Неоспоримые правила победителей. Стратегия и тактика достижения успеха

Трудно сказать, какой именно букет качеств приводит к успеху, и скорее всего эти букеты, как их аромат, бывают разными, поскольку не существует стандартного универсального пути к успеху. Но и сам успех многими понимается по‑ разному: нередко победы даются человеку взамен за беспредельное одиночество, отказ от семьи, любви к женщине, наконец, от покоя. Но смутно осознавая, как пробраться к вратам успеха, мы, тем не менее, точно знаем, без чего победы невозможны. Если мы назовем успех самореализацией, то ее редко или почти невозможно достичь, не обладая и не развивая тех качеств, о которых будет сказано ниже.

Отношение к себе

Отношение к собственной личности является первопричиной и первоосновой любого успеха. Уже рождение личности предопределяется отношением к себе: степенью любви к себе, веры в себя, самоуважения и уверенности в собственной способности сделать правильный выбор пути, осознания силы собственной воли пройти любой путь для достижения своей цели…

Отношение к развитию собственной личности начинается с самоидентификации и самооценки, поэтому в большей степени, чем остальные характеристики победителей, отношение к себе зависит от родителей и воспитателей, ибо закладывается преимущественно ими. Пожалуй, среда обитания в раннем периоде жизни, что подразумевает воспитание, начальный этап образования и влияние ближайшего окружения, является наиболее весомым фактором, объективно не зависящим от самих исполнителей роли гения. Всех успешных людей, независимо от того, какими по счету детьми они были, каким здоровьем обладали и каким была по составу их семья, отличает наличие яркого пламени любви и доверия к ним со стороны хотя бы одного родителя или кого‑ нибудь из ближайшего окружения. В начале жизни победителей всегда присутствовало что‑ то такое, что оправдывало страстную, а порой даже неестественную, фанатическую любовь к ним, что позже формировало отношение к себе как к существу, способному совершить некий абстрактно значительный поступок или серию таких актов. В большинстве случаев готовность маленького человека увидеть в себе будущего героя рождается в глубинах человеческого естества посредством длительного периода поощрения со стороны кого‑ то или еще более длительного периода самоутверждения под влиянием книг или под воздействием наблюдаемого в реальной жизни окрыляющего образа.

Достаточно показательно, что среди самих покорителей заоблачных вершин успеха больше всего людей еврейской национальности. Только в этой книге из двадцати семи известных личностей, как минимум, Эйнштейн, Фрейд, Фромм, Маркс и Сорос были евреями. Это наибольший процент по национальному признаку. Такую ситуацию можно объяснить любопытной традицией, сформированной в еврейских семьях. Речь о выработанном поколениями исключительно поощрительном подходе в воспитании ребенка в семье.

Немаловажной отличительной частью этих семей является и сформированная традиция обратной связи – для рождения личности отнюдь не достаточно развития слепого эгоизма, а скорее важна его концентрация на тех критических направлениях, где возможно зарождение идеи. То есть если ребенок прислушивается к мнению родителей и окружения, относится к нему с уважением и даже благоговением, это еще не повод говорить, что он напрочь лишен эгоизма. Но с другой стороны, наиболее значительным с точки зрения рождения исторической личности является формирование такого качества, как готовность принимать решения самостоятельно, без ориентира на свое окружение. Именно такое качество было определяющим в еврейских семьях Эйнштейна, Фрейда и Фромма. Каждый из них при почтительном и порой даже благоговейном отношении к родителям и родственникам избрал свой, особый путь, не предусматривающий поправок на оценки семьи. Более того, ранняя самостоятельность молодых людей и желание достичь большего, чем их родители (а иногда и откровенная неприязнь той роли, которой довольствовались их родители), становились противоречием между самими личностями и их родителями. Эйнштейн был готов к конфликтным ситуациям с горячо любимой матерью из‑ за, например, выбора своей профессии или жены, которую мать считала недостойной своего сына. Фромм не пожелал продолжить карьеру отца в качестве священника, хотя относился к его мнению с величайшим уважением. Любовь в семье дала им возможность осознать себя сильным, а значит, способным на выбор. Этот выбор был сделан ими лично и потому имел особую ценность: изначально возложив все составляющие успеха на себя самого, они приняли на себя и всю ответственность за провалы. Винить, стало быть, можно во всем только себя самого – именно эта существенная деталь профессионального становления толкала их на волевое преодоление немалых трудностей на пути к успеху. Фрейд впоследствии признавал, что одним из постоянных импульсов к действию был его собственный эдипов комплекс и непримиримое отношение к положению своего отца.

