Проблемы совершенствования доказательственного права

⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 4Следующая ⇒

Проблемы доказывания по уголовным делам на протяжении уже не одного столетия являются наиболее обсуждаемыми в уголовно-процессуальной науке, что особенно характерно для периодов реформ в судебной и правоохранительной системах, в уголовно-процессуальном законодательстве. Объяснение этому простое – в доказательственном праве и в теории доказательств отражаются в той или иной степени, в том или ином ракурсе все проблемы уголовного судопроизводства, но что особенно примечательно – все детали профессионального правосознания юристов. В связи со сказанным значительная, если не большая, часть дискуссий по проблемам доказывания в уголовном судопроизводстве традиционно имеет заметную мировоззренческую составляющую, что всегда обусловливало немалые трудности в разрешении большинства научных споров в этой сфере, их повышенный эмоциональный накал[87].

В. А. Лазарева полагает, что законодательное признание состязательности принципом уголовного судопроизводства (т. е. универсальным для всех его стадий основополагающим процедурным правилом) влечет за собой не только полное процессуальное равенство сторон обвинения и защиты в доказательственной деятельности, но и равную доказательственную силу сведений, собранных сторонами обвинения и защиты[88]. Положение ч. 3 ст. 86 УПК РФ В. А. Лазарева понимает буквально – защитник приобрел право собирать доказательства, а УПК России вообще требует нового прочтения всех процедурных правил доказывания и новых, сориентированных на преимущественную защиту прав личности и на состязательность процесса, подходов в теории доказательств и в практике доказывания. По мнению. Лазаревой В. А, истина в доказывании не достигается и ее достижение не является целью уголовного процесса. Суд, в свою очередь, не является субъектом доказывания, поскольку уголовно-процессуальное доказывание – это деятельность по установлению и обоснованию вины лица в совершении преступления[89].

Ю. К. Орлов резко критикует УПК РФ именно за то, за что его хвалит Лазарева В. А.: за принципиальную «непохожесть» на УПК РСФСР в части регламентации доказывания: «Нет даже упоминания об истине. Все принесено в жертву возведенной в абсолют состязательности». Состязательность уголовного судопроизводства, по мнению Ю. К. Орлова, «это лишь метод искания истины». Основной целью уголовного процесса Ю. К. Орлов считает борьбу с преступностью, а определение в ст. 6 УПК РФ назначения уголовного судопроизводства (через универсальную категорию «защита прав и свобод») называет «куцым определением задач уголовного процесса», ибо «никогда права отдельного человека не были и никогда не будут высшей ценностью». Со сказанным в полной мере согласуется отношение Ю. К. Орлова к оценке роли суда в доказывании: суд не просто является субъектом доказывания; в УПК РФ должна быть восстановлена обязанность суда принимать меры к полному, всестороннему и объективному исследованию обстоятельств дела, поскольку «чистая состязательность» перед судом, выступающим нейтральным арбитром, есть результат слепого копирования чужестранного (прямо названы США) опыта, чуждого и российской действительности, и российскому менталитету[90].

