Пересматривая теорию демократии

[...] Уже довольно нами сказано о «большинстве» — во всем мно­жестве вкладываемых в этот термин смыслов. Пора теперь заняться «меньшинством», и не только множеством смыслов термина, но и переизбыточностью [реальных] обозначений: политический класс, пра­вящий (господствующий) класс, элита (элиты), властвующая элита, правящая элита, руководящие меньшинства, руководство и ряд других. Это обилие наименований никоим образом не означает, будто термин «меньшинство» обладает (по сравнению с «большинством») тем пре­имуществом, что каждому его смысловому значению соответствует одно имя. Наоборот, богатство наименований лишь добавило путаницу к сумятице. [...]

Приступая к наведению порядка, заметим для начала, что все выше­приведенные выражения относятся к той или иной конкретной меньшей

Глава 8. ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕЖИМЫ 387

 

 

части, а не к «меньшинству» как артефакту демократических про­цедур (такому, например, как проигравшая на выборах часть голосую­щего населения или меньшая часть парламента). Далее. Когда полити­ческий аналитик обращается к исследованию вертикальной демократии, его интересует не всякое возможное реальное меньшинство, а лишь такое, из которого складывается та или иная контролирующая груп­па. Разумеется, религиозные, этнические, языковые и иные меньшин­ства играют важную роль в политике, но значимость в функционирова­нии вертикальной демократии они приобретают лишь в том случае, если выступают в качестве политической контролирующей группы. Итак, объект нашего исследования мы можем обрисовать следующим обра­зом: это — мера и характер (modality) политической контролирующей власти, коей обладают группы численностью менее половины того со­циума (universe), в отношении которого такая власть осуществляется. Нет нужды говорить, что ресурсы политической власти могут быть не­политическими (экономическими или иными). Необходимо в связи с этим иметь в виду, что контролирующая власть является политической в том случае, когда ее ресурсной базой служит политическая инстанция (office), и/или во всех случаях, когда она действует через каналы поли­тики и влияет на решения тех, кто делает политику. [...]

Еще одно предварительное замечание касается разницы между во­просами: «что такое контролирующее меньшинство? » и «кто принад­лежит к контролирующему меньшинству? » Первый вопрос выводит на концептуальную проблему, второй — на эмпирическую. Концептуаль­ная задача — выработать определение «контролирующих групп», имея в виду их характеристики, и дать различающимся между собой группам соответственно различные названия. Эмпирическая проблема — уста­новить, существуют ли в действительности контролирующие группы, а также выяснить, кем и что контролируется. От концептуального ана­лиза мы требуем принципиальной схемы (a framework) и/или типоло­гии, эмпирическая задача состоит в том, чтобы выявить, какая контро­лирующая группа существует в том виде, как она определена, т.е. зада­на вмененными ей характеристиками.

Критерии для выделения контролирующего меньшинства многочис­ленны. Два из них — первостепенной важности. Первый критерий — альтиметрический: контролирующая группа является таковой пото­му, что располагается — по вертикальному разрезу строения об­ществ — «наверху». Соответственно мы можем сказать, что во всяком обществе власть находится у высшего властвующего класса. Согласно

 

388 Раздел 111. МЕХАНИЗМ ФОРМИРОВАНИЯ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

 

альтиметрическому критерию, предполагается: кто наверху, тот и «властвует», — предположение, основывающееся на том мудром до­воде, что власть возносит наверх, а обладающий властью потому и об­ладает ею, что находится наверху. Может последовать возражение, что наш критерий работает благополучно, покуда перед нами пирамида власти без вершины (нестрогая и усеченная пирамида). Альтиметрический критерий, однако же, применим и к стратархии при условии, что каждая страта будет иметь собственную «вершину» (и что будут при­няты в расчет вытекающие из этого сложности). Заметим же, что в свете альтаметрического критерия всякое общество представляет собой стратархию и что складывающаяся в итоге стратократия может быть либо сконцентрирована в одной вершине, либо распределена между различными вершинами.

