Мисечко (Пантелеенко) Надежда Григорьевна

1.09. 1933 г., д. Крюковичи Калинковичского р-на

Семья большая. 7 детей. Брат Ефим (1921 г.р.), до войны работал учите-

лем. Он погиб в первые дни войны, но неизвестно где. Похоронки не было. По-

шел первым, как только объявили, – так и не вернулся. Братья Борис (1926),

Николай (1928), Володя, сестры Мария, Ольга и я с 1936 г.р., но записали,

что из 1933. Интересно, когда родилась, то мы получали большую помощь.

Отец – активист колхозного движения. Он был инвалидом гражданской войны,

вот почему его не взяли. Но он был на советско-финской войне. И когда

его не было дома, то нас передали в детский приют. Вернувшись, отец получил

должность председателя, а потом работал бригадиром полеводческой брига-

ды. У мамы Варвары Николаевны Моджар отец был болгарином. История

такова, что когда дедушка был участником освобождения Шипки в Болгарии,

то встретил там мальчика, который, как раб, пас овец. Вот дед, как нежена-

тый, взял его в деревню. Но когда у него появились дети, то мальчика забрал

пан. Был он ему как сын. Красивый. Вот он и женил его за мою бабку Еву. Все

говорят, что они были трудолюбивы. Ефим погиб, когда была гражданская

война. От Романа остался сын единственный и была сводная сестра. Потом его

сын Моджар, был призван в годы войны в армию и стал полным кавалером

ордена Славы. Это мой двоюродный брат. Он умер. Брат родной, когда при-

звали, был младшим лейтенантом. Потом пришла бумажка, что он погиб в

Риге при бомбежке. Где-то в 1943 или 1944 г. Отец возмущался, почему не

было писем и предполагал, что тут что-то не так.

Когда началась война, то по деревне пошел слух. Затем призвали из тех,

кто годен к службе. Посадили хлопчиков на телеги, а жены и дети плакали.

Выходят в огород и голосят по своим мужьям. Всех увезли трудоспособных. На-

верное, человек 20, не меньше. Это было страшно. Их повезли на Колодники.

Деревня-то 100 дворов. Жили мы немного в отдалении. А тут недалеко от

нашего дома через несколько дней сделали военные наблюдательные выш-

ки. С них они смотрели в сторону Озарич. Вот подростки там прятались, хотя

боялись. Видели мы как военные закапывали какие-то документы. Не знаем,

что там. Через некоторое время появляются немцы. Хохочут. Выхоленные

такие. Техники не было. Через несколько дней толпа цыганских кибиток на

лошадях, таких здоровые. Они тянули оборудование, но машин не было. На-

блюдали, что самолеты сначала пролетели, так, что земля дрожала. Один из

немцев говорил на русском. Спрашивает: русские солдаты ест? Мы – нет. А тут

в это время выезжает наша полуторка, а немцы же у нас. Предупредили их, то

они разворачиваются и в болото загнали ее. Затопили. Потом немцы собрали

всю деревню, переписали. Распределили лошадей. Из таких хилых дали нам

кобылицу. По очереди пахали, но жили дружно. Но вот потом перегнали нас

на д. Залужжа. Мы не знали что там. Держали двое суток и отпустили до-

мой. В Озаричах была комендатура и там работал и двоюродный дядька. Там

же работали подростки из нашей деревни. И девочек крепких забирали. Они

копали окопы. Все поля были засеяны еще нашими, но это немцы исправно

убрали. Налоги действовали. Мы сдавали молоко, яйца, мясо. Они даже знали

наши слова – яйко, млеко. В 1942 г. под маркой партизан пошли мародеры.

Они заходили часто. Вот забрали все – хустки, одежду. У знакомых меняли

все забранное за бутылку самогонки. Немцы тоже приходили, так как им до-

кладывали обо всем. Они вели контроль за всем и реагировали. Но проносило.

Спокойствие с осени 1943 г. изменилось. Пошла техника. Вот если ехать с

Озарич или Октября на Крюковичи и Капличи, то наши хаты были первыми.

Вот почему сразу стояли они у нас, у хаты. Там и оружие находилось. Потом

немцы расположились в окопах. Для этого сестру Олю привлекали копать

траншеи. Она могла быть неделю или две на таких работах. Вывозили. Один

раз приехали, а мы хотели ее спрятать. Так немцы с автоматами построили

нас. Речь какая-то, может из Прибалтики (я позднее работала с представи-

телями Прибалтики и чувствовала схожесть). Кричат: где паненка? Испуга-

лись. Мама сказала, что она пошла умываться и сейчас пойдем за ней. Вот и

привели нашу красавицу. Сестра была необыкновенно красива, но в такое

время все прятали хорошее и одевались соответствующим образом: платки,

андараки, все грязное и непривлекательное. Ходили в лаптях. Для этого один

из наших местных вяз растил и его потом использовал для плетения лаптей.

