Возмездие Трагические голоса Священники на допросах

Любящие Господа, ненавидьте зло! Он хранит души святых Своих; из руки нечестивых избавляет их.

(Пс 96: 10)

Если вас обуревают сомнения в Боге, едва ли вы захотите отправиться на остров Святого Михаила у берегов Аляски, где один-единственный католический миссионер изнасиловал целое поколение эскимосских мальчиков. Можно ли предугадать, что именно там вы встретите человека, который, несмотря на все пережитое, остался верующим? Знакомство с Питером «Пэки» Кобуком заставило меня задуматься о своей слабости, сопоставив свое маловерие с его упрямой верой.

Впервые я узнал об этой истории от Джона Мэнли, ньюпортского адвоката, представлявшего интересы Райана Ди Марии а затем, начиная с 2001 года — сотен пострадавших от сексуального насилия священников. Вернувшись из путешествия на далекий северный остров, Мэнли пригласил меня вместе поужинать. Оба мы занимались судьбами жертв, переживших сексуальное насилие, и в разговорах об этом часто прибегали к черному юмору — единственному способу смягчить боль и ужас, с которыми нам приходилось иметь дело. Но на этот раз Джон был не расположен шутить. Взгляд его блуждал; он выглядел так, словно только что похоронил близкого человека.

— Что с вами? — спросил я.

— Вы не поверите, что я увидел в этом эскимосском селении! — ответил Джон. — Это не описать словами...

***

Мэнли, успешный юрист, специализирующийся по делам о недвижимости, наткнулся на дело Райана Ди Марии достаточно случайно и взялся за него, хотя многие друзья и коллеги советовали ему и его тогдашней партнерше Кэтрин К. Фриберг от него отказаться.

Было ли то дело рук провидения, судьба или просто совпадение, но Мэнли оказался готов к этой работе лучше многих: он вырос в католической семье, в детстве был алтарником и учился в епархиальной школе. И католические порядки, и католический образ мыслей ему были известны лучше, чем большинству из нас. В дальнейшем, не рассчитывая только на свои знания, он собрал для борьбы с церковной иерархией команду экспертов — бывших католиков.

Первым его соратником стал Патрик Уолл, бывший бенедиктинский монах: услышав интервью Мэнли по радио, он связался с ним и предложил свои услуги. Уолл, в студенческие годы нападающий футбольной команды Университета Святого Иоанна в Колледж-вилле, штат Миннесота, в Католической церкви имел репутацию «священника, который решает проблемы».

Сразу после семинарии он начал выполнять одно за другим поручения, связанные с наведением порядка в приходах, чья жизнь была омрачена сексуальными или финансовыми скандалами. В 1999 году, на седьмой год священства, он сложил с себя сан, устав от того, что для церковной иерархии желание замять скандал неизменно оказывается важнее справедливости и милосердия к пострадавшим. По его собственным словам, ему надоело смотреть, как «римский танк во всей славе своей ломится вперед» и давит невинных.

Сейчас, когда ему уже под сорок, Уолл, по его словам, вернулся к прежней работе — решает проблемы Католической церкви. Только теперь сражается на стороне добра. Уолл стал экспертом Мэнли по церкви, церковным канонам и практикам: он помогает юристам интерпретировать церковные документы, разбираться в управленческой структуре церкви, в ее бюджете и нравах. Ему из первых рук известно, что и как происходит в церкви с жалобами на сексуальное насилие священников. Он знает, где прячут важную информацию. Умеет думать, как епископы. Читает по-гречески, по-древнееврейски, по-латыни и по-итальянски: последние два языка необходимы для перевода документов, поступающих из Ватикана, которых светские адвокаты, как правило, прочесть не могут.

— Теперь мы с церковью в равных условиях, — говорит Уолл, — и можем заниматься этими делами так, как они того заслуживают.

К этому он добавляет, что в своей работе на Мэнли видит своего рода искупление грехов, которые совершил, будучи священником.

— Больше всего гнетет меня то, что [будучи священником] я не осмеливался возвысить голос против политики руководства. Все мы хранили молчание. Но теперь я не молчу — я помогаю церкви, как и прежде, заботиться о самых слабых и уязвимых среди нас. О жертвах.

Также Мэнли нанял своего бывшего клиента Райана Ди Мария, который вскоре после того, как отсудил себе компенсацию в 5 миллионов 200 тысяч долларов, сдал экзамен и получил разрешение на частную юридическую практику. Ди Мария по опыту знает точку зрения жертвы и помогает юристам налаживать контакт с другими жертвами. Кроме того, собственные испытания внушили ему неутолимую жажду справедливости.

