ГЛАВА 21. ПОСЛЕВОЕННЫЙ НЕФТЯНОЙ ПОРЯДОК

⇐ ПредыдущаяСтр 22 из 53Следующая ⇒

Формирование горючего в Соединенных Штатах было отменено в августе 1945 года через 24 часа после капитуляции Японии. И сразу же по всей стране раздались заглушаемые на протяжении многих лет голоса автомобилистов, сливаясь в единый хор: „Дайте нам заправиться! “ В то время как водители выкидывали свои карточки нормирования и выезжали на улицы и шоссе – напряжение нарастало. Америка вновь влюбилась в автомобиль, и теперь у потребителей были средства продолжать роман. В 1945 году обслуживалось 26 миллионов автомобилей, к 1950 году – 40 миллионов. Фактически никто в нефтяной промышленности не был готов к взрыву спроса на все нефтепродукты. Продажа бензина в Соединенных Штатах в 1950 году была на 42 процента выше, чем в 1945, и к 1950 году потребление нефти как источника энергии превысило потребление угля.

В то время как спрос взорвался сверх всяких ожиданий, пессимистические предсказания о послевоенном нефтяном снабжении опровергнуты действительностью. Цены после отмены контроля над ними оказались мощным стимулом для нефтяной разведки. Началось производство в новых районах Соединенных Штатов и Канады, где в 1947 году компания „Империал“, филиал „Джерси“, нашла нефть около Эдмонтона в провинции Альберта, дав толчок первой после войны нефтяной лихорадке. Несмотря на увеличивающийся спрос и рост производства, разведанные запасы нефти Соединенных Штатов в 1950 году были на 21 процент выше, чем в 1946 году. Как бы то ни было, нефть у Соединенных Штатов не исчерпалась.

Тем не менее в 1947-1948 годах наблюдалась нехватка нефти. Цены на сырую нефть быстро росли, и в 1948 году превысили уровень 1945 года более чем в два раза. Политики заявляли, что страна находится в энергетическом кризисе. Нефтяные монополии были обвинены в намеренном вздувании цен, появились подозрения в жульничестве и преступном сговоре в нефтяной промышленности, что привело к более чем двадцати расследованиям в конгрессе.

Но причины нехватки были вполне очевидны. Потребление росло с неожиданной скоростью, „поразительно“, по словам компании „Шелл“, но чтобы приспособиться к послевоенной ситуации требовалось время. Нужны были время, деньги и материалы, чтобы переоборудовать нефтеперерабатывающие заводы для выпуска продуктов, необходимых гражданскому потребителю, таких, как бензин и мазут для отопления домов вместо авиационного горючего марки 100 для боевых самолетов. Кроме того, во всем мире наблюдалась нехватка стали, а это замедляло реконструкцию нефтеперерабатывающих заводов, строительство танкеров и нефтепроводов, внося свой вклад в транспортные заторы. Нехватка танкеров обострилась в начале 1948 года, когда несколько судов раскололись в море, и служба береговой охраны приказала начать строительство 288 танкеров для срочного подкрепления. Для нефтяных компаний это было время мощного давления на розничные запасы, и они стали главными сторонниками консервации. „Стандард оф Индиана“ призвала автомобилистов уменьшить количество поездок, избегать прогазовки двигателя и следить, чтобы шины были хорошо накачаны, – все для уменьшения потребления горючего. Полезные советы по экономии горючего рекламировались „Сан“ в ее ежедневных коммерческих популярных радиопередачах комментатора Лоуэлла Томаса1.

Нехватка привела также к увеличению объема нефтяного импорта. До 1947 года американский экспорт нефти преобладал над импортом. Но теперь расстановка сил изменилась; в 1948 году импорт сырой нефти и нефтепродуктов впервые превысил экспорт. Соединенные Штаты больше не могли продолжать играть свою историческую роль поставщика для остального мира. Эта критическая баррель нефти стала символом зависимости от других стран, и все чаще американцы стали употреблять новое зловещее выражение – „иностранная нефть“.

ВЕЛИКИЕ НЕФТЯНЫЕ СДЕЛКИ: АРАМКО И „АРАБСКИЙ РИСК“

Такие перемены заставили взглянуть под другим углом на неприятный вопрос энергетической безопасности. Уроки Второй мировой войны, растущее экономическое значение нефти и привлекательность ресурсов Ближнего Востока – все это в контексте нарастающей „холодной войны“ с Советским Союзом способствовало пониманию важности сохранения доступа к этой нефти как первостепенного элемента американской, британской и всей западноевропейской безопасности. Нефть становилась той точкой, в которой соприкасались между собой иностранная политика, международные экономические соображения и корпоративные интересы. Ближний Восток был ее фокусом. Компании уже быстро наращивали там производство и заключали новые соглашения для обеспечения безопасности своего положения.

