Глава 5. Межличностные отношения как предмет терапевтического анализа

Понятие объектных отношений

Отношения с людьми чаще всего служат источником психологических трудностей и проблем. Существует из­вестная закономерность, связанная с ситуацией социаль­ной неуспешности. Как правило, " сложные" в общении личности обычно жалуются на то, что во всех неприятно­стях виноваты окружающие: они-де и невнимательны, и эгоистичны, и грубы. В то же время люди с высоким уровнем социального интеллекта и компетентности в об­щении привыкли рассматривать межличностные отноше­ния как жизненную сферу, качество которой всецело оп­ределяется их собственной активностью. Во множестве социально-психологических исследований установлено, что существует прямая зависимость между внутренним локусом субъективного контроля ³⁵ и успешностью в обще­нии, внешним локусом и коммуникативными проблемами.

Ряд психотерапевтических школ рассматривает меж­личностные затруднения как результат процессов соци­ального взаимодействия людей. Предметом терапевтиче­ского воздействия при этом выступают целые системы или ансамбли связей и отношений, для их гармонизации широко используются групповые методы (например, психодрама или системная семейная терапия). Усилия те­рапевтического анализа сосредоточены на поиске внутриличностных, глубинно-психологических причин нару­шения общения и отношений с людьми. Ведь очень часто именно бессознательные намерения или коммуникатив­ные мотивы вносят основной вклад в социальную дезадаптацию индивида, а межличностные конфликты явля­ются прямым продолжением интрапсихических.

[156]

Психоаналитическая традиция склонна рассматривать межличностные отношения индивида как функцию все­цело субъективную. Развиваемые Фрейдом и его последо­вателями (О.Ранком, Ш.Ференци, П.Федерном и др.) представления об изначальном базовом единстве Я и ми­ра в форме безграничного " океанического чувства" общ­ности выводят специфику развития отношений с дейст­вительностью и другими людьми из способов первичной дифференциации Я на основе принципа удовольствия и избегания страданий, причем именно трудности межче­ловеческих отношений Фрейд полагает основным источ­ником горестей индивидуальной судьбы:

" Младенец еще не отличает своего Я от внешнего мира как источника приходящих к нему ощущений. Его постепен­но обучают этому различные импульсы... Самый желанных из них — материнская грудь, призвать которую к себе можно только настойчивым криком. Так Я противопоставляется не­кий объект, нечто находимое вовне, появляющееся только в результате особого действия. Дальнейшим побуждением к вычленению Я из массы ощущений, а тем самым к призна­нию внешнего мира, являются частые, многообразные и не­устранимые ощущения боли и неудовольствия. К их устране­нию стремится безраздельно господствующий в психике принцип удовольствия. Так возникает тенденция к отделе­нию Я от всего, что может сделаться источником неудоволь­ствия. Все это выносится вовне, а Я оказывается инстанцией чистого удовольствия, которому противостоит чуждый и уг­рожающий ему внешний мир...

Так Я отделяется от внешнего мира. Вернее, первоначаль­но Я включает в себя все, а затем из него выделяется внеш­ний мир. Наше нынешнее чувство Я — лишь съежившийся остаток какого-то широкого, даже всеобъемлющего чувства, которое соответствовало неотделимости Я от внешнего мира...

С трех сторон нам угрожают страдания: со стороны наше­го собственного тела... Со стороны внешнего мира, который может яростно обрушить на нас свои огромные, неумолимые и разрушительные силы. И, наконец, со стороны наших от­ношений с другими людьми. Страдания, проистекающие из последнего источника, вероятно, воспринимаются нами бо­лезненнее остальных; мы склонны считать их каким-то изли-

[157]

шеством, хотя они ничуть не менее неизбежны и неотврати­мы, чем страдания иного происхождения" [79, с.68-77].

Эта обширная цитата хорошо иллюстрирует базовые положения психоаналитической теории объектных отно­шений, в рамках которой получает свое объяснение взаи­модействие человека с миром и другими людьми. Основы объектной теории сформулированы Фрейдом, а свое даль­нейшее развитие она получила в работах Мелани Кляйн, Уинфреда Р.Байона, Михаэля Балинта, Дональда В. Винникотта, Отто Ф.Кернберга, Рене А.Спитца, Вильгельма Р.Д.Фэйрберна и многих других. Кроме того, в 40-е годы американский психиатр-психоаналитик Гарри Стэк Салливан предложил интерперсональный подход к пониманию природы психических расстройств как обусловленных прежде всего проблемами в отношениях с людьми.