К 1944 г. ситуация вообще изменилась. С одной стороны фронт, а с дру-

гой – наши, а мы – посередине. В этой бойне мы и жили где-то 2 или 3 недели.

Чтобы выждать, больше 40 в нашей хате собиралось. Мы – 7 человек, да наши

родственники. Ведь у каждого было по 5-7 человек. Снаряды только «виу-виу».

Вот попадают в сенцы и хата загорается. Мы выскакиваем. Дым, пули свистят,

снаряды рвутся. Мама сестре Ольге говорит: «Донька, беги», а тут автоматная

очередь наповал ее, подружку, мальчика и дядьку родного с женой, соседа с

женой. 7 человек трупов. Мама выскочила, папа выскочил. Все голосят.

На утро пришел немец и говорит «Паненка, Гитлеру капут». Дальше Оза-

ричи, и многие из родственников там остались навсегда. Умерли от болезней

и голода. Вот так заканчивалась наша история.

Записал Кузьма Козак.

Минск, 2014

Новицкий Евгений Захарович

9.01.1932, д. Змеевка Жлобинского р-на

Н.Н. Евгений Захарович, когда и где вы родились?

Е.З. Я родился осенью, а когда осенью, это не известно. Я сначала писал-

ся, значит 1933 г., ну число и месяц не указывался, потому что я не знал, и

мама не знала: пятеро детей – она в деревне колхозница была. Отец работал на

железной дороге, это от нашей деревни 5 километров: Красный Берег. И так

я был, записал и сельском совете, значит, 1933 г. Поступал я, хотел в желез-

нодорожное училище, по стопам, как отец железнодорожник был, но мне

тогда 13 лет было, и меня не приняли, сказали, что с 14 лет мы принимаем.

Я приехал и стал, значит, там советоваться. Мне говорят: Ну дак идите, у

тебе ж нигде записей никаких нет, на наружный вид пиши заявление в загс,

в Жлобин (это наш район), так я и сделал. Ну, а на наружном виде пришел

(на наружный вид – это что раздеваешься нагишом, стоит ряд столов и сидят

там, я уже не помню, 5 или 6 человек, подходишь к первому: кто-то щупает,

кто-то трогает, кто-то опросы какие то задает, и к 2, 3, 5 и кончился этот ряд

кто опрашивает). Все, ты свободен. Выходишь, одеваешься и все: тебе говорят

хорошо, значит. И так мне, с 33 года, значит, мне надо было год добавить: у

меня это все получилось. Но когда я уже поехал туда, уже я с 32 года, уже 14

лет, значит, мне сказали. Все набор закончен (смеется). Таким образом, я

как-то а, деревня была 40 километров от Бобруйска, 20 от Жлобина. Это вот

рядом так. Я как-то услышал, что в Бобруйске организовывается профтехшкола

металлистов. Ну вот, думаю, год-то у меня уже есть, так что нужно.

Я туда – меня приняли. (смеется). Вот так, поэтому я сейчас пишуся, мой год

рождения, и не год рождения, значит, 32 был и не где я, и паспорт мне выдали

только год, не имея числа. Помню в каком-то году, то ли в 80-м, то ли 79 году,

меняли паспорта и сказали: «Мы паспорт тебе не выдадим. Ты придумай или

уточни, где твои день рождения и месяц». Я подумал, подумал, думаю: «Ай

ближе к пенсии будет» – пишу 9 января 1932 г. Там меня и у паспорте, так я

везде и значусь (смеется): 9 января 1932 г.

Н.Н. Ваше место рождения?

Е.З. Место рождения: Гомельская область, Жлобинский район, Радуж-

ский сельский совет, д. Змеевка. Там я родился, там жили мои родители,

мама работала в колхозе.

Н.Н. Какой у вас возраст на данный момент?

Е.З. На данный момент 81 год. Так февраль, март и четыре месяца.

Н.Н. По национальности вы белорус?

Е.З. Белорус. И папа, и мама белорусы, хотя мне сказали, что говорить: «

У нас в родах течет 3 или 4 крови». Сказали так: «польская, чешская, бело-

русская и русская (смеется). Вот чешская – это по дедушку, дедушку это по

отцовской линии вот. А так белорусы: и мама белорусская, и папа белорус, а

то что текут какие-то крови, эт если еще назад поглядеть, дак (смеется) много

каких-то будет кровей.

Н.Н. А куда вы переселялись и почему?

Е.З. Так значит, я не куда не переселялся, значит, все время и в школу

ходил, значит, по месту жительства.

Н.Н. А кем были ваши родители?