— Я очень благодарен своим адвокатам за выигранное дело, — говорит Райан Ди Мария. — Моя судьба была в их руках. Вот почему я сам решил заниматься такими же делами — делать для других то, что сделали для меня.

Жертвы сексуального насилия священников охотнообращаются за помощью к Ди Марии. Как сказал мне один из них: «Он не из тех адвокатов, которых интересуют только деньги. Он борется за правду. И у него есть на это причина. Он понимает нас. Он сам через все это прошел».

Кроме того, Мэнли регулярно консультируется с Ричардом Сайпом. Сайп провел 18 лет в бенедиктинском монастыре, а после этого стал психотерапевтом, специализирующимся на консультировании клириков.

Сайп, автор нескольких книг о священничестве и целибате, считает, что принудительный обет безбрачия, как правило, не соблюдается. Не меньше половины священников хотя бы раз в жизни занимались сексом, и 80—90% из них мастурбируют, что также является нарушением обетов. 6% католических священников, согласно его исследованиям, развращают малолетних. (Вплоть до секс-скандала в 2002 году церковные власти отвергали эти цифры, называя их абсурдными.) Еще один эксперт Мэнли — Том Дойл, священник, еще в 1985 году предупреждавший епископов США, что, если Католическая церковь немедленно не начнет решать эту проблему, католический секс-скандал потрясет всю страну и будет стоить церкви не менее миллиарда долларов (в реальности, как мы знаем, его стоимость оказалась еще выше).

Итак, Мэнли собрал против Католической церкви настоящую юридическую «команду суперменов».

У церковных властей она вызывала ужас. Не знаю, правда или нет, но один церковный чиновник говорил мне, что в диоцезе Оранж Мэнли прозвали «Бешеным Псом». Откуда взялось это прозвище, легко понять, читая допросы церковников, проведенные Мэнли. Вопросы, которые он задавал, гремели гневом и презрением к епископам и их помощникам, не желавшим защищать детей от священ-ников-педофилов. (Искусный допрос отца Оливера О’Грэди, серийного насильника детей, проведенный Мэнли, лег в основу документального фильма Эми Берг «Избави нас от лукавого», получившего «Оскар».)

Так, расследуя аляскинские дела, Мэнли допрашивал высокопоставленных иезуитов о ритуале «Раскрытия совести» — традиционных беседах иезуитов со своими наставниками, во время которых священник рассказывает о своем духовном пути за прошедший год. Руководство ордена утверждает, что сведения, полученные при «Раскрытии совести», подобно признаниям на исповеди, должны храниться в абсолютной тайне. Но Мэнли и другие (в том числе и некоторые иезуиты) возражают, говоря, что «Раскрытие совести» — не священное таинство, как исповедь, а просто метод работы с кадрами. Эту тему Мэнли исследовал в 2005 году на допросе высокопоставленного североамериканского иезуита Фрэнка Кейса:

МЭНЛИ: Допустим, кто-либо откроет вам, что изнасиловал восьмилетнюю девочку, отрезал ей голову и зарыл в лесу, а вам известно, отец, что родители девочки ищут тело своего ребенка. Сообщите ли вы об этом?

КЕЙС: Я буду обязан соблюдать такой же уровень конфиденциальности, как и на исповеди.

МЭНЛИ: Итак, отец, вы подтверждаете под присягой, что никому об этом не расскажете?

КЕЙС: Не расскажу.

Отец Стивен Сандборг, бывший глава Орегонской провинции[6], на допросе в том же году продемонстрировал аналогичную позицию:

МЭНЛИ: Если бы в то время, когда вы были провинциалом, какой-нибудь священник открыл бы вам, что изнасиловал семи- или восьмилетнюю девочку в день ее первого причастия, затем отрезал ей голову, еще раз изнасиловал мертвое тело и зарыл его в лесу — а вы знали бы, что родители и полиция ищут ребенка, — вы бы сообщили об этом властям?

САНДБОРГ: Видите ли, ничто из того, что сказано или как-либо иначе узнано в ходе «Раскрытия совести», не должно передаваться третьим лицам. МЭНЛИ: То есть вы не сообщили бы в полицию?

САНДБОРГ: Не сообщил бы.

Сандборг, президент Университета Сиэтла, заявил также, что никому не сообщил бы об изнасилованиях студентов собственного университета, если бы узнал об этих преступлениях в ходе Раскрытия совести.