Большинство психоаналитиков исходят из предположе­ния о том, что все разнообразие отношений взрослого чело­века к людям в значительной степени обусловлено опытом ранних отношений ребенка с матерью (или, как у М.Кляйн, с материнской грудью). Безусловно, попытки некоторых ис­следователей воскресить в памяти пациентов столь ранние впечатления (будь то гипноидный анализ Дж-Франкла [69] или широко известные эксперименты Ст.Грофа), тем бо­лее — принимать полученные в гипнозе рассказы о форме материнского соска за достоверные факты*, особого доверия

В переведенной на русский язык книге Джорджа Франкла значится:

" Я разработал метод гипноид-анализа, дающий пациенту возмож­ность вернуться к самому раннему периоду своей жизни и вновь пе­режить младенческие ощущения первых недель и месяцев своего су­ществования. В состоянии внушенной регрессии пациент чувствует себя младенцем и нс только переживает младенческие ощущения, но и передает их звуками и движениями, характерными для этого воз­раста... Далее я разработал новую технику, которая помогала переда­вать довербальные ощущения младенца в речевую зону коры голо­вного мозга и позволяла выразить их, таким образом, в форме речи. Взрослый пациент способен получать сигналы своих младенческих ощущений и передавать их словами" [69, с. 45]. Далее на нескольких страницах идут описания опыта взаимодействия 2-3-месячных мла­денцев с материнской грудью, якобы данные ими самими. Это куда похлеще не только переживаний, связанных с перинатальными мат­рицами, как они представлены у Ст. Грофа, но и отчетов НЛО-на-втов и прочих " межзвездных скитальцев".

[158]

не вызывают.Тем более наивно представлять себе широкий спектр отношений взрослого человека как состоящий из простых копий его первых детских опытов общения с людь­ми. И все же психотерапевту полезно иметь представление об основных стадиях развития объектных отношений и воз­можностях влияния этих паттернов на поведение и общение взрослого человека.

Объектным отношением в широком смысле этого тер­мина называют отношение субъекта к миру в целом, а также к отдельным частям и аспектам окружающей дей­ствительности. Это способ восприятия реальности, осно­ва для формирования эмоционального и когнитивного опыта личности, устойчивый порядок взаимодействия с другими людьми. В такой интерпретации объектные от­ношения выступают модусом целостной личности и мо­гут использоваться в качестве единицы анализа ее актив­ности. Тип или форма объектного отношения могут быть обусловлены стадией психосексуального развития (ораль­ное отношение) или специфической психопатологией (нарциссическое отношение). В наиболее продвинутых теориях (у М.Кляйн, Г.С.Салливана) понятия " депрес­сивный" или " шизоидный" тип объектных отношений фиксируют оба эти признака, поскольку между фиксаци­ей на той или иной стадии и психическим расстройством существует взаимосвязь.

В узком смысле слова объектные отношения — это отношения с другими людьми, особенно близкими и зна­чимыми, родственниками и друзьями.На самом деле от­ношения с людьми являются главной сферой онтологизации, " овеществления" объектных отношений, так что реальные эмоциональные связи с другими и понимание их чувств, мыслей и мотивов поведения (проблема кау­зальной атрибуции, т.е. приписывание причин действиями и поступкам другого человека) чаще всего обусловлены двумя основными интенциями личности — проективной и возвратной.

Проективная реакция или собственно проекция, как уже было сказано в главе 2 (стр. 62), состоит в том, что другой человек рассматривается как вместилище, " сосуд"

[159]

для тех содержаний собственного бессознательного, ко­торые стремятся вырваться наружу. Чаще всего это раз­личные страхи, агрессивные и сексуальные импульсы. Если же содержание вытесненного обусловлено фрустра­цией (например, тщательно скрываемая или латентная гомосексуальность), то используется возвратная реакция, и другой участник отношений рассматривается с точки зрения возможности удовлетворения фрустрированных желаний. Разумеется, сам он об этом ничего не знает.

