Лоция Рыбинского водохранилища

ЗАПИСКИ ЛЕЗНОВА Б.С.

Рыбинское водохранилище

«Черные буи № 21 и 21А ограждают опасное

препятствие – затопленный шлюз Ягорба»

Лоция Рыбинского водохранилища

На этом шлюзе до затопления Пошехонья, работал мой дед Шлепин Александр Аполлонович. Жил он в селе Ягорба, в трех верстах от шлюза. Село лежало по обоим берегам речки того же названия, которая вытекала из расположенного неподалеку озера Ягорбское (или оз. Ягро), а впадала в Шексну, также как и ее тезка подле Череповца.

Кстати сказать, топоним «Ягорба», по моим разысканиям, на карте Пошехонья встречается пять раз:

село Ягорба, о котором пишу;

речка Ягорба (р. Ягорь), по берегам которой лежит это село;

шлюз Ягорба бывшей Мариинской системы, о котором сказано выше;

деревня Ягорба, находившаяся, когда-то в 15-20 км севернее Рыбинска;

речка Ягорба, текущая с севера на юг, в 15-20 км к востоку от села Гаютино, почти Сейчас и село Ягорба, и речка по берегам которого оно лежало и Ягорбское озеро (оз. Ягро) все под водой. Только голубой крестик на карте Рыбинского водохранилища напоминает, что здесь когда-то было село. Село - многолюдное и живописное, с церковью «Воздвиженья животворящего креста Господня», школой, скотными дворами, сыроварнями и другими хозяйственными постройками.

Там под водой, на сельском кладбище рядом с церковью похоронена моя бабка Татьяна и многие её односельчане. А где лежат те, кого затопленье Пошехонья, начатое 13 апреля 1941 года, согнало с родных мест, трудно сказать.

По старым письмам и документам, воспоминаньям моей мамы и её сестер, пишу эти записки, чтобы сохранилась память о Ягорбе, чтобы мои внуки знали свои корни. Кстати село Ягорба довольно старое, упоминается в переписи 1710 года. В переписи именуется селом Егорба (50 дворов). Но волость в соответствии с переписью именовалась Ягорбской. Это была дворцовая ведомость, то есть она принадлежала не частным лицам, помещикам, а дворцовому ведомству, то есть царской фамилии. К моменту затопления селу было не меньше 230 лет. Кстати в других сёлах и деревнях этой волости было 10-20 дворов.

Дореволюционная карта Ярославской губернии.

Село Ягорба показано на карте в северо-западном углу губернии.

Координаты села: 58˚ 42' северной широты; 7˚ 56'30'' восточной долготы

(от Пулковского меридиана).

При увеличении на карте видна р. Ягорба и Ягорбское озеро ( оз. Ягро).

Речка Ягорба течёт от села Леушино.Село Леушино расположено в Вологодской губернии. на северо-запад от с. Ягорбы, на расстоянии 12-15 км.

Село Ягорба было расположено между озером и устьем р.Ягорбы

(на карте надпись-река Ягорь ). Красным обозначено село Пельнево, где была пристань. От пристани шли пешком до села Ягорба

Мой прадед Аполлон Сергеевич Булгаков появился в селе со своей мамой еще мальчиком 13-14 лет. Откуда они взялись, кто был его отец неизвестно. В селе его звали неприличным словом, обозначавшим незаконнорожденного. В юности прадед бурлачил на Шексне и Волге, «ходил бечевой», тянул барки и расшивы.

