авторских знаков, и такая практика издания оригинальных текстов, к сожалению, очень распространена. А ведь в данном случае конечное тире — знак безусловно авторский. По наблюдениям А.А. Николаева¹, «в доброй половине его [Тютчева] рукописей точек нет совсем», тогда как в изданиях стихотворений Тютчева точки занимают «положенные» им места. Как видим, издательские знаки препинания вытеснили поэтическую, экспрессивную пунктуацию Тютчева. В других случаях модернизация пунктуации и вовсе приводит к искажению смысла, неверному пониманию текста. Сопоставим, например, тютчевский автограф

О! страшных песен сих не пой!

Про древний хаос, про родимый

Как жадно мир души ночной

Внимает повести любимой!

(«О чем ты воешь, ветр ночной...»)

¹ См.: Указ. соч.

с закрепившимся в издательской практике прочтением тех же строк:

О, страшных песен сих не пой

Про древний хаос, про родимый!

Как жадно мир души ночной

Внимает повести любимой!

Кстати, примерно до середины XIX века в качестве конечного знака часто употреблялось сочетание точки и тире. Ср., например, у А. Пушкина:

Под сенью хаты скромной

В часы печали томной

Была ты предо мной

С лампадой и мечтой. —

(К моей чернильнице.)

Не избежал этого и Ф.И. Тютчев:

«Все бешеней буря, все злее и злей,

Ты крепче прижмися к груди моей». —

.....................................................................

«Пусть там, на раздолье, гуляет волна,

В сей мирный приют не ворвется она». —

(«Все бешеней буря...»)

Особенно показательно, что точка и тире как единый знак конца предложения употребляется Ф.И. Тютчевым в письмах самого разнообразного содержания — и бытового, и официально-делового. Значит, это знак не особый, поэтического «звучания», а обычного для первой половины XIX века употребления, знак, соответствующий принятым нормам¹.

Вот, например, начало письма к П.А. Вяземскому (1844 г.):

Вот, князь статья в неизувеченном виде. Осмелюсь только просить вас прочесть ее поскорее, дабы я мог незамедлительно вернуть книгу владельцу, который ее требует. —

Читайте только последние три главы: поляки, русские и общий обзор, все остальное находится почти без изменений в вашем экземпляре. — Но не прискорбно ли видеть, что иностранец, почти враг, имеет о нас, — о том, что мы есть и

¹ Цит. по указ. соч. 1988 г.

чем мы можем быть, — такое точное понятие и такой ясный исторический на нас взгляд, чего мы совершенно лишены...

Письмо М.П. Погодину (1821 г.):

Говорил я, любезнейший Михайло Петрович, о Горации с Раичем. Он согласен уступить вам свою часть. И когда вам будет время, зайдите к нему. — Живет он, как вы, я думаю, знаете, в доме Муравьева на Дмитревке. — Сделайте одолжение — утолите мою жажду. Пришлите продолжение «Исповеди». Никогда с таким рвением и удовольствием я еще не читывал. — Сочинение это всякому должно быть занимательно. Ибо, поистине, Руссо прав: кто может сказать о себе: я лучше этого человека?

Интересно, что как раз точка как конечный знак не столь показательна для Ф. Тютчева и его современников. В частности, в стихотворении «Я встретил вас — и все былое...» нет ни одной точки.

Сохранение точки и тире в конце предложения в цитируемых письмах показательно тем, что эти тексты взяты из издания сочинений Ф.И. Тютчева 1988 г. — издания, где в основном любые знаки конца предложения заменены на точки. Здесь же точки и тире сохранены. Характер текстов убеждает в том, что это сочетание знаков скорее привычное, нежели индивидуально осмысленное. Оригинальнее для Ф.И. Тютчева оказывается пропуск точки и сохранение одиночного тире в конце предложения. Такое употребление можно признать индивидуально-авторским.

Изменения в функционировании знаков препинания можно обнаружить не только при сравнении современных публикаций с изданиями прошлого. Эти изменения происходят постоянно, они отражают жизнь языка, и именно поэтому правила, стабильные и узаконенные специальными документами (см., в частности, «Правила орфографии и пунктуации». М., 1956), всегда неизбежно отстают от своего времени, так как фиксируют какой-то временной отрезок, а практика употребления идет дальше, отвечая потребностям развивающегося языка. И опять можно легко впасть в ошибку: обнаружив некоторое несоответствие принятым нормативам у какого-либо современного автора, приписать это его индивидуальности. Например: Чем больше он жил, тем больше ценил красоту окружающего мира — перелеты птиц, осенний листопад, какую-нибудь козявку, песчаный откос, закаты, своих учеников, новую форму... (Д. Гранин. Обратный билет) — тире вместо двоеточия перед перечислением; Все тогда с шумом поднялись — пора в дорогу (В. Аксенов. Круглые сутки нон-стоп) —

тире вместо двоеточия при пояснении в бессоюзном сложном предложении.