Существенной возможностью для деятельной самоидентификации будущих победителей являлось высказываемое им доверие со стороны авторитетного представителя интересующего их рода деятельности. Этот фактор может тесно переплетаться и с родительской любовью. Причем вовсе не обязательно, чтобы этот авторитет был близким человеком. К примеру, на самоидентификацию Билла Гейтс гораздо большее влияние, нежели родители, оказали оценки взрослых специалистов‑ компьютерщиков тех компаний, которые пользовались услугами подростка. На выбор пути Эйнштейна в значительной степени повлияло ободрение дяди по поводу решения им сложных математических загадок в юношеском возрасте. Точно такая ситуация и в жизни Цезаря: определяющее влияние на него оказал образ собственного дяди Мария (не умаляя роли матери, которая убедила мальчика, что его происхождение уходит корнями к высоким богам), который был не только легендарным полководцем, но и проницательным государственным деятелем. Именно пример родственника сформировал в юноше высокую самооценку и готовность решительно идти на самые неприступные бастионы. А взятая на вооружение изощренность Мария позволяла Цезарю ловко балансировать между патрициями и плебеями, часто используя силу и тех и других для решения своих политических задач.

Совсем иная по значению и мощи экспрессия вытекает из ситуаций, когда высказываемое доверие проверяется сложной жизненной ситуацией. Пусть даже и несколько сфабрикованной. Как, например, при формировании полководческого гения Александра Македонского, которому в восемнадцатилетнем возрасте царь‑ отец поручил самый важный участок в серьезном сражении с союзными греческими войсками. Победа вселила в юношу такую надежду, что веру в собственную гениальность уже не могло поколебать ничто. Даже с оговоркой, что в этом судьбоносном для самооценки юного завоевателя бою его действия страховали несколько опытных полководцев, готовых в любой момент поддержать царского отпрыска.

Достаточно показательным является фактор доверия в раннем возрасте в жизни великого живописца ренессанса Леонардо да Винчи. Когда мальчику, практически не испытавшему в детстве родительской любви, неожиданно было высказано доверие со стороны отца по поводу живописи и заказан рисунок, этот факт не только оказал заметное влияние на самоидентификацию юноши, но и стал практически единственной жизненной опорой. Зарождение непоколебимой веры в себя как в будущего живописца и привело Леонардо в мастерскую известного художника Андреа Верроккьо с четкой мотиваций успеха.

Вера в себя как наиболее сложное в формировании и абсолютно необходимое условие победы приходит лишь в процессе трансформации отношения к собственной персоне. Многие из тех, кому удалось оставить глубокий след в истории, уже в детстве были настолько слепо любимы, что необыкновенно быстро превратились в запущенных эгоцентристов и уверовали в свою гениальность, порой не имея для этого оснований, и уже в процессе жизни «наверстывая» недостающее к искусственно созданному образу. Сальвадор Дали в книге о себе писал, что «отец и мать разве что не молились на него» (во многом из‑ за того, что его старший брат умер в семилетнем возрасте от менингита), а сам всегда жил с мыслью о собственной неподражаемости. Родители Бисмарка совершенно особенно относились к четвертому сыну – Отто. Два их первых ребенка умерли в младенческом возрасте, а третий был так слаб, что не внушал никакой надежды на будущее. Даже после многих ошибок и проблем с собственным становлением подсознание Бисмарка «помнило» материнскую установку относительно его успешной дипломатической карьеры, и именно через дипломатические тернии он впоследствии пришел к реализации собственной идеи великой немецкой государственности.