Обе интенции совершенно бессознательны, они часто спутаны друг с другом и присутствуют у обоих участни­ков. Чем больше рассогласованы взаимные ожидания, тем сильнее нарастает напряжение и усиливаются взаимные претензии. Число проекций и возвратных реакций увели­чивается — стороны начинают " догадываться" о скрытых мотивах и осыпать друг друга оскорблениями и упреками. В такой ситуации (к сожалению, весьма типичной) воз­можность узнать, что в действительности думает партнер или чего он хочет, почти невозможно. Хотя для этого до­статочно просто спросить, услышать ответ и поверить ему, а не своим бессознательным ожиданиям. Объектом психоаналитического анализа как раз и является разбор всей этой путаницы, после чего клиенту предлагают более эффективную модель межличностного общения, основан­ного на понимании и доверии Значимому Другому.

Объектные отношения в качестве фактора, определяю­щего социальные взаимодействия, принадлежат к сфере бессознательного. Их анализ удобнее всего начинать с по­нимания трансферентных отношений, поскольку терапевт в той или иной степени всегда выступает как заместитель или символический аналог матери или отца. Уже при пер­вой встрече, на которой обычно обсуждаются ожидания клиента и его представления о том, в чем, собственно, бу­дет заключаться психотерапевтическая помощь, можно выяснить, какой тип выбора объекта у него доминирует. Если клиент видит в аналитике помощника и защитника, пытается опереться на его знания и авторитет, рассматри­вает его как человека, у которого можно попросить сочув­ствия или совета, это указывает на аналитический (или

[160]

опорный) тип выбора объекта. Противоположный (нарцис­сический) тип выбора представлен в тех случаях, когда ана­литик ценится клиентом в зависимости от сходства с соб­ственной личностью. В этом случае пациент высоко оценивает моменты общности во вкусах и предпочтениях, активно интересуется внутренним миром терапевта, стре­мится к партнерству в отношениях и бывает сильно удив­лен и разочарован тем, что последний не склонен зани­мать позицию его Я-идеала.

Теория М.Кляйн

Мелани Кляйн, наиболее авторитетный теоретик в обла­сти исследования объектных отношений, полагает, что в основе их формирования лежит базальный конфликт меж­ду стремлением к удовольствию и стремлением к безопас­ности. С самого начала младенцу присущи два основных влечения: либидное и агрессивное, равновесие между кото­рыми постоянно колеблется. Развивающееся Я (сознание) стремится овладеть влечениями и получать удовольствие от их удовлетворения в безопасных условиях. Материнская грудь, этот, по образному выражению Кляйн, " неограни­ченный источник молока и любви", является для младен­ца главным объектом, а мать — " всесильным существом, которое может избавить от любой боли и зла".

Однако далеко не всегда грудное кормление и мате­ринская забота идеально соответствуют запросам ребен­ка. У матери может быть мало молока, или ребенку труд­но сосать, а порой он захлебывается жидкостью. Мать может невольно оттолкнуть малыша, причинившего ей боль, она не склонна давать грудь во всех случаях, когда ребенок капризничает.

" В результате получается, что грудь, в виде психического представления, связанного с удовольствием и удовлетворени­ем, оказывается любимой и ощущается как " хорошая"; по­скольку же она является и источником фрустрации, она не­навидится и ощущается как " плохая". Этот сильный контраст между ''хорошей" и " плохой" грудью существует

[163]

благодаря недостаточной интегрированности Эго и процес­сам расщепления внутри него. Однако есть основания пред­полагать, что в течение первых 3-4 месяцев жизни ребенка " хорошие" и " плохие" объекты не полностью отделены друг от друга в его психике... Картина объекта, внешнего и пере­веденного во внутренний план, в психике ребенка сильно ис­кажена фантазиями, тесно связанными с проекцией его импульсов на объект. " Хорошая" грудь — внешняя и внут­ренняя — становится прототипом всех полезных и удовлетво­ряющих объектов, " плохая" же грудь — прототипом всех пре­следующих и угрожающих объектов" [52, с.62, перевод отредактирован мною — Н.К.).

