Механизмы возникновения межгрупповых конфликтов

Вся человеческая история есть история межгрупповых конф­ликтов: политических, национальных, религиозных и пр. Даже представить себе бесконфликтную историю невозможно. Фанта­зия отказывает. Отсюда наш здравый смысл делает вывод, что конфликты неизбежны. Они есть способ развития человечества. Но вот любопытный вопрос: когда конфликтов было больше — в варварскую и жестокую старину или в современном цивилизо­ванном мире? По логике вещей ответ может быть только один: разумеется, в сегодняшнем мире конфликтов должно быть боль­ше. Во-первых, потому, что практически любое нынешнее обще­ство гораздо более разнородно, дифференцированно, чем про­шлое. Социальная структура на основе разделения труда услож­няется, различных социальных групп образуется много больше и, значит, вероятность конфликтов между ними чисто математи­чески должна возрастать. Во-вторых, и, наверное, это — главное, неуклонно растет население Земли, а количество биоресурсов, потребных для нашего существования, ограничено — биосфера не резиновая. Поэтому конкуренция за дефицитные ресурсы не­избежно увеличивается, множа количество конфликтов.

С другой стороны, раз человечество в целом прогрессирует, то вместе с нарастанием количества конфликтов должны отла­живаться, технологизироваться и способы их регуляции. Им, по идее, следует становиться более цивилизованными, рациональ­ными. О степени совершенства методов разрешения конфликтов можно судить по их последствиям. Но странная вещь — если взять наиболее острые межгрупповые конфликты (военные), то по количеству жертв последнее столетие просто не имеет себе равных в истории. Люди с невиданным доселе энтузиазмом ис­требляют друг друга и никак не могут остановиться. И что более всего озадачивает — в этом не видно никакого рационального смысла. Человек ведь существо вроде бы разумное. Почему же такой безумный вид имеет его сегодняшняя история?

Со времен Просвещения (XVII—XVIII вв.) мы привыкли счи­тать, что при благоприятных социальных условиях и соответству­ющем воспитании человек — вполне разумное и доброе суще­ство. Но кто ж тогда несет ответственность за все злодейства истории? Как правило, это некие анонимные «другие» — госу­дарство, тираны, деспоты, тоталитаризм, административно-ко­мандная система, олигархи и т.д. Большинство же людей вполне безгрешны и не отвечают за бесчисленные жертвы репрессий, войн, экономические кризисы, ухудшение экологии и пр. Но тогда, между прочим, выходит, что большинство из нас — этакие взрос­лые несмысленыши, которые просто не ведают, что творят. А всей историей заправляют так называемые «сильные личнос­ти», по большей части злодеи. Вряд ли мы согласимся с такой уничижительной оценкой наших возможностей. Но тогда при­дется признать наличие каких-то скрытых, неочевидных факто­ров, закономерностей, мотивов нашего поведения, которые «под­ливают масло» в огонь социальных конфликтов.

Поиском таких закономерностей в XX в. активно занималась социальная психология. Ей удалось открыть ряд интересных яв­лений межгруппового взаимодействия, с помощью которых су­щественно прояснилась и природа межгрупповых конфликтов. Мы уже говорили о том, что при объединении индивидов в группу их поведение серь­езно меняется. Социальная психология об­наружила множество факторов воздействия группы на индивида, деформирующих его поведение. В их числе:

• социальная фасилитация;

• социальная леность;

• деиндивидуализация;

• групповая поляризация;

• огруппление мышления;

• групповой фаворитизм;

• групповое давление и т.д.

Эти характеристики влияния групп означают следующее.

1 Социальная фасилитация (от англ. facility — легкость, благо­приятные условия) — эффект усиления доминирующих реакций в присутствии других. То есть даже простое присутствие кого-либо другого может повышать энергичность наших действий (в том числе и конфликтных). Так, школьник перед классом выжи­мает из силомера несколько больше, чем в одиночку. Обучение простым навыкам в группе, как правило, идет успешнее и т.д.

2 Но феномен сей неоднозначен. Не случайно в его определе­нии присутствует словосочетание «доминирующая реакция». Это означает, что присутствие других положительно сказывается на решении индивидами простых задач (в которых доминирует пра­вильный ответ). Решение же задач сложных, напротив, затрудня­ется присутствием других людей. Но в любом случае поведение индивида изменяется. 2Социальная леность — тенденция людей уменьшать свои уси­лия, если они объединяются с другими для достижения общей цели, но не отвечают за конечный результат. Экспериментально проверено, что при перетягивании каната участник группы раз­вивает существенно меньше усилий, чем если бы он тянул в оди­ночку. Правда, и здесь есть обратное правило: коллективность усилий не приводит к их ослаблению, если общая цель необык­новенно значима и важна, или, если известно, что индивидуальный результат может быть определен. Только в этих случаях можно
смело утверждать, что «в единстве — сила».