Справедливости ради важно отметить, что для становления высокой самооценки и появления непоколебимой внутренней установки на активные действия всегда существовал и другой путь – через фрустрацию и жестокие лишения в раннем возрасте, когда исключительные усилия воли заставляли просто выжить, а уже потом поверить в свой ореол непревзойденности. К таким случаям относится восхождение к успеху Джека Лондона, испытавшего в раннем возрасте все проклятия, выпадающие на долю бедного человека. Но даже в такой героической судьбе весьма примечательно, что ключевой момент в жизни этого очень сильного человека свершился не без участия матери. Когда после нескольких лет бесплодной борьбы на грани психического срыва Джеку наконец пришло долгожданное приглашение работать почтальоном с небольшим, но стабильным заработком, именно экзальтированная, поступающая часто безрассудно мать вселила в начинающего писателя твердую уверенность, что он пришел в мир создать невиданные доселе литературные шедевры и потому не имеет права отказываться от своего предначертанного успеха.

Вольфганг Моцарт, Александр Македонский, Ганнибал – люди с ранней самоидентификацией, в сознании которых еще в раннем детстве было заложено утверждение уникального потенциала и глобальной исторической роли. Их родители не побоялись прибегнуть к внушению для обеспечения победы личности над временем. В каждом из этих случаев в определенной степени заложена необходимость. Придворный музыкант Леопольд Моцарт не видел иной судьбы для сына, кроме воспитания из него музыканта, а македонский царь Филипп и крупный военачальник Карфагена Гамилькар Барка просто вынуждены были готовить себе смену. Как в случае с американским писателем, так и в судьбах древних полководцев внушение родителей имело потрясающую силу – оно выплескивалось на уровне мистики, въедалось глубоко в подкорку, и не поверить в него было почти невозможно. Свершалось то, что сейчас принято называть нейролингвистическим программированием: мозг, поскольку внушаемый находился на грани между полной катастрофой и неоспоримой победой, словно выжатая губка пропитывался от яростного гипноза извне. Природа же всегда на стороне человека и дает ему бесконечные шансы бороться до конца – в конце концов уверовавший побеждает.

Часто уже к школьному периоду отношение многих титанических натур к учебе становилось яркой демонстрацией ориентированной на свою исключительную личность самооценки. Те, кто сумели добиться успеха, думали вовсе не о том, чтобы быть хорошими и прилежными учениками в учебном заведении, а о том, чтобы взять для себя лишь то, что представляет для них подлинный интерес и имеет реальную ценность с точки зрения движения к успеху. Причем независимо от оценки окружающих. Неудивительно, что преподаватели не жаловали любовью Эйнштейна или Бисмарка. Первого за слишком сильное уважение к себе и отпор любым попыткам что‑ либо навязать силой, второго за эксцентричность – странную форму самовыражения, говорящую о желании не быть похожим на серого ученика, зубрящего правила. Дали наставники просто ненавидели, Ленин и Джек Лондон относились к учебе лишь как к возможности получить что‑ то новое, но не как к необходимости быть лучшим учеником. Они находили это слишком посредственной и слишком слабой формой самовыражения для себя. Практически никто из крупных исторических фигур не придавал значения тому, что думают о них наставники, никто из них не был обеспокоен лоском своей внешней оболочки – их помыслы в основном были устремлены внутрь своего естества. Фактически такое отношение к себе и окружающему миру было прямым результатом формирования высокой самооценки и уверенности в себе в раннем детском возрасте.

Хотя дети наиболее восприимчивы в течение нескольких первых лет своей жизни, вряд ли можно прогнозировать создание гения – слишком много составляющих должно быть учтено, чтобы появились ранние всходы нового таланта. При определенных усилиях практически любой ребенок к пяти годам может свободно овладеть несколькими иностранными языками, несколькими музыкальными инструментами или одним из видов деятельности, кажущимся остальному миру фантастическим явлением. Это много, но в то же время недостаточно для будущих побед. Воспитание всегда будет оставаться лишь первой, самой низкой ступенью на пути рождения исторических личностей. Ибо слишком глубока пропасть между просто способностью и генерированием идей.