Таковы первичные формы объектных отношений, ко­торые способен развить человек в течение жизни. Разу­меется, спутанные представления о " плохом" и " хоро­шем" ведут к недифференцированным отношениям поглощения и отвержения (интроекции и проекции). Аг­рессия и зависть мешают младенцу установить стабильно позитивные отношения с хорошими объектами, тогда как чувства благодарности и любви формируют устойчивость к фрустрациям. Это способствует образованию сильного Эго, но главную роль в процессе развития личности иг­рает мать. Хорошая мать может вмещать любые, сколь угодно агрессивные и деструктивные проекции младенца, не разрушаясь и не наказывая (не повреждая) его самого. Она стремится придать смысл любым действиям ребенка, демонстрируя когнитивную, интеллектуальную реакцию на его отрывочные и хаотические движения и помещая их тем самым в осмысленный контекст интерперсональ­ного взаимодействия. Аналогичным образом ведет себя и психотерапевт, демонстрируя надежность и устойчивость, способность разъяснять любые, в том числе бессозна­тельно-агрессивные импульсы клиента, направленные на разрушение терапевтического альянса.

Мелани Кляйн полагает, что психотерапевтические от­ношения во многом аналогичны ранним формам объект­ных. Так, начальные стадии развития переноса соответст­вуют описанной выше параноидно-шизоидной позиции, при которой клиенту трудно сформировать устойчивое отно-

[162]

шение к действиям и интерпретациям терапевта. Доволь­но часто случается, что удачные и конструктивные тера­певтические действия сначала принимаются, а потом сразу же обесцениваются, так что объем выполненной ра­боты увеличивается, а терапия не движется вперед. Иногда наблюдается иная картина. Так, одна из моих клиенток вполне адекватно воспринимала на сеансе ана­литические интерпретации и догадки по поводу собст­венных проблем, а после этого настолько идеализирова­ла их и меня саму, что следующую встречу приходилось более чем наполовину посвящать ее нереалистическому трансферентному отношению. Слушая разъяснения по поводу нарциссических идеализации, клиентка выглядела растерянной и смущенной и не могла понять, в чем ее вина — то ли она недостаточно меня ценит и восхищает­ся моей работой, то ли сама она недостаточно хороша и не заслуживает моего внимания и заботы. Все это в ко­нечном счете приводило к тому, что " очень полезные и такие проницательные" интерпретации терапевта остава­лись невостребованными — клиентка бессознательно считала, что они слишком хороши, чтобы ими можно бы­ло пользоваться.

Классическую картину параноидно-шизоидной спу­танности демонстрировала пограничная клиентка с исте­рической организацией личности. Госпожа М. пришла на ознакомительный семинар по глубинной психологии и сразу привлекла внимание чрезмерным макияжем и не совсем адекватным поведением. Попытка работать с ней в группе обнаружила характерное для истерических лич­ностей желание все время находиться в центре внимания. Она просто не позволяла другим участникам что-либо го­ворить и делать, а особенно сильное негодование выра­жала в тех случаях, когда не удавалось навязать другим свое понимание происходящего.

Процесс индивидуальной терапии клиентка начала с перечисления множества проблем и трудностей собствен­ной жизни. Суммарная картина выглядела следующим образом: г-жа М. вышла замуж за человека, который оказался законченным эгоистом, не желал материально

[163]

обеспечивать семью, не любил своего сына, бил его, а жену сделал инвалидом. Он чудовище, настоящий монстр, которого клиентка, тем не менее, не хочет остав­лять и боится, как бы он не ушел по собственной иници­ативе. Чуть позже оказалось, что г-жа М. вышла замуж " назло" человеку, который не ответил взаимностью на ее чувство, а мужа она совсем не любила. Сын, " этот несча­стный ребенок", буквально через три-четыре фразы тоже превращался в главную жизненную обузу, неблагодарно­го, упрямого лентяя.

Вот характерный пример работы с госпожой М.:

К: Я думаю, главной причиной всех моих проблем с му­жем является отношение к мужчинам вообще. Я их всех ненавижу. Дело в том, что в детстве у меня было две по­пытки изнасилования, причем вторая была оправданной.

Т: Была оправданной? Вы дали повод к этому?

К: Да нет, я имела в виду, что она была состоятель­ной...состоявшейся то есть... Это осуществилось.

Т: Мы говорили на занятиях о том, какое значение придает психоанализ оговоркам и речевым ошибкам. Кроме того, Вы начали фразу с оборота " да нет", марке­ра скрытой амбивалентности.