Рыбинск – бурлацкая столица

Бечевник вдоль реки – по нему бурлаки и мой прадед тоже «шли бечевой» тянули барки и расшивы (фото из работ дореволюционного художника Горского-Прокудина)

После затопленья под водой оказались не только с. Ягорба, но луга, леса, реки, озёра, города, сёла и деревни. Внизу показана карта Ярославской губернии, на которую нанесены контуры Рыбинского водохранилища – «Рыбинского моря». Море мелководное, с неприятной крутой волной и плавающими торфяными островами. Сейчас их стало меньше. Они сели на мели и не мешают судоходству. А в послевоенные годы мы на них в темноте натыкались

Карта Ярославской губернии 1927 г. с контурами Рыбинского водохранилища. Самое северное поселение в зоне водохранилища, на границе с Вологодской губернией с. Пустынь (Леушинская пустынь), к юго-востоку от него – село ЯГОРБА

Войдя в возраст, Аполлон Сергеевич женился на односельчанке Прасковье Даниловне Шлёпиной и вошел в дом её семьи. По обычаю того времени принял её фамилию. Как он сам выражался «Аки Исав свое первородство, так я свою благородную фамилию Булгаковых, за чечевичную похлебку на Шлёпиных променял».

Кстати по Далю «шлёпа» - ребенок, который плохо ходит и часто шлёпается на землю. А «булгачить» тревожить, будоражить, баламутить.

Прадед в шутку, а может быть всерьез, гордился своим происхождением. Едут ранним утром на сенокос, бабка Прасковья досыпает в телеге, а он говорит своей внучке (моей маме) «Аннушка смотри какие у меня ноги белые, не то что у бабки - черные. Сразу видно благородное происхождение». Мама, рассказывая это, добавляла: «А ноги, что у него, что у неё одинаковые – черные. Оба босые ходили».

Сложные были у прадеда отношения с Богом. Приедет мама на каникулы из Ярославля, Аполлон Сергеевич спрашивает: «А, что Аннушка в городе говорят – есть Бог или нет? ». Мама отвечает: «Одни говорят, есть, другие нет». Прадед в ответ: «Лучше бы не было, а то я его в сенокос лаял: - Что ты старый хрен делаешь? У людей сено сохнет, а ты дождь посылаешь».

Фотографий прадеда нет, поэтому я выдумал, что памятник бурлаку в Рыбинске сделанный скульптором Писаревским изображает моего прадеда. Приезжая в Рыбинск, бывшую бурлацкую столицу возлагаю ему цветы.

Прадеду от правнука

О рождении моей мамы «… в метрической книге церкви села Ягорбы, Мологского уезда, за тысяча восемьсот девяносто пятый год, в части первой о родившихся женского пола учинена под № 54-м запись: родилась и крещена седьмого декабря Анна. Родители: села Ягорбы крестьянин Александр Аполлонович и законная его жена Татьяна Михайловна, оба православного вероисповедования. Восприемники: означенного крестьянина сестра Аполлинария Аполлоновна девица…». Вторым восприемником, то есть крёстным отцом был брат бабушки Татьяны – Николай Михайлович Тимонин. «Таинство крещения совершал Священник Павел Писаревский с диаконом и псаломщиком».

Село Поречье-Рыбное

Хотя он был прекрасный учитель, и уроки у него были интересные, для неё это учение было связано со сложными переживаниями. Ей казалось, что дядя Миша или завышает ей по-родственному оценки или наоборот занижает, дабы соученики не подумали, что он ей благоволит.

Тем не менее, получив соответствующую подготовку «…Анна Александровна Шлепина, как видно из документов, дочь крестьянина, православного вероисповедования, родившаяся 7 декабря 1895 г. поступила по экзамену в III класс Ярославской Мариинской гимназии в августе 1908 года».

Ярославская Мариинская женская гимназия.

Перестроенный архитектором Андреем Михайловичем Достоевским (младшим братом известного писателя Ф.М. Достоевского) дом Мусиных-Пушкиных специально для гимназии.

В 1913 г. « …предъявительница сего, ученица VII класса Ярославской Мариинской гимназии Анна Александровна Шлепина… находясь в ней до окончания полного курса учения в продолжении всего времени, вела себя отлично и была переводима по испытании в высшие классы. В настоящем году, при окончании курса гимназии познания её в обязательных предметах были аттестованы следующими баллами:

В педагогике – 4 (хорошо).

Из всех сих предметов получила в среднем выводе отметку 4 ».

