Структурирование терапевтического

Отношения на практике

Так как терапевтическое взаимодействие явно отличается от всех других, закономерен вопрос: каким образом клиент знакомится с его структурой и начинает осознавать его основные особенности. В некоторой степени структура ситуации определяется тем, чего не происходит. Нет морализаторства, не оказывается давление, чтобы следовать какому-то определенному направлению действий. Другие особенности, такие, как отзывчивость консультанта, в большей мере непосредственно переживаются клиентом, нежели вербализуются. Однако консультант часто ускоряет процесс выстраивания ситуации, тем или иным способом определяя ее для клиента. Хотя исследования в области терапии находятся только на начальном этапе, уже существуют некоторые данные, свидетельствующие о том, что это структурирование может быть описано. Портер[21], разрабатывая средства измерения процедуры терапевтической беседы, анализировал роль, занимаемую консультантом, с помощью аудио-(фонографических) записей девятнадцати интервью. Он разделил различные процедуры консультирования на определяющие ситуацию беседы, выявляющие и развивающие проблемную ситуацию, способствующие достижению инсайта и понимания и стимулирующие активность клиента. На основе этих данных интересно отметить, что если сгруппировать беседы в зависимости от их очередности в серии, то обнаруживаются существенные различия между этими группами по степени определенности ситуации в каждом из этих случаев. При первых беседах в среднем более шести утверждений консультанта в течение сеанса имели отношение к определению взаимоотношений. Среди промежуточных встреч (четвертая, пятая и шестая) в среднем хотя бы одно замечание консультанта выполняло подобную функцию. На завершающем этапе практически полностью отсутствуют утверждения подобного рода.

Льюис[22] в своем весьма детальном анализе высказываний консультанта и консультируемого, проведенном по результатам работы с шестью клиентами, обнаружила те же самые особенности. На первом этапе терапевтических контактов (процедура измерения позволила сравнить случаи между собой) значительное количество материала связано с объяснением роли консультанта. На последующих этапах наблюдается тенденция к снятию этой темы.

Ситуация консультирования студентов. Приведем некоторые примеры, позволяющие проиллюстрировать разнообразные приемы, посредством которых уникальные черты терапевтических взаимоотношений четко определяются в ситуации беседы, так что консультируемый может использовать их по собственному усмотрению.

Пол, студент, запись беседы с которым мы цитировали в предыдущей главе, страдал от различного рода страхов и напряжений. Он становился очень напряженным в любом социальном контакте, боялся выступать перед аудиторией и в целом чувствовал некий дискомфорт. На первой встрече он рассказал об этих проблемах, и беседа продолжалась следующим образом (запись фонограммы).

К. Итак, ты надеешься что сможешь получить некоторую помощь, которая позволила бы тебе избавиться от этого напряжения?

С. Да, мне это необходимо, потому что иначе я буду полным неудачником. Да, и я могу также сказать, что мои родители, думаю, во многом испытывают то же самое. Например, я... на мой взгляд, они крайне необщительны. Это мое мнение. И я, я, ну, мне действительно не нравится — не нравилась эта идея. Это отразилось — я не знаю, мне кажется, что это повлияло на мой комплекс неполноценности... я полагаю также, что ситуация ухудшилась, потому что мои родственники не отходили от меня, пока я учился в школе.

К. Ты чувствуешь, что оба этих фактора препятствовали твоему социальному развитию, да?

С. Да, определенно.

К. И ты ощущаешь, как я понимаю, что это больше всего беспокоит тебя в ситуациях общения?

С. Да, это случается всегда, когда я нахожусь с людьми.

К. Тебя бы ничего не беспокоило, если бы ты был отшельником?

С. (Смеется.) Нет, но я не хочу им быть.

К. Понятно. (Пауза.)

К. Хорошо, теперь давай немного поговорим о том, каким образом ты, будем надеется, сможешь получить здесь помощь. Я думаю, что если ты способен осознавать свою проблему и подробно рассказывать о ней, с учетом всевозможных деталей и прочего, то тогда здесь, между нами, мы скорее всего смогли бы найти некоторые способы выхода из сложившегося положения. Но дело в том, что и я не тот человек, и проблема твоя не такова, чтобы можно было бы просто сказать тебе: «Итак, теперь делай вот так и так — и все будет в порядке».

