Коммуникативная функция языка

⇐ ПредыдущаяСтр 14 из 61Следующая ⇒

< …> Язык как коммуникативная система представляет собой в материальном плане довольно ограниченный механизм — и по объему лексикона и по грамматическим формам, — на основе которого строятся речевые высказывания. В содержательном плане, однако, язык позволяет практически выразить бесконечное количество мыслей, идей, используя каждый раз минимальный набор слов, словоформ и грамматических средств. Реальные отношения любого языкового высказывания покрывают собою всю сеть познанных человеком предметов, процессов и явлений — всего многообразия окружающего мира.

Коммуникация представляет собой не простой физический процесс передачи некоторого сообщения, а процесс, благодаря которому эта передача из индивидуального одновременно становится общественно осознанным продуктом, порождаемым гносеологической установкой человеческого сознания.

Коммуникация опосредует индивидуальное содержание через индивидуальную речь и превращается в социальное явление, демонстрируя тем самым абсолютное единство коммуникативной гносеологической и социальной функций языка.

Языковой знак в этом аспекте не есть знак или метка вещи или явления, а есть лишь элемент, входящий как составная часть в вербальную коммуникативную систему. Коммуникация есть процесс порождения языковых единиц, и в целом он представляет собой не сумму знаков, а средство реализации мыслительного содержания. Объяснение этой способности языка должно основываться не на строении самого знака, а на той когнитивной предпосылке, которая образует информативную основу самой коммуникации.

Строение знака, его материальная организация является внешним признаком, или, можно сказать, физическим параметром коммуникации и, следовательно, второстепенным для её функционирования. Объяснение способности словесной коммуникации передавать идеальное содержание должно основываться на объяснении способностей материальных, физических, акустических единиц и всей языковой структуры закреплять идеальную сущность вощи, представлять ее в сознании и превращать в интерсубъективный общественный феномен. Другими словами, языковая структура должна быть рассмотрена под углом зрения ее способности в субъективной человеческой материальной форме передавать адекватно саму реальность. Нельзя избежать той прямой презумпции, что языковая структура в ее форме, совершенно отличной от формы самой вещи, все-таки репрезентирует эту вещь и дает возможность человеку оперировать ею и практическом и теоретическом познании.

Элементы этой языковой структуры должны быть и данном случае пригодны для того, чтобы вне самой вещи представлять ее в человеческом общении и познании, т.е. создавать в своей организации второй мир — идеальный мир, к котором существуют зафиксированные в языковой структуре сами реальные предметы. Указанная способность языкового элемента (в этом смысле можно сказать языкового знака) реализуется только благодаря тому обстоятельству, что в языковом знаке воспроизводится не сама вещь, а те отличительные признаки, наименованием которых становится языковой знак.

Языковое означивание, представленное в отдельном языковом элементе — знаке — и осуществляемое по законам номинации, есть вторичное существование вещи, по своему существу адекватное отражение этой вещи, объясняющее, таким образом, вторичный характер человеческого познания. Именно в языковом знаке и осуществляется предпосылка познания вощи как отражение ее в субъективной человеческой форме. Языковой знак, таким образом, является человеческой формой гносеологического освоения вещи, ее отчуждения и, следовательно, ее присвоения в сознании и одновременно практического овладения ею. Языковой знак может быть определен поэтому как человеческий способ отчуждения вещи, включаемой в со идеальной сущности в систему взаимоотношений в языковой структуре сообразно тем реальным соотношениям, которые свойственны каждой конкретной вещи, явлению, процессу в реальной картине мира.

Роль языкового знака состоит не в том, чтобы быть просто меткой вещи, а в том, чтобы представлять её в сознании, замещать её в качестве отчужденной вещи и участвовать во всей познавательной мыслительной деятельности человека < …>.

Исходным пунктом коммуникации в принципе должна рассматриваться такая единица, которая структурно организована и способна выражать сущность явлений в их минимальных отношениях с другими явлениями. Основой структуры такого высказывания является отношение элементов, а не сами элементы, составляющие лишь детали, из которых строится цельное высказывание.

