ОБ АВТОРЕ И ЕГО КОНЦЕПЦИИ РАЗВИТИЯ ФИЛОСОФСКОГО ЗНАНИЯ

Стр 1 из 9Следующая ⇒

Книга, представляемая на суд читателя, интересующегося историей европейской философской мысли, явилась результатом многолетних трудов известного польского философа Владислава Татаркевича (1886—1980). Он получил образование в Варшаве, Цюрихе, Берлине, Париже и Марбурге. В 1915 г. начал преподавательскую деятельность в Варшавском университете, впоследствии работал в Вильно, Познани, Кракове, а затем опять в Варшаве. Более шестидесяти лет он вел преподавательскую работу и воспитал не одно поколение польских философов. Читал лекции во многих университетах Польши, Европы и Америки, был избран почетным доктором многих европейских и американских университетов.

Его философские интересы были очень разнообразными. До 1925 г. он занимался в основном этикой и эстетикой, в 1925—1930 гг. — историей философии, в 30—40е гг. его исследования снова посвящены этическим проблемам, в 4050е гг. возвращается к проблемам истории философии, а начиная с 1950 г.— к эстетике, теории и практике искусства.

Энциклопедичность знаний, способность к тонкому анализу, независимость суждений и толерантность по отношению к взглядам других мыслителей — все это определяет философскую позицию Татаркевича, нашло отражение в его творчестве. Многолетняя преподавательская деятельность также наложила свой отпечаток на его работы. Они отличаются ясностью изложения, методической простотой, логичностью.

Татаркевич — автор более 300 работ, среди которых выделяются своей фундаментальностью трехтомные «История философии» и «История эстетики». Российский читатель знаком с некоторыми работами польского философа (Античная эстетика. М.: Искусство, 1977; О счастье и совершенстве человека. М.: Прогресс, 1981).

Предлагаемая читателю «История философии» писалась в течение длительного времени. Книга постоянно дорабатывалась и многократно переиздавалась в Польше. Она выдержала более десяти изданий в своей стране и стала наиболее авторитетным учебником истории философии, на котором выросло не одно поколение студентов. Это своеобразное, подобное средневековым «Суммам» произведение содержит не только сведения по истории философии, но и по истории логики, психологии, этики и другим философским дисциплинам, представляет собой весьма подробное изложение взглядов европейских мыслителей со времен античности до последней четверти XX в. Причем Татаркевич вполне отдавал себе отчет в том, что книга ни в коей мере не исчерпывает всего знания по истории философии, поскольку история философии более богата, чем наша способность к ее постижению.

К особенностям данной работы необходимо отнести стремление автора рассмотреть историю философской мысли как историю людей, которые ищут ответы на сущностные вопросы своего времени. Владислав Татаркевич пытался посмотреть на историю философии через личность философа, и это придает книге особую привлекательность. Она написана чрезвычайно ясным и прозрачным языком, что делает ее понятной для читателя, полезной для изучения курса философии в высшей школе.

Как историк философии, Татаркевич стремился к детальной классификации исходных позиций философов. Историю философского знания он рассматривает на широком культурном фоне тех эпох, которые он описывает. В беседах со своими многочисленными учениками он часто говорил о том, что является только собирателем, коллекционером мысли. Эта скромность автора очень заметна и в книге. В предлагаемом читателю труде автор как бы отсутствует, его отношение к излагаемым философским проблемам не проявляется. Такая позиция дала ему возможность проследить развитие философских идей вне политических оценок самих философов, их классовой принадлежности. Эта как бы незаинтересованная авторская позиция позволила Владиславу Татаркевичу объективно представить реальное место, которое занимает та или иная философская система, тот или иной философ в истории философии и мировой культуры. Главная задача, которую пытался решить и, как нам кажется, блестяще решил автор, — показать, как функционируют философские идеи в системе человеческой культуры, как меняется содержание философских понятий в ходе истории в зависимости от той ситуации в науке, технике, гуманитарном знании, которая сложилась в ту или иную эпоху.

