Аддикция, опиаты и другие наркотики в Америке

⇐ ПредыдущаяСтр 3 из 16Следующая ⇒

Вера в аддикцию поощряет восприимчивость к аддикции. В " Аддикции и опиатах" Алфред Линдесмит утверждает, что аддикция более регулярно становится последствием употребления героина сейчас, чем в 19 веке, из-за того, как он считает, что люди теперь " знают", чего от него ожидать. В этом случае, такое новое знание опасная вещь. Представление о том, что можно стать аддиктом наркотика, особенно героина, было привнесено в умы людей общественным обсуждением этой идеи. Убедив людей, что существует такая вещь, как физиологическая зависимость, что есть наркотики, которые могут захватить контроль над разумом и телом, общество сделало для них более легким делом отдать себя во власть наркотика. Другими словами, американская концепция наркотической аддикции — это не только ошибочная интерпретация фактов, она сама является частью проблемы. Ее последствия простираются дальше самих по себе химических, зависимостей к вопросу о личной компетентности вообще и о способности контролировать свою судьбу в запутанном, технологически и организационно сложном мире. Поэтому важно спросить, почему американцы поверили в аддикцию так сильно, так ее испугались и так ошибочно связали ее с одним классом наркотиков? Какие характеристики американской культуры ответственны за такое громадное непонимание и иррациональность?

В своем эссе, названном " О присутствии демонов", Блум пытается объяснить американскую гиперчувствительность к наркотикам, которую он описывает следующим образом:

" Изменяющие разум наркотики были наделены публикой качествами, которые прямо не связаны с их видимыми или наиболее вероятными эффектами. Они были возвышены до положения силы, предположительно способной искушать, овладевать, развращать и разрушать личность без учета предшествующего поведения или состояния этой личности -- силы, имеющей эффект " все-или-ничего".

Тезис Блума состоит в том, что американцы особенно испугались психоактивных свойств наркотиков из-за уникального пуританского наследия - чувства небезопасности и страха, включая особый страх овладения духами, который был очевидным в Салемских процессах над ведьмами. Такая интерпретация - хороший старт к пониманию проблемы, но в конечном счете она разбивается. Во-первых, вера в колдовство так же распространена и в Европе. Во-вторых, нельзя сказать, чтобы американцы, в сравнении с населением других стран, имели особо сильное ощущение своего бессилия перед внешними силами. Наоборот, Америка традиционно делала большее ударение на внутренней силе и личной автономии, чем большинство культур, и из-за своих протестантских корней, и благодаря открытым возможностям для исследований и инициативы. Мы должны начать, фактически, с американского идеала индивидуализма, если мы хотим понять, почему наркотики стали такой чувствительной проблемой в этой стране.

Америка столкнулась с ошеломляющим конфликтом из-за своей неспособности изжить пуританский принцип внутреннего видения и пионерский дух, которые являются частью ее этоса. (Этот конфликт был проанализирован под разными углами в работах Эдмунда Моргана " Видимые святые", Дэвида Рисмана " Одинокая толпа" и Дэвида МакКлелланда " Общество достижения" ). Поскольку они идеализировали цельность и самостоятельность индивида, американцы были особенно тяжело поражены развивающимися условиями современной жизни, которые оскорбляли их идеалы. Такое развитие включало в себя работу в большой индустрии и бюрократии вместо фермерства, ремесла и маленьких предприятий, организацию образования через систему публичных школ и исчезновение свободной земли, куда можно было бы мигрировать. Все эти три процесса достигли высшей точки во второй половине 19 столетия, как раз когда опиум был представлен Америке. Например, Фредерик Джексон Тернер датировал закрытие границ — и глубокие социальные изменения, связанные им с этим событием — 1890-м годом, началом периода самого быстрого роста импорта опиума.

