Историческая эпоха и исторический процесс

⇐ ПредыдущаяСтр 69 из 90Следующая ⇒

Итак, констатация перехода общества от низших ступеней развития к высшим в условиях дискретного и неравномерного развития отдельных цивилизаций не может быть положена в основу периодизации всемирной истории. Вместе с тем это не означает отказа от периодизации по некоторым существенным критериям, даже если они не носят универсального характера.

Деление всемирной истории на древний мир, средние века и Новое время, ставшее традиционным для исторической науки по крайней мере с XVIII века, по-прежнему сохраняется. Это членение имеет свои достоинства, однако его не следует связывать с преобладанием на земном шаре какой-либо определенной ступени развития цивилизации, так как каждый из этих больших периодов для человечества в целом сочетает в себе разные ступени в разных регионах. А наиболее передовые ступени в развитии цивилизации будут охватывать лишь ограниченные по территории ареалы. Поэтому для периодизации всемирной истории предпочтителен и более целесообразен такой подход, который выделяет наиболее характерные, типичные для относительно продолжительного времени особенности развития не отдельных цивилизаций, а по крайней мере нескольких. Конечно, в ряде случаев изменения в наиболее передовой цивилизации могут служить обозначением целой эпохи всемирной истории, если их последствия со временем окажут воздействие на человечество в целом.

Историческая эпоха — своеобразная веха или рубеж в историческом процессе, воплощающая в себе важные, переломные в его ходе события, определяющие последующее развитие общества. Это понятие было введено в употребление французскими просветителями и первоначально использовалось для обозначения последовательных ступеней социального прогресса. Так, Ж. А. Кондорсе выделял десять следующих друг за другом эпох в истории человечества: от первой — соединений людей в племена до девятой — Французской республики и предстоящей десятой эпохи грядущего расцвета человеческого разума. Однако в XIX и XX веках возобладала иная трактовка понятия исторической эпохи. В отличие от философско-социологической периодизации общественного прогресса (стадий интеллектуального прогресса О. Конта, общественно-экономических формаций у марксистов, стадий экономического роста У. Ростоу или уровней технологического развития и т. п.) понятие исторической эпохи приобрело значение преимущественно конкретно-исторического, хронологически определенного отрезка всемирной истории. Это было вызвано тем, что отдельные регионы, страны и народы вследствие неравномерности общественного развития проходят одинаковые ступени социального прогресса в масштабе всемирной истории не одновременно, а в разное время. Вследствие подобной неравномерности в один и тот же хронологический период могли существовать и взаимодействовать страны и народы, находившиеся на разных уровнях экономического, социального и культурного развития. Поэтому в хронологии всемирной истории и было принято выделение отдельных эпох, более кратковременных по сравнению с ее членением на древний мир, средние века и Новое время, но более длительных, чем исторический период.

Исторические эпохи насыщены важными событиями всемирного значения, представляют собой переломные этапы в поступательном развитии, как правило, человечества в целом; они могут быть отделены друг от друга более или менее продолжительными периодами стационарного состояния, застоя или даже попятного движения, могут непосредственно примыкать друг к другу и даже накладываться друг на друга.

Яркими примерами исторических эпох являются неолитическая революция в VII–IV тысячелетиях до н. э., приведшая к переходу человечества к земледелию и скотоводству и образованию первых цивилизаций; эпоха эллинизма, которая трансформировала социально-политические и культурные основания важнейших регионов Европы, Азии и Африки; Великое переселение народов в начале новой эры, охватившее эти же континенты и сопровождавшееся упадком и гибелью Западной Римской империи, династии Хань в Китае, парфянского и сасанидского царств на Ближнем Востоке; эпоха крестовых походов XI–XV веков; эпоха Возрождения, Реформации и религиозных войн в Европе в XV–XVII веках, заложивших основы протестантской этики и капиталистического предпринимательства; эпоха Великих географических открытий XV–XVIII веков, вовлекших во взаимодействие все континенты нашей планеты и положивших начало созданию европейских колониальных империй, просуществовавших почти пять веков; эпоха становления индустриального общества, демократических революций и национальной консолидации европейских государств конца XVIII — начала XX века; современная эпоха мировых войн, социальных потрясений, возникновения и распада тоталитарных систем, национально-освободительных движений, а также стремительного научно-технического прогресса.

В отличие от философско-социологической периодизации истории человечества, обычно придающей ей одномерный характер, ее восприятие как определенной последовательности своеобразных конкретно-исторических эпох носит многомерный характер, благодаря чему она предстает во всем многообразии и различии судеб отдельных стран и народов. Понятие исторической эпохи подвержено весьма различным идеологическим интерпретациям. Особенно наглядно это демонстрируется разнообразными определениями современной эпохи: это эпоха империализма, пролетарских революций и перехода от капитализма к социализму (марксисты); эпоха национально-освободительного движения и краха колониальной системы империализма (националисты); эпоха преимущественно научно-технической революции и ее последствий (технократы); информационная, компьютерная и т. д. эпоха (футурологи). Поэтому для обозначения каждой исторической эпохи важно ее объективное, нередко комплексное определение с точки зрения значения данного переломного этапа всемирной истории для последующего социального прогресса человечества в целом.

