Сцена всё ещё первая (продолжение)
Звонок:
— Николай Петрович? Говорит главный врач. Слыхал, слыхал. Поздравляю. Очень, очень рад. Так сказать “На неизведанных планетах узнают наши ордена”.
— В песне: имена.
— Да, да, вот и я так думаю. Так сказать, ударному труду — достойная награда. И как это Вы изловчились? Неважно, неважно. Короче, завтра у нас по Вашему делу собрание, помните? Так что приходите, поздравим всем коллективом, это событие, так сказать, отметим. И не в службу а в дружбу, заскочите ко мне, потолкуем немного.
Чёрт! Старой лисе не терпится разнюхать откуда ноги растут. Что я ему скажу? Надо найти соседа.
Сцена вторая
— Вань, открой! Это Зубов. Здравствуй. Пил сегодня? Чуть-чуть? Ладно, не о том базар. Слушай, ты мне что-то можешь объяснить?
— А то. Моё слово — тесак, сказал — сделал. Поздравляю, Петрович, с наградой. Теперь тебя с работы никакое фуфло не двинет, а ты мне за это на шару “торпеду” вставишь. По рукам?
— Не томи, блин. Выкладывай что за галиматья.
— Объясняю. Тружусь я, Петрович, в типографии. Ночью набираю газетку и вижу — награждённые там. А почему, бля, прикидываю, к ним и Петровича не вписать? Человек он добросовестный, да и помочь ему нужно. Вот и тиснул тебя после Амосова и Вучетича. А ты чё, не рад что ли?
— Так у вас же редакторов миллион! Они-то как эту мульку пропустили?
— Редактора материал читают до набора. А после — только сонный корректор. Он, в основном, опечатки проверяет. А какой хрен помнит ваши фамилии? Они ему нада? Ну, Зубов там, или Шмеерзон, мать вашу. Раз написано — значит так оно и есть. Его интересует что б не пропустить, к примеру, такой случай.
Набрали мы как-то газетку. А там на первой странице заголовок большими буквами: В Верховном Совете. А затем два подзаголовка: Коммунистическое большинство и Рак председателя. Ну, второй о том, что болтуну нашему, председателю Верховного Совета, опухоль удалили.
А от буквы Р отломился кусочек и получилась следующая хреновина: В Верховном Совете. Коммунистическое большинство. Fак председателя. Ото было шухеру! Кагебистов понаехало!
— Ванечка, идиот ты мой дорогой! И чего я не согласился, чтобы твои кореша главврача в подворотне пугнули! И дело бы нужное сделали, и дали бы мне ну год, ну два. А сейчас... Эх, Ваня!
Так. Влип по уши. Что дальше? Кажется, главврач вызывал...
Сцена третья
— Николай Петрович, заходите, заходите. Кофе? Или коньячку, так сказать, орденоносцу? Мне уже звонили, звонили из министерства. Не каждый день наркологу, передовику, так сказать, алкогольного фронта, правительственную награду жалуют. Поздравляю, поздравляю.
А затем тихо:
— Слушай, Николай, как это тебя угораздило? Никто сверху ни характеристики на тебя не запрашивал, ни послужного списка? Да и вообще, между нами, ты же, ёлки-палки, разгильдяй!
Терять Коле было нечего. Правду сказать — поздно. Сбежать куда глаза глядят — всё равно найдут.
И он пошёл ва-банк:
— Видите ли, Олег Васильевич, это государственный секрет. Я подписку дал о неразглашении. Но Вам, как своему непосредственому начальнику, скажу. Только — никому ни слова!
— Могила!
— Дело было так. Есть у меня сосед. Иван Сергеевич. Должность у него — третий помощник второго заместителя генерального секретаря ЦК.
— Самогу?
— Тссс!!! Так вот, приходит Сергеич и говорит: “Николай, дело есть. Генеральный наш в запое”. Кстати, Вы его давно по телевизору видели?
— Что-то и не припомню когда...
— В том и суть. “Нужно, — говорит, — помочь человеку, а то допьётся до белки, и так уже заговаривается. На тебя, Коля, вся надежда”. Так вот, привезли меня к нему. А там — всё ЦК! Ну, чьи портреты на праздники вывешивают. И все в жопу пьяные. Вместе, видать, киряли.
— Да ну!
— Вот Вам и “да ну! ” Короче, вывел я его из запоя, поблагодарил он меня и говорит: “Отгадай, Николай, загадку. Мне её Леонид Ильич загадал: у меня карман большой, кушать он не просит. Монах монашку не хо-хо, а что-то в кармане носит. Что у него в кармане? ” “Тут, — отвечаю, — Васильевич, и думать нечего: хер там пребывает! ” А он: “Во, блин! Всем загадывал, никто не догадался. А ты — в момент! Представлю-ка я тебя за помощь и смекалку к ордену”. Ну и позвонил куда положено. Так что, такая вот история.