С. Да, теперь я понимаю — это очень глубокая проблема.

К. Это вопрос исключительно твоей работы над ней и той помощи, которую я могу тебе предложить...

С. М-м.

К. Поэтому я думаю, было бы хорошо, если бы ты просто побольше рассказал о своей проблеме, почему она тебя так беспокоит в настоящее время или почему сейчас стало хуже, чем несколько месяцев назад.

Чтобы понять, что происходит в этой беседе для определения специфики терапевтических отношений, в первую очередь нужно отметить, что пауза наступает в очень важном месте. Студент вкратце изложил свою проблему, и она была принята. Потом он ждет действий со стороны консультанта — совета, дополнительных вопросов или еще чего-то, что указывало бы на то, что консультант принял на себя ответственность за разрешение его проблемы. Это в крайней степени распространенная установка среди тех, кто обращается за психотерапевтической помощью. Именно в этом месте консультант дает краткое и неполное объяснение ситуации консультирования, предоставляя возможность самому студенту нести ответственность за свои поступки, но тем не менее дает понять, что это совместная работа, напоминая о том, что проблема

не будет решена за него, но предлагая ему путь решения. Любому, кто имел дело с людьми, которых беспокоит их собственная неприспособленность, должно быть ясно, что такое краткое объяснение не будет воспринято человеком в полной мере. Но, несмотря на это, оно помогает заложить основу для понимания, которое усиливается за счет того, что действия консультанта не расходятся с его словами.

Терапия с родителями. При контактах с родителями, которые обращаются за помощью ради своих детей, проблема определения терапевтических отношений иногда оказывается куда сложнее, чем это описывалось выше. Фокусируя свою жалобу на ребенке, родители защищают самих себя от критики настолько, что обычно отвергают факт, что они тоже вовлечены в ситуацию или нуждаются в некоторой помощи. Это один из моментов, который требует особого такта вместе с глубоким пониманием того, что должна предложить терапия. Терапия может помочь только тому человеку, который находится в терапевтической ситуации. Нет никаких волшебных путей для оказания помощи. Поэтому, вероятно, имеет смысл посодействовать клиенту в установлении его отношений с ребенком, работодателем, супругой (супругом), но не может быть и речи о прямом, непосредственном воздействии или помощи этим третьим лицам. Соответственно, задавая ситуацию консультирования для родителей, необходимо постепенно подводить их к пониманию того, что помощь, которая может быть оказана, прежде всего нужна им самим и касается их взаимоотношений с собственными детьми. Такое определение ситуации не может быть достигнуто моментально или посредством какого-то одного замечания, но это необходимо подробно объяснять, дабы консультирование имело успех. Мы уже приводили примеры того, как взаимоотношения определились на вербальном уровне (см. главу 2). Возьмем еще один случай: женщина обратилась в клинику по поводу проблем в отношениях с ее четырехлетней дочерью. Она, рассказывая об упрямстве и негативизме ребенка, описывает картину настоящей борьбы, которую сама называет «войной с утра до вечера».

С. (терапевт) отметила, что, судя по описанию, которое мать — миссис Дж. — дала своей дочери Пэтги, у них, по-видимому, существуют какие-то проблемы. Миссис Дж. подтвердила это и сказала, что, как бы там ни было, нужно что-то предпринимать. С. согласилась, говоря: «Но, возможно, что в большей степени предпринимать что-то придется именно вам. Как вы обычно заставляете Пэгги, например, идти спать или делать что-нибудь еще? » Миссис Дж. сказала, что обычно она подкупает ее, потому что никакие другие средства не помогают. С. стала рассказывать ей, что дети и их матери приходят сюда, чтобы встретиться с терапевтами: ребенок — с одним, а родитель — с другим — и вместе поработать над общей проблемой, которую им не удалось решить в одиночку. И никогда не известно, что именно может быть сделано, поскольку существует множество вариантов для каждого конкретного случая. Однако заранее можно определить, что значительная доля работы ляжет на плечи матери и будет связана с ее действиями по отношению к поведению ребенка в домашних условиях. Миссис Дж. согласилась с этим и сказала, что это именно то, чего она ожидала, она знала, что ей просто надо что-то предпринять. Она даже не может навестить своих родных, поскольку у нее такой плохой ребенок, и она не хотела бы, чтобы ее родственники узнали об этом. Она засмеялась и добавила: «Немногие матери могут сказать такое, но я знаю, что у меня плохой ребенок».