Альтиметрический критерий сводит дело к оправданию фактическо­го положения вещей: кто наверху, тот наверху, а кто там находится, тот и «могуществен», он обладает властью и властвует. Но может ли этим все исчерпываться? Средневековье и общества феодального типа ос­новывались на том принципе, что каждый должен жить сообразно свое­му собственному статусу; однако уже в средние века были подвергнуты разбору и толкованию принципы valentior, melior и sanior pars (могуще­ственнейшей, лучшей и разумнейшей частей. — Перев.). А старый режим был ниспровергнут как раз во имя того ценностного критерия, согласно которому вертикальная структура (fabric) общества должна быть вверена ведению достойнейших (признанных таковыми). Соглас­но этой более выигрышной точке зрения, некто не потому оказывается наверху, что обладает властью, а как раз наоборот — лицо обладает властью и находится наверху потому, что того заслуживает. Итак, дру­гой критерий — критерий заслуги (a merit criterion).

Как эти два критерия переводятся на язык нынешней терминологии и как они ею выражаются? Поскольку возобладал в конечном счете термин Парето элита (через посредство Лассуэлла, как увидим [...], важно понять, почему Парето взял этот термин и как он его себе мыс­лил. В его «Трактате» («Трактат всеобщей социологии». — Г.А.) четко сказано, что аттестация «элита» относится к людям высшего уровня «компетентности» («capacity») в своей области деятельности. [...] Но ближе всего к полному определению этого понятия Парето подошел в более ранней своей работе [...]: «Эти классы [«люди, занимающие вы­сокое положение соответственно степени своего влияния и политичес­кого и социального могущества» и/или «так называемые высшие клас-

Глава 8. ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕЖИМЫ 389

 

 

сы»] составляют элиту, «аристократию» (в этимологическом значении слова: агistos=лучший). Покуда сохраняется устойчивое социальное равновесие, большинство тех, кто в нее входит, как представляется, в незаурядной степени обладают определенными качествами — неваж­но, хорошими или дурными, — которые обеспечивают власть». [...]

Несомненно, Парето остановил свой выбор на термине «элита» по­тому, что вместе с этим словом во французский и итальянский — два его родных языка — вносилась латинская коннотация eligere (слово подразумевает отбор, выбор с разборчивостью), а с нею вместе, хотя и опосредованно, изначальный смысл греческого aristoi — лучшие по до­стоинствам (не по рождению). Таким образом, вводимое Парето поня­тие является в первую очередь качественным, а имплицитно становится альтиметрическим. Без сомнения, эта импликация дает ключ к паретовскому «круговороту элит». В самом деле, когда заслуги и власть совме­щены, мы наблюдаем состояние устойчивого общественного равнове­сия; когда они оказываются разведены, наступает неравновесие, по­рождающее круговорот: элиты «де-факто», т.е. альтиметрические, вы­тесняются элитами «по способностям», т.е. подлинными элитами. Хотя, таким образом, и можно сказать, что концепция Парето была и меритократической, и альтиметрической, тем не менее оба критерия связаны между собой именно в таком порядке, и победителем у Парето в конечном счете всегда в истории оказывается элита по способностям, а не элита у власти.

Лассуэллу, я полагаю, более, чем кому-либо другому, термин «элита» обязан своим утверждением в качестве общепринятой катего­рии, применяемой при обсуждении конструкции, которую мы вслед за ним стали называть «моделью правящей элиты». Лассуэлл, однако, воспринял у Парето слово, но не понятие. Качественная коннотация термина «элита» у Лассуэлла исчезает. Одно из типичных для него оп­ределений гласит: «Политическая элита есть высший властвующий класс» [...] Это чисто альтиметрическая коннотация. В других случаях элита просто совпадает у него с «обладанием властью», как, например, в следующем определении: «элиты — это обладающие наибольшей властью» [...] Здесь, как всякий легко убедится, налицо коренная трансформация концепции Парето — трансформация, достоинству ко­торой противостоит не меньший недостаток. Достоинство — аналити­ческого свойства, оно состоит в аналитическом преимуществе — в воз­можности отделить альтиметрическую характеристику (или охаракте-ризование по признаку власти «де-факто») от качественного охаракте-

390 Раздел 111. МЕХАНИЗМ ФОРМИРОВАНИЯ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

 

ризования. Недостаток — семантического свойства: надо говорить «элита», совершенно не имея в виду того, что этот термин значит, т.е. выражает в силу своей семантической значимости. Далее, если «элита» уже не указывает на качественные черты (способность, компетент­ность, талант), то какой же термин мы употребим, когда эти характе­ристики будут иметься в виду? Таким образом, семантическое искаже­ние, описав круг, возвращается, чтобы породить в свою очередь иска­жение концептуальное. [...]