3 Деиндивидуализация — утрата индивидом в групповых ситу­ациях чувства индивидуальности и сдерживающих норм самоконтроля. Обезличенность, анонимность индивида в группе мо­гут «отпускать социальньй тормоза». Чем больше группа, тем сильнее деиндивидуализация и тем вероятнее проявление актов
насилия, вандализма и прочих асоциальных действий.

4 Групповая поляризация — вызванное влиянием группы уси­ление первоначального мнения индивида, склонного принять рискованное или, наоборот, осторожное решение. Групповое обсуждение не усредняет мнений индивидов, а напротив — сме­щает их к одному из возможных полюсов. Если группа людей
изначально настроена, допустим, вложить деньги в какое-либо
рискованное предприятие, то после дискуссии на данную тему это стремление только усилится. Свойство группы поляризовать имеющиеся тенденции может приводить и к усилению агрессив­ных намерений группы.

5 Огруппление мышления — тенденция к единообразию мне­ний в группе, которая часто мешает ей реалистично оценивать противоположную точку зрения.

6 Групповой фаворитизм — предпочтение своей группы и ее членов только по факту принадлежности к ней. Подобная пристрастность выявлена у людей всех возрастов и национальностей. Правда, в культурах коллективистского толка она меньше, чем в культурах индивидуалистического плана.

7 Конформизм как результат группового давления — тенденция
изменять поведение или убеждения в результате реального или
воображаемого воздействия группы. Если нам, к примеру, пред­ложат сравнить длины двух отрезков (один из которых немного короче другого), то в одиночку мы уверенно дадим правильный ответ. А вот если несколько человек вокруг нас будут утверждать

нечто прямо противоположное, мы очень сильно задумаемся, и вероятность того, что наш ответ будет правильным, снизится про­центов на 40 (как это показано в классических экспериментах аме­риканского психолога Соломона Аша). С более сложными и важ­ными идеями мы, быть может, поупрямимся больше, но избежать группового давления вообще, конечно, не сможем в принципе.

Все эти характеристики группового поведения людей подтвер­ждены экспериментально. Следовательно, их обоснование мож­но считать достаточно надежным. Правда, если строго подходить к этой проблеме, надо отметить, что все эти факторы группового влияния экспериментально зафиксированы только для относи­тельно небольших групп. Безоговорочное распространение их на группы большие (нации, классы — с ними-то как эксперименти­ровать? ) уже не может быть стопроцентно надежным. Но в том, что отмеченные факторы в той или иной степени проявляются и на уровне больших социальных групп, трудно сомневаться.

Почему, например, не оправдался популярный в свое время марксистский тезис о том, что передача частных фабрик и заво­дов в общественную собственность приведет к невиданному по­вышению производительности труда? Ведь рабочие станут хозяе­вами и будут трудиться на себя, а не на буржуина-эксплуататора. Это должно повысить их заинтересованность в конечном резуль­тате. Однако все получилось наоборот. И наверное, не в после­днюю очередь потому, что в итогах работы фабрики индивиду­альный вклад отдельного работника совершенно растворяется, он не виден и соответственно не мотивирует рабочего пережи­вать за все предприятие как за свое собственное. А в таких усло­виях, мы знаем, усилия людей уменьшаются. Конечно, это не единственный фактор неудачи марксистской идеи обобществле­ния средств производства, но и он наверняка сыграл свою роль.

Или другой пример. Как не увидеть феноменов «огруппления мышления» и «деиндивидуализации» в фактах массовой поддер­жки тоталитарных политических режимов XX века?

Так что, факторы группового влияния на индивидуальное поведение существуют, и игнорировать их при объяснении соци­альных взаимодействий сегодня уже нельзя. Но какое отноше­ние они имеют к межгрупповым конфликтам? Самое непосред­ственное. Будучи скрытыми, неосознаваемыми напрямую фак­торами нашего поведения, они мешают, как следует рассмотреть и понять истинные причины межгрупповых конфликтов, порождая так называемую межгрупповую враждебность, которая во мно­гих случаях выглядит самопроизвольной, возникающей как бы «на пустом месте». Во многих социально-психологических экс­периментах было выразительно показано, как быстро и легко две группы совершенно миролюбивых, «нормальных» людей превра­щаются в яростно непримиримых соперников, для которых все средства хороши ради победы над конкурентом.

