ПРОБЛЕМА ПРОИСХОЖДЕНИЯ И ИСТОРИЧЕСКОЙ ПЕРИОДИЗАЦИИ БЫЛИН

 

Вопрос происхождения и исторической периодизации былин очень дискуссионный. Как было показано в историографичес­кой главе (" Собирание и исследование русского фольклора" ), основные научные направления (академические школы) реша­ли его по-разному. Не менее сложно решается этот вопрос и в современном эпосоведении[99]. Необходимое условие изучения эпо­са, его истории и теории — сопоставление былин с летописями и хрониками. " Наш эпос в основе своей был искони историчес­ким, — подчеркивал В. Ф. Миллер, — <...> и никакие поздней­шие внесения в него сюжетов фантастических и романических не могут затушевать его главный фон" [100].

 

В. Ф. Миллер пришел к следующему предположению о вре­мени и среде возникновения былин. Он писал: " Итак, мы пред­полагаем, что к XI веку, периоду сложившегося русского наци­онального сознания, о котором свидетельствуют летопись и другие

 

 

письменные памятники, относится создание Владимирова цикла героических сказаний, первообраза позднейших былин. В создании песен этого круга могли участвовать и княжеские пев­цы и дружинные, так как объектом воспевания могли быть по­пулярные в дружине и народе князья и такие же дружинники, воеводы или " храбры", вроде Добрыни и Путяты. <...> Воспевая князей и дружинников, эта поэзия носила аристократический характер, была, так сказать, изящной литературой высшего, наи­более просвещенного класса, более других слоев населения про­никнувшегося национальным самосознанием, чувством един­ства Русской земли и вообще политическими интересами" [101]. Не­смотря на многолетнюю критику этой теории за " аристокра­тизм", она не утратила своего объективного научного значения.

 

Даже в период разгара вульгарно-социологического подхода к фольк­лору некоторые ученые находили возможность выразить ей поддержку. Например, Ю. М. Соколов писал: " Утверждать, однако, что создателя­ми-исполнителями былин в Древней Руси были непременно только крес­тьяне -землепахари, что былина была от начала до конца продуктом лишь крестьянского творчества, было бы неверно, так как огромное большин­ство былин говорит о событиях, совершавшихся в городах (Киеве, Вели­ком Новгороде, Галиче-Волынском и т. д.), и в них содержатся истори­чески очень верные детали городского (военного, княжеско-боярского, купеческого) быта. Во всяком случае слагатели былин были люди быва­лые, люди, хорошо знавшие страну и бытовую и общественную жизнь различных слоев народа" [102].

 

Эпос был усвоен и скоморохами. Эта среда оказала на него влияние: на первый план выступила занимательность. В самих былинах ряд сцен представляет скоморохов- певцов на пирах у князя Владимира. Скоморохом наряжается Добрыня Никитич. Есть и собственно скоморошьи былины ( " Вавило и скоморохи" и др.)[103].

 

В " Очерке истории русского былинного эпоса" В. Ф. Миллер охарактеризовал общий процесс развития эпических песен Вла­димирова цикла. Их становление и расцвет происходили в Кле­ве XI— XII вв., а со второй половины XII в. (после ослабления Киева) эти песни переместились на запад и на север, в Новго­родский край.

 

Исследователь писал: " Эти сказания, прототипы позднейших былин, окружили имя " старого" Владимира в XI веке. В этом веке выработался уже определенный тип этих поэтических сказаний, выработался их стиль, образный язык, стихотворный склад. Героический элемент определился политическими условиями южнорусской жизни — постоянной войной с восточными кочевниками, сначала печенегами, затем половцами. Песни <...> прославляли выдающихся дружинников, идеализируя их подвиги, и прикрепляли их к Киеву и кн. Владимиру. К этому центру тянули и сказания местные — черниговские, переяславские, ростовские, которых следы находим иногда в летописных известиях, иногда в современных былинах. В XII в. эпос Владимира пережил свой период расцвета вместе с расцветом культуры, литературы и искусства. Самый выдающийся князь этого времени Владимир Мономах, прославляемый удачными войнами с половцами, наложил свою печать на эпического Владимира по крайней мере отдельными чертами, а имена некоторых его современников сохра­нились в былинах.

