Классификация экспертных ситуаций.

⇐ ПредыдущаяСтр 8 из 13Следующая ⇒

Вопрос 1. Проблемыпознания, возникающие на дальнейшем и заключительном этапах расследования, ставят нас перед необходимостью исследоватьвопрос оместе эксперта и экспертного мышления в коллективной поисково - познавательной деятельности по раскрытию и расследованию преступлений.

Полагаем, в этой связи для определения места экспертных ППСС в системе следственных ситуаций необходимо определить место самой судебной экспертологии всовременнойсистеме криминалистических знаний. На наш взгляд, по данному вопросу далеко не все еще акценты в научной литературе расставлены до конца.

В своем развитии судебная экспертология претерпелавесьма серьезную эволюцию от одного из разделов криминалистики - криминалистической техники - до самостоятельной области научного знания - общей теории судебной экспертизы. Толчком к возникновению и развитию данной теории, как известно, послужили взгляды П.И. Тарасова - Родионова на двойственную природу криминалистики и Ю.М. Кубицкого - на необходимость изъятия из криминалистики всего, относящегося к криминалистической экспертизе.1

В последовавшуюза этим научную дискуссию, продолжающуюся уже более сорока лет, были вовлечены ученые - криминалисты разных поколений.1

Объективным результатом данной научной дискуссии, на наш взгляд, как раз и стало появление и развитие судебной экспертологии (или общей теории судебной экспертизы), которую Р.С. Белкин, в частности, определял как “науку о закономерностях возникновения и развития судебных экспертиз, процесса экспертного исследования и формирования его результатов; закономерностей, проявляющихся в общности тех методологических и методических основ, на базе которых возможно объединение отдельных видов судебной экспертизы в единую целостную систему с четкой классификацией видов судебной экспертизы как ее элементов”.2

Несмотря на то, что право на существование судебной экспертологии, как самостоятельной науки, признается практически всеми авторами, проблема ее соотношения с частными криминалистическими теориями и другими науками, на наш взгляд, еще долго будет являться предметом научных дискуссий.

Полагаем, значительный спектр дискуссионных вопросов сразу же возникает при анализе и сопоставлении предметов судебной экспертологии и учения о следственных ситуациях, как частной криминалистической теории. На наш взгляд, проблемно-поисковая следственная ситуация, как интегративное начало двух теорий, позволяет в едином концептуальном блоке проблем рассматриватьтакие научные категории как 1) “криминалистическое и экспертное мышление”, 2) “криминалистическая и экспертная версии”; 3) “криминалистическое и экспертное прогнозирование”; 4) “следственная и экспертная ошибки” - относящиеся соответственно к понятийному аппаратукриминалистики и судебной экспертологии. Это, в свою очередь, будет способствовать дальнейшей интеграции двух наук.

Чтоже представляет собой экспертная ППСС и каковы ее основные признаки?

Очевидно, что данный вид следственной ситуации порожден познавательной деятельностью эксперта, поэтому напрямую связан с понятием “экспертное мышление”.

Проблема экспертного мышления, на наш взгляд, в современнойнаучной литературе разработанаявнонедостаточно.

Так, до сих пор нет ясности по таким вопросам, как понятие и структура экспертного мышления, предметность и мотивационные основы как предпосылки формирования экспертного мышления и др. Между тем, представляется очевидным, что, хотя экспертное мышление и является одной из многочисленных форм профессионального мышления, оно имеет свои особенности, связанные с предметом и методами исследования. Отсюда закономерен вопрос: чем же отличается экспертное мышление, например, от криминалистического мышления? Соотношение данных понятий, на наш взгляд, можно с успехом изобразить с помощью кругов Эйлера, частично пересекающихся друг с другом.

В зоне пересечения двух кругов Эйлера, на наш взгляд, как раз и будет находиться поисково - познавательная деятельность эксперта, направленная на разрешениепроблемно - поисковых следственных ситуаций по уголовному делу. Очевидно, что познавательная деятельность судмедэксперта или любого эксперта в гражданском процессе выходит за рамки криминалистического мышления и образует зоны самостоятельного экспертного мышления, так же как познавательная деятельность следователя, оперативного работника или судьи является самостоятельным структурным элементом криминалистического мышления.