Американский психолог Музафер Шериф в классическом эксперименте разделил 22 незнакомых друг сдругом мальльчика на две группы и отправил их в бойскаутский лагерь порознь, поселив в разных местах. Почти неделю каждая из групп ничего не знала о существовании дру­гой. Сотрудничая в разных совместных делах и играх, каждая группа за это время стала тесно сплоченной. Тогда эксперимен­татор позволил им «обнаружить» друг друга и предложил устро­ить турнир с различными видами соревнований (бейсбол, пере­тягивание каната, поиск кладов и пр.) Все призы доставались победителям. Результат оказался весьма наглядным: мирный ла­герь стал местом «боевых действий». Конфликт начался с про­стой перебранки во время соревнований и постепенно достиг стадии взаимных «набегов» и потасовок. Между ребятами из двух групп не было никаких культурных или экономических разли­чий, все они принадлежали к «приличным» слоям общества, но в тот момент, по признанию М. Шерифа, они напоминали сбори­ще злой и разнузданной шпаны. Причем их никто не провоциро­вал на агрессивные действия: в роли спускового механизма меж­групповой враждебности оказалась сама ситуация конкуренции за ограниченный ресурс, в роли которого выступали медали, ножи и прочая бойскаутская атрибуция.

В этом эксперименте возникшая конфронтация хоть как-то объяснима борьбой за дефицитный ресурс (однако масштабы «призов» и обнаружившейся вражды заведомо несопоставимы). В другом же, не менее знаменитом эксперименте Филиппа Зимбардо, проведенном в 1970 г. на факультете психологии одного из американских университетов, двум группам студентов и делить-то по большому счету было нечего. Но и там дело дошло до же­стокого противоборства.

Ф. Зимбардо всего лишь предложил студентам-добровольцам «поиграть в тюрьму». Его интересовал вопрос: являются ли тюремные зверства порождением соответствующих качеств людей (поро преступников и злобного нрава охранников) или же само заведение, то есть распределение социальных ролей, ожес­точает тюремный персонал?

Отобрав 24 студента, не замеченных ранее в агрессивном или жестоком поведении, экспериментатор по жребию разделил их на «охранников» и «узников». Первым выдал униформу, дубин­ки, свистки и объяснил, как поддерживать дисциплину. Вторых же запер в камеры, облачив в какие-то балахоны, символизирую­щие тюремные одежды. Порядки в этой игровой тюрьме были установлены самые либеральные. В принципе «заключенные» могли делать все, что хотели, кроме одного: они не должны были «сбегать».

Первый день эксперимента прошел вполне мирно и весело — все вживались в свои роли. А дальше начался кошмар. «Охран­ники» и «заключенные», словно позабыв об условности ситуа­ции, начали всерьез выяснять отношения как в самой настоящей тюрьме. «Охранники» стали унижать «заключенных», придумы­вать для них жестокие и оскорбительные правила. «Узники» не выдержали и взбунтовались, «охранникам» пришлось применять силу и т.д. Опасаясь непредсказуемой эскалации насилия, Ф. Зим-бардо был вынужден уже на шестой день прекратить экспери­мент, рассчитанный на две недели.

Легкость, с которой чисто условная ситуация вызвала насто­ящее межгрупповое столкновение, озадачивает. Что же тогда го­ворить о реальном разделении социальных статусов и ролей в обществе — получается, оно должно непрерывно порождать меж­групповую вражду? Такой вывод был бы, конечно, ошибочным. Как бы ни был похож эксперимент на реальную жизнь, он все равно остается экспериментом, то есть искусственно смоделиро­ванной ситуацией с заранее заданными условиями. Какая-ни­будь бактерия в лабораторном питательном растворе может де­монстрировать рекорды размножения, но попав в реальный орга­низм, вынуждена ограничить свои аппетиты ввиду массы не благоприятных для нее факторов. Но это не опровергает лабора­торных результатов — они показывают, что произойдет, если бак­терия обретет в организме подходящие условия. Та же история и с социальными экспериментами: они демонстрируют некие фор­мы нашего поведения в «химически чистом» виде. В реальной повседневной жизни эти формы могут сдерживаться множеством факторов и проявляться не так сильно, как в условных ситуаци­ях. Но они есть! Их фиксация и составляет главное значение описанных выше социально-психологических экспериментов.