В этом кратком фрагменте все внимание в ходе помогающих отношений сосредоточено на том, что мать ребенка могла бы предпринять по отношению к девочке. И такое определение ситуации становится все более четким с течением времени, благодаря тому, что все высказывания матери рассматриваются не с точки зрения ребенка, а с точки зрения тех сил, с которыми ей приходится сталкиваться при попытке изменения существующих между ними отношений.

Игровая терапия. По ряду причин игровая терапия может показаться чем-то совершенно отличным от консультирования студентов, терапии родителей или взрослых людей. По структуре она довольно проста, и то, что мы сказали об определении терапевтических взаимоотношений, в равной степени относится и к игровой терапии. Наиболее заметное отличие заключается в том, что в игровой терапии взаимоотношения определяются большей частью через действия, нежели словами. Дружеский интерес терапевта и эмоциональное внимание к ребенку проявляются посредством множества малозаметных действий. Доверительные отношения устанавливаются постепенно, по мере того как ребенок пробует все более смелые и решительные действия и понимает, что они принимаются. Часто после какого-то очередного агрессивного акта, такого, как разбрызгивание воды, громкий крик или «причинение боли» кукле, ребенок бросает виноватый взгляд, ожидая какого-то наказания или неодобрения. Когда ничего подобного не происходит, он постепенно привыкает к такому новому типу отношений, где многое позволяется и что совсем непохоже на его привычный жизненный опыт. Тот факт, что это его время, которое используется так, как он захочет, без принуждения, указаний или насилия, также усваивается им через опыт этой свободы, в отличие от вербального определения. Слова играют большую роль здесь только при установлении ограничений. Ребенок узнает, что существуют временные рамки для этого опыта, что существует некий предел эмоциональной вовлеченности, поскольку терапевт видит и других детей в подобной ситуации, и что есть допустимые границы деструктивных действий. Поскольку в связи с проблемой установления определенных ограничений в терапевтической ситуации возникает ряд вопросов как в отношении ребенка, так и взрослых, мы обсудим это более подробно.

Проблема ограничений

Может показаться, что дискуссия по поводу четко установленных ограничений в терапевтической ситуации — это в чем-то искусственная и вовсе не обязательная процедура. Но это весьма далеко от истины. В каждой терапевтической ситуации есть свои ограничения, и терапевт-любитель, к своему огорчению, может обнаружить огромное их количество. Терапевт хочет быть источником помощи для ребенка в ситуации консультирования, хочет каким-то образом проявить свой интерес к подростку. Если ребенок просит подарить ему что-то, должен ли консультант идти на это? В какой момент он должен остановиться? Если ребенок хочет физической нежности, следует ли терапевту проявить ее? Если да, то необходимы ли тут ограничения? Если ребенок хочет, чтобы консультант заступился за него перед родителями или учителями, должен ли он это делать? Как часто? Один трудный подросток захотел понаблюдать за консультантом в туалете. Разрешить ли ему это? Другими словами, в любой терапевтической ситуации — будь то взрослый или ребенок — клиент высказывает свои просьбы, выражает ожидания, по отношению к которым консультант должен занять определенную позицию. Любитель или недостаточно опытный консультант, имеющий вполне благие намерения, обеспокоенный тем, чтобы не обидеть клиента, склонен соглашаться со всеми этими требованиями, делать практически все, что клиент будет воспринимать как помощь. Он идет на это до тех пор, пока запросы, касающиеся времени, внимания, любви или ответственности, не возрастут до такой степени, что консультант уже будет не в состоянии их выполнить. Тогда его внимание или желание помочь переходит в отчуждение и антипатию. Он обвиняет своих клиентов и отвергает их. В результате клиент чувствует, что еще один человек предал его, что еще один человек, который выдавал себя за способного помочь, на самом деле не справился с этим. Клиент может ощутить острую, иногда не проходящую обиду из-за этой неумелой попытки консультирования.

Поэтому любая терапевтическая ситуация имеет свои ограничения. Единственный вопрос — четко ли определены эти границы, понятны ли они клиенту и помогают ли они в работе? Или же клиент в момент острой нужды вдруг неожиданно обнаруживает эти ограничения и воспринимает их как барьеры, воздвигнутые против него? Очевидно, что первый вариант предпочтительнее. Давайте рассмотрим, каковы самые общие формы подобных ограничений.