Е.З. Мама была колхозницей в деревне, по месту жительства в колхозе ра-

ботала. Отец работал на железной дороге – это 5 километров от нашей деревни

было. Он всегда ходил 5 километров до Красного Берега, а там эта железная

дорога проходит, с Бобруйска на Жлобин, и так далее. Вот так отец железно-

дорожником работал. Последнее время работал поездным мастером железной

дороги, он тоже заочно учился, он способный такой был.

Н.Н. А сколько детей у родителей было?

Е.З. Пять. Но живы остались четверо, а девочка первая умерла (пауза).

Н.Н. Во время войны вы находились только в лагере смерти Озаричи?

Е.З. Да, да, да, да. Во время войны, это, ну когда это только немцы на-

ступали, то мы их почти и не видели, так как деревня от такой трассы, как

Красный Берег, значит, 5 километров – это редкость. Это когда они отступа-

ли, так они уже более жестокие были, нас выгнали, у нас дом большой был в

деревне, нас выгнали, ну, а так как мы были в числе семья на уничтожение.

Н.Н. Вы общаетесь с другими узниками?

Е.З. Я состою в группе узников Первомайского района, поэтому я, напри-

мер, хорошо знаю, он со мной общается, я тоже состою в группе я уже забыл,

как-то я забыл. Аркадий Петрович Шкуран, вот.

Е.З. Я инвалид второй группы, несовершеннолетний узник. А еще хотел

сказать, какие награды имею, но не сказал.

Н.Н. Евгений Захарович, а расскажите, где и когда вы родились?

Е.З. Гомельская область, Жлобинский район, Радужский сельсовет, д.

Змеевка. Там я родимся, там я жил, а потом как я пошел учиться это Бо-

бруйск, Минск и до сегодняшнего дня.

Н.Н. Расскажите, пожалуйста, о своей семье? Сколько человек вас было?

Е.З. Это о семье моих родителей, ну, было нас пятеро, значит. Первая

девочка умерла, нас осталось четверо, нас три брата и сестра, на сегодняш-

ний день живы и здоровы, это я и сестра, которая живет в Бобруйске, самый

младший брат и самый старший брат они умерли.

Н.Н. А как звали ваших братьев и сестру?

Е.З. Старшего брата звали Анатолий, а младшего Людвиг, сестру Нелли,

мама Анна Федоровна и Захар Федорович. А мамина фамилия девичья, Ча-

ушник Анна Федоровна.

Н.Н. А какие яркие впечатления остались из вашего детства?

Е.З. Ну, таких ярко выраженных, ну, я может быть был немножко, ху-

лигановатый (смеется), могли вот ночью кому-то снять калитку, перенести в

какое-то другое место, могли, вот такие были два мужика в деревне, которые

они очень такие злые были, так вот мы подростки где-то поздно вечером по-

дойдем к дому, и камнями в фронтон стукнем и разбегаться. Он выскочит, а

мы рассыпались (смеется). Вот такое было.

Н.Н. О чем вы мечтали в детстве?

Е.З. Вот как сказать, что какая-то задача была, ну я (задумался). Мой

старший брат стремился, он, значит, после 10 классов поступил в медицин-

ский институт, тогда ж это было очень сложно, было очень трудно, медицин-

ский институт это было, конкурс огромнейший, но он хорошо учился. И когда

поступил, все, ну, знакомили, студентов первое повели в их морг повезли, ну

это правильно и сделали, потому что медицинский институт они не знали, с

чем могут встретиться. А брат был очень такой, я был более смелый, более

напористый, а старший брат был более спокойный. Но учился лучше нас чет-

верых. И вот когда пришел туда в морг, привели эту группу, он как увидел эти

расчлененные, эти тела, этот запах, но он с деревни парень, значит, сеточка

такая была у него, значит, ну, пожитки там, пачечка маргарина там, кусок

хлеба, кусок булки, вот такое все. И он там побыл немного, этот воздух, это

впечатление, и ему голова закружилась, и он понял, что с него медик не бу-

дет, он боялся дома, значит хозяйство, курице надо отрубить голову, кто это

выполнял это я. Мама тоже боялась, когда я это делал все выходят, чтобы не

видеть, как это делаю я. Вот он вышел, оттудова все что было в этой сеточке

в урну высыпал все, и ушел. Ушел, и сразу же завтра пошел в этот, не, не,

сначала стал узнавать где еще есть, недоборы в институты. И, значит, посове-

товали или как, короче говоря, что в юридическом институте еще набор, он на

завтра пошел, значит, и все рассказал, что и так и так, ну видят что человек,

ну какой он же врач, если он в обморок почти упал, там в морге этом. Ему от-

дали документы, он за эти документы – и в юридический и все, по оценкам

он прошел без всяких, и его зачислили студентом, проучился 5 лет и стал

юристом, ну и работал, то в прокуратуре, то в суде, то там, то сям, короче го-

воря, по своей специальности. А вот еще момент такой, который заполнился.

