Общая характеристика родо-племенной этнонимии башкир

⇐ ПредыдущаяСтр 6 из 43Следующая ⇒

В настоящем исследовании одним из исходных является положение о сопряженности этнонима и его носителей. Рождение этнонима, география его распространения, развитие, исчезновение или переходы в другие качественные состояния, иными словами, вся история этнонима прямо или косвенно связана с историей самого этноса. Соответственно изучение совокупности этнонимов (репрезентативной по всему этносу) в синхронном и диахронном аспектах, установление закономерностей поведения этнонимов в различных условиях и в разные эпохи является важным средством проникновения в сложные и многоярусные процессы этнической истории прежде всего тех народов, которые сохранили в памяти этнонимию родо-племенных организаций. В то же время надо помнить, что «этноним и его объект — не одно и то же», особенно если иметь в виду весь период их существования (Никонов, 1970, стр. 11). Этноним башкир в IX в., когда он впервые упоминается в Средней Азии, в XII в. — накануне монгольского

нашествия, и в XVI в., когда Башкирия присоединилась к Русскому государству, обозначал различное состояние этноса, хотя в каждую эпоху между этнонимом и этносом были определенные соответствия, выяснение которых чрезвычайно важно для изучения этнической истории народа. Аналогичное развитие могли проходить племенные и родовые этнонимы. Сказанное, очевидно, означает, что по мере продвижения в глубь веков соответствие этнонима и этноса становится более полным. Напротив, по мере приближения к современности этнос, при сохранении этнонима, в результате различных взаимодействий, включений в его состав новых компонентов и т. п., может измениться, иногда коренным образом. Закономерности этих изменений (иными словами, закономерности ассимиляционных процессов) слабо изучены. Варианты могут быть различными: при сохранении этнонима старый этнос может существенным образом изменить физический облик (антропологический тип), однако сохранить в основе язык и культуру; или утратить этноним, вместе с ним прежний разговорный язык, многие черты культуры, но сохранить физический тип и т. д. В условиях Башкирии преобладал, видимо, первый из отмеченных двух вариантов. Несмотря на то что археологические и антропологические материалы указывают на определенную роль в этническом формировании башкирского народа местных финно-угорских и сармато-аланских племен, в родо-племен-ной этнонимии башкир эти процессы представлены чрезвычайно слабо. Из сказанного следует, что для определения степени соотношения этнонима и этноса важно установить эпоху возникновения этнонима, исторические условия его развития, время и обстоятельства появления этнонима и его носителей на данной территории илц в составе данного этноса.

В. А. Никонов отмечает у этнонимов значения «доэтнонимиче-ское (этимологическое), часто утраченное полностью или частично; собственно этнонимическое — само реальное содержание этнонима, т. е. соотнесенность с обозначаемым им объектом» (Никонов, 1970, стр. 12). Соответственно этнонимы изучаются лингвистами с целью установления их этимологии и этнографами — в плане реконструкции этнического состава и этнической истории народа. Очевидно, наиболее плодотворным обещает быть изучение родо-племенной этнонимии с учетом достижений и методов как лингвистики, так и этнографии. В нашем исследовании сделана такая попытка, однако, учитывая относительность подавляющего большинства этимологических экспертиз, автор стремился осмотрительно использовать этот материал, ориентируясь главным образом на авторитет ученых-лингвистов. Основной акцент сделан на

историко-этнографическое изучение этнонимии, при применении методов, близких к тем, которые давно используются в языкознании. Прежде всего, и об этом уже сказано, в работе мобилизован массовый материал. Это позволяет иметь дело не с изолированными этнонимами, информативная способность которых невысокая, а с совокупностью этнонимических обозначений, которые можно распределить по типологическим рядам. Та же массовость материала служит основой для стратиграфического членения этнонимов с выделением пластов названий, связанных с определенным этническим миром и появившихся в составе башкирского этноса в ту или иную эпоху. Однако вовлечение родо-племенной этнонимии в типологические группировки и в историко-стратигра-фические схемы (см. гл. VIII—X) требует определенного их отбора на основе общей характеристики, которая дана ниже.