Ограничение ответственности. Одно из ограничений, которое консультант должен четко обозначить, — степень принимаемой на себя ответственности за проблемы и поведение клиента. В соответствии с гипотезой, выдвинутой в первой главе, ясно, что ответственность эффективнее всего оставлять за клиентом. Одна из самых распространенных проблем психотерапии и один из наиболее важных моментов стимулирования роста, если действовать конструктивно, — это настойчивое желание клиента, заключающееся в том, чтобы консультант взял на себя его проблемы. Например, миссис Д. обратилась за помощью вместе со своей двенадцатилетней дочерью, которая не ладила со своей сестрой, плохо училась в школе, бездельничала и проводила время в мечтаниях, и, что бы ни говорила ей мать, она ни на что не реагировала. После первой консультации, носившей диагностический характер, миссис Д. решает прийти к терапевту вместе с дочерью. Вот отрывок из ее первой беседы с терапевтом (фонограмма).

Женщина повторяет свои жалобы, подчеркивая, что Салли не думает о своих обязанностях. Она продолжает:

С. Другие девочки в семье просто замечательные, то есть я имею в виду — они вполне нормальные и приспособленные. У них есть свои промахи и успехи, бывает подавленное состояние, но бывает и радостное — ну, вы понимаете, ничего экстраординарного, и с ними так легко ладить, они очень хорошо учатся в школе, просто прекрасные девочки. Но Салли...

К. Но Салли?..

С. Маленький дьяволенок! Она сводит меня с ума! Итак, если вы хотите о чем-то спросить у меня, я буду отвечать, стараясь изо всех сил.

К. Хорошо, миссис Д., почему бы вам не рассматривать эту встречу, так же как и последующие, как простую беседу, когда мы можем просто поговорить об этом, вместо того, чтобы мне задавать вам вопросы и выслушивать ваши ответы. Другими словами, вы, вероятно считаете, что рассказали о Салли и о других детях все, но вряд ли это так; я хочу сказать, что здесь как раз то место, где вы и я можем просто поговорить о ваших проблемах.

Из этого отрывка мы видим, что женщина явно пытается передать инициативу и, по мере вовлечения в свою проблему, ответственность в руки консультанта. Она будет отвечать на вопросы, пока он будет решать проблему. Однако краткого объяснения специфики их взаимоотношений вполне достаточно, чтобы начать конструктивное обсуждение проблем поведения Салли и ее собственных установок по этому поводу. Тем не менее к концу беседы вопрос ответственности возникает снова. Мать постоянно подчеркивала то, что Салли никогда не удастся чего-то достичь, если она не закончит среднюю школу. Продолжение записи:

К. Вы считаете, что будущее Салли не так уж безоблачно? (Пауза.)

С. Да, но она могла бы попытаться измениться, чтобы избежать подобных неприятностей.

К. А вы одна из тех, кто сомневается в этом, не так ли?

С. Нет, я не сомневаюсь, но — но дело в том, что хочется, чтобы твои дети добились чего-то большего, чем просто плыли по течению.

К. Да, вы хотите, чтобы это случилось с Салли, но не верите, что это возможно?

С. Нет, я верю, но если бы вы только смогли найти то, что заставит ее осознать, что ей следует обращать внимание на некоторые вещи...

К. Вы думаете, мы смогли бы это сделать?

С. Э... ох, я не могу этого сделать. Я пыталась годами, и учителя в школе — тоже, и помощь ваших коллег нам предлагали, и мы думали, вот — вы изучили предмет и должны были... если я правильно понимаю цель нашей беседы, вы должны найти то, что нужно. Я немного изучала психологию и понимаю, что это то, к чему люди должны прислушиваться, но я не могу представить себе, как достучаться до нее, и учителя в школе тоже не могут.

К. И вы, видимо, думаете, что вы уже перепробовали все возможное?

С. Да.

К. То есть все зависит от нас...

С. Да, м-м. Я хотела бы отдать все в ваши руки, потому что... ну... если вы не сможете обнаружить то, что беспокоит ее, какую-то скрытую причину или что-то в этом роде, тогда нам просто придется оставить все как есть — пусть делает все, как хочет.

К. И если мы не найдем чего-то, что сможет помочь, то...