МЭНЛИ: Если бы университетский священник открыл вам, что серийно насилует студентов... вы сообщили бы об этом главе службы безопасности Университета Сиэтла?

САНДБОРГ: Я бы немедленно уволил его из университета и отстранил от всех должностей.

МЭНЛИ: Понятно. Но вы сообщили бы властям — службе безопасности Университета или полиции Сиэтла?

САНДБОРГ: Нет.

При одном из последующих допросов Сандборга, снова коснувшись вопроса о «Раскрытии совести», Мэнли потерял самообладание. «У меня не укладывается в голове, — воскликнул он, — как можно было так извратить устав Игнатия и его духовные упражнения: превратить их в инструмент укрывательства извращенцев! »

Гнев Мэнли ощущается и в тексте допроса отца Уильяма «Лома» Лойенса, бывшего главы аляскинских иезуитов. Лойенс заявил под присягой, что сексуальное насилие над детьми не причиняет эскимосам такого вреда, как детям других народов, поскольку среди коренных жителей Аляски якобы царит «сексуальная распущенность».

МЭНЛИ: Мне хотелось бы узнать ваше мнение — мнение человека, хорошо понимающего местных жителей. Какое влияние могли оказать на этих мужчин, на этих мальчиков сексуальные преступления, совершенные священником?

ЛОЙЕНС: Видите ли, в культуре атабасков[7]принято достаточно свободное отношение к сексу. Вообще говоря, надо сказать, что американская культура, испытавшая сильнейшее влияние протестантизма, ко всем этим вещам относится намного строже и непримиримее, чем коренные жители Америки, в данном случае атабаски. Приведу пример. Мне много раз случалось разговаривать, на улице или где-то еще, с женщиной, держащей на руках младенца-мальчика, — и я видел, как она, разговаривая со мной, берет в руку его половые органы и играет с ними, к огромному его удовольствию. У них действительно другое отношение к этому. Мальчики постарше учат сексу девочек помоложе, или девочки постарше — мальчиков помоложе, и так далее. Очень большая разница. Можно назвать это «распущенностью», но, как антрополог, я должен сказать, что это просто другая культура.

МЭНЛИ: Отец, я вас спрашиваю о другом. Мне хотелось бы знать ваше личное мнение как священника или как антрополога: какое влияние, положительное или отрицательное, могло оказать на этих мальчиков то, что отец Конверт их растлевал? ЛОЙЕНС: Когда вы говорите, что он их «растлевал», что вы имеете в виду?

МЭНЛИ: Я вам скажу, что я имею в виду! «Приходи ко мне, переночуй у меня. Утром будешь прислуживать на богослужении. А пока что я залезу к тебе в штаны, схвачу тебя за член и за яички, может быть, доведу до семяизвержения, а тебе двенадцать лет, или десять, или восемь, или всего шесть; а потом поведу тебя в ванну и сам буду тебя мыть, и ты почувствуешь, как мой эрегированный член, член священника, упирается тебе в спину, а тебе восемь или десять лет»! Вот что я имею в виду, отец.

ЛОЙЕНС: Ах это! Что ж, по крайней мере, теперь понятно, о чем мы говорим, потому что до сих пор...

МЭНЛИ: Счастлив, что все эти увлекательные подробности теперь известны и вам. Так как же вы думаете, какое влияние это могло оказать?

ЛОЙЕНС: В культуре атабасков лет 30—40 назад — или когда это произошло, не знаю, вы ведь не указываете сроки, — это оказало бы меньшее влияние, чем, например, в Фэрбенксе или в Спокейне.

Рвение Мэнли и его команды экспертов обогатило его фирму, а жертвам насилия священников помогло получить многомиллионные компенсации. Однако для самого Мэнли цена побед оказалась высока.

— Представьте себе: каждый день вы находите людей со вспоротыми животами, — говорит Мэнли. — Работа у вас такая. Вы вправляете обратно вывалившиеся кишки, зашиваете раны и ищете мясника, который это проделывает. Дела о сексуальном насилии священников очень на это похожи: только вместо вспоротых животов и кишок — раненые души и хлещущие через край эмоции. А вы пытаетесь как-то все уладить. Эти люди уже взрослые, но вы имеете дело с искалеченными детьми.

— Моя жизнь трещала по швам, и я все спрашивал себя: а как же сами эти священники и епископы? Как они могут жить, словно ничего не произошло?! Священник вонзает нож в ребенка; епископ отмывает нож от крови и кладет туда, откуда священник легко сможет снова его достать. Чтобы такое творить, надо быть чокнутым ублюдком! А они это делают холодно, расчетливо. И ничего. Все нормально. А мы во время освящения [т. е. Евхаристии] должны этих людей принимать in persona Christi — видеть в них самого Христа?!

