Политический и экономический подъём

Первое двадцатилетие XVI столетия было отмечено экономическим и политическим подъемом России.

Крупных успехов к началу 20-х годов правительство Василия III достигло во внешней политике и также в объединении русских земель. С восточными державами — Турцией и Крымом — установились мирные отношения. В Казани на престоле сидел русский ставленник Шигалей. Дружеские договорные обязательства связывали Россию с северными державами — Данией, Ливонией и Тевтонским орденом. Благожелательности Русского государства искали могущественная Империя и папская курия. Затяжная, но не изнурительная война с Великим княжеством Литовским велась по преимуществу за пределами России. В ее ходе был присоединен Смоленск, а Сигизмунд в начале 20-х годов готовился пойти на перемирие с Россией, будучи занят своими западными делами.

Внутри страны неуклонно развивался объединительный процесс. Ликвидированы были два последних полусамостоя-тельных государства — Псков и Рязань. Великий князь Рязанский Иван Иванович, вероятно, зимой 1520/21 г. был «пойман»[792]. По Герберштейну, события развертывались так:

Иван Иванович Рязанский «призывает к себе татар и насильно овладевает княжеством… которым доселе еще владела его мать»[793]. После этого князь Иван ведет переговоры с Василием III, «чтобы тот позволил ему властвовать так же, как и его предкам, никому не обязанным и свободно управлявшим и владевшим княжеством». Во время переговоров князя Ивана оболгали (что-де он сватает себе дочь крымского царя). Василий III вызвал рязанского князя к себе и с помощью Семена Коробьина заточил его в темницу. Затем была изгнана из Рязани и заключена в монастырь рязанская княгиня, а многие рязанцы «выведены» из княжества[794].

Итак, крымские симпатии князя Ивана, его стремление к утверждению своей самостоятельности в условиях обострения русско-крымских отношений привели к падению Рязанского княжества. Еще в 1518 г. после смерти Василия Стародубского его большое княжество присоединено было к владениям Василия III. Таким образом, на юге страны оставался еще один полунезависимый правитель — Василий Шемячич (в Новгороде-Северском), но дни его были уже сочтены.

Приближался последний час и уделам ближайших родичей Василия III. После смерти Федора Волоцкого (1513 г.) и Семена Калужского (лето 1518 г.) их уделы были ликвидированы. На уделах оставались Юрий Дмитровский, Дмитрий Углицкий и с 1519 г. князь Андрей, послушный воле великого князя.

Около 1520 г. произошло столкновение («брань») детей боярских Козельска и воротынцев с жителями Мезецка: последний принадлежал князю Дмитрию Ивановичу, а Козельск — Василию III (ранее же — князю Семену). Козличи и ворот ынцы пограбили мезчан с санкции державного правителя («по великого князя веленью»). Чем кончилось разбирательство спора, остается неизвестным[795]. Но распря, очевидно, вызвала явное неудовольствие со стороны углиц-кого князя. Об этом свидетельствует отрывок «речей», которые должен был говорить князю Дмитрию Шигона Поджо-гин от имени Василия III. В нем содержались упреки по адресу князя «в козельских дёлех». Речь, очевидно, идет о столкновении козличей с мезчанами. Но кроме того, «речи» содержали недвусмысленное требование подчиниться воле монарха, чтобы «который наш недруг (т. е. Сигизмунд или Мухаммед-Гирей. — А. 3.) тому [раздору] не радовался»[796].

Подействовало ли предупреждение Василия III или нет, сказать трудно. 14 февраля 1521 г. князь Дмитрий Иванович скончался[797]. Несмотря на просьбы угличан захоронить князя в Угличе, Василий III распорядился доставить тело покойного в Москву, и 23 февраля его положили в Архангельском соборе вместе с другими родичами и предками великого князя. Незадолго до своей смерти князь Дмитрий составил завещание. В нем было сказано и о вкладах в монастыри, и о судьбе драгоценностей, но о том, кто наследует княжение, он ничего не написал[798]. Возможно, он не предполагал так скоро умереть и мог рассчитывать, что еще вступит в брак и у него появится наследник. Этого не случилось, и Углицкий удел вошел в состав великокняжеской территории.

Впрочем, на Углицкий удел могли найтись еще претенденты. В 1492 г. был «пойман» князь Андрей Васильевич Углицкий со своими сыновьями Иваном и Дмитрием. Сам князь Андрей умер еще в 1494 г., а его дети находились в заточении долгие годы. Сначала братья «скованы» сидели в тюрьме в Переяславле (во всяком случае с 27 мая 1508 по 8 мая 1514 г.), где над ними был учинен строгий надзор. Затем их перевели на Вологду в Спасо-Прилуцкий монастырь. Здесь 19 мая 1523 г. умер князь Иван[799]. Позднее он был причислен к лику святых[800]. Его брат прожил дольше: только в конце 1540 г. с него приказано было снять оковы. Когда он умер, неизвестно. Дочери князя Андрея были замужем: одна — за князем А. Д. Курбским, другая — за князем И. С. Кубенским.