Такое употребление не привязано к индивидуальности пишущего, оно отражает общие тенденции в развитии пунктуации и характерно современной издательской практике вообще. Ср. тире в тех же условиях в периодической печати: Но получилось так, что довольно долго не мог принимать участие в строительстве — наваливались со всех сторон разные дела(Комс. правда 1976. 30 ноября); А. Алимжанов дал характеристику состояния и тенденции развития других жанров — литературы для детей, драматургии, публицистики, критики(Лит. газ. 1976. 28 апреля).

Подобные отклонения от правил готовят почву для изменения самих правил.

2. Более связаны с индивидуальностью пишущего знаки препинания, которые избираются в зависимости от конкретных задач высказывания, поскольку задачи эти могут изменяться при необходимости изменить содержание текста. Это знаки, ставящиеся на основании смыслового принципа. Применение знаков в таком случае варьируется, и, значит, пишущий относительно свободен в их выборе.

Возьмем пример из «Тихого Дона» М. Шолохова: Меняясь, дул ветер, то с юга, то с севера; болтался в синеватой белеси неба солнечный желток; наступая на подол лета, листопадом шуршала осень, зима наваливалась морозами, снегами, а Ягодное так же корежилось в одубелой скуке, и дни проходили, перелезая через высокие плетни, отгородившие имение от остального мира, — похожие, как близнецы. Тире, отделяющее определение в конце предложения, могло бы и не быть, поскольку обособленность этого определения обозначена другим знаком, запятой, закрывающей причастный оборот. Однако тире на месте паузы отрывает определение от впереди стоящего оборота, и тем самым устанавливаются четкие смысловые связи: логически выделенный в такой позиции оборот похожие, как близнецы характеризует дни, что исключает двусмысленность при прочтении — без тире определение могло бы быть отнесено к плетням. Такой контекстуально обусловленный знак используется, чтобы «выделить мысль, привести слова в правильное соотношение» (К. Паустовский).

Связано ли это с индивидуальностью пишущего? Безусловно, связано, но не столько использованием самого знака, сколько осмыслением описываемой действительности. Другой автор при необходимости передать тот же смысл, поступил бы, вероятно, точно так же.

В стихотворении А. Пушкина «Анчар» есть строки:

Анчар, как грозный часовой,

Стоит — один во всей вселенной¹.

Пример этот интересен тем, что после глагола-сказуемого имеется тире — знак, отделяющий следующую часть, которая тем самым подчеркивается — один во всей вселенной. Пауза способствует еще и другому — глагол стоит звучит полновесно, «весомо, зримо», он тоже несет на себе логическое ударение. Мысль становится емкой, полнокровной. Она подается в «спрессованном виде»: Стоит — один во всей вселенной равно по смыслу стоит, стоит один во всей вселенной.

Этого знака могло бы и не быть, и тогда логический центр высказывания был бы переключен на один, а глагол стоит потерял бы значимость и весомость. Такое тире (запятая также могла бы выполнить схожую функцию) в принципе авторское, поскольку связано с передачей тонких оттенков смысла, с поиском адекватной формы для передачи этого смысла. Но такой смысл мог бы «искать» и другой автор.

Интересно проследить работу поэта над этими строчками.

В первоначальном варианте читаем:

Анчар, феномен роковой

Растет, один во всей вселенной...

И далее:

Анчар, как верный часовой

Растет один во всей вселенной².

Во втором черновом автографе эти строки оформлены так:

Анчар, как грозный часовой

Стоит один во всей вселенной.

Постановка знака — тире или запятой — дает наиболее выразительный вариант прочтения.

¹ Полн. собр. соч.: В 16 т. Т. 3. Ч. 1. АН СССР, 1948. С. 133.

² Там же. Т. 3. Ч.2. 1949. С. 699.

Знаки, несущие логико-выделительную функцию, встречаются часто, они помогают реализации авторского замысла, и они факультативны, в том смысле, что при иных смысловых акцентах могут отсутствовать. Но наличие или отсутствие фиксирует единственный, нужный здесь смысл.

