Типология языковых механизмов воздействия на сознание

В таксономическом описании естественно рассматривать языковые механизмы ВИД по уровням языковой системы.

Значимое варьирование на фонетико-фонологическом уровне разделяется на сегментное варьирование и супрасегментное варьирование. Сегментное варьирование хорошо изучено в диалектологии и классической социолингвистике и обычно не используется как средство воздействия для навязывания конкретного пропозиционального содержания. Тем не менее, такое варьирование очень эффективно в тех случаях, когда речь идет об ассоциативной семантике, о создании определенных позитивных представлений у адресата. В книге Дж. Фаста и Б. Фаст показывается, что характерные фонетические особенности речи Дж. Картера, южанина по происхождению, сыграли немаловажную роль в создании образа «своего парня», что в специфической внутриполитической обстановке в США в середине 70-х гг. способствовало его избранию на президентский пост [Fast, Fast 1979]. Значительным речевоздействующим потенциалом обладает варьирование супрасегментных характеристик — интонации [Бернштейн 1972], которое, впрочем, пока изучено недостаточно. Наметившаяся в последние годы семантизация интонологии позволяет по-новому взглянуть на эту проблему [Кодзасов 2000].

Значимое варьирование на лексическом уровне изучено к настоящему времени гораздо лучше всех остальных языковых механизмов воздействия на сознание. Значимому варьированию, сопряженному с изменением стилистической окраски лексики, и смысловому варьированию терминов различных идеологических систем посвящена значительная литература (см. подробную библиографию в [Баранов, Паршин 1986]). Особенно широко эта область функционирования лексики обсуждалась в связи с существованием двух политических дискурсов немецкого языка — политического языка бывшей ГДР и ФРГ. Типичный объект анализа — варьирование формы, сопровождающееся изменениями в понятийном и оценочном слое плана содержания слова в лексических заменах типа DDR vs. Zone vs. Sovietzone [Крючкова 1982]. На материале английского языка лексическое варьирование исследовалось прежде всего по текстам, циркулировавшим в средствах массовой информации США в период вьетнамской войны. Имеются и примеры сатирического осмысления лексики того периода, хорошо раскрывающие потенциал воздействия лексического варьирования. Ср. примеры из «Словаря Великого Общества» и «Большого Имперского Словаря» Э. Хермана (см. по этому поводу [Shenker 1979]): вьетконговец = «вьетнамский крестьянин, особенно убитый нами (т. е. американцами)»; зверства = «убийства, совершаемые ими»; возмездие = «убийства, совершаемые нами»; фанатизм = «его глубокие убеждения»; вера — «наши глубокие убеждения»; самоопределение = «право народа избирать правительство, угодное нам»; анархия = «быстрое непривычное изменение, не соответствующее моим интересам».

Речевоздействующим эффектом может обладать варьирование и внутри стилистически нейтральной и нетерминологической лексики. Это обусловлено тем, что во всяком естественноязыковом описании действительности присутствуют черты, привнесенные средствами его интерпретации. Языковые выражения не обозначают действительность, а интерпретируют ее, соотнося с естественноязыковым стандартом, нормой, устроенной достаточно нетривиально. Хотя на существование подобного рода варьирования указывал еще Л. С. Выготский, отмечавший, что обозначение Наполеона как победителя при Иене — это совсем не то, что обозначение его как побежденного при Ватерлоо [Выготский 1982, с. 162]. Д. Болинджер разбирает следующий пример значимого варьирования нейтральной лексики [Bolinger 1980]. В 1970 г. во время разгона демонстрации студентов Гарвардского университета в Кенте были убиты четыре студента. Большинство средств массовой информации признали это событие прискорбным, однако определили его как трагедию. Очевидно, однако, что то же событие могло быть названо и преступлением, что повлекло бы постановку вопроса о его виновниках, которые должны быть наказаны; у трагедии же виновников в точном смысле может и не быть.

Речевоздействующим потенциалом обладает и варьирование на синтаксическом уровне. Изучение характера взаимодействия между семантическими и синтаксическими структурами привело ряд исследователей к необходимости постулирования промежуточного уровня глубинного синтаксиса, представляющего падежно-ролевые рамки предикатов. Падежная рамка в общем случае определяет типичные роли сопоставленной предикату прототипической ситуации — Агенс (инициатор действия), Пациенс (сущность, подвергающаяся действию) и пр. (см., классическую работу [Филлмор 1981]). Одна и та же ситуация при использовании различных глаголов или синтаксических преобразований (изменения диатезы, опущения составляющих) может быть соотнесена с различными падежными рамками, что позволяет акцентировать внимание адресата сообщения на различных сторонах описываемого положения дел, ср. высказывания, относящиеся к одной и той же ситуации Дума обсуждает бюджет, предложенный правительством (все участники ситуации представлены, но «Дума» коммуникативно выделена); Правительство внесло бюджет в Думу (все участники ситуации присутствуют, но коммуникативно выделено «правительство», а Дума синтаксически представлена как «локус»); Бюджет принят в первом чтении (главные участники ситуации исключены из языкового описания ситуации).