К: Как Вы не понимаете! Я просто ошиблась, оговори­лась, вот и все.

Т: Но эту фразу следует интерпретировать как призна­ние в том, что Вы в какой-то степени спровоцировали происшедшее.

К: Ничего подобного!

В ходе дальнейшей беседы выяснилось, что насильник преследовал госпожу М. в течение длительного времени, она " дразнила" его, а затем " совершенно случайно" ока­залась полураздетой в общежитии, где на этаже не было ни одного человека. Дверь комнаты тоже была почему-то не заперта... и так далее. Ее поведение было в высшей степени виктимным ³⁶, но г-жа М. упорно сопротивлялась интерпретациям и не хотела признавать очевидные вещи.

Т: Хорошо, давайте обсудим первый случай, который произошел в детстве.

[164]

К: Мне было десять лет, и старик сосед, слепой, кото­рому я читала, неожиданно попытался меня повалить на кровать. Я убежала, сильно испугалась. Просто удивитель­но, как я догадалась, что он хотел от меня чего-то нехо­рошего. Я дома несколько часов проплакала. А мать даже не спросила, почему, а когда я ей рассказала, не повери­ла мне, стала на меня кричать, вместо того, чтобы защи­тить. И снова заставляла идти к нему на другой день, но я уперлась и не пошла. Только тогда она поверила. Разве это не ужасно? До сих пор не могу ей этого простить.

Т: Раньше Вы говорили, что у Вас прекрасные отноше­ния с матерью, что она — единственный человек, кото­рый Вас понимает и любит.

К: Ну да. Знаете, она просто не поверила, что такое могло случиться, не могла себе представить.

Т: Вы прибежали домой испуганная, долго плакали...

К (перебивая): У меня была просто истерика!

Т: Странно. Десятилетняя девочка прибегает домой вся в слезах, в истерике, а мать не обращает на это никакого внимания.

К: Ну, как Вам сказать... Просто ее дома не было. Вид­но, уходила куда-то.

Т: Но потом, когда вернулась, она увидела, что дочка не в себе, глаза от слез припухли...

К: Ну... Она вечером пришла, поздно, ей было не до меня.

Т: Но Вы рассказали матери о том, что случилось?

К: Нет, я не рассказала. Я на другой день только рас­сказала, когда меня снова туда хотели послать.

Т: И тогда мать поверила Вам и разрешила не ходить к соседу?

К: Ну...да... Но сначала не поверила.

Т: Сначала не поверила, а потом поверила?

К: В первом разговоре — нет, стала кричать, что я глу­пости придумываю.

В этот момент я осознала свой контрперенос — мне то­же захотелось, чтобы госпожа М. перестала придумывать глупости и сопротивляться не только интерпретациям, но

[165]

хотя бы признанию очевидных, ею же самой рассказан­ных фактов. Кричать я не стала, а продолжала расспра­шивать клиентку.

Т: Значит, все-таки было два разговора?

К: Нет, один.

Т: Но перед этим Вы утверждали противоположное.

К: Ну, значит, два. Какая разница, в конце концов!

Т: Я хочу понять, насколько обоснован Ваш упрек, ад­ресованный матери. Действительно ли она не поверила в этот страшный случай и не защитила Вас.

К: Как это не защитила! С чего Вы взяли? Мать меня любит, я — поздний, желанный ребенок, она всегда бы­ла на моей стороне. Вы меня совершенно неправильно поняли!

Т: Но Вы только что рассказывали, как она не повери­ла, что старик-сосед к Вам приставал...

К (перебивая, изменив агрессивные интонации на слезли­вые): Ничего подобного! Я просто рассказала, как меня в детстве чуть не изнасиловали, а Вы не верите.

Т: Мы можем сейчас прослушать аудиозапись этого разговора.

К: Нет, не нужно. Может, Вам просто так показалось. Знаете, у меня в результате опухоли мозга болезнь Миньяра, и когда говорят несколько голосов, я плохо разбираю Ваши вопросы.

Т: Но нас только двое в кабинете.

К: И вообще... Какое все это имеет значение? Давно дело было.

Т: Но это действительно важно. И потом, Вы сами ска­зали, что это событие сильно повлияло на Вас, на Ваше отношение к мужчинам.