В частности, эксперимент Ф. Зимбардо наглядно подтвержда­ет гипотезу Й. Галтунга о существовании структурного насилия, то есть скрытого давления на поведение людей самих социальных структур, предполагающих неравное разделение социальных ста­тусов и ролей. В подобных экспериментах отчетливо просматри­ваются и многие особенности группового поведения людей (груп­повой фаворитизм, давление, деиндивидуализация и пр.), создаю­щие предрасположенность социальных групп к конфликтам.

Существенную роль в развитии межгрупповых конфликтов играет также искаженное

восприятие друг друга людьми, принадлежа­щими к разным группам. Основанием такого искажения высту­пает опять-таки сама групповая принадлежность и связанные с ней особенности поведения. Так, групповой фаворитизм, то есть предрасположенность к членам «своей» группы, заставляет нас воспринимать собственную группу как достойную, сильную, нрав­ственную, «чужая» же на этом фоне обязана выглядеть ущерб­ной, низкой, злонамеренной. Распространенность таким убеж­дениям обеспечивает упоминавшийся выше феномен «огруппления мышления», превращающий их в устойчивый стереотип. Групповая же поляризация доводит «образ врага» до абсолютных кондиций («империи зла», как выражался о бывшем СССР один из американских президентов). При этом подлинная несовмес­тимость целей участников конфликтов может быть не так уж и велика. Но в искривленном пространстве межгруппового вос­приятия она разрастается до немыслимых размеров.

Поскольку же искажения восприятия одинаковы у обеих кон­фликтующих сторон, они получаются зеркальными. Каждая группа предпочитает наделять добродетелями себя, а все пороки припи­сывать исключительно противнику. В результате получаются па­радоксальные вещи: все государства на Земном шаре торжественно клянутся в своей приверженности миру и согласию, но в их об­щей истории невозможно отыскать периода, в котором не было бы военных конфликтов. Это — не лицемерие. Это вполне ис­креннее убеждение, что «наша» готовность к миру подлинна, а «их» — всего лишь хитрая уловка. При этом противоборствую­щие стороны попадают как бы в заколдованный круг: искаженное восприятие (мы миролюбивы — они агрессивны) ведет к раз­растанию конфликтных действий, а эскалация конфликта в свою очередь усиливает степень искажения восприятия.

Так или иначе, происшедшее разрешение конфликта ведет и к изменению восприятия. Бесчеловечные буржуи-эксплуататоры вдруг превращаются в созидателей общественного богатства, ра­детелей отечества и покровителей искусств. А какие-нибудь ве­роломные захватчики-самураи на поверку оказываются скром­ными и дисциплинированными трудоголиками, обгоняющими мировой технический прогресс. Подобные трансформации про­исходят ныне по несколько раз на протяжении жизни одного поколения. Поскольку рационально объяснить их непросто, час­тенько используется удобный штамп: «плохой лидер — хороший народ». Немецкий народ, к примеру, исключительно культурен, трудолюбив и т.д., а вот вожди ему достались в первой половине XX века просто параноидальные. Наш российский народ тем более славен своими всемирно известными добродетелями, но и ему после Петра I фатально с лидерами не везет. Надо ли говорить, что подобные «объяснения» — еще одна иллюзия в мощном слое искаженного восприятия межгрупповых конфликтов? Конечно, усилия вождей вносят свой вклад в межгрупповые конфронта­ции. Но вряд ли он может быть признан определяющим.

Итак, социально-психологическая составляющая межгруппо­вых конфликтов достаточно весома. Ее изучение позволяет кон­фликтологии сформулировать некоторые общие выводы относи­тельно природы и механизмов межгрупповой враждебности: •действенный анализ межгрупповых конфликтов невозмо­жен без исследования социально-психологических элемен­тов жизнедеятельности групп: их взаимного восприятия, коммуникации, взаимодействия;

• конфликтность межгруппового взаимодействия в значительной степени определяется самим объединением людей в группы, видоизменяющим их поведение;

• не следует думать, что всю ответственность за «развязыва­ние» социальных конфликтов несут лидеры (вожди, олигархи, террористы и пр.), групповая конфликтность «си­дит» в каждом из нас, поскольку мы неизбежно принадлежим к нескольким социальным группам;

•неуправляемость межгрупповых конфликтов в немалой сте­пени обусловлена непрозрачностью, скрытостью механиз­мов влияния групп на индивидов;

• избежать межгрупповых конфликтов нельзя, но можно сни­зить их издержки; социально-психологические способы
уменьшения таких издержек заключаются обобщенно в: исправлении искаженного восприятия, улучшении коммуни­каций между группами (расширение общения) и в коррекции процедур их взаимодействия с учетом особенностей
группового влияния.