В отличие от обеих приведенных позиций, представляющих крайние, наиболее радикальные варианты отношения юриста к состязательности уголовного судопроизводства вообще и к состязательности в доказывании в частности, С. А. Шейфер выстраивает концептуальную модель доказывания, основанную на сохранении традиционных представлений о нем в континентально – европейской правовой семье при органичном восприятии характерных для нее же демократических тенденций. Шейфера С. А отмечает, что «полезный консерватизм можно считать достоинством настоящей работы». Шейфер С. А утверждает, что состязательность уголовного процесса отнюдь не препятствует, а, напротив, способствует всестороннему, полному и объективному исследованию обстоятельств уголовного дела, получению о них достоверного знания, т. е. установлению по нему объективной истины, которая остается целью доказывания и в условиях состязательности, хотя в тексте действующего закона это и выражено менее определенно, чем в прежнем законе. Доказательства, по мнению С. А. Шейфера, имеют содержание (собственно сведения, имеющие значение для дела) и форму, определенную законом, которую сведения приобретают в силу получения их законным способом и надлежащего процессуального закрепления[91]. Собирание доказательств, утверждает С. А. Шейфер, это правоприменительная, т. е. властная, деятельность, осуществляемая лицами, в производстве которых находится уголовное дело, в том числе и судом. Защитник вправе вовсе не «собирать доказательства» (как ошибочно указано в п. 2 ч. 1 ст. 53 и в ч. 3 ст. 86 УПК РФ), а собирать предметы и документы (со ссылкой на ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в РФ») для представления их лицу, в производстве которого находится уголовное дело, которое только и вправе придать этим материалам статус доказательств[92]. Состязательность доказывания в досудебном производстве обеспечивается не предоставлением сторонам равных полномочий в собирании доказательств, а возложением на властвующего субъекта обязанности удовлетворять ходатайства стороны защиты, направленные на установление обстоятельств, имеющих значение для дела. С. А. Шейфер считает целесообразным «установление обязанности органов расследования удовлетворять любое ходатайство о пополнении доказательственной базы путем проведения органом расследования необходимых защите следственных действий»[93].

Теория доказательств была и остается самым проблемным разделом науки уголовного процесса. В последнее время в литературе появляется заметное количество непроработанных, поспешных идей, попыток под видом революционности воззрений опорочить все, что сказано и написано в прежние годы, причем не только в советской, но и в дореволюционной российской науке. На этом фоне возникают немалые трудности и противоречия и в правотворчестве, и в правоприменении, и в подготовке кадров.

В. П. Божьев изложил собственные, отстаиваемые много лет представления по проблемам доказывания в уголовном судопроизводстве, в целом совпадающие с позицией С. А. Шейфера. Собирание доказательств в досудебном производстве по уголовным делам – это деятельность органов уголовного преследования, осуществляемая при участии стороны защиты в тех правовых формах и рамках, которые предусмотрены законом. Защитник вправе собирать сведения, которые используются им для защиты, но доказательствами не являются до тех пор, пока орган уголовного преследования не произведет процессуальных действий по собиранию доказательств, исчерпывающий перечень которых содержится в УПК РФ. Суд решает публично-правовые задачи, поэтому он собирает доказательства по находящемуся в его производстве уголовному делу. Принципу состязательности такое положение дел не противоречит, поскольку суд не встает на позиции обвинения или защиты, а лишь обеспечивает доказанность, законность и обоснованность собственного властного решения по делу. Это решение может быть законным и обоснованным только при условии его соответствия фактическим обстоятельствам уголовного дела, поэтому истина остается целью доказывания и в состязательном уголовном процессе.

Вопрос об истине в уголовном судопроизводстве и содержательно связанные с ним вопросы о роли суда в доказывании на судебных стадиях процесса и об участии защитника в доказывании на разных этапах движения уголовного дела вызывает особый интерес.

Состязательность уголовного судопроизводства не только не препятствует достижению объективной истины по делу, но, напротив, является наиболее надежным средством достоверного установления фактических обстоятельств совершенного преступления. Неправильно было бы говорить о том, что истина не является целью доказывания по уголовным делам, даже если признать, что она не всегда реально достигается: вся регламентация уголовно-процессуальной деятельности и все ее практическое осуществление изначально должно быть нацелено на то, чтобы установить, что произошло в действительности, и полноценно защитить права как потерпевших от преступлений, так и лиц, подвергающихся уголовному преследованию, от незаконного и необоснованного разрешения дела. В противном случае состязательность лишена смысла.