В реальных ситуациях речевого воздействия синтаксические механизмы ВИД чаще всего используются в комплексе. В одной из работ обсуждаются заголовки статей различных газет по поводу одного и того же события — расстрела демонстрации чернокожего населения в тогдашней Южной Родезии [Language and control 1979]. Множество заголовков может быть описано как применение трансформаций — синтаксических механизмов ВИД: Police shoot dead Africans «Полиция расстреляла африканцев» (прототипически полный вариант описания ситуации) —► Africans shoot dead by the police «Африканцы расстреляны полицией» (пассивизация выводит из центра внимания одного из участников ситуации — полицию, что в каком-то смысле уменьшает ее ответственность за происшедшее) —» Africans shoot dead доcл. «Африканцы застрелены насмерть» (опущение агенса — участника, ответственного за происшедшее) —» Africans died «Погибли африканцы» (действие превращается в состояние; тем самым инициатор действия даже не подразумевается) —> ...deaths... «...смертные случаи...» (из обсуждения исчезает не только инициатор действия, но и пострадавшая сторона) —> Factionalism caused deaths «Фракционность ведет к жертвам» (введение псевдопричины).

Необходимо отметить также речевоздействующий потенциал выбора порядка слов внутри перечислительных конструкций. В общем случае такой порядок определяется сложными культурно обусловленными иерархиями [Cooper, Ross 1975] и может быть использован для ранжирования адресованного партнеру по коммуникации языкового материала в соответствии с интересами говорящего. Весьма интересен в этом плане пример из Л. Соловьева («Повесть о Ходже Насреддине»):

(3) — Доходное озеро и принадлежащие к нему сад и дом, — сказал он [кадий] многозначительным, каким-то вещим голосом и поднял палец. — Очень хорошо, запишем! Запишем в таком порядке: дом, сад и принадлежащий к ним водоем. Ибо кто может сказать, что озеро — это не водоем? С другой стороны: если упомянутые дом и сад принадлежат к озеру или, иначе говоря, водоему, ясно, что и водоем в обратном порядке принадлежит к дому и саду. Пиши, как я сказал: «дом, сад и принадлежащий к ним водоем! » — По ловкости это был удивительный ход (...); озеро волшебно превратилось в некий захудалый водоем (...).

К синтаксическому уровню относится возможность описания ситуации с помощью нормальной предикации и ее свертки — номинализации. Имеется в виду трансформация типа (4) Дума рассмотрела законопроект, представленный правительством, в первом чтении —♦ (5) Рассмотрение законопроекта в первом чтении. Номинализации позволяют управлять процессом понимания, поскольку говорящий имеет возможность легко выводить из обсуждения важных актантов ситуации — вплоть до полной элиминации участников — ср. (5). При этом номинализация оказывается достаточно гибким механизмом, чтобы оставить того участника, который необходим в данном речевом ходе, ср. (6) Рассмотрение законопроекта правительства в первом чтении окончилось неудачей или (7) Рассмотрение думой законопроекта в первом чтении не вызвало серьезных возражений у депутатов. П. Серио в своем исследовании советского политического дискурса времен Хрущева и Брежнева выделяет две основных функции номинализации [Серио 1999]. С одной стороны, они функционируют интрадискурсивно, отсылая к предикации, которая уже была упомянута в тексте. Такова номинализация рост рядов КПСС в примере (8).

(8) Коммунистическая партия Советского Союза насчитывает ныне 12 миллионов 471 тысячу членов и кандидатов партии. Ее ряды за отчетный период выросли на 2 миллиона 755 тысяч человек. Рост рядов КПСС отражает высокий авторитет партии и безграничное доверие к ней советского народа.

