Для больных санатория праздники в орной хижине были своего

⇐ ПредыдущаяСтр 9 из 45Следующая ⇒

Рода маскарадами. Шарль Ней и Хольман наклеили себе усики,

Чтобы их нельзя было узнать. Красавица Долорес Пальмер накинула

На волосы кружевной шарф и прикрыла лицо вуалеткой.

Лилиан не захотела надеть ни шарфа, ни вуали. Она была в

Своих обычных синих брюках и меховом жакете.

Лилиан выглядела очень взволнованной. В ночи было что-то

Драматичное: луна то выплывала из-за рваных облаков, то снова

Скрывалась за ними, тени от облаков ложились на белые склоны, и

Склоны оживали -- казалось, гигантские фламинго с мощными

Крыльями летают над землей.

-- Когда вы уезжаете? -- спросила Лилиан Клерфэ.

-- Завтра после обеда. Хочу до наступления темноты проехать

Перевал. -- Он посмотрел на нее. -- Поедете со мной?

-- Да, -- ответила она.

Клерфэ засмеялся; он ей не поверил.

-- Хорошо, -- сказал он. -- Только не берите много вещей.

-- Мне много не нужно. Куда мы поедем?

-- Прежде всего мы избавимся от снега, который вы так

Ненавидите. Проще всего поехать в Тессин на ЛагоМаджоре. Весна

Идет оттуда. Сейчас там уже все в цвету.

-- А потом куда?

-- В Париж.

-- Хорошо, -- серьезно сказала Лилиан.

-- Боже мой, -- прошептал Хольман. -- Пришел Далай-Лама! Вот

Он, стоит в дверях.

Все четверо поглядели на профессора, бледного, с лысиной во

Всю голову, в сером костюме. Он обозревал веселую суматоху,

Царившую в орной хижине. Потом повернулся и направился к

Столику, стоявшему слева, неподалеку от двери.

-- Может, нам лучше исчезнуть? -- с беспокойством спросил

Хольман.

-- Он вас не узнает, -- сказала Лилиан. -- Из-за усов.

-- А вас? И Долорес?

-- Мы можем сесть так, что он будет видеть Лилиан и Долорес

Только со спины, -- сказал Шарль Ней. -- Тогда он и их не

Узнает.

-- Все равно узнает. У него не глаза, а рентгеновский

Аппарат. Но попробовать можно. Сядьте на мое место, Лилиан.

Лилиан покачала головой.

-- А вы, Долорес?

Помедлив секунду, Долорес встала и села так, чтобы

Далай-Лама не смог ее увидеть.

Лилиан смотрела на врача, и он смотрел на нее.

-- Смешно! -- сказала она. -- Но здесь поневоле становишься

Смешным.

-- Люди всегда смешны, -- возразил Клерфэ. -- И если

Осознать это, жизнь кажется намного легче.

-- В котором часу вы уезжаете завтра? -- вдруг спросила

Лилиан.

Он посмотрел на нее и сразу все понял.

-- Когда хотите, -- ответил он.

-- Хорошо. Тогда заезжайте за мной в пять часов.

Когда Волков вошел, Лилиан укладывала чемоданы.

-- Собираешься, душка? -- спросил он. -- Зачем? Ведь через

Два-три дня ты их опять распакуешь.

Она уже несколько раз укладывалась при нем. Каждый год --

Весной и осенью -- ее, словно перелетную птицу, обуревало

Желание улететь. И тогда на несколько дней, а то и недель, в ее

Комнате появлялись чемоданы; они стояли до тех пор, пока Лилиан

Не теряла мужества и не отказывалась от своего намерения.

-- Я уезжаю, Борис, -- сказала она. -- На этот раз

Действительно уезжаю.

Он стоял, прислонившись к двери, и улыбался.

-- Знаю, душка.

-- Борис! -- крикнула она. -- Оставь это! Ничего ужо не

поможет! Я в самом деле уезжаю!

-- Да, душка.

Лилиан почувствовала, как его мягкость и неверие, словно

Паутина, опутывают ее и парализуют.

-- Я уезжаю с Клерфэ, -- сказала она. -- Сегодня!

Она увидела, что выражение его глаз изменилось.

-- Я уезжаю одна, -- сказала она. -- Но еду с ним потому,

Что иначе у меня не хватит мужества. Одна я не в силах бороться

Против всего этого.

-- Против меня, -- сказал Волков.

Он отошел от двери и встал возле чемоданов. Он увидел ее

Платья, свитеры, туфли -- и вдруг его пронизала острая боль,

Такая, какую ощущает человек, который вернулся с похорон

Близкого друга и уже взял себя в руки, но вдруг увидел что-то

Из вещей покойного -- его туфли, блузу или шляпу.

Теперь Волков понял, что Лилиан действительно хочет уехать.

-- Душка, -- сказал он, чувствуя, как у него перехватило

Дыхание, -- ты не должна уезжать.

-- Должна, Борис. Я хотела тебе написать. Вот смотри, -- она

Показала на маленькую латунную корзинку для бумаги у стола. --

У меня ничего не вышло. Я не смогла. Напрасные старания -- это

Невозможно объяснить. Потом я хотела уехать, не попрощавшись, и

Написать тебе оттуда, но и этого я бы не смогла. Не мучь меня,

Борис...