Одним из важных является вопрос об устойчивости этнонимов различных звеньев родо-племенной структуры башкир.

Наиболее устойчивым был племенной состав башкир; это хорошо иллюстрируется сравнительным анализом башкирской племенной этнонимии с родо-племенной этнонимией других (тюркских, монгольских) народов. Этот анализ показал, что независимо от исторической судьбы самого племенного образования, племенные этнонимы на всем протяжении средневековья, как правило, бесследно не исчезали. В случае распада или упадка племени они становились родовыми этнонимами, переходили в названия родовых подразделений, реже — сохранялись в топонимах, фиксировались в преданиях, шежере, исторических сказаниях и эпических произведениях, но так или иначе откладывались в памяти народа. Это важный момент, так как совокупность материала по племенной этнонимии создает основу для разработки истории формирования этнического состава башкирского народа.

Несколько иначе обстоит дело с родовыми этнонимами и особенно с этнонимами родовых подразделений. Устойчивость племенного этнонима вовсе не означала стабильность самого племенного организма. Здесь в полной мере сказывались те особенности подвижной многоступенчатой родо-племенной структуры, о которых шла речь выше. В эпоху крупных исторических событий, сопровождавшихся обычно активизацией этнического взаимодействия народов, в состав многих башкирских племен влились на правах «родов» или чаще «родовых подразделений» группы ногайцев, казахов, каракалпаков, сартов, туркмен, татар (в том числе мишарей и типтярей), чувашей, марийцев, удмуртов и др. Еще более усложнило этнический состав башкир углубление социально-экономических процессов в недрах самого общества.

Они в ряде случаев ослабили различия между родами и родовыми подразделениями, противопоставив ставшие в новых условиях сильными и многолюдными родовые подразделения пережившим упадок родам. Поэтому порой бывшие подразделения родов фиксируются как родовые организации, а некоторые роды исчезают, оставив память о себе лишь в этнонимах родовых подразделений или в преданиях. Существенное значение имели также внутренние передвижения различных групп башкир, что вело к взаимопроникновению и взаимосмешению башкирских племен и родов и соответственно к утрате былой четкости в этнонимических обозначениях родовых организаций.

Все эти процессы протекали, конечно, чрезвычайно медленно. В каждый данный момент родо-племенной состав народа был стабилен, а в сохранении древних этнонимов сила традиций была еще велика. Масштабы разрушительного воздействия отмеченных процессов на родо-племенную этнонимию измерялись столетиями. Но в плане основных задач нашей темы важно подчеркнуть, что такие изменения в родо-племенном составе (и соответственно — в этнонимии) башкир все же имели место. Как бы медленно они ни протекали, именно им в конечном итоге мы обязаны сложностью и пестротой родового состава большинства башкирских племен, разнообразием родовых тамг, противоречивостью их генеалогий и исторических преданий, а в ряде случаев — даже специфической особенностью культуры различных частей 'населения, одного и того же племени (катай, табын и др.). Нет необходимости доказывать, что все эти обстоятельства, чрезвычайно усложняя процесс работы, в то же время расширяют перспективу исследования, так как дают возможность изучить изменения в этническом составе башкир и определить масштабы этих изменений на протяжении многих столетий.

Итак, реконструируя этнический состав башкир, можно быть уверенным, что племенные этнонимы отражают этническую историю башкир, уходящую корнями далеко в глубь веков. Родовая этнонимия в этом отношении более сложное явление; в ней отложились этнические процессы разных времен и эпох, в том числе и самых поздних. Многие родовые этнонимы восходят, как и племенные, к древней и средневековой эпохам башкирской истории, по крайней мере к I—началу II тыс. н. э., но часть их возникла в ходе этнических процессов на территории Башкирии в XIII— XVI вв., а в некоторых случаях и позднее. Этнонимы родовых под-разделений отражают этнические и социально-политические процессы в хронологическом отношении еще более обширной эпохи. В связи с тем, что процесс выделения родовых подразделений шел

