ДЕТСКИЙ ФОЛЬКЛОР. ФОЛЬКЛОР ДЛЯ ДЕТЕЙ

ОПРЕДЕЛЕНИЕ ДЕТСКОГО ФОЛЬКЛОРА

 

Детский фольклор — специфическая область устного художе­ственного творчества, имеющая, в отличие от фольклора взрос­лых, свою поэтику, свои формы бытования и своих носителей. Общий, родовой признак детского фольклора — соотнесение художественного текста с игрой.

 

Впервые серьезное внимание на детский фольклор обратил известный педагог К. Д. Ушинский. В 60-х гг. XIX в. в журнале " Учитель" появились публикации произведений детского фольк­лора и их анализ с точки зрения физиологии и психологии ре­бенка. Тогда же началось систематическое собирание народных произведений для детей. Первый сборник детских произведе­ний — П. Бессонова " Детские песни" — был издан в 1868 г. и содержал 19 игр с песнями и 23 считалки. Затем вышли в свет сборники детского фольклора Е. А. Покровского и П. В. Шейна, составившие фундамент последующих теоретических работ.

 

В 1921 г. в Русском географическом обществе (РГО) была учреждена комиссия по детскому фольклору, быту и языку. В 1920-х гг. появились первые исследования детского фольклора и сам термин, предложенный Г. С. Виноградовым[231]. С 1960-х гг. русский детский фольклор Сибири изучал М. Н. Мельников. В современной науке о детском фольклоре обозначились два про­блемных аспекта: фольклор и внутренний мир развивающейся личности ребенка; фольклор как регулятор социального поведе­ния ребенка в детском коллективе. Исследователи стремятся рас­смотреть произведения в естественном контексте, в тех ситуа­циях в общении детей, в которых распространяется и функцио­нирует их фольклор.

 

Детский фольклор — это произведения самих детей, усвоен­ные традицией; произведения традиционного фольклора взрос­лых, перешедшие в детский репертуар; произведения, создан­ные взрослыми специально для детей и усвоенные традицией. Г. С. Виноградов подчеркивал, что " детский фольклор — не слу­чайное собрание бессвязных явлений и фактов, представляю­щее собою " маленькую провинцию" фольклористики, интерес­ную для психолога и представителя научной педагогической

 

мысли или преподавателя-практика и воспитателя; детский фоль­клор — полноправный член в ряду других, давно признанных отделов фольклористики" [232].

 

Детский фольклор — часть народной педагогики, его жанры интуитивно основаны на учете физических и психических осо­бенностей детей разных возрастных групп (младенцы, дети, под­ростки). Народная педагогика — древнее, сложное, развиваю­щееся и не теряющее своей актуальности явление. Она всегда учитывала роль слова в формировании личности. Детский фольк­лор сохранил следы мировоззрения разных эпох и выразил тен­денции нашего времени.

 

Художественная форма детского фольклора специфична: для него характерна своя образная система, тяготение к ритмизиро-ванной речи и к игре. Игра — элемент, психологически необхо­димый для детей.

 

Детский фольклор полифункционален. В нем сочетаются раз­ные функции: утилитарно-практическая, познавательная, воспи­тательная, мнемоническая[233], эстетическая. Он способствует при­витию ребенку навыков поведения в детском коллективе, а так­же естественно приобщает каждое новое поколение к нацио­нальной традиции. Известны разные способы и пути передачи традиционного детского фольклора: сознательная передача взрос­лыми детям; стихийное перенимание от взрослых, сверстников или старших детей.

 

Классификация произведений детского фольклора может про­изводиться по его функциональной роли, путям происхождения и бытования, художественной форме, способам исполнения. Следует отметить единство системы жанров детского фольк­лора, своеобразие которых определяется различием в мировос­приятии ребенка и взрослого.

 

Произведения детского фольклора исполняют взрослые для детей (материнский фольклор) и сами дети (собственно детский фольклор). Материнский фольклор включает произведения, соз­данные взрослыми для игры с совсем маленькими детьми (до 5— 6 лет). Они побуждают ребенка к бодрствованию и физическим действиям (определенным движениям), вызывают интерес к сло­ву. Фольклор, исполняемый самими детьми, отражает их соб­ственную творческую активность в слове, организует игровые действия детского коллектива. В него входят произведения взрос-чых, перешедшие к детям, и произведения, сочиненные самими

 

детьми. Границу между материнским и собственно детским фоль­клором провести не всегда возможно, так как с 4—5 лет дети начинают подражать взрослым, повторяя игровые тексты.