 

Вместе с падением экономическим и политическим Киева, передвиже­нием южнорусского населения на запад и северо-восток с крайней нео­беспеченностью жизни в Приднепровье со второй половины XII в., начи­нается оскуднение эпической поэзии в этих местах. Ее традиция продол­жает жить на западе в Галицко-Волынском княжестве вследствие выше­указанных благоприятных условий. Эта традиция продолжает жить и на севере в Новгородском крае, который в X и XI и частью XII веках еще тесно связан был своими политическими и экономическими интересами с Киевом и сам участвовал в создании и хранении сказаний, связанных с Владимиром и с новгородскими личностями" [104].

 

Современные ученые решают проблему происхождения и развития былин в плане их исторической поэтики, что суще­ственно углубляет основные положения старого эпосоведения.

 

Приведем мнение С. Н. Азбелева[105]. В духе идей А. Н. Весе-ловского исследователь полагает, что новая былина — всегда итог соединения двух источников. Один из них обладает конк­ретным историзмом, " дает фактическое содержание, связываю­щее былину с историческим событием" (это историческая пес­ня или исторический рассказ о недавнем прошлом). Второй ис­точник — эпическое наследие. " Оно включает произведение в традицию, вводит в круг былинного эпоса".

 

Азбелев рисует следующую картину эволюции. Сначала — сла­вянский " родовой" (догосударственный) эпос, пронизанный ми­фическим миропониманием и прошедший свой долгий путь раз­вития. Затем — конкретно-исторический эпос Южной Руси — древнерусские лироэпические песни. Естественный путь их эво­люции был оборван золотоордынским нашествием. Собственно былины бытовали почти исключительно на пространстве древ­ней Новгородской земли и там, где осели переселенцы из этой местности.

 

Эпическая традиция новгородского Севера отличалась от эпи­ческой традиции Южной Руси, поэтому в Новгородской земле произошло переоформление древних южнорусских песен. Ис­следователь отметил: " Эволюция тех произведений Южной Руси, которые оказались занесены в Новгород, протекала в условиях, отличных от естественных. Отсюда — более интенсивное нарас­тание стихийного вымысла и более широкое использование " по­стороннего" эпического материала". Азбелев считает, что до­шедший до нас народный эпос позволяет судить только " о со­держании исторических песен Киевской Руси, но не о форме их". Представление о том, " насколько высока была степень кон­кретного историзма в эпическом творчестве Древней Руси и насколько высок был его поэтический уровень", дают " Слово о полку Игореве" и такое сравнительно позднее явление, как ук­раинские народные думы[106].

 

Состав русского эпоса формировался постепенно. Современ­ные исследователи, обобщая накопленные наукой знания о бы­линах, предлагают конкретную историческую периодизацию их сюжетов.

 

В. П. Аникин выделяет четыре периода, каждый из которых дал эпосу своих героев.

 

Первый — мифологический: он завершается к IX в. (" время возникновения и первоначального развития эпических песен" ).

Второй — киевский: IX — середина XII в. (" Эпические песни предшествующего времени в этот новый период истории сосре­доточили свое действие вокруг Киева и стольного киевского князя" ).

Третий — владимиро-суздальский: с середины XII до второй половины XIV в. (" В это время произошло оформление цикла былин с Ильей Муромцем во главе", а также " сложилась специ­фическая группа новгородских былин" ). Это был период госу­дарственного и этнического развития Северо-Восточной Руси.