В отличие от следователя, оперативного работникаили судьи, познание эксперта направлено только на изучение объектов материального мира, а его поисковая деятельность базируется на опыте (эксперименте), проведенном в соответствии с методическими рекомендациями. Объединяющим началом двух исследуемых видов мышления является оценка результатов познавательной деятельности на основе внутреннего убеждения познающего субъекта. Так же, как следователь (судья) оценивает доказательства по своему внутреннему убеждению, так и эксперт оцениваетсвоиэкспертные выводы с позицииих правильности и единственной возможности. “Внутреннее убеждение эксперта, - как справедливо подчеркивал Р.С. Белкин, - это своеобразное эмоционально - интеллектуальнее состояние эксперта как познающего субъекта, наступающее в итоге всей его деятельности по решению конкретной экспертной з адачи”.1

Объективныеоснования внутреннего убеждения судебного эксперта составляют в своей совокупности систему, элементами которой являются:

I. Профессиональные знания эксперта, в содержание которых входят его мировоззренческие принципы и установки, научные познания, знание им коллективной экспертной практики в данной области, необходимые навыки в применении нужных методов исследования, знание критериев и путей проверки полученных результатов, наконец, личный экспертный опыт.

2. Профессиональные качества эксперта: наблюдательность, внимание, глубина, гибкость, логичность и критичность ума, самостоятельность мышления, способность преодолеть предубеждениеили предвзятость”.2

“С содержательной стороны имеется некоторое различие между внутренним убеждением эксперта, дающего категорическое заключение, и эксперта, формулирующегосвои выводы в вероятней форме. В первом случае - это убежденностьв том, что выводыистинны, однозначны и не, допускают иного толкования. Во втором - убежденность в невозможности по тем или иным причинамдать категорический ответ на поставленный вопрос”.3

В этом, на наш взгляд, принципиальное отличие от внутреннего убеждения следователя, прокурора, судьи, где оценка доказательстви выводы в принимаемых процессуальных решениях осуществляются только в категорической форме.

Для решения экспертных з адач в отличие от криминалистического мышления экспертный мыслительный процесс требует четкого разделения осознаваемых и неосознаваемых, логических и интуитивных компонентов опыта. Если мышление следователя или оперативного работника допускает в процессе установления истины интуитивный опыт, то логический анализ в экспертном мышлении всегда базируется на объективно установленных фактах. “Интуитивный опыт в экспертной деятельностине исключается, как справедливо отмечает В.Л. Попов, - ноон в основном учитывается при постановке альтернативных задач и выборе путейих решения... Опыт и интуиция эксперта могут инициироватьего на углубление и расширение круга подлежащих изучению объектови методов их исследования, но с непременной целью реализовать свои гипотезы, предчувствия, предположения в объективные доказательства”.1

Резюмируя изложенное, можно сделать вывод, что экспертное мышление по своей природе всегда является дискурсивным (или понятийно-логическим). Для подобного способа решения возникающих мыслительных з адач характерноналичие предварительного знанияо ходе решения, о тех факторах, при помощи которых оно может быть осуществлено. Эти знания приобретаются опытом, изучением определенной литературы, инструкций. При дискурсивном мышлении характерным является логическое выделение фактов, а также выводов из определенной заданной совокупности других фактов. Здесь всегдазаранее имеется готовая формула логических действий (алгоритм).1

Несмотря на то, что в основе экспертного познания лежит опыт (эксперимент) и алгоритм опытных действий (разработанная методика экспертного исследования), оно является эвристическим, также как мышление следователя, оперработникаили судьи, т.к. связано с поисковой деятельностью. Эта деятельность основывается, прежде всего, на “...методе аналогии, где в качестве аналога выступают прошлый опыт, обобщенные знания, и методе перебора вариантов. Результативность применения последнего метода тем более высока, чем полнее при переборе вариантов осуществляется мысленное экспериментирование с имеющейся информацией”.2