За пять лет нового тысячелетия Мэнли набрал — при росте в шесть футов — более 75 фунтов, а давление его подскочило до угрожающих высот. По ночам, не в силах заснуть, он коротал время со «старым другом Джеком Дэниелсом». Уныние и ярость, которые испытывал Мэнли, едва не разрушили его идиллическую семейную жизнь в Корона-дель-Мар на берегу Тихого океана. Его жена — яркая женщина, в колледже игравшая в баскетбол, впоследствии работавшая в Госдепартаменте, свободно говорящая на нескольких языках, все чаще заговаривала о разводе; ухудшились отношения и с четырьмя детьми, особенно со старшими девочками-подростками.

— Я был в таком состоянии, что срывался на них из-за любого пустяка, — рассказывает Мэнли. — А когда мы поехали в отпуск в Италию, я по утрам просто не мог себя заставить встать с постели. Настолько мне было худо.

Однажды, проезжая по шоссе Пасифик-Коуст близ Сан-Клементе, он вдруг представил себе, ярко и в деталях, как приставляет к виску «глок» 45-го калибра и вышибает себе мозги. Мысль о самоубийстве напугала Мэнли; он бросился к психотерапевту. Несколько лет психологического консультирования, по его словам, помогли ему спасти свой брак, восстановить отношения с детьми и избавиться от гнева, пожирающего его изнутри.

Лишь в одном терапевт оказался не в силах ему помочь — не смог спасти его веру.

Впервые Мэнли понял, что теряет веру, в 2001 году, во время допроса Нормана Макфарленда — бывшего епископа Оранжского на покое, ключевого свидетеля в деле Райана Ди Мария. Войдя в зал, епископ достал и положил перед собой четки и молитвенник. Точно такими же четками и молитвенником пользовалась мать Мэнли, но у нее четки были истерты, а молитвенник истрепан и зачитан почти до дыр. У Макфарленда же эти священные предметы выглядели новенькими, словно он никогда ими не пользовался.

— Я понял, — рассказывает Мэнли, — что эти четки и молитвенник — просто реквизит.

Его подозрения подтвердил и дальнейший разговорс епископом, в ходе которого тот сообщил, что «рано созревшая» 15-летняя девочка может стать для священника искушением, которому невозможно противиться.

МЭНЛИ: Верно ли, что вы подходили к проблеме по-разному в зависимости от того, совершил ли священник сексуальное преступление против трехлетнего ребенка или против семнадцатилетнего подростка?

МАКФАРЛЕНД: Да, здесь есть разница.

МЭНЛИ: В чем она заключается?

МАКФАРЛЕНД: Насколько мне известно, специалисты считают, что педофилия [неизлечима].

МЭНЛИ: А как насчет пятнадцатилетней девочки?

МАКФАРЛЕНД: Это тоже очень дурной поступок.

Но, мне кажется, здесь больше вероятность того, что это был единичный случай... Такое искушение легче понять. Как можно совершить такое с младенцем или маленьким ребенком — я и представить не могу. Но так ли велика разница [между] пятнадцатью и семнадцатью годами? Девочка может рано созреть, может выглядеть очень, очень взрослой... да, конечно, это искушение.

К 2003 году, когда стали известны аляскинские преступления, Мэнли уже знал, что утратил веру.

— Когда все это началось, — говорит он, — я думал, речь идет о греховности нескольких священников. Но ни в одном случае, по которому я работал, я не встретил ни одного клирика, который бы поступил правильно.

Ни одного! Не все они дурные люди — но ни одному из них не хватило мужества поступить так, как надо.

— Если ты католик, тебя с детства приучают к мысли, что священник — образ Христов, а ты — грешник.

С малых лет тебе внушают безграничную веру в священников и строгость к себе. И вдруг ты понимаешь, что для них ты просто дойная корова! Из тебя выжимают деньги, по твоей спине взбираются к карьерным высотам. И все. А все эти разговоры: «Мы приведем твою душу на небеса» и так далее — просто маскировка. Когда до тебя это доходит — это как удар наотмашь, это по-настоящему валит с ног.