К: Вот-вот, а Вы меня про мать спрашиваете.

Т: Просто Ваше отношение ко мне и к анализу такое же двойственное — Вы ждете от меня помощи и в то же время обвиняете в нечуткости, в недоверии. Вы в какой-то степени перенесли на меня чувства, которые испыты­ваете к своей матери.

[166]

К: Ничего подобного! Я люблю мать и благодарна ей за все, что она сделала.

Т: Чуть раньше Вы говорили, что не можете простить матери того, что...

К (перебивая, истерично вскрикивая): Ничего я такого не говорила и сказать не могла! С чего Вы так решили? Вы мне просто не верите, ни про первый случай, ни про второй!

Т: В Вашем рассказе очень много противоречий.

К: Просто Вы мне не верите, как и все, с самого детства!

Как видно из этого примера, поведение госпожи М. полностью соответствует картине, обрисованной Мелани Кляйн:

" Пациенты отщепляют завистливые и враждебные части себя и постоянно предъявляют аналитику те аспекты, которые они считают более приемлемыми. Другие пациенты избегают критиковать аналитика, погружаясь в состояние спутанности. Эта спутанность — не только защита, но и проявление неуве­ренности в том, останется ли аналитик такой же хорошей фи­гурой, или и он сам, и та помощь, которую он предоставляет, станут плохими из-за враждебной критики пациента. Эту не­уверенность я вывожу из тех чувств спутанности, которые яв­ляются последствиями нарушений самых ранних отношений с материнской грудью. Младенец, который благодаря силе па­раноидных и шизоидных механизмов и остроте зависти не может разделить и успешно сохранить в отдельности любовь и ненависть и, следовательно, хороший и плохой объекты, склонен чувствовать спутанность между хорошим и плохим и в других обстоятельствах" [31, с. 23].

Проработка параноидно-шизоидной позиции заняла долгое время. Г-жа М. постепенно научилась не обесце­нивать терапевтическую работу, однако разрушительные тенденции в переносе время от времени продолжали воз­никать.

Следующая стадия развития объектных отношений на­зывается депрессивной. Кляйн. считает главным итогом этого периода способность младенца справляться с трево-

[167]

гой, подготавливающую его к противоречиям и сложнос­тям эдипова комплекса. Ребенок учится адекватно реаги­ровать на внешнюю агрессию (понимание смысла наказа­ний), обретает способность переносить негативную стимуляцию или отсутствие позитивной, усваивает пред­ставление о том, что путь к удовлетворению влечения не всегда пролегает по линии наименьшего сопротивления. Переход (преодоление) депрессивной позиции включает в себя чувство благодарности, обусловленное способностью к любви, а не виной. Это связано с формированием пред­ставления об устойчиво " хорошем" объекте, которое по­том служит основой интеграции чувства собственного Я.

Принято считать, что преодоление порога депрессив­ной позиции позволяет субъекту проводить четкое раз­граничение между собой и миром в любых эмоциональ­но окрашенных ситуациях. Если же такого преодоления не произошло, то утраты, которые переживает человек на протяжении жизни, он воспринимает как разрушение собственной личности и потерю важных частей собствен­ного Я. В работе " Печаль и меланхолия" (1917) Фрейд, описывая отличия обычной скорби от депрессии, говорит о величественном оскудении Я: " При скорби мир стано­вится бедным и пустым, при меланхолии же таким ста­новится само Я. Больной изображает свое Я мерзким, ни на что не способным, аморальным, он упрекает, ругает себя и ожидает изгнания и наказания" [81, с. 253].

Утрата объекта, равнозначная разрушениюЯ, приводит к невозможности смириться с потерей, пережить ее и жить дальше. ФактическиЯ, рассматривающееся как по­терянный объект, чувствует себя одновременно плохим (недостойным любви), виноватым (заслуживающим на­казания) и ущербным (неспособным привлечь и удержать любимый объект). Особенно тяжелыми бывают случаи, в которых Я с самого начала не обладало объектом, не на­ходилось с ним в реальных отношениях, замещая послед­ние иллюзиями неразделенной любви. У моей клиентки К. тяжелое депрессивное состояние наступило после то­го, как она набралась смелости объясниться в любви сво­ему избраннику. Госпожа К. имела несчастье влюбиться

[168]

в одного из своих молодых коллег, привлекательного юношу, пользовавшегося большим успехом у женщин.