Реальной единицей языка должна быть фраза — высказывание, — а не слово как только ее часть. Лексический знак действительно выступает в качестве элементарном номинативной единицы, но номинация сама по себе не составляет содержания высказывания, если под номинацией иметь в виду то ее свойство, что она только обозначает некоторую вещь или явление. Высказывание не обозначает отдельную вещь, а обнаруживает в адекватной субъективной форме истину существования вещи, т.е. ее бытие в отношении к другим вещам.

Естественно, чтобы выразить некоторое отношение, нужно располагать теми элементами, между которыми устанавливаются данные отношения. В высказывании устанавливаются отношения между словами как элементарными номинативными единицами, представляющими отдельные вещи и явления, но обнаруживающими свою истинную природу только на уровне высказывания, в структуре которого реализуются условия для выражения объективных закономерностей взаимосвязей реальных вещей и явлений. Поэтому высказывание может составлять основной элемент коммуникации, так как только на основе высказывания человек может ориентироваться в истинности или ложности его определенных суждений, оценок.

Языковой знак, имеющий в качестве второй стороны некоторые значения, реализует их как конкретное значение непосредственно в речевом произведении. Все учение о многозначности слова, таким образом, опиралось на категорию языкового значения и его реализацию в речи. Такой подход в какой-то степени изменил известное положение о языке, а именно о языке, существующем только в коммуникации, представив результаты лингвистического описания языкового знака, например вокабуляра, в качестве второго уровня самого языка. Если же представлять себе функцию языкового знака не как простое наименование предметов, а как участие в образовании реального высказывания, то необходимо признать первичным для языкового знака не уровень языкового значения, а уровень реального конкретного значения в составе коммуникативного отрезка. В этом смысле значение и значимость любого языкового знака создают неразрывное единство, поскольку сам знак является не принадлежностью словаря, а принадлежностью конкретного высказывания.

Абстрактный характер отражательной сущности знака (его значения) позволяет ему участвовать в бесчисленных вариациях высказываний только при том условии, что во всех этих высказываниях сохраняется основное свойство знака — в отчужденной форме представлять саму реальную вещь (явление), в каких бы аспектах и ситуациях они ни раскрывались в коммуникативном акте.

Высказывание, как было уже отмечено выше, может быть признано однозначным молекулярным элементом коммуникации на том основании, что только оно в своей структуре раскрывает истинную сущность бытия вещи, а именно ее существование в взаимосвязях с другими предметами. Субъектно-предикативная структура высказывания для того и предназначена, чтобы отразить в качестве минимального звена эту взаимосвязь. Можно сказать, что только, что минимальное звено способно обнаруживать смысл сообщения, заключающегося в том, что коммуникант формирует в нем свое понимание конкретного кусочка действительности и передает его в процессе коммуникации. Смысл высказывания можно определить, таким образом, как отражение относительной самостоятельности существования вещи, в котором обнаруживается «смысл» вещи как ее истинное место в цепи вещных взаимосвязей. Если для лексического знака характерно лишь обозначение, именование вещи, то для высказывания существенно не само именование, а установление связей между обозначаемыми вещами. Естественно, что лексический знак и все ему подобные языковые обозначения типа номинативных словосочетаний обеспечивают лишь статический элемент бытия, те. ту или иную вещь или его свойства в качестве признака вещи (денотат) в то время как высказывание обеспечивает отражение связи денотатов (ситуация) в качестве предмета своего содержания. Реальность расчлененности и одновременно взаимосвязанности элементов получает свое идеальное существование в языке в коммуникативных единицах высказывания, передающих каждый раз конкретную истину — ситуацию бытия, создавая тем самым предпосылка для общения людей, в процессе которого передаются добытые знания о мире и формируется общественное сознание.