Следует также сказать, что понятие «эпоха» часто употребляется и в более узком смысле для обозначения этапов в развитии отдельных сфер человеческой деятельности; например, техники (медный, бронзовый, железный век), культуры (в архитектуре — ренессанс, барокко, рококо, ампир, модерн, конструктивизм и т. д.); в художественной литературе — эпоха романтизма, сентиментализма, реализма, натурализма и др.). Однако в данном узком значении речь идет реально не об этих эпохах, а о различных стилях, школах, течениях.

Всматриваясь в будущее, некоторые западные социологи и футурологи стараются разглядеть контуры какого-то иного, «посткапиталистического» будущего общества, в которое в конечном счете воплотится общество постиндустриальное. В сущности, сама постановка проблемы социальной организации, которая должна прийти на смену капитализму, не нова. В любом случае, однако, в основе ее лежал социальный идеал справедливого общества. Различные мыслители вкладывали в него разный смысл, в том числе и утопический, что, например, подчеркивали К. Маркс и Ф. Энгельс в отношении своих предшественников. В начале XX века ее пытались решить русские большевики. Они проводили в жизнь мобилизационную идею социализма, основанную на национализации всех средств производства, прямом продуктообмене и всеобъемлющем учете. В. И. Ленин считал, что материально-техническим образцом для социализма в России может служить государственно-монополистический капитализм, утвердившийся, в частности, во время Первой мировой войны в Германии.

Социализм, считал он, есть не что иное, как ближайший шаг вперед от государственно-капиталистической монополии. «Или иначе: социализм есть не что иное, как государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всего народа и постольку переставшая быть капиталистической монополией». Нельзя идти вперед, не идя к социализму, отмечал Ленин, «государственно-монополистический капитализм есть полнейшая материальная подготовка социализма, есть преддверие его, есть та ступенька исторической лестницы, между которой (ступенькой) и ступенькой, называемой социализмом, никаких промежуточных ступеней нет» [1].

Такова была российская версия социализма, утвердившаяся в XX веке, хотя Ленин не абсолютизировал историческую близость государственно-монополистического капитализма социализму во всем.

На смену этой версии социализма, вполне возможно, придет иная, в том числе и та, которую условно можно было бы обозначить как «американскую». Смысл этой концепции изложен, в частности, в книгах известного американского социолога Р. Тиболда [1], опиравшегося в своих рассуждениях о будущем Америки на взгляды своего соотечественника Э. Беллами [2], социально-утопического писателя конца XIX века. Основная идея Тиболда заключалась в том, чтобы ввести в стране так называемый «отрицательный подоходный налог», то есть наряду с обычными налогами на доходы граждан ввести выплату государством разницы между реальным доходом, получаемым гражданами, и таким доходом, который обеспечивает достойную жизнь и благосостояние. Эта идея была воспринята целым рядом американских политических деятелей и социологов, в том числе известным сенатором от штата Нью-Йорк Д. Мойнихэмом (кстати говоря, сотрудником Д. Белла).

В 70 — 80-е годы в отдельных штатах США проводились специальные исследования на тему о том, какое воздействие будет иметь введение «отрицательного подоходного налога» на стимулы к труду у малообеспеченных семей и как они распорядятся своим дополнительным доходом. Заключение социологов было противоречивым и не вполне благоприятным, так как реализация этой идеи, по их мнению, могла бы снизить стимулы к труду. И, кроме того, дополнительный доход этих семей мог бы тратиться не вполне рационально. Поэтому временно было решено сохранить для них и дополнительно ввести натуральные формы вспомоществования. Тем не менее сама идея не умерла, просто ее осуществление было отложено до лучших времен. Вполне вероятно, что в XXI веке в США, а также в ряде других экономически передовых стран принцип «отрицательного подоходного налога» сможет стать в той или иной форме одним из средств приближения к социальной справедливости.

Стремительность и масштабность перемен, происходящих в современном мире, заставляют ученых и политических деятелей задумываться над смыслом истории человечества. Есть ли у истории конечная цель? Каким может быть идеальное состояние общества и достижимо ли оно? Что таит для нас будущее? Еще недавно подобные вопросы рассматривались как метафизические. Теперь же над ними ломают голову и университетские профессора, и руководители государств, ибо рушится привычный порядок вещей, прежние стереотипы политического мышления и идеологические догмы оказываются несостоятельными.