Социологический подход к изучению межгрупповых конфликтов отличает несколько иной ракурс видения проблемы. Для клас­сической социологии исходной абстракци­ей всегда был не «индивид» и даже не «группа», а «общество» в целом. Эта наука выстраивает модель общества как некоей цело­стности, внутренне расчлененной на составные части (социальные группы). Взаимодействие между ними обязательно должно обес­печить единство, устойчивость и эволюцию всей общественной системы. Поэтому взгляд социолога на проблему межгрупповых взаимодействий всегда был этаким «отстраненным», объективис­тским, как если бы он смотрел на коллизии социальной жизни со стороны, с позиций бесстрастного наблюдателя.

Если принять распространенное определение конфликта как воспринимаемой несовместимости действий и целей, то психолог в этой фразе всегда сделает ударение на слове «воспринимаемой», социолог же обязательно сделает упор на слово «несовместимость». Оттого в социологии группы предстают объективно реальными образованиями, имеющими не менее объективные (то есть суще­ствующие как бы сами по себе, как природные явления) интере­сы и цели, взаимоналожение которых и обеспечивает неповто­римость рисунка общественной жизни.

Исследование проблемы конфликта в социологическом зна­нии уже освещалось на страницах этой книги (см. разделы I и П). В XX в. наиболее влиятельными теориями, где понятие соци­ального конфликта было одним из ключевых, стали концепции М. Вебера, Э. Дюркгейма, Р. Дарендорфа, Т. Парсонса и др. Мы не будем сейчас их повторно описывать, но попробуем кратко вос­произвести общую логику движения социологической мысли в анализе межгрупповых конфликтов, привлекая, конечно, и идеи современных конфликтологов (Льюиса Крисберга, Йохана Галтунга, Джона Бертона и др.).

Исходной посылкой всех этих теорий является признание абсолютной неизбежности межгрупповых конфликтов (классовых национальных, религиозных и т.д.). Это сомнению не подлежит. Не вызывает особых затруднений и обнаружение основы или источника межгрупповой конфликтности: это, конечно, опреде­ляемая развитием общества социальная дифференциация, воз­никающая на базе разделения труда, приводящего к появлению все новых и новых социальных групп.

Социально-групповая дифференциация общества - объективно необходимый элемент его развития. С этим никто не спорит. Но почему же эта дифференциация непремен­но приводит к конфликтам? Разве это обязательно? Ведь можно привести массу примеров групповой дифференциации людей, которая ни к каким конфликтам не ведет. В футбольной, напри­мер, команде тоже существует «разделение труда»: вратари, за­щитники, нападающие; но они же не конфликтуют между собой. Они — единая команда, которую разделение труда лишь сплачи­вает, делает более эффективной. Или взять отношения в семье — разделение женских и мужских ролей, случается, и приводит к конфликтам, но совсем не автоматически. Есть масса семей, живущих в полной гармонии, любви и согласии. Почему же об­щество не может быть единой командой или дружной семьей? Ведь у него сегодня столько общих проблем, требующих совмес­тных, согласованных действий (экология, космос и пр.). Зачем же непременно конфликтовать?

Увы, приходится констатировать, что до сих пор существо­вавшее общество в принципе не могло быть «единой командой». И дело совсем не в «незрелости» общества, когда люди вроде бы «не понимают» собственной выгоды (ведь ясно же, что сотруд­ничать выгоднее, чем воевать). Как раз наоборот: общество пре­красно «понимает» свою выгоду и действует в соответствии с ней. Только вот слово «понимает» надо обязательно взять в кавычки. Его смысл в данном случае несколько иной, чем в обычном сло­воупотреблении.