постоянно и реальное функционирование этих социальных организаций измеряется в среднем 1, 5—2 столетиями, большинство этнонимов родовых подразделений надо отнести к новообразованиям (XVII—XIX вв.). В то то же время нельзя упускать из виду и установленную нами (Кузеев, 1957, стр. 98—99) устойчивую преемственность в наследовании одним из родовых подразделений этнонима и тамги материнской патронимии. Это означает, что часть этнонимов родовых подразделений древнего происхождения. В целом же устойчивость традиционной родо-племенной этнонимии у башкир (так же как и у других, тюркских народов) падает от высших звеньев родо-племенной структуры к низшим; соотношение древних этнонимов и вновь образовавшихся меняется в пользу последних на низших ступенях родо-племенной системы.

В родо-племенной этнонимии башкир выделяются различные типы наименований. Принципы этнонимообразования — тема специальная и малоизученная. Оставляя эту тему для будущих изысканий, ограничимся общей группировкой башкирской этнонимии среднего и низшего звеньев по внешним признакам.

Преимущественно к поздним образованиям относятся этно-нимы патронимического характера. Как правило, это имена (пат-ронимы) далеких или более близких предков, которые закрепились в качестве наименований родов (например, у юрматынцев — татигас) или чаще родовых подразделений (кинзебулат, миндегул, байназар, бурангул и т. д.). В то же время некоторые родовые названия (кармыш, мунаш, ямаш и др.), хотя внешне и похожи на патронимичные, в действительности таковыми не являются.

Большую группу составляют этнонимы, которые в этнографической литературе принято называть тотемистическими; к ним относятся названия животных, птиц, рыб, насекомых, растений и других реалий (например, названия родов — волк, медведь, змея; родовых подразделений — журавль, коршун, сокол, филин, стервятник, ворон, заяц, собака, бык, волк, олень, мышь, пескарь, сом и т. д.). Не без оснований многие исследователи считают, что тотемистические этнонимы отражают период, когда животные, птицы, деревья и другие реалии выступали в роли культов у языческих предков современных народов (Абрамзон, 1949; Потапов, 1958; Зуев, 1970). У башкир к тотемистическим этнонимам могут быть отнесены характерные для всей древней Центральной Азии тотемы «волк», «собака» и др. Однако было бы неправильно все этнонимы такого рода считать древними. Надо иметь в виду, что существенное значение при возникновении новых этнонимов имели принципы преемственности и аналогии. Поэтому нет оснований связывать все этнонимы, носящие названия животных, птиц

и растений (а их у башкир несколько сот), с древними тотемными культами, а не с обычаями, которые лишь слабо отражают давно забытые традиции.

Особенный интерес для нашей темы представляют этнические названия родов и родовых подразделений. В башкирской этнонимии отложились наименования тех народов и племен, которые в той или иной степени приняли участие в формировании этнического состава башкир (например, роды ногай-юрматы, мишар-юрматы, сарт-калмак, туркмен-кудей; родовые подразделения казах, киргиз, каракалпак, кызылбаш, тажик, узбек, татар, чуваш, мокша, черемис, ар и т. д.). К этой же группе относятся племенные названия родовых подразделений; они возникали в результате взаимного смешения тюркских или позднее башкирских племен (тугус, тау, аргын, ун, бурзян, кыпчак, канглы и т. д.).

Значительную группу составляют топографические этнонимы, указывающие обычно на характер местности, на которой проживает род, в отличие от остальной части племени: ялан-катай ^?степ-ные китайцы⁵, тау-канлы ^горные канлинцы', су-танып ^?речные таныпцы', урман-кудей ^?лесные кудейцы'. К топографическим примыкают этнонимы с цветовой основой: кара-табын, ак-кыпчак, сары, кызылбаш и т. д. Как считают многие тюркологи, цветовые определения часто связаны с символической цветовой характеристикой стран света: кара Черный' — север; кары или ак ^?жел-тый' или *белый' — запад; къцыл ^красный' — юг; йук ^сголу-бой' — восток.