В следующем году «… предъявительница сего, ученица VIII дополнительного класса Ярославской Мариинской женской гимназии, Анна Александровна Шлепина » …. Находясь в оной по 30 мая 1914 г…. на основании установленных правил, как удовлетворившая всем требованиям Высочайше утвержденного 27 мая 1870 года Положения о женских гимназиях ведомства …Министерства Народного Просвещения … и …. Учебного плана VIII дополнительного класса …приобретает звание домашней учительницы.

Сверх того, из необязательных предметов гимназического курса она обучалась немецкому языку с удовлетворительными (3) успехами. Почему на основании правил она Анна Шлепина, удостоена звания ученицы, окончившей полный курс учения в женских гимназиях… причём обладательница сего аттестата удостаивается звания учительницы начального училища и имеет право заниматься обучением на дому. В удостоверении чего и дан ей, Шлепиной, сей аттестат. Г. Ярославль 25 мая 1913 г.»

Через год «… А.А. Шлепина подверглась при Ярославской Императора Александра I Благословенного гимназии в мае и июне 1914 года дополнительным частичным испытаниям из полного курса мужской гимназии по нижеозначенным предметам и выдержала таковые испытания:

По физике – хорошо (4)

МАСКВА 1 ХВАСТОВ

Д.13. К.2 ШЛЕПNНУ М.А. ДЛR

ОЛN. ПNВЕТ ОТ БОРИ. ЦЕЛУ

Ю. ОЛЮ БОРЯ

Так и были написаны, в зеркальном отображении, буквы Я, И, да ещё Ц и цифра 1, которые я не мог воспроизвести в компьютерном написании. На открытке портрет П.И. Чайковского. Забавна не только орфография, но и способ написания некоторых букв, и перенос слова «целую».

Пока мы были в Комсомольске Оля жила у дяди Миши (Михаила Аполлоновича Шлепина), так как в Комсомольске, в то время, не было музыкальной школы, а Оля не хотела бросать занятий фортепьяно.

Дядя Миша был бодрый жизнерадостный человек, вокруг него собиралось много разнообразных людей. Жил он в большой квартире уютного одноэтажного особняка в 1-м Хвостове переулке (между Якиманкой и Полянкой).

Дом № 13 по 1-му Хвостову переулку, где жил дядя Миша

В этот дом меня принесли, когда я родился. Там были самые близкие маме люди, которых она называла «своими». Они помогали маме растить Борьку. Когда-то этот особняк был предоставлен дяде Мише целиком, в качестве казённой квартиры, как директору 10-й московской гимназии. Под окнами он разводил цветы, зимой колол дрова, по утрам занимался гимнастикой с гантелями, не курил, одним словом вёл здоровый образ жизни.

Летом, сговорив несколько семей, уезжал отдыхать на Украину. Мы с ним ездили на Черниговщину, в Сновск (ныне г. Щорс). Там дядя Миша арендовал на всё лето большой баркас, на котором наша многочисленная компания отправлялась по извилистой Снови в Бор или Кут с чайниками, котелками и всякой снедью. Мне всегда было интересно, приятно и весело у дяди Миши.

Семейство у него было большое и не совсем обычное по составу: жена, три дочери от первого брака – Зина, Галя и Муся, Мария Михайловна - родственница его первой жены, умершей при Мусиных родах. Муся звала Марию Михайловну мамой. Жила с ними старая няня дочерей – Марфуша. Почти полноправным членом семьи была Джолли, небольшая белая собачка породы шпиц. После «тридцать седьмого года» в семье жила Марина Лебедева. Её отец Александр Николаевич Лебедев, старший единокровный брат моей сестры Ольги был сослан на Колыму, а мать Марины – вскоре после этого умерла. Марина стала жить у дяди Миши. Почти год у него жила наша Оля пока мы были в Комсомольске.