Разработка нефтяных месторождений в Саудовской Аравии находилась в руках „Арамко“ – („Арабо-американской нефтяной компании“), совместного предприятия „Сокал“ и „Тексако“. „Арамко“ была обеспокоена. Причиной было замешательство перед сокровищами, сам масштаб саудовских нефтяных месторождений, что означало гигантскую потребность в капиталах и в рынках. Из двух компаний в совместном предприятии „Сокал“ была более уязвимой. „Тексако“, наиболее важное предприятие, созданное после открытия нефти в Спин-делтоп в 1901 году, была известной американской компанией; она была спонсором радиотрансляций из „Метрополитен Опера“, которые передавались на всю Америку, а служащий станции обслуживания „Тексако“, „человек со звездои“, был одним из самых известных персонажей современного пантеона американской рекламы. „Сокал“ же была региональной компанией, ее знали не очень хорошо. Начиная с Первой мировой войны, она потратила миллионы долларов на поиски нефти по всему миру. Однако в результате этих усилий у нее не было ничего, кроме небольших разработок в Ост-Индии и Бахрейне, а также солидного потенциала Саудовской Аравии.

Арабская концессия была таким призом, на который калифорнийская компания и не смела надеяться. Компании была дана великолепная возможность, но, как считал председатель „Сокал“ Гарри Кольер, это также означало существенный экономический и политический риск. К 1946 году инвестиции „Стандард оф Калифорния“ в концессию „Арамко“ составили 80 миллионов долларов, было необходимо вложить еще десятки миллионов. Для получения доступа к европейским рынкам „Сокал“ и „Тексако“ решили проложить трубопровод через пустыню от Персидского залива до Средиземного моря. В своей основе это был тот же самый проект, к финансированию которого подталкивал правительство США Гарольд Икес, но теперь сами компании собирались выложить 100 миллионов долларов, чтобы оплатить проект. Перед „Сокал“ стояла еще более грозная проблема. Как только нефть придет в Европу, как ее продавать? Кольер знал, что покупка или строительство нефтеперерабатывающего производства и системы сбыта достаточного объема в Европе будет очень расточительным предприятием и обречет „Сокал“ и „Тексако“ на смертельную борьбу с прочно обосновавшимися там конкурентами за долю рынка. Риск возрастал в нестабильных политических условиях. Сильные коммунистические партии входили в коалиционные правительства как Франции, так и Италии; будущее оккупированной Германии было совершенно неопределенным, а в Великобритании лейбористское правительство было занято национализацией „командных высот“ в экономике.

Однако у „Сокал“ не было другого выбора, кроме как продолжать наращивать уровень производства, поскольку саудовское правительство, осознав размеры ресурсов, требовало увеличить добычу нефти, чтобы получить доходы, пропорциональные ее масштабу. Концессия всегда будет находиться в опасности, если „Арамко“ не сможет удовлетворить ожидания и потребности Ибн Сау-да и королевской семьи. Это был вопрос первостепенной важности для „Сокал“, и это значило, что „Арамко“ так или иначе должна направлять значительную часть нефти в Европу. Но прежде Трансаравийский трубопровод (ТАТ) должен будет пересечь несколько политических новообразований, некоторые из которых только начали свой путь к государственности. В Палестине вскоре может быть основано еврейское государство, вероятно поддерживаемое американцами, а Ибн Сауд был одним из самых известных и непреклонных противников такого государства. В регионе могла разразиться война. В первые годы „холодной войны“ была опасность и советского проникновения.