Отдельные высказывания о ситуациях связываются затем в процессе коммуникации в закономерные тематические фрагменты, из которых в итоге создается ткань человеческого знания, зафиксированного в языковых знаках. Язык действительно фиксирует в своих формах мир таким, каким его отобразил человек, однако это не означает, что нарисованная языком картина мира представляет собой новый мир по сравнению с объективным миром в том смысле, что закономерности языкового мира свойственны только языку и человеку, который как бы не познает мир, а накладывает на него свои внутренние знания, свою сетку отношений и таким образом создает новый, языковой мир. На самом деле знание, фиксируемое в языке, представляет собой лишь вторичный мир закономерности которого адекватны исходному, хотя субъективны по форме своего существования. Вторичность же не означает нового мира, а говорит лишь о том, что конструкции этого вторичного мира есть подлинное отражение первичного и реального, доказательством чего служит практика человека, овладевающего закономерностями мира и доказывающего тем самым адекватность своего познания. Вербальный мир есть, собственно, не мир, а способ человеческого представления реального мира, детерминированный в итоге его законами.

Если рассматривать язык как систему, которая призвана адекватно реализовывать человеческое знание, то в этом случае контекстуальные условия, будь они экстра- или интралингвистические, полностью согласуются с объективной реальностью в содержании информации и в итоге не могут преобразовываться в особые языковые факторы, свойственные только языку. Гипотеза о влиянии языка на восприятие мира представлена, как известно, в науке ко многих разновидностях, причем некоторые философы, опирающиеся на теорию отражения, считают, что эта гипотеза имеет основания в том смысле, что «язык оставляет свой специфический след на знании» и что «…результат отражения окружающей нас действительности преломляется через призму языка».

Задача лингвистического исследования при таких исходных позициях в соответствии с такой концепцией должна состоять в том, чтобы попытаться скорректировать специфический, а следовательно, и искажающий истину объекта «языковой эффект», другими словами, попытаться найти тот коэффициент поправки, который снимал бы собственный языковой момент и корректировал, таким образом, отношение языка к действительности. Одним из способов такой корректировки и может рассматриваться, по мнению представителей этой точки зрения, контекст, подтекст и другие моменты.

Надо прямо сказать, что несостоятельность подобного подхода к языку объясняется прежде всего тем, что заставляет признать в том или ином виде существование третьего мира — языкового сознания как промежуточного сознания, своего рода звена, а это нарушает основополагающий принцип материалистической теории — принцип адекватности отражения в сознании объективной действительности.

Диалектическая природа языка пронизывает весь его механизм и требует поэтому учета всех его противоречивых сторон. Сущность языкового знака, с одной стороны, состоит именно в том, что он в качестве отчужденной материи реализует абстрактную сущность реальных предметов через идеальное содержание, с другой стороны, сам знак в широком смысле привязан к конкретному явлению, а следовательно, и к конкретному отрезку коммуникации. Если в животном мире всевозможные сигналы, определяемые поведением особей или сообществ, построены на рефлекторной основе и жестко привязаны к конкретной ситуации, вследствие чего они имеют значения только в период сохранения или действия определенной ситуации, то языковой знак, наоборот, вследствие своей обобщенности свободно передвигается в любой конкретной ситуации, так как вобрал в себя наиболее общие свойства тех или иных реальных условий. Однако примечательно, что, несмотря на абстрактный характер языкового знака, связанного с абстрагирующей деятельностью человеческого познания, в реальной коммуникации вновь объединяются конкретность и абстрактность содержания вербальных актов вследствие привязанности любой коммуникации к конкретным условиям общения, другими словами, вследствие неизбежного включения любого коммуникативного акта в контекст общения. На этом основании контекст надо рассматривать не только как необходимое условие существования коммуникативного процесса, но и как сущностную характеристику языка и его внутреннее качество, благодаря которому реализуется адекватность познания.