Эвристическое мышление в качестве обязательного элемента требует выдвижения гипотезы, которая призвана обеспечить дальнейшее развитие общего познавательного процесса. Как известно, различаются научные, частные и рабочие гипотезы. “Научная гипотеза - это предположение о закономерностях развития общества, природыили мышления, т.е. о явлениях, имеющих общий характер. В отличие от научной, частная гипотеза относится к какому-либо одному или нескольким фактам, явлениям, объясняет только их. Рабочая, или временная, гипотеза, касаясь, как и частная, одного фактаили группы фактов, является, в отличие отчастной гипотезыих условным объяснением, носящим временный характер и используемым лишь для дальнейшего исследования”.3

Полагаем, экспертная версия является разновидностью частной гипотезы. Если проблеме следственной версии в криминалистической науке уделено достаточное внимание, то к проблематике экспертных версий ученыестали обращаться лишь в начале 60-х годов.1

Некоторые авторы вообще отрицали существование экспертных версий. Например, А.М. Ларин считал, что “...познавательная деятельность экспертаничем не отличается от всякого иного исследования, производимого в научных и практических целях, а поэтому нет необходимостивыделять экспертную версию как самостоятельное явление”.2

Справедливо критикуя данную позицию, А.Г. Филиппов отмечает, что “...экспертная версия - это не обычное предположение, а гипотеза, которая строится для объяснения специфического круга обстоятельств, специальным субъектом, с облечением результатов проверки в специфическую форму, имеющую специфическое значение для установления истины.3

Р.С. Белкин определяет экспертную версию как “...вид криминалистической версии, формирование которой происходит на основе осмысления экспертом поставленных перед ним задач, изучения относящихся к экспертизе материалов дела и предварительного ознакомления с объектами предстоящего исследования”.4

Соглашаясь в целом с данным определением, следует признать, что не все акценты в нем расставлены правильно. На наш взгляд, экспертная и криминалистическаяверсии являются несовпадающими по объему и содержанию понятиями, т.к. к криминалистическим версиям могут быть отнесены лишь те, которые выдвигаются и проверяются вуголовном судопроизводстве экспертами - криминалистами имеющимися уних криминалистическими средствами. В связи с этим, правильнее было бы именовать такие версии экспертно - криминалистическими.

Очевидно, чтоза рамками криминалистических остаютсявсе экспертные версии, выдвигаемые в гражданском судопроизводстве. Вряд ли, также, на наш взгляд, к криминалистическим могут быть отнесены судебно-медицинские экспертные версии, по методам проверки более близкие к клиническому диагностированию, или судебно - бухгалтерские экспертные версии, способы проверки которых вообще имеют весьма отдаленное отношение к криминалистическим методам иприемам.

На основании изложенного, полагаем, можно определить экспертную версию как обоснованное предположение специального субъекта познавательной деятельности - эксперта, выдвигаемое и проверяемое специальными методами относительно отдельного факта или группы фактов, подлежащих установлению в соответствии с задачами уголовного и гражданского судопроизводства.

Экспертная версия прочно связана со следственной, оперативно - ро-зыскной и судебной версиями. При этом Р.С. Белкин справедливо отмечает, что “...частная следственная или судебная версия, для проверки которой назначена экспертиза, становится общей экспертной версией - она дает предположительное объяснение всему явлению в целом”.1

На наш взгляд, удачным примеромсвязи экспертной и оперативно-розыскной версии является случай, описанный С.С. Самищенко.

“5 июля 1984 г. в лесополосе у г. Шахты Ростовской области был обнаружен полусгнивший, полумумифицированный и частично скелетированный труп девочки 10-12 лет с множественными повреждениями (все приводимые данные о погибших установлены в результате проведения в последующем судебно-медицинских экспертиз). При повторном осмотре места происшествия и прилегающих к нему участков местности 27 июля 1984 г. в 100 метрах от трупа девочки был обнаружен труп женщины 30-35 лет, также с множественными повреждениями. Личности убитых были неизвестны.