Однако значительное количество употребления номинализации в советском политическом дискурсе приходится на номинализации, которые никак не представлены в предшествующем тексте. В этом случае можно говорить о интердискурсивной функции номинализации. Формально они отсылают к какому-то другому дискурсу, но «бывает очень часто, что этот предыдущий дискурс так никогда конкретно и не существовал» [Серио 1999, с. 367]. В стремлении охватить все явления действительности советский политический язык уподоблялся научному дискурсу, однако если ответственность за номинализации в научном дискурсе несут соответствующие теории и научные направления, то в политическом языке ответственность за номинализации возлагалась на какого-то универсального субъекта, существование которого в то же время не признавалось (см. подробнее [Seriot 1985]).

Речевоздействующий потенциал варьирования макроструктурных моделей, то есть способов организации текста, не вызывает сомнений и на протяжении тысячелетий изучается риторикой и отчасти стилистикой. Вхождение таких моделей в число объектов лингвистического изучения лишь только начинает осуществляться; в стадии разработки находится и метаязык исследования. Наличие метаязыка особенно важно, поскольку выделение элементов макроструктуры текста в очень сильной степени зависит от способа описания этой структуры. Один из наиболее разработанных метаязыков этого типа — грамматики сюжетов (story grammars). Они основываются на идее порождения макроструктуры текста по правилам, во многом напоминающим правила трансформационных порождающих грамматик [Олкер 1987; Баранов, Паршин 1990 а]¹⁾. Разные грамматики сюжетов выделяют различные компоненты макроструктуры текста-нарратива — экспозицию, эпизоды, события, сюжетные ходы и пр. Варьирование касается компонентов сюжета, находящихся на одном уровне иерархии. Типичные трансформации сюжета, приводящие к его варьированию — передвижение/перестановка и опущение составляющих. Они позволяют, например, преобразовать нарратив-признание преступника, фиксирующий реальную «внешнесобытийную» последовательность развития событий в преступлении, в детективную историю, ср. (i — сюжетная структура признания; ii — сюжетная структура детектива):

(i) преступник à замысел à орудие убийства à место à убийство à обнаружение трупа à поиски преступника;

(ii) обнаружение трупа à обнаружение орудия убийства à поиски преступника...

Типология механизмов речевого воздействия с процедурной точки зрения основывается не на уровневой модели языка, а на когнитивных процедурах преобразования знания, приводящих к его передаче в речевом акте и введении в модель мира адресата. К процедурным механизмам воздействия на сознание относится варьирование степени детальности описания ситуации. Так, одну и ту же ситуацию можно назвать событиями, гражданской войной и крупномасштабными столкновениями вооруженных группировок в борьбе за государственную власть. Лишь второе из приведенных языковых описаний характеризует ситуацию прототипическим образом и активизирует обширный набор прагматически значимых ассоциаций.

Процедурным механизмом воздействия является использование меафоризации, то есть осмысление одних объектов действительности (область «цели») через перенесение на них качеств других его объектов (область «источника»). Варьирование различных семантических следствий из метафоры в разных контекстах определяет воздействующий эффект этого механизма ВИД. Интересный пример, демонстрирующий силу воздействия метафор на сознание, разбирается Дж. Лакоффом и М. Джонсоном в [Lakoff, Johnson 1980]. В английском выражении to solve the problem «решить проблему» скрыта идея растворения проблемы как некоторой субстанции или химического вещества. При этом визуально проблема исчезает, переходя в другое состояние, но всегда может появиться вновь. Такое восприятие проблемы настраивает человека на совершенно иной способ поведения в проблемной ситуации, чем это обычно делается. Задача человека, решающего проблему, заключается не в том, чтобы окончательно избавиться от трудностей, а в том, чтобы подобрать такой катализатор, который позволит «растворить» данную проблему, но не приведет

1) См. также раздел 1.3.2. «Моделирование структуры сюжета» главы 2 настоящего пособия.

к кристаллизации других, еще более сложных проблем. Именно такое понимание этого выражения продемонстрировал авторам разбираемого примера один иранский студент, ходивший к ним на семинар.

Являясь действенным орудием познания мира, метафора в то же время таит опасность подмены действительности ее моделью, не всегда удачной: такая модель может навязываться в ходе коммуникации с той или иной степенью сознательности — в зависимости от того, насколько глубоко укоренена метафора в языке. Так, известная метафорическая модель СПОР — ЭТО ВОЙНА, проявляющаяся в естественноязыковых выражениях типа Он защитил свои позиции, Он разбил мои доводы, Он упорно стоял на своем, социально небезопасна в плане ее влияния на поведение человека. В споре-войне, требующем стереть с лица земли оппонента, вряд ли может родиться истина [Лакофф, Джонсон 1987].

⇐ Предыдущая 18 19 20 21 222324 25 26 27 Следующая ⇒