Основные типы культурного сознания в XIX в.

Отвергая рационализм, механистический материализм Просвещения, романтики утверждали примат духовного начала, веру в возможность подчинения материи духу, полагали основанием мироздания духовное бытие. Единство природного и духовного бытия они называли универсумом. Такое мироощущение воплотилось в идеалистическом мировоззрении, развивавшемся в движении от субъективного идеализма к объективному. Именно философия идеализма была положена в основу других культурных практик романтической эпохи, что особенно очевидно в немецком, прежде всего йенском, романтизме.

Если романтики и разделяли революционный пафос просветителей, то лишь в той мере, в какой чаемые преобразования касались духовной ипостаси бытия. Социальным программам минувшего века они противопоставили революцию в области духа; активной деятельности по переустройству общества – столь же активное отчуждение от буржуазного («филистерского») социума. Реальность с ее «прозой жизни», рутинностью, расчетливостью, мещанской ограниченностью, приземленностью целей и мелочностью занятий мало интересовала романтическую личность. Не ее считали они подлинным миром, а мир высоких целей, пламенных страстей, грандиозных идей. Лишь в области «чистого духа» достижимо истинное царство свободы. Природный мир романтики наделяли одухотворенностью, поэтому его изображению уделялось в их творчестве огромное внимание. Отсюда берет свое начало романтический принцип двоемирия, с позиций которого истинный мир, мир абсолютов и идеалов, признается несовместимым с грубой, несовершенной действительностью.

Разочарование в возможностях переустройства реальности, поиск внебуржуазных форм жизни побуждали многих романтиков к бегству от современности в идеализированное прошлое, часто средневековое (Новалис, Р. Саути, В. Скотт, дюссельдорфская школа и движение прерафаэлитов в живописи), от городского мира, «испорченного» цивилизацией, в первозданную природу, в деревенскую глушь (К.Д. Фридрих, Л. Тик), в экзотические дальние страны, где сохранились естественные отношения между людьми (Дж. Байрон, Э. Делакруа), от мира грозной и неприглядной действительности в вымышленный мир грез и фантазий, в сказку, предание, миф, творчество, в собственный внутренний мир (Э.Т.А. Гофман, Э. По, Г. Мелвилл). В этом бегстве нашел свое выражение стихийный протест романтической личности против бездуховности современного ей общества, ее принципиальный нонконформизм. Да и сама реальность отторгает и изгоняет героя-романтика, обрекая его на положение «лишнего человека», «эгоиста поневоле».

Однако дуалистическое переживание мира заставляло героев не только уходить от реальности, но и сопротивляться ей (графика Оноре Домье). Поэтому настроения всеобщего разочарования могут сменяться бунтарскими и даже богоборческими. В своем стихотворении «Прометей» Байрон пишет:

Как ты, в тоске, в мечтах упорных

И человек отчасти бог.

Он мутно мчащийся поток,

Рожденный чистым в недрах горных.

Он также свой предвидит путь,

Пускай не весь, пускай лишь суть:

Мрак отчужденья, непокорство,

Беде и злу противоборство,

Когда, силен одним собой,

Всем черным силам даст он бой.

Бесстрашье чувства, сила воли

И в бездне мук сильней всего.

Он счастлив этим в горькой доле.

Чем бунт его – не торжество?

Чем не Победа – смерть его?

(Перевод В. Левика)[22]

Мир виделся романтикам в постоянном движении, в конфликтах противоположностей. Наиболее ценным им представлялось не то, что уже осуществилось и пребывает в статике, а то потенциальное, что еще «нигде не дано» и чему суждено осуществиться через борьбу и динамику. Стихийное диалектическое сознание романтиков подвело их к идее бесконечного мира, которая противостоит метафизическому мировосприятию просветителей. Художественным воплощением категории бесконечного стала фрагментарность живописной композиции, незаконченность и бессюжетность произведения; категория изменчивости нашла свое выражение в изображении динамичных, сменяющих друг друга состояний.

Из всех форм познания бытия первое место романтики отводили не разуму, а чувству, интуиции. Мир слишком сложен, чтобы его тайны можно было разгадать с помощью логики – их можно лишь угадывать, предчувствовать. Эта задача по силам людям творческого склада, поэтому главным способом познания является искусство. «Поэт постигает природу лучше, чем разум ученого», - полагал Новалис[23]. Находясь в оппозиции к просветительскому пониманию искусства как подражания действительности, романтики выдвинули положение о преобразующей роли искусства.

Для передачи представлений о мире как о великой тайне не подходит язык повседневности – поэтому романтические авторы опираются на метафорический язык, аллегорию, гротеск. Если метафорой ясного и холодного разума романтики называли яркий свет солнца, то метафорой неопределенного, почти мистического чувства – зыбкий, нереальный лунный свет или блеск далеких звезд. Неслучайно, изображая природу, они отдавали предпочтение сумеречному, вечернему, ночному, предрассветному состоянию, которое было созвучно их переживанию бытия («К луне» В. Скотта, «Прощание» И. Эйхендорфа, «Вечерняя серенада» К. Брентано).

Еще одним открытием романтиков явился историзм в понимании динамики бытия. Несмотря на то, что классицисты часто изображали те или иные исторические события, их мало интересовали подлинные реалии изображаемой эпохи (в театре даже не было исторических костюмов – актеры играли в современной одежде). Главным для них было поставить и разрешить общие, внеисторические проблемы борьбы между долгом и страстью, гражданским и личным. Историзм романтиков обусловил их пристальное внимание к особенностям исторического прошлого (А. Дюма, Г. Клейст, Ф. Купер), и прежде всего - прошлого своей родины. Их интересовало все то, что составляло особенность национального духа: детали жизненного уклада, быта, одежды, произведения народного творчества. Все эти черты романтики стремились отразить в собственных творениях, дав новую жизнь старинным народным преданиям и легендам, сказкам и песням. Они с увлечением подхватили начинания Гердера, давшего толчок развитию фольклористики: так, А. фон Арним и К. Брентано составили сборник немецких народных песен «Волшебный рог мальчика» (1806-1808), братья Гримм опубликовали собрание народных сказок. Наряду с идеализацией патриархальности (гейдельбергские романтики в Германии, поэты «озерной школы» в Англии) в романтической картине мира присутствует и понимание народа как активной исторической силы (романы В. Скотта, «93 год» В. Гюго, «Легенда об Уленшпигеле» Ш. Де Костера, «Свобода, ведущая народ» Э. Делакруа).