В ходе второго осмотра руководством уголовного розыска Ростовской области была высказана версия о том, что убитые могут быть мать и дочь. Однако в ходе судебно-медицинских экспертиз трупов была установлена разная давность наступления смерти погибших. А именно: эксперты сочли, что смерть девочки наступила раньше, чем смерть женщины. Различия сроков наступления смерти протяженностью в месяц практически исключили указанную версию о гибели матери и дочери.

В сентябре того же года в Ростов-на-Дону прибыла бригада Главного управления уголовного розыска МВД СССР для оказания помощи в работе по конкретным убийствам, совершенным не территории Ростовской области. В составе бригады был специалист в области судебной медицины. В ходе работы по делу специалист познакомился с отброшенной версией о погибших матери и дочери.

После изучения судебно-медицинских заключений, протоколов осмотров мест происшествия и других материалов было выдвинуто предположение о том, что информация о разнице в сроках наступления смерти недостаточно хорошо обоснована. В ходе дискуссии специалиста из бригады Главного управления уголовного розыска с судебными медиками, исследовавшими трупы, ее участники сошлись во мнении, что при определенных условиях воздействия внешней среды на трупы взрослой женщины и девочки посмертные изменения на них могли развиться за один и тот же период времени. Фактически был сделан вывод о том, что они могли быть убиты в один и тот же день. Надо было подкрепить эту версию. Для этого было решено провести морфологическое сравнение черепов предполагаемой матери и дочери, с целью обнаруженияих сходства. Разработанных медико-криминалистических методик такого рода исследований не было, поэтому проведение экспертизы было невозможно, т.к. однимиз обязательных требований к экспертизе является требование о наличии научно-обоснованной методики исследования.

По письменному предложению уголовного розыска было проведено научно-практическое исследование, в ходе которого, с опорой на данные антропологии, анатомии, судебной медицины и теории криминалистической идентификации, черепа указанных трупов сравнивались между собой, а также с десятками других женских черепов, отобранных произвольно из коллекции. Работа показала интересный результат. Сходство исследуемых черепов было значительным, около 60-70% изученных признаков, в той или иной степени, повторялись. При сравнении же исследуемых черепов с посторонними уровень “сходства” едва достигал 10-15%. Разница была очевидной.

Сходство двух черепов может быть обусловлено или генетическим родством погибших или случайностью. Но уровень случайного совпадения по исследованным признакам был приблизительно определен и составил 10-15%. Следовательно, сходство исследуемых объектов генетически обусловлено. По результатам исследования была оформлена подробная справка, в ней был сделан вывод о том, что погибшие могли быть матерью и дочерью.

Вооружившись хорошо обоснованной версией, оперативные работники провели большую работу, начав с учетов пропавших без вести лиц, но нигде на учете пропавших матери и дочери не состояло. Предприняв дополнительные меры, оперативники, наконец, установили, что это были мать и дочь Петросян, пропавшие в мае 1984 года. То, что исследовались именно их трупы, было доказано в последующем судебно-медицинской и криминалистической экспертизами, а затем полностью подтвердилось в суде”.1

В приведенном примере можно проследить, как неправильно сделанный первоначальный вывод эксперта инициировал оперативно - розыскную ППСС. И, напротив, тщательная проверка экспертной версии вернула к жизни отброшенную ранее оперативно-розыскную версию, что, в конечном итоге, и привело к удачному разрешению как экспертной, так и оперативно-розыскной проблемно-поисковой ситуаций.

На основании изложенного, полагаем, экспертную ППСС можно определить как тип следственной ситуации, порождаемой мыслительной деятельностью специального познающего субъекта - эксперта, который путем выдвижения и проверки экспертных версий исследует объекты материального мира, решая при этом задачу установления истины в уголовном судопроизводстве.

Вопрос 2. В этой связи уместно сказать о проблеме производства т.н. ситуалогической экспертизы. Термин “ситуалогическая экспертиза” появился в следственно-судебной и экспертной практике сравнительно недавно. Одним из его разработчиков является Г.Л. Грановский, 1 научное обоснование применимостиэтого метода в раскрытии и расследовании преступлений в той или иной мере давали такие известные криминалисты, как Р.С. Белкин, В.Я. Колдин, В.С. Митричев2 и др.