Но один серьезный противник у великого князя все еще оставался. Это был его брат Юрий Иванович Дмитровский. Сокрушение или подчинение его великокняжеской власти оставалось реальной политической задачей Василия III.

Десятилетие с 1510 по 1520 г. было временем не только политических успехов, но и экономического подъема. Войны в это время не были изнурительными. Не страдала страна и от опустошительных голодовок, пожаров и эпидемий. После мора 1511/12 г., когда «многие с голоду мерли», недород посетил Русскую землю только осенью 1516 г.[801]Много дождей выпало летом 1518 г. Тогда же сгорело 50 дворов на Торговой стороне Новгорода. В 1518/19 г. выгорела Руса[802]. 17 мая (на Вознесение) 1520 г. был пожар в Нижнем Новгороде, а в сентябре погорело Запсковье[803].

Все это в условиях средневековой действительности, конечно, было событиями «рядовыми», а не чрезвычайными, которые не оказали существенного влияния на жизнь населения страны в целом.

В первой трети XVI в. интенсивно протекало развитие товарно-денежных отношений и рост городов. В России тогда было не менее 150–160 городов. Преодоление политической разобщенности между землями сказывалось благотворно на развитии городской жизни и складывании торговых связей между различными районами страны. В города устремлялась масса сельского населения, причем «всяк ленится учитися художеству, вси бегают рукоделиа, вси щапят торговании, вси поношают земледелием», — с преувеличением писал митрополит Даниил, отмечая характерные черты своего времени[804].

Василий III, по словам Герберштейна, докончил «то, что начал его отец, а именно отнял у всех князей и других властелинов их города и укрепления» и. П. П. Смирнов полагал, что речь шла о ликвидации своеземческих городов, переводе их на положение государевых[805]. Таково, по его мнению, содержание «указа о слободах» Ивана III и Василия III, который упоминал Иван Грозный в 1550 г. («да у монастырей, и у князей, и у бояр слободы… възрите в дедовы и в батьковы в уставные книги, каков указ слободам»)[806].

До нас дошло неясное сведение 1523 г., что Василий III в Новгороде организовал «гильдию» носильщиков и поэтому наполовину увеличил плату за их работу[807]. И в данном случае речь идет о покровительственной политике по отношению к горожанам.

Современники, писавшие о России первой трети XVI в., единодушно отмечают наличие в ней крупных городов. Герберштейн сообщает, что в Москве насчитывалось 41 500 дворов. К середине XVI в. в ней жило не менее 100 тыс. человек[808]. По Меховскому, в 20-е годы XVI в. Москва была «вдвое больше тосканской Флоренции и вдвое больше, чем Прага в Богемии»[809]. Тогда же Иоанн Фабр писал, что «город Москва вдвое больше Кёльна. Почти равную с Москвой величину имеют города Владимир, Псков, Новгород, Смоленск и Тверь… Прочие города, коих находится бесчисленное множество, не столь знамениты»[810].

В Новгороде к середине XVI в. было 26 тыс. жителей. По словам Меховского, он «намного больше, чем Рим»[811]. Наличие в Новгороде «невероятного количества… зданий» отмечал П. Иовий[812].

В нашем распоряжении почти нет источников, которые наглядно показали бы экономический рост страны. Наиболее яркое свидетельство подъема страны дает строительство церквей, по преимуществу каменных, о котором подробно говорят русские летописи. Нам уже приходилось упоминать о псковском строительстве, перейдем теперь к Москве и другим городам.

Еще весной 1514 г. перед началом последнего Смоленского похода в Москве заложено было несколько каменных церквей на большом посаде. Это — Благовещение в Воронцове, Благовещение на «Старом Хлынове» (на Ваганькове), Владимира «в Садах» (в позднейшем Старосадском переулке у Солянки), Алексея Человека божия в «девичи монастыре за Черторью», Усекновения главы Иоанна Предтечи «под Бором», за Болотом (на Пятницкой), св. Петра «за Неглинною», Варвары «против Панского двора» на оживленном торговом Варварском крестце (перекрестке) (ее ставили на средства гостя Василия Бобра с братьями — Юрием Урвихвостовым и Федором Вепрем).

Церковь Владимира была заложена не случайно. Василий III считал князя Владимира Святославича (в крещении Василия) своим патроном. В 1515 г. исполнялось 500 лет со дня смерти этого князя, крестившего Русь. В честь знаменательной годовщины великий князь и собирался построить новый храм.

В Кремле в это время сооружалась церковь Афанасия Александрийского у Фроловских ворот на подворье Кириллова монастыря (после приближения митрополита Варлаама и Вассиана Патрикеева, связанных с этим монастырем). «Нарядчиками» этого строительства были гости Юрий Григорьевич Бобынин с братом Алексеем[813].