 

 

МАТЕРИНСКИЙ ФОЛЬКЛОР

 

Колыбельные песни, выражая нежность и любовь к ребенку, имели вполне определенную цель — усыпить его. Этому способ­ствовали спокойный, размеренный ритм и монотонный напев. Пение сопровождалось покачиванием зыбки (колыбели), и в песнях могли появиться звукоподражания:

 

Березонька скрыл-скрипит,

А мой сынок спит-поспит.

 

Корни колыбельных песен уходят в древность. В. П. Аникин считает, что их общая эволюция заключалась в утрате обрядо­вых и заговорно-заклинательных функций. Вероятно, рудимен­том таких древних представлений является небольшая группа песен, в которых мать желает ребенку умереть (" Баю, баю да люли! Хоть теперь умри... " ). Смысл пожелания — обмануть болез­ни, которые мучают ребенка: если он мертв, то они его оставят.

 

В колыбельных песнях велика роль импровизации: они пе­лись до тех пор, пока ребенок не заснет. Вместе с тем большое значение имели традиционные, устойчивые тексты.

 

А. Н. Мартынова выделила среди них императивные и повествова­тельные. " Песни императивные представляют собой монолог, обращен­ный к ребенку, или к другим людям, или к существам (реальным или мифологическим). К ребенку обращаются с пожеланием ему сна, здоро­вья, роста или требованием послушания: не ложиться на край, не подни­мать головы, не капризничать. К птицам, животным, мифологическим персонажам обращаются с просьбой дать сон ребенку, не мешать ему спать, не пугать". Повествовательные песни " не несут ярко выраженной экспрессивной, эмоциональной нагрузки. В них сообщается о каких-то фактах, содержатся бытовые зарисовки или небольшой рассказ о живот­ных, что несколько сближает их со сказочками. Здесь нет непосредствен­ного обращения к ребенку, хотя образ его прямо или отраженно присут­ствует в песне: речь идет о его будущем, подарках ему, о животных и птицах, которые заботятся о нем" [234].

 

 

В образном мире колыбельных песен встречаются такие оли­цетворения, как Сон, Дрема, Угомон. Имеют место обращения к Иисусу Христу, Богородице и святым. Популярны песни с образами голубей (" Ай, люли, люленъки, Прилетели гуленьки... " ) и особенно — кота. Кот должен укачать ребенка, за это он полу­чит кувшин молока И кусок пирога. Кроме того, благодарная мать обещает коту:

 

Ушки вызолочу,

Лапки высеребрю.

 

Спящий, довольный кот выступает своеобразной параллелью к образу спящего ребенка.

В песнях появляется образ чудесной колыбели (колыбелька золота), что не только идеализировало обстановку крестьянско­го быта, но и, по мнению А. Н. Мартыновой, было связано с впечатлением от роскошных колыбелей в богатых домах и цар­ских покоях — ведь нянями и кормилицами были крестьянки.

 

Пестушки, потешки, поскакушки побуждали ребенка к бодр­ствованию, обучали его двигать ручками, ножками, головкой, пальчиками. Как и в колыбельных песнях, важную роль здесь играл ритм, однако характер его иной — бодрый, веселый:

 

Тра-та-та, тра-та-т,.

Вышла кошка за кота.. [235]

 

Пестушка забавляется ритмом, изменяя его:

 

Большие ноги

Шли по дороге:

Топ-топ-топ,

Топ-топ-топ.

Маленькие ножки

Бежали по дорожке: Топ-топ-топ-топ-топ,

Топ-топ-топ-топ-топ! [236]

 

Пестушки связаны с поглаживанием ребенка, с его первыми движениями; поскакушки — с подскакиванием на коленях у

 

 

взрослого; потешки — с элементами сюжета, игры (" Ладушки, ладушки... ", " Идет коза рогатая... " ). В них появляются перечис­ления, диалоги.

 

Прибаутки — это песенки или стишки, увлекающие ребенка своим содержанием. Сюжеты прибауток очень простые (одно-мотивные или кумулятивные), напоминающие " маленькие ска­зочки в стихах" (В. П. Аникин). Прибаутками действительно иногда становились детские сказки (см. " Была себе курочка ря-бенька..." ), и наоборот: как сказки могли рассказываться приба­утки ( " Пошла коза за орехами... " ). Содержание прибауток яркое и динамичное: все бегут заливать загоревшийся кошкин дом; при­водят в чувство запарившуюся в бане блоху (или мышку); горюют о разбившемся яичке, которое снесла курочка рябенька\ собира­ются на свадьбу совы с белым лунем... Весьма выразительны об­разы животных: Коза в синем сарафане, Во льняных штанах, В шерстяных чулках. Прибаутки содержат первые назидания: уп­рямый козел съеден волками; кысонька-мурысонька не оставила маслица, чтобы угостить другого... Однако главная роль прибау­ток — познавательная. Ребенок узнает о людях, животных, яв­лениях, предметах, об их типических свойствах. Часто этому служат кумулятивные сюжеты: огонь выжигает лес, вода гасит огонь, быки выпивают воду и т. д.