— Во, блин! Молодец! Кстати, врачебная категория у тебя какая? Вторая? Что ты, что ты. Готовь документы на высшую. И не забудь — завтра в 17.00 в твою честь собрание коллектива. Так что явись с орденом и не опаздывай.
Работа замерла. С каждой минутой государственную тайну хранило всё больше и больше сотрудников поликлиники. Врачи и медсёстры (по секрету) отгадывали загадку генсека и обсуждали, как Николай его раскумаривал.
А приговорённый к награде отправился на поиски ордена.
Сцена четвёртая
— Вань, открой! Зубов. Ну вот, опять нажрался. Ладно, не о том базар. Слушай, ты меня в эту ахинею втянул, помоги теперь выпутаться. Орден нужен. Хотя бы на день.
— Петрович, нет вопросов! “Коли ты такая блядь, дело надо завершать” — любимая поговорка моей тёщи. Сгоняй за бутылкой — будет тебе побрякушка.
— А где ж ты её возьмёшь? В своей типографии, что ли, напечатаешь?
— Обижаешь, сосед. У тёщиной подруги, тёти Веры, эта цяцька имеется. Стахановкой она была, или ударником, хрен её знает. Так что, Коля, одной пляшкой не отделаешься: гони по пузырю тёте Вере, тёще, и мне, за посредничество.
Сцена пятая
Собрание поликлиники № 2 прошло на высоком уровне. Были представители министерства, горздрава, “Красного креста”. Орден на лацкане Николая блестел как яйцо Фаберже.
Главврач: “Товарищи! Мы сегодня собрались, чтобы обсудить грязный поступок... э-э-э... ага, вот! Чтобы отметить высокую правительственную награду одному из наших лучших сотрудников...” Ну и по тексту. После, как водится, банкет.
Со временем работа вошла в обычную колею. Доктору Зубову вне очереди присвоили высшую категорию, повысили в должности. Но не прошло и двух месяцев...
Сцена шестая (и, кажется, последняя)
— Николай Петрович, говорит главный врач. Зайдите в мой кабинет, за Вами пришли.
Да, предугадать финал было не сложно. Но доктор успел к нему морально подготовится — уж лучше пусть сразу конец, чем жить в постоянном напряге.
— Николай Петрович, заходите. Вас ждёт Анатолий Викторович из Комитета государственной безопасности.
Главврач указал на посетителя и учтиво вышел из кабинета.
Именно таким Николай себе “конец” и представлял: среднего роста, неброский строгий костюмчик, короткая стрижка, военная выправка...
— Доктор Зубов?
— Да.
— Собирайтесь.
— С вещами?
— Зачем с вещами? Возьмите всё необходимое, ну, медикаменты какие положено.
— Я здоров.
— Похвально, похвально. Видите ли, я к Вам по деликатному вопросу. Дело в том, что товарищ Генеральный секретарь в запое. Нужно помочь человеку, а то допьётся до белки, и так уже заговаривается. Мы позвонили в министерство — они Вас нам и порекомендовали. Категория у Вас высшая, к тому же Вы единственный нарколог — кавалер ордена Трудового Красного Знамени. Так что на Вас, Николай, вся надежда. Подпишитесь, пожалуйста, вот здесь — закончил человек в штатском и протянул листик с жирно набранным текстом. В заглавии стояло:
Подписка о неразглашении государственной тайны.
Преступление и наказание
Рабочий день подходил к концу. Осталось дописать две-три истории болезни — и домой. Но в размеренное течение событий вмешался случай. Собственно, даже не случай... Скажем так: вмешался доктор Артамонов.
— Юра, — прозвучал в трубке его сдавленный голос, — у меня большое несчастье, поднимись, пожалуйста...
В кабинете этажом выше было сильно накурено. То и дело украдкой выглядывая в окно, коллега дрожащими руками пытался прикурить сигарету: ему это удалось только с четвёртой попытки.
— Витя, что случилось? Я тебя таким никогда не видел.
— Думаю, и не увидишь. По крайней мере лет десять.
— Что?
— Слышал, сегодня у нас больной умер?
— Ну, слышал.
— Он был из моей палаты.
— В больнице каждый день кто-то умирает...
— Юра, я тебе сейчас расскажу то, что ты никому, поклянись — никому... (Артамонов снова нервно бросил взгляд в окно). Иначе меня убьют. Нет! Не нужно клясться! Это унизительно! Мне уже всё равно... Посмотри, во дворе стоит человек в клетчатом пиджаке?
Юра робко выглянул — никакого пиджака там не было.