Мама выгадывала уже кабанчика, был такой ладный, что уже надо его уби-

вать, ну зная, что Толя, он даже к петуху или курочке, когда надо отрубить

голову, он бежит в самую крайнюю комнату, чтоб не видеть и не слышать и

мама. То обычно были мужики такие, которые этой работой, занимались, но

мама решила что сын есть, который может, попросила значит, типа молота

оглушить, а потом, ну я видел, как это делали, оглушить и когда упадет сразу

по горлу, и тазик чтоб кров туда сбежала. Она говорыть, ай, сынок, надо нам

поросеночка убить все, ну я тоже не хотел, но я маме не мог отказать. Я вот

ходила к таму, к таму, они заняты, то есть не очень и желали люди ходить,

вот я принесла вот этот такой молот такой, чем бьють. Все подготовилась. Ты

это сделаешь? Ну я думаю, как маме отказывать, что ты бедная такая эта ж

после лагеря смерти это все, первый кабанчик, я говорю: хорошо, мама. Ну,

она принесла все эти причиндалы, все приготовила и, значит, этого кабанчика

выпустила с загородка, а он такой жирненький такой, я подошел, погладил

его, погладил, он такой шустрый не хочет, сильно так что выходит, ну я как

за эту кувалду взялся уже, дал мама шух и все, а что касается брата (смеется)

так и уши заложила ему, чтоб не видеть. Я это за кабана ходил, ходил за него

гладил, гладил, он как то немножко остановился, я эту кувалду поднял при-

целился и как махнул, а он голову немножко так повернул, и я не полбу, а по

уху как шарахну, ен як завизжить, як побежит по этой загородке. Я спугался,

мама тут что, что, я говорю: ен на месте не стоит, так я немножко промазал.

Тут и мама успокоили, этого кабана гладили то другое, ну он уже, не сильно,

видимо, я его ударил по уху. Как-то остепенился и опять, как я за кувалду

все шух и никого нет, я тут прицелился, как дал, прямо по лбу, так он брык,

мама, он прибежала, значит, он упал, тазик подставляет, а я ножом шарах,

значит, все (смеется). Вот это такие были дела, что ж делать, мужиков в де-

ревне не было. Отец погиб на фронте и родной брат. Родной брат, в колхозе

был и жил, семья у него было 5 детей, значит, он пришел с войны с одной

рукой, ему левую руку оторвало, значит, и вот он был. Так вот они, вместе

с папой ушли в партизаны. А в то время партизанские отряды, которые там

находились, надо было достать где-то оружие, так не брали.

Н.Н. А в каком году они ушли в партизанский отряд?

Е.З. Это в 44 году, не, не это, не в 44, в 43. И потом папа узнал или под-

сказали ему, что партизанское объединение Бобруйское партизанское объ-

единение, там принимали всех людей без оружия, давали там, потому что

это объединение было как регулярная армия, туда раз в неделю прилетал,

кукурузничек самолет привозил, там была строгая дисциплина, вот они туда

в это Бобруйское объединение. Папа и брат его родной и там находились. Так

вот что интересно, так партизаны каждую ночь приезжали, то картошку,

они в лесу жили, куда немцы боялись носа сунуть. Так вот не папа не его брат

не разу не смогли прийти домой, хотя Бобруйское объединение, Бобруйск

40 километров от нашей деревни, значит, они где то в лесу там конечно были,

не разу не появилися дома там строгая дисциплина, там практически как в

воинской части. Там как рассказывал дядя, что командиры там эти были при-

сланы с регулярной армии, которые управляли этими партизанами.

Н.Н. Расскажите, пожалуйста, о вашей жизни перед началом войны?

Е.З. Перед началом войны, ну собственно говоря, мне помниться то, что

мы жили в деревне, и мы считались как самые богатые, тому что отец рабо-

тал на железной дороге, значит, получал деньги неплохие, а мама в колхозе

поэтому у нас был патефон, гора пластинок, двустволка ружье тульское это

самое дороге. Дальше у нас был диван со спинкой, а на ней зеркало, кровать

никелерованная железная, шкаф двухдверный, в шкафу у папы было по-

лупальто как тужурка, и длинное пальто кожаное, ну костюмы и все, коро-

че говоря обстановка такая была не похожая на деревенскую. Потому что

в начале, были такие ну обыкновенная деревянная кровать, сбитая с досок

матрас сшитый мешок такой длинный и солома, ну подушки были, курей

держали, так там уже с перьями были. Запомнилось то, что в деревне все

очень бедные были все такие ой босые голые, а мы же, мы всегда туфли были,

рубашечки такие, ну то есть мы отличались от деревенских детей, значит

коньки и снегурочки (это загнутыми носами коньки такие) и ледовики (а это

носы такие прямые), дальше что у нас было лыжи. Ну что касается обста-

новки, тогда модно были такие картины на полотне, большие на стене такая

картина в спальне было, такая в зале, вот такая обстановка ну абсолютно не

напоминала, что мы в деревне живем за счет того что папа работал на желез-

ной дороге. Вот это мне запомнилась такое все. А так до войны больше ничего

такого нет, вот, это.