Эта радикальная трансформация американского общества, подрывающая потенциал индивидуальных усилий и предприимчивости, сделала американцев неспособными контролировать свои судьбы в той мере, в которой, в соответствии с их верованиями, они должны это делать. Опиаты привлекли американцев, потому что эти наркотики уменьшают осознание личностной недостаточности и бессилия (impotence). Но в то же время, внося свой вклад в это бессилие и делая для человека более трудным эффективное обращение с жизнью, опиаты стали символизировать чувство потери контроля, которое также возникает в эту эпоху. В этой точке американской истории понятие аддикции появилось в своем нынешнем значении; ранее это слово означало только идею о дурной привычке, некоторого рода пороке. Теперь наркотики начали вызывать магический благоговейный страх в человеческих умах, и предполагать более далеко простирающуюся власть, чем они когда-либо имели.

Таким образом, проникнув в Соединенные Штаты в это время, героин и другие опиаты стали частью большего конфликта внутри общества. Как еще одна форма контроля, которая находится вне индивида, они возбуждали страх и вызывали оборонительную позицию людей, уже обеспокоенных этими вопросами. Они также вызывали гнев бюрократических учреждений, которые выросли вокруг опиатов в Америке — учреждения, которые психологически использовали тот же тип власти, которым обладали наркотики, и с которым, таким образом, наркотики, в сущности, и конкурировали. Эта атмосфера породила ревностно организованные официальные усилия, которые были призваны победить употребление опиатов. Поскольку опиаты стали фокусом тревоги в Америке, они обеспечили средство, чтобы отвлечь внимание от более глубокой реальности аддикции. Аддикция — это комплексная и широко варьирующая реакция общества на ограничение и подчинение индивидуальной души. Технологические и социальные изменения, которые породили это, были общемировым феноменом. Вследствие комбинации факторов, включая исторические события и другие переменные, которые ни один анализ не может принять в расчет, этот психологический процесс в Америке был особенно сильно связан с одним классом наркотиков. И эта произвольная ассоциация сохраняется по сей день.

Из-за собственных заблуждений и желания стать финальными арбитрами в вопросе о том, какие наркотики подходят для регулярного употребления населением Америки, две организации — Федеральное бюро по наркотикам и Американская медицинская ассоциация — развернули пропагандистскую кампанию против опиатов и их потребителей, увеличив серьезность проблемы к настоящему времени. Оба эти учреждения были намерены установить свою собственную власть над наркотиками и связанными с этим вопросами в обществе - Бюро по наркотикам, отпочковавшееся от службы сбора наркотических налогов внутри казначейства, и АМА, стремящаяся усилить свои позиции в качестве сертифицирующей инстанции для врачей и разрешенных медицинских практик. Вместе они имели мощное влияние на американскую политику и отношение к наркотикам в начале 20 века.

Лоуренс Колб в " Проблеме наркотической зависимости" Ливингстона, и Джон Клаузен в " Современных социальных проблемах" Мертона и Нисбета перечислили деструктивные последствия этой политики -последствия, которые по-прежнему с нами и сегодня. Верховный суд утвердил спорную, запретительную интерпретацию акта Гаррисона 1914 г., который изначально был предназначен только для налогообложения и регистрации людей, имеющих отношение к наркотикам. Это решение было частью кардинального сдвига общественного мнения, согласно которому регуляция употребления наркотиков изымалась из рук аддикта и его врача и возлагалась на правительство. Основным результатом этого было, фактически, то, что организацией, в наибольшей степени ответственной за распространение наркотиков и привычки к ним в Соединенных Штатах, стало криминальное подполье. В Англии, где медицинское сообщество сохранило контроль над распространением опиатов и поддержкой аддиктов,. аддикция была мягким феноменом, а количество аддиктов оставалось постоянным — несколько тысяч. Аддикция там была большей частью не связана с криминалом, и большинство аддиктов вели стабильную жизнь представителей среднего класса.