Если бы я сейчас взялся конструировать или реконструировать общую схему, в рамках которой формулировки губят ядро концепций, это завело бы меня слишком далеко. Позволю себе просто закрепить в форме резюме развиваемые выше положения. Во-первых, нашим предметом является контролирующая власть контролирующих групп. Представляется, что в данной формулировке лучше, чем в какой-либо другой, концентрированно выражена суть проблемы. Во-вторых, если мы хотим дальнейшего усовершенствования концепции Парето с помощью Лассуэлла и, наоборот, мы хотим подправить Лассуэлла с помощью Парето, тогда следует проводить различие как тер­минологически, так и концептуально между властной структурой и элитной структурой. Не все контролирующие группы являются по определению либо в силу той или иной необходимости «элитными меньшинствами» (в лассуэлловском смысле). Коли так, будем их так и называть, ибо, если не провести разграничения в названиях, неизбежно окажутся перепутаны и оба явления.

[...] Пора приступить к нормативному определению демократии как системы управления. Хотя к этой проблеме редко обращаются не­посредственно, именно она обнаруживается за нашим отношением к оценке руководства. Являются ли элиты и руководящие меньшинства необходимым (или даже не необходимым) злом, или же они представ­ляют собой насущное и благотворное достояние? В конце концов аль­тернатива такова: придавать ли меньше значения руководству или ста­вить его значение высоко?

Ряд авторов, высказывающихся в пользу второго варианта, внуши­телен как по своей протяженности в историческом времени, так и по незаурядности состава. Из древних не кто иной, как Фукидид, напоми­нает нам, что величие Афин достигло высшей точки при Перикле имен­но потому, что «его высокое достоинство, одаренность и прославленная честность позволили ему самостоятельно руководить людским множе­ством» («История Пелопоннесской войны»). [...]

Глава 8. ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕЖИМЫ 391

 

 

Очевидный факт состоит в том, что идеалы демократии остались в большой мере тем же, что они представляли собой в IV в. до н. э., за одним важным исключением: стала «цениться» отдельная личность. [...] Но это исключение не имеет касательства к настоящему рассужде­нию. А если идеалы демократии — это все еще в основном греческие ее идеалы, то, значит, они адресуются к прямой, а не к представитель­ной демократии. Это означает, что и сегодня деонтология и ценностное воздействие демократии апеллируют только к горизонтальному изме­рению политики. Конечно, были и у греческого полиса магистраты и он обладал некоторой минимальной вертикальностью. Однако сравнивать вертикальное измерение античной полисной демократии с вертикаль­ным измерением представительной демократии национального мас­штаба — все равно что сравнивать венецианскую колокольню с Эве­рестом. Поразительный факт, стало быть, состоит в том, что мы создали представительную демократию — сотворяя тем самым то почти чудо, которое Руссо объявлял невозможным, — без ценностной опоры. Мало того, что воздвижение крупномасштабной вертикальной демо­кратии не вдохновлялось соответствующим идеалом; те идеалы, что имеются, как мы это вновь обнаружили в 60-е гг., могут за одну ночь превращаться в «боевой клич» против представительной демократии. Наименьшее, что можно сказать: демократия в вертикальном своем из­мерении по сей день остается безыдеальной; и хуже всего то, что в наших идеалах она легко обнаруживает идеалы, ей враждебные.

Очевидно, что прямая демократия (будь то в прошлом или в насто­ящем) не нуждается в ценностном воздействии, по вертикали, для ко­торого в ней и места нет. Но должно быть столь же очевидно, что мы давно и окончательно переросли греческий трафарет. Сколько бы мы ни преуспели в возрождении малых образований прямой демократии, остается фактом, что такие — непосредственные — демократии могут лишь входить в качестве частей в более крупные единицы, являя в ко­нечном счете микросоставляющие одного большого целого, которое всегда есть непрямая демократия, строящаяся на вертикальных про­цессах. Если дело так и обстоит, то следует ли нам указанные процессы предоставить их стихийному (inertial), «грешному естеству»? Может ли соответственно этому наш подход к будущему строиться просто на оживлении идеалов прошлого — идеалов, которым чужды проблемы представительной демократии? Именно так, по всей видимости, счита­ют антиэлитисты и, говоря более общо, новые левые, ибо как суть, так и предлагаемое ими средство воплощения их идей составляют простой,

392 Раздел 111. МЕХАНИЗМ ФОРМИРОВАНИЯ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

 

 

в чистом виде, возврат к горизонтальной политике и ее широкое развертывание.