Давно известно, что первые годы жизни любого ребенка являются наиболее важным периодом формирования личности. Очень часто уже в течение первого десятилетия становится ясно, будет ли новый обитатель планеты представителем немногочисленного племени титанов или он пополнит гораздо более обширное племя посредственных обитателей планеты, затерявшись среди сонмища таких же безликих песчинок. И хотя Природа дает каждому шанс и право выбора, в период приобщения к социальной атмосфере эти возможности могут быть либо развиты, либо потеряны навсегда – в зависимости от того, в какую среду попадет ребенок и кто окажется рядом. Однако в целом фактор воспитания предполагает развитие в маленьком человеке целого множества важных качеств, развития высокой самооценки и непоколебимой веры в собственные силы, что, как показывает анализ жизненных маршрутов известных исторических личностей, является основой в процессе взращивания самобытного таланта. Нет абсолютных закономерностей при лепке нового существа: развитие каждой сильной личности по‑ своему уникально. Можно вспомнить, что различные гении вышли из совершенно разной среды. Так, Ньютон формировался в атмосфере полного безразличия и отторжения матерью; Эрих Фромм – в среде беспредельной любви и поощрения; Моцарт – в жестких условиях немецкого порядка, где любовь четко дозирована и перемешана с непререкаемой необходимостью; Александр Македонский и Сальвадор Дали – в среде абсолютной вседозволенности. Но их, как и многих других гениев, объединяет одно: каждый из них с детства безмерно верил в свои силы и считал себя способным на любые достижения.

Готовность к активным действиям и одержимость

Одной из наиболее важных составляющих рождения гениальных личностей, научившихся влиять на мир, являлось их глубокое убеждение в зависимости успеха или поражения исключительно от собственной деятельности. Сильные личности всегда взывали исключительно к собственным внутренним силам, доверяя внутреннему голосу, и рассматривали все происходящее вокруг сквозь призму собственных действий. Окружающее воспринимается победителями лишь как обрамление, декорация к собственному выступлению. Гармонии они достигали, имея дело исключительно с собственным сознанием, к которому приучали окружающий мир. В их восприятии этот мир является данностью, или исходными данными в задаче с множеством неизвестных, собственная же личность – материалом, из которого можно сотворить нечто. Такое отношение к себе почти всегда порождало недовольство собой и делало движение к идее единственным доминирующим желанием, вытесняющим остальные и толкающим на лишения во имя достижения цели.

Среди титанических личностей трудно отыскать успокоенных – гораздо больше в этой среде людей, непрестанно поднимающих планку успеха и боящихся лишь одного – не успеть. Наиболее отличительным качеством всех победителей является их необъяснимая одержимость. Они готовы безропотно обречь себя и своих близких на долгие годы лишений, они научаются перевоплощаться и становиться изобретательными актерами; благодаря бесконечным упражнениям они в совершенстве владеют категорией образа и достигают уникальных способностей предавать анализу даже то, что не может быть проанализировано. Эти способности – результат одержимости, а не данный свыше дар. Одержимость – это тот внутренний стержень, который, пронизывая весь жизненный путь, наполняет жизнь бесконечно важным содержанием, поддерживающим внутреннюю гармонию и толкающим на вечный поиск нового. На практике это означает такую степень увлеченности собственной идеей, когда даже совершая нечто совершенно чуждое и далекое от предмета исканий, человек подсознательно настроен на поисковую волну. Рано или поздно эта волна выносит искателя на счастливый берег правильного решения. На примитивном физическом уровне это правило хорошо просматривается в юношеском периоде жизни Брюса Ли: если он стоял в очереди за продуктами, то непременно давил кулаком в стену, отрабатывая «включение энергии»; если куда‑ то направлялся, то по ходу отрабатывал боевые стойки; если ожидал кого‑ то, то приходил черед растяжки, – этот парень был заражен одной идеей, и благодаря этому вирусу сумел стать мастером.

Проблема человеческого общества всегда состояла в том, что большинство людей привыкло жить на поверхности: отсутствие внутренних стремлений, желания выйти за пределы установленных стереотипов и воли заглянуть в суть вещей компенсируется банальной цивилизованностью. Именно нестандартное, небезразличное отношение человека к собственной персоне заставляет его увидеть в мире то, что не в состоянии заметить вечно спешащие современники. В неизменной борьбе за выживание, в стремлении успеть удовлетворить лишь веления инстинктов они не в состоянии углубиться в познание непознанного.