Одним из важных эффектов официальной войны против наркотиков в Америке было изгнание опиатов из респектабельного общества и передача их низшему классу. Создание образа героинового аддикта как неконтролируемого криминального дегенерата сделало увлечение этим веществом сложным для среднего класса. Так как потребитель героина был изгнан из общества, публичное отвращение воздействовало на его собственное представление о себе и своей привычке. До 1914 потребители опиатов были обычными американцами; теперь же аддикты сконцентрированы в среде различных меньшинств, особенно среди черных. Между тем, общество обеспечило средний класс иными аддикциями — некоторыми, представляющими социальные и институциональные привязанности, и другими — просто состоящими из зависимостей от различных веществ. Например, синдром " скучающей домохозяйки" породил множество потребителей опиатов в 19 веке среди женщин, которые больше не играли энергичной роли в доме или в независимых семейных предприятиях. Сегодня такие женщины пьют или принимают транквилизаторы. Ничто не является более показательным для иллюстрации нерешенных проблем аддикции, чем печальный поиск неаддиктивного болеутоляющего средства. Начиная с появления морфина, мы принимали подкожные инъекции, героин, барбитураты, демерол, метадон и различные седативные средства за вещества, предлагающие шанс избежать боли без опасности стать аддиктами. Но чем более эффективным для своей цели был наркотик, тем более явной была его аддиктивность.

Сохранение восприимчивости к аддикции также очевидно в наших противоречивых и иррациональных установках по отношению к другим популярным наркотикам. Алкоголь, похожий на опиум депрессант с успокаивающим эффектом, рассматривался в этой стране амбивалентным образом, даже несмотря на то, что длительное знакомство с ним исключало такие экстремальные реакции, которые вызвал опиум. В период с 1850 по 1933 попытки запретить алкоголь повторно предпринимались на местном уровне, на уровне штатов и в национальном масштабе. Сейчас алкоголизм рассматривается как самая масштабная наркотическая проблема. Объясняя причины злоупотребления алкоголем, Дэвид МакКлелланд и его коллеги обнаружили (в " Пьющем человеке" ), что тяжелое, бесконтрольное пьянство встречается в культурах, которые искренне ценят личную настойчивость и целеустремленность (assertiveness), в то же время подавляя ее проявления. Этот конфликт, облегчаемый алкоголем, который предлагает своему потребителю иллюзию власти - это тот самый конфликт, захвативший Америку в период, когда потребление опиатов росло и было вне закона, и когда наше общество в такое трудное время решало, что делать с алкоголем.

Другой поучительный пример - марихуана. Пока этот препарат был новостью и пугал, ассоциируясь с девиантными меньшинствами, его определяли как " аддиктивный" и относили к классу наркотиков. Это определение принималось не только властями, но и теми, кто употреблял вещество, как в Гарлеме 1940-х, описанном в автобиографии Малькольма Икс. В последние годы, однако, белые представители среднего класса обнаружили, что марихуана относительно безопасный опыт. Хотя мы и сейчас имеем спорадические тревожные отчеты об одном или другом опасном аспекте марихуаны, уважаемые общественные органы выступают за ее декриминализацию. Мы близки к окончанию процесса культурного принятия марихуаны. Студенты и молодые профессионалы, многие из которых ведут очень упорядоченную жизнь, освоились с ней, оставшись при своем убеждении, что те, кто употребляет героин, становятся аддиктами. Они не осознают своего подчинения культуральным стереотипам, которые в настоящее время выносят марихуану из запертого кабинета " дурмана" и располагают на открытой полке рядом с алкоголем, транквилизаторами, никотином и кофеином.

ЛСД — более сильнодействующий галлюциноген, чем марихуана — возбудил к себе сильную неприязнь, обычно вызываемую сильными наркотиками типа героина, хотя никогда не рассматривался как аддиктивный. До того, как он стал одновременно популярным и подозрительным в 1960-х, ЛСД использовался в медицинских исследованиях как экспериментальное средство для индукции временного психоза. В 1960, когда вещество еще было известно лишь нескольким Докторам и психологам, Сидни Коэн рассмотрел инциденты серьезных осложнений после приема ЛСД среди добровольцев-экспериментаторов и психиатрических пациентов, с которыми работали эти исследователи. Доля таких осложнений (суицидальные попытки и продолжительные психотические реакции) была минимальной. Это означает, что без предшествующего публичного знания долгосрочные эффекты ЛСД были так же малы, как и сопровождающие употребление любого другого психоактивного вещества.