Также оставался вопрос о самом короле, та же самая озабоченность, которая заставила председателей „Сокал“ и „Тексако“ устремиться в Вашингтон в 1943 году. Ибн Сауду было далеко за шестьдесят. Он ослеп на один глаз, здоровье ухудшалось. Его энергия и устремленность создали и укрепили государство. Но что же случится, когда энергия иссякнет? Из его сорока пяти сыновей тридцать семь были живыми, но было ли это факторомстабильности или беспорядка? И на какую поддержку со стороны американского правительства могла рассчитывать „Сокал“ в случае политических проблем? При сложении всех факторов риска становилось очевидно, что „Сокал“ придется проводить собственную политику „кристаллизации“ и обеспечивать рынки другим путем. Ответом на многие проблемы „Арам-ко“ было расширение совместного предприятия. Распределение риска. Вовлечение других нефтяных компаний, чье присутствие увеличит политическую плотность и тем самым привлечет капиталы, международную экспертизу и, главное, рынки. Существенным был еще один аспект -Ибн Сауд настаивал, чтобы „Арамко“ на сто процентов оставалась американской, поэтому годились только две компании: „Стандард ойл оф Нью-Джерси“ и „Сокони“-вакуум“. Как вспоминал Гвин Фоллис, который занимался этим вопросом для „Сокал“, в Восточном полушарии они могли предложить „рынки, к которым мы вряд ли могли найти доступ“.

Логика более широкого привлечения некоторое время была очевидна не только Кольеру и другим нефтяным магнатам. Многие официальные лица в государственном департаменте и военно-морском флоте США призывали „Арамко“ привлечь дополнительных партнеров, у которых „имеются необходимые рынки, чтобы обеспечивать концессию“ и тем самым сохранить ее. „Сокал“ была поражена „удивительным энтузиазмом, с которым государственный департамент получил наше сообщение, что эта сделка рассматривается“. Независимо от того, действительно ли Вашингтон играл явную роль „свахи“ или нет, было ясно, что расширение участия в дальнейшем будет основополагающей целью американской стратегии, которая состояла в том, чтобы расширить производство на Ближнем Востоке, сохранив таким образом ресурсы Западного полушария, и увеличить государственные доходы Ибн Сауда, обеспечив таким образом сохранение концессии в руках американцев. Как сказал об этом в 1945 году министр военно-морского флота Джеймс Форрестол, ему „было безразлично, какая именно американская компания или компании разрабатывают арабские резервы“, лишь бы они были американскими. Весной 1946 года „Сокал“ начала переговоры с „Стандард ойл оф Нью-Джерси“.

„Джерси“ с готовностью откликнулась. Перед компанией стояла проблема нехватки нефти, и Европа была ее самым уязвимым рынком. Как же „Джерси“ собиралась найти необходимую нефть? Несмотря на „Бурю и натиск“, сопровождавшие основание „Иракской нефтяной компании“ в двадцатые годы, в 1946 году доля „Джерси“ в иракском производстве составляла совершенно незначительные 9300 баррелей в день. В то же самое время из Кувейта предполагалось поступление еще большего количества нефти, что усиливало позицию конкурентов, и „Джерси“ очень боялась, что „Сокал“ и „Тексако“ самостоятельно проберутся на европейский рынок, бросив вызов торговой системе „Джерси“ неограниченным количеством дешевой арабской нефти. Инициатива „Сокал“ давала „Джерси“ возможность, от которой ни в коем случае нельзя было отказываться.

Пока две стороны договаривались о цене вступления, Гарри Кольер, председатель „Сокал“, столкнулся со своими собственными служащими, которые восстали против самой мысли о приглашении „Джерси“ в „Арамко“. Атака велась из производственного отдела „Сокал“ в Сан-Франциско, который отвечал за превращение голой пустыни в сад и не хотел отдавать бразды правления более крупным и сильным партнерам. На протяжении тринадцати лет держатели акций не получали дивидендов от инвестиций в Аравию, и только сейчас, в 1946 году, концессия начала становиться прибыльной. Зачем отдавать ее „Джерси“? Еще более горластыми оказались нефтяники, возглавляемые Джеймсом Макферсоном, инженером „Сокал“, ответственным в „Арамко“ за работу на нефтяных месторождениях в Саудовской Аравии. Он доказывал, что концессия является „золотым дном“. Макферсон намеревался превратить „Арамко“ в главную независимую силу в мире нефти. Он указывал на глобус и говорил своим служащим: „Это наш нефтяной рынок“. Он утверждал, что „Арамко“ уготовлено стать „самой великой нефтяной компанией в мире“. Но теперь, ядовито заявил он, „Арамко“ и „Сокал“ должны превратиться в придаток производственного отдела „Джерси“.

Гарри Кольер, напротив, считал, что „Арамко“ сможет продавать так много дополнительной нефти, получив доступ к системе „Джерси“, что в конечном итоге у „Сокал“ будет гораздо больше „золота“, чем если бы она продолжала действовать вместе только с „Тексако“. Более того, сделка позволит „Сокал“ компенсировать все свои прямые инвестиции. Кольер был боссом, человеком сильной воли, его не просто так называли „Ужасным магнатом“. Он считал, что союз с „Джерси“ был более безопасным курсом, поэтому „Джерси“ следовало приглашать. В конечном итоге „Арамко“не было суждено стать самой большой нефтяной компанией в мире. Спор был завершен.