— Хотя, неважно. Они меня всё равно выследят. Боже, что я наделал! Что я наделал!
Артамонов затолкал окурок в переполненную пепельницу и тут же закурил новую сигарету.
— Я убил человека. За деньги. Сегодня утром ко мне обратился этот тип в клетчатом пиджаке: “Доктор, у Вас в отделении лежит мой дядя. Недавно он лечился в Париже и французские врачи порекомендовали ему раз в неделю внутривенные инъекции “Эмбицила”. Не будете ли Вы так любезны сегодня ввести ему это лекарство? Я Вас отблагодарю. Но только сделайте это, пожалуйста, сами, медсёстрам я не доверяю”. Он показал мне какую-то ампулу — название было мне незнакомо, и я отказался.
— Через час этот тип пришёл снова: “Доктор, я понимаю — Вы не можете вводить больному неизвестный вам препарат. Но он жизненно необходим моему дяде. Возьмите это”.
— Он положил на стол вместе с ампулой какой-то свёрток и ушёл. Я развернул... Нет, этого не может быть!.. Это всего лишь страшный сон!.. Там оказалось... — Артамонов схватился за голову. — В свёртке оказалось десять тысяч долларов!!! Юра, ты знаешь, как мне нужны деньги. Того, что он оставил, нам с женой как раз не хватало для покупки квартиры. И я сделал его дяде инъекцию, хотя и подозревал, что здесь что-то не так. Сразу после инъекции больной скончался, а этот подлец пришёл в третий раз: “А сейчас, доктор, я Вам скажу правду. Покойный действительно был моим дядей, а я — его единственный наследник. У него в Париже осталось состояние в пять миллионов франков и мне не терпелось им завладеть. Поэтому я сделал разумный шаг — обменял десять тысяч долларов на пять миллионов франков”. “Зачем Вы мне это рассказали? ” — спросил я у него. “Чтобы быть уверенным в Вашем молчании”, — ответил он и ушёл из кабинета.
— Юра, я убил человека. Я знаю, что если не проболтаюсь, то об этом никто не узнает. Но я не могу с этим жить. Я, может быть, покончу с собой.
В очередной раз доктор Артамонов украдкой выглянул в окно, затем вытряхнул содержимое своего “дипломата” на стол — и гора стодолларовых купюр покрыла всю его поверхность.
— Юра, ты видишь, я не шучу — они настоящие. Я не принёс эти доллары из дому для того, чтобы тебя разыграть. Да у меня никогда столько и не было! Юра, сейчас я пойду в милицию и обо всём им расскажу. А эти деньги... Они твои! Нет-нет, не отказывайся! Сейчас поймешь, почему я отдаю их именно тебе: меня посадят в тюрьму, думаю, надолго. Присмотри, пожалуйста, за моей женой. Ведь ни одна женщина не сможет выдержать такого долгого одиночества. Я не хочу, чтобы она пошла по рукам. Света тебе нравится. Не возражай, я чувствую. Ты не женат. И мне будет легче перенести срок, зная, что она — твоя. Будь ей вместо меня. Обещаешь?
— Ну, я не знаю...
— Ради меня! Пообещай!
— Обещаю...
— Даже если вы полюбите друг друга и поженитесь, я пойму. Всё равно я её уже потерял... Возьми эти деньги и отнеси Свете — тратьте их как сочтёте нужным. Только отнеси немедленно. Сам я не могу этого сделать — я уверен, что этот тип меня караулит.
Артамонов собрал доллары, рассовал по Юриным карманам и решительно затолкал его в лифт.
Оглядываясь по сторонам, и, на всякий случай, покинув больницу через “чёрный” ход, Юра прибыл на квартиру товарища.
Жена Артамонова, к счастью, оказалась дома.
— Я принёс плохую весть, — начал он, войдя в прихожую.
— Ты принёс десять тысяч баксов, разве это плохая весть? — игриво ответила хозяйка.
— Витя тебе уже всё рассказал?
— Он позвонил и предупредил, что ты принесёшь мне деньги, которые сегодня привезли ему из села родители. Мы покупаем квартиру и Мария Петровна с Николай Иванычем согласились нам помочь.
Юра медленно сел.
— Твою дивизию... А зачем ему эта комедия с убийством?
— Какой ты несообразительный! У Виктора суточное дежурство и стуит ли оставлять до утра на работе такую сумму? Вот он и попросил тебя привезти мне эти деньги. А разве бы ты согласился, скажи он правду? Ты бы, наверное, испугался в одиночку тащить их через весь город. И ты же знаешь, Артамонов без приколов не может. Он очень смеялся, пересказывая вашу беседу. И попросил не слишком обольщаться, если ты вдруг предложишь мне руку и сердце.