Н.Н. А что нибудь вы знали о Германии перед войной?

Е.З. Абсолютно ничего. Абсолютно ничего не знал. Еще возраст такой

6–7 лет для меня было то что обстановка в доме, что папа нам покупал и шаш-

ки, и шахматы, ну вот все такое что нужно для детей, папа это все это делал.

Н.Н. Предполагали ли ваши родители, что может начаться война?

Е.З. Нет. Нет, не предполагали, потому что отец ну он тоже рос по лестни-

це он начинал свою работу на железной дороге, смазчиком вагонов (это с мас-

ленкой такой), а последний год мастером поездным, потом он был каким-то

начальником участка, или чего-то такое и уже, значит, собирался перевезти

дом в город Жлобин, тому что так же ходить надо было с деревни до Красного

берега, а там поездом уже ехать в Жлобин, так далее. И вот война если бы

началась позже на год, то мы бы уже жили в Жлобине, там папе уже участок

отвели, все уже осталось только перевезти дом, и так далее. И вдруг война.

Вдруг война никто этого не знал не предполагал, значит, как-то проснулись

это значит, немцы приезжали через нашу деревню, вьехали такие накрытые

машины брезентом. Я помню они проезжая по деревне ну все ж ни с того ни

всего, ни какое объявления, и вдруг, уже немцы, и они бросали с машины

конфеты, вот на дорогу швырнут, а мы дети собирали эти конфеты. Вот что

мы про немцев знали, а так они проехали, наступали и все, а основное где

немцы были это Красный берег там инея, там они были постоянно, но это было

5 километров от нас. Но потом мы прятались, когда папа, значит, когда мы

попали в список уничтожение семей это кто семей партизан, которые ушли в

партизаны. Далее которые в армии чинами, какими-то были, офицерами про-

чими вот такие люди которых вычисляла полиция, значит, подавала списки и

составляла списки кого надо уничтожить. И вот нас сначала выгнала из дому.

А в огороде была такая деревенская банька, бревенчатая такая построечка

в углу из булыжников сложена такая как печка, с больших камней значит,

где как топочка снизу была вот это когда ее палишь, нагреваются эти камни,

а потом уже закрывается, а потом линешь на камни и пар. Так мы перешли

туда, значит, выгнали нас и мы жили две семьи это 5 детей и нас четверо во-

семь и мама. Мама значит это десять человек, вот такая вот. Дети маленькие

были у нас. Такая с досок была сбитая, такая как палац такой, мама и мы

четверо маленькие все, а вот так на одной стеночки на другой стеночки тоже

кровать сбитая. Дедушка это все помогал, отец моего отца, значит, помогал

эту печечку ложить и сбить эти с досок кровати вот так мы и жили. А в нашем

доме немцы жили.

Н.Н. Немцы в вашем доме поселились в 1943 г.?

Е.З. Конец или начало 1944 г. И вот нас уже несколько раз пытались за-

брать или расстреляли бы или что, но мы убегали. Значит, наш огород вот так

от баньки: это пробежать от баньки метров 40–50 луг, а там кусты ложбина

такая, и она идет так, аж прям до леса. И вот мы когда, видно когда немцы

едут, с дороги там, значит, распознать что немцы едут, и мы убегали по этим

кустам в лес, и мы даже жили там, в лесу я деревню не помню, но знаю что

там хозяйка была, и так как мест ведь дом не большой деревенский был, так

мы вот кровать деревенская но она как обычная от пола высокая такая, так

вот мы ложились под этой кроватью постилку какую-то расстилали, и мы так

в рядочек лежали. Вот жили мы там, потому что туда немцы носа боялись

показать, потому что там партизанская территория. И когда все утихала, мы

возвращались домой и так несколько раз было, но однажды это зимою откры-

вается дверь этой баньки и заходит немец, как сейчас помню, вот такой вы-

сокий вот как их называют жердармер, или как их называли вот такая метал-

лическая бляха орел тут знак ихний, на цепочке висит с пистолетом, и второй

в гражданской одежде, но этот полицай не с нашей деревни, потому что ну

деревенских мама-то всех знала, она говорила что это не наш, а с какой-то

другой. Приходит значит, у него, такая как папка весь лист бумаги читает:

Новицкая Анна Федоровна, мама говорыть, я, зачитывает и вторая тоже Но-

вицкая, только как ее звали, не помню, ведь это тоже семья папиного брата у

него пятеро детей это у дяди Остапа была вторая жена. Первая жена его умер-

ла, от первой жены был у него был один ребенок или два, а эта вторая жена,

его и еще троих родила и таким образом 5 детей. Пятнадцать минут выходите

на улицу для посадки в машину, и ушли, как обычно мы удирали. Таким

путем поэтому по зарослям, по этой низине, бежали вдоль леса, а там уже по-

падали в деревню, в которую мы шли. Мама быстренько и так быстро собрали

детей, думали ушли, ушли, а мы своим путем побежим последним, а там сто-

ит с автоматом и с овчаркой, только двери закрыли и сказали теперь нам уже

конец потому что куда побежишь, ну что, схватили 15 минут так мы выско-

чили в огороде на улицу, а там стоят машины такие большие крытые, и по-

везли нас в Красный берег, там станция, туда машина подошла и нас разгру-

зили, в этот сарай, когда нас разгрузили он длинный такой был, ну там он на

третью часть заполнена была людей, и я как потом понял что это во всех де-

ревнях где такие, такие люди были, которых нужно было уничтожить их

свозили сюда, и в дальнейшем должны были везти по железной дороге, и так

мою бабушку и дедушку забрали, так как у нее два сына в партизанах а де-

душку и бабушку по маминой линии их не было в списках, в списке и были

родители партизанов и мы, там наверное дня 2, а может и больше, а может и

меньше в этом сарае были. Ворота открывались, закрывались, заезжает ма-

шина раскрывается людей туда, туда, туда и через некоторое время проходит

поуз него железнодорожная ветка этот сарай почти параллельно был этой

железнодорожной ветке, ну, тупиковая железная дорога шла прямая, а то

ответвление было такое пиковае. Подогнали товарные вагоны, ну товарные

вагоны это обыкновенный вагон, двери на роликах и четыре люка открыва-

лись, подогнали и начали загружать в эти вагоны, ну, так как народу было и

так очень много, а вагонов я не знаю, сколько не помещались то, например,

нас когда грузили, то сначала грузили взрослых, женщин, стариков, ну и

детей которые уже побольше, а малых оставляли на земле ну сначала мама

говорила и думала что нас куда-то повезут, а детей куда-то в другое место но

детей не сажали потому что места мало было, так когда набивали вагон стоя-

ли все стоя так это уже некуда больше, то детей закидывали на головы. Вот и

я в том числе, а там уже дети расползались, как и я мама, мама и так далее и

тоже я как меня забросили (смеется) я так по головам полз, потому что так

плотно прижаты друг к другу, ну где-то мама, почти на средине там была, она

отгукнулася все и там я спускался, опускал ноги я долго не мог ногами стать

на пол, потому что так плотно было ну потом, стал. Везли нас не знали куда

как, короче говоря, очень часто останавливались, почему-то, ну это война,

значит, может, пропускали в первую очередь какие-то, и несколько дней нас

так везли. Помню в один день остановили так поле, строений ничего нет и с

правой стороны кажется или с левой, такое заболоченное как бы место, низ-

кое и тоже такой хмызняк такие кустообразные кусты, сосенки. Что-то такое,

и мы увидели непокрытое льдом, а такая вот какой-то тиной зеленой покры-

то, снег растаял, болотина такая и с вот с таким нельзя сказать, что это водо-

ем, а вот такая вода зеленоватым покрыто. Остановили поезд, раскрыли, ока-

зывается. Ну, это ж живые люди ехали не один день, по маленькому как-то

ползли и у дверей этих опускались и прямо на эту щель писели прямо и все,

а по большому как тут значит тоже по головам шли туда, открывали люк ну

и выставляешь туда в этот люк. Ну, естественно эти стенки обгаженные были,

только тогда я понял для чего это остановили. То есть женщин этих заставля-

ли, они ломали эти елочки, ветку, траву, и значит и отдирали эти то они были

обгаженные. Вот это хорошо запомнилось, когда это все сделали, почистили

эти стенки наружные опять закрыли и повезли дальше. В одном месте то ли

это ст. Злынка не помню название, это ж давно было, остановили и стали вы-

гружать там. Помню только то, что в этом месте валялось много всякого ба-

рахла. Я как понял когда людей брали то нас так детей много, дети малые и

15 минут мы не могли чего-то и не знали, думали что где-то отвезут и расстре-

ляют поэтому собственно ничего и не брали, а люди видимо брали, там потому

что связки или сумки и валялися. Мы были уже не первым эшелоном, кото-

рый пришел с людьми, значит выгружали людей и люди, видя что гонят даль-

ше то что они хватали, несли, они бросали, потому что было сказано что вот

будете пешком идти и если хто будет отставать или падать, их будут пристре-

ливать, поэтому бросали все. Ну и мы пошли, когда значит на все ширину

такая длинная цепочка людей, в основном это женщины с детьми и старики.