Противоречие «отец – сын»

Несмотря на то что процесс воспитания в большинстве случаев сложно втиснуть в рамки какой‑ нибудь системы закономерностей, формирование почти каждой из признанных гениальных личностей было в той или иной степени связано с отторжением образа отца. Любопытно, что ситуация не обязательно должна содержать открытый конфликт: на будущее ребенка чрезвычайный отпечаток откладывает неприятие им деятельности или поведения отца как личности, будь даже это чувство тщательно скрываемым и невысказанным. При этом момент самого отторжения не является важным, но после него отпрыск почти тотчас активизирует поиски альтернативной модели построения собственного мира. Каждый ребенок соизмеряет свои перспективы и возможности повторить путь отца, и если он ощущает болезненную неприязнь такой роли для себя, это в совокупности с рядом других факторов может послужить новым мощным стимулом для развития в совершенно противоположном направлении.

Среди наиболее ярких примеров безусловного воздействия негативного восприятия отцовской роли – взаимоотношения с отцами Бетховена и Родена. В обоих случаях крайне негативное отношение послужило мощным толчком для поиска новых идей и движения вперед. Иногда полное отсутствие ориентиров заставляет интенсивно искать новый путь, причем последний порой оказывается настолько действенным, что приводит к неожиданно потрясающему успеху.

Бетховен почти ненавидел отца‑ алкоголика, подсознательно осознавая скрытый, но безнадежно угасший потенциал спившегося музыканта. Если к этому добавить тот факт, что Бетховен, рано и насильно приученный к труду музыканта, не представлял себе иного ремесла, его стремление достичь успеха вспахиванием нотного поля становится более объяснимым и понятным.

Прозаична история взаимоотношений с отцом и у Огюста Родена. Он всегда испытывал неловкость и острую внутреннюю боль за отца, который, будучи малограмотным забитым провинциалом, обрек сына на долгие нищенские скитания. Поиски Роденом себя затянулись на десятилетия, и всякий раз после очередной неудачи его жестоко подстегивало неугасимое желание перешагнуть отцовский рубеж самореализации. Роден более всего опасался оказаться похожим на безликого родителя с его неспособностью твердо указать путь своему сыну.

Почти схожая ситуация прослеживается и при становлении Ломоносова. Несмотря на любовь и почитание к отцу, вполне успешному по внешним признакам, Ломоносов‑ сын не мог простить ему выбор другой женщины, ставшей в конце концов между ними. Свое фатальное положение юноша связывал и с неимоверно быстро растущей пропастью между малообразованным родителем и собой, почерпнувшим сокровенную частицу знаний. В какой‑ то момент он смутно осознал: дальнейшее пребывание в родительском доме не только невыносимо, но и ущербно для его собственной личности, и если отец сделал выбор между ним и мачехой, вывод очевиден: рассчитывать он может только на себя. Ломоносов разорвал круг раз и навсегда – он вычеркнул отца из своей жизни, чтобы двигаться вперед.

Ощутимые противоречия существовали между Александром Македонским и его отцом Филиппом. Александра просто бесили несдержанность и непоследовательность отца, его неспособность следовать разработанной захватнической стратегии без оглядки на обстоятельства и плотские желания. Есть все основания полагать, что Александр искренне считал смерть царя Филиппа расплатой за бездарность в реализации его государственной политики (если считать, что сын был непричастен к заговору против отца). В результате вся жизнь Александра была подчинена лишь успеху военных кампаний и государственных преобразований, усилием воли он оставил далеко на втором плане плотские утехи отца Филиппа. В отторжении царя‑ отца как полководца – результативность и ярость побед Александра. Он не позволял себе расслабиться ни на миг, ибо опыт отца свидетельствовал, что расслабление может окончиться бесславной смертью. Застывший перед глазами образ родителя заставлял сына‑ завоевателя идти на самые опасные стычки в бою, на непримиримую борьбу с врагами внутри своего лагеря; и этот образ предопределил и раннюю смерть самого Александра, который так и не научился расслабляться.

Сальвадор Дали вообще все делал наперекор родителям, не признавая их сколько‑ нибудь важной роли в формировании его личности. Такой перекос в восприятии родителей, и особенно отца, стимулировал не только самостоятельность художника, но и поиск успешных моделей самореализации.