Достопримечательностью дома была библиотека, занимавшая почти целую комнату. Книги стояли не в шкафах, а на простых, крашенных морилкой открытых стеллажах. Запомнилась большая зеленая лампа, подвешенная к потолку на белых фарфоровых блоках, Под лампой большой стол, накрытый белой скатертью. За столом всё семейство и много гостей: друзей и родственников. Застолье организовано Марией Михайловной. Она серьезная и спокойная, с косой почти до пяток хлопочет по хозяйству. \все оживленные и весёлые. Одна Марфуша нахмурена м чем-то недовольна. Дядя Миша подзывает Джолли и спрашивает; - «Джолли, как Марфуша сердится? ». В ответ раздаётся негромкое рычанье. Все смеются и Марфуша тоже, а мне –то мальчишке как весело. С тех пор прошло много лет, я бывал во многих домах. Но такого, как у дяди Миши не видал. В этом доме постоянно бывали молодые девушки подруги его дочерей. В театры и концерты дядя Миша брал билеты не только для дочерей, но и для их подруг. Порой их по малолетству не пускали на вечерние представления. Девчонки приспускали юбки пониже, напяливали, ненужные им очки, на нос, изображали взрослых девиц и прорывались на вечерние концерты в консерваторию или другие залы. Сплошь и рядом бегали на концерты без билетов.

В 1939 г. мы с Олей впервые попали в Ягорбу. Стало известно, что в связи со строительством Рыбинского гидроузла и ГЭС, Пошехонье в ближайшее время затопят. Маме захотелось проститься с родными местами, показать их детям, познакомить внуков с дедом. До Рыбинска ехали поездом, потом пароходом по Шексне, через шлюзы Мариинской системы. Запомнилось слияние Волги и Шексны. Сверху с берега, у подножья собора, где тогда размещался речной вокзал, видно как два потока воды долго текут рядом, не смешиваясь.

Плотина и шлюз Мариинской системы. Примерно на таком шлюзе работал дед Александр(фото Прокудина-Горского)

Село жило, в основном животноводством. Пошехонье славилось заливными лугами. Сена было вдоволь. Держали до революции 2-3-х коров, 6-7 овец. Сливки сдавали на, так называемые, сыроварни, где сбивалось масло и делался сыр. Сыроварни и культурное маслоделие организовал на Ярославщине, Вологодчине и в соседних губерниях Верещагин, брат знаменитого художника-баталиста Верещагина В.В. Он много лет обобщал опыт европейских маслоделов и перенес его в Россию.

Пошехонцы на сенокосе (дореволюционное фото Горского-Прокудина)

Обед на берегу Шексны во время сенокоса (дореволюционное фото Горского-Прокудина)

Итог – стога сена (дореволюционное фото Горского-Прокудина)

Как рассказывала мне мама, жители Ягорбы сами потребляли снятое молоко. Цельное молоко получали только дети и больные старики. На вырученные за молоко деньги, по первому санному пути (после дня Екатерины Санницы – 7 декабря по новому или 20 декабря по старому стилю) ездили в Рыбинск, бурлацкую столицу. Ездили за мукой, поскольку своего хлеба хватало только до Рождества.

Когда мы были у деда, хозяйства у него практически не было. Держали они с Марьей Никифоровной только кур. Был небольшой огород на приусадебном участке. Подрабатывал дед тем, что плел вицы. Не все знают, что это такое. Вица – это петля из ивняка, имеющая вид восьмёрки. Вицами плотили плоты. Одно очко вицы одевалась на одно бревно, другое на соседнее, а это бревно вязалось со следующим другой вицей. За каждую вицу деду платили несколько копеек.

Из картин сельской жизни наиболее яркой запоминающейся была охрана села. По-очереди от каждого дома назначалось два караульщика, которые вооружались трещотками и колотушками. С вечера вокруг них собиралась сельская молодежь, а рядом малолетки: - мальчишки и девчонки. Вся эта гурьба направлялась к мосту через речку Ягорбу – единственное место в селе, где можно было постучать каблучками, сплясать кадриль. После кадрили весь этот хоровод двигался по селу с песнями, шутками, прибаутками. Постепенно темнело, уходили спать малолетки, уединялись влюблённые парочки. Наконец сторожа оставались одни и только в ночной тиши раздавались звуки трещотки и колотушки. И всё село знало, что оно под бдительным надзором и в случае пожара или другого несчастья раздастся набат, и жители села поднимутся на выручку.