Ну, тут мы как-то потерялись не в один вагон попали, эта семья братова они

с пятерью детями где-то в другом вагоне, дедушка и бабушка там же они не

то что как-то, а брали, подводят, лезь. Мама, например, так вела свою семью:

младшего брата он маленький еще был на руках, сестру значит, за ручку дер-

жала, а мы уже как большие за одежду держались и так мы двигались. Пом-

ню случай такой, который на всю жизнь запомнился, как расстреляли, это ж

начало еще, ни трупов еще, ничего не видел. Кто-то бросил ребеночка, а гнали

и по сторонам значит, сопровождали, что мы не разбежались. Объяснили,

если кто ступит в сторону, то на месте расстреливали, поэтому все шли, кто

падал, его пристреливали и стаскивали в сторону. Ну а на это я нигде не оста-

навливался, страшно было, вот остановило одно обстоятельство: идет, мне

кажется, он не немец, хотя в форме, хотя, может, немец, но по-русски раз-

говаривал, вот так винтовка у него, а тут в левой руке держит сверток мла-

денца, завернутый в тряпки, но он очень сильно плакал, так плакал, плакал

сильно и он идет и раз со стороны шел и держит этого ребенка очень плакал,

потом раз и пошел, пошел в средину массы движущего народа, меня это за-

интриговало куда, он подходит, значит, я мамину одежку отпустил так и

думаю что ж будет дальше, он подошел к пожилому мужчине видимо такой

слабенький и говорит ему чтоб он взял ребенка, а тот ему отвечает, говорит:

ой, я сам еле иду, он со злобы винтовкой прикладом ему как ударить этому

старику и резко повернулся и опять выходит с этой толпы. Я уже маму от-

пустил и так придерживаюсь к стороне так тихий такой ход, что будет дальше

он вышел, прошел вперед, и я тогда один уже маму отпустил все. Телеграф-

ный столб ну как обычно бугорок всегда, вот он положил этого ребеночка к

этому столбу и назад шагов может быть 8–6 назад, я опять приостановился,

снимает винтовку свою прицелился и выстрелил, а ребеночек все время пла-

кал ужасно плакал, а ребенок дальше плачет он раз, раз перезарядил ружье,

прицелился, второй раз выстрелил, лежали эти тряпочки, ну видимо разрыв-

ная пуля что ж тряпочки в клочья. И все, замер этот ребенок и все. Как я

увидел, это как спугался, вспомнил, мама где, где я так сбоку метор может не

по самому краю а так, и у перед иду, иду, обгоняю, уже знаю, что мама пошла,

а мама через какое-то время слышала, что с одной стороны держится, погля-

дела и подумала, что я упал и меня притоптали и может это меня расстреляли.

Она вся в слезах и идет на руках, за ручку сестру и этот брат и плачет. Не

пойдешь искать: тут же не так ступил как тебе прикладом или сразу пристре-

лят, а я все иди среди населения, среди людей обгоняя, обгоняя и вдруг мама

я ее хап ее за эту одежку, она: Женька, Женька, держись, плачет уже так

ничего не ругая, только держись. Я уже молчу, что я уже это, но вже схватил-

ся за одежку и так мы двигались. Вот это такой момент, который я видел и

чуть сам не потерялся.

Н.Н. Сколько дней вас гнали в лагерь?

Е.З. Гнали нас, кажется, два дня. Первая остановка была ну там уже спла-

нирована была от этой станции, где нас выгружали на полпути может заго-

родка такая, лес, я помню лес и такая прогалина обгорожена проволокой та-

кая площадка на ночь. Значит, загнали туда нас закрыли тоже, охрана вокруг

и мы на этом снегу на этой площадке сидели. Рано утречком, как только рас-

цвела опять всех подняли и вперед и так мы на 3 кажется, день мы пришли в

лагерь. Лагерь, я помню эти ворота, ну сейчас там все это уже изменилось

памятник, эти могилы там все. А тогда это были ворота такие с колючей про-

волоки и вышка была, где стоял с пулеметом немец. И вот зашли туда боло-

тина такая большая, ну мама как сельская женщина болота это видела, во-

круг нас это болото были, были, где мы и клюкву собирали, там мох кустился

и так далее. Она прошла недалеко от ворот, шли, и выбрала место там, где

снег, на болоте обычно растет мох такой и купины такие, привлекла ее одно

купина такая высокая. Мы дошли, она этот снег разгребли до этого моха,

такая постилочка была деревенская самотканая какая-то, мама ее расстелила

и нас один к одному посадила таким столбичком и мы сидели. Ночью то ли

платок, то ли тряпка мама накрывалась сама с головой нас вот так вот на ко-

лени становилась на этот мох и на нас наверх и тряпку наверх и так ночевали.