Кроме указанных, выделяются этнонимы родов и родовых подразделений, в которых отражаются род занятий или какая-либо особенность в характеристике данной группы (охотник, медвежатник, рыболов, найденыш, толстые, пришедшие, взбирающийся на луну и т. д.). В основе некоторых этнонимов лежат числительные, которые, по всей вероятности, в прошлом имели сакраментальное значение (бишул, етеуру и др.).

Названия родовых подразделений довольно часто повторяются в пределах рода или племени. Во многих случаях повторяемость этнонимов свидетельствует о процессе сегментации родовых подразделений и их расселении по разным деревням в пределах единой вотчины. Одни и те же этнонимы могли, однако, возникнуть у подразделений, генетически между собой не связанных. Особенно это относится к таким названиям, как *калмак\ ^?казах', *татар', *чуваш⁵ и др., появление и распространение которых в Башкирии было связано с этноисторической обстановкой XVI-XIX вв.

После присоединения к Русскому государству в Башкирии

6 Р. Г. Кузеев 81

появляется ряд новых факторов, разрушающе воздействующих на родо-племенную систему и соответственно на родо-племенную-этнонимию. Создание и постепенное укрепление волостной административной системы, постоянно нарастающая тенденция к дроблению родо-племенных вотчин между сельскими общинами подрывали первичную структуру башкирского общества, расшатывали устоявшиеся представления народа о принадлежности к определенным племенам и родам. В этих условиях сопротивляемость племенных и родовых образований внешнему этническому воздействию быстро падала; принадлежность к определенному роду становилась условной; мобильность населения росла и, следовательно, возрастала межплеменная и межродовая смешанность. Таков был путь к полному разрушению родо-племенной системы, удерживавшейся в XVIII—XIX вв. лишь на некоторых традициях, реальное значение которых в новых социально-экономических условиях было ничтожным. Внешним выражением этого процесса в XIX в. было забвение населением многих родовых этнонимов, особенно характерное для северо-запада Башкирии; подмена родовых этнонимов в сознании молодого поколения названиями волостей, сельских «обществ» (обычно патронимичных) или в ряде мест наименованиями земельных дач; вытеснение-древних родовых этнонимов более поздними, возникшими в XVI— XVII вв. на базе имен, известных и чем-то отличившихся родо-племенных вождей. Наиболее разрушительное вторжение в родо-племенную систему башкир оказали те социально-экономические и административные мероприятия Русского государства, которые были связаны с перераспределением родовых земельных вотчин или с изменением самой системы традиционного родо-племенного» землепользования. Нарушение вотчинных границ неизбежно разрушало или сильно изменяло внутреннюю структуру племени,, приводя иногда к полному исчезновению рода, как такового, и к забвению его этнонима. И, напротив, группа родственных аулов (составлявших часть рода), объединившись во владении единой земельной дачей (части бывшей родовой вотчины), могла выступать в новых условиях в привычной роли «рода» и с временного» расстояния в 2—3 столетия далеко не всегда легко различить такие «роды» от настоящих и соответственно традиционные этнонимы от псевдоэтнонимов.

В процессе работы над восстановлением корпуса башкирской родо-племенной этнонимии все эти обстоятельства учитывались. Исходя из основных задач темы, автор в первую очередь стремился восстановить племенные этнонимы, а также родовой состав племен в том виде, в каком они зафиксированы архивными источ-

никами и башкирскими шежере XVI — XVIII вв. Все племенные и родовые этнонимы (их соответственно установлено 46 и 128), включенные в таблицы этнического состава башкир в XVII — XIX вв. (см. главы IV —VII), взаимно подтверждены письменными и полевыми источниками. Изменения в родовой этнонимии, происшедшие в XVII — XIX вв. и отражающие главным образом не этнические процессы, а явления окончательного распада родо-племенной системы, в таблицы не включены. Все случаи, нарушающие этот принцип, специально оговорены в таблицах или в тексте. Названия родовых подразделений (их собрано более двух тысяч) в таблицы не включены; общая характеристика этой группы этнонимов дана в тексте соответствующих глав. Разработка систематизированной сводки родо-племенной этнонимии башкир в XVII — XIX вв. явилась подготовительным этапом для сравнительно-исторических изысканий, а также необходимой предпосылкой для осуществления тех методических принципов в историко-этнографической интерпретации этнонимического материала, которые изложены в начале раздела.