Почти год г-жа К. провела в мечтах и фантазиях, кото­рые их объект прервал резко, в одночасье. Госпожа К., бывшая к тому времени одиннадцать лет во вполне благополучном браке, мать двоих детей, стала последова­тельно разрушать свою семью. На терапии она объяс­нила, что не заслуживает счастья, не имеет права обма­нывать своего мужа и должна быть наказана. Потеря объекта не привела к разрыву воображаемых отношений с ним, поскольку г-жа К. собиралась заполнить свою жизнь знанием того, что возлюбленный счастлив (с дру­гими женщинами), а раз так — понимание этого поможет ей жить в одиночестве. Клиентка не только активно фан­тазировала о любви, которую она прочла в глазах объек­та своего чувства, но и вела долгие телефонные беседы с подругами на тему того, какие " роковые" обстоятельства не позволяют ему " открыться".

Еще одна форма депрессивной травмы связана с чрез­мерной тревогой и страхами разрыва объектных отноше­ний. " Столкнувшись со множеством ситуаций тревоги, — пишет М.Кляйн, — Эго стремится отрицать их, а когда тревога достигает наивысшего предела, Эго даже отрица­ет факт того, что оно вообще испытывает любовь к объ­екту. Результатом может стать длительное подавление любви" [52, с. 77]. Такое часто случается с подростками, тревожными в сфере межличностных отношений. Отри­цая чувство любви, они ведут вызывающе агрессивно по отношению к объекту своей любви, получают в ответ пре­небрежение или отвержение и критику, убеждаются в от­сутствии ответных эмоций и расширяют это переживание до невозможных пределов, считая себя абсолютно непри­влекательными, а других людей — неспособными любить.

Многие психоаналитики полагают, что главную роль в преодолении депрессивных и параноидно-шизоидных страхов в раннем детстве играют так называемые обсес­сивные механизмы или навязчивые действия. С их помо­щью ребенок сдерживает тревогу, а его Я усиливается и крепнет. Многократно повторяемые фразы, движения и

[169]

действия (желание много раз слушать одни и те же сказ­ки и истории, стереотипные игры, привычные, неукосни­тельно соблюдающиеся ритуалы одевания, купания, от­хода ко сну и т.п.) вселяют уверенность, дают чувство стабильности мира и собственного Я. В дальнейшем во взрослой жизни люди склоняются к навязчивым ритуа­лам всякий раз, когда их отношения с окружающими да­леки от благополучия.

Дети и взрослые, слишком часто прибегающие к обсессивным защитам, не могут эффективно справляться с тревогами психотической природы. Слишком сильные чувства вызывают у них ощущение вины, а навязчивость становится эффективной формой контроля влечений. Как правило, у навязчивых невротиков сформировано жесткое, ригидное Супер-эго с ярко выраженными наказующими и запрещающими функциями. Человек, строящий объектные отношения по навязчивому типу, испытывает разнообразные трудности в общении из-за " ненадежности и непредсказуемости" своих партнеров. Уверенность в себе у такой личности невысокая, и это находит отражение в социальной сфере.

Примером может служить случай господина Л. Этот серьезный и добросовестный молодой человек обратился за помощью в связи с неудовлетворительным развитием отношений со своим научным руководителем (Л. учился в аспирантуре, но в последний год был приглашен на должность штатного сотрудника университета и заканчи­вал работу над диссертацией параллельно с началом пре­подавательской деятельности). Г-н Л. жаловался, что ни­как не может представить окончательный вариант текста диссертации, из-за чего руководитель недоволен и сты­дится его как одного из худших своих учеников. Госпо­дин Л. выглядел печальным и удрученным, в его речах было много самокритики. Однако его опасения и страхи были чрезмерными даже на первый взгляд.

Руководитель г-на Л. был моим хорошим знакомым, мы часто обсуждали с ним профессиональные вопросы, и я точно знала, что дело обстоит совсем не так. Руководи­тель считал его исполнительным и добросовестным и

[170]

время от времени ставил в пример другим сотрудникам. Как-то он упомянул, что господин Л. трижды приносил ему варианты первой главы диссертации, каждый из ко­торых по объему намного превышал норму. Кроме того, коллега говорил о Л. как об одном из самых надежных своих помощников и был инициатором его приглашения на штатную должность.