Афанасий Александрийский известен был своей непримиримой борьбой с ересью. Именно его слово на «ариан» в свое время запрашивал новгородский архиепископ Геннадий у ростовского владыки для его использования в борьбе с еретиками[814]. Само место строительства (Большой посад — торговый центр столицы), его размах и участие купечества говорят об усилении роли Москвы как крупнейшего торгово-ремесленного центра страны. Общее руководство строительными работами осуществлял Алевиз Новый.

Финансировавшие церковное строительство лица принадлежали к цвету московского купечества. Так, Ф. В. Вепрь еще около 1506 г. кредитовал князя Федора Волоцкого, который задолжал ему 300 руб. и драгоценные вещи. Григорий Бобыня (около 1461–1471 гг.) дал в долг князю Юрию Васильевичу Дмитровскому 30 руб., а около 1479 г. — князю Андрею Васильевичу Вологодскому 25 руб. под залог драгоценностей[815]. В доме Алексея Бобынина в 1514 г. останавливалось прибывшее в Москву турецкое посольство[816].

Одновременно производилось строительство и других городских сооружений. В 1514/15 г. делали плотину на Неглинной у Боровицких ворот, в 1515/16 г. копали пруды вокруг Кремля, сооружали плотины, Троицкий мост и Кутафью башню. 5 июня 1519 г. начали копать ров «против Круглой стрельницы» (Кутафьи башни)[817].

Производилась и роспись старых соборов. К 26 августа 1515 г. была закончена роспись Успенского собора (начатая еще в июле 1513 г.), «велми чюдно и всякия лепоты исполнено»[818]. Именно тогда сложился основной сюжетный состав росписи, повторенной в стенописи 1643 г., которая и дошла до нашего времени. Исследователи находят в живописной системе росписи Успенского собора 1513–1515 гг. влияние иосифлянской идеологии. В 1517/18 г. начали расписывать церковь Михаила Архангела в Чудовом монастыре, а в августе 1520 г. — паперть у Благовещения[819].

В Москве церковное строительство не прекращалось до 1521 г. В сентябре 1514 г. завершена была церковь «Всех святых на берегу». Упоминавшаяся уже церковь Усекновения Иоанна Предтечи освящена была 29 августа 1515 г. На празднестве освящения церкви Благовещения в Воронцове 29 ноября 1515 г. присутствовал сам Василий III с Соломонией. В том же году надстроена была церковь Рождества богородицы на великокняжеском дворе в Кремле (нижняя церковь получила тогда название Воскресение Лазаря)[820].

Две из заложенных в 1514 г. церквей освящены были в 1516 г.: 3 февраля Владимира «в Садах» и 31 июля Благовещения на «Старом Хлынове». Тогда же освящена была и Рождественская церковь. В том же 1516 г. заложены были каменная церковь Введение Богородицы «за Панским двором», т. е. на Лубянке (2 июня, освящена 5 ноября), Леонтия Ростовского «за Неглинной» и Успение богородицы (крутицким владыкой Досифеем). В 1517 г. освящена была церковь св. Петра «за Неглинной»[821].

На следующий год 12 сентября была освящена церковь Леонтия Ростовского и 21 ноября Введения на Сретенке, построенная псковичами-переведенцами. 2 мая освящена церковь св. Афанасия[822]. 10 августа на месте разобранной старой церкви Вознесения заложена каменная в кремлевском Вознесенском монастыре (у Чудова) великой княгини[823]. 11 мая 1519 г. заложена каменная церковь Ильи «за Торгом». Ставил ее «от простых людей нехто именем Клим, а прозвище Мужило». В 1520 г. освящена была церковь Ильи (2 сентября), а в 1521 г. — Вознесенская церковь в Кремле[824].

Строили не только в Москве, но и в других городах. Еще в 1513 г. после крымского набега на Рязань построена каменная церковь Николая Зарайского на южных рубежах страны (Зарайск)[825]. По распоряжению митрополита Варлаама Корнилий Комельский (близкий к Кирилло-Белозерскому монастырю) в 1514/15 г. строит большую Введенскую церковь, а затем церковь Антония Египетского с трапезной[826]. В 1515/16 г. завершается постройка Успенского собора в Ярославле, начавшаяся еще в 1506 г.[827]12 сентября 1518 г. освящали новосозданную церковь Рождества Иоанна Святого в Переяславском Горицком монастыре[828]. Тогда же построен Покровский собор Суздальского Покровского монастыря[829]. Возможно, что около этого времени перестроен Успенский Ростовский собор[830]. Под Можайском, куда часто ездил Василий III «на потеху», архимандритом Лужицкого монастыря Макарием (будущим митрополитом) был выстроен каменный храм по канонам московской архитектурной школы[831].

Строились не только храмы. После того как была возведена церковь Богоявления в мае 1506 г., Иосиф Волоцкий «обложил» в своем монастыре каменную трапезную. Весной 1511 г. была построена подобная трапезная и в Пафнутьеве монастыре. В ноябре 1519 г. была закончена трапезная палата с храмом Введения в Кирилло-Белозерском монастыре[832].