Воду брали, так как это болото было чуть-чуть в сторонке, разгребли этот снег

и там появлялась вода, и мама кружечкой такой небольшой набирала. Что

нас там спасло, мне кажется, если б не это, но мы также остались там как и

многие, у мамы был сахарин – это такие таблеточки. Вот дак нам господь Бог

дал, что мы жить должны, что у мамы этот сахарин был. Вот мама этой кру-

жечкой раскопали мы так и там лужечка образовалось, вот она брала эту воду,

кидала маленький кусочек сахарина и всем давала выпить. Потом через сут-

ки, двое, так как мы не далеко от ворот были, прошли в эту болотину, при-

везли хлеб, и так его сгружали, значит прямо на снег как дрова, так как мама

не далеко была она схватила одну или две булки этого хлеба, коротенькие

булки немецкий хлеб, кстати я его любил (смеется), не знаю почему, белый

такой твердый такой. И вот мама ухватила этот сначала там часовой не под-

пуск к это куче, оказывается. Что этот хлеб они привезли не для того чтоб

люди живы здоровы были, а он был заражен заболеваниями разными, инфек-

ционными болезнями, и вот мама эту булку схватила и тут сахарин и таким

образом поддерживала наше состояние, вот так. И прошло несколько дней и

утром рассвело мы увидели, значит, мы слышали, так как это передовая ли-

ния шла. Я как сейчас помню, а так как с края низина и болотина, а потом

возвышенность, возвышенность и там с километр, наверное, была какая-то

деревня, вот мы увидели что там горит один или два дома, далее, а на взрывы

мы не обращали внимания потому что через нас летали, даже в отдельных

местах снаряды падали то ли с нашей стороны, то ли с немцев стреляли, раз-

рывались прямо в этой болотине. Потом мы увидели, что впереди возле про-

волоки, красный почти снег, куски мяса валялись, а это когда уже немцы

сняли охрану всю люди бросились и пытались через проволоку вылезти в эту

деревню, хотя она там горела, а все кругом было заминировано. То мина, раз-

рываясь от человека только куски мяса валялись от нас это не далеко было на

снегу видно как кров, а потом куски тела валялись. И через некоторое время

появились наши русские солдаты и всех кто живой остался, значит, говорили

никуда не двигайтесь с места, кругам все заминировано, что наши минеры

обследуют эту территорию и проделают выход с этого лагеря до Озарич. А Оза-

ричи недалеко были, прям пройти немного с километр может быть и уже

здания. Помню, с правой стороны церковь такая полуразрушена. И вот мы

сидели не двигаясь с места трупов, те трупы которые не разорвало а просто

умерли, кто лежит так, кто так. Мне тоже один такой случай, не случай, а вид

одного человека пожилого заставил остановиться и поглядеть. Недалеко от

нас, я увидел, лежит пожилой мужик, лежит на левом богу ноги вытянутые.

И что меня?! Ну, когда лежит и не шевелиться дак не обращаешь внимания

их много кругом по снегу вокруг, а то он лежит руку вперед забросит на снег

и под себе гребет, гребет, гребет, этот снег, он разгреб это там уже жидкий

таки снег, а потом рука так падает, через несколько секунд или минуту опять

руку бросает в перед и тоже под себя гребет, а я как малый, думаю, что это

мужик какай то, движения такие не понятные что гребет этот грязный снег

под себя и лежит. Я остановился и наблюдаю, это потом я понял, что это его

такие предсмертные такие действия, он пытался подняться или что, вот это

тоже мне запомнилось очень, очень, очень это в самом этом болоте. Далее что

еще запомнилось. Ну, когда сказали прямую такую дорожку, сказали минеры

прошли, никуда не сдвигаться, стоят такие вешки (ветки втыркнут, такая

как сцежечка). Сказали по этой тропинке и выйдите в эту д. Озаричи. И вот

мы по этой тропинке шли, подходя к самым Озаричам, вот что тоже запомни-

лось трупов уже было только не те трупы, что были в лагере там были пожи-

лые, дети, женщины, а то солдат, очень много ну как это мы вышли на до-

рогу, которая идет по улице по этой, дак там вначале два штабеля такие

⇐ Предыдущая12345Следующая ⇒

Поделиться:

Популярное:

1. В тебе Надежда, Вера и Любовь,
2. НАЗАРЕНКО Татьяна Григорьевна