В следующем тексте при помощи знака достаточно ощутимо усиливается смысловой вес слова: На подноску песка еще пару людей добавил. Наверх послал — чистить от снегу подмости и саму кладку. И еще внутри одного — песок разогретый с плиты в ящик растворный кидать (А. Солженицын. Один день Ивана Денисовича). Тире после глагола послалмогло бы и не быть (послал чистить), однако его наличие (отстранение формы чистить) усиливает значение глагола послал, делает его ударным, следовательно, самостоятельно значимым.

Как видим, знак помогает усилить нужный смысл, подчеркнуть его, а поскольку смысл задается автором, то и знак можно причислить к авторским. Подобные знаки обусловлены контекстом, который и диктует соответствующее осмысление. И все-таки такие знаки мало характеризуют авторскую индивидуальность, они не включаются в систему авторской стилистики. Их лучше считать контекстуально обусловленными, т. е. способными передавать варианты осмысления. Это не те знаки, по которым можно отличить, например, М. Шолохова от М. Горького или В. Лидина от К. Симонова. Ясно, что разные авторы могут использовать данные знаки, если они отражают схожие ситуации.

Контекстуально обусловленные знаки — это своеобразные сигналы смысла. Часто они настолько тесно связаны с лексическим наполнением предложения, что всецело определяются им, в таком случае авторская индивидуальность абсолютно сводится на нет, так как контекст конкретного предложения диктует только один, единственно возможный смысл. Например: Теперь они редко встречались: каникулы. Но все же встречались — на речке (Б. Васильев. Не стреляйте в белых лебедей). Тире после глагола отделяет его от следующего обстоятельства и устраняет возможное противоречие в изложении мысли, которое неизбежно обнаружилось бы, если бы акцентировалось сочетание на речке. Такие знаки продиктованы самими смыслами слов, которые не могут быть объединены ни при какой индивидуальности восприятия. Варианты в употреблении знаков здесь исключены.

3. Есть еще одна сфера применения нерегламентированной пунктуации: это пунктуационное оформление разговорной речи. Нерегламентированность предопределяется прежде всего тем, что здесь как бы утрачивается (во всяком случае в качестве основного, ведущего) синтаксический принцип в расстановке знаков, поскольку сами конструкции разговорного синтаксиса достаточно своеобразны и отличны от тех, которые фиксируются при формулировании правил пунктуации. На передний план выдвигается принцип интонационный, при этом большая роль принадлежит паузе. А интонация, как известно, явление в меньшей мере типизированное, нежели синтаксические конструкции, и потому может дать большее число вариантов.

Имитация разговорной речи в речи письменной приводит к членению (часто непредсказуемому) текста на основе живого произношения, с многочисленными паузами, перерывами. Прерывистость речи, а часто ее затрудненность передается знаками — многоточием, тире, причем они диктуются не структурой предложения, а причинами психологического плана. Например: Я тут... это... характеристику принес (В. Шукшин. Страдания молодого Ваганова).

Заминки в речи могут объясняться разными причинами, в том числе и неосведомленностью в конкретной ситуации: — Почему до сих пор не отправляете на Липецк эшелона шестьсот семьдесят... какого, Валя? — Восьмого (А. Солженицын. Случай на станции Кочетовка). Такая пунктуация не может считаться индивидуально-авторской, поскольку нет здесь сугубо индивидуального применения знаков: это имитация прерывистой живой речи. Такая необходимость может возникнуть и у другого автора. В общем плане (без указания на конкретные речевые структуры) такие знаки, как знаки, обозначающие заминки в речи, оговорены в «Правилах» (§ 186).

Разговорные интонации могут сопровождать и речь поэтическую:

Огнем, враждой

Земля полным-полна,

И близких всех душа не позабудет...

— Скажи, родимый,

Будет ли война? —

И я сказал: — Наверное, не будет.

— Дай бог, дай бог...

Ведь всем не угодишь,

А от раздора пользы не прибудет... — И вдруг опять:

— Не будет, говоришь?

— Нет, — говорю, — наверное, не будет.

— Дай бог, дай бог...

(Н. Рубцов. Русский огонек.)

4. И, наконец, есть нерегламентированные знаки, всецело связанные с авторской индивидуальностью. Они проявляют индивидуальный стиль. Это знаки, к которым пишущий «испытывает особое пристрастие», знаки «излюбленные», точно так же, как могут быть излюбленными какие-либо обороты речи, специфические синтаксические построения, которые или сами по себе или в сочетании с другими создают стилистику автора: сообщают тексту свой ритм, свои акценты. Это то, что составляет своеобразие художественного письма, то неподражаемое, что делает, например, Горького Горьким, а Чехова Чеховым. Это почерк писателя, то, без чего его не может быть.