Не отставали в строительстве от великого князя и его удельные братья. Юрий Дмитровский между 1509–1523 гг. отстроил большой собор в Дмитрове, формы которого находились под несомненным влиянием Архангельского собора в Кремле[833]. По некоторым сведениям, князем Дмитрием Ивановиче»! Жилкой была сооружена каменная Алексеевская церковь в одноименном монастыре на Угличе[834].

Продолжалось строительство и в Новгородской земле. Организаторами его здесь выступали московские гости, купцы и старосты. Под 1515/16 г. Новгородский летописец сообщал:

«В то же лето не во многие гости московские и купци новгородцкия и старасты, вси гражане христолюбивые люди, многие церкви каменные в Великом Новегороде, и по посаду, и по манастырям создаша, а иные старые починиша и обелиша известию»[835].

В 1515 г. в Хутынском монастыре был построен величественный Преображенский собор — самая крупная после Софийского собора постройка в Новгороде[836]. В августе того же 1515 г. в Тихвине освящена была церковь Успения богородицы, построенная неким «фрязином» при «нарядчике» Дмитрии Сыркове[837]. Обе церкви, построенные по повелению Василия III, по своей архитектуре тяготели к формам московского Успенского собора. Дмитрий Иванович Сырков — видный московский гость. Еще в 1508 г. его отец поставил церковь Жен Мироносиц на Торговой стороне Новгорода, заложенную в 1506 г.[838]Деятельность самого Д. Сыркова особенно развернулась в 20—30-е годы XVI в.

В первой половине XVI в. складываются династии крупных купцов в Москве и Новгороде. К их числу кроме Сырковых принадлежали Хозниковы, Таракановы и др.

Семен Андреевич Хозников вел торговые операции с Крымом еще в 80—90-х годах XV в. В Крыму он и умер в начале 20-х годов XVI в.[839]Алексей Хозников в 1533 г. в Москве был городничим[840].

Больше известно о деятельности Таракановых. 21 ноября 1519 г. на Торговой стороне Новгорода освящена церковь св. Климента, которая «падеся» еще в 1516/17 г. Строил ее московский гость Василий Никитич Тараканов[841]. Таракановы были энергичными проводниками торговой политики Москвы в Новгороде. Еще до 1495 г. в Деревской пятине был «испомещен» Митя (Никита) Тараканов, которому дал «поместье князь велики против его земель московских». Землями в Новгороде владел и староста купеческий (в 1502 г.) Владимир Тараканов[842]. Когда осенью 1518 г. Василий III узнал, что в Новгороде наместники судят «по мзде» (за взятки), то им было указано дворецкому Ивану Константиновичу Сабурову и дьякам выбрать «с улицы» 48 человек «лучших людей» и привести их к присяге («целованью»). Отныне с наместниками должны были судить «староста купеческий» Василий Никитич Тараканов и четыре целовальника (мы бы сказали — присяжных) из 48 человек, менявшиеся ежемесячно[843]. В 1524 г. он давал «поминки» турецкому послу, т. е. был связан с восточной торговлей. В конце 1531 г. он, как купеческий староста (вместе с Д. И. Сырковым), участвовал в подписании новгородско-ливонского договора[844]. Его брат Владимир упоминается в 1517/18 г. в качестве «послуха» в купчей поземельной грамоте Переяславского уезда. В 1529 г. он был душеприказчиком дьяка Алексея Лукина[845]. Торговыми людьми были и другие Таракановы. Так, в 1530 г. Филипп Тараканов вел деловые сношения с литовскими купцами[846]. Землевладельцем на Двине в 1525–1527 гг. был Никита Федорович Тараканов с детьми Семеном, Прокофием, Панфилом и племянником Гаврилой Никифоровым[847].

Василий Тараканов был настолько известной фигурой, что его имя, прозвище и фамилия надолго задержались в народной памяти. «Гость-заморянин» Таракашка (иногда Василий Таракан) в былине о Василии Окуловиче выступает верным сподвижником Василия Окуловича, доставляя ему прекрасную Саламаниду, жену мудрого царя Саламана[848].

В первой трети XVI в. закладываются основы могущества крупнейшей купеческой фамилии Строгановых. Анике Строганову Василий III в 1516–1517 гг. повелел владеть Вычегодским усольем. По другим сведениям, Аника был первым, кто завей в 1515 г. в Соли Вычегодской соляной промысел[849]. К середине XVI в. ему принадлежало до половины посадской земли в Сольвычегодске.

Покровительственная политика Василия III по отношению к купечеству и промышленным людям несомненна. В 1530 г. он дал жалованную грамоту солеварам Новой Соли (Русы) Деревской пятины. Наумка Кобель Савин сын «с товарищи», нашедшие соляные ключи на Двине, получили в 1524 г. от великого князя льготную грамоту, на 10 лет освобождающую их от уплаты всяких государевых податей[850].