Обоснованную неудовлетворенность адвокатского сообщества и многих ученых в советские годы вызывал тот факт, что защитник, участвующий в уголовном деле, вообще не мог общаться вне процессуальных действий, производимых следователем, с кем бы то ни было из участников процесса. Такое общение, если оно состоялось и было выявлено, не просто вызывало нарекания со стороны следователей и прокуроров, но и служило основанием для дисциплинарной ответственности адвоката. Очевидно, что такое положение ослабляло позиции защиты, снижало ее эффективность, а в состязательном процессе и вовсе виделось ненормальным. Для разрешения этой ситуации как раз и было предложено законодательно закрепить за защитником право собирать сведения, необходимые для осуществления защиты. Возник вопрос, как назвать эти сведения. Было решено назвать их доказательствами, хотя с самого начала в рабочей группе по подготовке УПК РФ не придали этому нововведению того значения, которое позднее было придано другими авторами. Сейчас очевидно, что такой шаг законодателя не был оптимальным с точки зрения сложившихся представлений о доказывании, но он давал хоть какие-то возможности для активной доказательственной деятельности защитника, без которой полноценная защита по уголовному делу невозможна.

Но нужно заметить, что в состязательном уголовном процессе истина обвинительного приговора и истина оправдательного приговора – разные понятия, поэтому задача защитника – зародить сомнения в доказанности обвинения, для чего защитник должен иметь собственные процессуальные возможности. То, что собирает защитник, нельзя считать доказательствами, однако и собирание им сведений для осуществления защиты – это совсем другой уровень оказания квалифицированной юридической помощи, требующий адекватной оплаты адвокатского труда, к которой общество в целом в настоящее время не готово.

Суд как носитель судебной власти должен иметь качественную фактическую основу для своего решения. Именно поэтому он обязан собирать доказательства, в том числе и по собственной инициативе, а не только по ходатайствам сторон. Тот факт, что по действующему законодательству за судом сохранено право производить по собственной инициативе единственное следственное действие – назначение и производство экспертизы не в полной мере соответствует истинному назначению суда как органа правосудия. Именно суд несет ответственность за принимаемое судебное решение, поэтому он не вправе довериться ни одной из сторон.

Следующая проблема, которая существует и которую следует рассмотреть это проблема применения при доказывании показаний и заключений специалиста. УПК РФ, называя специалиста в числе возможных субъектов процесса, регламентирует его участие как одну из форм использования специальных знаний.

В ходе уголовного судопроизводства специалист привлекается к участию в процессуальных действиях для содействия в обнаружении, закреплении и изъятии предметов и документов, применении технических средств в исследовании материалов уголовного дела, для постановки вопросов эксперту, а также для разъяснения сторонам и суду вопросов, входящих в его профессиональную компетенцию.

Нельзя не признать, что в связи с появлением в ч. 1 ст. 58 УПК РФ данного определения понятия «специалист» перечень полномочий этого участника процесса определяется значительно шире, изменяя восприятие его процессуального положения в сторону большей самостоятельности[94]. Тем не менее, изучение действующего уголовно-процессуального законодательства свидетельствует о серьезных недостатках правового регулирования участия специалиста в судопроизводстве, что, в свою очередь, порождает трудности в правоприменительной практике при использовании специальных знаний при производстве процессуальных действий, оценке допустимости показаний и заключения специалиста, обусловливает отсутствие единства в доктринальных толкованиях.

Анализируя положения ч. 1 ст. 58 УПК РФ, в первую очередь нельзя не отметить определенную некорректность в подходе законодателя к определению круга полномочий данного участника процесса. В частности, законодатель ограничивает его роль при производстве следственных или судебных действий содействием в обнаружении, закреплении и изъятии только предметов и документов. Однако если обратиться к нормам УПК РФ, закрепляющим случаи обязательного участия специалиста (ст. 178, 179, 191, ч. 2 ст. 290, 425), то можно увидеть, что круг сведений, имеющих значение для дела, содействие в обнаружении которых он оказывает, значительно шире. Существующая в настоящее время проблема ограничения полномочий специалиста в процессуальных действиях, как справедливо отмечает Бельский А. И., может быть разрешена путем изменения законодательной формулировки положений ч. 1 ст. 58 УПК РФ. Так, по мнению исследователя, в ч. 1 ст. 58 УПК РФ слова «предметов и документов» необходимо заменить словом «доказательств»[95]. Однако, не отвергая обоснованности приведенной точки зрения, все же отметим, что любые сведения, имеющие значение для уголовного дела, обретают статус доказательства лишь после того, как они получены следственным (судебным) путем и оформлены в соответствии с требованиями закона. Поэтому утверждение о том, что специалист, участвуя в процессуальных действиях, оказывает помощь именно в обнаружении, закреплении и изъятии доказательств, является несколько преждевременным. Представляется более корректной замена в ч. 1 ст. 58 УПК РФ слов «предметов и документов» на слова «сведений, имеющих значение для правильного разрешения уголовного дела».