СТИРАЯ КРАСНУЮ ЛИНИЮ

Одновременно с обсуждением того, как „Джерси“ войдет в „Арамко“, „Джерси“ вела отдельные переговоры с „Сокони“ о возможности и ее участия. Но и у „Джерси“, и у „Сокони“ имелись два серьезных препятствия для вступления в „Арамко“: их членство в „Иракской нефтяной компании“ (ИНК) и Калуст Гульбен-кян. В двадцатые годы компании потратили шесть лет и многие тысячи часов, безрезультатно пытаясь прийти к совместному соглашению об ИНК. Одним из его ключевых положений было знаменитое Соглашение о красной линии, которое определяло, что участники ИНК не могут действовать самостоятельно внутри границы, которую Калуст Гульбенкян начертил на карте в 1928 году. Саудовская Аравия, несомненно, было внутри красной линии, и „самоограничительная“ 10 статья соглашения об ИНК запрещала „Джерси“ и „Сокони“ вступать в „Арамко“ без остальных – „Шелл“, „Англо-иранской компании“, „Французской государственной компании“ (ФГК) и самого мистера Гульбенкяна.

„Джерси“ и „Сокони“ уже на протяжении некоторого времени хотели выйти из Соглашения „Красной линии“, как выяснилось, оно принесло им не так уж много добра – быть в смирительной рубашке в самом изобильном нефтяном бассейне мира ради каких-то 11, 875 процента на каждого в предприятии, которое они не контролировали. Правительство Соединенных Штатов помогло им вступить в дело в двадцатые годы, но теперь было абсолютно ясно, что Вашингтон не собирается помочь им выйти из него в сороковые годы.

Тогда „Джерси“ и „Сокони“ нашли способ выпутаться самим. Один из администраторов „Сокони“ назвал его „бомбой“. Средство было названо доктриной „вытекающей незаконности“. В начале Второй мировой войны британское правительство взяло под контроль акции ИНК, принадлежащие ФГК, а Гульбенкян уехал вместе с коллаборационистским французским правительством в Виши, где был аккредитован в иранской дипломатической миссии в качестве торгового атташе. Присвоение акций Лондоном было обосновано тем, что и ФГК как компания, и Гульбенкян имели постоянное местопребывание на территории под нацистским контролем, а, следовательно, рассматривались как „вражеские подданные“. В соответствии с доктриной „вытекающей незаконности“ все соглашение об ИНК таким образом перестало иметь юридическую силу.

В конце войны акции ИНК вернулись и к ФГК, и к Гульбенкяну. Но в конце 1946 года „Джерси“ и „Сокони“ ухватились за концепцию „вытекающей незаконности“ с энергией, которую можно назвать не иначе, как чрезвычайный энтузиазм. На их взгляд, все соглашение об ИНК больше не было действительным, и следовало начать переговоры по новому соглашению. Представители „Джерси“ и „Сокони“ поспешили в Лондон, чтобы встретиться с европейскими членами ИНК и сообщить им свою новость: старое соглашение аннулировано -Красная линия и все с ней связанное. Они бы хотели прийти к новой договоренности, конечно, без ограничительных статей Красной линии, которые „в условиях современного мира и по американским законам нежелательны и незаконны“. Американцы знали, что им придется убедить четырех различных участников в необходимости нового соглашения: „Англо-иранскую компанию“, „Шелл“, ФГК и фирму „Участие и инвестиции“, которая была ничем иным, как холдинговой компанией их старого противника – Калуста Гульбенкяна3.

„Англо– персидская компания“ и „Шелл“ заметили, что, по их мнению, вопрос можно по-дружески разрешить на основе „взаимного интереса“. Однако французы не были настроены на компромисс. Без всяких оговорок они отрицали американское заявление о том, что соглашение больше не существует. „Иракская нефтяная компания“ и Соглашение „Красной линии“ являлись для них единственным ключом к нефти Ближнего Востока. Они зависели от этого санкционированного правительством капиталовложения и не хотели уступить того, за что столь упорно боролось французское правительство. Энергетическое положение Франции уже стало плохим. Говорили, что генерал Шарль де Голль, возглавляющий французское правительство, взорвался от ярости, когда узнал, насколько малые объемы нефти на самом деле добывала ФГК, хотя он знал, что не может спорить с геологией или, как выразился один из его советников, „сердиться на Бога“.