 

Четвертый — период творческой обработки прежде создан­ных былин применительно к историческим условиям Московс­кой Руси: со второй половины XIV в. по начало XVII в.[107]

 

Классификация историка Б. А. Рыбакова более дробная. Он выделя­ет: " начальную стадию эпоса" — до княжения Владимира I; былины эпохи Владимира I (конец X в.); Мономахов цикл (конец XI — начало XII в.); новгородский цикл XII в.; былины о монголо-татарском наше­ствии; былины о Василии Буслаеве (XIV в.) и некоторые другие. Внут­ри этих периодов исследователь строит историю создания отдельных былин и их циклов.[108]

 

СКАЗИТЕЛИ

 

Сказителями на Русском Севере называли исполнителей бы­лин и других эпических произведений.

 

Интерес к личности сказителя возник в начале 1860-х гг. пос­ле того, как стали выходить из печати " Песни, собранные П. Н. Рыбниковым" [109]. В 1861 г. была опубликована их первая часть. В ней было напечатано 88 былин и других эпических песен (вклю­чая варианты), которые были собраны в Олонецкой губ., т. е. недалеко от Петербурга. В томе было указано, где и от кого произведены записи. Однако приведенные сведения не удов­летворили любителей народной поэзии: некоторые сомневались в подлинности опубликованных произведений. В 1864 г. в тре­тьей части " Песен..." была помещена " Заметка собирателя", в которой Рыбников кратко обрисовал состояние эпической тра­диции Прионежья, рассказал о своих встречах со сказителями, условиях их жизни, роде занятий, репертуаре. Иногда со слов современников он приводил сведения о талантливых певцах прошлого. В ряде случаев собиратель отметил, от кого сказитель перенял ту или иную былину, кто был его учителем.

 

Ценны наблюдения Рыбникова над напевами былин. Он писал: " На­певы былин довольно однообразны: например, у Рябинина их, собствен­но, два; но перехваты и колена голоса дают каждой былине особый ха­рактер. Один и тот же быстрый голос очень весел в " Ставре", в " Поты-

 

 

ке как-то заунывнее, а в " Вольге и Микулушке" выходит торжествен­ным. Протяжный напев звучит мужественно в " Двух королевичах из Крякова" и " Илье Муромце" и делается грозным в " Илье и паленице". У Козьмы Иванова Романова тоже три или два напева, и все его пение на каких-нибудь трех нотах, но вибрации голоса удивительно помогают ему разнообразить напевы. По-видимому ни с того ни с сего старик вдруг ускорит пение и точно расколет голос, а выйдет отлично и совер­шенно под лад содержанию. <...> У Бутылки напев один для всех бы­лин. <...> Вообще теперь я пришел к убеждению, что напев для былин почти один и тот же в настоящее время; чем искуснее певец, тем больше он умеет его разнообразить; усвоить же голос какой-нибудь старины со всеми оттенками очень трудно, потому что пение ее составляет постоян­ную импровизацию на один лад" [110].

 

 

Всего в собрании Рыбникова опубликовано 224 произведе­ния, которые были записаны от 33 сказителей (включая также несколько безымянных записей).

 

В 1871 г. в ту же Олонецкую губ. поехал А. Ф. Гильфердинг. Он писал: " Мне давно хотелось побывать на нашем Севере, чтобы составить себе понятие о его населении, которое до сих пор живет в эпохе первобытной борьбы с невзгодами враждебной природы. В особенности манило меня в Олонецкую губернию желание послушать хоть одного из тех замечательных рапсодов, каких здесь нашел П. Н. Рыбников. <...> Я расположил свою поездку так, чтобы посетить местности, которые были мне ука­заны г. Рыбниковым как пребывание лучших " сказителей"..." [111] В течение двух месяцев Гильфердинг встретился с 70 сказителями и записал от них 318 былин и других эпических песен.

 

Гильфердинг впервые составил сборник по репертуару ска­зителей, предпослав краткие биографические справки. Этим он положил начало изучению творческой личности в фольклоре.

 

А. Е. Грузинский, готовя второе издание " Песен, собранных П. Н. Рыбниковым" (1909—1910), также расположил былины по певцам, с биографическими справками. При их составлении Грузинский использо­вал сведения, которые были в " Заметке собирателя" Рыбникова и в из­дании Гильфердинга[112].