Однажды утром, в 2006 году, Мэнли снял с шеи изящный «чудесный медальон» — популярный католический символ, якобы созданный в XVIII веке святой Екатериной Лабур по указанию Девы Марии. «Все, кто носит такой медальон, будут получать великую благодать», — будто бы сказала Святая Дева. Свой «чудесный медальон» Мэнли получил во втором классе, в день своего Первого Причастия. На обороте его выгравированы слова: «Я католик. Пожалуйста, пригласите священника». Он надел этот медальон семилетним мальчиком и никогда не снимал.

— Он был частью меня, — рассказывал Мэнли. — Снять медальон — для меня это был знак, что все кончено, окончательно и навсегда. Я просто больше не мог. Мне было очень грустно; но это стало для меня началом освобождения, эмоционального и духовного.

Журналистам не положено смешивать профессиональные отношения с дружескими. Во время католического секс-скандала я завязал тесные профессиональные контакты с людьми по обе стороны баррикад, однако никогда не переходил грань: не делился с ними собственными мыслями и переживаниями. (С одним человеком в церкви мы стали друзьями; но, когда это произошло, я сообщил об этом редакторам и перестал о нем писать.) О том, что Джон утратил веру, я почти ничего не знал. Лишь несколько лет спустя, уже перестав писать о религии, я узнал, что он прошел путь, очень схожий с моим, — путь тяжелых переживаний, ссор с близкими, разочарований, обращения за помощью к психологам... и, наконец, потери веры.

Однако сейчас, в 2004 году, когда мы с Джоном сидели в ресторане, он был для меня только информантом. Я знал его как бесстрашного и упрямого противника церкви. Однако сейчас, сидя за столом, он с трудом выдавливал из себя рассказ о том, что увидел на Аляске. И, еще не закончив ужин, я понял: об этой истории стоит написать.

Через несколько месяцев вместе с фотографом «Таймс» Деймоном Уинтером я летел на западный берег Аляски, чтобы своими глазами увидеть, что там произошло. Я чувствовал, репортаж получится что надо; но еще более привлекало меня то, что это будет последняяглава, последняя нерассказанная история о католическом секс-скандале — рассказ о том, как священники-растлители проникли в один из самых отдаленных уголков мира. Вот почему, несмотря на резонные опасения, охватывавшие меня при мысли о морозе, от которого не спасет ветровка с капюшоном, и о самолетах-«кукурузниках», в конце января 2005 года я сел на рейс «Аляска Эйрлайнз», летящий из округа Оранж в Анкоридж. Это было первое мое путешествие на Аляску.

Оказавшись в Анкоридже, первым делом я отправился в магазин RЕ1 и накупил на полторы тысячи долларов разного арктического снаряжения. Затем встретился с Джоном Мэнли, его помощником Патриком Уоллом и Кеннетом Руза, анкориджским адвокатом, защищающим интересы коренных аляскинцев, пострадавших от насилия католических священников и миссионеров.

Руза — бывший федеральный следователь по преступлениям на сексуальной почве, мягкий человек, влюбленный в природу, ввязался в борьбу с Католической церковью фактически случайно. Оставив госслужбу и занявшись частной практикой, он создал юридическую фирму и искал для нее работу. В руки к нему попал документ, на который у другого адвоката попросту не нашлось времени. Некий коренной аляскинец заявлял, что в детстве его изнасиловал католический священник. Это обвинение заинтересовало Руза — ведь сексуальные преступления были его специальностью. Он занялся этим делом. Обнаружил еще семерых жертв того же священника. Диоцез Фэрбенкс предложил каждому пострадавшему по 10 тысяч долларов. В Лос-Анджелесе обычная компенсация такого рода составляла 1, 6 миллиона; таким образом, Католическая церковь изначально оценила сломанную жизнь юпика[8]примерно в одну сотую от жизни лос-анджелесца. Руза не сдавался и в конце концов выбил из церкви многомиллионную компенсацию. В тесном мирке юристов Аляски он приобрел известность как адвокат, специализирующийся по делам о сексуальном насилии священников. Новые жертвы пошли к нему, сперва — тоненьким ручейком, затем — потоком. Число их все росло; тогда Руза связался с Мэнли, о котором прочитал в Интернете, и попросил помощи.

Вместе мы прилетели в Ном — последний город, за которым начинаются эскимосские селения. В крохотном аэропорту Нома пересели на самолетик со страшно тарахтящим пропеллером: на нем нам предстояло через полтора часа достичь острова Святого Михаила. Наш пилот носил старинный кожаный летный шлем; кустистая седая борода его торчала во все стороны. Я принял ативан для успокоения нервов и старался дышать не слишком глубоко. В лучах холодного зимнего солнца, стоящего низко над горизонтом, я смотрел вниз, но видел лишь бескрайние просторы замерзшего Берингова моря, похожего на комковатое белое одеяло. Отправляясь на север, я почитал кое-что по истории Католической церкви на Аляске и понимал, что мы действительно летим на край земли, куда совсем недавно пришла цивилизация.