Естественно, что функционирование языка практически было бы невозможно в случае, если бы речевой аппарат не мог быть однозначно соотнесен каждый данный раз с соответствующим конкретным предметом — «разовым» объектом и т.д. Такое явление могло бы создать ситуацию, при которой человек действовал бы лишь в сфере абстракции и не мог ориентироваться в мире конкретных вещей (что практически означает, естественно, парадокс). Соединение обобщающего, абстрактного и одновременно конкретного значения любой языковой формы, как лексической, так и грамматической, и должно образовывать тот механизм языка, который выступает в качестве противовеса изолированной отвлеченности и многозначности языковых единиц и который можно называть контекстным механизмом. Если бы язык представлял собой набор изолированных слои или грамматических форм (в виде, например, перечисления слов, даваемых в обычном словаре), то коммуникация не была бы возможной не только в силу того, что она состояла бы из хаоса знаков, но и потому, что многозначная единица не могла бы быть соотнесена с конкретным реальным предметом. Вполне естественно для языка, например, употреблять слово машина для огромного ряда технических устройств. Так же вполне естественно для языка информативно однозначное содержание высказываний одного грамматического типа: Я встретил на улице студента; Я увидел друга на улице; Я написал письмо и т.д.

Так называемое явление многозначности, присущее всем языкам, не может рассматриваться как ущербность языка, порожденная каким-либо случайным обстоятельством, которое язык как бы должен стремиться постоянно устранять. Наоборот, необходимо признать, что многозначность как в сфере лексики, так и в сфере грамматики является необходимым качеством языка, обусловливаемым самой сущностью его материального устройства, а также биологическими предпосылками мышления человека.

Необходимость ограниченного объема лексикона и набора правил связана, с одной стороны, с качественными особенностями физиологического механизма человеческого мозга (память), а с другой стороны, с самой природой человеческого языка, а именно с обобщающим характером языкового знака — слова и абстрактной сущностью грамматических категорий. Особенностью словесного знака является прежде всего то, что он всегда приложим к ряду однотипных, однородных или аналогичных явлений.

Неизбежность полисемии в языке можно объяснить антиномией непредельности /предельности в языке: с одной стороны, бесконечность содержания сознания и, с другой — ограниченность языковых знаков, в силу чего один и тот же звуковой комплекс (фиксированная единица текста от пробела до пробела), обладающий достаточно развернутой семантической структурой, оказывается многофункциональным. Отдельные элементы его семантической структуры попеременно участвуют в акте коммуникации, а выбор их определяется речевой ситуацией.

Так называемое прямое значение слова (дом, стол, путь и т.д.) обозначает непосредственно класс соответствующих предметов, а переносное значение маркирует класс аналогичных предметов по какому-либо признаку (смежность, часть, целое, функция; например, путь — жизненный путь).

Этот факт, естественно, давно отмечен в лингвистике, признавшей взаимосвязанность всех элементов языка как на формальном, так и на содержательном уровне. Взаимосвязанность единиц языка в семантическом плане и определяет контекст как необходимое условие организации и функционирования языка < …>.

Употребление любой языковой единицы немыслимо вне связи с другими единицами или формами. Так, Ю.Найда считает, что если говорить о практическом (поисковом) контексте, то в данном случае важно знать, какие обстоятельства сопоставляются в коммуникации (другими словами, что является стимулом), какие отношения существуют между коммуникантами и т.д. Однако имеется и чисто лингвистический контекст. Большинство семантических единиц находится в связи с другими единицами, и поэтому значения этих единиц часто могут раскрываться только благодаря связи с другими единицами.

Сущность языка и состоит именно в том, что он представляет собою не простой набор единиц, а систему, существующую реально только в виде множества высказываний, другими словами, язык есть прежде всего процесс коммуникации, бесконечный процесс построения фраз. Например, отдельное слово как таковое никогда не может быть соотнесено с каким-либо конкретным предметом, если оно не будет включено в коммуникативный акт, который заранее предполагает построение и передачу некоторого сообщения.