 

Среди прибауток особое место занимают небылицы-перевер­тыши, известные также в развлекательном фольклоре взрослых. Их установка — создать комические ситуации путем нарочитого смешения реальных предметов и свойств. Если это вызывает у ребенка смех, значит, он правильно понимает соотношение ве­щей и явлений. Персонажи небылиц ведут себя несообразно дей­ствительности, на что может прямо указываться:

 

Где это видано.

Где это слыхано,

Чтоб курочка бычка родила.

Поросенок яичко снес... и т. д.[237]

 

 

СОБСТВЕННО ДЕТСКИЙ ФОЛЬКЛОР

 

Жанры собственно детского фольклора, в зависимости от сте­пени их использования или включенности в игру, можно разде-

 

 

лить на поэзию подвижных игр (связанных с сюжетно органи­зованными моторными действиями) и поэзию словесных игр (в них основную роль играет слово).

 

Поэзия подвижных игр

 

Жеребьевки (или " сговоры" ) определяют деление играющих на две команды, устанавливают порядок в игре. Это лаконич­ные произведения, иногда рифмованные, содержащие обраще­ние к маткам (представителям от каждой группы) и вопрос, или только один вопрос, в котором предлагается выбор. Создавая жеребьевки, дети часто импровизировали на основе сказок, пе­сен, пословиц, поговорок, загадок, небылиц (Коня вороного или казака удалого?; Наливное яблочко или золотое блюдечко? ). Мно­гие жеребьевки имели юмористический характер (На печке за­блудился или в корчаге утонул? Лисицу в цветах или медведя в штанах? ).

 

Считалки применяются для распределения ролей в игре, при этом решающее значение имеет ритм. Ведущий произносит счи­талку ритмично, монотонно, последовательно прикасаясь рукой к каждому участнику игры. Считалки имеют короткий стих (от 1 до 4 слогов) и обычно хореический размер.

 

Корни считалок уходят в древность. Исследователи обнару­живают связь детских считалок со старинными формами гада­ний (выбор водящего посредством случая), с архаичной верой в число и с условной речью, возникшей на основании табуирова-ния чисел. Искаженные формы слов рождались в языке взрос­лых вследствие древнего запрета считать, что должно было обес­печить удачу в охоте, изобилие в крестьянском хозяйстве. В бо­лее позднее время особый смысл имел тайный счет представи­телей различных социальных групп: картежников, бродячих пор­тных и проч. Подхватив их непонятную лексику, дети создавали свои заумные считалки. Они и сами занимались словотворче­ством: меняли значение слов, вставляли не свойственные им суффиксы (первенчики, другенчики), употребляли непонятные ино­странные слова с искажением их звукового строя, придумывали словообразные сочетания звуков, добавляли ритмические час­тицы (Эни-бэни три катени...). Заумные считалки, смысл кото­рых неясен ни взрослым, ни детям, сохраняют главный художе­ственный признак жанра — отчетливый ритм.

 

Помимо заумных известны считалки-числовки и особенно по­пулярные среди детей сюжетные считалки. Числовки могут быть бессюжетными, кумулятивными и с зачатками сюжета (" Раз, два — кружева..." ). Сюжетные считалки заимствуют отрывки из

колыбельных песен, песен и частушек взрослого репертуара, из детских игр, дразнилок, из популярных детских стихов (С. Ми­халкова, К. Чуковского и др.)- Некоторые тексты весьма устой­чивы. Например, и в XIX, и в XX вв. фольклористы записывали в разных местностях варианты считалки " Катилася торба С вы­сокого горба...".

 

Игровые приговорки и припевки были включены в игровое дей­ствие и способствовали его организации. Содержание этих про­изведений определяла сама игра.

В играх дети изображали семейный быт и трудовые занятия деревни, что готовило их ко взрослой жизни. В детских играх сохранились отзвуки древних языческих игрищ (" Костромуш-ка " ), следы почитания огня (" Курилка " ), солнца (" Золотые воро­та " ) и других объектов. К детям иногда переходили хороводные игры взрослой молодежи. Некоторые игры младших детей воз­никали как инсценировки прибауток. Прибаутки вносили в игру кумулятивную композицию, а в сопровождающий ее словесный ряд — ритмичность, звукоподражания и проч.

 

Поэзия словесных игр

 

Заклички и приговорки — генетически наиболее древние фор­мы детских словесных игр. По происхождению они связаны с календарными обрядами взрослых, а также с древними загово­рами и заклинаниями.