Существующие противоречия между объемом полномочий специалиста, закрепленным в ст. 58 УПК РФ, и иными положениями закона порождают и нечеткое, неполное нормативное регулирование вопросов, связанных с участием в российском уголовном процессе и иных субъектов, обладающих специальными знаниями. В доктрине можно выделить два основных подхода к вопросу о возможности отнесения педагога и психолога к специалисту в процессуальном смысле.

Категоричное мнение о недопустимости отождествления педагога со специалистом высказывал еще и М. С. Строгович, обосновывая свою позицию тем, что «это совершенно различные процессуальные фигуры, выступающие в различных процессуальных формах и участвующие в различных процессуальных действиях»[96]. В литературе отмечалось, что педагог – это лицо, помогающее следователю сформулировать педагогически правильные вопросы и выбрать педагогически правильный стиль допроса, что исключает признание его процессуального статуса как специалиста.

Кроме того, исследователи говорят и о более широком объеме полномочий данных субъектов перед специалистом, выделяя их правозащитную и иные функции[97]. В частности, по мнению С. А. Шейфера и В. А. Лазаревой, педагог осуществляет в уголовном процессе сложную функцию, в которой сочетаются обязанности специалиста, защитника и понятого[98].

Учитывая неопределенность процессуального статуса психолога и педагога в УПК РФ, подчеркивая значимость привлечения в уголовный процесс специалистов в области возрастной психологии и педагогики как гарантии обеспечения прав и законных интересов несовершеннолетних, современные исследователи предлагают выделить данных участников процесса в качестве самостоятельных субъектов, на что, по их мнению, имеются все основания[99].

Действительно, учитывая, что в зависимости от тактических особенностей участия педагога и психолога при производстве допроса несовершеннолетних может меняться содержание их функции, нельзя не признать тот факт, что в процессуальном плане строгое причисление педагога и психолога к специалисту оспоримо. В то же время недопустимо, на наш взгляд, однозначное возложение на психолога или педагога осуществления несвойственных им функций (например, защиту несовершеннолетнего свидетеля, подозреваемого или обвиняемого), ибо эта обязанность принадлежит защитнику и законному представителю. Педагог или психолог отличаются от понятых и других субъектов уголовного процесса, так как, участвуя в следственном действии, воздействуют на его содержание и результаты, а значит, являются активными, а не пассивными участниками уголовного процесса. Именно в этом и содержится сущность правового института специалиста, обозначившего отдельную процессуальную фигуру в уголовном судопроизводстве России.

Вызывает возражения и позиция относительно признания данных субъектов самостоятельными участниками процесса. Как справедливо отмечается в процессуальной доктрине, в реализации данной идеи нет необходимости[100]. Два основных признака специалиста как участника уголовного процесса, обусловленных ст. 58 и 71 УПК РФ, это наличие у него специальных знаний и его незаинтересованность в исходе дела. Именно в соответствии с этими критериями уголовно-процессуальный закон употребляет собирательное понятие «специалист» и указывает на его определенную профессию – педагога или психолога в частности[101].

О том, что к этим участникам уголовного процесса в определенных случаях применимы правила, относящиеся к специалисту, свидетельствует следующее. Во-первых, вывод о том, что законодатель предусматривает в случае необходимости участие специалиста во всех следственных действиях, где следователю необходимы специальные знания в целях получения объективной и достоверной информации по расследуемому уголовному делу, как справедливо отмечает С. В. Матвеев, следует из положений ст. 168 УПК РФ. Во-вторых, глава 8 «Иные участники уголовного судопроизводства» и глава 9 «Обстоятельства, исключающие участие в уголовном судопроизводстве» УПК РФ не содержат прямого указания на процессуальные фигуры педагога или психолога. В-третьих, ст. 58 предусматривает более широкий круг прав и обязанностей сведущего лица, чем ч. 5 ст. 425 УПК РФ, посвященная правам психолога и педагога. В частности, это право отказаться от участия в производстве по уголовному делу, если он не обладает соответствующими специальными познаниями, приносить жалобы на действия (бездействие) и решения дознавателя, следователя, прокурора и суда, ограничивающие его права.