Долго и с любопытством наблюдал я, как мужики на деревенской лужайке не спеша с перекурами гнули дуги, для конской упряжи. Тогда я понял смысл слов баснописца дедушки Крылова И.А.: - «А дуги гнут с терпеньем, а не вдруг».

В Ягорбе я первый раз упал с лошади. После трудового дня и купанья лошадь, на которой я ехал верхом, неслась в конюшню. Удержать я её и остановить я не мог и, чтобы не удариться в низкую притолоку ворот лбом, я повалился наземь.

Многое я тогда увидел и узнал впервые. Впервые увидел, как пекут в русской печи ржаной хлеб и как моются в той же печи. Сам я, правда, отказался лезть в печь. Впервые узнал, как относится мастер к своему инструменту. Пошли мы к маминому крёстному и дядюшке Николаю Михайловичу Тимонину. Он столярничал, мне захотелось самому постругать, потянулся к рубанку. Дядя Николай довольно строго сказал: - «Нельзя, это инструмент, для работы. Возьми в сенях старый рубанок, тот для баловства».

С Толей Савиновым, младшим двоюродным братом, сдуру, стали доказывать бабушке Марии Никифоровне, что Бога нет. В подтверждение этого, заявили, что сейчас плюнем на иконы, а Бог нас не покарает. Что и выполнили. Бабушка не стала дожидаться вмешательства Господа и тут же покарала нас веником и выгнала из избы. Но это были мальчишеские интересы. Взрослых беспокоило грядущее затопление Пошехонья и переселение села на новые земли.

Перед затоплением начали рушить Ягорбскую церковь «Во имя Воздвиженья креста животворящего». При этом обнаружили, что в куполе поселились пчёлы. Деревенские парни полезли добывать соты. Чтобы защититься от укусов пчёл, одели противогазы. Для облегчения дыхания отвинтили фильтры, не догадавшись закрыть конец гофрированной трубки, хотя бы марлей. Пчёлы через трубку добрались до физиономий своих обидчиков. Помнится, мёду так и не добыли.

Церковь до затопления разрушить не успели, да и окрестные леса остались не вырубленными. Говорят, что в первые годы после затопления церковь стояла посредине Рыбинского водохранилища, пока не была разрушена волнами и ветрами.

Жителям Ягорбы предложили для переселения Алтай и Карельский перешеек. Они послали ходоков туда и сюда. Выбрали на своё несчастье Карельский перешеек, дескать, места низменные больше на Пошехонье похожи, да и ближе к Родине.

Поселили их в Мустомяках (по-фински Чёрные горы), ныне посёлок Горьковское. Точнее их разместили в деревнях Нейвола и Кирьявала, слившихся в посёлок Мустомяки и в деревне Сюкияля, ныне посёлок Бойково.

К этому могу добавить, что, по постановлению 2-й сессии Мустомякского сельсовета, деревня Сюкияля с 17 июля 1948 г. по июль 1948 г. носила наименование «Ягорба». Этот факт отражает отношение жителей Ягорбы к своей малой родине.

В июле 1948 г. комиссией по переименованиям населённых пунктов деревня была названа Бойково «в память гвардейца Бойкова А.Ф., похороненного в дер. Сюкияля». Переименование было закреплено Указом Президиума РСФСР от 13.01.1949 г.

Домик в Бойково

Тяжело было уезжать из Ягорбы, оставлять родные места и ехать в неизвестность. Когда жители Ягорбы отъезжали на баржах по Шексне, плач был слышен не несколько километров. Страшно им было жить в домах, в которых недавно жили финны.

Только успели попривыкнуть, устроить свою жизнь, как началась война. Их быстро вывезли в Ленинград, но из блокады вывезти не могли. Господи, сколько они выстрадали. Жили в вагонах голодные, холодные. Тятя мечтал, где-нибудь построить землянку и жить. Всех утешал: - «Вот подождите», говорил он «в землянке сделаем печь, купим картошки, наварим, с горячим кипятком поедим».