С тех пор, однако, анти-ЛСД пропаганда и слухи, распространяемые людьми внутри и вокруг употребляющей наркотик субкультуры, сделали невозможной объективную оценку свойств наркотика наблюдателями и потенциальными потребителями. Даже сами употребляющие больше не могут дать нам неискаженную картину того, на что было похоже их путешествие, поскольку их опыт с ЛСД управляется предрассудками их группы, так же как как и культуральной установкой, объявляющей вещество опасным и непредсказуемым. Теперь эти люди научились бояться худшего, они готовы к панике, когда путешествие приобретает плохой оборот. Эволюция культуральных воззрений на этот наркотик добавила к путешествию под ЛСД совершенно новое измерение.

По мере того, как психологические последствия употребления ЛСД стали выглядеть более пугающими, большинство людей даже среди тех, кто считает себя культурным авангардом — стали сопротивляться проявлению себя такими открытыми, как это вызывается ЛСД-путешествием. Это можно понять, но способ, которым они воспользовались, освятил совершенно ошибочный отчет об эффектах употребления ЛСД. В работе, опубликованной Маймоном Коэном и другими в " Науке" в 1967 г., утверждалось, что ЛСД вызывал возрастание нарушений в хромосомах, увеличивая спектр генетических мутаций и врожденных уродств. Газеты уцепились за это открытие, и хромосомный страх внес огромный вклад в наркотический скандал. Фактически, однако, результаты начали опровергаться почти сразу после публикации, и в конце концов были полностью дискредитированы. Обзор исследований ЛСД Нормана Дишотски и других, опубликованный в " Науке" четырьмя годами позже, показал, что открытие Коэна было артефактом, порожденным лабораторными условиями, и заключил, что нет причин бояться ЛСД на основаниях, выдвинутых изначально — или по крайней мере нет причин бояться ЛСД больше, чем аспирина и кофеина, при тех же условиях приводящих к хромосомным нарушениям в ничуть не меньшей степени (см. Приложение Е).

Маловероятно, что хромосомный страх заставит многих потребителей аспирина, кофе или Кока-Колы бросить эти наркотики. Но потребители и потенциальные потребители ЛСД отвернулись от него почти с облегчением. На сегодняшний день многие люди, отказывающиеся иметь дело с ЛСД, оправдывают свою позицию ссылками на давнее дискредитированное исследование. Это могло случиться, даже среди знакомых с наркотиками молодых людей, из-за того, что ЛСД не соответствует подходу к наркотикам, как к источнику комфорта. Люди, которые не хотели признать, что избегают наркотика именно по этой причине, получили удобную рационализацию в виде избирательных репортажей в газетах, не отражающих основных научных знаний об ЛСД. Отказавшись от экспериментальных психических путешествий (привилегии, которую это им давало), эти люди решили защитить свое нежелание с помощью ложных доказательств.

Эти недавние примеры страха и иррациональности в отношении психоактивных веществ показывают, что аддикция еще присуща нам как обществу: аддикция в смысле неуверенности в нашей собственной силе и власти, вместе с потребностью найти козлов отпущения в случае сомнений. И пока мы оставляем без ответа вопрос о том, что наркотики могут для нас сделать, наше неправильное понимание природы и причин аддикции дает ей возможность проскользнуть туда, где мы меньше всего ожидаем ее найти — в надежные и уважаемые места типа наших любовных отношений.