Владислав Татаркевич отстаивал точку зрения, согласно которой связи между философскими (в более широком смысле — интеллектуальными) составляющими и другими элементами человеческой культуры не подчиняются никаким общим закономерностям, но он на множестве примеров продемонстрировал, что изменения в способе мышления, в методе философствования, как правило, предваряют изменения в жизни общества.

Как нам известно, в развитии философского знания можно выделить целый ряд эпох. Владислав Татаркевич всегда стремился выявить то, что эти различные эпохи объединяло, что обусловливало в конечном счете целостность и непрерывность философского знания о мире и человеке.

В каждой эпохе автор выделял три этапа: критика позиций предшественников, систем (собственных взглядов), школ. Он считал, что в каждой эпохе есть повторяющиеся особенности. Прежде всего он к ним относил два типа философствования: один — стремящийся создать всеохватывающие философские системы, включающие в себя всю совокупность человеческого знания; второй — основывался на достаточно осторожной теоретикопознавательной критике, искал ошибки у своих предшественников и пытался освободить их взгляды от имеющихся заблуждений.

Владислав Татаркевич в «Истории философии» продемонстрировал, что европейская, а также и мировая философия представляют собой определенную целостность с момента своего возникновения и до наших дней. Он считал, что, кроме некоторых исторических переломов, философская традиция никогда не прерывалась: средневековая философия достаточно широко использовала идеи античности, а философия Нового времени — идеи средневековья. Владислав Татаркевич, описывая средневековую философию, убедительно показал, что наше представление о том, что средневековье представляло собой полное засилье религиозных взглядов, не вполне соответствует действительности. Церковь подвергала преследованиям только тех, кто покушался на библейские истины. Если этого не происходило, то наука развивалась достаточно спокойно. В книге широко представлены идеи средневековья, наиболее значительные из которых оказали серьезное влияние на развитие философии как Нового времени, так и философии XIX и XX вв. Более чем 25вековое развитие философии дает различные основания для деления ее на эпохи. Очень важным в связи с этим явился факт появления христианской философии, поскольку христианство вводило новое отношение к миру и жизни. История европейской философии распадается на две крупные эры: античную и христианскую. Однако деление такого рода имеет свои слабые стороны, поскольку переход от одной эры к другой произошел не сразу, и в течение примерно четырех с половиной столетий античная и христианская философии сосуществовали. Античные взгляды, в частности, Платона и неоплатоников, оказали сильное влияние на развитие христианской философии, поскольку они хорошо укладывались в рамки христианской религиозной концепции.

От этих трудностей свободно другое, традиционное, деление европейской философии — на античную, средневековую и философию Нового времени.

Необходимо иметь в виду, что это деление носит весьма условный характер, поскольку оно не вполне соответствует тем крупным изменениям, которые произошли в философии. Новые философские идеи, которые преобладали в средние века, возникли еще в античности, а многие идеи Нового времени — еще в период зрелого средневековья.

В соответствии с этой сложившейся традицией историю европейской философии можно разделить на три крупные эпохи: античную философию, возникшую в VI в. до н. э. и завершившуюся в VI в. н. э.; средневековую философию, развивавшуюся с VII по XIV в.; и философию Нового времени, начало которой выпадает на XV в.

Эти эпохи можно делить и дальше на подпериоды, но проведение параллелей с развитием других разделов культуры достаточно сложно и его трудно придерживаться. Основания для дальнейшего членения должно предоставить развитие самой философии. Эти периоды необходимо определять в соответствии с преобладающим «типом философии». Явно существуют различные типы философствования, и это вполне естественное явление в науке, которая возникла из различных источников и служила различным человеческим потребностям и интересам.

Когдато Аристотель говорил, что философия возникает из удивления, и это является вполне удовлетворительным ответом, но он касается только одного типа философии. Кроме него, существует и второй тип философии, который своим источником имеет неудовлетворенность, определенного рода скепсис по отношению к достижениям предыдущих мыслителей, сомнение в истинности полученных ими результатов.