Е мучь меня, -- думал он. -- Они всегда так говорят, эти

Женщины -- олицетворение беспомощности и себялюбия, никогда не

Думая о том, что мучают другого. Но если они даже об этом

Подумают, становится еще тяжелее, ведь их чувства чем-то

Напоминают сострадание спасшегося от взрыва солдата, товарищи

Которого корчатся в муках на земле, -- сострадание, беззвучно

вопящее: лава богу, в меня не попали, в меня не попали...

-- Ты уходишь с Клерфэ?

-- Я уезжаю с Клерфэ отсюда, -- сказала Лилиан с тоской. --

Он довезет меня до Парижа. В Париже мы расстанемся. Там живет

Мой дядя. У него мои деньги, та небольшая сумма, которая у меня

Есть. Я останусь в Париже.

Она знала, что это не совсем правда, но сейчас ей казалось,

Что она говорит правду.

-- Пойми меня, Борис, -- просила она.

-- Зачем нужно, чтобы тебя поняли? Ведь ты уходишь -- разве

Этого недостаточно?

Лилиан опустила голову.

-- Да, этого достаточно. Бей еще.

Ей еще, -- подумал он. -- Когда ты вздрагиваешь от боли,

Потому что тебе пронзили сердце, они стенают ей еще, как будто

Ты и есть убийца.

-- Я тебя не бью.

-- Ты хочешь, чтобы я осталась с тобой?

-- Я хочу, чтобы ты осталась здесь. Вот в чем разница.

Тоже лгу, -- думал он. -- Я хочу, чтобы она была со мной,

Ведь, кроме нее, у меня нет ничего, она -- последнее, что у

Меня осталось, я не хочу ее терять, о боже, я не должен ее

потерять!

-- Я не хочу, чтобы ты швырялась своей жизнью, словно это

Деньги, потерявшие всякую цену.

-- Все это слова, Борис, -- возразила она. -- Если арестанту

Предложат на выбор -- прожить год на свободе, а потом умереть,

Или гнить в тюрьме, как, по-твоему, он должен поступить?

-- Ты не в тюрьме, душка! И у тебя ужасно неправильное

Представление о том, что ты называешь жизнью, -- сказал Волков.

-- Конечно. Ведь я ее не знаю. Вернее, знаю только одну ее

Сторону -- войну, обман и нужду, и если другая сторона принесет

Мне много разочарований, все равно она будет не хуже той,

Которую я узнала и которая, я уверена, не может исчерпать всей

Жизни. Должна же быть еще другая, не знакомая мне жизнь,

Которая говорит языком книг, картин и музыки, будит во мне

тревогу, манит меня... -- Она помолчала. -- Не надо больше об

этом, Борис. Все, что я говорю, -- фальшь... становится

Фальшью, как только я произношу это вслух, мои слова -- как

Нож. А я ведь не хочу тебя обидеть. Но каждое мое слово звучит

Оскорбительно. И даже если я сама уверена, что говорю правду, в

Действительности все оказывается совсем не так. Разве ты не

Видишь, что я ничего не понимаю?

Она посмотрела на него. В ее взгляде были и гаснущая любовь,

И сострадание, и враждебность; ведь он стремился ее удержать, и

Он заставлял ее говорить о том, что она хотела забыть.

-- Пусть Клерфэ уедет, и через несколько дней ты сама

Поймешь, как нелепо было идти за первым встречным, поманившим

Тебя, -- сказал Волков.

-- Борис, -- с безнадежным видом сказала Лилиан, -- неужели

Дело всегда только в другом мужчине?

Волков не ответил. дурак, -- думал он. -- Я делаю все, чтобы

оттолкнуть ее! Почему я не говорю, улыбаясь, что она права?

Почему не воспользуюсь старой уловкой? Кто хочет удержать --

Тот теряет. Кто готов с улыбкой отпустить -- того стараются

Удержать. Неужели я это забыл?

-- Нет, -- сказал он. -- Дело, может быть, не только в

Другом мужчине. Но, если это так, почему ты не спросишь меня,

Не хочу ли я ехать с тобой?

-- Тебя?

е то, -- подумал он, -- опять не то! Зачем навязываться?

-- Оставим это, -- сказал он.

-- Я не хочу ничего брать с собой, Борис, -- продолжала она.

-- Я тебя люблю; но не хочу ничего брать с собой.

-- Хочешь все забыть?

Нова не то, -- думал он с отчаянием.

-- Не знаю, -- сказала Лилиан подавленно. -- Но я ничего не

хочу брать с собой. Это невозможно. Не усложняй мне все!

Он замер на мгновение. Он знал, что не должен отвечать, и

Все же ему казалось страшно важным объяснить ей, что жить им

Обоим недолго и что когда-нибудь, когда у нее останутся

Считанные дни и часы, самым дорогим для нее будет то время,

Которым она сейчас так пренебрегает; и тогда она придет в

Отчаяние от того, что бросалась временем, и будет вымаливать,

Быть может на коленях, ниспослать ей еще один день, еще час

Того, что теперь кажется ей скучным благополучием. Но он знал

Также и другое, что было еще ужаснее: если он попытается

Объяснить ей это, все, что он скажет, прозвучит сентиментально.

-- Прощай, Лилиан, -- сказал он.

-- Прости меня, Борис.

-- В любви нечего прощать.

Он улыбался.

X x x

У Лилиан не было времени собраться с мыслями; явилась сестра

И позвала ее к Далай-Ламе.

⇐ Предыдущая 4 5 6 7 8910 11 12 13 Следующая ⇒