Савины, Кобелевы, Амосовы и Прощелыкины, происходившие из среды северного крестьянства, уже в первой трети XVI в. становятся зажиточными людьми, обладавшими крупными промыслами и землями[851].

К 1530 г. относится первое упоминание о соляных промыслах в Неноксе (на Двине). К середине XVI в. тут работало уже не менее 22 варниц. С 10-х годов XVI в. появляются сведения о покупке сначала земель, а затем варниц в Неноксе братьями Яковом, Михаилом и Григорием Ивановичами Кологривовыми, ставшими основателями крупной промышленной семьи в Неноксе[852].

Во время правления Василия III бурно развивались и крепли торговые связи России с восточными и западными державами. Особенно значительное место во внешнеторговом балансе страны имела торговля с Турцией, Ногаями, Крымом и Казанью. Основными партнерами России в восточной торговле были Астрахань и Казань, лежавшие на старинном Волжском торговом пути. Торговым значением Волжского пути объясняется во многом и настойчивое стремление Василия III подчинить своему влиянию Казань. В восточные страны шли не только продукты промыслов (пушнина, мед, воск), но и предметы вооружения, кожа, железные и деревянные изделия. По свидетельству Герберштейна, кроме мехов и кожи, в «Татарию» вывозились седла, уздечки, тоторы, иглы, зеркала, одежда, тайком от властей оружие. К этому списку Иовий добавляет еще «шерстяные рубашки и серебряную монету»[853]. Из восточных стран поступали хлопчатобумажные и шелковые ткани, пряности, скот. Торговые люди приезжали в Москву не только в составе посольств[854], но и самостоятельно. Торговля восточных купцов не ограничивалась столицей Русского государства. Турецкие купцы еще в 1515 г. заезжали и в Новгород. Торговали они и в Холопьем городке. Так, в 1525 г. из Крыма двое купцов привезли в Москву для продажи 300 аршин тафты и 10 зуфей[855]. Осенью 1527 г. «из Ногаев» на Русь пригнали 20 тыс. коней, в 1529/30 г. — 80, в 1530/31 г. — 30, а в 1533/34 г. — 50 тыс.[856]

Из стран Восточной и Западной Европы наиболее оживленными были торговые связи с Польшей и Литвой. На Русь шли медь из Кракова, а также ткани. Общая доля России в торговле Польши и Литвы занимала от 30 до 50 % стоимости товаров[857]. Из России в Европу поступали главным образом меха, пенька, лен, воск, мед, кожи. Торговля с немецкими и прибалтийскими городами, а также со Швецией ограничивалась Новгородом. Отсюда на Русь шли сера, свинец, олово, медь, серебро[858]. В начале 20-х годов торговали московским мехом в Пруссии[859].

Правительство Василия III не только содействовало развитию местного купечества и промыслового люда. Оно охотно приглашало из-за рубежа строителей (архитекторов) и мастеров разной квалификации, стараясь использовать зарубежный опыт для подъема экономики страны. Среди них были строители деревянной крепости в Дорогобуже в 1509 г. «фрязины» Варфоломей и Мастробан. В том же году на проезд по русской территории была послана опасная грамота некоему «фрязину» Петру Пушечникову[860]. Выдающимися архитекторами и градостроителями были Алевиз Новый, Петр Фрязин и Бон Фрязин.

Немецкие пушкари (в том числе и некий Николай с Рейна) принимали участие в обороне Москвы во время набега Мухаммед-Гирея в 1521 г., а пушкарь Иоанн Иордан успешно командовал в том же году артиллерией в осажденной крымцами Рязани[861].

Сигизмунд Герберштейн писал, что Василий III «имеет пушечных литейщиков, немцев и итальянцев, которые кроме пищалей и воинских орудий льют также железные ядра». В самой столице Русского государства, по словам Павла Иовия, было «много медных пушек, вылитых искусством итальянских мастеров и поставленных на колеса»[862]. Николай Немчин слил в 1533 г. «колокол большой благо-вестник, а в нем тысяща пудов»[863].

В наемном пешем войске Василия III, как утверждал Герберштейн, было до 1500 литовцев и «всякого сброда». Наемники — немцы и литовцы участвовали в походе русских войск на Казань в 1524 г.[864]Еще в 1507 г. датский король Иоанн отправил в Россию корабль с военным снаряжением и мастерами-пушечниками из Шотландии[865].

В 1521 г. Василий III предусмотрительно писал Христиерну II Датскому:

«Которые будут у тебя мастеры в твоей земле, фрязове архитектоны и зеньядуры и которые мастеры горазди каменного дела делати, и литцы, которые бы умели лити пушки и пищали, и ты б тех мастеров к нам прислал»[866].