Новая концепция аддикции

В настоящее время общее замешательство относительно наркотиков и их действия является отражением такого же чувства, испытываемого учеными. У экспертов просто опускаются руки, когда они сталкиваются с широким разнообразием реакций на один и тот же наркотик и рядом субстанций, которые могут вызывать аддикцию у некоторых лиц. Это замешательство выражено в " Научных основах наркотической зависимости", отчете ведущих авторитетов в области наркотиков на Британском коллоквиуме. Что было вполне предсказуемо, участники бросили попытки говорить об аддикции вообще, а обратились вместо этого к более широкому феномену " зависимости от наркотика". После дискуссий председатель, профессор В.Д.М.Пэйтон из Отделения Фармакологии в Оксфорде, резюмировал основные выводы, к которым удалось прийти. Во-первых, химическая зависимость больше не приравнивается к " классическому синдрому отмены". Вместо этого " центральный вопрос наркотической зависимости сдвинулся в другую область и, как кажется, лежит в природе первичного " вознаграждения", обеспечиваемого наркотиком". Таким образом, ученые начали думать о наркотической зависимости с точки зрения пользы, которую привычные потребители получают от наркотика — хорошего самочувствия, помощи в том, чтобы забыть о своих проблемах и боли. Вместе с этим изменением акцента уменьшилась и исключительная концентрация на опиатах как аддиктивных наркотиках, а также стала больше признаваться важность культуральных факторов наркотической зависимости.

Все это - конструктивные шаги к более гибкому, человеко-центрированному определению аддикции. Но также они обнаружили, что, оставив старую идею о наркотической аддикции, ученые остались с массой неорганизованных фактов о различных наркотиках и разных способах их употребления. В процессе ведущих к заблуждениям усилий каталогизировать эти факты старым известным способом, фармакологи просто заменили в своих классификациях наркотиков термин " физическая зависимость" на " психическую зависимость". В связи с открытием или популяризацией многих новых наркотиков в последние годы, понадобилась новая концепция для объяснения этого разнообразия. Понятие психической зависимости может быть применено к большему количеству наркотиков, чем ад-дикция, поскольку оно менее четко определено. Если мы обратимся к таблице наркотиков, подготовленной Дейлом Кэмероном и утвержденной ВОЗ, то увидим, что не существует ни одного обычно употребляемого психоактивного вещества, которое не вызывало бы психической зависимости.

Такое заявление — это доведение до абсурда классификации наркотиков. Чтобы научная концепция имела какую-то ценность, она должна отделять одни вещи от других. С переориентацией на категорию психической зависимости фармакологи потеряли то значение, которое могла иметь более ранняя концепция физической зависимости, поскольку наркотики могут привести только к зависимости химического происхождения. И если она не возникает благодаря неким специфическим свойствам самих наркотиков, тогда к чему вообще выделять наркотики как вызывающие зависимость объекты? Как выразился Эрих Гуд, сказать, что наркотик типа марихуаны порождает психическую зависимость — все равно что сказать, что некоторые люди имеют причины регулярно делать что-то, что ты осуждаешь. В чем эксперты, конечно, ошибаются, так это в представлении о возникновении зависимости как свойстве наркотиков, тогда как в реальности это — свойство людей. Существует такая вещь, как аддикция; мы пока не знали, где ее искать.

Нам нужна новая концепция аддикции, чтобы сделать понятными наблюдаемые факты, которые были оставлены в теоретическом забвении после разрушения старой концепции. В своем признании того, что употребление наркотиков имеет много причин и принимает множество форм, эксперты по наркотикам достигли критической точки в истории науки, где старая идея дискредитирована, но нет пока новой идеи, которая займет это место. В отличие от этих экспертов, во всяком случае, в отличие от Гуда и Зинберга, наиболее информированных исследователей в этой области — я уверен, что мы не должны останавливаться на признании того, что эффекты наркотиков могут варьировать почти бесконечно. Скорее, мы можем понять то, что некоторые способы употребления наркотиков являются зависимостями, и что существуют эквивалентные зависимости многих других сортов. Чтобы сделать это, нам нужна концепция аддикции, которая делает ударение на том, каким способом люди интерпретируют и организуют свой опыт. Как говорит Пэйтон, мы должны начать с человеческих потребностей, а потом спросить, как наркотики отвечают этим потребностям. Какую психологическую выгоду привычный потребитель ищет в наркотике? (См. Приложение F ). Что говорит о нем тот факт, что он нуждается в таком виде удовлетворения, и каковы последствия его достижения? Наконец, что это говорит нам о возможностях аддикции к тем вещам, которые не являются наркотиками?