Определенная непоследовательность содержится и в позиции законодателя относительно определения перечня прав специалиста как участника уголовного судопроизводства. Проанализируем положения ч. 3 ст. 57, ч. 3 ст. 58 и ч. 2 ст. 74 УПК РФ. Так, в ч. 2 ст. 74 УПК РФ содержится прямое указание на то, что показания и заключение специалиста, равно как и показания и заключение эксперта, могут быть допущены в качестве доказательств по уголовному делу. В то же время, в отличие от ч. 3 ст. 57 УПК РФ, в ч. 3 ст. 58 нет указания на право специалиста давать заключение (показания) в пределах своей компетенции.

Обращает на себя внимание и тот факт, что, в отличие от эксперта, российское законодательство по отношению к специалисту не определяет должного перечня его обязанностей как участника уголовного судопроизводства. По смыслу ч. 4 ст. 58 УПК РФ специалист лишь обязан явиться по вызову дознавателя, следователя или суда, а также на нем лежит обязанность по неразглашению данных предварительного расследования, ставших ему известными в связи с участием в производстве по уголовному делу в качестве специалиста. Поскольку роль специалиста в уголовном процессе – активное и надлежащее содействие органам расследования и суду, то должны существовать дополнительные гарантии исполнения специалистом возложенной на него функции. В качестве таковых, например, могут выступать следующие обязанности, которые целесообразно возложить на специалиста: участвовать в производстве следственного (судебного) действия, используя свои специальные знания для содействия следователю (суду) в обнаружении, закреплении и изъятии доказательств; обращать внимание следователя на обстоятельства, связанные с обнаружением, закреплением и изъятием доказательств; давать пояснения по поводу выполняемых им действий.

В соответствии с п. 3.1 ч. 2 ст. 74 УПК РФ показания и заключение специалиста могут быть допущены в качестве доказательств по уголовному делу. В то же время законодателем по-прежнему не урегулирована процедура производства допроса специалиста, не регламентирована форма его заключения.

От достоверности показаний и заключения специалиста может зависеть законность и обоснованность вынесенного приговора или иного итогового решения правоприменителя. Не вызывает сомнений направленная на защиту интересов правосудия позиция законодателя, согласно которой совершение деяния, выражающегося в даче специалистом заведомо ложных показаний или заключения, влечет за собой наступление уголовной ответственности по ст. 307 Уголовного кодекса Российской Федерации. В то же время в ст. 58 УПК РФ не найти прямого указания на то, что за дачу заведомо ложного заключения специалист несет ответственность в соответствии с уголовным законодательством. В этой связи представляется необходимым дополнить ст. 58 ч. 5 и изложить ее в следующей редакции: «За дачу заведомо ложного заключения специалист несет ответственность в соответствии со статьей 307 Уголовного кодекса Российской Федерации». Вместе с тем целесообразно и закрепление в уголовно-процессуальном законе положения, согласно которому в случае необходимости получения заключения специалиста дознавателем, следователем или судом должно быть оформлено письменное решение об этом, в котором и будет содержаться удостоверение факта предупреждения специалиста об уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения.

Необходимо отметить, что несовершенна не только процессуальная позиция российского законодателя относительно регламентации участия специалиста в производстве по уголовным делам: своей проработки требуют и нормы материального права.