Первая миссия иезуитов на западе Аляски появилась в 1886 году. Поначалу христиане не нашли в этом суровом краю множества новообращенных. Тысячи лет эскимосы, охотники и собиратели, следовали Йюуйяа-рааку — «пути человеческому». Юпики верили, что их древние предания и верования имеют власть оберегать людей от бурь, голода и болезней. Только в 1900 году, когда эпидемия гриппа уничтожила более 60% коренного населения Аляски, христианство обрело здесь популярность. Перед смертельным вирусом эскимосские шаманы оказались бессильны, и целые деревни начали обращаться в новую веру буквально за один день.

В наши дни римско-католический диоцез Фэрбенкс занимает две трети Аляски; однако в этом суровом краю, размерами превышающем Техас, лишь 41 церковь и 24 священника. Иезуиты, по-прежнему составляющие штат диоцеза, именуют Аляску «труднейшим миссионерским полем в мире! » — это определение, вместе с трогательными снимками эскимосских детишек, красуется на их рекламных плакатах, призывающих помочь ордену материально.

Мы сделали круг над продуваемым всеми ветрами островом и сели на узкой полоске земли, в нескольких милях от поселка Святого Михаила и его 370 обитателей. В потрепанном и проржавевшем «форде-пикапе» без задней передачи ждал нас деревенский старейшина Томми Чимук. Мы погрузились в кузов грузовичка, прижались друг к другу, чтобы спастись от стужи, и Томми повез нас в деревню.

Стуча зубами от холода и оглядывая пустынные окрестности, я все лучше понимал, почему Мэнли назвал эти места идеальными для миссионера-насильника. Поселок Святого Михаила и соседняя деревушка Стеббинс находятся всего на 200 миль южнее полярного круга, на холодном берегу, где тундра обрывается в Берингово море. Добраться сюда можно лишь по воздуху или, когда тают льды в заливе Нортона, по воде. В 60—70-х годах, когда происходили изнасилования, в деревне не было полиции и почти не было телефонов. (Сейчас то и другое есть, но нет водопровода.) Самый уважаемый человек в деревне — тот, кого присылают иезуиты управлять приходом. Если это педофил — для него здесь просто рай!

Сами иезуиты это отрицают; однако есть свидетельства, что селения Западной Аляски служили «убежищами» для священников, уличенных в педофилии.

— Как Иностранный легион во Франции: либо идешь туда, либо в тюрьму, — поясняет Ричард Сайп, бывший бенедиктинский монах. — Я абсолютно убежден, что именно это и происходило на Аляске.

С начала католического секс-скандала в 2002 году более 110 коренных жителей Аляски из 15 селений заявили, что стали жертвами сексуальных преступлений иезуитов. Эти пострадавшие утверждают также, что многие их собратья по несчастью, в течение десятилетий не получавшие ни юридической, ни психологической помощи, покончили с собой, чтобы положить конец этой муке. Когда они рассказывают об этом, по лицам их текут слезы.

***

Куда бы ни шел Пэки Кобук — набрать бочку мазута, отвести детей в школу, постирать одежду в единственной на всю деревню автоматической прачечной, — путь его лежит мимо церкви Святого Михаила.

— Порой хочется ее спалить, — говорил мне по пути 46-летний Кобук. — Но я стараюсь об этом не думать. Всякий раз, как ее вижу, снова вспоминаю обо всем.

Прошло более тридцати лет, но ни он, ни его товарищи по несчастью не могут забыть покойного Джозефа Лундовски, католического миссионера, прибывшего к ним в поселок в 1968 году. Профессиональных священников на все приходы не хватает, и в отдаленных селениях их роль играют миссионеры-добровольцы. Деревенские старейшины, благочестивые католики, тепло встретили Лундовски — они привыкли уважать людей в рясах. Но дети скоро научились бояться его и ненавидеть.