Во-первых, наркотики обладают реальными эффектами. Хотя эти эффекты могут быть подделаны или маскированы плацебо, ритуалами употребления и другими средствами манипуляции человеческими ожиданиями, в конечном итоге существуют специфические действия, производимые наркотиком, которые отличают один наркотик от другого. В некоторых случаях не действует ничто другое, кроме эффекта определенного вещества. Например, при демонстрации того, что курение сигарет является истинной наркотической аддикцией (скорее, чем аддикцией к курению как действию), Эдвард Бречер цитирует работы, в которых было установлено, что люди сильнее затягиваются сигаретами с пониженным содержанием никотина. Таким же образом, есть данные, что одного только названия героина достаточно для запуска сильных реакций у индивидов, подвергнутых действию плацебо или инъекционного ритуала. Должно быть что-то в героине, что порождает аддиктивные эффекты различной остроты, которыми огромное количество людей реагирует на него. Ясно, что реальные эффекты героина — или никотина — продуцируют состояние бытия, которого этот человек желает. В то же время, наркотик символизирует это состояние бытия даже тогда, как Чейн обнаружил среди Нью-Йоркских аддиктов, когда прямого эффекта наркотика нет или он очень мал. В этом состоянии бытия, каким бы оно ни было, и лежит ключ к пониманию аддикции.

Наркотики, барбитураты и алкоголь подавляют в употребляющем осознавание тех вещей, о которых он хочет забыть. В терминах их химического действия, все три вещества являются депрессантами. Например, они тормозят рефлексы и чувствительность к внешней стимуляции. Героин в особенности отделяет личность от болезненных чувств, уменьшая осознание физического и эмоционального дискомфорта. Потребитель героина переживает так называемую " ситуацию тотального влечения"; его аппетит и сексуальность подавлены, и его мотивация к достижению ■ - или чувство вины за недостижение — также исчезает. Таким образом, опиаты удаляют воспоминания и беспокойство по поводу неразрешенных вопросов, редуцируя жизнь до единственного стремления. Героиновый или морфиновый приход не сам порождает экстаз для большинства людей. Скорее, опиаты желанны потому, что приносят долгожданное облегчение от других ощущений и чувств, которые аддикт находит неприятными.

Притупление чувствительности, успокаивающее чувство, что все хорошо — мощное переживание для некоторых людей. Возможно, лишь немногие из нас полностью невосприимчивы к его призыву. Аддикты же тотально зависят от такого переживания потому, что оно придает их жизни структуру и безопасность, по меньшей мере субъективную, защищая их от давления нового и требований жизни. Вот к чему они имеют аддикцию. Но вместе с тем, поскольку героин уменьшает ментальную и физическую активность, он снижает и привычную для употребляющего способность так или иначе справляться со своим миром. Другими словами, когда он находится под действием наркотика и чувствует облегчение от своих проблем, он менее способен иметь с ними дело, и, таким образом, становится менее подготовленным для конфронтации с ними, чем он был до этого. И конечно, когда он лишен ощущений, даваемых ему наркотиком, он чувствует себя напуганным и дезориентированным, что осложняет его реакцию на физические симптомы, которые неизменно вызывает прекращение приема наркотика. Это — крайняя степень синдрома отнятия, которая иногда наблюдается у героиновых аддиктов.

Галлюциногены, такие как пейот и ЛСД, в общем не аддиктивны. Возможно, однако, что образ себя у данного индивида будет базироваться на представлениях, полученных в условиях особого восприятия и интенсивного переживания, обеспечиваемого регулярным приемом галлюциногенов. В этом редком случае человек будет зависим от галлюциногена в получении ощущения, что он имеет безопасное место в мире. Тогда он будет регулярно искать наркотик и соответствующим образом травматизируется, когда будет его лишен.