Что касается Калуста Гульбенкяна, то на попытку „Джерси“ и „Сокони“ выйти из соглашения он ответил быстро и дерзко: „Мы не согласны“. „Иракская нефтяная компания“ и ее предшественник „Турецкая нефтяная компания“ были делом всей его жизни, памятником, который он поставил себе сам. Он начал ваять его сорок лет назад и не собирался позволить легко его демонтировать. В 1946 году Гульбенкян находился в своей резиденции в Лиссабоне, куда он переехал из Виши в середине войны. Теперь, не желая выезжать из Португалии, он будет через своих адвокатов и агентов делать все необходимое, чтобы противостоять попыткам уничтожить Соглашение „Красной линии“. Американские участники переговоров принадлежали новому поколению и, будучи лишены опыта „бесконечного раздражения“ Уолтера Тигла, отвергли угрозы Гульбенкяна. „У нас нет причин для покупки подписи Гульбенкяна“, – оптимистически заявил Гарольд Шитс, председатель „Сокони“. Будучи уверенными в законности своейпозиции, они решили идти вперед и заключить сделку с „Тексако“ и „Сокал“ -двумя компаниями „Арамко“.

Опасность судебного процесса из-за ИНК и Соглашения „Красной линии“ тем не менее не были единственным риском, который предстояло преодолеть „Джерси“ и „Сокони“. Не нарушит ли американское антитрестовское законодательство новая комбинация в „Арамко“, состоящая из четырех частей? Эта обеспокоенность заставила адвокатов раскопать декрет о роспуске компаний 1911 года. Ведь три из четырех будущих участников расширенного совместного предприятия были исключены в свое время из рокфеллеровского треста. Но адвокаты пришли к выводу, что предлагаемая комбинация не нарушит ни антитрестовского законодательства, даже в его новой редакции, ни декрета о роспуске компаний, „потому что в американскую торговлю не будет внесено никакого неразумного напряжения“. В конечном итоге „Арамко“ не собиралась заниматься нефтяным бизнесом в Соединенных Штатах. Главный юрисконсульт „Сокони“ выразил сомнение, что семи компаниям позволят иметь такой всеохватывающий контроль над сырьевыми ресурсами как в Восточном, так и в Западном полушариях „на длительный срок и без определенных ограничений“. Однако он добавил: „Это вопрос политический, в рамках предположения. Наша задача, похоже, состоит в том, как получше сыграть по теперешним правилам“4.

И лучшим способом игры было продолжать ее. К декабрю 1946 года четыре компании в принципе согласились расширить „Арамко“. После немедленного протеста со стороны одного из представителей Гульбенкяна администратор „Сокони“ в Лондоне пытался ободрить своего председателя в Нью-Йорке: „Я не сомневаюсь, что „Участие и инвестиции“ и французы могут поднять много шума по этому поводу, но уверен, что у них хватит благоразумия не выносить сор из избы“4.

Французы не отличались такой скромностью. В январе 1947 года они предприняли публичную контратаку. Их посол в Вашингтоне выразил государственному департаменту резкий протест. Французские власти начали чинить препятствия коммерческой деятельности „Джерси“. А в Лондоне адвокаты ФГК затеяли судебный процесс по обвинению в нарушении контракта, требуя, чтобы любые акции, которые „Джерси“ и „Сокони“ приобретут в „Арамко“, находились в доверительном фонде для всех членов ИНК.

Неловкость ситуации в отношении Франции, ключевого союзника в Западной Европе, вместе с продолжающейся антитрестовской озабоченностью, побудила государственный департамент выдвинуть альтернативу предполагающейся сделке, которая одновременно удовлетворит французов и будет регулировать рост подозрительно тесных сделок между гигантскими нефтяными компаниями. Консультации по нефтяным вопросам в государственном департаменте сосредоточились в руках Пола Нитце, главы отдела по международной торговой политике. Нитце предложил „Джерси“ продать свои акции „Сокони“, а затем войти одной в „Арамко“, таким образом будут созданы две отдельные группы с разными членами. Французы тогда не смогли бы выдвигать обвинение, что их права по Соглашению „Красной линии“ нарушены, утверждал Нитце. Такая сделка, продолжал он, „положит конец тенденции увеличения количества пересекающихся договоров среди международных нефтяных компаний“ и „замедлит растущую консолидацию за пределами Соединенных Штатов интересов двух самых больших американских нефтяных компаний – „Джерси“ и „Сокони“. Обе компании ответили, что этот „план не практичен“, и заместитель государственного секретаря Дин Ачесон не дал хода идее Нитце5.