Философия удивления стремилась к тому, чтобы понять и описать мир как целое, во всем многообразии его проявлений, и она проводила позитивную работу. А философия неудовлетворенности, сомнения, в свою очередь, была проникнута недоверием по отношению к идеям, которые провозглашались, она стремилась эти идеи подвергнуть критике, очистить от заблуждений и неточностей, определенным образом модернизировать. Это критический тип философии, тип сомневающийся и отрицающий. Если первый тип философии стремился к обнаружению истины, то второй ставил перед собой более ограниченную задачу — критику и просвещение.

Результатом «философии неудовлетворенности и сомнения» были в истории философии периоды критики и просвещения, через которые прошла каждая их трех великих эпох европейской философии. Каждая из них прошла через период, в который в определенной полноте решались философские проблемы и создавались системы, ставшие результатом «философии удивления». Такие периоды, как правило, предварял краткий или длительный период развития, а после него наступал период школ, когда принципиальные положения философских систем были уже установлены. Появляющиеся школы разделяли основные положения систем, защищали их и развивали эти положения в частностях.

Кроме множества разделяющих различий, три великие эпохи имеют общее: каждая из них проходит через периоды — развития, критики и просвещения, систем и школ.

Если эту схему применить к истории философской мысли, то Владислав Татаркевич определял период систем как максималистский, а период критики и школ — как минималистский, когда появившиеся системы вызывали осторожную критику со стороны современников и последователей.

Владислав Татаркевич считал максималистским такой период развития философского знания, в который философами создаются системы, являющиеся всеохватывающими, решающими весь комплекс философских проблем с единых позиций, когда привлекаются для их истолкования часто не только традиционные методы научного познания, но и методы мистического, сверхъестественного порядка.

Каждый этап развития истории философии имеет, по мнению Татаркевича, несколько периодов: критики позиций предшественников, систем (в том числе собственных взглядов), школ и т. д. Периоды критики и школ носили минималистский характер, поскольку подвергали взвешенному, осторожному критическому разбору системы, полученные в наследство от предыдущей эпохи, улучшая и приспосабливая их к изменившимся социальным и культурным условиям жизни общества. Но максималистский период — период всеобъемлющих систем — определял всю эпоху. В античные времена максималистским был классический период развития античной философии (IV в. до н. э.), взглядов Платона и Аристотеля, в XIII в. определяющей явилась система Фомы Аквинского, в XVII в. максималистскими были философские системы Декарта, Спинозы и Лейбница.

К минималистскому типу философствования можно отнести период школ в античности (стоики, скептики и т. д.), в средние века представителем минимализма был Оккам, а в Новое время к нему можно отнести весь XVIII век. Что касается XIX в., то максималистские тенденции характерны для его первой трети, они нашли свое яркое выражение в гегелевской системе. Две остальные трети века носили явно минималистский характер и прошли в борьбе с гегельянством и попытках переосмыслить гегелевские идеи. Появились альтернативные по духу позитивизм и марксизм (середина XIX в.), которые, будучи минималистскими, претендовали на своеобразный «максимализм».

Подводя некоторые итоги, можно сделать вывод, что максималистскому типу философствования присущи абстрактность, универсальность понятий, стремление свести все знание в систему, проникнуть в суть бытия. Для него также были характерены монистический подход, предельно широкие философские интересы.

Минималистский тип философствования требует конкретности, проработки и усовершенствования предыдущих систем, сужения сферы философских интересов, специализации философского знания, фрагментарности, критичности и плюрализма мнений, решения частных проблем из различных областей философского знания и науки, сведения к более простым представлениям.

Владислав Татаркевич отмечал: «С самого зарождения истории философии между философскими притязаниями выступало различие в том, что в одних преобладала смелость, а в других — осторожность. В XIX в. это противостояние стало очень острым. В нем столкнулись два типа философии, которые можно назвать максималистским и минималистским».