Философия истории, как и сама история, — одна из наиболее полезных практически и вместе с тем опасных наук. Французский поэт и эссеист Поль Валери писал: «История — самый опасный продукт, вырабатываемый химией интеллекта. Свойства ее хорошо известны. Она вызывает мечты, опьяняет народы, растравляет их старые язвы, смущает их покой, ведет их к мании величия или преследования и делает нации горькими, спесивыми, невыносимыми и суетными».

Философия истории служит отнюдь не только отвлеченным предметом для обсуждения на университетских семинарах. Когда социализм был на подъеме и рушились колониальные державы, к теории цивилизаций прибегали, в частности, и для того, чтобы обосновать «историческое право» капитализма на существование в качестве «западной цивилизации». Теперь, после исчезновения СССР, окончания «холодной войны» и прекращения идеологической и политической конфронтации между великими державами, среди правящей в США элиты возобладало иное восприятие перспектив общественного развития. Широкое распространение получила философия истории, совпадающая с идеей нового американского порядка в мире. Партикулярные концепции своеобразных цивилизаций вытесняются универсалистскими концепциями единой либеральной цивилизации, которой в перспективе должны будут уподобиться все страны мира в ходе установления нового мирового порядка. Наиболее влиятельной среди них стала концепция «конца истории», который отождествляется ее автором американским футурологом Фрэнсисом Фукуямой с окончательным торжеством либерализма, рыночного хозяйства и демократического образа правления на нашей планете.

Надо иметь в виду, что само представление о смысле истории непосредственно связано с идеей ее завершения и логически выводится из нее. Так, для Гегеля смысл истории вытекал из воплощения абсолютной идеи в прусском абсолютистском государстве. Аналогичным образом для Ф. Фукуямы размышление о смысле истории заведомо предполагает ее завершение.

Концепция всемирной истории, изложенная им сначала в статье «Конец истории» (1989), а затем в книге «Конец истории и последний человек» (1992), по собственному признанию автора, отправлялась от гегелевского суждения, высказанного в 1806 году, суждения о том, «что мы находимся у ворот важной эпохи», которая кладет конец прежним заблуждениям сознания и открывает новую фазу духа. Смысл философии «конца истории» Фукуяма усматривает в том, что либеральные социальные принципы являются окончательной истиной истории, которой отныне не могут противостоять ни коммунизм, ни какая-либо еще идеология, о которой мы пока не знаем. Конечно, эта истина истории далеко не очевидна для всех, но, несмотря на грядущие столкновения, она повсеместно утвердит себя, пусть даже через несколько веков. Тем самым история приходит к своему концу в смысле ее завершения если и не в идеальном состоянии общества, то во всяком случае в плане отсутствия реальных альтернатив западному образу жизни.

Однако концепция Фукуямы все больше становилась объектом аргументированной и жесткой критики, особенно со стороны ряда социологов и политологов, не разделяющих оптимистических представлений о будущем человечества. Типичным примером довольно пессимистических взглядов на исторические перспективы цивилизации может служить работа известного западного политолога С. Хантингтона «Столкновение цивилизаций», где будущее человечества изображается ареной ожесточенных столкновений между западной, исламской и другими цивилизациями [1].

Что можно сказать по этому поводу? Не только либерально-демократическая цивилизация, но человечество в целом сталкивается в начале XXI века с такими серьезными и глубокими глобальными проблемами — международным терроризмом, наркоманией, экологическим кризисом, нарастающим контрастом между развитыми и развивающимися странами, демографическим взрывом, отрицательными экологическими и социальными последствиями научно-технического прогресса, — что вряд ли можно изображать будущее как пребывание в пресыщенном, самодовольном и безмятежном состоянии «конца истории». История предъявляет очень жесткие требования к человеческому интеллекту, гражданскому мужеству, предприимчивости и изобретательности людей во всех сферах общественной жизни.

У поступательного развития человечества не может быть «конца истории», ибо всякий конец одной эпохи открывает начало следующей, которую мы пока можем лишь предвосхищать. О конце истории мы в состоянии рассуждать лишь так же, как о смысле истории. Ибо ответы на оба эти вопроса равнозначны. Если техногенной цивилизации суждено погибнуть спустя тысячу лет, как полагает немало ученых, вследствие экологического кризиса, то смысл истории человечества будет в его самоуничтожении; если же человечеству удастся создать на нашей планете общество благосостояния, то его история приобретет противоположный смысл.