Были на Руси и знающие иноземцы-лекари. Один из них, Николай Булев, пользовался особым вниманием великого князя[867]. В 1508 г. с Михаилом Глинским в Москву попали лекарь Феофил с братом, которые лечили многих детей боярских. Впрочем, для лечения ослепшего брата князя Михаила Глинского Василия в 1509 г. в Москву из Крыма должны были отпустить какого-то «великого лекаря»[868]. Врач грек Марко жил некоторое время в Москве в 10—20-х годах XVI в.[869]

Свидетельством бурного экономического подъема страны, освоения новых земель и роста народонаселения была Энергичная монастырская колонизация, проходившая в первой трети XVI в.[870]

Как известно, Василий III основал неподалеку от Переяславля Новую (Александрову) слободу, которая стала его резиденцией во время частых поездок «на потеху» и по монастырям. Неподалеку от Переяславля 15 июля 1508 г. произошло освящение Троицкой церкви, положившей начало Данилову монастырю[871]. Этот монастырь стал одним из наиболее любимых великим князем. Его основатель Даниил (1460–1540 гг.) происходил из семьи мелких землевладельцев Протасьевых, был постриженником близкого к великим князьям Пафнутьева Боровского монастыря. Тесные связи с великокняжескими фаворитами Иваном и Василием Андреевичами Челядниными позволили Даниилу добиться расположения Василия III, который неоднократно бывал в монастыре (в сентябре 1510 г., летом 1523 г., осенью 1528 г.) и щедро жаловал его льготными грамотами (грамоты 1525, 1526 гг.). Даниил же был крестным отцом обоих сыновей великого князя — Ивана и Юрия.

Многолетняя борьба за Смоленск, вызвавшая необходимость укрепить западные рубежи страны, была одной из причин, стимулировавших деятельность Герасима Болдин-ского (умер в 1554 г.). Ученик Даниила Герасим в 1528 г. в 15 км от Дорогобужа основывает Болдинский Троицкий монастырь. Герасим наряду с этим создает еще три монастырька небольших: Усекновения Иоанна Предтечи вблизи Вязьмы, Богородицкий Введенский в Брынском лесу на реке Жиздре, Рождественский Богородицкий в Сверковых лугах (в 36 км от Дорогобужа)[872].

В самом Смоленске сразу после присоединения к России в 1515 г. создается Вознесенский женский монастырь[873].

На западе от Москвы находился Старицкий удел. Здесь в начале XVI в. (после 1514 г.) князем Андреем Ивановичем в самом городе Старице основан Успенский Богородицкий монастырь[874].

На южных рубежах страны возникло несколько монастырей, главным образом во владениях служилых князей. Так, полагают, что в 1525 г. князь Иван Васильевич Белевский создал Спасо-Преображенский монастырь в Белеве. В 1515 г. старцем Давыдом (умер в 1520 г.) основана была Вознесенская пустынь в 25 км к северу-востоку от Серпухова. В первой половине XVI в. на реке Жиздре в 9 км к юго-западу от Перемышля старцем Феогностом Шаровкой (умер в 1545 г.) при содействии князя А. И. Воротынского основывается Шаровкин монастырь, ставший вотчинным монастырем князей Воротынских[875]. Неясно время возникновения Троицкого Лютикова монастыря, находившегося в 6 км к северу от Перемышля. Одним из его основателей был князь В. И. Воротынский (умер в 1553 г.)[876]. Еще до 1558 г. князья Александр и Михаил Ивановичи Одоевские создают в 2 км от Одоева Анастасов монастырь. В 8 км к юго-западу от Трубчевска одним из князей Трубецких создан Челнский монастырь[877].

Основная группа рязанских монастырей, очевидно, возникла еще до XVI в. Но в декабре 1506 г. княгиня Аграфена Рязанская дала землю в Покровскую пустынь (в 15 км от Рязани). Этот вклад связывается с созданием пустыни[878]. В 1514 г. после пожара отстроен заново основанный еще в XV в. Духов монастырь в Рязани.

В 3 км к северо-западу от Калуги в княжестве Семена Ивановича возникла Лаврентьева пустынь, на месте которой похоронен юродивый Лаврентий, умерший в 1515 г.[879]

Южные и юго-западные монастыри располагались по преимуществу или в городах, или в непосредственной близи от них. Обстановка постоянных набегов крымцев и войн с Великим княжеством Литовским заставляла задумываться о безопасности населения монастырей. А обеспечить ее тогда могли только крепкие городские стены.

Наиболее интенсивно заселялся русский Север. Именно здесь осваивались необжитые ранее территории.

На северо-западе страны протекала деятельность Нила Столбенского (умер в 1554 г.). Сам Нил — новгородский крестьянин из Жабенского погоста Деревской пятины, по-стриженник Псковского Савво-Крыпецкого монастыря. В 1515 г. он основал Серемскую пустынь, а затем в 1527 г. в 25 км к северо-востоку от нее Столбенскую (на Столбенском острове озера Селигер в 8 км к северу от Осташкова)[880]. Другой крестьянин, Никандр, из села Виделибья Псковского уезда (умер в 1584 г.), постриженник того же монастыря, основал Благовещенскую пустынь в 20 км к северо-западу от Порхова[881].