Хотя на первый взгляд традиционное почитание родителей в еврейских семьях не предполагает отторжения образа отца, на самом деле это далеко не редкое явление в тех случаях, когда мы говорим о рождении сильных психологических типов, так или иначе повлиявших на развитие человечества. Не менее важным оказались довольно скрытые, но явно существующие противоречия между Фроммом и его отцом – на этот раз в пользу деда и прадеда. Уважая отца как родителя, Фромм ощущал его неудовлетворенность и даже фатальную загубленность так никогда и не раскрывшейся личности. Он не воспринимал образ виноторговца, жизнь которого крутилась вокруг банального зарабатывания денег и была лишена всякого сакраментального смысла. Это заставило его активно искать свое место в жизни, направляя все усилия на анализ получаемых в процессе образования знаний. Долгие размышления о развитии собственной личности, подталкиваемые тайной неприязнью к жизненной модели отца, привели его к уникальному решению: синтезировать психологию и социологию в контексте знаний и современного анализа религиозной традиции.

На первый взгляд может показаться, что во взаимоотношениях между Моцартом‑ сыном и Моцартом‑ отцом была идиллия. Но если постараться заглянуть в глубь проблемы, можно найти не менее сильное противоречие, чем у других. Оно развивалось, хотя и более скрыто, в течение долгого периода достижения самостоятельности в жизни. Несмотря на музыкальные успехи, молодой Моцарт чувствовал себя безнадежно уязвимым и внутри него рос ком противоречий, направленный против родителя. В новой жизни, когда он уже перестал быть чудо‑ ребенком, Моцарт продолжал безмятежно любить отца, но уже начал и тихо презирать его, обрекшего своего сына на вечную борьбу с самим собой – чтобы доказать человечеству величие музыки. Из‑ за отца Моцарт оказался вечным заложником. Но не музыки, которую он боготворил, а ужасной необходимости работать на бездарных и злобных людей, которые эту музыку эксплуатировали.

Женщины в становлении и жизни гения

Женщины во все времена были изумительной движущей силой для мужчин. И в том числе для мужчин, бросившихся в погоню за успехом. Этот фактор роднит великие личности с множеством обычных людей, ибо женщины играют замечательную роль в жизни каждого мужчины, независимо от его способности генерировать и реализовывать идеи.

Хотя некоторые гениальные люди сумели преодолеть сложный путь самореализации без постоянного присутствия женщин, даже они всегда испытывали безудержный трепет и мощный эмоциональный подъем от короткого пребывания на перекрестках с представительницами прекрасного пола. Возбуждая их сознание, женщины вдохновляли на преодоление трудностей, вселяли готовность идти на любые баррикады и выращивать восхитительные плоды творчества.

Так, никогда не женившиеся Бетховен, Леонардо да Винчи, Ван Гог, Фридрих Ницше, тем не менее, не были свободны от влияния женского очарования. Лучшие произведения Бетховена стали результатом его влюбленностей, а бессмертная «Мона Лиза» Леонардо да Винчи, нынче украшающая Лувр, родилась от могучего чувства престарелого живописца. Точно так же простые и понятные женские образы поддерживали жизнь в жилах неуемного мученика Ван Гога, а многие мрачные откровения знаменитого немецкого философа Ницше уходят корнями в его отношения к жене Рихарда Вагнера, любовь к которой поддерживала его в течение всей жизни. Не менее впечатляющими эпизодами изобиловала жизнь еще одного безнадежного одиночки – Альфреда Нобеля. И конечно же, несмотря на тоску и душевную боль, сами мысли о женщине заставляли искателей творческого счастья яростнее бороться за продвижение идей, а порой и воспроизводить на свет совершенно новые, изумляющие окружающих решения. Именно благодаря женщине Нобель пришел к предельно простому и вместе с тем уникальному шагу – организации премии. А ведь ныне в большей степени благодаря премии, чем научным достижениям, миру известно имя самого Нобеля…

Пикассо испытывал настоящий творческий дискомфорт, если подле него долго не было женщины: человек, чьим девизом были слова: «Я не даю, я беру», находился в большой зависимости от общения и физической близости с женщинами. Его не менее знаменитый соотечественник Сальвадор Дали, испытывающий невероятные сложности при общении с людьми, многого не сумел бы реализовать в своем творчестве, если бы был лишен своей женщины: Гала смогла стать универсальным посредником между экзальтированным и по большей части сумасбродным художником и остальным миром.