Описывая взгляды того или иного философа, Владислав Татаркевич использовал определенную схему: биография мыслителя, основные идеи и произведения, идейные предшественники, последователи, влияние разработанных идей на последующее развитие философского знания. Эта схема выступала в роли методического ключа, который давал возможность более или менее точно определить место данного философа в истории философии, его влияние на последующее ее развитие. Это характерно для первых двух томов «Истории философии». В третьем томе автор, не отступая от задуманной методологии, изменил принципы описания, что было вызвано спецификой проблем философии в XIX—XX вв., которые решались разными отраслями философского знания. Это имело отношение к процессу парцелляции философии, который активно развивался начиная со второй половины XIX—XX вв. Появились философские проблемы отдельных наук: логики, физики, математики, психологии, биологии, гуманитарного знания. Это потребовало от автора несколько изменить первоначальную схему изложения и рассмотреть практически все имеющиеся направления в философии последнего периода.

Владислав Татаркевич уделил внимание и истории развития польской философии, что, на наш взгляд, небезынтересно для российского читателя, поскольку специальных обобщающих работ по истории польской философии в российской философской литературе немного. Он показал, в каких условиях и какими путями шло развитие философии в его стране, описал взгляды основных ее представителей. К сожалению, в трехтомнике почти нет упоминаний о русской философии, которая, особенно в первой половине XX в., оказала сильное влияние на развитие философских идей европейских мыслителей и была частью общеевропейского философского процесса.

Подчеркивая важность и значимость историкофилософских исследований, Владислав Татаркевич приводит высказывание И. Канта: «Выделение главной идеи в некоторых работах настолько сложно, что часто сам автор не может их обнаружить, и тогда ктонибудь другой сможет об этом лучше рассказать ему, какой была эта главная идея. Ктонибудь другой — это, прежде всего, историк».

Предлагаемая читателям «История философии» позволит более полно и зримо представить историю развития философского знания, взаимосвязь философских идей прошлого и настоящего, историкофилософский процесс как определенную целостность, как сущностную часть человеческой культуры, оценить во всей полноте ВладислаHва Татаркевича как философа, этика, эстетика, искусствоведа, его вклад в историю философии как науки.

Публикация «Истории философии» Владислава Татаркевича на русском языке, по нашему мнению, даст возможность не только познакомиться с интересной историкофилософской концепцией известного польского философа, но и внесет определенный вклад в развитие российскопольских научных связей.

Переводчик кандидат философских наук,
доцент В. Н. КВАСКОВ

ИЗ ПРЕДИСЛОВИЯ К ШЕСТОМУ ИЗДАНИЮ

Последние разделы этой книги были написаны в годы второй мировой войны, и этим периодом завершалось изложение материала. Начав историю философии с античности, я завершил ее примерно 1940 г. Из исследований историков философии во внимание были приняты только те работы, которые вышли из печати до 1940 г.

С этого времени минуло четверть века, и многое произошло за этот период как в философии, так и в ее истории; появились не только новые идеи, но также и исторические обработки старых идей. Новое издание книги по истории является поводом для ее дополнения, и эти дополнения могли бы носить двоякий характер. С одной стороны, они могли бы затронуть те разделы, которые уже были в предыдущих изданиях: использование новых материалов расширило бы сведения о философии до 1940 г. Другие дополнения могли бы относиться к введению непосредственно новых разделов, освещающих состояние философии после 1940 г.