По мнению авторов, “...по своему методологическому содержанию ситуалогическая экспертиза в наибольшей степени близка к разновидности трасологической экспертизы, решающей вопросы определениямеханизма следообразования. Общим объектом ситуалогической экспертизы является событие, происшествие, а непосредственным объектом - место, где оно произошло. Структура предмета ситуалогической экспертизы в гораздо большей мере соответствует структуре предмета доказывания, чем структура предмета любой другой экспертизы. Ситуалогическая экспертиза может проводиться группой экспертов под руководством трасолога”.3

Позиция авторов, обосновывающих необходимость выделения с амостоятельной ситуалогической экспертизы, на наш взгляд, вызывает ряд возражений.

Во-первых, существование такой экспертизы значительно принижает роль следователя как руководителя следственно-оперативной группы. И хотя В.Ю. Владимиров подчеркивает, что “... эксперты не вправе давать уголовно-правовую оценку установленныхими обстоятельств дела”; 1 налицо сближение предмета ситуалогической экспертизы и предмета доказывания в таком элементе, как событие преступления, что неизбежно приведет к ограничению процессуальной самостоятельности следователя, как организатора расследования, в том числе и при производстве экспертизы.

Во-вторых, на наш взгляд, нет необходимости выделять ситуационный анализ места происшествия в самостоятельный вид экспертизы еще и потому, что в организационно-тактическом плане при осмотре места происшествия может быть применен “мозговой штурм” или, как его еще называют, метод “коллективной генерации идей”, во время которого под руководством следователя осуществляется коллективная проверка экспертных, оперативно-розыскных' и следственных версий.

Аналогом “мозгового штурма” или метода коллективных экспертных оценок является проведение комплексных и комиссионных экспертиз, в которых роль координатора иинтегратора такжеотводится трасологу, именно егоисследованию, предлагаемому авторами, какситуалогическая экспертиза.2 Это связано с несколькими обстоятельствами:

“1) Трасология несет методологические функции не только по отношению к другим отраслям, криминалистических знаний, но и всех других научных знаний, в предмет которых входит изучение следов.

2) Именно эксперт - трасолог, зная в полной меремеханизм следооб-разования, неоднократно проверяющий свои гипотезы в экспертных экспериментах, может дать профессиональную оценкувсех результатов”.3

Между тем, полагаем, заслуживают внимание предложения отдельных авторов “...рассматривать место происшествия вкачестве одного (вширокомсмысле) следа, своеобразного системного вещественного доказательств.1

Очевидно, таким путем с помощью ситуалогической экспертизы данные авторы предлагают по-новому взглянуть на проблему доказывания с помощью косвенных доказательств, одними из которых является заключение эксперта и вещественное доказательство.

Как известно, доказывание с помощью косвенных доказательств представляет собой замкнутую систему, которая может разрушиться даже в отсутствии одного звена. Исследование места происшествия, как единого следа, означает попытку эксперта взглянуть на механизм следообразования с точки зрения системного подхода. Такой концептуальный подход, на наш взгляд, может быть признан удачным, так как позволяет по-новому взглянуть на роль и место в системе доказывания т.н. “немого свидетеля” - вещественного доказательства, значение которого в отечественномуголовном судопроизводстве традиционно понижено, по сравнению с личными доказательствами.

Как и любая ППСС, экспертная проблемно-поисковая ситуация инициируется постановкою основной проблемы - преодоления информационной неопределенности (1). Данная проблема решается двумя путями - 2, 3; где 2 - сбор информации, включающий в себя выдвижения и проверку экспертных версий; проверку полноты и качества объектов исследования; выбор соответствующей методики экспертного исследования; 3 - экспертное прогнозирование, которое, полагаем, также должно быть включено в структуру экспертной ППСС.

В отличие от криминалистического прогнозирования, которое многоаспектно и имеет более широкий спектр приложения к задачам раскрытия и расследования преступлений; экспертное же прогнозирование более узко, предметно. Содержанием стратегического прогнозирования, на наш взгляд, является определение выполнимости экспертного задания, которое включает в себя проверку полноты и качества объектов исследования, а также выбор методики исследования, соответствующей сложившейся экспертной ситуации. Тактическое прогнозирование, в свою очередь, направлено на предупреждение и преодоление возможных экспертных ошибок.