Ст. 307 УК РФ в редакции Федерального закона №162 – ФЗ – «Заведомо ложные показание, заключение эксперта, специалиста или неправильный перевод». Исходя из данного названия, могу констатировать, что специалист, давший заведомо ложные показание или заключение, подлежит привлечению к уголовной ответственности за введение в заблуждение органов дознания, предварительного следствия и суда относительно действительных обстоятельств дела. Но согласно диспозиции ч. 1 ст. 307 УК РФ объективная сторона данного преступления может выражаться только в даче данным участником процесса заведомо ложных показаний: «Заведомо ложные показание свидетеля, потерпевшего либо заключение или показание эксперта, показание специалиста, а равно заведомо неправильный перевод в суде либо при производстве предварительного расследования».

Следующей проблемой, которую необходимо рассмотреть является использование результатов оперативно-розыскной (далее – ОРД) деятельности в процессе доказывания.

Проблема использования результатов оперативно-розыскной деятельности в уголовно-процессуальном доказывании является одной из наиболее актуальных проблем современного уголовного судопроизводства. Ни в процессуальной литературе, ни в правоприменительной практике не выработано единого подхода по этому вопросу.

Законодательные основы использования результатов ОРД в процессе доказывания закреплены в УПК РФ и в Федеральном законе от 12 августа 1995 г. № 144 – ФЗ «Об оперативно-розыскной деятельности» (далее - ФЗ об ОРД).

Под результатами ОРД понимаются сведения, полученные в соответствии с ФЗ об ОРД, о признаках подготавливаемого, совершаемого или совершенного преступления, лицах, подготавливающих, совершающих или совершивших преступление и скрывшихся от органов дознания, следствия или суда (п. 36. 1 ст. 5 УПК РФ).

Уголовно-процессуальный закон в ст. 89 закрепляет возможность использования в доказывании результатов ОРД. Несмотря на то, что формулировка ст. 89 УПК РФ гласит: «В процессе доказывания запрещается использование результатов оперативно-розыскной деятельности, если они не отвечают требованиям, предъявляемым к доказательствам настоящим кодексом», из ее содержания следует вывод о возможности и необходимости использования результатов ОРД в доказывании по уголовным делам при условии соответствия их этим требованиям.

Проблему использования результатов ОРД в процессе доказывания по уголовным делам в процессуальной науке предлагается решить различными путями: от запрета использовать в доказывании результаты оперативно-розыскных мероприятий (далее – ОРМ) до абсолютного снятия запрета на использование в доказывании результатов ОРД.

Рассматривая данный вопрос, необходимо в первую очередь выделить принципиальные отличия оперативно-розыскной деятельности от уголовного судопроизводства. Прежде всего, они различаются своей правовой природой и особенностями нормативно-правового регулирования.

Уголовно-процессуальный закон не позволяет ставить знак равенства между результатами ОРД и доказательствами. Отличие результатов ОРД от доказательств, пишет Е. А. Доля, обусловлено различием их правовой природы, которая объективно предопределяет предназначенность и допустимые пределы их использования[102]. Результаты ОРД изначально не могут отвечать требованиям, предъявляемым к процессуальным доказательствам, так как они получаемы ненадлежащим субъектом и ненадлежащим способом. В ч. 1 ст. 86 УПК РФ изложен исчерпывающий перечень субъектов, наделенных правом собирать доказательства. К ним относятся: суд (судья), прокурор, следователь и дознаватель. «Иные лица, в том числе сотрудники правоохранительных органов, уполномоченные на производство ОРМ, а также руководители органов, осуществляющих ОРД, могут лишь представлять предметы и документы для приобщения их к уголовному делу в качестве доказательств[103]». В частности, законодатель специально подчеркивает недопустимость возложения на то лицо, которое проводило или проводит по конкретному уголовному делу ОРМ, полномочий по проведению дознания по этому делу.

В процессуальной литературе существует точка зрения, согласно которой результаты ОРД могут использоваться лишь как основа для формирования уголовно-процессуальных доказательств[104]. Например, лицо, оказывающее конфиденциальное содействие органу, осуществляющему ОРД, в ходе производства ОРМ лично наблюдало обстоятельства, подлежащие доказыванию по конкретному уголовному делу. Для того чтобы информация, известная данному конфиденту, приобрела силу судебного доказательства, сведения об этом лице и о его участии в данном ОРМ должны быть переданы следователю (дознавателю). Последний вызывает указанное лицо и допрашивает его в качестве свидетеля. Доказательством по делу могут быть не сведения, сообщенные конфидентом оперативному сотруднику, а его свидетельские показания, которые получить затруднительно в силу принципа конспирации.