С. Тогда будем делать то возможное, что в наших силах.

К. Тогда вернемся к тому, с чего мы начали.

С. Да.

К. Вот Салли, и для нее ничего нельзя сделать...

С. Ну, я не знаю, я бы не сказала — вам нравится все преувеличивать (смех), все представлять в черном цвете. Нет, я бы не сказала, что все так плохо, как, похоже, вам представляется.

Перед нами прекрасный пример настойчивости, которую демонстрирует клиент, пытаясь все-таки переложить решение проблемы на плечи консультанта. Однако в конце эпизода консультант, будучи недостаточно опытным терапевтом, ведет себя весьма неудачно. Вместо того чтобы помочь матери осознать, что она не может оставить решение проблемы консультанту, как бы ей ни хотелось этого, и что консультант не будет брать на себя такую ответственность, как бы он ни стремился помочь ей, он сводит весь разговор к обсуждению возможных причин поведения Салли. Соответственно, терапевтический процесс временно теряет направление. Если бы он использовал момент для того, чтобы дать понять женщине, что помощь, которую он может предложить ей, заключается в том, чтобы способствовать ее осмыслению собственного отношения к проблемам Салли, а также, чтобы найти способы, позволяющие матери управлять своим отношением наиболее конструктивно, то был бы затронут весьма плодотворный в терапевтическом смысле вопрос. Женщина смогла бы осознать, что данная терапевтическая ситуация служит только для получения ею необходимой помощи для установления контакта с Салли, подобно тому, как согласно ее ожиданиям Салли должна вынести нечто подобное из терапевтического контакта с другим консультантом. Тогда бы она могла именно так воспринимать терапию и пойти дальше в осознании собственной роли в данной ситуации. (Или она могла бы отказаться от подобной терапии, что было бы вовсе нежелательно, но все же конструктивно, чем ее дальнейшее движение по ложному пути.)

Весьма кстати проиллюстрировать на другом примере последствия неудачной попытки установить границы ответственности в терапевтической ситуации. Высокоодаренный первокурсник, двадцати одного года, привлек к себе внимание своего преподавателя, так как опаздывал на занятия, пропускал уроки, плохо учился, несмотря на прекрасные способности. Преподаватель напоминал ему несколько раз о его учебных обязанностях, которыми юноша пренебрегает, и в конце концов назначил ему встречу для беседы с консультантом. Дик пришел на сеанс не в назначенное время, и, когда консультант обратил его внимание на это, Дик попросил организовать беседу прямо сейчас. Просьба была принята, и он проговорил о своих проблемах целых три часа. После этой беседы Дик опять пропустил занятия и под предлогом обычного визита с целью возвращения книг опять остался поговорить. Перед нами отчет консультанта.

Поговорив немного о каких-то пустяках, Дик опять погрузился в свои проблемы, связанные с медлительностью, рассеянностью и т. д. Когда я спросил, что он собирается предпринять в связи с этим, он объявил, что это моя работа, и что я, наверное, и до него проделывал то же самое со многими людьми, и что мне, вероятно, будет приятно наблюдать, как кто-то еще успешно выйдет из такого беспорядочного состояния, в котором он находится. Когда я возразил, он сказал, что, конечно, мне не стоит беспокоиться, если я не хочу. Но он надеется, что я именно это имел в виду, когда говорил, что я здесь для того, чтобы помогать, где бы помощь ни потребовалась. Когда я мягко намекнул ему, что я не могу думать за него, что ему следует это делать самостоятельно, он напомнил мне, что ему не удавалось самому переделать себя все эти годы, что он надеется, что мне будет интересно и т. д. Дебаты закончились вничью.

Ясно, что это случай весьма посредственного консультирования. Как консультант мог допустить ситуацию, в которой возможны такие разговоры? Ответ, главным образом, нужно искать в полном отсутствии всяких попыток определить либо словами, либо действиями круг обязанностей консультанта. Терапевт взял на себя ответственность за учебные обязательства студента, за его пропуск назначенного сеанса и согласился помочь в любых ситуациях, когда ему потребуется помощь. Студент усвоил это, полностью завладел ситуацией, определив время для сеансов и их продолжительность, и в довершение всего еще и потребовал, чтобы консультант решил все его проблемы. Консультант вынужден был защищаться, не желая признавать того, что Дик зашел слишком далеко, поэтому принялся дискутировать о том, какую именно ответственность должен принять на себя студент, вместо того чтобы помочь юноше осознать свое желание быть полностью зависимым, паттерн, который уже проявился в его реакции на учебные ситуации. Неудивительно, что при следующей встрече юноша захотел, чтобы консультант действовал как его секретарь.