Марихуана, как одновременно мягкий галлюциноген и седатик, может употребляться аддиктивно, хотя это менее распространено сейчас, когда наркотик в основном принят. Но в случае стимуляторов никотина, кофеина, амфетамина и кокаина — мы найдем в нашем обществе широко распространенную аддикцию, и параллель с депрессантами поражает. Парадоксальным образом, возбуждение нервной системы наркотиком-стимулятором служит привычному потребителю защитой от эмоционального воздействия внешних событий. Таким образом он скрывает напряжение, причиной которого является взаимодействие с окружением, и воспроизводит неизменное постоянство каждого ощущения на своем месте. В работе " Хроническое курение и эмоциональность" Пол Несбитт обнаружил, что, в то время как курильщики вообще более тревожны, чем некурящие, они чувствуют себя более спокойными, когда курят. С постоянно повышенными частотой сердечных сокращений, кровяным давлением, сердечным выбросом и уровнем сахара в крови, они закалены и приучены к вариациям внешней стимуляции. Здесь, как и в случае с депрессантами (и в отличие от галлюциногенов), искусственное постоянство - лейтмотив аддиктивного опыта.

Первичное действие стимулятора — дать человеку иллюзию энергизации посредством освобождения накопленной энергии для ее немедленного использования. Поскольку ее затраты не возмещаются, хронический потребитель стимуляторов живет на заимствованной энергии. Так же, как и потребитель героина, он ничего не делает для того, чтобы создать или восполнить свои основные ресурсы. Его истинное физическое Или эмоциональное состояние спрятано от него самого за искусственной приподнятостью, получаемой от наркотика. Если наркотик отнять, он переживает полностью и сразу свое актуальное положение — теперь уже это истощение - и чувствует себя совершенно разваленным. И опять, как и в случае с героином, аддикция не есть не относящийся к делу побочный эффект, она коренится в самом действии, присущем наркотику.

Люди воображают, что героин успокаивает, а также вызывает пристрастие; что никотин или кофеин придают энергии, и к тому же заставляют вас принять еще. Такое заблуждение, попытка разделить то, что в реальности является двумя сторонами одной медали, лежит за тщетными поисками неаддиктивного обезболивающего. Аддикция - не таинственный химический процесс; она логически вытекает из того, как наркотик позволяет человеку чувствовать себя. Когда мы поймем это, мы сможем увидеть, каким естественным (хотя и нездоровым) процессом она является (см. Приложение G). Человек снова и снова ищет искусственного ощущения, будь то сонливость или оживление, которое не обеспечено органическим балансом всей его жизни как целого. Возможность его достижения скрывает от него тот факт, что мир его психологического восприятия становится все более удаленным от реального состояния его тела или его жизни. Когда прием прекращается, аддикт начинает болезненно осознавать противоречие, с которым он теперь должен как-то обходиться без защиты. Это - аддикция, будь то общественно приемлемая или та, последствия которой осложняются еще и социальным неодобрением.

Прозрение о том, что и стимуляторы, и депрессанты имеют последействие, которое разрушает те непосредственные ощущения, которые вызывают вещества — начальная точка всеобщей теории мотивации, предложенной психологами Ричардом Соломоном и Джоном Корбитом. Их подход объясняет наркотическую ад-дикцию как лишь одну из набора основных человеческих реакций. Согласно Соломону и Корбиту, большинство ощущений сопровождаются последействием противоположного характера. Если изначальное ощущение неприятно, последействие приятно, как чувство облегчении, когда проходит боль. При повторяющемся действии интенсивность последействия растет, пока не станет доминантой почти с самого начала, нейтрализуя даже непосредственный эффект собственно стимула. Например, новичок в прыжках с парашютом начинает свой первый прыжок в ужасе. Когда все заканчивается, он слишком ошеломлен, чтобы чувствовать большое положительное чувство облегчения. По мере того, как он практикуется в прыжках, он начинает совершать свои приготовления с напряженной бдительностью, которую больше не ощущает как мучение. После прыжка же он переполнен радостью. Так позитивное последействие одолевает изначально негативную стимуляцию.