В криминалистической литературе предлагаются различные определения экспертной ошибки.

Так, Г.Л. Грановский определяет ее как “...выводы эксперта (основные и промежуточные), не соответствующие действительности, а также неправильности в действиях или рассуждениях, отражающих процесс экспертного исследования - в представлениях, суждениях, понятиях”.1

Справедливо критикуя данную точку зрения, Р.С. Белкин отмечает, что “в этом определении отсутствует основной признак, позволяющий отличить экспертную ошибку от заведомо ложного заключения эксперта: ошибка - результат добросовестного заблуждения эксперта, а не заведомо для него неверных рассуждений или действий. Отсюда экспертную ошибку следует определить как не соответствующее объективной действительности суждение эксперта или его действия, не приводящие к цели экспертного исследования, если и искаженное суждение, и неверные действия представляют собой результат добросовестного заблуждения”.2

Представляется более точным определение А.Ю. Краснобаевой, содержащее большее количество признаков, указывающих на природу данного явления. Она определяет экспертную ошибку, как “...неправильное суждение или действие эксперта, объективно выразившееся в нарушении законов логики, уголовно-процессуального закона, последовательности рекомендованных процедур при исследовании объектов, их неправильном применении, не приводящие к достижению поставленной цели (в виде истинного вывода), или бездействия, если они допущены непреднамеренно”.3

По своей природе экспертная ошибка весьмасхожа со следственной. Кроме того, попадая в систему доказательств, экспертная ошибка может перерасти в следственную или судебную, инициируя развитие ППСС соответствующей направленности. Причиной экспертной ошибки может выступать и следственная ошибка в том случае, если исходные для экспертизы данные были ошибочны или исследуемые объекты не имели отношения к делу (например, при неправильном отобрании образцов для сравнительного исследования или выемке), были фальсифицированы и т.п. В этом случае даже при безупречно проведенном экспертном исследовании выводы эксперта окажутся ошибочными, проблемно-поисковая следственная ситуация неизбежно перерастет в экспертную ППСС.

Посвоей природе экспертные ошибки неоднородны и в литературе разделяются на три класса:

“1) ошибки процессуального характера;

2) гносеологические ошибки;

3) деятельностные (операционные) ошибки.

Процессуальные ошибки, когда речь идет о нарушении и несоблюдении экспертом процессуального режима и процедуры экспертного исследования, возникающие, когда эксперт вышел за пределы своей компетенции, затронул вопросы правового характера, дал заключение по вопросам, решение которых не требует специальных пояснений, сделав вывод, обосновав его не по результатам исследования, а по материалам дела”.1

Примером такой ошибки и порожденной ею экспертной ППСС может послужить заключение судебно-медицинской экспертизы, данное экспертом по уголовному делу № 6306.

Обследовав труп гр-на Мельникова, обнаруженного в своей квартире с многочисленными следами ножевых ранений, судмедэксперт в своем заключении сформулировал следующие выводы:

“1. При первичном и повторном исследованиях на предплечьях обеих рук трупа Мельникова обнаружены неглубокие резаные раны (т.н. " насечки" ), повсей вероятности причиненные ножом с односторонней заточкой. Они образовались прижизненно, на что указывают кровоизлияния в проекции этих ран, обнаруженные при секционных и микроскопических исследованиях.

2. Трассы, образованные микрорельефом лезвия, параллельны между собой, расположены в доступном месте, что позволяет предположить, что онимогли быть причинены собственной рукой Мельникова.