Опасаясь быть неверно понятым и пытаясь, пусть даже тщетно, этого избежать, подчеркну, что если существует (а она существует) слишком лицеприятная литература о демократии, где проводится мысль, что мы показываем себя настолько хорошо, насколько позво­ляет человеческое несовершенство, то такого взгляда я не разделяю. Если бы я не испытывал неудовлетворенности тем, как работают наши демократии, я довольствовался бы демократией в дескриптивном (опи­сательном) определении ее — как диффузной, открытой системы кон­тролирующих групп, конкурирующих между собой на выборах, и, таким образом, избавил бы себя от труда продвигать разработку нормативной проблемы в том направлении, в каком я сейчас ее продвигаю.

В дескриптивном плане, я сказал, демократия есть выборная поли-архия. Но чем ей должно быть? Если полиархия есть фактическое по­ложение вещей, то какова же соответственно ее деонтология, каково нормативное положение вещей? Вопрос по сути не только в том, способна ли в конечном счете представительная демократия рабо­тать — и, оправдывая соответствующие надежды, работу свою улуч­шить, — не неся в себе собственного ценностного воздействия; вопрос, причем даже еще более настоятельный, в том, как она может продол­жать работать, сталкиваясь с тем ценностным воздействием, которое все более обесценивает вертикальное измерение.

Это обесценение с очевидностью удостоверяется текущим состоя­нием нашей лексики. Группу слов, характерным образом адресующую к вертикальному измерению, составляют термины: «выборы, избра­ние» (election), «элита» (elite) и «отбор, подбор» (selection). Все эти термины изначально понимались в смысле оценочного просеивания. «Избрание» означало на протяжении примерно пятнадцати веков ка­чественное выбирание, отбирание, как, например, в слове «избран­ные», т.е., на языке протестантизма, призванные Богом. Слово «элита» производно от того же корня и было пущено в оборот (когда слово «аристократия» утратило первоначальный смысл и стало просто обозначать сословие) именно для обозначения «лучших», аristoi, от­борной части (это и было, как мы знаем, то значение, в котором Парето взял данный термин на вооружение). Термин, «отбор, подбор» [...] по­степенно подключается к термину «выбирать, избирать» (когда слово «выборы» становится специфическим термином для обозначения акта голосования) в передаче идентичного значения: отбирание, избрание,

Глава 8. ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕЖИМЫ 393

 

 

выбор по признаку совершенства или пригодности. В нынешнем языке политики все эти коннотации либо утрачены, либо подвергаются напад­кам. Термин «выборы, избрание» сведен к одному лишь значению — простого акта голосования. «Отбор, подбор» означает уже едва ли что-либо большее, чем простое волевое предпочтение, да и то лишь когда его не толкуют превратно, в предосудительном смысле, как проявление «дискриминации». Следовательно, на нашем языке «избранные» — это просто лица, которые в результате голосования прошли на долж­ности; а слова о том, что избранные должны быть «отобранными», ско­рее поразят наш слух как избыточная синонимика, чем будут восприня­ты как ценностно значимая оговорка. Наконец, «элита» сначала пре­образуется Лассуэллом в нейтральное слово, а затем у нынешних анти-элитистов становится словом бранным. В обоих случаях термин «элита» — вопреки самому смыслу его существования — ассоцииру­ется с власть имущими и/или с привилегированными.

В указанных трансформациях можно усмотреть органическое про­должение того идеологического извращения языка, которое так хорошо проследил и проиллюстрировал Оруэлл. [...] Но если это и верно в от­ношении позднейших эксцессов, все же трансформации, о которых идет речь, главным образом отражают горизонтально-целостное виде­ние политики. Как бы то ни было, мы оказываемся в порочном кругу, который, ускоряясь, превращается в порочный водоворот. При отсут­ствии ценностных коннотации мы получаем ценностный вакуум; а когда положительное слово инвертируется в негативное, мы остаемся с лек­сикой, которая только предубеждение и может выражать. В конце кон­цов дело оборачивается тем, что реальность за неимением годных к со­ответствующему употреблению слов остается аксиологически невос­принятой. Из этого порочного водоворота нельзя вырваться, если вновь не ввести в оборот (to the fore) акциологический элемент, что в свою очередь можно осуществить, лишь восстановив выражавший его язык.