Башкирские тамги

Наряду с этнонимией определенное значение в этногенетиче-ском исследовании имеют родо-племенные атрибуты: тамги (и их названия), деревья, птицы, ураны. Этот материал особенно интересен и полезен при сопоставлении башкирской этнонимии с этнонимами других тюркских, а также монгольских и сибирских народов. Совпадения этнонимов, особенно при значительных территориальных разрывах их носителей, могут быть (и часто бывают) случайными созвучиями. Этнонимические сопоставления правомерно проводить лишь в контексте с тщательно изученными историческими условиями, но и при этом этногенетическая значимость установленных параллелей требует дополнительной аргументации материалами из области языковых или этнографических явлений. В этом свете генетическое происхождение этнонимиче-ских параллелей можно, кажется, считать доказанным, если, кроме этнонимов, совпадают другие родо-племенные показатели — тамга, птица, дерево, уран — или хотя бы часть их.

Особенно ценно изучить башкирские тамги. Во-первых, по ним имеется возможность собрать массовый материал (как архивный, так и полевой), во-вторых, тамги у башкир в своей эволюции подчиняются тем же законам сегментации, что и этнонимы. Эта тема специально исследована нами (Кузеев, 1957, стр. 75—

83 " 6*

80, 95—112), поэтому здесь ограничимся иллюстрацией к сказанном^ гтимегюм: .

Иллюстрация приведена, конечно, в «чистом» виде; в реальной жизни из-за этнической смешанности племен и пестроты тамг эту закономерность установить довольно сложно. Но она, эта закономерность, существует; в свое время ее заметил и Д. Н. Соколов (1904, стр. 24—34). Эта же особенность свойственна тамгам и других тюркских народов. Устойчивая преемственность тюркских тамг создает возможность для установления первоначальных или древних начертаний родо-племенных тамговых знаков и соответственно для сравнительных сопоставлений, которые в пределах одного или соседних этносов довольно часто проводятся (см., например, Абрамзон, 1971, стр. 31—32; Вайнштейн, 1972, стр. 79). Более широким сопоставительным экспертизам препятствует отсутствие достаточного репрезентативного и сконцентрированного материала по большинству тюркских и монгольских народов. С этим, очевидно, связано и то, что интересно начатые еще в конце XIX—начале XX в. исследования о происхождении тюркских тамг и закономерностях их дальнейшего развития (Аристов, 1894; Соколов, 1904) остались незавершенными. В последующие* годы, кроме публикации Г. Акчукраклы тамг крымских татар (1926) и исследований Г. И. Карпова по туркменским тамгам (1925, 1945), других специальных работ по тюркским тамгам не выходило.

Таким образом, современное состояние изученности тамг тюрко-монгольских народов (разная степень выявленности тамг,, отсутствие ясности в вопросе о происхождении тамговых знаков

и т. д.) пока не позволяет представить тамги как самостоятельный корпус источников по этногенетической проблематике и в полной мере вовлечь этот материал в исследования. Однако такая задача безусловно стоит перед этнографами. Она может быть решена совместно с лингвистами, работающими в области истории происхождения орхонского письма.

Еще В. Томсеном в конце XIX в. была сформулирована гипотеза о генетической связи орхонского рунического алфавита с арамейским и о формировании орхонского письма при определенном иранском посредничестве. Несмотря на то что В. Томсену удалось обнаружить в арамейском алфавите близкие или отдаленные соответствия лишь 23 из 38 знаков орхонского алфавита, его гипотеза получила широкое распространение и находит в той или иной форме поддержку в работах ряда современных исследователей.