Само же по себе сообщение есть уже сложная единица, в которой как минимум существуют две категории: то, о чем сообщается, и то, что сообщается. Эта универсальная конструкция любой коммуникации является первым условием обмена мыслями в человеческом коллективе, и оно есть первое условие, которое квалифицирует положение и семантику языковой единицы как момент некоторой цепи, контекста. В этом смысле понятия «коммуникация» и «контекст» совпадают, если учитывать дискретный характер как самой коммуникации, так, следовательно, и контекста. Если коммуникация создается только на основе относительно законченных в смысловом и формальном отношении отрезков речи, то функционирование каждой единицы в этом отрезке определяется именно тем контекстом, который устанавливает однозначность соответствующей единицы, например слова или словосочетания, или целого предложения. «…Общий смысл высказывания — результат действия некоего целого, в которое входят и слова и, в конечном счете, собеседники. Это целое, „общая ситуация", в которой осуществляется коммуникация и где значения вступают в контакт с частными случаями и превращаются в „смысл"; это целое, это и есть контекст».

В связи с тем, что контекстно-коммуникативный аспект возникает лишь тогда, когда наличествует некоторый отрезок связанных каким-либо образом единиц (например, словосочетание), становится ясным, что контекст но своей природе всегда может быть реализован только в системе, что вполне закономерно, так как любая реальная коммуникативная единица представляет собой неразложимое единство лексики и грамматики.

Одно из кардинальных положений современного языкознания заключается в том, что язык представляет собою не простую совокупность форм и категорий, а действительную систему, в которой по вертикали и горизонтали скреплены все звенья, хотя и с определенной степенью свободы их взаимоотношений.

Любая языковая единица в этом плане имеет свое определенное место в этой системе, например, слово как элемент класса, слово как элемент типа словосочетаний, как элемент семантического поля, как элемент определенного жанра, как синтагматический и парадигматический член в координатах речевого акта и т.д. — грамматическая форма как элемент определенной оппозиции в синхронном и диахронном разрезе, как элемент грамматической и иерархической структуры и т.д. Естественно ожидать поэтому, что любая изоляция или сепаратизация языковой единицы не может разрывать все эти связи, а, наоборот, должна фиксировать эти отношения. Наиболее доступными для такого анализа, безусловно, являются непосредственно наблюдаемые формы (грамматическая категория, морфологические показатели и т.д.). Более сложными явлениями оказываются семантические связи, проистекающие из характера лексического или грамматического значения языковой единицы. Трудность этого явления заключается в том, что содержание языковой единицы не всегда поддается точному определению, например значение многозначного слова вo всех семантических пересечениях весьма сложной картины связей значений единиц в высказываниях в текстах.

Однако при всей трудности разрешения этой проблемы в качестве категорического императива для лингвистики сохраняется установка на то, чтобы элементы языка в формальном и семантическом планах пребывали в определенной системе, не допускающей никакого искажения, ибо в этом случае адекватность описания поведения языковых единиц в коммуникации немедленно разрушается. В связи с этим необходимо еще раз указать на то, что прямым проявлением системных связей в семантике является контекст как мера, вывешивающая и балансирующая минимально необходимое, относительно определенное звено в общей семантической системе языка.

Контекст не может рассматриваться как способ порождения или преобразования значений тех или иных единиц. Контекст есть свойство этой системы и форма ее существования. В этом смысле контекст не может выступать в роли, отличающейся от роли самой языковой системы, и не может находиться поэтому вне самой системы. Фактором, который может рассматриваться как порождающее начало для любого текста в глобальном аспекте, является поэтому не контекст, а сама система. Нельзя говорить о том, что контекст порождает некоторое содержание в определенном речевом отрезке, так же как нельзя говорить и о том, что этот отрезок формирует сам контекст, ибо в такой интерпретации контекста кроется опасность того, что контекст может быть превращен в чисто имманентное начало языка, граничащее с таким уже явлением, которое не поддается рациональному управлению, другими словами, превращается в «вещь в себе». Единственно возможным объяснением истинной роли и сущности контекста может быть только указание на его диалектический характер, имеющий две взаимосвязанные стороны: существование его как свойства всей системы языка и реализация его в конкретном речевом фрагменте, в котором проявляется одно из звеньев этой системы; другими словами, само построение какого-либо высказывания одновременно реализует и общесистемные связи и конкретные связи наличествующих в этом высказывании единиц и форм. Именно эта вторая сторона и представляет интерес прежде всего для языковедческих исследований, поскольку анализ контекста всегда имеет определенные границы и привязан к конкретным коммуникативным актам — от единичного высказывания до целого текста.