Начну с «отбора, подбора». Здесь дело отнюдь не безнадежно: это только в политике — что весьма показательно —. термин если и не ис­кажался, так превращался в нейтральный [...] Многие, кто пользуется терминами «избрание» и «отбор, подбор» как взаимозаменяемыми, в любых неполитических областях [дискурса] автоматически переключа­ются на оценочное значение. Научному учреждению, чтобы быть науч­ным, требуется «подбирать» свой штат. Предполагается, что «подбор» кандидата на место в академии означает, что выбранный является лучшим.

394 Раздел III. МЕХАНИЗМ ФОРМИРОВАНИЯ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

 

Когда фирма набирает работников, она осуществляет их «отбор», а иначе, вероятнее всего, в скором времени выбывает из сферы бизне­са. Неужели же демократическая политика — дело настолько простое или в корне настолько отличное от других происходящих в обществе процессов, что здесь отбор есть нечто излишнее либо даже греховное? Если же все-таки нет, то пусть мое первое акциологическое определе­ние прозвучит так: Демократия должна представлять собой селектив­ную систему конкурирующих избирательных меньшинств. Пусть оно будет сформулировано также и по-другому, еще короче (и симметрично дескриптивному определению): Демократия должна представлять собой селективную полиархию.

Если вдуматься, «селективная полиархия» — выражение уже само по себе сильное, полное смысла. Тем не менее нельзя рассчитывать, что его смысловая наполненность легко заговорит и сама обо всем рас­скажет. Чтобы плыть против приливной волны языкового убожества, требуется постоянное усилие. Поэтому я теперь собираюсь сменить на­правление атаки и рассмотреть ту же проблему под углом зрения проблемы равенства. Ясно, что наш способ трактовки вертикальной про­блемы демократии решающим образом зависит от того, как мы тракту­ем понятие «равенство». Впрочем, данная связь становится не столь ясна, если привести тот довод, что равенство, представляя собой важ­нейшую ценность горизонтальной демократии, в силу этого как раз тем более не является и не может являться важнейшей ценностью верти­кальной демократии (для которой такая ценность — свобода). Пусть даже так, но я все-таки хочу задаться вопросом: может ли понятие ра­венства — и каким образом — вписаться в вертикальное измерение?

Монтескье повторял уроки Платона и Аристотеля, когда писал, что «принцип демократии извращается не только тогда, когда утрачивается дух равенства, но и тогда, когда утверждается дух предельного равенства и каждый хочет быть равным с теми, кого он выбирает себе в правители». [...] Поскольку люди являют огромное разнообразие, индивид сплошь и рядом мерит другого на свой аршин. Тем не менее мы все-таки непре­станно судим и оцениваем других как людей превосходящих, равных или низших качеств. Означает ли вышесказанное, что мы очутились в цар­стве, откуда равенство изгнано? Нет, необязательно. Я бы скорее вы­разил суть дела так: устремлять ли движение к равенству в направлении высшего или же низшего уровня — вот какой ныне перед нами выбор.

Когда доходит до этого выбора, антиэлитисты фактически, пусть даже непреднамеренно, нажимают на акселератор уравнивания в на-

Глава 8. ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕЖИМЫ 395

 

 

правлении низшего уровня, ибо ценят только горизонтальную концеп­цию демократии, на чем явственно основывается их позиция. Но вот действительно ли «элитисты» обосновывают каким-либо адекватным образом противоположный выбор — движение к равенству в направ­лении высшего уровня? Это поистине интригующий вопрос. Поскольку так называемые элитисты не представляют собой группы, которая каким-либо образом держалась бы вместе, и так как мы не знаем даже, какой критерий определяет элитиста как такового, у нас остается вмес­то путеводной нити лишь одно: возможность проследить за тем, кто в каком значении (значениях) употребляет термин «элита». Я уже отме­чал в данной связи, что Лассуэлл изменил значение, в котором термин фигурировал у Парето, превратив «элиту» в чисто альтиметрическое понятие, определяемое как «обладающие наибольшей властью», «высший властвующий класс» или «власть имущие данного государст­ва» [...], и что это серьезное, семантическое изменение. По всей веро--ятности, Лассуэлл свел термин «элита» к значению «обладающие властью» ради Wertfreiheit, т.е. ради соблюдения принципа свободы от оценочных суждений; даже если так, все же, придавая «элите» ней­тральную коннотацию, он взял на себя излишний труд и при этом сам создал трудность; он взял на себя излишний труд, так как мог восполь­зоваться каким-либо из уже существующих нейтральных терминов. У Моски термин «политический класс» вполне свободен от оценочности. Властвующая группа, контролирующее меньшинство, власть иму­щие — все это тоже свободные от оценочности термины. Трудность же он создал, по крайней мере для теории политики, тем, что введенное им переопределение лишило этот терминологический ряд единственного остававшегося в нем ценностно нагруженного термина.