Материалы, полученные в ходе ОРМ, должны пройти процессуальный путь преобразования сведений в доказательства. Для вовлечения в уголовное дело информации, полученной непроцессуальным путем, необходимо дополнительно произвести следственные действия, которые позволят субъектам процессуальной деятельности воспринять факты и обстоятельства, имеющие значение для дела, и облечь их в определенную уголовно-процессуальным законом форму. Для того чтобы получить полноценное доказательство, результаты ОРД должны содержать: сведения, имеющие значение для установления обстоятельств, подлежащих доказыванию; указания на источник получения предполагаемого доказательства или предмета, который может стать доказательством; а также данные, позволяющие проверить в процессуальных условиях доказательства, сформированные на их основе[105].

Проблема использования результатов ОРД в уголовно-процессуальном поле является одной из самых острых в практической юриспруденции.

Наверное, самая важная проблема в этой сфере – возможность оперативных служб утаивать от суда и иных участников процесса неудобные сведения под покровом секретности. Проще говоря, спецслужбы имеют реальную возможность скрывать от участников процесса все то, что противоречит их версии, предоставляя лишь ту часть материалов, которая эту версию подтверждает, и, по моему мнению, вольготно ею пользуются. Предоставление одной части данных с одновременным сокрытием другой части данных способно изменить общую картину происшедшего до обратного, что само по себе является одним из способов лжи в общем смысле.

Противостоять этому надо, и определенные, хотя, на мой взгляд, глубоко недостаточные, правовые механизмы для этого есть. Правовое обоснование некоторых элементов проблемы следующее.

Первое, о чем хотелось бы напомнить, что результаты ОРД – сами по себе еще не доказательства, они таковыми лишь могут стать при соблюдении определенных условий. Вопрос в том, какие это условия. Я полагаю, что национальное законодательство по этому вопросу не является в достаточной степени точным.

Основная идея, касающаяся результатов ОРД в уголовном судопроизводстве, заключается в том, что в условиях состязательного процесса никаких преимуществ у данного вида доказательств перед остальными нет, как нет и никаких изъятий по этому поводу. Все существенные моменты относительно данных доказательств суд должен иметь возможность – и обязан – проверить в судебном разбирательстве. Из чего следует, что презумпция невиновности распространяет свое действие и на результаты ОРД в полной мере, из чего, в свою очередь, следует, что бремя опровержения доводов защиты относительно ущербности данных сведений возлагается на сторону обвинения, и неполнота сведений по этому вопросу (невозможность истребования дополнительных сведений ввиду наличия составляющих гостайну сведений, невозможность допроса конфидентов и пр.) возлагается грузом неустранимых сомнений относительно достоверности и допустимости этих доказательств на следствие и прокурора, в том числе и прежде всего в виде запрета на использование таких данных при обосновании судебных решений.

В случае представления результатов ОРД, полученных при проведении ОРМ, которые ограничивают конституционные права человека и гражданина на тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений, передаваемых по сетям электрической и почтовой связи, а также право на неприкосновенность жилища, к ним прилагаются копии судебных решений о проведении данных ОРМ. Согласно разъяснениям Пленума Верховного Суда РФ, результаты таких ОРМ могут быть использованы в качестве доказательств по делам, лишь, когда они получены по разрешению суда на проведение таких мероприятий и проверены следственными органами в соответствии с уголовно-процессуальным законодательством[106].

Подводя итоги по другим проблемам можно сделать вывод, о том, что проблемы доказывания в уголовном судопроизводстве существовали и будут существовать. Ученые до сих пор задают себе вопрос: «Остается ли истина целью доказывания? ». По мнению некоторых авторов, истина в доказывании не достигается и ее достижение не является целью уголовного процессе.