Теперь они, уже взрослые, утверждают, что за семь лет своей службы «дьякон Джо» растлил почти всех мальчиков в поселке Святого Михаила и в соседней деревне Стеббинс, соединенной с поселком извилистой и грязной 12-мильной дорогой. Жертвы, которым сейчас уже по 40—50 лет, хранили свое бремя в тайне до 2004 года — не разговаривали об этом даже друг с другом. Только когда по спутниковому телевидению до них дошла весть о католическом секс-скандале, потрясшем страну, 28 мужчин из двух селений решились прервать молчание. Общее число жертв Лундовски, по подсчетам, доходит до 70 человек из шести селений. Переписка, относящаяся к первым годам его миссионерской деятельности на Аляске, показывает: его начальство знало, что у него серьезная проблема, но не сделало ничего, чтобы его остановить.

— Никто бы нам не поверил, — говорил Кобук. — [Лундовски] был слуга Божий. А я был просто ребенок-эскимос.

В первую свою поездку на остров Святого Михаила я провел в поселке пять дней, расспрашивая пострадавших от насилия. Многим из них впервые представилась возможность подробно рассказать о пережитом. Даже своим женам рассказывали об этом очень немногие — остальные опасались, что их сочтут гомосексуалистами. Большинство из них не соглашались разговаривать дома. Эскимосы обычно держатся бесстрастно; но сейчас, рассказывая мне о прошлом, многие содрогались от рыданий, и лица их искажала смертельная мука. Они рыдали и молили, чтобы кто-нибудь освободил их от этой нескончаемой боли. Словами этого не описать, но фотограф «Таймс» Деймон Уинтер, сумевший запечатлеть их страдания на камеру, вышел с этой работой в финал Пулитцеровской премии. Он снял рыдающего Томми Чимука и жену, которая пытается его утешить. Снял Джона Локвуда — сломленного человека в истрепанной рубахе: он сидит на перевернутом ведре, прикрыв глаза рукой, и в пальцах его дрожит сигарета. И еще одного коренного аляскинца, много лет верившего, что в горле у него застряла рыбья кость и может в любую минуту его убить. Из страха перед этой костью, готовой пронзить ему артерию или сердце, он не выходил из дома и не отходил от телефона. Врачи осматривали его много раз, но никакой кости не обнаружили. Я понял, что это такое — подобные симптомы мне случалось видеть и раньше. Психосоматика: невроз, вызванный тем, что Лундовски принуждал его к оральному сексу.

В ответ на жалобы иезуиты применяли обычную католическую тактику — голову в песок. Они не предложили юпикам никакой помощи. Заявили, что Лундовски вообще не работал в этих селениях, хотя это опровергали документы из их собственных архивов. Наконец, в 2007 году орден иезуитов Римско-католической церкви согласился выплатить ста десяти эскимосам компенсацию в размере 50 миллионов долларов.

Во время двух своих путешествий на остров Святого Михаила, как ни странно это прозвучит, я впервые перестал мучиться религиозными сомнениями. То, что произошло на краю земли с беззащитными детьми, выглядело намного более осмысленно, если признать, что Бога нет. Когда мы сталкиваемся со злом, будь оно делом Сатаны или рук человеческих, наша задача — с ним бороться. Но при этом важно его понять. Меня успокаивала и придавала мне сил мысль, что речь идет всего лишь об одном дурном человеке и одной коррумпированной организации, действующей исключительно в собственных интересах. Что не нужно больше думать о том, какова же во всем этом роль Бога.

Морозным утром я отправился в церковь Святого Михаила на воскресную мессу. И с тайным удовлетворением увидел, что на службе, где когда-то собиралось все селение, теперь стоят лишь несколько стариков да одна семья помоложе. Местные жители знают, что сделала церковь с их детьми, и не хотят больше иметь с ней ничего общего. Трудно молиться Богу, который допустил такое, в церкви, руководители которой закрыли на это глаза, и даже сейчас, сорок лет спустя, в более просвещенный век, отказываются загладить содеянное ими зло.

И все же... Вечное «и все же»! Как объяснить Пэки Кобука? Возвращаясь из первого своего путешествия, я заехал в Исправительный центр «Анвил-Маунтин» в Номе, где Пэки отсиживал три месяца за драку. В тесной комнатке для свиданий я вглядывался в его круглое лицо. Юпики в поселке Святого Михаила живут во многом так же, как и их предки десять тысяч лет назад. Преследуют с гарпунами китов, выслеживают стада оленей, бегущие через тундру, охотятся на моржей, спящих на льдинах Берингова моря. Летом собирают морошку — важнейший ингредиент настоящего «эскимо», необычной, но вкусной смеси замороженного жира, рыбы, сахара и ягод. В поселке повсюду проникают запахи моря, сушеной рыбы, водорослей, выброшенных морем на берег... запахи природы.