Меня Бог избавил от блокады. За три недели до начала войны с Карельского перешейка, где я жила зиму, выбралась к мужу в Гороховецкий лагерь под Горький, с двумя малолетними детьми (1 год 6 мес. и 3 мес.). Когда война началась, и мужа отправили на фронт, приехала я в деревню Кельтино на Ярославщину к родственникам мужа, так здесь и осталась.

Похоронив в блокаде тятю, дедушку и Федину девочку, оставшиеся в живых приехали ко мне. После войны вернулся брат Федя и тоже сюда. Здесь тоже было тяжело. Жили по чужим квартирам, голодали. Федя умер 37 лет. Мой муж пропал без вести. Сестры вышли замуж и уехали в Нарву. Мама живет с нами. Мы с ней каждый день вспоминаем прошлое, говорим о Ягорбе. Никогда не забыть родную Ягорбу и свой дом. Закрою глаза и вижу каждый кустик, каждый бугорок. Очень трогательное стихотворение написала тетя Настя про Ягорбу. После выселения жителей она некоторое время там оставалась и видела, как жгли дома. Я немного помню это стихотворение:

«Уныло печально стоит одиноко

Родимое наше село

Все стёкла разбиты

Калитки открыты

Хозяйка не смотрит в окно

Катя* твой домик стоит как покойник

Печально, как будто что ждёт

…………………(строка пропущена, Вал. Ник. её не вспомнила. Б.С.Л.)

В доме остались наши родители. Мама завидовала отделившимся невесткам. Бабушка дружила с игуменьей Леушинского монастыря, расположенного в 10 км. От Ягорбы. Монастырь был богатый, выполнял заказы от дворца. Монастырь посещал Иван Кронштадтский и проездом служил обедни в Ягорбской церкви, и во время службы исцелял больных. В монастыре была прозорливица монахиня мать Нектария. Она подарила бабушке полное собрание Лермонтова. Брат Федя читал нам, и я до сих пор многое помню»

Леушинский монастырь

(дореволюционное фото Горского-Прокудина)

Тащился с сумой на плечах

Кирдяга к Затону подходит,

Про Флотчиху что-то поёт,

Кирдяга Шексну переехал

Навстречу Кирбиткин идёт.

Здорово, здорово Кирбиткин,

А как там Лавруха живёт? »…»

Дополнение

24.08.2005 г., 02 ч. 20 м. – прошли на теплоходе мимо затопленного шлюза «Ягорба». Положили с внуком Данилой цветы на воду, помянули жителей села Ягорба:

- прадеда Аполлона Сергеевича Булгакова (Шлепина);

- его жену мою прабабку Прасковью Даниловну Шлепину;

- деда моего Александра Аполлоновича Шлепина;

- его первую жену мою бабушку Татьяну Михайловну Шлепину, урождённую Тимонину, умершую в возрасте 22-х лет;

- брата её, крёстного моей мамы Тимонина Николая Михайловича, умершего на станции Токсово в Ленинградскую блокаду;

- деда её (бабушки Татьяны) «Валета» (помню его по 1940 году);

- Марию Никифоровну Шлепину (вторую жену моего деда), мачеху моей мамы, которую она всегда поминала добрым словом;

- детей деда моего Александра:

- «сынка Саньку», утонувшего в Капустниках в возрасте ≈ 7 лет;

- Михаила погибшего в Петровском парке в Москве до войны;

- Василия сгинувшего во время войны, где-то на Кубани (жил в станице Ахтанизовской);

- Ивана, умершего в д. Парково под Ярославлем;

- Екатерину, умершую в Москве, похоронена на Кузьминском кладбище;

- Раису, умершую в доме престарелых в селе Шишкино (недалеко от Углича), похоронена там, на сельском кладбище;

- Анну, мою маму, похоронена на Востряковском кладбище Москвы и

- всех их односельчан, лежащих под водами Рыбинки и Ладоги, лежащих в нашей земле.