О путешествиях вокруг Африки

⇐ ПредыдущаяСтр 36 из 73Следующая ⇒

Из истории известно, что до изобретения компаса было четыре попытки объехать Африку. Финикийцы, посланные Нехо, и Эвдокс бежавший от гнева Птоломея-Латура, отплыли из Красного моря; их путешествие увенчалось успехом. Сатасп при Ксерксе и Ганнон, посланный карфагенянами, отправились от Геркулесовых столпов и потерпели неудачу.

Самым важным в путешествиях вокруг Африки было открыть и обогнуть мыс Доброй Надежды. Но при отправлении из Красного моря этот мыс был на полпути ближе, чем при отправлении из Средиземного моря. Берега между Красным морем и мысом Доброй Надежды имеют более здоровый климат, чем берега между этим мысом и Геркулесовыми столпами. Для того чтобы мореплаватели, отправлявшиеся от Геркулесовых столпов, могли открыть мыс Доброй Надежды, необходимо было изобретение компаса, благодаря которому можно было удалиться от берегов Африки и плыть по обширному океану, направляясь к острову св. Елены или к берегам Бразилии. Поэтому нет ничего удивительного в том, что корабли, отбывшие из Красного моря. доходили до Средиземного, но из Средиземного моря не доходили до Красного.

Поэтому, чтобы не совершать такого не допускавшего возвращения объезда, удобнее было вести торговлю с восточной Африкой через Красное море, а с западной — через Геркулесовы столпы.

Греческие цари Египта сначала открыли в плаваниях по Красному морю ту часть африканского берега, которая простирается от города Герума до Диры, т. е. до нынешнего Баб-эль-Мандебского пролива. Отсюда до мыса Ароматов, лежащего у входа в Красное море, берег не был исследован мореплавателями. Это явствует из сообщения Артемидора, который говорит, что порты этого берега известны, но неизвестно расстояние между ними — обстоятельство, объясняющееся тем, что их открывали порознь со стороны суши и не совершали переходов от одного порта к другому.

Далее же этого мыса, где начинается берег океана, уже ничего не было известно, как свидетельствуют Эратосфен и Артемидор.

Таковы были сведения о берегах Африки в эпоху Страбона, т. е. в эпоху Августа. Но после Августа римляне открыли мысы Раптум и Прассум, о которых Страбон ничего не говорит, потому что тогда они еще не были известны. Как мы видим, мысы эти носят римские названия.

Географ Птоломей жил при» Адриане и Антонине, а автор «Перипла Эритрсйского моря», кто бы он ни был, жил немного позднее. Однако первый считает пределом известной в ги время Африки мыс Прассум, лежащий близ 14-го градуса южной широты, а автор «Перинла» ограничивает ее мысом Раитум, лежащим почти на 10-м градусе той же широты. Весьма вероятно, что последний назвал в качестве предела место, куда в то время ездили, а Птоломей — место, куда не ездили.

Мне кажется, эта мысль подтверждается тем, что народы, обитавшие около мыса Прассум, были людоеды. Птоломей, сообщая о многих местах между портом Ароматов и мысом Раптум. ни слова не говорит об областях, расположенных между мысами Раптум и Прассум.

Большие выгоды, доставляемые индийским мореплаванием, заставили пренебречь африканским. Наконец, римляне никогда не имели регулярного мореходства вдоль берегов Африки, Они открыли эти порты или с суши, или же благодаря бурям, которые заносили корабли к этим берегам. И если теперь мы знаем довольно хорошо берега Африки и очень плохо — ее внутренние области, то римляне, наоборот, были довольно хороню знакомы с центральной частью этой страны и очень плохо — с се побережьем,

Я сказал, что посланные Пехо финикийцы и Эвдокс при Птоломее-Латуре совершили путешествия вокруг Африки. Весьма вероятно, что оба эти путешествия считались баснословными во времена географа Птоломся, так как последний говорит о существовании неизвестной страны, которая простирается от Великого залива — вероятно, нынешний Сиамский залив — и, соединяя Азию с Африкой, примыкает к мысу Прассум, вследствие чего Индийское море должно было бы оказаться озером. Древние, проникнув в Индию с севера и продвинувшись к востоку, помещали эту неведомую страну на юге.

ГЛАВА XI

Карфаген и Марсель

В международном праве карфагенян имелось одно весьма своеобразное положение: они топили всех иностранцев, торговавших в Сардинии и у Геркулесовых столпов. Не менее необычайно было и их государственное право: оно запрещало сардиицам под страхом смертной казни обрабатывать землю. Карфаген усилил свою власть посредством богатства, а потом стал умножать богатства посредством власти. Овладев средиземноморским побережьем Африки, он распространил свои владения вдоль берегов океана. Ганнон по повелению карфагенского сената поселил 30 тысяч карфагенян на пространстве от Геркулесовых столпов до Церпси. Он говорит, что это место находится на таком же расстоянии от Геркулесовых столпов, как Геркулесовы столпы от Карфагена. Такое положение весьма замечательно; оно показывает, что Гаипон ограничил свои поселения 25-м градусом северной широты, т. е. па два или три градуса южнее Капарских островов.