Можно по‑ разному оценивать роль женщины в творчестве, но подавляющее большинство жизненных сценариев говорит о том, что нахождение женщины рядом с сильной личностью стимулирует развитие гения. Даже в тех случаях, когда мы имеем дело с определенной сублимацией либидо и направлением всех душевных сил на достижение какой‑ либо цели, женское начало, так или иначе, влияет на конечный результат. В этой связи крайне интересен опыт Ньютона, никогда не испытавшего близости с женщиной и достигшего, тем не менее, потрясающих результатов в развитии собственной личности. В то же время детальный анализ поведенческих реакций великого физика говорит о том, что его отвержение женщины стало ответом на отвержение его самого матерью в глубоком детстве. В этом контексте стоит больше остановиться на участии женщин в формировании гениев – наиболее важном этапе жизни личности, когда на чистом листе пишутся основные качества, призванные сотворить победителя. И пишутся они женщиной.

Даже в древней воинственно‑ грубой и прагматичной Спарте существовал весьма показательный обычай: детей в раннем возрасте воспитывали женщины, и лишь с шести лет – бразды воспитания брали в свои сильные руки мужчины. Герои войны Александр Македонский и Юлий Цезарь воспитывались матерями. Александр, презиравший отца, продолжал безумно любить мать и прислушиваться к ее советам, даже будучи завоевателем половины мира. Цезарь боготворил мать, которая не раз спасала его от гибели и неприятностей на крутых поворотах его политической карьеры. В мире улыбающихся другу врагов и просто интриганов для будущего императора Рима было вполне ясно: на одного человека он может положиться. Крепкие узы взаимопонимания матери и сына у Александра и у Цезаря сложились в период раннего детства будущих завоевателей. Эти примеры скорее типичны для гениальных личностей, нежели могут показаться исключением.

Если говорить о Бетховене или Ницше, их отношения с матерями были не только глубокими и нежными, но и безальтернативными. В той мере, насколько их отцы оказались разрушителями формирующихся личностей, матери пытались компенсировать разрушения любовью. Очевидно, вследствие невозможности залатать все бреши формирующейся психики и для первого и для второго единственной возможностью осталось высокое духовное восприятие женщины. Последнее обстоятельство стало обогащающим фактором для творчества, ибо, углубляя тоску угнетенных одиноких мужчин, стимулировало ее трансформацию в плодоносное творчество.

Очень заметой оказалась роль женщин в формировании личностных качеств Эйнштейна, Фрейда, Ленина, Альфреда Нобеля, Джека Лондона, Билла Гейтса. Ни один из гениев на пути становления не избежал влияния женщин, несущих вместе с любовью и лаской великое мужество и уверенность.

Если место женщин в жизни великих мужчин не является неожиданным открытием, то иная сторона взаимоотношений гениев с женщинами имеет гораздо большее значение для понимания их природы, чем сказанное выше о взаимосвязи великого и прекрасного. Речь идет о месте женщины в ценностной системе самих гениев – именно этот критерий убеждает беспристрастного исследователя в наличии заметных отличий гениальных личностей от ординарных представителей людского племени.

Может показаться абсурдным, но сами гениальные личности отличались поразительной невнимательностью к возлюбленным и отодвигали их далеко на второй план в своей ценностной системе координат. Беспокойные фанатики и неисправимые эгоисты, они в основном поступали как Пикассо, даже если не повторяли его слов. Они почти всегда брали, давая взамен лишь разочарования, боль и химерические надежды.

Карл Маркс довел свою жену‑ баронессу до ошеломляющей нищеты, поскольку не желал тратить времени на заработки, а его неоплачиваемые усилия были направлены на достижение непонятных окружающим мифическим целям. Сальвадор Дали выделялся изощренным цинизмом и просто терроризировал окружающих, но больше всего доставалось тем, кто его любил, – близким женщинам. Александр Македонский, Цезарь и Наполеон, даже попадая под чары женского обаяния, никогда не позволяли себе относиться к женщине слишком серьезно. В жизни этих государственных деятелей нет ни одного случая, когда бы они пожертвовали ради женщины хотя бы граммом своего политического веса. К примеру, Цезарь не задумываясь выдал дочь за своего политического противника, а позже развелся с женой, чтобы приобрести серьезного союзника и при этом сохранить свою репутацию. Однажды, будучи девятнадцатилетним юношей, он отказался подчиниться диктатору и развестись с молодой женой. Казалось бы, Цезарь принял решение, руководствуясь нежными чувствами к женщине. Однако более пристальный взгляд на ситуацию свидетельствует, что Цезарю было весьма выгодно рискнуть и не подчиниться: его расчетливый ум просчитал, что при шатком положении диктатора гораздо выгоднее оказаться его политическим противником, чем союзником.