Реализация тех или иных значений отдельных единиц и рамках относительно законченных коммуникативных актов есть, следовательно, одно из звеньев реализации всей языковой системы, а специально для состава данного акта — материальный минимум контекстуальных связей, строго фиксирующих семантику единиц и создающих необходимую однозначность речевого акта. В конечном итоге контекстуальные реализации суть лишь те действительные реальные связи, которые отображаются в том или ином высказывании. Только в этом смысле контекст детерминирован, но уже не языковой системой, а, как и все познавательное содержание человеческого мышления, объективным миром. При всей свободе и «фантазии» контекста он всегда удерживается в границах, доступных пониманию здравого смысла, другими словами, определенной «разумностью» реального мира.

Одной из задач лингвистики и является поэтому возможно полное представление, семантики любой языковой единицы — от слова до высказывания — во всех их семантических контекстуальных связях, обнимающих в итоге весь объем так называемой многозначности языковых явлений как обобщенной категории реальных контекстуальных проявлений. В итоге лингвистика может получить определенный набор типизированных контекстов, встречающихся в речевом употреблении, и определить даже те довольно свободные границы контекста, которые выходят за рамки типовых и становятся индивидуальными. Типизированные контексты могут быть увязаны с типизированными номинативными ситуациями для слова и высказывания и могут быть вследствие этого даже нормированы, а индивидуальные контексты могут быть описаны как пример использования многозначных ситуаций в авторской речи. Если первый вид контекстов окажется свойственным так называемому общему языку, то второй вид может оказаться лишь характеристикой языка художественной литературы. Понятия жесткости контекста и свободы вряд ли могут быть строго ограничены одной линией, так как переход из контекста одного типа в другой может иметь тончайшие связи и их сканирование для языкознания практически невозможно, однако эта трудность не снимает действенности общего тезиса о том, что контекст, реализующий всю семантическую систему языка в ее конкретных фрагментах, может быть в определенной степени типизирован к категориальном и индивидуальном плане. Например, для обычных слов типа конъюнктура, положение всегда возможно определение через типичный контекст, как экономическая конъюнктура, международное, внутреннее положение и т.д. В принципе вопрос о типовых номинативных ситуациях решается выбором словосочетаний как минимального звена контекста, что отражается, как правило, в толковых словарях или в специальных словарях словосочетаний. К сожалению, типовые контексты при статистическом или словарном обследовании весьма ограниченны, так как распространяются максимум на высказывание, а главным образом — на словосочетание и не выходят в микро- и макротекст. Однако даже фиксация в пределах предложения дает большой материал как грамматического, так и лексического порядка, поскольку этот способ представляет по меньшей мере словарный состав языка не как элементарную совокупность, а как закономерную систему связей слов, имеющих коммуникативную значимость. Это обстоятельство особенно важно для практического использования типовых контекстов (ситуаций) в учебных материалах при преподавании родного и иностранных языков.

Следует еще раз подчеркнуть, что цельность коммуникативного акта, а следовательно, и его структуры, его контекстуальной обусловленности не уничтожает той самостоятельности входящих в каждый коммуникативный фрагмент элементов — слов и словосочетаний, — на субстанции которых и строятся лексические и грамматические отношения, В данном случае при соблюдении принципа диалектического подхода к указанным выше явлениям нет никакой опасности растворить субстанциональные элементы контекстной структуры и лишить их номинативной самостоятельности, именно самостоятельности, а также одновременно и взаимосвязи с другими такими же самостоятельными элементами (словами).