Общество «понимает» оптимальную направленность своего развития примерно так же, как бегущая с горного склона вода «понимает», какой путь вниз самый короткий. Не слишком слож­ная природная система по имени «речка» всегда найдет кратчай­ший путь к морю. Так и общество, будучи весьма сложной социо-природной системой, всегда интуитивно находило удобное «рус­ло» своего саморазвития. Это совсем не означает, что каждый член общества или хотя бы какие-то группы людей ясно пред­ставляют себе и четко осознают достоинства этого самого «рус­ла». Совсем не обязательно. Они просто вовлечены в некий зако­номерный поток общественных событий, направляющийся по одному из разрешенных законами эволюции путей.

Так в чем же заключается социальная «выгода» конфликтного способа развития межгрупповых отношений? Для наглядности воспользуемся еще раз нехитрой аналогией с семейными отно­шениями. Семья — это мини-группа с четко фиксируемыми ин­тересами и целями. Ее главные задачи — выжить, сохраниться, удовлетворить основные потребности своих членов и обеспечить воспроизводство. (Как и у общества в целом.) Чтобы выполнить их успешно, надо, естественно, сначала добыть средства к су­ществованию. А это можно делать по-разному. Можно заставить всех (мужчину, женщину, детей) трудиться от зари до зари в поле или заняться каким-нибудь промыслом. А можно разделить фун­кции: физически более сильного мужчину отрядить на добыва­ние пищи, женщине поручить домашний очаг и воспитание де­тей, а последних заставить учиться, чтобы в будущем успешно выполнять мужские или женские социальные роли. Какой из этих способов существования семьи более эффективен? Для большей части человеческой истории определенно — второй, предусмат­ривающий разделение семейного труда. Но в этом случае мужчи­на естественно оказывается на более выигрышной социальной позиции: все члены семьи от него существенно зависимы. А вот возможности женщины в плане самостоятельности и самореали­зации своих способностей в таких условиях неумолимо съежива­ются. Ну, так что из этого, скажет объективный социолог: пусть проигрывает в развитии кто-то из членов семьи, но зато в выиг­рыше оказывается вся семья в целом! Дети под присмотром и воспитаны, быт в порядке — такая семья крепче и эффективнее. Она успешнее решает главную задачу — воспроизводство.

Примерно такая ситуация существует и на уровне общества в целом. Как ни печально, но общественный прогресс - в прошлом (да, наверное, и сейчас тоже) наиболее быстро мог осуществ­ляться только «за счет» каких-то социальных групп. Выглядит все это парадоксально, но, тем не менее, факт: улучшение положения людей в целом (возрастание гарантий удовлетворения матери­альных потребностей, повышение комфортности и продолжитель­ности жизни и пр.) осуществлялось за счет реального ухудшения жизни, чуть ли не большинства населения. Возникновением наук, искусств, профессионального управления, возможностью осуще­ствлять грандиозные строительные проекты человечество обяза­но рабовладению или схожим с ним формам организации обще­ственных отношений. Интуитивно оптимизируя прогресс, обще­ство применяло, чуть ли не сегодняшнюю управленческую тактику: если средств мало, то не нужно их распылять, раздавая всем се­страм по серьгам. Гораздо эффективнее аккумулировать имею­щиеся средства на каком-то одном направлении (и в одних ру­ках), сулящем быстрый выигрыш. А добившись успеха и получив выгоду на этом направлении, можно ее использовать и на разви­тие остальных. Пусть лучше сегодня кому-то не достанется де­фицитных средств, зато завтра они их смогут получить в нор­мальном объеме. «Проигрывает часть — выигрывает целое» — таков стихийно найденный обществом способ развития, которо­му оно следовало не одну тысячу лет.

Само собой разумеется, что это не есть тщательно просчи­танная и сознательно реализуемая людьми стратегия развития. Это — проступающий сквозь пелену хаотичных действий людей, озабоченных личными интересами, общий эволюционный смысл их усилий. Общество в целом всегда оказывалось мудрее любой своей части.

Поэтому-то, при таком способе развития общество и не мо­жет быть «единой командой» или «дружной семьей». Если член семьи в принципе и может сознательно «принести себя в жертву» общим семейным интересам, то уговорить на такие «осознан­ные» жертвы во имя общества в целом большую социальную груп­пу уже невозможно. Остается — конфликтовать.

Итак, неизбежность межгрупповых конфликтов обусловлена самим способом общественного развития, существовавшим до сего времени типом исторического прогресса.