Он вошел крайне возбужденный и спросил меня — не могу ли я найти кого-то, кто смог бы стенографировать за ним все его мысли и потом восстановить все для завтрашней газеты? Не мог бы я это сделать? Нет? Тогда не мог бы я послушать его, пока он будет излагать свои идеи?..

Теперь уже студент чувствует, что он полностью управляет ситуацией. Но это уже ни в коем случае не терапия. Ситуация стала очередной ареной, где он может реализовывать свои привычные паттерны. Если бы были установлены соответствующие ограничения, то могла бы возникнуть ситуация, при которой Дик пытался бы пустить в ход свои обычные модели поведения, но ему помогли начать осознавать их, а не поощряли бы его стремления к зависимости и господству.

Ограничение времени. Отдельного упоминания заслуживает вопрос временных ограничений. Временные рамки обсуждались различными авторами так, будто они имеют какой-то мистический смысл. Конец сеанса рассматривался как разлука, приобретающая символический смысл травмы разлучения при рождении. Несмотря на то, что подобные взгляды могут содержать в себе элемент истины, маловероятно, что такие умозрительные заключения могут принести реальную пользу. Временные ограничения для терапевтической ситуации, как и любые другие ограничения, нужны для того, чтобы снабдить ситуацию консультирования всеми разнообразными аспектами жизненной ситуации. Временные рамки задают произвольные человеческие ограничения, к которым клиент должен научиться приспосабливаться. Несмотря на то, что это, возможно, микроскопически ничтожный вопрос по сравнению с проблемами реальной жизни, все равно отношение к временным ограничениям позволяет проявиться всем тем чувствам и поведенческим стереотипам, посредством которых индивид реагирует на более важные проблемы. Клиент может оказывать сопротивление по отношению к этим рамкам и самому терапевту. Он может обижаться, рассматривать эти ограничения как очевидное неприятие его со стороны терапевта. Он может пытаться, как в только что описанном случае, отбросить любые рамки и управлять ситуацией. Он может отомстить за это, опоздав на следующий сеанс или вообще не прийти на него. Несмотря на то, что он может реагировать на это разными способами, которые вполне естественны для его личностной манеры поведения в реальной жизни, есть одно большое отличие. В терапевтической ситуации терапевт не обсуждает этот вопрос и не реагирует на такое поведение клиента эмоционально. Он просто пытается прояснить чувства индивида, скрывающиеся за таким его поведением. Более подробно мы рассмотрим это в следующей главе.

Опыт показывает, что терапия гораздо успешнее продвигается вперед, если временные ограничения приняты и их придерживаются обе стороны. Но это не означает, что им следуют с жесткой неизбежностью. Консультирование — это человеческое взаимодействие, а не механический процесс. Было бы лучше сказать, что эти ограничения сохраняются с полным пониманием того, что клиенту хотелось бы их нарушить.

Типичный пример детской реакции на временные ограничения в терапевтической ситуации представляет собой случай с Тэдди, семилетним мальчиком. Его привели в исследовательское учреждение для наблюдения по просьбе отдела работы с несовершеннолетними при суде по причине его неуправляемости, вспышек гнева и раздражительности. Его мать вынуждена была обратиться в суд, так как не могла с ним справиться. Ниже приводятся отрывки из второй и третьей терапевтической беседы, хотя у психолога было еще несколько контактов с ним в изоляторе. Он играет в игру, где требует, чтобы психолог считала, сколько раз он нажмет на курок игрушечного пистолета. Когда он замечает, что она делает пометки, он требует, чтобы она считала все время:

К. Ты хочешь, чтобы я все свое внимание обратила на тебя, не так ли?

С. Да. (Продолжает свою игру.)

К. Я не могу считать в то время, когда пишу.

С. А зачем это тебе?

К. Тебя злит, когда я это делаю?

С. Нет, не злит. (Пауза.) Сколько времени?

К. Десять минут прошло. У тебя есть еще десять минут. Ты можешь уйти в любой момент, когда захочешь, даже если полчаса еще не пройдут.