3. Смерть Мельникова произошла от потери крови, возникшей вследствие причиненных ему ножевых ранений. Данные экспертного исследования позволяют предположить самоубийство”.2

Как видно из данного примера, эксперт с небольшим практическим стажем совершил грубую процессуальную ошибку, выразившуюся втом, что он вышел за пределы своей компетенции и дал юридическую оценку экспертной ситуации. Действительно, расположение резаных ран на теле потерпевшего в совокупности с оценкой направления действия травмирующего фактора при множественных, а иногда и при одиночных ранах, позволяют решить вопрос о возможности причинения таких ран собственной рукой, что немаловажно при дифференцировании убийств и самоубийств. В своем исследовании эксперт опирался на данные экспертной практики о том, что, действительно, неглубокие резаные раны или " насечки", как правило, свидетельствую о суициде. Однако, выдвигая данную версию, эксперт, даже в вероятностной форме, не вправе давать юридическую оценку ППСС, констатируя самоубийство Мельникова. И, хотя самоубийство, действительно, имело место, а уголовное дело вследствие этого прекращено, следственная ситуация могла получить иное развитие в случаехорошо организованного преступления с инсценировкой самоубийства.

Второй класс изучаемых явлений представляют гносеологические ошибки, которые “...коренятся в сложностяхэкспертного познания. Как известно, познание может быть содержательным и оценочным. Следовательно, и экспертная ошибка может быть допущена при познании сущности, свойств, признаков объектов экспертного исследования, отношений между ними, а также и при оценке результатов содержательного познания, итогов экспертного исследования, их интерпретации. Гносеологические ошибки можно подразделить на логические и фактические (предметные).1 При этом необходимо иметь в виду, что “...логические ошибки - это ошибки, связанные с нарушением в содержательных мыслительных актах законов и правил логики, а также с некорректным применением логических приемов и операций”.2

“Фактические, или предметные ошибки - это искаженное представление об отношениях между предметами объективного мира, при этом ониотносятся к содержанию умозаключения, могут быть замечены и исправлены только тем, кто знаком с самим предметом, о котором идет речь”.3

Данный вид экспертной ошибки часто бывает инициирован самим следователем в результате неправильно сформулированного экспертного задания в постановлении о назначении экспертизы.

Так, расследуяуголовное дело по факту смерти гр-на Фролова, погибшего, каквыяснилось позднее, вследствиенесчастного случая, следователь прокуратуры Центрального района г. Барнаула в описательной части постановления о назначении судебно - медицинской экспертизы допустил следующие оценочные суждения: “...между Фроловым и тремя незнакомыми мужчинами на теплоходе возниклассора”, “...они силой увели Фролова на нижнюю палубу теплохода”, “...поднялись на верхнюю палубу одни, сильно жестикулируя руками”. Оказавшись под впечатлением навязанной следователем версии произошедшего события, судмедэксперт так оценил результаты секционного исследования:

“1)...дырчатый перелом свода черепа возник от удара массивным, тупым предметом со значительной силой... 2) причиной смерти явилась тяжелая открытая травма с разрушением мозга”.

Сосредоточив свое внимание на механизме повреждений, эксперт не доказалих прижизненность, нарушив темсамым логику объективного исследования обстоятельств дела. Как установила комиссионная экспертиза, смерть Фролова наступила от аспирационной асфиксии в результате утопления в воде. Ссора между мужчинами не находилась в причинной связи со случайным падением Фролова с палубы теплохода, а повреждение черепа было причинено в результате столкновения трупа с речным буксиром возле села Шелаболиха, спустя два дня после утопления.1

Приведенный пример наглядно иллюстрирует, как оценочные суждения следователя, по своей сути, являющиеся следственной ошибкой, породили экспертную ошибку, а следственная ситуация - экспертную ППСС. Здесь уместно заметить, что излишняя информированность эксперта о собранных по делу доказательствах столь же вредна, сколь и его недостаточная осведомленность. Поэтому, на наш взгляд, наиболее веским основанием отказа следователя ознакомить эксперта совсеми материалами дела является отсутствие гарантий того, что эксперт удержится врамках объективной оценки экспертной информации. Кроме того, в приведенном примере вызывает замечание использование следователем и экспертом таких нечетких лингвистических переменных, как “сильное”, “массивный”, “значительная сила”. Эти величины требуют уточнения экспериментальным путем и не содержат в себе ценной поисковой информации.