Но был еще один человек, чей голос еще не слышали, – Ибн Сауд. С ним тоже следовало проконсультироваться. Руководители „Арамко“ поехали в Рияд для встречи с королем. Они объяснили ему, что „брак“ четырех компаний был „естественным“ и будет означать увеличение лицензионных платежей для королевства. Но короля интересовал только один пункт, на котором он настаивал, он хотел убедиться, что ни „Джерси“, ни „Сокони“ не „контролировались британцами“. Твердо убедившись в чисто американском характере двух новых компаний, король наконец одобрил предложение.

Но что случится, если французы выиграют судебный процесс? Они смогут настаивать на участии в „Арамко“. Но так и по той же причине, могла поступить и „Англо-иранская компания“. Король дал абсолютно ясно понять, что он не потерпит такой ситуации. Соглашение необходимо было переделать таким образом, чтобы избежать этой опасности. Окончательное соглашение представляло собой замечательный образец гибкости, на тот случай, если американские компании проиграют дело в суде. „Джерси“ и „Сокони“ гарантировали заем в 102 миллиона долларов, которые можно было превратить в обыкновенные акции на сумму 102 миллиона долларов, как только это станет безопасным с точки зрения закона. Тем временем „Джерси“ и „Сокони“ могут немедленно начинать принимать нефть, как будто они уже были владельцами. Кроме того, „Джерси“ с „Сокони“ становились партнерами по ТАТ. „Сокал“ и „Тексако“ будут получать преобладающие платежи от каждого барреля, производимого на протяжении ряда лет. Таким образом, в целом „Сокал“ и „Тексако“ получат около 470 миллионов долларов в течение нескольких лет за продажу 40 процентов „Арамко“, вернув все свои начальные инвестиции и даже больше. Более того, как позже отметил Гвин Фоллис из „Сокал“, условия продажи „Джерси“ и „Сокони“ „сняли с наших плеч груз огромных инвестиций“, необходимых для ТАТ.

Первоначально „Джерси“ и „Сокони“ планировали разделить 40 процентов поровну. Но президент „Сокони“, причитающий, что ближневосточная нефть „не вполне безопасна“, и обеспокоенный состоянием рынков, настаивал, что компания „должна вложить больше денег в Венесуэлу“. Поразмыслив, „Сокони“ решила, что ей не нужно так много нефти и что меньшая доля будет так же хороша. Таким образом, „Джерси“ приобрела 30 процентов, встав на один уровень с „Сокал“ и „Тексако“, а „Сокони“ приобрела только 10 процентов. Пройдет немного времени, и „Сокони“ будет сожалеть о своей скупости.

Компании боялись, что в последнюю минуту что-нибудь произойдет. Антитрестовские обстоятельства продолжали волновать умы руководителей всех компаний до тех пор, пока они не получили поддержку министра юстиции США. „В данный момент, – сказал министр юстиции, – я не вижу юридических возражений против сделки. Она принесет пользу стране“. Но вскоре в подтверждение самых худших опасений Гарри Кольера на передний план вышли политические волнения в восточном Средиземноморье, которые могли повлиять на сделку. В Греции произошло восстание, возглавляемое коммунистами, Советский Союз угрожал Турции и существовало опасение, что с отказом Великобритании от своих традиционных обязательств на Ближнем Востоке в регионе может возникнуть коммунистическая держава. 11 марта 1947 года директора“Сокони“ обсудили „проблемы, влияющие на Ближний Восток“. Но оптимизм возобладал, и они одобрили сделку. На следующий день, 12 марта 1947 года, официальные лица четырех американских компаний встретились и подписали документы, благодаря которым историческое соглашение вступило в силу. Концессия в Саудовской Аравии наконец „выкристаллизовалась“.

12 марта стало историческим днем и по другой причине. В этот день президент Гарри Трумэн выступил перед совместной сессией конгресса с так называемой решительной речью, предложив особую помощь Греции и Турции, чтобы дать им возможность противостоять коммунистическому давлению. Речь, явившаяся поворотным пунктом в начинающейся „холодной войне“, возвестила о том, что впоследствии было названо доктриной Трумэна, и начала новую эру в послевоенной американской политике. Хотя это и было совпадением, доктрина Трумэна и скрепление печатью участия четырех гигантов американской нефтяной индустрии в богатствах Саудовской Аравии гарантировали значительное американское присутствие и безопасность интересов в огромном районе, простирающемся от Средиземного моря до Персидского залива.