Заклички — это песенки, обращенные к природе (солнцу, дождю, радуге) и выражающие призыв или просьбу. Содержа­ние закличек было близко заботам и чаяниям земледельцев: по­требность дождя или, напротив, солнышка. Дети обращались к силам природы как к мифологическим существам, старались их умилостивить, обещали жертву:

 

Дождик, дождик, пуще!

Я вынесу гущи.

Хлеба краюшку.

Пирога горбушку.

 

Заклички выкрикивались хором, нараспев. В отличие от них, приговорки произносились индивидуально и негромко. Они со­держали просьбу-заговор, обращенный к улитке, божьей коров­ке, мышке... Просьба состояла в том, чтобы показать рожки, взлететь, обменять выпавший зуб на новый... Приговорки про­износились также перед нырянием в реку; для того, чтобы изба­виться от воды, попавшей в ухо во время купания; при наживке

 

 

червей на крючок и проч. В своей приговорке дети могли обра­титься с просьбой к христианским святым. Так, идя за грибами, говорили:

 

Никола, Микола,

Наполни лукошко.

Стогом верхом,

Перевертышком [238].

 

Излюбленной словесной игрой детей старшего возраста были и остаются скороговорки — быстрое повторение труднопроизно­симых слов. Ошибки в произношении вызывают смех. Играя, дети одновременно развивают органы артикуляции.

 

Своеобразными словесными упражнениями были молчанки — стихотворный уговор молчать, а также голосянки (вариант: " во­лосянки" ) — соревнование в вытягивании на одном дыхании гласного звука в конце стишка.

К словесным играм детей можно отнести исполнявшиеся в их среде сказки, загадки (они были рассмотрены в соответству­ющих главах).

 

Детская сатира

 

Подобно взрослым, дети создали свой сатирический фольк­лор, в котором проявилось словесное игровое начало. Жанры детской сатиры — дразнилки и насмешки, а также уловки, мирил-ки, отговорки. Они представляют собой короткие, преимуще­ственно стихотворные тексты, рассчитанные на того слушателя, которому адресованы индивидуально.

 

Сатирические жанры регулируют социальное поведение ре­бенка, определяют его место в детском коллективе. Дразнилки высмеивают то, что воспринимается детьми как негативное. Их объекты — жирный, беззубый, косой, лысый, рыжий, жадный, ябе­да, вор, плакса, воображуля, попрошайка, " жених и невеста", а также сам дразнила (Дразнила — собачье рыло). Насмешки, в от­личие от дразнилок, обычно немотивированы. Они возникают из прозвищ, т. е. рифмованных прибавлений к имени (Алешка-лепешка, Андрей-воробей...); из повторений разных форм имени ребенка (Ваня-Ваня-Ванерок, Васька-Васюк, Катя-Катя-Катери­на...). Уловки учат быть начеку, рассчитаны на то, чтобы обма­нуть собеседника, поставить его впросак и потребовать распла­ты за глупость или оплошность:

 

 

— Таня, Саня, Лизаветпа

Ехали на лодке.

Таня, Саня утонули.

Кто остался в лодке?

— Лизавета.

— Хлоп тебе за это!

 

Ребенок, ставший предметом насмешек, получает первый жизненный урок и пытается его усвоить. Если критика справед­лива — значит, ее нужно принять и постараться исправиться. В этом случае можно использовать мирилку ( " Мирись, мирись, ми­рись... " ). Иное — когда насмешка несправедлива, обидна. С обид­чиком расправляются его же " оружием" — отговоркой:

 

Обзывайся целый год,

Все равно ты бегемот.

Обзывайся целый век.

Все равно я человек[239].

Отговорку можно использовать и против навязчивого попро­шайки:

 

— Мне это подаришь?

— Подаришь-то уехал в Париж,

А остался один купишь [240].

 

4. СОВРЕМЕННАЯ ДЕТСКАЯ МИФОЛОГИЯ (" СТРАШНЫЕ ИСТОРИИ" )

 

На содержание и форму произведений детского фольклора оказывали влияние изменяющиеся общественные условия. Во второй половине XX в. большинство детей стало городскими жителями. Между тем в психическом развитии детей осталась неизменной потребность пройти через этап ярких переживаний необъяснимо-чудесного, которое порождает чувство страха, и преодолеть этот страх. В феодальной деревне такая потребность удовлетворялась общенародной фольклорной традицией (дети слушали и сами рассказывали былички, легенды, сказки). Со­временные дети имеют иной кругозор. Его формируют городс­кой быт, литература, кино, радио, телевидение. Однако форма устного слова сохраняет свое значение.