Осваивались монахами районы Ладожского и Онежского озер. Из среды мелких землевладельцев села Мандеры, на реке Ояти, происходил инок Александр, получивший впоследствии прозвище Свирского (умер в 1533 г.). Постригшись в Варлаамском монастыре, он еще в конце XV в. основал на реке Свири Троицкий монастырь (в 36 км от Олонца), а в 1506 г. рядом с ним — Спасский монастырь для погребения монахов[882]. Учениками Александра основаны: Макарием — Оредежская пустынь в 110 км от Новгорода, Никифором, крестьянином Важинского погоста, — Важе-озерская в 62 км от Олонца на Важе озере[883], Афанасием — Сяндомская пустынь в 22 км от Олонца. Неподалеку от них Адриан (в миру помещик Андрей Завалишин, убит в 1550 г.), также ученик Александра, основал в начале XVI в. Андрусовскую пустынь в 22 км к западу от Олонца[884].

Сын новгородского посадника Иван Климентьев, занимавшийся торговлей солью, в 1520 г. на одном из островов Онежского озера основал Климецкий монастырь. Около 1515 г. в 4 км от Тихвина основан Николаевский Беседный монастырь. Большой Тихвинский монастырь основан был еще до 1515 г.[885]

Холоп одного из новгородских бояр Андрей, родом из деревни Кехта Двинского края, постригся на реке Кене в Пахомиевской пустыни (Каргопольский уезд) под именем Антония. В 1513 г. он заложил на Шелони, в 194 км к юго-востоку от Онеги, Николаевский монастырь, а затем в 1519 или 1520 г. — в дальнейшем знаменитый Антониев Сийский монастырь в 78 км от Холмогор на реке Сии[886]. Еще до 1547 г. существовал у Каргополя Спасо-Преображенский монастырь [887].

В связи с колонизацией Севера и миссионерской деятельностью новгородского архиепископа Макария находится создание церквей и монастырей на Кольском полуострове среди лопарей. Так, считается, что Трифон (новгородец по происхождению) на реке Печенге на Мурманском берегу Кольского полуострова в 1533 г. основал Печенгский Троицкий монастырь[888]. По А. А. Савичу, между 1528–1550 гг. в городе Коле Феодорит основал Усть-Кольский Троицкий монастырь. А. И. Андреев считает, что Трифон и Феодорит действовали одновременно и основали около 60-х годов XVI в. Троицкий монастырь на Печенге (который после 1590 г. переведен на новое место — в Колу). По его мнению, в 30—40-х годах XVI в. основан его предшественник — Никольский монастырь на Печенге[889].

Значительная группа монастырей создана была в Вологодском крае. Центром, откуда происходил процесс монастырской колонизации, стал Кирилло-Белозерский монастырь. В нем еще в конце XV в. постригся дьяк великой княгини Марии Ярославны (вдовы Василия II) Лукьян со своим племянником Корнилием Крюковым (1455–1537 гг.). Последний долгое время странствовал, получил чин священника от новгородского архиепископа Геннадия и в 1497 г. в Комельском лесу, в б км к югу от Грязовца, основал Кор-нилиев монастырь[890]. В 70 км от монастыря на озере Сурском Корнилий создает в 1505 г. еще одну небольшую пустынь — Спасскую. Корнилий пользовался особым уважением Василия III. Великий князь был в его монастыре зимой 1528/29 г. и выдал в 1528/29 и 1531 гг. льготные грамоты на монастырские владения[891].

В пустыни на озере Сурском (в 26 км к юго-востоку от Любима) Корнилий оставляет своим преемником Геннадия[892].

В 7 км к востоку от Любима при впадении Шерны в 0бнору при Василии III создается Шеренский Успенский монастырь «от татарского збега», т. е. для обороны края от набегов казанских татар. В 65 км северо-западнее Вологды на белозерской дороге, по случаю «явления» богоматери, основывается в 1524 г. Сямский Богородицкий монастырь. В начале XVI в. делается известной источникам Николаевская Мокрая пустынь (в 40 км к востоку от Вологды)[893]. В Вологодском крае в 25 км к северо-востоку от Грязовца и в 25 км от самой Вологды в 1527 г. создается Арсением Арсеньев Комельский монастырь[894]. Арсений происходил из семьи мелких землевладельцев Сахарусовых, издавна служивших московским митрополитам[895]. Сам Арсений постригся в Троицком монастыре, в 1525 г. был назначен игуменом этого монастыря, но в 1527 г. покинул его и основал свой монастырь, на который вскоре (в 1530 г.) исхлопотал у Василия III льготную грамоту[896].