Дополнения первого рода были внесены в это издание в очень ограниченных размерах. Достижения историков философии со времени окончания войны являются значительными, но в большинстве случаев носят частный характер. Поэтому нам кажется, что их освоение не является настоятельной необходимостью в такой книге, как эта, которая ограничивается информацией и наиболее общими рассуждениями. Достижения же общезначимого типа являются, главным образом, личностными интерпретациями истории философии, а автору хотелось сохранить собственную трактовку. Только в одной части книга существенно расширена — именно там, где автор представляет философию средних веков (вторая часть I тома). В этой области знания были открыты новые источники, прочитаны ранее не исследованные рукописи, установлены многие важные факты — некоторые персоналии и философские течения предстали перед нами в новом свете. Наибольшие дополнения касались альбертистов и гетеродоксальных аристотеликов XIII в., а именно — Абеляра, школы в Шартре, Бонавентуры, переводов Аристотеля и Аверроэса на латынь, роли университета в Неаполе. Материалы для этих дополнений были предоставлены Вл. Сенко, которому автор приносит глубочайшую благодарность за его дружескую помощь.

Дополнений второго рода данное издание не содержит. Раздела о том, что происходило в философии после 1940 г., нет. Автор считает, что годы второй мировой войны были важным рубежом не только для социального и политического строя, но также и для философии. Это утверждение, тем не менее, только укрепляет его убежденность в том, что имеет смысл именно этим периодом закончить изложение материала. То, что произошло в дальнейшем, является лишь началом еще незавершенной эры, которая пока недостаточно выразительна и неясна. Более поздние историки смогут несравненно лучше понять ее особенности. Нам кажется, что еще не настало время для того, чтобы текущий период философии трактовался так же, как в этой книге говорится о прошедших временах.

В данном издании «Истории философии» помещены эпиграфы, которых не было в предыдущих изданиях. Добавляя их, автор имел в виду, что мнения знаменитых мыслителей нужны, чтобы объяснить, почему написанное является историей философии и, в частности, такой, какая предлагается вниманию читателя. Все три эпиграфа заимствованы у философов (а не историков философии). Первый эпиграф взят у Канта из его лекций, которые были им прочитаны в Кёнигсбергском университете в 1790—1791 гг. Этот эпиграф звучит в переводе следующим образом: «Выделение главной идеи в некоторых работах настолько сложно, что часто сам автор не в состоянии ее обнаружить, и только когданибудь ктото другой сможет ему лучше объяснить, какой же была на самом деле эта главная идея». Этот «ктото другой», прежде всего, историк. Высказывание Канта придает особый смысл усилиям историков философии. Оно убеждает в том, что для того, кто хочет познать великих мыслителей прошлого, недостаточно изучать их собственные тексты, — полезно дополнить их разработками и комментариями историков.

Второй эпиграф взят из «Мыслей» Паскаля. Он звучит следующим образом: «Поскольку нельзя быть универсальным и знать все, что уже известно обо всем, то необходимо знать обо всем понемногу. Намного более прекрасным является такое знание обо всем понемногу, нежели исчерпывающее знание об одном предмете». Цитата Паскаля обосновывает начинания историка философии не меньше, хотя и несколько иначе, чем приведенная выше цитата из Канта. Она объясняет, почему некоторые истории философии — и среди них и данная история — описывают многочисленные и такие разнообразные философские направления, течения и позиции. И даже если бы среди многих направлений, течений и философских позиций были и менее совершенные, менее гениально задуманные, менее влиятельные, то, однако, одно количество и разнообразие демонстрируют уже, на что в области наиболее общих проблем способен человеческий разум и сколько существует возможных решений этих проблем.

Несколько далее Паскаль пишет: «Пускай никто не говорит, что он не сказал ничего нового: расположение материала — это уже новое. Когда мы играем в мяч, то оба игрока играют одним и тем же мячом, но один из них играет лучше». Эта цитата вновь подчеркивает мысль о том, что деятельность историка философии не носит пассивного характера, что он не только выделяет и переписывает идеи философов прошлого, — он делает значительно больше. Более того, «расположение материала» является его собственным, а это уже немало.