ОПЯТЬ ГУЛЬБЕНКЯН

Судебный процесс, затеянный ФГК, все еще тянулся. Но у Франции с Соединенными Штатами было много другого в политической повестке дня, что она хотела исполнить; и к маю 1947 года было выработано соглашение, улучшающее положение французов в Иракской нефтяной компании. В обмен на это, конечно, ФГК отзовет свой иск.

С Гульбенкяном, как обычно, было по-другому. Расположившись в номере на первом этаже старинного лиссабонского отеля „Авиш“, Гульбенкян продолжал придерживаться своих сверхэкономных привычек. Он больше не содержал шофера и автомобиль, потому что было дешевле вместо этого нанимать водителя, чтобы он отвозил его на ежедневную прогулку, и каждый раз внимательно проверял спидометр автомобиля, чтобы убедиться, что он не будет платить за поездки кого-то другого. „Гульбенкяна можно считать человеком слова, если он его дал, – заметил один из британских чиновников. – Трудность состоит в том, чтобы получить это слово. Способность к компромиссам не входит в число его добродетелей“. Далее чиновник не мог не добавить: „Мнение Гульбенкяна о его собственной финансовой честности принимает необычные формы, когда дело доходит до выплаты налогов, избежание этих выплат является одним из его главных занятий“. Он уклонялся от подоходных налогов во Франции и Португалии, сохраняя назначение в иранскую дипломатическую миссию. Чтобы избежать налога на недвижимость, он превратил небольшую часть своего огромного особняка в Париже в картинную галерею. А когда он продал отель „Риц“ в Париже, то настоял на условии, что на его имя постоянно будет зарезервирован шикарный номер, поэтому он мог всегда заявить, что „находится проездом“ в Париже, этим избавляясь от дальнейшего обложения налогами во Франции.

В борьбу за Соглашение „Красной линии“ Гульбенкян вносил такое же приводящее в ярость внимание к мелочам, наряду со своим нежеланием находить компромиссы и своей необычайной способностью сосредоточиваться. Хотя французы отозвали свой иск, Гульбенкян был готов, если необходимо, вынести из избы каждую оставшуюся соринку. Он направил иск в британский суд. „Джерси“ и „Сокони“ ответили встречными исками.

Судебное дело получило широкую огласку, что помогло Гульбенкяну в его контратаке против „Джерси“ и „Сокони“. В конечном итоге не он, а американские компании должны были беспокоиться о министерстве юстиции и об общественном мнении. Однако был один побочный эффект известности, который он определенно находил отвратительным. Имея маленький рост, он велел построить специальную платформу в ресторане отеля „Авиш“, чтобы обедать и наблюдать за происходящим вокруг. По мере роста известности судебного дела господин Гуль-бенкян в отеле „Авиш“ стал одной из туристических „достопримечательностей“ Лиссабона наряду с боем быков. Он возмущался, но ничего не мог поделать.

Более года переговоры в поисках компромисса проходили то в Нью-Йорке, то в Лондоне, то в Лиссабоне. Теперь следующее поколение нефтепромышленников и адвокатов убедилось, насколько невыносимо иметь дело с Калустом Гульбенкяном. „Основным правилом моего отца было не отказываться ни от одного требования, – говорил его сын Нубар, – но, обладая даром ведения переговоров, он выдвигал требования поочередно и, достигнув удовлетворения по одному вопросу, выставлял следующее требование, затем еще одно, добиваясь таким образом всего, чего хотел, или, по крайней мере, большей его части, чего бы не случилось, выдвигай он все требования одновременно“.

Переговоры осложнялись обычной подозрительностью Гульбенкяна, которая превращалась в манию. Гульбенкян сам не являлся на встречи. На заседаниях присутствовали четыре различных его представителя, каждый из которых обязан был предоставить письменный доклад, не сотрудничая с другими, – им даже не разрешалось разговаривать между собой. Таким образом, кроме анализа противников он мог проверить и перепроверить каждого из своих собственных участников переговоров.