В свое время Ф. Энгельс, которому нельзя отказать в исторической проницательности, писал: «История так же, как и познание, не может получить окончательного завершения в каком-то совершенном, идеальном состоянии человечества; совершенное общество, совершенное „государство“, — это вещи, которые могут существовать только в фантазии. Напротив, все общественные порядки, сменяющие друг друга в ходе истории, представляют собой лишь преходящие ступени бесконечного развития человеческого общества от низшей ступени к высшей. Каждая ступень необходима и, таким образом, имеет свое оправдание для того времени и для тех условий, которым она обязана своим происхождением. Но она становится непрочной и лишается своего оправдания перед лицом новых, более высоких условий, постепенно развивающихся в ее собственных недрах» [1].

Если история чему-то учит, то прежде всего она предостерегает от стремления уложить ее в какие бы то ни было упрощенные схемы, от попыток приписать ей завершенность и рассматривать ее сквозь призму текущих событий, ибо она всегда порождает нечто беспрецедентное, неожиданное, новое, причем в постоянно нарастающем ритме.

Незаконченность всемирной истории, ее продолжающееся движение будет заставлять философов и историков вносить дополнительные существенные коррективы в ее периодизацию. В этом вопросе, как и во многих других, многое все еще остается открытым. Периодизация всемирной истории зависит от смысла истории, а смысл истории может быть постигнут только после ее завершения. Чем же она завершится, мы можем только предполагать.

Глава 9

Культура

В повседневной жизни представления о культуре обычно связывают с литературой и искусством, образованием и воспитанием, просветительской деятельностью. Культурным называют человека, владеющего знаниями, начитанного, умеющего вести себя в обществе. Культура характеризует также степень овладения тем или иным видом деятельности. В этом смысле говорят о культуре труда, о профессиональной и бытовой культуре, о культуре общения, о культуре речи и мышления. Различают также высокую и низкую, элитарную и массовую культуру. Наконец, известно, что нации отличаются своеобразием своей культуры и существует множество различных национальных, этнических культур.

Как правило, люди не задумываются над тем, что же кроется за этим многообразием смыслов культуры, почему они могут объединяться одним и тем же понятием.

Однако не только в повседневности, но и в науке ее трактовка неоднозначна. Явления культуры изучает множество конкретных наук: археология и этнография, история и социология, не говоря уже о науках, предметом которых являются различные формы сознания — искусство, мораль, религия и т. д. Каждая из конкретных наук создает определенное представление о культуре как предмете своего исследования. Так, для археологии культура — это дошедшие до нашего времени материализованные результаты деятельности людей прошлых эпох. Этнография описывает особенности культуры того или иного народа во всем ее конкретном многообразии. Историк того или иного вида искусства понимает под культурой прежде всего художественные творения человека. Так что «образ культуры» в науках выглядит по-разному.

Осмыслением культуры занимается и философия. Существует даже ее особое направление — философия культуры, предметом которой является культура как некая целостность. Отвлекаясь от всевозможных деталей и частностей, философия ставит вопрос о том, что такое культура, каково ее место в жизни человека и общества.

Бытие культуры

«Вторая природа»

Сам термин «культура» латинского происхождения и первоначально означал возделывание почвы, ее «культивирование», то есть изменение природного объекта под воздействием человека в отличие от тех изменений, которые вызваны естественными причинами. Уже здесь язык выразил очень важную особенность культуры — заложенное в ней человеческое начало, единство культуры, человека и его деятельности.

В дальнейшем слово «культура» получило более обобщенное значение и им стали называть все созданное человеком. В таком понимании культуры действительно отражаются ее существенные черты. Культура предстает как сотворенная человеком «вторая природа», надстроенная над природой естественной, как мир, созданный человеком, в отличие от девственной природы. Из этого определения вытекает также, что не следует искать особой «сферы культуры». Там, где есть человек, его деятельность, отношения между людьми, там имеется и культура.

Можно сказать, что для философского понимания культуры ее определение как «второй природы» является исходной базовой предпосылкой. Мир культуры — это все, что выделяет человек из естественной природы, это искусственный мир преобразованной человеком природы. Лес — это природа, а парк — явление культуры, ибо человек наложил на естественную природу печать своей деятельности, воплотил в нем определенный замысел. Но в ходе этого преобразования могут создаваться разнообразные объекты, даже отдаленно не напоминающие то, что имеется в природе. Если парки, каналы, искусственные водоемы и даже плотины подобны тому, что имеется в природе без человека, то этого не скажешь о машинах, зданиях, искусственном волокне и т. д. Культура может все более уводить человека от мира природы, создавая особую искусственную среду. Но искусственная среда никогда не заменит живой природы, с которой человек не может терять связь без ущерба для своего физического и психического здоровья. От характера отношений культуры и природы во многом зависит ход человеческой истории.

«Вторая природа», как и первая, является объективной и материальной. Ее отличие от первой только в том, что она создана человеком, является продуктом его деятельности. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что это «только» столь огромно, что материальность культуры оказывается весьма специфической.

⇐ Предыдущая 64 65 66 67 686970 71 72 73 Следующая ⇒