С. (Очень решительно.) Нет! (Начинает стрелять по двум солдатам, которых положил на пол.) Время закончилось?

К. Нет, у тебя есть еще десять минут.

Хотя трудно сказать что-то позитивное относительно такого короткого отрывка, все далее сказанное представляется довольно существенным. Первоначально Тэдди настроен положительно, демонстрируя свое желание завладеть полностью вниманием терапевта. Когда он видит, что ее заинтересованность в нем все же не позволяет ему управлять ею, он начинает злиться. Он не осмеливается открыто выражать свой гнев, даже когда ему предоставляется такая возможность. Именно поэтому в этом месте он думает о том, чтобы уйти, что является косвенным выражением враждебности. Консультант не прогоняет его, но и не уговаривает остаться. Это время принадлежит ему, и он может использовать его по своему усмотрению. Вот именно такой способ предоставления свободы внутри определенных рамок становится помогающим. Справившись с этим маленьким инцидентом, Тэдди более адекватно воспринимает тот факт, что потребность во внимании и негодование по отношению к объекту его привязанности, желание уйти и желание остаться — все это части его самого, и он должен управлять ими сам. Его стрельба по солдатам — это выход его чувств. Он продолжает вести себя агрессивно, переспрашивая, который час. Когда консультант сообщает ему наконец, что время истекло, Тэдди отвечает: «Нет, не истекло», но откладывает игрушки и уходит, говоря в ответ, что ему хотелось бы прийти на следующий день.

В следующий раз первые десять минут он занят довольно агрессивной игрой в солдатики и воздушным шариком, угрожая лопнуть его прямо над головой консультанта.

К. Тебе нравиться пугать меня.

С. Я не могу завязать его. (Он протягивает сдувающийся шарик.) Завяжи здесь. Завяжи мне здесь.

К. (Завязывая шарик.) Тебе нравится указывать, что мне делать.

С. (Играет с шариком как с мячом, с силой ударяя его о стены по всему кабинету.) Сколько минут осталось?

К. У тебя еще двадцать минут, но ты можешь уйти прямо сейчас, если захочешь. Ты можешь уйти в любое время. (Тэдди сбрасывает книгу со стола, прячет шарик.) Мы должны быть осторожны, чтобы ничего больше не испортить в комнате, правильно?

С. Куда мы положим шарик, когда закончим?

К. Я думаю, ты можешь найти ему место в шкафу, потом сможешь снова найти его, когда придешь сюда.

С. (Подходя к консультанту и поднимая два пальца.) Я останусь сегодня на два часа, можно?

К. Правило таково, что ты можешь оставаться на полчаса каждый день.

С. Кто устанавливает правила?

К. Это правило, которое мы установили, когда ты начал приходить сюда. Ты должен приходить на полчаса каждый день. Но тебе хочется остаться подольше?

С. Да. (Играет с шариком.) Сколько еще минут?

К. Пятнадцать.

В течение оставшегося времени Тэдди еще около семи раз спрашивал, сколько осталось минут. Когда в запасе осталась одна минута, Тэдди принялся бешено гонять машины, но по истечении времени оставил все игрушки и побежал вниз по лестнице.

Кому-то может показаться, что обсуждение временных ограничений — бесполезная или бессмысленная вещь. На самом деле это помогает структурировать ситуацию таким образом, что клиент может достаточно эффективно ее использовать. Единственный недостаток в приведенном отрывке состоит в том, что консультант был в некоторой степени испуган этой ответственностью за установление временных границ. Ее фраза «Мы установили это правило» имела бы большее терапевтическое воздействие, если ее заменить на фразу «Я установила такое правило» или «Это одно из правил, которое здесь установлено». Такое утверждение накладывает определенные и ясные ограничения на взаимоотношения — ограничения, на которое ребенок может так или иначе отреагировать. Оно не нравится ему, но он понял, что может принять его.