Если элитам, специфически политическим элитам, определение да­ется просто по признаку обладания властью или по альтиметрическому основанию, то уже само по себе такое определение мешает рассмотреть противоречие между элитными качествами (и стандартами), с одной стороны, и властными позициями (неравномерно уподобляемыми элитным позициям) — с другой. В результате от исследователей элит ускользает фундаментально важная искомая истина — а она не в том, что существуют власть имущие, и не только в том, плюральна ли вла­ствующая элита (элиты), а в том, в конечном счете представлены ли в лице власть имущих элиты подлинные или лишь выдаваемые за тако­вые. (Интересно отметить, что все это, равно ускользая от элитистов и антиэлитистов [...], составляло, однако, предмет серьезного интереса

396 Раздел III. МЕХАНИЗМ ФОРМИРОВАНИЯ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

 

Ч. Райта Миллса, который четко различал властвующую и интеллекту­альную элиты и нацеливал поиск на достижение подотчетности первой по отношению ко второй.) Итак, скрытый смысл, который неизбежно таит в себе лассуэллский подход, состоит в конечном счете в том, что этот подход либо безосновательно вменяет ценностное достоинство элиты всякой властной структуре, какая только существует, либо обесценивает все то в ней, что может таким достоинством обладать, либо, наконец, совмещает в «нечестивом союзе» то и другое. Отсюда мы можем прийти к полнейшей его профанации. В этом случае наилуч­шее оправдание для своих нападок находят антиэлитисты, во втором — их естественные предшественники. В обоих случаях мы грешим смеше­нием факта с легитимностью, а в принципе также и тем, что выхо­лостили ценностное содержание ценностной проблемы.

Вернемся к проблеме выбора между направлениями к высшему или же к низшему уровню в движении к равенству. Мы остановились на том, что если антиэлитистская позиция может способствовать (каковы бы ни были намерения) лишь уравниванию по низшему уровню, то ин­тригующий вопрос в том, действительно ли предполагаемых элитистов заботил противоположный выбор — движение к равенству в направ­лении высшего уровня. Отчасти на вопрос уже отвечено: лассуэллианская школа, если судить по ее теории элиты, не проявляет такой заботы. А остающаяся часть ответа такова же, поскольку в последние десяти­летия в теории демократии упор всюду делался на горизонтальной де­мократии; а чем больше демократия мыслится нами единственно в го­ризонтальном измерении, тем больше мы имеем (перефразируя Маркузе) одномерную демократию, которая соответствует в высшей степе­ни обыденному одномерному равенству.

Конечно, в публикуемых работах авторы продвигаются вперед — от «равенства власти», понимаемого как горизонтальное равенство (рав­ная власть демоса), к «равенству возможности», т.е. к равенству, пред­полагающему вертикальные процессы. Однако равные возможности указывают на некоторый начальный момент, на исходное, а не конечное состояние. Если нас интересует, какой ценностный смысл несет в себе каждый тип равенства, то, думается, равенство возможности, оправды­вая продвижение, выход в люди (an emerging), не обязательно придает такому выходу в люди ценностное качество. Представляется поэтому, что равенством, которое решающим образом качественно определяет (centrally qualifies) вертикальные процессы и технологию демократии, является «равенство по основанию достоинств», т.е. аристотелевское

Глава 8. ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕЖИМЫ 397

 

соразмерное равенство. Для того чтобы равенство понималось как воз­вышающая ценность, соответствующая такому назначению максима такова: равным — равное (The same to sames), иными словами, каж­дому — по его заслугам, способностям или таланту. [...]

Сформулированное выше нормативное определение гласило: Демо­кратия должна представлять собой селективную полиархию. Его можно теперь дополнить следующим определением: Демократия должна пред­ставлять собой полиархию по основанию достоинств. Нас может оставить равнодушными довод, что уравнивание неравных талантов не являет собой справедливое, но представляет несправедливое равенст­во. Однако уж вряд ли можно подвергнуть нападкам тот аргумент, что равенство по основанию достоинств (соразмерно компетентности) бла­готворно для общества в целом, тогда как равенство по основанию не­достоинств (неравным — равное положение) есть равенство, выпол­няющее вредную службу, коллективно пагубное равенство. По фор­мулировке Ролза, «социальное и экономическое неравенства должны быть приведены к такому порядку, (а) при котором можно с разумным основанием ожидать, что оба вида неравенства пойдут на пользу каж­дому, и (б) при котором оба они затрагивают положения и должности, открытые для всех». Что ж, если бы все было приведено к такому по­рядку, это была бы достаточно выразительная картина полиархии по ос­нованию достоинств.