Проблема состязательности уголовного судопроизводства. Представляется, что по данной проблеме необходимо придерживаться мнения С. А. Шейфера который утверждает, что состязательность уголовного процесса не препятствует, а, способствует всестороннему, полному и объективному исследованию обстоятельств уголовного дела, получению о них достоверного знания, т. е. установлению по нему объективной истины, которая остается целью доказывания и в условиях состязательности.

По проблеме применения при доказывании показаний и заключений специалиста, необходимо пояснить, что все указанные недостатки норм УПК РФ и УК РФ в изучаемой части порождают множество трудностей в правоприменительной деятельности. Однако восполнение имеющихся законодательных пробелов представляется весьма актуальным не только для практических целей, но и для всего дальнейшего совершенствования законодательного регулирования в целях повышения эффективности использования специальных знаний при производстве по уголовным делам, а равно предотвращение возможности постановления неправосудных приговоров и решений.

На сегодняшний день, несмотря на чрезмерно большое количество оценочных категорий в регулировании использования результатов ОРД и отсутствие реальной возможности противостоять сокрытию от суда оправдывающих (иным образом свидетельствующих в пользу уголовно преследуемого лица) данных оперативными службами под прикрытием секретности. Национальный правоприменитель ориентирован на необходимость взвешенно подходить к сведениям, поступающим от органов дознания; иммунитета от полноценной проверки у этих доказательств не существует, а пробелы в фактической базе необходимо толковать в пользу защиты.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Проведенное исследование теоретических и практических проблем осуществления доказывания на досудебных стадиях уголовного судопроизводства, а также изучение понятия и классификация доказательств позволяют сделать следующие выводы:

1. Понятие «доказательства» должно быть изложено в ч.1 ст. 74 УПК РФ следующим образом: «Доказательствами по уголовному делу являются сведения об обстоятельствах совершенного преступления, полученные в установленном законом порядке, на основе которых суд, прокурор, следователь, дознаватель устанавливают наличие или отсутствие обстоятельств, подлежащих доказыванию при производстве по уголовному делу, а также иных обстоятельств, имеющих значение для уголовного дела».

2. Относимость, допустимость, достоверность и достаточность представляют собой даже не признаки уголовно-процессуальных доказательств, а признаки понятия «уголовно-процессуальных доказательств». То есть, все обозначенные признаки являются показателями внешних свойств и качеств структуры уголовно-процессуальных доказательств, состоящей из их содержания и процессуальной формы. Содержанию (сведениям об обстоятельствах и фактах уголовного дела) присущи признаки относимости и достоверности, процессуальной форме (источникам сведений об обстоятельствах и фактах уголовного дела) – признак допустимости, а признаком достаточности характеризуются совместно и сведения и их процессуальные источники, уже обладающие допустимостью, относимостью и достоверностью.

Необходимость оценки доказательств с точки зрения их достоверности (ч. 1 ст. 88 УПК РФ), о способах ответа на вопрос о соответствии действительности того или иного доказательства, которые указаны в норме, посвященной проверке доказательств (ст. 87 УПК РФ). Относимость является неотъемлемым свойством уголовно-процессуальных доказательств. Само понятие «уголовно-процессуальное доказательство» обусловлено двумя факторами относимостью и допустимостью. По моему мнению, только относимость доказательств к предмету доказывания, делает возможным доказывания, как средство достижение истины. Доказательства должны обладать выше названными требованиями, такими как относимость, допустимость, достоверность и достаточность.

3. Доказательства поддаются классификации, в основе которой лежат их объективные различия: происхождение, структура и функции сведений о фактах. Классификация имеет важное теоретическое и практическое значение: она помогает глубже понять сущность классифицируемых явлений (в данном случае - соответствующих доказательств), систематизировать их и тем самым более правильно оперировать ими в процессе доказывания по уголовному делу.

Таким образом, доказательства можно классифицировать по следующим основаниям на следующие виды:

⇐ Предыдущая 1 234 Следующая ⇒