 

 

Изучение сказителей было продолжено другими исследова­телями. В конце XIX и в XX в. на Север выезжали новые фоль­клорные экспедиции.

 

Талантливые сказители пользовались большим уважением и любовью слушателей. Сохранились воспоминания пожилых лю­дей, которые свидетельствуют о том, что в конце XVIII — пер­вой половине XIX в. крестьяне с огромным вниманием слушали исполнение былин. Так, например, один из сказителей — крес­тьянин лет 80, говорил П. Н. Рыбникову, что в прежнее время бывали сказители не такие, как он: "...Еще он помнит, как, бы­вало, целая волость в несколько тысяч душ призывала к себе такого, древнего летши, сказителя и заставляла его сказывать старины, былины и побывальщины, и заслушивалась вся от мала до велика, по нескольку дней сряду, забыв и работы в поле, и хозяйство в дому" [113].

 

Еще один пример. В праздничные дни на Ладожском озере рыболовы собирались в один круг слушать Трофима Григорье­вича Рябинина. Когда наступала его очередь дежурить у лодки, то кто-нибудь заменял его, а Трофим Григорьевич исполнял былины. " Если б ты к нам пошел, Трофим Григорьевич, — гова­ривали рыболовы, — мы бы на тебя работали: лишь бы ты нам сказывал, а мы тебя все бы слушали" [114].

 

Сказители исполняли былины не только в свободное время, но и за работой. " В старину соберутся, бывало, старики и бабы вязать сети, и тут сказители, а особенно Илья Елустафьевич, станут петь былины. Начнут они перед сумерками, а пропоют до глубокой ночи" (из рассказа Козьмы Романова). Сказите­ли — крестьянские портные также исполняли былины во время работы. Например, Абрам Евтихиев (по прозвищу Бутылка, из Пудожского погоста) ходил по деревням Заонежья, занимался портняжеством и во время работы постоянно пел былины. За работой, в избе кижанина, распевал былины и другой бродячий крестьянский портной — Щеголенок[115].

 

Трофим Григорьевич Рябинин (1791-1885) был родоначаль­ником целого поколения сказителей. Из его детей лучше всех выучился петь младший сын Иван — впоследствии известный сказитель (он выступал в аудиториях Петрозаводска, Петербур­га, Москвы и других городов, выезжал за границу). От Ивана Трофимовича Рябинина перенял былины его пасынок Иван Ге-

 

 

расимович Рябинин-Андреев. От Ивана Герасимовича былины выучил его сын Петр Иванович Рябинин-Андреев, а также внук Ивана Трофимовича — Петр Васильевич Рябинин и внук Тро­фима Григорьевича — Кирик Гаврилович Рябинин.

 

От отцов переняли былины сказители Андрей Сорокин и Абрам Евтихиев. Отец последнего был великим сказителем[116].

 

Наличие семейной традиции в XIX в. было зафиксировано и в Сибири. В окрестностях Барнаула краевед С. И. Гуляев встре­тил крестьянина Леонтия Гавриловича Тупицына, исполнявше­го значительное количество былин[117]. Он унаследовал свой ре­пертуар от отца, который в свою очередь перенял его от деда. Прадед Леонтия Гавриловича был выходцем " откуда-то из Рос­сии". Следовательно, в семье Тупицыных былины хранились в течение четырех поколений, переходя от отца к сыну. У Леон­тия Гавриловича было семь сыновей, но ни один из них не пе­ренял от отца былин, и традиция прекратилась.

 

Былины исполняли также женщины. Известная в XX в. ска­зительница Марфа Семеновна Крюкова (1876-1954) переняла былины от своей матери Аграфены Матвеевны Крюковой.

 

На Севере существовали целые школы сказителей. Впервые на них обратил внимание А. Ф. Гильфердинг. " Между Кижами и Толвуей, — писал он, — нет ни природной, ни администра­тивной границ, а манера у певцов былин в том и в другом крае совершенно особенная. <...> Потому думаю, что можно при-онежских рапсодов разделить на две, так сказать, школы — киж-скую и толвуй-повенецкую..." Это заключение Гильфердинг под­твердил свидетельством самих крестьян.