Система языка, складывающаяся из всей совокупности синтагматических и парадигматических отношений, является потому системой, что она скреплена отношениями между субстанциональными единицами, каждое звено которых — пучок конкретных отношений и можно определить как контекст.

Все значимые единицы языка, начиная от слова и кончая группой предложений, входят как составные элементы в ту или иную структуру высказывания, определяемую коммуникативным заданием, в котором место и смысл единицы заранее предопределены общим замыслом сообщения. Контекст поэтому необходимо рассматривать как реальный языковой статус вербального общения людей, без которого немыслима однозначная коммуникация как предпосылка прагматического эффекта словесного высказывания. В этом плане правомерно говорить не только о коммуникативной грамматике, но и о коммуникативной лексике, поскольку все единицы этих уровней подчинены законам образования словесных единиц, формируемых не на основе линейного сцепления слов и предложений, а на основе выбора единиц, значение которых задается не реестровым местом в системе языка, а каждый раз семантическими параметрами конкретного коммуникативного отрезка. Именно эта существенная особенность естественного языка как четко организованной системы и обусловливает контекстное функционирование языковых единиц < …>.

В языке не существует ни одной единицы независимо от уровня, на котором она функционирует, которая была бы абсолютно изолированной как в формальном, так и в содержательном плане. Как минимальная семантическая единица, из которых составляется слово (корни и аффиксы), так и максимальная языковая единица — текст, характеризующийся сочетанием множества высказываний, непременно входит в состав некоторого определенного семантического микрополя, создающего условия для однозначного формирования той или иной информации в семантически законченном отрезке коммуникации (от предложения и выше). Семантическая подсистема (сфера поля) способна разрешить любую многозначность языковых единиц на основе корректировки значения атомных единиц, складывающихся в организованную, так называемую молекулярную семантическую единицу.

< …> Место каждой семемы, безусловно, определено в этой молекулярной структуре языка, отражающей в конечном итоге упорядоченный характер самих вещных отношений. Эта семантическая инфраструктура образует, в свою очередь, базу, на которой строится связь более высокого порядка вплоть до общей семантической системы всего языка. Совершенно очевидно, что эта общая семантическая система есть уже не что иное, как совокупность всех понятийных элементов человеческого знания, отражающих реальный мир. Упорядоченный характер семантической системы зиждется поэтому на закономерностях существования объективного мира, исключающих хаос в своем действительном бытии. Аналогично этому и язык функционирует как форма выражения системных знаний человека о реальности, в которых, следовательно, все содержательные единицы занимают строго определенное место (включая и варианты), обусловленное всей семантической системой языка.

< …> Контекстная семантика и есть та категория, которая связывает воедино все поля и сферы различных уровней языка и должна рассматриваться как предварительное условие содержательной интерпретации коммуникативных единиц. Связь каждой единицы с целым текстом по иерархии, от первой ступени до целой семантическойсистемы, представляет собой закон семантической организации языка, который можно назвать законом семантической комплементарности системы языка.

Понимание коммуникации как общения, использующего не только чисто нереальные, но и те подсобные средства, которые подключаются в реальном общении людей к чисто языковым факторам (так называемые паралингвистические средства), логически требует включения в контекстную семантику всех условий коммуникации и интерпретации, таким образом, контекста как глобального явления, другими словами, как комплекса языковых и неязыковых знаний, получающих свое выражение на вербальном и невербальном уровнях. Адекватное описание языка в силу этого может быть достигнуто при условии, когда учитывается не только языковой закон семантической комплементарности, но и существо глобального контекста, сопровождающего коммуникативный акт.

⇐ Предыдущая 9 10 11 12 131415 16 17 18 Следующая ⇒