А теперь Пэки окружает лишь запах дезинфектанта, которым моют бетонные полы в тюрьме. Алкоголь и вспыльчивый нрав частенько приводят его за решетку. Но зная, что он пережил, кто решится его осуждать?

Невысокий, крепко сбитый человек в синей тюремной робе молчал, положив на стол натруженные мозолистые руки. На шее его блестели четки: голубые бусины, нанизанные на веревку из рыбацкой сети. Все эскимосы, с которыми я разговаривал на прошлой неделе, потеряли веру — все, кроме Пэки.

Несколько лет Лундовски содомизировал его и заставлял заниматься сексом с другими детьми. Это началось, когда Пэки было двенадцать. В «награду» Лундовски дарил ему монеты из своей коллекции и угощение, которое приносили ему сельчане. В краю, где уровень жизни немногим отличается от стран третьего мира, и эти скудные дары становились для семьи Пэки подспорьем.

Восемь лет молчаливой боли и страха... а затем, в одно прекрасное утро, Лундовски вызвал с материка самолет и торопливо покинул остров Святого Михаила. Говорят, спасался от разъяренных родителей, наконец узнавших правду. С тех пор никто в поселке не упоминал о происшедшем — никто, кроме Пэки. За эти годы он обращался за помощью к двум епископам и пяти священникам, не считая старейшин поселка. В ответ все советовали ему молчать и не поднимать шума.

В 1999 году, после смерти священника, служившего тогда в поселке Святого Михаила и в Стеббинсе, его начальник-иезуит попросил Кобука собрать бумаги двух приходов — книги, документы, записные книжки, всегобольше 16 сумок, — и отвезти их на своем квадроцикле с прицепом на помойку.

По словам Кобука, он захватил с собой 15 галлонов керосина: священник сказал, что мусор надо будет сжечь. Пэки рассказал, что священник бросил все книги и документы в огонь, уничтожив следы злодеяний, творившихся в этих приходах на протяжении многих лет. (По уверениям иезуитов, это был обычный вывоз мусора, ничего важного уничтожено не было.)

— Он сжег все дотла, чтобы не осталось никаких следов, — рассказывал Пэки. — Многие бумаги прочел, прежде чем сжечь.

Я указал на четки:

— Почему же вы по-прежнему верите?

— То, что со мной произошло, — не дело Бога, — тихо ответил он, проведя пальцами по четкам. В скупых словах его слышался гортанный отзвук эскимосского языка, на котором Пэки уже не говорит. — Они нарушили заповеди Божьи. Все — и те, что мне не помогли. Они не любили ближнего, как самого себя.

Я не стал говорить Пэки о своих сомнениях. Слушая его, я преисполнился стыда. Моя вера утрачена. А ведь с этим человеком произошло нечто настолько ужасное, что я такого и вообразить не могу! Его, ребенка, много лет насиловал тот, кого он считал представителем Христа на земле. Епископы, священники, старейшины — все запрещали ему говорить о своей беде. Но его вера не дрогнула.

Я попросил его рассказать об этом. Он сказал, что в тюрьме регулярно встает на колени и молится, хотя его сокамерникам это кажется смешным.

— Многие смеются надо мной, спрашивают, когда же явится Дева Мария и выведет меня из тюрьмы, — говорил Пэки. — Что ж, Дева Мария мне в жизни помогала больше всех остальных. Я не перестану. Буду молиться ради своих детей.

В конце весны я снова встретился с Пэки, на этот раз — у него дома, на острове Святого Михаила. Он рассказал, что недавно видел на сером песке пустынного побережья свежие следы гризли. Пэки сказал: он никогда не покончит с собой, этого не позволяет его вера, но в этот миг ему захотелось, чтобы гризли сожрал его и положил конец его мучениям. И Пэки двинулся к кустам, где, скорее всего, прятался медведь. Но на полдороге ощутил перемену в себе и бросился прочь от берега, громко моля Иисуса о спасении.

Вид церкви Святого Михаила надрывает его душу. До недавних пор Пэки не мог даже в нее войти. Вместо этого по воскресеньям он ходил по деревне, читая молитвы и отрывки из католической литургии, которым научил его Лундовски. Пэки молится и за своего насильника, умершего в 1995 году. На краю света бедный эскимос молит Бога о том, чтобы его обидчик попал на небеса.

— Я молюсь за Лундовски, за его душу, — говорит Пэки. — А для себя прошу только одного — исцеления.

Прощание с Богом

⇐ Предыдущая 8 9 10 11 12 131415 16 17 Следующая ⇒