Третий эпиграф взят у Декарта. Среди «Правил для руководства ума», которые он составил, пятое правило гласит: «Весь метод основывается на порядке и расположении того, на что необходимо обратить внимание, чтобы открыть какуюлибо истину». Это означает, что только метод «расположения», членения, разделения сложных и неясных проблем позволяет их сделать простыми и ясными. Декарт имел в виду работу математика или естественника; однако это также касается и работы историка. Читатель заметит без труда, что автор этой истории философии пользовался этим методом.

ИЗ ПОСЛЕСЛОВИЯ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ

Автор этой книги пользуется, очевидно, той традицией, которая позволяет в предисловии обратиться к читателю с пояснениями, которые носят более специфический характер, нежели те, которые имеют место, собственно, в самой книге. Однако пояснения, написанные после завершения настоящей работы, пусть будут опубликованы в качестве послесловия, а не как предисловие. Это позволяет автору предположить, что книга уже известна читателю, и освобождает автора от обязанности объяснять, как ее надо понимать. Достаточно объяснить, почему он понял ее так, а не иначе.

Вопервых, почему свою «Историю философии» он представил как историю философов, а не философских проблем? Он сделал это, несмотря на убеждение, что история философских проблем является наиболее совершенным видом историографии, которая дает возможность для самостоятельной работы историка, в то время как метод, который мною применен, не может избежать краткого изложения взглядов и описания того, что философы прошлого сами написали. В любом случае, высший тип философского жизнеописания может основываться только на основании того вида, который дает ему фактический материал. В польской литературе мы не имеем работы, которая бы содержала такой материал. В целом, необходимо было более высокую задачу признать недостижимой и заняться относительно простым делом. Не имея возможности полностью изложить историю философских проблем, автор стремился, как правило, описать их, и после описания философских доктрин каждого периода он дал краткое изложение основных философских проблем и понятий. Дало ли это соединение двух типов изложения — обширная история философов и краткая история философских проблем — целостное представление, — об этом судить читателю.

Почему, вовторых, эта «История» содержит только европейскую философию? Потому, что это работа только одного автора, а он один не в силах научно изложить историю философии всех стран и народов. История неевропейской философии стала совершенно другой научной специальностью. Рассмотрение же европейской философии может быть понято без обращения к философии других материков мира. Эта книга должна, собственно говоря, называться «Историей европейской философии», но среди европейских историков философии повелось историю собственной философии называть «историей философии», и автор использовал это несовершенное, но удобное сокращение.

Почему в этой книге одни выдающиеся мыслители оказались выдвинутыми на первый план, а другие интерпретировались только походя? Такой метод трактовки несправедлив, и автор это осознает. Однако он выбрал его, чтобы в огромный материал, который содержит история европейской философии, привнести определенную прозрачность, отчетливо представить наиболее выдающихся людей и наиболее значимые идеи.

Почему книга разбита на множество небольших разделов, почему автор педантично описывал каждого мыслителя, выделяя его «жизнь», его произведения, его «предшественников», «генезис», различные области его «взглядов», его «последователей» и «оппозицию» против него? По той же причине: чтобы привнести прозрачность в огромный материал. Это делалось с мыслью о том, что книга для одних читателей послужит просто занимательным чтением, а другим может стать полезной в процессе обучения. При такой ее структуре изучать материал, на наш взгляд, легче. Читателя, надеемся, привлечет и то обстоятельство, что в литературе, которой мы пользовались, представлены различного рода разработки по истории философии. Среди них «учебники», «очерки» и достаточно полные разработки, книги, по которым студент может готовиться к экзаменам, книги, наконец, которые специалист имеет под рукой для своей исследовательской работы, есть и такие книги, используя которые, любитель, не посвящая себя специально философии, достаточно легко и с пользой может получить интересующую его информацию об истории философии.