 

В деревне Горки Пудожгорского погоста стоят рядом, бок о бок, избы двух замечательных сказителей: Абрама Евтихиева (Бутылки) и Петра Калинина. Калинин спел былину о Добрыне не так, как пел Абрам Евтихиев, что и отметили слушатели: " Как странно, два такие близкие соседа, а сказывают былины совер­шенно разно! " Абрам Евтихиев тотчас объяснил, чем это вызва­но. " Петр Лукич, — говорил он, — понял былины от своего отца, а я от своего; батюшка же мой не тутошний, он родом из Киж, с Космозера, и переселился со мною на Пудожскую гору, когда мне уже было лет 20; оттого я и пою былины как кижане, а не как здешние". Дальше Гильфердинг объяснил, в чем состо­ит различие двух названных школ[118].

 

В дальнейшем о школах сказителей упоминали многие авторы, обстоятельно же их рассмотрел В.И. Чичеров[119]. Чичеров выделил и охарактеризовал три школы сказителей Заонежья (главы: «Елустафьевско-рябининская школа», «Школа Конона с Зяблых Нив», «Сказители Толвуя и Повенца и космозерская традиция былин»).

 

 

Собирательница и исследовательница былин Севера А. М. Астахова разделила сказителей на три типа. К первому она отнесла тех, которые перенимали тексты совершенно точно) и в таком виде исполняли. Ко второму типу были отнесены сказители, которые усваивали лишь общую схему сюжета, отбирали типические места иивырабатывали собственный постоянный текст, который старательно сохраняли, варьируя лишь детали. Третий тип – импровизаторы. Запомнив сюжетную схему, они не вырабатывали, не создавали постоянного текста, а каждый раз изменяли его, пользуясь всем арсеналом сюжетов, мотивов, образов, формул, которыми владели. Эти три типа сказителей Астахова определила путем анализа творчества большого количества народных певцов, живших в XIX – 30-х гг. XX в. В первом типе она выделила Ивана Трофимовича Рябинина, во втором – Трофима Григорьевича, в третьем – Василия Петровича Щеголенка[120].

 

 

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РУССКОГО ЭПОСА

 

Эпические песни известны в фольклоре многих народов. Иногда они были объединены в циклы, составлявшие большие поэмы-эпопеи: греческие " Илиада" и " Одиссея", немецкая " Песнь о Нибелунгах", французская " Песнь о Роланде". У не­которых народов эпические поэмы содержали несколько десят­ков тысяч стихотворных строк. Самый большой в мире киргиз­ский эпос " Манас", записанный от исполнителя Каралаева, имеет 500 000 строк, что в 18 раз больше " Илиады" и " Одиссеи" вме­сте взятых. Обширные эпические памятники — якутское олонхо (т. е. эпическая поэма) " Строптивый Кулун Куллустуур", кал­мыцкий эпос " Джангар", азербайджанский " Кёр-оглы".

 

Некоторые эпические поэмы были составлены филологами или поэта­ми в позднее время из сравнительно небольших народных эпических песен

 

и преданий. Так, бурятский " Гэсэр" был составлен из улигеров (бу­рятских эпических песен) писателем Намжилом Балдано (первая публ.— 1959 г.). Армянский " Давид Сасунский" составлен группой писателей из песен о Давиде из Сасунчи. " Калевалу" составил финский фолькло­рист Э. Лённрот из собранных им карело-финских рун (эпических песен) о Калеви (первая редакция — 1835 г., вторая — 1849 г.). " Лачплесис"

— национальный эпос латышского народа — был создан по народным преданиям поэтом А.Пумпуром (в 1888 г.). " Калевипоэг" — эстонский национальный эпос — был составлен основоположником эстонской лите­ратуры Ф. Р. Крейцвальдом на основе отдельных народных произведе­ний о богатыре Калевипоэге (впервые опубл. в 1857—1861 гг.).