Другая точка зрения о генезисе тюркских рун восходит к А. Шефнеру, который в середине XIX в. высказал мысль о происхождении еще не прочитанных в то время енисейских письмен из тамг. На конкретном материале гипотезу о происхождении орхонского.алфавита из тюркских тамг впервые разработал Н. А. Аристов. Он установил сходство «29 из 38» орхонских знаков с тюркскими тамгами (Аристов, 1894, стр. 418—419). К сожалению, результаты сопоставительных исследований Й. А. Аристовым не были опубликованы. В какой-то степени этот пробел восполнил Н. Г. Маллицкий. В статье «О связи тюркских тамг сор-хонскими письменами» он повторил основные тезисы исследования Н. А. Аристова и проиллюстрировал их таблицей, в которую включил 20 соответствий орхонских знаков в основном с казахскими тамгами (Маллицкий, 1897—1898, стр. 43—46). Сопоставления Н. Г. Маллицкого далеко не во всех случаях удачные: исследователь располагал небольшим материалом. Упомянутая выше работа Д. Н. Соколова является интересной попыткой обосновать гипотезу Н. А. Аристова на материале башкирских тамг. В «Сравнительной таблице башкирских тамг со знаками орхон-ско-енисейской письменности» показаны в составе башкирских тамг параллели большинству знаков древнетюркского алфавита (Соколов, 1904, приложение).

В то же время Д. Н. Соколов по-новому подошел к проблеме происхождения орхонского письма: допуская вслед за В. Томсеном возможность его генетической связи «с одним из видоизменений арамейского алфавита», он предположил, что древне-тюрскский алфавит «был, так сказать, национализирован путем изображения букв хорошо знакомыми тюркам их тамгами» (Со-

колов, 1904, стр. 85). В связи с накоплением в последние годы материала по древнетюркской письменности к идее, высказанной Д. Н. Соколовым, в различной форме приходят и некоторые современные исследователи. Любопытным, например, является предложение А. Аманжолова рассматривать тамги как идеограммы и логограммы. Если эту идею удастся доказать, то можно будет совершенно правомерно предположить, что у истоков ор-хонских рун находится не только арамейский алфавит или его поздние модификации, но и значительно более древнее слоговое или логографически-слоговое письмо⁶. В этом свете; некоторый интерес могут представить названия башкирских тамг. Эти названия образовывались, очевидно, по ассоциации изображения тамги с каким-либо реальным объектом или с зрительным образом из окружающего мира (месяц, змея, дербник, стремена, лук со стрелой, острога и т. д.).

В каком бы направлении не развивались будущие исследования, кажется, нет сомнения в том, что тамги — ценный и малораз-работанный источник по этнической истории тюркских народов. При нынешнем уровне изученности тамги могут быть плодотворно использованы для выяснения этнических связей, направлений миграций в эпоху средневековья. Обрисованный выше аспект исследования тамг в связи с происхождением орхонского алфавита будет способствовать проникновению в более древние пласты этнической истории тюркских народов Евразии. Учитывая эти обстоятельства и то, что тамги имеют перспективу стать ценными источниками не только по этнической, но и по социальной истории, автор, во-первых, счел необходимым собрать и систематизировать возможно большее количество тамг по всем родо-племенным образованиям башкир (общее число собранных тамг 3500), во-вторых, широко использовать башкирские тамги в качестве вспомогательного источника при этнонимических сопоставлениях и исследовании этнических процессов.

⁶ См.: А. Аманжолов. Ранняя алфавитная письменность тюркоязычных племен. Сб. «Казак тили жэне эдебиети мэселелери», VIII шыгуы. Алматы, 1971.

РАЗДЕЛ ВТОРОЙ

ЭТНИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ БАШКИРСКИХ ПЛЕМЕН

ГЛАВА III

ГЕОГРАФИЧЕСКИЕ ГРУППЫ БАШКИР В XVII—XIX вв.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА

J[ еографические группы в составе народностей или наций ¹оооо являются обычной нормой функционирующих этносов. ^СЭ В зависимости от специфики исторического развития этноса

Теоретические вопросы, касающиеся дефиниций этнических общностей и их типологии, в настоящей работе специально не рассматриваются, так как они освещены в ряде статей, опубликованных в связи с известной дискуссией о нации (Токарев, 1964; Чебоксаров, 1967; Козлов, 1967, 1968; Бромлей, 1970, 1972). Несмотря на имеющиеся разногласия по некоторым аспектам отмеченных проблем, точки зрения большинства этнографов довольно близки. У историков, философов, социологов и других в определениях «этнической общности» имеются различия (см. статью «К итогам дискуссии по некоторым проблемам теории нации». ВИ, 1970, № 2), но объясняются они во многих случаях не столько расхождениями в понимании сущности самого явления, сколько субъективными предпочтениями в детерминативной характеристике тех или иных его сторон.