Но чего же, в сущности, добивался Гульбенкян? Некоторые подозревали, что в действительности он намеревался получить участие в „Арамко“. Но этого безусловно не могло произойти. Ибн Сауд никогда не позволил бы этого. Гульбенкян предложил простое объяснение своей цели управляющему „Сокони“. Он перестал бы уважать себя, если бы не „вытянул из сделки все возможное“. Другими словами, он хотел получить столько, сколько удастся. Гульбенкян мог больше открыться другому американцу, разделяющему его любовь к искусству, совсем не нефтянику. Он сделал так много денег, что большее количество денег не имело особого значения. Он мыслил о себе в тех же образах, как он мыслил о Уолтере Тигле пару десятков лет назад, – как об архитекторе, даже как о художнике, создающем прекрасные структуры, приводящем к равновесию интересы, гармонизирующем экономические силы. Он сказал, что это доставляло ему радость. Произведения искусства, которые он собирал всю свою жизнь, явились величайшей коллекцией, составленной в наше время одним человеком. Он называл их своими „детьми“ и, казалось, заботился о них больше, чем о собственном сыне. Но его шедевром, величайшим достижением его жизни была „Иракская нефтяная компания“. Для него она была архитектурно спроектирована, безупречно составлена, как „Афинская школа“ Рафаэля. Но будучи Рафаэлем, объяснил Гульбенкян, он рассматривал руководителей „Джерси“ и „Сокони“ как ровню Джироломе Дженге, третьесортному, посредственному, неразборчивому подражателю мастерам Ренессанса7. Под давлением неприятной перебранки, начавшей звучать в зале суда в Лондоне, соглашение с Гульбенкяном наконец стало обретать очертания; и целый „караван“, как он был назван, нефтепромышленников и их адвокатов перебрался в Лиссабон. Наконец в начале ноября 1948 года, в воскресенье накануне дня начала судебных слушаний, было подготовлено новое соглашение. Нубар, послушный и внимательный сын, заказал отдельный номер в отеле „Авиш“, где в 7 часов вечера должно было состояться подписание, а затем праздничный ужин.

Без пяти семь Гульбенкян заявил, что есть еще один пункт, который не был затронут в новом соглашении. Все оцепенели. Директорам в Лондон были посланы телеграммы, и на них ожидались ответы. Ошеломительное и угнетающее молчание охватило отель „Авиш“. Однако, поскольку еда была заказана и могла остыть, не было смысла ее не есть, по крайней мере так считал Нубар Гульбенкян. Он пригласил „караван“ к столу. В результате ужин получился очень мрачным и похоронным, двенадцать мужчин выпили только одну бутылку шампанского. Праздновать было нечего.

Около полуночи из Лондона пришли телеграммы. Было получено согласие на последнее требование Гульбенкяна. Соглашения были перепечатаны, Гульбенкян подписал их в полвторого ночи, и они были посланы заказанным самолетом в Лондон. Соответствующие чиновники были проинформированы, что судебное разбирательство, которое должно было начаться в этот день позже, следует прекратить, и измученная группа в Лиссабоне наконец перебралась в ночное кафе, чтобы отпраздновать бутербродами и дешевым вином.

Так шли переговоры по Групповому соглашению ноября 1948 года, которое воссоздало „Иракскую нефтяную компанию“. В придачу к увеличению общего производства и другим преимуществам Гульбенкян получил дополнительные отчисления от нефти. Уже не было „Господина Пять Процентов“, он стал кем-то более величественным. Соглашения сами по себе были „образцом путаницы“. Специалист „Англо-иранской компании“ (а в будущем ее председатель) заявил: „Нам удалось составить соглашение, которое совершенно никому не понятно“. Но в такой сложности было преимущество, ибо, как выразился один из адвокатов Гульбенкяна: „Никто никогда не сможет оспорить в суде эти документы, потому что никто не сможет понять их“.

Как только гранитная твердость Калуста Гульбенкяна была преодолена и новое Групповое соглашение об „Иракской нефтяной компании“ было подписано, Соглашение „Красной линии“ прекратило свое существование, и юридическая угроза участию „Джерси“ и „Сокони“ в „Арамко“ была устранена. Это была продолжительная и мучительная борьба, посредством которой две компании завоевали право доступа к Саудовской Аравии. „Если сложить от начала до конца все переговоры, которые привели к этой сделке, то они достанут до луны“, заметил один из участников. В декабре 1948 года, два с половиной года спустя после первого обсуждения сделки, займы „Джерси“ и „Сокони“ можно было превратить в платежи, и объединение „Арамко“ могло наконец завершиться. Новая корпорация более соответствующая саудовским резервам, воплотилась в реальность. С заключением сделки „Арамко“ стала собственностью „Джерси“ и „Сокони“ так же, как и „Сокони“ и „Тексако“. И она была на сто процентов американской компанией.

⇐ Предыдущая 17 18 19 20 212223 24 25 26 Следующая ⇒