Развернутое выше изложение вызовет наряду с прочими и то наре­кание, что на слишком уж абстрактном уровне это изложение парит. Вопрос, который особенно необходимо поставить, чтобы придать аргу­ментации известную конкретность, таков: равенство [по основаниям, применяемым] в соотнесении с кем? А чтобы ответить, я намерен об­ратиться к понятию «референтная группа», точнее, к элите (в исходном значении термина), понятой как референтная группа. Связь здесь та, что термин «элита», выражая идею «достойный избрания», указывает тем самым на референтную группу, и именно ценностную референтую группу. (Заметим, что, как и в случае с «отбором, подбором», термин «элита» оказался лишен ценностного значения только в сфере полити­ки. Когда мы говорим, например, об элитах интеллектуальных, исход­ная коннотация остается.) Стало быть, на вопрос: «равенство в соот­несении с кем? » — можно ответить: в соотнесении с ценностными параметрами элиты. Подразумевается, что конкретные элиты вовсе не состоят из власть имущих (из тех, кто фактически составляет поли­тический класс) и не совпадают с ними. Отнюдь: при подходе, основан-

398 Раздел III. МЕХАНИ3M ФОРМИРОВАНИЯ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

 

ном на использовании референтных групп, конкретные группы нахо­дятся под постоянным пристальным наблюдением; с них снимаются «эталонные данные», формируемые на основе их добродетелей, если — и только если — у них есть добродетели. Мы можем резюми­ровать суть дела так: равенство конкретно вызывает возвышение, цен­ностное продвижение, будучи увязано с «элитой», если [последний] термин толковать в смысле референтной группы, включив его в референтную теорию элит.

Поскольку мы проделали в этой главе немалый путь, воспроизведем нить нашего рассуждения. Когда мы начинаем рассматривать демокра­тию как систему управления, мы сталкиваемся с проблемой контроли­рующих групп и руководства. Один способ отношения к проблеме — признание того, что власть распределена неравномерно, что существу­ют властвующие группы и что они, по всей вероятности, будут сущест­вовать и впредь. Это можно назвать реалистической позицией; и мое возражение по данному поводу состоит не в том, что тут что-либо не так с фактической стороны (empirically), а в том, что такая позиция остав­ляет все как есть. Противоположный способ отношения к проблеме виден на примере антиэлитистской позиции; и здесь мое возражение сводится к тому, что отдельным достижениям полемического свойства в активе антиэлитистской позиции противостоит намного более серьез­ная ущербность ее по части глубины. [...]

Если ориентировать обсуждаемый предмет на перспективу, то уместно поставить вопрос: откуда исходят уже существующие и надви­гающиеся новые угрозы демократии как политической форме? От ка­кого-либо вида «правления меньшинства»? Не думаю. Ибо очевидный факт состоит в том, что все демократические правительства — некото­рые в большей, некоторые в меньшей степени — переживают убыль авторитета (are in less authority) и находятся под натиском непомерного количества требований, которых не в состоянии принять к выполне­нию. Кстати, перегруженность не означает большего объема управле­ния. Хоть первое, может быть, и облегчается вторым, все же одно от­нюдь не обязательно предполагает другое. Итак, мы живем в условиях демократии, постоянно испытывающей затор, находящейся под давле­нием с разных сторон, характеризуемой низкой способностью к управ­лению, т.е. нестойкостью в отношении предъявляемых ей требований и слабой способностью к принятию и осуществлению решений. Для 60—70-х гг. наиболее типичны были нерешительность, недальновид­ность и чрезмерные расходы [...] Не во всем приведенный перечень вы-

Глава 8. ПОЛИТИЧЕСКИЕ РЕЖИМЫ 399

 