Выяснив общесоциологическую природу межгрупповых конфликтов, посмотрим на конкретные механизмы их возникновения. Прежде чем начать конфликтовать, группа, естественно, должна возникнуть. Причины обособления части людей в особые общности многочисленны: 1) это общественное разделение труда, распределяющее людей по различным профессиям и разнообраз­ным функциям; 2) это пространственно-географические грани­цы среды обитания и возможности использования ее ресурсов это также биологические различия людей (по расовым, поло­вым, возрастным и прочим основаниям) и, наконец, 4) многочис­ленные этнические (языковые, поведенческие и пр.) факторы.

Таковы те объективные основания дифференциации людей, которые естественно-историческим ходом общественного разви­тия превращаются в социальные барьеры, отгораживающие одни социальные группы от других. (Речь идет, разумеется, об объек­тивно складывающихся общностях, а не о сознательных объеди­нениях людей в политические партии или профессиональные со­юзы). Социальную группу равно рождают как противопоставле­ние другим (обособление от них), так и общность социальных связей, отношений, черт внутри самой группы.

Чисто механически способы возникновения социальных групп можно разделить на два вида: биполярный и многополюсный. В первом случае какое-либо социальное разделение порождает пар­ную структуру, состоящую из двух взаимосвязанных, но изначаль­но неравных элементов: буржуа и пролетарии, управленцы и ис­полнители, элиты и массы, горожане и селяне и т.д. Стороны этих пар связаны меж собою неразрывно, и имеют смысл только в про­тивопоставлении друг другу. Нет элиты без массы, а буржуа — без пролетария, как нет севера без юга или правого без левого.

Другое дело — так называемый многополюсный, то есть мно­жественный способ образования социальных групп. Так возни­кают профессиональные группы, нации, различные территори­альные общности. Общество в данном случае «дробится» не на две, а на сотни различных частей.

Такое различение имеет существенный смысл для конфлик­тологии. «Биполярный» способ образования социальных групп изначально «заряжен» конфликтом — ведь сам факт их суще­ствования подразумевает неравное распределение ресурсов, вла­сти, навязывание чужеродных ценностей и т.д. Одна из противо­стоящих групп всегда живет как бы «за счет» другой.

При «многополюсном» же варианте различия между соци­альными группами вовсе не фатально конфликтны. Если разным нациям или профессиональным группам особо нечего делить, так они и не враждуют меж собой. Сам механизм возникновения конфликтов здесь несколько иной. Он напоминает отклонение от равновесия в системе, в целом изначально равновесной. Как в рыночной экономике колебания цен вокруг стоимости направ­лены на восстановление равновесия между спросом и предложением, так и конфликты между профессиональными, например, группами возникают из необходимости «выправить крен» соци­ального корабля, в котором, допустим, доля социальных благ, достающихся «бюджетникам», оказалась на порядок «худее» доли наемных работников негосударственного сектора. Такие конф­ликты — элемент колебаний вокруг социального равновесия.

Конфликты же между «биполярными» социальными группа­ми по сути своей другие. Там система отношений неравновесна изначально и соответственно на поддержание ее в равновесии (то есть фактически — на сдерживание конфликта) нужно потра­тить колоссальные усилия. А если их не хватает, то система не колеблется вокруг равновесия, а просто рушится. Конечно, со­циальное равновесие через некоторое время восстанавливается, но уже в «другой системе», на ином социальном уровне.

Таким образом, сам способ образования социальной группы во многом определяет ее место в системе «социальных коорди­нат» и характер будущих действий.

Основой образования социальной группы является общность условий существования людей. Но сама по себе общность положения индивидов не может заставить их дей­ствовать совместно, как единое целое. Ведь это всего лишь «оди­наковость» их социальных позиций, а не единство. Последнее рождается тогда, когда группа ясно или не очень, но осознает общность своих потребностей и интересов.

Но что такое групповая потребность? Это просто механичес­кая сумма потребностей входящих в нее людей? Не совсем. По­требности индивида ныне принято классифицировать по А. Маслоу, разделявшего их на пять уровней: физиологические, безо­пасности, принадлежности и любви, уважения и самореализации. Исходными являются, безусловно, физиологические потребнос­ти—в пище, воде, здоровье и т.п. Но можно ли такие потребно­сти приписывать социальной группе? Впрямую, конечно, нет: группа как таковая ничего не ест и не пьет, это делают конкрет­ные индивиды. Но! В условиях сложившегося разделения труда, люди, входящие, например, в группу ремесленников, смогут что-нибудь поесть, только если обменяются продуктами своего труда с группой земледельцев или охотников. Значит, нужны гарантии, что такой обмен состоится и будет по возможности эквивалент­ным. Вот это-то и есть групповая потребность — не в еде как таковой, а в таком способе организации социальной жизни (распре­деления пищевых и прочих ресурсов), который гарантировал бы каж­дому члену группы «и стол, и дом».