 

 

Некогда Г. С. Виноградов отметил у детей " единственный вид устной словесности, представленный прозой" — сказку. Сти­хийный поток современного детского повествовательного твор­чества — " страшные истории" (так их называют дети) или " стра­шилки" (так их стали называть исследователи) — сделался предметом изучения фольклористов, психологов и педагогов с 1960-х гг. По-видимому, к этому времени и относится начало массового бытования детских страшных историй. Страшилки функционируют по всем правилам фольклора: закрепляются тра­дицией, передаются " из уст в уста". Их рассказывают дети всех возрастов, от 5 до 15 лет, однако наиболее характерные возрас­тные границы — от 8 до 12 лет.

 

Известно, что ведущая творческая деятельность младших детей — рисование — постепенно сменяется словесным творчеством. В репертуа­ре детей первыми появляются стихотворные жанры (чему способствует их малый объем, ритмичность, связь с игрой). В 6—7 лет происходит важная перестройка принципов мышления: ребенок начинает осознавать причинно-следственные отношения, оказывается способным сохранить и передать сюжет рассказа как логическую структуру. Бессознательный эгоцентризм ребенка-рассказчика (уверенность, что слушателям изначально все известно) сменяется ориентацией на слушателя, потребностью пра­вильно передать содержание рассказа, добиться от слушателя понимания и реакции.

 

Пластические образы, порожденные детской фантазией, обла­дают " психической энергией", восходящей к коллективному бес­сознательному (по К. Юнгу). В детском повествовательном твор­честве проявляются фетишизм, анимизм, фигурируют такие уни­версальные знаки культуры, как пятно, занавес, рука, глаз, голос, взгляд, цвет, размер, хтонические персонажи, способность к пе­ревоплощению, идея смерти и проч. Это позволяет рассматри­вать страшные истории как современную детскую мифологию[241].

 

В жанровом отношении страшные истории — явление диф­фузное и неоднородное. В отличие от традиционной фольклор­ной прозы, в них существует не один, а два доминирующих цен­тра: повествовательный и игровой.

 

Оригинален жанр так называемых " страшных вызывалок". В нем ри­туально-игровое начало полностью вытеснило вербальную сторону. При­ведем пример:

 

" Как вызвать Бабу Ягу". Надо пойти в 12 часов ночи в туалет. Написать там круг черным мелом и сидеть ждать. Прийти утром пораньше. Если будет крест на круге — значит. Баба Яга прилета­ла. (Емелина Вика, 11 лет, Московская обл.)[242].

 

Дети " вызывают" Пиковую даму, лунных человечиков и проч. Цель страшных вызывалок — испытать чувство страха и удовлетворение от победы над ним, что можно рассматривать как одну из форм самоутвер­ждения личности.

 

В страшных историях можно найти все типы фольклорных повествовательных структур, от кумулятивной до замкнутой це­почки мотивов разного содержания (аналогичной волшебным сказкам). Используются эпические утроения, сказочные компо­зиционные формулы (Жили-были...), традиция благополучного конца. Хороший конец своеобразно проявляется и в игровых историях с выкрикиваемой последней фразой: " Отдай мое серд­це! ' (черный мертвец); " Мясо ела! " (женщина-вампир). Чем силь­нее испуг, тем веселее можно над ним посмеяться.

 

В страшных историях трансформированы или типологически проявились признаки мифа и многих фольклорных жанров: за­говора, волшебной сказки, животного эпоса, былички, анекдо­та. В них также обнаруживаются следы литературных жанров: фантастического и детективного рассказа, очерка.

 

Система образов детских страшилок распадается на три груп­пы: главный герой, его помощники и противники. Наиболее ти­пичный главный герой — девочка или мальчик; обычно он быва­ет младшим в семье. Встречаются и другие образы: один мужчи­на, одна женщина, студент, шофер такси, старик и старуха, со­бака Шарик, принц, один журналист... Помощники, в отличие от сказок, не фантастичны, а реальны: милиционер (милиция), Шер­лок Холмс. Сюжет требует победить зло, восстановить сущность вещей, соответствующую их природе. Выслеживание зла выпол­няет главный герой (ребенок), а его физическое уничтожение осуществляет помощник (милиция).