Допустимые границы агрессивного поведения. Еще одно ограничение, касающееся исключительно игровой терапии с детьми, связано с возможным нанесением ущерба. Хотя ребенку предоставляется полная свобода действий для отыгрывания враждебности — в конкретной комнате с конкретными предметами — это не абсолютная свобода. Можно показать это на нескольких примерах. «Мы можем сколько угодно шуметь здесь, но не в холле». «Ты можешь играть с любыми вещами на этой полке и делать с ними все, что захочешь, но не можешь брать книги и вещи на той полке». Простого замечания: «Я знаю, ты очень зол на меня сегодня утром» — обычно бывает достаточно, чтобы предотвратить нападение на терапевта, поскольку потребность в агрессивном поступке ослабевает, когда чувство осознано. Однако иногда может возникнуть необходимость выразить ограничение конкретными словами: «Ты можешь сердиться на меня сколько угодно, но ты не можешь ударить меня». Начинающие терапевты не уверены в том, что ребенок, особенно с проблемой адаптации, усвоит эти ограничения. Они вновь недооценивают значение четко заданной, тщательно организованной ситуации. Автору известны только такие случаи открытого и полного игнорирования всех допустимых границ (эти примеры, как правило, изучались и проверялись), когда имело место весьма скверное управление терапевтическими отношениями.

Одна из проблем, которая возникает в связи с установлением ограничений деструктивного поведения, достаточно хорошо показана на примере истории Джесси Тафт, речь идет о маленькой девочке, которая любила высовываться все дальше и дальше из окна, чтобы увидеть снаружи как можно больше. Д-р Тафт совершенно справедливо посчитала необязательным накладывать ограничение на подобное действие, которое никоим образом не затрагивает права других людей. Когда она дала понять, что вся ответственность остается на ребенке и что она может упасть, если захочет, девочка стала осторожней[23]. Исходя из соображений здравого смысла, подразумевается, что терапевтическая ситуация должна содержать как можно меньше возможностей для по-настоящему опасных действий. И ребенок, и терапевт могут более конструктивно работать с символическими формами выражения агрессии.

Допустимые пределы привязанности. Одно из самых важных ограничений в терапевтической ситуации — определение допустимой степени эмоциональной вовлеченности со стороны терапевта. Несмотря на то, что этот вопрос наиболее остро стоит при работе с детьми, он важен и должен учитываться при работе с пациентами всех возрастных групп. Он может возникнуть, например, в связи с возможными подарками. Также он имеет отношение к желанию быть зависимым от консультанта, о чем уже было рассказано. Он может проявиться при наличии у клиента желания продолжить отношения на социальном уровне за пределами терапевтического кабинета. Он может встать, когда речь идет о других детях, которым также назначаются встречи с психотерапевтом. Давайте проиллюстрируем это на нескольких примерах.

Консультант, работающий в подростковом интернате, проводит сеанс с девушкой по имени Дороти. При первой беседе девушка выразила желание послать небольшой подарок своей матери. Консультант покупает ей что-то и отдает. В следующий раз Дороти тактично намекает, что хочет конфет, и это желание также выполняется. Немного позже следует еще одна просьба о конфетах, которая снова удовлетворяется. На последующих встречах запросы увеличиваются. Дороти хочет уже конфет определенного сорта, а также специальную бумагу. Все это может показаться довольно безвредным. Однако это не самый продуктивный метод воздействия в терапии. Конечно, Дороти нравятся те люди, которые дарят ей подарки. Но может ли она признать тот факт, что такая привязанность имеет границы? Может ли она научиться принимать отношения, которые не сопровождаются ежедневными подарками? Может ли она осознать, что отказ от них вовсе не обязательно подразумевает отвержение? Терапия, я не устаю это подчеркивать, не означает быть просто «милым» с человеком, имеющим проблемы. Она помогает этому человеку достичь осознания собственного «я», чтобы нормально приспособиться к человеческим отношениям с их позитивными и негативными аспектами.

Сравним эпизод с подарками для Дороти со следующим отрывком, описывающим разрешение д-ром Тафт подобной же ситуации с семилетним Джеки, полностью отвергнутым ребенком, для которого подарки естественно символизируют отношения привязанности. Во время четвертой встречи Джек находит магнит и просит разрешить взять его домой. Д-р Тафт отказывает, объясняя, что другие дети здесь с ним тоже играют. Поиграв с ним некоторое время, он говорит:

Д. Если я что-то принесу, я могу взять магнит домой?

Т. Что ты имеешь в виду, Джек?

Д. Если я оставлю какую-нибудь из своих игрушек здесь, можно мне взять его?

⇐ Предыдущая 2 3 4 5 678 9 10 11 Следующая ⇒