зывает непременно неудовлетворенность. Фактически все это убеди­тельно свидетельствует — вопреки противоположным утверждениям перфекционистов, сторонников концепции участия и популистов, — что народ лишен своей власти. Ибо все это подтверждает, до какой сте­пени представительная система связей максимизировала момент от­клика (responsiveness). Однако отклик, отзывчивость — лишь один из элементов представительной системы управления. Правление, которое просто уступает требованиям, просто соглашается, — такое правление оказывается в высшей степени безответственным, не оправдывающим своих ответственных обязательств. Тот, кто представительствует, несет ответственность не только перед кем-то, но и за что-то. Можно в этом смысле сказать, что представительствование по самой своей сути складывается из двух составных элементов: отзывчивости (откли­ка) и самостоятельной ответственности. И чем более системы управле­ния становятся отзывающимися на что-то в ущерб своей ответствен­ности за что-то, тем вероятнее мы окажемся с плохим управлением или вообще без управления. А это опять-таки значит, что, чем дальше мы зашли в отзывчивости, тем сильнее необходимость в самостоятельной ответственности, в чем реально и состоит руководство.

Мы, таким образом, возвращаемся к вопросу, с которого начали, а именно: является ли руководство неотъемлемым элементом демокра­тии? Старая, но ныне с новой энергией высказываемая точка зрения состоит в том, что в руководстве есть нужда лишь постольку, поскольку остается второстепенной роль народа. Этому охотно аплодируют. Если бы, однако, те, кто выступает с изложением такой точки зрения, сами в нее верили, тогда почему бы не заменить руководителей «администра­торами», назначаемыми по жребию? Подождем, пока такая альтерна­тива будет поставлена на испытание, а я тем временем завершу свое резюме.

Осуществляя у себя демократию, определяемую как выборная (elective) полиархия, мы не обращаемся тем самым к налаживанию «хо­рошего» функционирования системы, так как соперничество на выбо­рах не обеспечивает качества результатов, а только демократичность, способа их достижения. Остальное же — то, насколько ценен конеч­ный результат, — зависит от качества (не только от отзывчивости) ру­ководства. Однако, хотя сплошь и рядом признается жизненно важная роль руководства, тем не менее оно получает в теории демократии лишь весьма незначительный статус. Мой поиск вертикального нормативно­го определения представляет собой попытку продвинуться в решении

400 Раздел III. МЕХАНИЗМ ФОРМИРОВАНИЯ И ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ВЛАСТИ

 

данной проблемы. С этой целью я предложил референтную теорию элит и два кратких (shorthand) определения, которые по замыслу долж­ны представлять собой (а) селективную полиархию и (б) полиархию по основанию достоинств (заслуг). Как выразился Джон Стюарт Милль: «Когда нам хочется иметь хорошую школу, мы не сбрасываем со счетов учителя» [...] Многого или немногого стоят данные предложения, в любом случае не уйти от сути проблемы, заключающейся в том, что во­обще теория демократии не спроецировала равенство как ценность на вертикальное измерение. Если бы было вообще возможно свободное от руководства общество, мы могли бы поистине радоваться; в этом от­ношении мы в последнее время славно себя показывали. Ну, а если от­сутствие руководства или безлидерство все-таки отнюдь не выход, тогда наше нынешнее принижение элит или опасения перед ними представ­ляют собой анахронизм, который не дает увидеть стоящие перед нами проблемы и грозящие опасности. Чем больше мы теряем из виду демо­кратию как систему управления, тем больше осложняются наши за­труднения и тем неотступнее они нас одолевают.

Печатается по: Сартори Дж. Вертикальная демократия // Полис. 1993. №2. С. 80—89.

Р.ДАЛЬ

⇐ Предыдущая25262728293031323334Следующая ⇒

Поделиться:

Популярное:

1. А. Можно ли применить теорию потребительского поведения в практической деятельности фирмы?
2. Активность избирателей; неравенство доходов; показатель качества демократии по Р. Далю
3. ВВЕДЕНИЕ В ТЕОРИЮ АВТОМАТИЧЕСКОГО РЕГУЛИРОВАНИЯ
4. Глава 2. Опыты, подтверждающие эту теорию
5. Глава XV. Россия на пути к свободе и демократии: характер общества и его способность к модернизации
6. Гражданская культура. Политические установки и демократии пяти наций
7. Доктрины современной социал-демократии
8. Капитализм против демократии
9. МОДУЛЬ 1 ВВЕДЕНИЕ В ЭКОНОМИЧЕСКУЮ ТЕОРИЮ
10. Новая эра демократии, мира и единства.
11. Общественный выбор в условиях представительной демократии
12. Общественный выбор в условиях прямой демократии