Та же история и с прочими потребностями: в безопасности, идентичности и пр. Так что потребности групповые отличны от индивидуальных, хотя по структуре своей в принципе те же са­мые. Групповые потребности как бы надстраиваются над инди­видуальными, подчиняя их себе: удовлетворение индивидуаль­ных потребностей оказывается возможным только в том случае, если удовлетворены потребности групповые. Проще говоря, ин­дивид выживет, если выживет род. Но не наоборот.

Удовлетворение своих потребностей и составляет смысл дея­тельности социальной группы. Здесь же коренится и самый глу­бинный источник межгрупповых конфликтов: неудовлетворенная потребность (физиологическая, безопасности, идентичности и пр.).

Однако потребность сама по себе — это всего лишь рассогла­сованное отношение со средой обитания, состояние нужды в чем-либо. Чтобы стать источником действия (в том числе и конфлик­тного), она должна быть осознана. Кроме того, должен быть об­наружен и способ удовлетворения потребности (пусть даже и иллюзорный — потребность в безопасности, например, вполне может заставить искать покровительства «небесных сил»). Если эти условия соблюдены, значит, у группы сформировался соци­альный интерес — направленность на осуществление определен­ной цели, реализация которой приведет к удовлетворению по­требности.

Именно интерес социальной группы и становится движущей си­лой ее действий, а столкновение интересов — видимой пружиной межгруппового конфликта.

Социально-групповые интересы сталкиваются на трех проблемных «полях», представляющих собой:

• социальные ресурсы (экономические — финансы, техника, технологии, продовольствие; силовые, информационные и пр.);

• социальный статус (равноправный — неравноправный, выс­ший — низший, центральный — периферийный, основной — маргинальный);

• социокультурные ценности (религиозные, нравственные, консервативные, либеральные, этнические и т.д.).

Эти три «яблока раздора» и составляют объект межгрупповых конфликтов.

Распределение ресурсов, соотношение статусов, привержен­ность тем или иным ценностям — весьма подвижные элементы социальной организации жизни. Их сиюминутное состояние оп­ределяется соотношением сил заинтересованных социальных групп. И если какая-либо группа осознает свою ущемленность по одному из этих параметров, это значит, что она «готова к конфликту».

В динамике развертывания межгруппового конфликта мо­жет быть выделено несколько стадий, например, такие (по
Л. Крисбергу): ,

1) объективные отношения, составляющие основу конфликта (конфликтная ситуация);

2) осознание целей как несовместимых (возникновение кон­фликта);

3) выбор путей достижения целей каждой из сторон;

4) прямое конфликтное взаимодействие (эскалация и деэскалация конфликта);

5) завершение конфликта.

В сущности, состояние общества в любой момент представляет собой некий проме­жуточный итог разрешенных межгрупповых конфликтов. Их обширная сеть в целом за­дается социальной дифференциацией общества, но она изменчи­ва. Соответственно должна меняться и конфигурация «конфликт­ного поля».

⇐ Предыдущая12131415161718192021Следующая ⇒

Поделиться:

Популярное:

1. I. Сущность, причины и механизмы инфляции
2. SWOT-анализ организации как метод выявления и предупреждения организационно-управленческих конфликтов.
3. Адаптационные механизмы протокола TCP
4. Адаптация организма к условиям внешней среды и её механизмы. Биологические ритмы организма.
5. Анализ дебиторской задолженности по счету 206 по срокам возникновения.
6. АРТ –ТЕРАПИЯ.. ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ. ФОРМЫ И МЕТОДЫ. МЕХАНИЗМЫ ЛЕЧЕБНОГО ДЕЙСТВИЯ. ПОКАЗАНИЯ И ПРОТИВОПОКАЗАНИЯ.
7. Афферентные и эфферентные механизмы произвольных движений
8. Бихевиористическое толкование конфликта. Ситуационный метод изучения конфликтов
9. Бюджетно-правовые механизмы стимулирования внешней торговли.
10. В случае возникновения необходимости прекращения стрельбы
11. Введение в предмет конфликтологии, предпосылки возникновения конфликтологии (Гераклит, Д. Локк, Т. Гоббс, Ж.-Ж. Руссо).
12. Виды геномных мутаций .Механизмы их возникновения