Используя эту модель, Соломон и Корбит демонстрируют фундаментальное сходство между опиатной аддикцией и любовью. В обоих случаях человек повторно ищет тот вид стимуляции, который является интенсивно приятным. Но с течением времени он обнаруживает, что ему нужно этого больше, поскольку наслаждается он меньше. Героиновый аддикт получает все меньший позитивный толчок от наркотика, хотя он вынужден возвращаться к нему, чтобы противодействовать той неизбежной боли, которую причиняет его отсутствие. Любовника больше не возбуждает так сильно его партнер, но он становится все более зависимым от комфорта продолжающегося присутствия партнера рядом, и все менее способен выносить сепарацию. В этом случае негативное последействие побеждает изначально позитивную стимуляцию.

Теория " процесса-противника" Соломона и Корбита является творческой демонстрацией того, что аддикция — не особая реакция на наркотик, а первичная и Универсальная форма мотивации. Теория, однако, не объясняет по-настоящему психологию аддикции. В своей абстрактности она не исследует культуральные и личностные факторы - когда, где и почему - аддикции. Что это за различия в человеческом сознании, которые дают возможность некоторым людям действовать на основании более разнообразного набора мотиваций, в то время как другие всю жизнь детерминируются механистическими эффектами противодействующего процесса? В конце концов, не каждый же увязает в однажды случившемся позитивным опыте, который уже давно прокис/Таким образом, эта модель не занимается тем, что отличает одних потребителей наркотиков от других, одних любовников от других - т.е., аддиктов от неаддиктов. Она не оставляет пространства, например, для того вида любовных отношений, который противостоит подступающей скуке, постоянно вводя новые вызовы и рост в имеющиеся отношения. Эти последние факторы составляют разницу между аддиктивными переживаниями и теми, которые таковыми не являются. Чтобы идентифицировать эти сущностные различия человеческих увлечений, мы должны рассмотреть природу аддиктивной личности и аддиктивного мировоззрения.

ГЛАВА 3

ОБЩАЯ ТЕОРИЯ АДДИКЦИИ

Я ненавижу ее слабость больше, чем мне нравится ее приятная поверхностность. Я ненавижу ее и себя в ней все время, когда я задерживаюсь в ней. Я ненавижу ее, как могла бы ненавидеть привычку к наркотику, действующую мне на нервы. Она действует так же, но более коварно, чем наркотик, более деморализующе. Как ощущение страха делает испуганным, ощущение большего страха делает более испуганным.

Мери МакЛэйн «Я, Мери МакЛэйн: дневник человеческих дней»

Имея в виду нашу новую модель аддикции, мы больше не имеем необходимости думать об аддикции исключительно в связи с наркотиками. Нас интересует более широкий вопрос о том, почему некоторые люди ограничивают свои опыт утешительными, но неестественными и приводящими к истощению отношениями с чем-то внешним по отношению к себе. Сам по себе выбор объекта не так уж важен для универсального процесса становления зависимости. Все, что люди используют для уменьшения сознательности, может быть объектом аддиктивного злоупотребления.

Однако, в качестве точки отсчета для нашего анализа, аддиктивное употребление наркотика может служить удобной иллюстрацией психологических " почему" и " как" аддикции. Поскольку люди обычно думают о наркотической зависимости как об аддикции, то вопросы о том, кто и почему становится аддиктом, лучше всего понятны именно в этой области, и психологи предлагают некоторые довольно хорошие ответы на них. " Но если мы используем их работы, применяя их выводы к общей теории аддикции, мы должны идти дальше наркотиков. Необходимо выйти за пределы определения, связанного с культурой и классами, которое дает возможность принимать аддикцию за чью-то чужую проблему. С новым определением мы сможем прямо посмотреть на свои собственные аддикции.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