И, наконец, третий класс явлений представляют деятельностные (операционные) экспертные ошибки, которые “...связаны с осуществляемыми экспертом операциями и процедурами с объектами исследования и могут заключаться в нарушении предписанной последовательности этих процедур, в неправильном использовании средств исследования или использовании непригодных средств, в получении некачественного сравнительного материала и т.д.”1

Примером нарушения экспертом предписанной последовательности исследовательских процедур может послужить экспертная ППСС, возникающая при проведении экспертом-криминалистом ЭКЦ ГУВД Алтайского края при проведении технико-криминалистической экспертизы денежных знаков.

Методика проведения данного вида экспертного исследования предписывает жесткую последовательность процедур, состоящую из 3-х этапов:

1) обследование денежных знаков с помощью лампы УФО;

2) оптическое обследование с помощью микроскопа;

3) и, наконец, обследование с помощью химических реактивов (или т.н. “мокрый” процесс).

Эксперт, полагаясьна свой личный и коллективный экспертный опыт, начал обследование денежных знаков на предмет установления способаих подделки сразу с 3-го этапа, который не только не дал ожидаемого результата, но и сделал невозможным исследование объектов процедурами I и 2 этапов, т.к. деньги потеряли свой первоначальный вид и утратили необходимые для экспертизы идентификационные качества. В результате экспертной ошибки было утрачено ценное вещественное доказательство, что в последствие значительно ухудшило следственную ситуацию по уголовному делу. Между тем, следуя принципу рандомизации, можно предположить, что именно I или 2 этапы могли бы способствовать установлению истины в данной экспертной ситуации.

Каковы же самые распространенные на сегодня причины экспертных ошибок?

В литературе называются две группы причин: объективные, т.е. не з ависящие от эксперта как субъекта экспертного исследования, и субъективные - коренящиеся в образе мышления и действиях эксперта.1

По данным исследований, проведенных А.Ю. Краснобаевой, к типичным объективным факторам экспертных ошибок относятся:

1) отсутствие разработанной экспертной методики (в 3 %случаев);

2) несовершенство существующей методики (в 6 % случаев);

3) применение ошибочно рекомендованных методов исследования (2, 8 % случаев);

4) отсутствие полных данных, характеризующих идентификационную сущность признаков (в 6 % случаев);

5) использование неисправных приборов и инструментов приисследовании, либо приборов, не обладающих достаточной разрешающей способностью ( в 67, 2 % случаев);

6) иные факторы (в 12 % случаев).

В качестве типичных субъективных факторов экспертных ошибок выступают:

1 ) профессиональная некомпетентность эксперта (20 %случаев);

2 ) профессиональное упущение эксперта (21, 7 %);

3) дефекты органов чувств (3 %);

4) неординарное психологическое состояние эксперта (6, 8%);

5) характерологические черты личности эксперта(2%);

6) логические дефектыумозаключений эксперта (4, 6 %);

7) дефекты в организации и планировании экспертного исследования (1, 9%).1

Проблема профессиональной некомпетентности экспертов в настоящее время стоитвесьма актуально.

Так, по данным Главного управления кадров и кадровой политики МВД РФ “...из 11, 5 тыс. экспертов 7363 составляют эксперты - криминалисты. Из них 50 % являются “самоучками”, имеющими право производства отдельных видов экспертиз, причем большинство из них находится в районных звеньях, где нет опытных наставников, как в ЭКЦ ГУВД. Ситуация осложняется еще и тем, что криминалистическое обеспечение ОМП составляет по России 42, 3 % от потребности, поэтому только 85% осмотровместа происшествия заканчивается изъятием следов и других вещественных доказательств. Оснащенность новыми техническими средствами, необходимыми для ОМП и проведения традиционных экспертиз, составляет от 10 до 70 % от норм положенности”.1

Полагаем, рассмотрение поисковой деятельности эксперта в контексте проблематики следственных ситуаций вызывает необходимость дополнить перечень субъективных факторов экспертных ошибок еще одним - нарушением требований, предъявляемым к образцам для сравнительного исследования, следователями и дознавателями. Такими требованиями являются:

⇐ Предыдущая 3 4 5 6 789 10 11 12 Следующая ⇒