Польская литература находится не в столь благоприятном положении: существует немало монографий и введений, но недостает совокупного, целостного описания. Причем, многие работы начаты, но не завершены. Кроме того, предыдущее поколение философов переводило их с иностранных языков; однако в последнее время переводов мало, а те, которые сделаны, выбраны неудачно. Принимая все это во внимание, автор, хотя и помнил пословицу «Нельзя объять необъятное», стремился написать универсальную книгу и для чтения, и для учебы. Ему виделась такая книга, которая в равной степени могла бы быть как университетским учебником по специальности «философия», так и возможным «Курсом лекций» для нефилософов, а также могла бы пригодиться и для кандидатского экзамена по «Основным проблемам философии». Для этой цели избранная форма изложения с членением материала на небольшие разделы кажется особенно полезной; преподаватель пояснит своим слушателям, какие разделы, по его мнению, можно и должно опустить, а какие изучить более подробно.

Почему в этой книге есть повторения? Потому что автор, характеризуя того или иного философа, стремился собрать воедино все важнейшие сведения, которые касаются его философии. Например, описывая Сократа, он должен был сказать, что тот был учителем Платона, а говоря о Платоне, он не мог не отметить, что он был учеником Сократа.

Наконец, что стоит сказать один раз, то имеет смысл сказать и дважды — так писал еще Эмпедокл.

Почему, затем, разделы философии рассмотрены так неравномерно? Потому, что огромный материал, лежащий перед историком философии, крайне разнороден, его необходимо свести к определенной целостности. Что только не подразумевается под названием «философия»! Автор сделал акцент на том, что кажется наиболее стабильным, наиболее существенным элементом меняющейся истории философии, — на мировоззрении. В силу этого метафизика, теория познания и этика заняли существенно больше места в книге, а на второй план отошли другие разделы философского знания, например эстетика, которая лично автору наиболее близка.

Почему последний период развития философии изложен иначе, чем предыдущие? Потому, что нам еще не хватает осознания его перспектив: выделения нескольких ведущих мыслителей было бы вполне достаточно, но правильнее в данном случае, видимо, ограничиться рассмотрением философских течений и взглядов...

ФИЛОСОФИЯ И ЕЕ РАЗДЕЛЫ

1. Сфера философии. С тех пор, как существует наука, постоянно предпринимаются попытки выйти за частные рассуждения и объединить в единой науке всё знание об окружающем мире, которое существует; не перестают предприниматься усилия, чтобы наряду со специальными науками создать такую науку, которая дает целостный взгляд на мир: эта наука была и есть философия. Это наука, предмет которой наиболее широк, ее понятия наиболее общие.

Иногда случается, что в философии из ее всеохватывающего предмета выделяется какаято часть и о ней говорится специально, — это происходит в силу особой значимости и ценности для нее этой части. Это наука о том, что для человечества наиболее ценно и наиболее важно. В конечном счете, только это и можно сказать о предмете философии. Кроме того, он постоянно подвергался изменениям в ходе времени, изменяясь по мере того, как расширялась область известных и исследованных объектов, менялась их оценка. Был период, когда только природа была объектом философии, поскольку на явления, которые имели место вне природного мира, никто не обращал внимания. Был период, когда ее главным объектом становились моральные нормы, Бог и душа, в силу чего только их исследование казалось важным для человечества. Кроме того, предмет философии изменялся вместе с изменением взглядов на природу познания; был период, когда философы говорили только о психологии, поскольку в ней усматривали основы любой познавательной деятельности. В соответствии с этим основная ее проблематика изменялась в зависимости от того, где проходила граница знания: изначально объектом философии считался реальный мир, но впоследствии философы не раз ограничивались миром явлений или представлениями людей о мире.

Даже то, что философия является наукой, не всегда признавалось теми, кто ею занимался. Рассуждения, касающиеся наиболее общих философских проблем, легче, чем любые другие рассуждения, могут выйти за грань того, что можно познать с помощью науки. Были мыслители, которые считали философию близкой к поэзии; но были и такие, которые видели в ней чисто практическую деятельность, которая удовлетворяет определенным потребностям, однако не дает знания. Из тех, кто не верил в строгую научную реализацию философских намерений, одни их, время от времени, реализовывали, однако не считали их исполнение научным, другие же преуменьшали эти намерения, ограничиваясь более узким классом явлений, менее значимыми объектами, обращались к менее общим проблемам, но зато научно познанным.