Пользуясь принятой в советской этнографической науке «этнической» терминологией, мы исходили из следующих общих моментов:

1. Этнические общности всех типов являются категориями истори
ческими, которые формируются на базе общности ряда постоянно раз
вивающихся признаков (главные из них — язык, территория, культура,
хозяйственно-экономическая жизнь), значение и выразительность кото
рых на различных стадиях социально-экономического развития обще
ства неодинаковы. Если на ранних этапах истории этнических общно
стей ведущие консолидирующие функции принадлежали языковым,
культурным и территориальным связям, то со вступлением общества
в эпоху классового развития возрастающее значение приобретают эко
номические связи, которые дополняются обычно связями политическими.
При всем этом этническая общность характеризуется не как органи
зация, обладающая лишь той или иной суммой признаков, а как
«целостная система», «сознающая эту свою целостность» (Бромлей,
1970, стр. 34), т. е. с ясно определившимся чувством этнического само
сознания.

2. Основными типами этнических общностей, исторически последо
вательно сменявшими друг друга, являются племена, народности, нации

и физико-географических особенностей территории его расселения очертания географических групп могут быть более четкими

(буржуазные и социалистические), возникновение, существование и развитие которых тесно связано с уровнем и характером социально-экономического и политического состояния общества. В этом смысле этнические общности всех порядков являются социальными образованиями, обладающими, кроме собственно этнической, социальными (социально-экономическими, политическими) характеристиками.

3. Реальная типология этнических общностей, особенно в эпоху
формирования раннеклассовых обществ в мире кочевников, выглядела
сложнее (Лашук, 1968). Общественный строй кочевников, характери
зующийся сложным сочетанием патриархально-родового уклада с раз
вивающимися или господствующими феодальными отношениями, суще
ствовал на протяжении многих столетий и составлял в их истории
целую эпоху. В соответствии с этим в среде ранних тюркских кочев
ников формируются и в течение длительного времени проявляют
устойчивость переходные (от племен к народностям) типы этнических
общностей, которым свойственны различные комбинации родо-племен-
ных и территориальных связей. В качестве пережитка родо-племенные
деления сохранялись даже у окончательно сформировавшихся народов
(казахов, киргизов, туркмен, башкир и др.) в новое время.

В историко-этнографической литературе упомянутые раннесредне-вековые этнические общности обозначаются по-разному («группа племен», «племенная общность», «улусная общность», «этнолингвистическая общность», «племенной союз», «древняя народность», «этнос»), что, с одной стороны, свидетельствует о стремлении исследователей зафиксировать различные этапы развития этнической общности и ее консолидации в народность, с другой — показывает недостаточную разработанность типологии этнических образований, предшествовавших народностям.

4. История любого типа этнической общности проходит стадии фор
мирования, стабилизации и более или менее длительного существования
и, наконец, конечного развития, которое может заключаться либо
в полном исчезновении общности (в результате, например, ассимиляции
в составе других образований), либо в дальнейшей консолидации в сле
дующий, более высший тип общности. Длительность этих стадий изме
ряется столетиями, и этнические общности (в частности народности)
на разных полюсах своего развития могут существенно различаться как
по этнической, так и по социальной характеристике. В литературе_гнапример, упоминаются народности «рабовладельческие», «феодальные»
(или просто «древние»), «буржуазные», «социалистические». Однако
степень социально-этнической консолидации народностей может разли
чаться и в пределах одной, скажем феодальной, формации, тем более
в тех странах, которые не знали рабства как способа производства.
В литературе, однако, не существует терминологии (кроме описатель
ной) для обозначения народностей на различных этапах их формиро
вания в рамках одной формации.