 

В отличие от сказок, страшные истории обычно имеют толь­ко один полюс фантастического — злой. С ним связаны беско-

 

 

нечно разнообразные типы вредителей: либо просто фантастиче­ские образы, либо фантастические образы, коварно скрывающи­еся под личиной привычных людей и предметов (от пятна на стене до мамы). Вредитель может иметь настораживающий внеш­ний признак, чаще всего цвет: черный, красный, белый или ка­кой-нибудь другой. Цвет фигурирует и в названиях детских стра­шилок: " Черные шторы ", " Красное пятно ", " Синяя роза " и т. п. Действие вредителя выражено в одной из трех функций (или в их комбинации): похищение, убийство, желание съесть жертву. Образы вредителей усложняются в зависимости от возраста исполнителей. У самых младших детей неодушевленные пред­меты действуют как живые, в чем проявляется детский фети­шизм. Например, красный шнурок звонит в дверь, пытается заду­шить маму. Папа его разорвал и бросил в окно, но шнурок про­должает терроризировать семью. Его облили керосином, сожгли, а пыль выбросили в окно. Но в дверь снова звонят. Врывается столб красной пыли и всех ослепляет. (Смирнова Варя, 7 лет, Загорск). У более старших детей появляется связь предмета с живым вредителем, что может означать представления, аналогичные анимистическим. За шторами, пятном, картиной скрываются черные волосатые руки, белый (красный, черный) человек, скелет, карлик, Квазимода, черт, вампир... Часто предмет-вредитель яв­ляется оборотнем. Ленты, серьги, браслет, цепочка, вьющиеся растения превращаются в змей; ночью становятся людьми-вам­пирами красные (или черные) цветы; кукла (или статуя) превра­щается в женщину; становится человеком изображение на кар­тине (" Про черную даму с голубыми глазами" ). Оборотничество распространяется на части человеческого тела, которые ведут себя как целый человек, на встающих из гроба мертвецов и т.п. Несомненно, оборотничество пришло в современный повество­вательный фольклор детей из общенародного традиционного фольклора.

 

Усложнение образа вредителя происходит как развитие, углубление его портретной характеристики. Покажем это на группе ведьм.

 

Первой портретной ступенью является цветовой сигнал, соединенный ^с женским началом: красная ведьма, красивая женщина в черном, жел-пая скорченная старуха, очень красивая девушка в длинном белом платье, очень красивая зеленоглазая женщина в бархатном зеленом " лаще. Затем возникают более сложные изображения, в которых про-сматривается трансформация ведьмы из быличек. Она предстает в своем Истинном облике поздно ночью, когда думает, что все уснули: Открыла девочка глаза и видит, что мачеха одела черное платье, распустила

 

длинные черные волосы, посадила на грудь лягушку и куда-то тихо пошла. (Головко Лена, 11 лет, Кокчетав); она посмотрела в щель и увидела, что цветок превратился в ту женщину, которая продавала цветы. и эта женщина идет к дочкиной кроватке, а когти у нее длинные-предлинные, глаза зеленые и клыки во рту. (Киселева Лена, 9 лет, Горький).

 

Иная категория ведьм развивается на основе сказочного образа Бабы Яги. Такая трактовка появляется в сюжетах с похищением. Ведьма этого типа окружена характерным " интерьером": лес, дуб, одинокий дом или избушка. Может появиться и такая деталь: И по бокам на колах торча­ли человеческие головы. Очень многих полицейский узнал — это были его товарищи. (Кондратов Алеша, 13 лет, Москва). Типично сказоч­ным оказывается портрет такой ведьмы: колдунья с крючковатым но­сом и костылем вместо ноги (Кондратов Сережа, 8 лет, Москва); а также цель, ради которой похищаются дети: Она заманивала к себе детей, откармливала их орехами и через десять дней съедала. (Каза­ков Дима, 8 лет, Новомосковск Тульской обл.).

 

Ведьмой " литературного происхождения" можно считать Пиковую даму (Цыганова Марина, 11 лет, Сыктывкар). Наконец, с образом ведьмы могли соотноситься бытовые впечатления ребенка: Как-то раз мама ку­пила на Тишинском рынке тюльпаны у одной старухи, у которой, между прочим, не было зубов, а была вставная челюсть. (Исаев Саша, 10 лет, Москва).

 

Усложняя образ вредителя, дети обращались к опыту тради­ционной народной прозы. Карлика-вампира смог уничтожить один старик старый-старый; для этого он использовал магичес­кий круг, огонь, осиновые колья. (Бунин Алеша, 12 лет, Моск­ва). Традиционны способы разоблачения вредителя: по отруб­ленной у него руке, по знакомому кольцу, по копытам, клыкам, вследствие проникновения в запретную комнату и т. п. Образ вредителя мог дополняться такими деталями, как хитрость, ко­варство, осторожность или, напротив, недогадливость (когда ему вместо ребенка подкладывают куклу).