Эйнштейн и Юнг, заряжаясь от общения с женщинами, никогда не преувеличивали их роли в своей жизни. Юнг не особо скрывал свое пристрастие к полигамии, чем, конечно же, наносил жестокие раны жене. Роден признал роль наиболее близкой ему женщины лишь за несколько месяцев до ее смерти, и, не исключено, то было просто снисхождение, воздание должного человеку, посвятившему ему всю свою жизнь. Фрейд, Ломоносов и Толстой относились к женщинам с видимым уважением, но воспринимали их как нечто обыденное и неотъемлемое в своей жизни. Никто из них не изменил ни одному своему правилу после женитьбы, заставив своих любимых самих подстраиваться под новый стиль жизни. Джек Лондон, умея любить пылко и ярко, не позволял любви заслонять пламя своей идеи. И даже для тех, кто боготворил женщин, – для Бетховена и Нобеля, – они никогда не находились на первом плане. Там неизменно фигурировали лишь их безудержные идеи, их изнурительная работа, их самовлюбленность и вера в себя…

Ранняя фрустрация: путь к самостоятельности

Несмотря на важность для творческого роста абсолютной свободы действий и выбора пути, большинство судьбоносных решений, как ни странно, родилось под влиянием давления неумолимых обстоятельств. Жестокая необходимость нередко ставит людей в зависимость от их способности действовать быстро и воинственно. Именно, казалось бы, непреодолимые горы катастрофических проблем наряду с желанием реализовать творческую идею вынуждают принимать такие нестандартные и колоритные решения, которые позволяют полностью раскрыться характеру и продемонстрировать миру доселе невиданные способности незамедлительно действовать.

На подсознательном уровне смятение, вызванное отчуждением, одиночеством и страхом, обостряют восприятие окружающего мира, а вкупе с переживаниями юных лет и ассоциативными впечатлениями, рожденными книгами, они являются потрясающими стимуляторами идей творчества. Глубокие проблемы детства, грозящие перерасти с годами в затаенную ущербность, толкают людей на невероятные усилия преодолеть эти зачатки ущербности и, как следствие, развивают у них способность и желание генерировать идеи, зачастую не только новые, но и уникальные.

Как северный ветер создал викингов, так и гениев создали сгустки проблем, кажущиеся фатально непреодолимыми. Для достижения самого малого, а порой и для того, чтобы просто выжить, им приходилось отчаянно бороться. Большинству – с самого раннего детства, причем порой осознание необходимости жестокой борьбы становилось для многих из них частью бессознательного, оказывая феноменальное воздействие на все будущие поступки и формируя бойцовский характер. Это закаляло их, делало самостоятельными и сильными, готовыми на все, чтобы выжить и победить. Со временем из тщедушных щенков с обочины жизни незаметно вырастали бульдоги, в мертвой хватке которых уже не сомневался никто.

Ученый, изменивший мир, – Исаак Ньютон – был рожден настолько хилым и хрупким существом, что вопрос физического выживания был для него актуален в течение долгих лет. В раннем детстве он, как забытая игрушка, был покинут матерью на долгие годы, но между тем этот удручающий факт сыграл едва ли не решающую роль в его судьбе. Ему не на кого было надеяться, и биологическая борьба за существование со временем переросла в поиск максимально уютного и приемлемого для существования микромира. Его обращение к книгам в достаточно раннем возрасте и долгое пребывание в обществе книжных героев и собственных представлений оказалось лишь частью этой борьбы за существование – он был надолго вытеснен из реального мира.

Схожий сценарий становления наблюдается у Михаила Ломоносова, который испытал вс<