Иноком Покровского Глушицкого монастыря Стефаном (умер в 1542 г.) основывается Николаевский Озерский Комельский монастырь в 5 км к югу от Вологды. Это было при митрополите Данииле и Василии III, т. е. около 1522–1533 гг.[897]

Таковы основные сведения о вологодских монастырях[898]. На Белоозере подвизался ученик Корнилия Комельского Кирилл Белый (умер в 1537 г.). Он в 1517 г. в 30 км к юго-западу от Белоозера на Красном острове Новоозера основал Новоозерский монастырь[899](по А. И. Копаневу, в 1519 г.). Другой Корнилиев ученик, Филипп Ирапский (умер в 1537 г.), в 52 км к северо-западу от Череповца на реке Андоге в начале 20-х годов XVI в. основал Красноборскую пустынь[900]. У истоков той же реки в 50 км к западу от Белозерска возникает Андогская пустынь (по А. И. Копаневу, в середине XVI в.)[901]. В 42 км к юго-западу от Белоозера на Азатском озере возникает Никольский монастырь[902]. Выходец из Корнилиева Комельского монастыря Иродион на соседнем Илоозере основывает Родионову пустынь (после смерти Корнилия в 1537 г.)[903]. В 1524 г. инок Марк Ворона в 12 км от Череповца основывает Успенскую пустынь[904].

В Галичском уезде, затронутом монастырской колонизацией, уже в XV в. также возникло несколько монастырей. Очевидно, при Василии III создан был Преображенский монастырь в Солигаличе. В 1515 г. в 11 км к югу от Солигалича на реке Солде основывается Богородицко-Успенская пустынь. В благодарность за спасение во время казанского набега 1532 г. в Солигаличе основан Макарьево-Успенский монастырь[905].

Севернее, на Сухоно-Двинском пути, при Василии III в 80 км северо-западнее Тотьмы на реке Реже старцем Ефремом создается Спасо-Николаевская пустынь[906]. Обстановкой частых казанских набегов объясняется то, что монастыри юго-восточного края создавались главным образом в городах или рядом с ними, выполняя оборонительные функции[907].

При всей отрывочности сведений о монастырской колонизации в первой трети XVI в. можно сделать заключение, что интенсивность освоения новых земель монастырями (главным образом на севере — в Вологде и Белоозере) свидетельствует о состоянии экономического подъема, который переживала страна.

Процесс монастырской колонизации не был безболезненным. Основатели пустынь и монастырьков захватывали не только пустующую землю, но и угодья черносошных крестьян, что санкционировалось великокняжеской властью. Все это вызывало негодование и сопротивление крестьян. Дело доходило до открытых и весьма серьезных столкновений. Основатель Сийского монастыря Антоний в 1543 г. писал, «что соседние крестьяне чинят старцам всяческие обиды», «пожары-деи от них бывают не один год, а сожгли-деи у них в монастыре четыре церкви»[908].

Несмотря на покровительство, оказываемое монастырской колонизации, земельная политика Василия III была очень осторожной. О его законодательстве (Уложении) по этому вопросу сохранились только отрывочные сведения. Так, в приговоре 11 мая 1551 г. говорилось:

«Исстари по Уложению великого князя Ивана Васильевича всеа Русии и по Уложению великого князя Василья Ивановича всея Русии во Твери, и в Микулине, и в Торшку, и в Оболенску, на Белеозере, на Резани, мимо тех городов людем вотчин не продавати и по душам в монастыри без докладу не давати»[909].

Итак, Уложение Василия III продолжало законодательство его отца. В нем устанавливалась замкнутость землевладельческих корпораций в ряде старинных районов бывшего Тверского и Рязанского княжеств (Тверь, Микулин, Рязань), вотчин князей, издавна служивших Москве (Оболенск), некоторых новгородских волостей (Торжок) и измельчавшего княжеского землевладения (Белоозеро)[910]. В этих районах запрещались и вклады в местные монастыри. Если же в других частях Русского государства

«…напишет хто в духовных и в даных и всяких крепостях, кому будет их вотчины роду, и их роду искун дадут столько, сколко в духовной или в ыных крепостях написано дати искупу, — и те вотчины вотчичем по духовным и по даным крепостям по старине по тому ж указу, как было преж сего при великом князе Василье Ивановиче всеа Русии»[911].

Указ Василия III, следовательно, стимулировал выкуп монастырских вотчин светскими землевладельцами. В этом он как бы шел в русле нестяжательских представлений. Но делал это робко: он предусматривал, что в «крепостях» должны быть специальные оговорки о родичах, которые имели право на выкуп.

Возможно, при Василии III был регламентирован и размер денежных поступлений, шедших монастырям и церкви[912]. Во всяком случае сохранилось несколько его ружных грамот[913]. Судя по приговору 1551 г., при Василии III были ограничены в своих правах распоряжаться землей «служилые князья» в других районах[914]:

⇐ Предыдущая 1 2 345 6 7 8 Следующая ⇒