 

Психология вредителя наивно преломляется через внутренний мир самих детей. Например: в темный зал театра во время спектакля входят страш­ные кровопийцы, они убивают всех людей. Это замечают билетерши и задают вопрос, почему так много мертвых. Те начали врать. Им не поверили, потому что они покраснели (Вайман Наташа, 10 лет, Зеле­ноград). По-детски переживают чувство страха взрослые: Все люди ис­пугались, бросились по домам и стали затыкать все щели. Потом

 

 

они забрались все под одеяла и детей взяли с собой. (Гаршина Оля, 10 лет, Ковров Владимирской обл.).

 

Последней стадией эволюции образа противника (по возрас­тным уровням исполнителей) является отсутствие предмета-вре­дителя и развитие художественных признаков живого (или че­ловекообразного) носителя зла — своего рода преодоление дет­ских анимистических представлений. Здесь особенно явно про­исходит сближение с традиционным фольклором: возрождают­ся фантастические персонажи сказок, своеобразно соединяясь с научными и техническими знаниями современного ребенка. В возрасте 13—15 лет у детей наступает кризис категории чудесно­го, они приходят к отрицанию немотивированных ужасов. Про­исходит разложение страшных историй. Дети начинают переда­вать рассказы о реальных преступлениях, подчеркивая их досто­верность (" История, которая на самом деле произошла в Моск­ве" — Ртищева Лена, 14 лет, Москва). Они пытаются придумать материалистическую разгадку фантастической сущности вреди­теля: похищение с помощью гипноза, исчезновение кораблей в " черной дыре" океана... Вымысел может быть аналогичен неве­роятному стечению обстоятельств новеллистической сказки. К примеру, в одной истории рассказывается о том, что если в ком­нате выключают свет, то в стене появляются два страшных све­тящихся глаза. Но потом милиция выясняет, что до новых хозяев в доме жила старуха, и сын ее когда-то сильно облучился и умер. А старуха взяла его глаза, положила в банку и замуровала в стенку. И когда выключался свет, они светились. (Киселева Лена, 9 лет, Горький).

 

Особенно интенсивно разложение страшных историй проис­ходит путем создания многочисленных пародий, в которых выс­меиваются темы запрета, похищения и образы фантастических вредителей (предметов, мертвецов, вампиров, ведьм).

 

Например, образ ведьмы фигурирует в очень распространенной паро­дии на нарушение запрета: женщина въехала в новую квартиру, в которой торчал из пола гвоздь, но ей запретили его выдергивать. Однажды она порвала об этот гвоздь свое любимое платье, очень рассердилась и выд­рала его. Через несколько минут к ней в дверь постучали. Женщина открыла и увидела страшную ведьму. Ведьма сказала: " И так спать не могу, а тут еще люстра на меня свалилась! " (Шенина Таня, 10 лет, Москва).

 

Ирония пародий фиксирует осознание старшими детьми сво­его интеллектуального превосходства над малышами.

 

 

Итак, в системе образов страшных историй центральное ме­сто занимают чудесные противники. Страшная история может обойтись без помощника и даже без главного героя, но образ вредителя в ней присутствует всегда. Он может быть единствен­ным. Например:

 

В черной комнате — черный стол,

на столе — черный гроб,

в гробу — черная старуха,

у нее — черная рука.

" Отдай мою руки! "

(рассказчик хватает ближайшего слушателя)

.

В структуре образа вредителя злое начало проявляется как чудесная сила. Дети могут принимать ее без обоснований; могут развивать разнообразные мотивировки, от самых примитивных до весьма обстоятельных; могут ее отрицать путем пародирова­ния — но в любом случае они выражают свое отношение к этой чудесной злой силе.

 

Сквозь все произведения современной детской мифологии проходит интуитивно выраженная идея двоемирия: в них есть мир действительный (" дом" ) и мир фантастический (" не-дом" ). Действительный мир всегда осознается как несомненная реаль­ность, как сущее. Иным предстает отношение детей к миру фан­тастическому как сфере проявления чудесной силы. У младших детей (5—7 лет) реальный и ирреальный миры модально тожде­ственны: они оба выступают как объективная сущность. Отно­шение к ним рассказчика и слушателей равнозначно: здесь об­наруживается буквальная вера в чудесное, что типологически сближает эту группу с традиционным жанром несказочной про­зы — быличкой. Вторая группа, относящаяся к среднему возра­стному звену (дети 8—12 лет), обнаруживает более сложное со­отношение двух миров. Об их тождестве уже говорить нельзя, но вера в чудесное еще сохраняется. Возникает модальность, аналогичная сказочной: условная вера в чудесное. Вследствие этого развиваются две тенденции. С одной стороны, в страш­ных историях начинают прорисовываться жанровые признаки сказок, а с другой — усиливается игровой момент. Происходит разъединение рассказчика и слушателей: первый не верит в чу­десное содержание, но стремится скрыть это и заставить пове­рить слушателей, чтобы потом вместе с ними посмеяться. В этом можно усмотреть начальные признаки разложения страшных историй, подступ к их сатирическому осмыслению. В третьей

 

возрастной группе (дети 13—15 лет) вновь происходит объедине­ние рассказчика и слушателей, но уже на почве сознательного отрицания чудесного путем его пародирования или обнаруже­ния его иллюзорности через развитие материалистических мо­тивировок. Сюда вовлекаются особенности литературных жан­ров и анекдота. Интересно, что ряд пародий завершается фра­зой " Вы слушали русскую народную сказку ", что подчеркивает бес­почвенность веры в фантастические ужасы и выражает отноше­ние к сказке как к вымыслу.