Историк философии не может точнее определить свой предмет, поскольку он должен в своих рассуждениях учитывать все разнообразие философских доктрин, имеющих различный предмет и различную научную ценность. Более целостный материал могут представить историки сравнительно более узких дисциплин, философии природы или психологии, метафизики или логики, этики или эстетики. Для истории философии разнообразие материала является достаточно характерным. Не случайно так важно исследовать те изменения, которым в ходе развития человечества подвергались убеждения в том, какие особенности мира являются всеобщими, а какие ценными и какие познаются с помощью науки.

2. Разделы философии. Ценность философских доктрин, которые представляли те или иные разделы обширной философской сферы, зависела от того, каким из них придавалось более существенное значение. Наиболее важными из всех были, как правило, три раздела: учение о бытии, учение о познании и учение о ценностях. Это разделение философии на три части произошло очень давно. Оно было установлено уже в IV в. до н. э. греческими учеными из Платоновской академии. Первая из этих философских наук была названа метафизикой и онтологией, вторая — эпистемологией и гносеологией, третьей некоторые ученые давали название аксиологии. Эти названия, хотя их корни несомненно греческие, были более позднего происхождения. Греки делили философию на физику, логику и этику, называя физикой учение о бытии, логикой — учение о познании и этикой — учение о ценностях.

Это три больших комплекса наук, из которых каждый, в свою очередь, имеет также свои разделы. Например, метафизика, кроме своей общей части, охватывала науки о природе, о душе и Боге, или космологию, психологию и теологию. Учение о познании распадалось на два раздела, которые явно были разными по своей значимости: на теорию познания, которая анализирует ход познания, и на критику познания, которая оценивает его результаты. В теории ценности, в свою очередь, на первый план выходят две дисциплины: этика, посвященная моральным ценностям, и эстетика, исследующая эстетические ценности.

Кроме того, к этим разделам относили — как родственные им или даже входящие в них в качестве составных частей — еще целый ряд дисциплин: с теорией познания связывали формальную логику и методологию, с этикой — философию права, государства, общества и религии, с эстетикой — философию искусства. Но этими разделами философы занимались достаточно спорадически, и для того, чтобы дать характеристику тому или иному философу, нет большой необходимости в обращении к этим разделам, поскольку более важным является общий взгляд философа на природу бытия, познания и блага.

Философия не сразу заняла подобающее ей место. Она его получила только в классический период греческой философии. До этого она постепенно овладевала различными группами проблем и расширяла свои владения: вначале она концентрировала свое внимание на философии природы, затем создала общую теорию бытия, теорию познания и истории. После того, как, казалось бы, сфера философии была определена, начался обратный процесс: выделение того, что явилось ненужным для включения в наиболее общую теорию и что могло стать of дельной наукой со своим собственным методом исследования и своими специалистами. Уже во времена Аристотеля из философии выделилась логика, позже выделились и другие дисциплины, такие, как психология и социология. В последнее время появилось даже течение, которое стремится к тому, чтобы философию, которая не является целостной наукой, а конгломератом наук, разбить на специальные дисциплины, однако это разделение до сих пор не произошло; ядро философии сохранилось, и историк имеет перед собой неразорванную цепь ее истории, начиная со времен античности и до наших дней.

3. Становление термина «философия». «Философия» — греческое слово и оно обозначает «любовь к мудрости». Слово, которое в Греции уже употреблялось, но в то время не имело точного значения: оно означало мудрость в целом, знание в целом, образование вообще. Греки говорили, что Пифагор первым применил это слово для обозначения того, что мудрость — это дело Бога, людям же доступна любовь к ней. Однако это, повидимому, более поздняя легенда, которая придумана людьми.

12 3 4 5 6 7 8 9 Следующая ⇒