Из Церпеи Гапнон предпринял новое плавание к югу с целью новых открытий. Он не собрал почти никаких сведений о континенте и, проплавав у берегов 26 дней, вынужден был возвратиться вследствие недостатка продовольствия. Кажется, карфагеняне нисколько не воспользовались этим предприятием Ганнона. Сцилакс говорит, что по ту сторону Цернеи море неудобно для судоходства, потому что оно там мелко, илисто и покрыто морскими травами; действительно, всего этого имеется вдоволь в тех местах. Карфагенских купцов, о которых говорит Сцилакс, могли остановить препятствия, которые смог преодолеть Ганнон со своими 60 пятидесяти-весельными кораблями. Затруднения — дело относительное; кроме того, нельзя же смешивать обыкновенное житейское дело с предприятием, которое было продиктовано смелостью и дерзкой отвагой.

Описание путешествия Ганиона — одно из прекрасных творений древности. Оно написано тем самым человеком, который его совершил. В нем не заметно и следа тщеславия. Великие мореплаватели описывают свои подвиги просто, потому что они более гордятся своими делами, чем словами.

Содержание его соответствует стилю. Здесь пет ничего чудесного, Все, что рассказывает Гапнон о климате, почве, правах и обычаях жителей, — все это мы видим и теперь на этом африканском берегу; можно подумать, что перед нами дневник современного мореплавателя.

Гапноп заметил во время своего путешествия, что днем на континенте царила глубокая тишина, а по ночам там раздавались звуки разных музыкальных инструментов и повсюду видны были огни различной яркости. Подтверждение этого встречается в сообщениях наших мореплавателей; там говорится, что днем эти дикари укрываются в лесах от солнечного зноя, а по ночам раскладывают большие костры, чтобы отогнать диких зверей, и что они страстно любят танцы и музыку.

Ганнон описывает вулкан со всеми теми явлениями, которые ныне наблюдаются на Везувии, и даже его рассказ о двух косматых женщинах, кожу которых он привез в Карфаген, так как сами они предпочли быть убитыми, чем следовать за карфагенянами, не так невероятен, как думают.

Это сообщение особенно драгоценно, как пуническнй памятник, и на том основании, что оно было пуническим памятником, его и считали баснословным: римляне продолжали ненавидеть карфагенян и после того, как истребили их. Но одна только победа решила, какому из двух выражений войти и поговорку: пуническоя верность или римская верность.

Этот предрассудок разделяли и некоторые писатели нового времени. Что сталось с теми городами, говорят они, которые описал Ганнон и от которых уже во время Плипия не осталось и следа? Но было бы удивительно, если бы эти следы остались. Разве Гаипон построил на этих берегах вторые Афины или Коринф? Он поселил в некоторых пригодных для торговли местах по нескольку карфагенских семей и наскоро устроил им ограждения от дикарей и хищных животных. Когда после поразивших карфагенян бедствий прекратилось мореплавание в Африку, этим семействам оставалось или погибнуть, или превратиться в дикарей. Мало того, если бы даже развалины этих городов и сохранились, то кто же нашел бы их среди лесов и болот? Однако и Сцилакс и Полибий говорят, что у карфагенян имелись значительные поселения на этих берегах. Вот где следы городов Ганнона; других нет и не может быть, потому что других следов почти не сохранилось и от самого Карфагена.

Карфагеняне были на пути к богатству; если бы они проникли до 14-го градуса северной широты и 15-го западной долготы, то открыли бы Золотой Берег и соседние с ним берега. Они бы завели там гораздо более серьезную торговлю, чем та, которая ведется там в настоящее время, когда Америка, невидимому, обесценила богатства всех прочих стран. Они нашли бы тут сокровища, которых римляне не могли бы у них отнять.

Много чудесного рассказывалось о богатствах Испании. Если верить Аристотелю, то финикийцы, приставшие к Тартесу, нашли там столько серебра, что у них не хватило кораблей. чтобы его погрузить. Из этого металла они стали изготовлять вещи для самого низкого употребления. По свидетельству Диодора, карфагеняне нашли в Пиренеях столько золота и серебра, что употребляли его на якори для своих кораблей. Не следует полагаться на эти народные предания, но вот действительные факты.

Из приведенного Страбоном отрывка Полибия видно, что серебряные рудники при истоке реки Бетнса, на разработке которых было занято 40 тысяч человек, доставляли римскому народу 25 тысяч драхм в день, что составляет около 5 миллионов ливров в год, считая по 50 франков в марке. Горы, содержавшие эти.рудники, называли Серебряными горами, что заставляет отожествить их с горами Потози. Ныне для разработки рудников в Ганновере употребляют вчетверо меньше рабочих, чем для испанских рудников того времени, а дают они больше. Но так как у римлян были почти исключительно медные рудники и очень мало серебряных, а греки знал я только очень небогатые рудники Аттики, то немудрено, что они удивлялись богатству рудников Испании.

Во время войны за испанское наследство некто маркиз де Род, о котором говорили, что он разорился на золотых рудниках и обогатился на больницах, предложил французскому двору разыскать рудники в Пиренеях. Он указывал на примеры тирян, карфагенян и римлян. Ему позволили предпринять розыски; он искал повсюду, не переставая цитировать древних авторов, и не нашел ничего.