Стилистически значимые знаки не связаны с вариантностью, с истолкованием смысла и разноплановостью прочтения. Они служат скорее целям живописности и изобразительности. Подчеркивают своеобразие мелодическое, указывают на распределение логических и фразовых ударений, пауз и т. п. Такие знаки, индивидуально авторские в полном смысле этого слова (как, например, конечное тире у Ф. Тютчева), передают эмоционально-экспрессивные качества речи, вернее, помогают донести их до читателя, те качества, которые в устной речи передаются в основном средствами интонации. Причем может использоваться один и тот же знак (в конце концов, знаков не так уж много), но применяется он по-особому в разных текстовых ситуациях, в разных комбинациях с другими знаками.

Например, в поэтических произведениях А. Блока часто используется тире. Оно неожиданно, поскольку не подготовлено — ни структурой предложения, ни смысловыми взаимоотношениями его частей. Оно несет иной заряд — эмоциональный взлет, резкость, динамичность, срыв в строке. Вот некоторые примеры: В последний раз — опомнись, старый мир! На братский пир труда и мира, в последний раз — на светлый братский пир сзывает варварская лира! (Скифы); И вдруг — суда уплыли прочь (Ты помнишь? ); Старый, старый сон. Из мрака фонари бегут — куда? Там — лишь черная вода, Там — забвенье навсегда (Пляска смерти); Кругом — огни, огни, огни... Оплечь — ружейные ремни... (Двенадцать). Тире после обстоятельственных слов и выражений в приведенных примерах выполняет только стилистическую роль, с его помощью постигаются авторские интонации, ритм, особое смысловое (актуальное) членение.

Многогранно в стилистическом плане и тире у М. Горького, особенно в драматических произведениях, и вообще в диалогической речи, где очень важно передать живые интонации, показать неподготовленность речи, ее прерывистость, указать на акценты, паузы. В таком тексте тире можно обнаружить между подлежащим и сказуемым — личным глаголом, после союзов и частиц, после обращений и т. п.: Л я — пойду — пойду лягу середь улицы... Я — ничего не жалею!.. (На дне); Я имею бумаги... но — они никуда не годятся (На дне); Началось! Настька — ты где? (На дне); Краше солнца — нету в мире бога, нет огня — огня любви чудесней! (Девушка и смерть).

Возникает необходимость отграничить знаком тире глагол-сказуемое и у М. Шолохова, когда, например, сказуемое слишком далеко отстоит от подлежащего: Они молча расседлали лошадей, привязали всех четырех к одной ольхе и гуськом, одним следом, по-волчьи, — пошли к Дону (Тихий Дон).

Интересно и особое цветаевское тире, чаще всего в прозе поэтессы. Например, в очерке «Мой Пушкин», в этом рассказе о вторжении в душу ребенка стихии стиха, есть строки о море: Черно-синие сосны — светло-синяя луна — черно-синие тучи — светло-синий столб от луны — и по бокам этого столба — такой уж черной синевы, что ничего не видно —море. Маленькое, огромное, совсем черное, совсем невидное — море. Такое стечение тире интонационно рвет фразу, сообщает ритмомелодическому рисунку резкость, даже жесткость. Такой ритм — «как биение сердца». И дважды в конце фраз после тире названо то, о чем долго и мучительно мечталось, к чему стремилось детское воображение. Резкое отграничение этого слова от всего текста повышает его внутреннюю энергию. Расчлененность фразы подчеркивает активность художественной формы, цветаевская пауза (она-то и фиксируется тире) включается в систему выразительных средств.

Пауза — это элемент ритма. И поэтому обращение к ней неизбежно в стихах. «У Цветаевой, — замечает Вл. Орлов, — пауза, как правило, смещена, сплошь и рядом приходится на середину строки или на начало следующей»¹. Это ломает строку, создается членящийся, «спотыкающийся» стих:

А над равниной —

Крик лебединый.

Матерь, ужель не узнала сына?

Это с заоблачной — он — версты,

¹ Цветаева М. Избр. произв. Вступ. статья. М.—Л., 1965. С. 46.

Это последнее — он — прости.

А над равниной —

Вещая вьюга.

Или еще:

Имя ребенка — Лев,

Матери — Анна.

В имени его — гнев,

В материнском — тишь.

Волосом — он — рыж,

— Голова тюльпана! —

Что ж, осанна

Маленькому царю.

Дай ему Бог — вздох

И улыбку матери,

Взгляд — искателя

Жемчугов.