 

В 1843 г. в Киеве была издана поэма " Украина. Зложив П. Кулиш. Од початку Вкраины до батька Хмельницького". Составитель писал М. Погодину, что хочет создать " другую 'Одиссею'". Поэма состояла из стихов самого П. Кулиша, украинских народных дум и фальсифициро­ванных под думы произведений. Не получилось ни второй " Одиссеи", ни сколько-нибудь значительного художественного произведения.[121]

 

Составлялся сводный текст и из русских былин. Через сто лет после поэмы П. Кулиша вышла книга: Русский народный эпос: Сводный текст / Сост. Н. В. Водовозов, послесл. С. К. Шамбинаго. — М., 1947. Книга имела две части: " Слово о стольном князе и русских богатырях" и " Гос­подин Великий Новгород". Но национальной эпопеи не получилось.

 

Русский эпос не сложился в цельную эпопею. Как писал А. Н. Веселовский, это эпос, " состоящий из рядов песен, группирую­щихся вокруг чисто внешнего центра... Но почему же эти ряды песен не связаны внутренним единством? — спрашивал иссле­дователь. И отвечал: — Потому что борьба с татарами <...> кон­чилась в то время, когда условия жизни уже не могли способ­ствовать созданию цельного эпоса" [122].

 

В силу объективных исторических причин русские эпические песни оказались разрозненными, но в них содержится тенден­ция к циклизации — как по месту действия (Киев, Новгород), так и по героям.

 

Представители мифологической теории выделяли две группы былин соответственно двум типам богатырей: о старших богатырях, в образах которых сильно отразились мифологические элементы (Волх, Святогор, Сухман, Дунай, Потык), и о младших богатырях, в образах которых

 

мифологические следы незначительны, а сильны исторические черты (Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович, Василий Буслаев).

 

Глава исторической школы В. Ф. Миллер делил былины на два типа: богатырские и новеллы. Для первых он считал характерной героическую борьбу богатырей и ее государственные цели, для вторых — внутренние столкновения, социальные или бытовые.

 

В фольклористике выделялись два цикла былин по месту действия; киевские и новгородские (впервые в 1841 г. их назвал и охарактеризовал В. Г. Белинский).

 

Мы рассмотрим былины мифологического содержания, ки­евские былины (героические и новеллистические) и новгородс­кие былины.

 

⇐ Предыдущая11121314151617181920Следующая ⇒

Поделиться:

Популярное:

1. Prehistoric and early fresco painting Доисторической эпохи и раннего фресковой живописи
2. БИЛЕТ 10. ГЕРМЕНЕВТИКА И ПРОБЛЕМА ИНТЕРПРЕТАЦИИ ЛИТЕРАТУРНОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ. ИДЕИ И ТРУДЫ М. М. БАХТИНА.
3. Билет 15. Цикл былин об Алеше Поповиче. Принципы создания образа богатыря в былинах ( Алеша и Тугарин, Алеша и Илья Муромец).
4. БИЛЕТ 19. ПРОБЛЕМА СОДЕРЖАНИЯ И ФОРМЫ В ЛИТЕРАТУРЕ. ГЕГЕЛЬ О ДИДАКТИЧЕСКОМ ЕДИНСТВЕ И ВОЗМОЖНОСТИ СОДЕРЖАНИЯ И ФОРМЫ. ГЕГЕЛЬ: «ЛЕКЦИИ ПО ЭСТЕТИКЕ (ОБ ЕДИНСТВЕ ИДЕИ И ФОРМЫ В ИСКУССТВЕ)».
5. Былины мифологического содержания
6. В чем заключается главная проблема экономики?
7. В.Арабо-израильский конфликт и проблема Палестины
8. Владимир Мономах и проблема объединения русских земель.
9. Возвышенное и низкое. Проблема естетизации безобразного и низкого в современной культуре.
10. Возможна ли реинтеграция исторической России?
11. Воп. Первобытное общество на территории Китая.Проблема этногенеза
12. Воп.Проблема объединения Кореи