Когда я стала расспрашивать клиента о конкретных не­урядицах с руководителем, быстро выяснилось, что их большая часть на самом деле является предположениями и опасениями. Господин Л. не смог привести конкретных примеров недовольства и критики и подтвердил мои сло­ва о том, что руководитель высказывает ему скорее одоб­рение, чем неприятие. Наш разговор складывался так:

Т: В чем конкретно упрекает Вас Леонид Петрович?

К: Ну, как Вам сказать... Я все никак не закончу свою диссертацию. Застрял на третьей главе. Точнее, на первой.

Т: Как это?

К: Да я никак не могу ее оставить, все время переделы­ваю. Хотя давно пора писать все остальное. Леонид Пет­рович как-то сказал, что он не переживет, если я снова принесу ему 200 страниц первой главы. Понимаете, я на­писал страниц 80, а он сократил больше чем наполовину и сказал, что этого вполне достаточно. Но я хотел сделать лучше, стал ее совершенствовать — и опять получилось около ста страниц. Он прочел и заметил, что этот вариант хуже. Я снова переделываю, и объем все увеличивается.

Т: А почему Вы не работаете над следующими разделами?

К: Хочется сделать лучше.

Т: Но ведь руководитель уже одобрил написанное Ва­ми, когда сократил Ваш текст.

К: Ну да. Но, я думаю, он недоволен тем, как я рабо­таю. Я все так затянул. Мне кажется, Леонид Петрович не считает меня по-настоящему способным.

Т: Он говорил или намекал на это?

К: Нет, но... Я сам чувствую, что делаю не то.

Т: А как Вы относитесь к Леониду Петровичу?

[171]

К: Я его очень уважаю. И боюсь, знаете, боюсь что я не то делаю, и медленно слишком.

Т: Он суровый человек? Жестко с Вами разговаривает?

К: Да нет, наоборот скорее. Часто шутит и подбадрива­ет меня.

Т: Давайте обобщим все это. Получается, все то, что Вас страшит и огорчает, — большей частью Ваши предпо­ложения, так ведь? Леонид Петрович не столько Вами не­доволен, сколько Вы думаете, что это так?

К: Гм... Мне это и в голову не приходило.

Как видно из этого фрагмента, проблема господина Л. состоит в сильной тревоге по поводу своих действий и от­ношений со значимым лицом. Желание выполнять свои обязанности как можно лучше привело к навязчивому стремлению без конца переделывать то, что уже сделано, и превратилось в объективное препятствие. Дальнейшая те­рапевтическая работа с г-ном Л. была сосредоточена вокруг его мнительности и неуверенности в себе. Она принесла видимые результаты — через какое-то время его руководи­тель отметил, что отношения с Л. стали приносить ему больше удовольствия: " Этот парень перестал меня бояться. С ним теперь приятно поговорить, он не дергается так из-за своей работы, даже стал понимать шутки. А то раньше я мог его только хвалить — правда, было за что. Я могу боль­ше не заниматься тотальной профилактикой и перестал по­стоянно объяснять ему, что с ним все в порядке".

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться:

Популярное:

1. A. Какой заголовок подходит к данному тексту?
2. BIM как частный случай PLM. Жизненный цикл продукта, жизненный цикл строительного проекта.
3. I) индивидуальная монополистическая деятельность, которая проявляется как злоупотребление со стороны хозяйствующего субъекта своим доминирующим положением на рынке.
4. I. Какое из данных утверждений выражает основную идею текста?
5. I. Логистика как системный инструмент.
6. I. Межличностные отношения, общение
7. I. Понятие как форма мышления
8. I. Предмет, метод и специфика административного права как отрасли права
9. I. СОЦИОЛОГИЯ, ЕЁ ПРЕДМЕТ И МЕТОДОЛОГИЯ ИЗУЧЕНИЯ ОБЩЕСТВА
10. I. Стиль отношения учителя к учащимся
11. I. Теоретические основы использования палочек Кюизенера как средство математического развития дошкольников.
12. I. Флагелляция как метод БДСМ