Знаки здесь не укладываются в рамки регламентированного употребления. Но они естественно и свободно, по-цветаевски, выражают безмерность чувств и отсутствие покоя. Усложненность цветаевского синтаксиса, ее сознательное стремление к «темноте сжатости» приводит к пунктуационной сложности: цветаевские знаки подчас очень трудно «читать», настолько не предусмотрены они «школьными правилами».

Особое пристрастие к авторскому тире можно объяснить многофункциональностью самого знака. Тире (особенно в современной письменности) обладает широкими возможностями. Оно способно передавать и нюансы смысла, и своеобразие интонации, и некоторые формально-грамматические значения. Авторы, склонные использовать такие возможности, обычно находят свой, особый нюанс этого знака. Другие знаки пунктуационной системы менее приспособлены к оригинальности употребления, их позиции в тексте более нормативны и стандартны.

Однако некоторые авторы способны и в таких случаях проявлять оригинальность. Например, В. Маканин усмотрел для себя нечто оригинальное в применении точки с запятой: так, многие парцеллированные конструкции он отделяет не точкой, а точкой с запятой. Например: Наконец, лег; в свитере (Андеграунд); Я только улыбаюсь; с разинутым ртом; слаб и счастлив (Андеграунд).

Хотя в других случаях этот автор не оригинальничает, ср.: Вот тут я вновь прислонился плечом к стене. От слабости. И от живой слезы в глазу (Андеграунд). Но отношение к точке с запятой у В. Маканина все-таки особое. Вот как он оформляет, например, вставную конструкцию: Надо признать, Вик Викыч осторожничал и лишний раз побаивался знакомить нас со своей женщиной (меня; и мужчин вообще) (Андеграунд).

Иногда даже двоеточие, знак четко сориентированный на выражение определенного (разъяснительного) значения, способно передать особый, авторский подтекст: Данное честное слово — ничего не стоит, и его не держат. И: честный труд достоин презрения, он не накормит (А. Солженицын. Из книги «Россия в обвале»).

Как видим, авторская пунктуация — действенное выразительное средство. Однако знаки сами по себе не создают поэтической и вообще художественной или публицистической экспрессии. Они лишь способствуют передаче эмоционального строя речи, своеобразия и глубины авторской мысли. Индивидуальная пунктуация помогает уловить нюансы текста — со стороны содержательной, ритмомелодической.

Но именно здесь и таится опасность: чрезмерная изощренность в использовании знаков может привести к пунктуационной небрежности и неряшливости, когда предаются забвению социально закрепленные функции знаков, как, например, в предложении Когда шли просекой, не торопясь, но и не очень медленно, дорога предстояла далекая, у него было чудесное, веселое настроение (Ю.Трифонов. Другая жизнь), где вставка дорога предстояла далекая должна быть выделена скобками. «Авторские» запятые здесь поставлены без учета их функций и мешают правильному восприятию текста, разрушают грамматическую структуру предложения.

Пренебрежение к общепринятым значениям, закрепленным за каждым знаком, влечет за собой потерю контакта с читателем. Талантливость и индивидуальность в использовании знака проявляется не в нарушении пунктуационной системы, а в расширении и обогащении практики ее применения. Знаки должны помогать читателю проникнуть в глубину мысли пишущего, в сферу его чувствований. Но, очевидно, что сами по себе они не создают этой глубины, если ее нет или если они расставлены без учета их функциональной значимости.

Итак, не регламентированная современными правилами пунктуация может быть объяснена четырьмя основными причинами:

1) теми историческими изменениями, которые постоянно происходят в практике использования знаков, поскольку пунктуационная

система развивается вместе с развитием языка, и прежде всего его синтаксиса; естественно, что правила (особенно если они долгое время не пересматриваются) всегда несколько отстают от живой практики;

2) действием смыслового принципа в расстановке знаков препинания, когда возникают варианты в пунктуационном оформлении текста, являющиеся следствием различного осмысления его;

3) способностью современной пунктуации передавать нюансы разговорной речи, с ее перебивами и заминками;

4) способностью быть стилистически значимыми. Собственно авторскими можно признать лишь знаки, выполняющие функции стилистические, они всецело связаны с индивидуальностью пишущего. Знаки вариантного употребления только условно могут быть отнесены к авторским. Они отражают скорее контекстуальную ситуацию, чем авторскую манеру письма. Авторскими они являются лишь постольку, поскольку при возможной вариантности указывают на нужный автору смысл. Хотя очевидно, что при необходимости передать тот же смысл, другой автор изберет тот же вариант.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