5. В процессе исследования этнической истории башкир, к которым
целиком относятся указанные выше особенности, преимущественно
применяются следующие термины, отражающие различное этноязыковое
и социально-политическое состояние этноса:

или едва заметными. Особенности историко-географического положения на стыке различных зон как природных (степной, горной, таежной), так и этнокультурных (финно-угорской, сармато-алан-? кой, тюркской, с XVI в. — восточнославянской), обусловили отчетливую специфику в направлениях этнического развития различных частей башкирского народа. Это обстоятельство делает удобным рассмотрение этнического состава и истории расселения башкир по географическим группам. Однако выделение географических групп должно опираться на определенные критерии, которые, к сожалению, пока не разработаны. С этим связаны и различия в терминологии, применяемой для обозначения этнических групп характеризуемого типа: «географические», «областные », «территориальные », «территориально-этнографические », «историко-культурные». Уже в этой терминологии заложены нечеткие грани между географическими и этнографическими группами. На трудную уловимость их различий в литературе уже указывалось; в недавнее время — на примере венгерских материалов (Morvay, 1970, стр. 410—413). На самом деле признаки, которые считаются основными при выделении этнографических групп (региональное своеобразие культуры, отличающееся от культуры основного этноса; сознание обособленности), в одинаковой степени характерны и для географических групп. Главным критерием, различающим этнографические группы от географических, является, видимо, наличие самоназвания у первых (например, тнптяр, мишар, кряшен, ногайбак и т. п.) и отсутствие такового у вторых. Другое различие, на наш взгляд, заключается

«группа племен», «племенное объединение» или, по удачному определению Ю. В. Бромлея, «семья племен» (1972, стр. 67) — с момента появления (по письменным источникам) этнонима башкорт до активного смешения башкирских племен с родо-племенными образованиями нетюркского происхождения на территории современной Башкирии (VIII-X вв.);

«древнебашкирский этнос» — в период существования многоплеменного образования под общим названием (башкорт), внутри которого шел процесс этнической интеграции в направлении тюркизации всего объединения и формирования некоторых этнических признаков, характерных для современной башкирской народности (XI—XIII вв.);

«формирующаяся народность» — в эпоху, когда ярко и отчетливо проявились сложение и вызревание хорошо известных нам кыпчакских этнических признаков башкирской народности, а также социально-экономические процессы внутренней консолидации (XIII—XVI вв.);

«народность» — когда отмеченное выше развитие дополнилось территориально-политической консолидацией башкир (XVI—XVII вв.).

Несмотря на условность или описательность некоторых терминов, применение их оказывается целесообразным для характеристики различных стадий становления башкирского народа.

в том, что этнографические группы обладают большей степенью «автономности» по отношению к основной этнической общности, чем группы географические (например, сибирские татары или мишари в составе татарского этноса).

Какие же признаки свойственны географической группе и каково значение их выделения для разработки проблем этнической истории? В основу выделения географических групп в составе башкир автор кладет совокупность признаков, отчетливость которых хорошо воспринимается лишь в сравнении с аналогичными показателями по этносу в целом. Географической группе должны быть присущи компактное расселение, своеобразие в культуре и быте, отражающие специфику этнической истории, условия природного окружения, а чаще всего синтез того и другого. Нередко географическим группам свойственны своеобразия в разговорном языке. Но основным критерием при выделении группы остается специфичность хозяйственно-культурных связей,, так как в ряде случаев при сохранении особенностей в культурно-бытовых традициях различия в языке в пределах одной народности не обнаруживаются.

Как и любой другой тип этнической общности географическая группа — категория историческая. Облик ее складывается в течение длительного времени под воздействием многих факторов: природно-географических, хозяйственных, этнических, исторических, демографических, политических. Существенное значение для оформления географической группы имеет практика эндогамных браков, которая становится реальной традицией в рамках определенной этнической территории (Бромлей, 1969). Но в плане разработки этнической истории важно выяснить культурные контакты группы с другими народами, ее этнический состав, историю ^расселения и т. д. Соответственно сложившиеся этнокультурные признаки географической группы можно условно подразделить на «генетические» и «приобретенны<

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