 

Страшные истории — факт современного детского фолькло­ра и существенная психолого-педагогическая проблема. Они выявляют возрастные закономерности в развитии сознания. Изучение этого материала поможет открыть пути положитель­ного воздействия на становление личности ребенка.

 

ЛИТЕРАТУРА К ТЕМЕ

Тексты.

Покровский Е. А. Детские игры, преимущественно русские. — СПб., 1994. (Репринт. воспроизвел, изд. 1895 г.).

Шет П. В. Сборник народных детских песен, игр и загадок / Сост. А.Е.Грузинский по материалам Шейна. — М., 1898.

Капица О. И. Детский фольклор: Песни, потешки, дразнилки, сказ­ки, игры. — Л., 1928.

Капица О. И. Детский народный календарь. (Вступление и подгот. публикации Ф. С. Капицы) // Поэзия и обряд: Межвуз. сб. науч. тру­дов / Отв. ред. Б. П. Кирдан. - М., 1989. - С. 127-146. (Публикация архивных материалов).

Мудрость народная: Жизнь человека в русском фольклоре. — Вып. 1: Младенчество. Детство / Сост., подгот. текстов, вступ. ст. и коммент. В. П. Аникина. - М., 1991.

Русский детский фольклор Карелии / Сост., подгот. текстов, вступ. ст., предисл. С. М. Лойтер. — Петрозаводск, 1991.

Раз, два, три, четыре, пять, мы идем с тобой играть: Русский детс­кий игровой фольклор: Кн. для учителя и учащихся / Сост. М. Ю. Новицкая, Г. М. Науменко. — М., 1995.

Детский поэтический фольклор: Антология / Сост. А. Н. Мартыно­ва. - СПб., 1997.

Исследования.

Виноградов Г. С. Детский фольклор. (Публ. А. Н. Мартыновой) // Из истории русской фольклористики / Отв. ред. А. А. Горелов. — Л., 1978. -С. 158-188.

Аникин В. П. Русские народные пословицы, поговорки, загадки и Детский фольклор: Пособие для учителя. — М., 1957. — С. 87-125.

 

 

Мельников М. Н. Русский детский фольклор Сибири. — Новоси­бирск, 1970.

Зуева Т. В. Категория чудесного в современном повествовательном фольклоре детей // Проблемы интерпретации художественных произ­ведений: Межвуз. сб. науч. тр. / Отв. ред. Б. П. Кирдан. — М., 1985. — С. 131-149.

Мельников М. Н. Русский детский фольклор: Учеб. пособие для сту­дентов пед. ин-тов. — М., 1987.

Школьный быт и фольклор: Учеб. материал по русскому фолькло­ру: В 2-х ч.*/ Сост. А. Ф. Белоусов. — Таллинн, 1992.

⇐ Предыдущая20212223242526272829Следующая ⇒

Поделиться:

Популярное:

1. Dermal mask, Коллагеновая тканевая маска для лица, 23гр -
2. I. Его руки подняты для благословения.
3. I. Смотрите на Него, приготовляющего для Себя престол.
4. I. Сохранять и укреплять здоровье детей, формировать у них привычку к здоровому образу жизни
5. I. ТИТУЛ «ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНЫЙ ЧЕМПИОН ПО КРАСОТЕ» (C.I.B.) ДЛЯ ПОРОД С ОБЯЗАТЕЛЬНЫМИ И НЕОБЯЗАТЕЛЬНЫМИ РАБОЧИМИ ИСПЫТАНИЯМИ СОГЛАСНО НОМЕНКЛАТУРЕ FCI.
6. II. Извлеки урок для совести.
7. II. ТЕКСТЫ ДЛЯ РАБОТЫ НАД ГОЛОСОМ.
8. III. БАЗИСНЫЕ РАЗДЕЛЫ ДЛЯ ПОВТОРЕНИЯ
9. III. Реакции, характерные только для альдегидов
10. IX. Разработка тезисов доклада для защиты
11. S: Для пролонгирования действий анестетика используют
12. V. «Умственный мусор»: пища для страждущих