Карфагеняне, владевшие торговлей золотом и серебром, пожелали овладеть также торговлей свинцом и оловом* Эти металлы перевозились сухим путем от галльских портов из океане к портам Средиземного моря. Карфагеняне захотели получать их из первых рук и послали Гимилькона с поручением основать колонии на Касситерндских островах, как полагают, тех самых, которые ныне называются Силлейскими. На основании этих путешествий из Бетики в Англию высказывалось предположение, что у карфагенян был компас; ясно, однако, что они придерживались берегов. Лучшим доказательством этому служит заявление самого Гимилькона о том, что он употребил четыре месяца на переезд от устья Бетиса до Англии. Да и пресловутая повесть о карфагенском кормчем который, завидев приближение римского корабля, посадил свое судно на мель. чтобы не показать ему дороги в Англию, доказывает, что в момент встречи эти корабли находились на очень близком расстоянии от берегов.

Древние совершали иногда и такие морские путешествия, которые давали повод думать, что они употребляли компас, хотя его у них и не было. Так, например, кормчий, удалившийся от берегов и совершавший свое плавание в ясную погоду, когда ему постоянно были видны ночью одна из полярных звезд, а днем — восход и закат солнца, мог направлять по ним свой путь так же, как ныне по компасу. Но такие путешествия были случайностью, а не правилом,

Из договора, которым завершилась первая пуническая война, видно, что Карфаген главным образом заботился о сохранении своего господства над морем, а Рим — над сушей. Ганнон заявил во время переговоров с римлянами, что он не потерпит даже, чтобы они умывали себе руки в сицилийских морях; им запрещено было плавать далее Прекрасного мыса: они не должны были торговать в Сицилии, Сардинии и Африке ни с кем, кроме Карфагена, — исключение, показывающее, что торговля там не обещала быть для них выгодной.

В древности между Карфагеном и Марселем пелись большие войны из-за рыбной ловли. После заключения мира они начали конкурировать друг с другом в экономичной торговле. Особую зависть Марселя возбуждало то обстоятельство, что, не уступая своему сопернику в промышленности, он уступал ему в силе. Вот причина непоколебимой верности Марселя римлянам. Война, которую последние вели с карфагенянами в Испании, способствовала обогащению Марселя, служившего складочным местом. Разрушение — Карфагена и Коринфа еще более увеличило славу Марселя. И если бы не междоусобицы, разделявшие его жителей на враждебные друг другу партии, он мог бы жить счастливо под покровительством римлян, которые нисколько не завидовали его торговле.

ГЛАВА XII

Остров Делос. Митридат

Когда римляне разрушили Коринф, купцы удалились оттуда в Делос. Религия и всеобщее благоговение народов заставляли смотреть на этот остров, как на безопасное убежище. Кроме того, он занимал очень выгодное положение для итальянской и азиатской торговли, значение которой возросло после уничтожения Африки и ослабления Греции.

Греки, как мы уже сказали, с давних времен основывали колонии на берегах Мраморного и Черного морей; эти колонии сохранили при персах свою свободу и свои законы. Александр, выступивший в поход только против варваров, не тронул их. Повндимому, даже понтинские цари, овладевшие многими из этих колоний, не лишили их государственной самостоятельности.

Могущество понтийскнх царей возросло после того, как они овладели этими колониями. Митридат оказался в состоянии нанимать везде войска, постоянно возмещать свои потери, иметь работников, корабли, военные машины, приобретать союзников, подкупать союзников римлян и даже самих римлян, содержать на жаловании азиатских и европейских варваров, вести продолжительную войну и, следовательно, приучать свои войска к дисциплине. Он смог их вооружить, обучить римскому военному искусству и образовать большие отряды из римских перебежчиков; наконец, он мог нести большие потери и выдерживать великие поражения. Митридат бы не погиб, если бы этот государь, великий в несчастьях, не оказался сладострастным варваром в счастье и не разрушил того, что сам же создал.

Таким-то образом, в то время, когда римляне были на вершине величия и, казалось, не должны были бояться никого, кроме самих себя, Митридат снова поставил под вопрос то, что уже было решено взятием Карфагена и поражениями Филиппа, Антиоха и Персея. Не было еще войны пагубнее этой; и так как обе стороны обладали огромным могуществом и равными выгодами, народы Греции и Азии истреблялись то как друзья, то как враги Митридата. Делос не избежал общего несчастья. Торговля погибала повсюду; да и как ей было не погибать, когда погибали пароды.

Римляне, которые, следуя указанной мною в другом месте системе, предпочитали разрушать, чтобы не являться завоевателями, уничтожили Карфаген и Коринф и, может быть, продолжая действовать таким образом, погубили бы и себя самих, если «бы не завоевали весь мир. Напротив того, «понтийские цари, овладев греческими колониями на Черном море, остерегались разрушать то, что должно было стать источником их величия.

ГЛАВА XIII

⇐ Предыдущая 31 32 33 34 353637 38 39 40 Следующая ⇒