— Подлец! Он меня просто подставил! Я же искренне за него беспокоился!
— А, брось. Он велел выдать тебе за услугу бутылку коньяка.
— Пусть подавиться своим коньяком!
— Да? А вообще-то... Ты прав, он продешевил. Кажется, он сказал что ему будет легче перенести срок, если ты останешься вместо него? И, кажется, я тебе нравлюсь? — Света положила ладонь на плечо гостя.
До возвращения коллеги Юра не позволил его жене пойти по рукам.
Народный целитель
Парафеномен Альберт Орлинский поставил два стула боком к зрителям и объявил:
— Следующий номер программы — “левитация”! Для него нужен доброволец из зала. Кто желает мне помочь?
На сцену вышла стройная девушка. Шоумен уложил её на спинки стульев, провёл над ней руками — и юное тело зависло между двух опор.
Публика взорвалась аплодисментами.
Отправив девушку на своё место, Орлинский продолжал:
— Знаете ли вы, друзья мои, как небрежно мы относимся к богатству, данному нам природой, — нашему мозгу? Из миллиарда возможностей этого совершенного инструмента человек использует всего три, максимум четыре процента! Возьмём, к примеру, память. Если вы внесёте в компьютер огромную библиотеку, он “запомнит” содержание книг с точностью до запятой. А человеческий мозг? Способен ли он на такое? На этот вопрос я отвечу однозначно — да! Хотите доказательств? Пожалуйста. На это представление я принёс Большую Советскую энциклопедию. Сейчас я передам её в зал, а вы, уважаемые зрители, откройте эту огромную книгу на любой странице, и я по памяти продекламирую то, что там написано.
Книга отправилась в зал.
— Страница двести тридцать восьмая, — выкрикнул кто-то из публики.
Орлинский сосредоточился, как бы прислушиваясь к внутреннему голосу, и:
— Дуссе-Алинь: горный хребет на границе Амурской области и Хабаровского края РСФСР, северная часть Буреинского хребта. Наибольшая высота — 2154 метра над уровнем моря, длина — 101 километр.
— Страница пятьсот семь! — закричали с галёрки.
— Так... Минуточку... страница пятьсот семь... Никулина-Косицкая, Любовь Павловна. В скобках — годы жизни: 16.09.1829 — 5.09.1868. Русская актриса. Дебютировала на сцене нижегородского театра в 1846 году. Лучшие роли...
Овации заглушили голос феномена.
— А сейчас я проведу опасный эксперимент: остановлю своё сердце. Есть ли в зале врач?
— Не надо! Не надо! — послышались разрозненные возгласы. Но экстрасенс был неумолим — держал паузу до тех пор, пока на сцену не вышел медик, согласившийся констатировать его клиническую смерть.
Эзотерик протянул врачу своё запястье и попросил громко считать пульс.
— Один... два... три... четыре... Пульс пропал!
В зале гробовая тишина.
20 секунд. Врач молчит. Зрители нервно поёрзывают.
40 секунд.
— Хватит! — из зала.
60 секунд. Пауза становится невыносимой.
— Пульс появился! — воскликнул врач.
Целитель открыл глаза, публика нервно наградила его аплодисментами.
— А теперь не менее сложный опыт, он получается не всегда. Я материализирую свою ауру и сгустком сконцентрированной биоэнергии потушу свечу.
Из-за кулис вышел ассистент со свечкой, зажёг её и остановился метрах в пяти от края сцены. Один пасс руками.. другой... третий... А она не погасла.
Снова руки Орлинского изобразили в воздухе несколько виражей... но свеча так и осталась гореть.
— Извините, опыт сложный, я вас предупреждал, удаётся не всегда, — начал оправдываться тот, — но я попробую ещё раз.
Снова пасс, снова... и — свеча погасла именно тогда, когда он совершил самый эффектный жест.
Браво! Публика забросала сцену аплодисментами.
Чудеса продолжались.
— Я могу передать свою силу любому! — провозгласил парафеномен. Кто желает повторить то, что я только что продемонстрировал? — обратился он к зрителям.
Первым выбежал на сцену небрежно одетый со взъерошенными волосами парень лет двадцати. Его глаза азартно блестели, руки застыли в жесте готовности покрыть аурой немытых ладоней зажжённую свечку. Опытный взгляд шоумена безошибочно определил, что этот тип выскочил на сцену, чтобы осадить представление, попытаться сотворить что-нибудь такое, чтобы у маэстро “не получилось”.
— Я передаю этому юноше свою силу! — торжественно произнёс в микрофон Орлинский, брезгливо дотрагиваясь до грязной руки добровольца и прошептав ему на ухо: “Без фокусов, понял? А то остановлю тебе сердце”.
Зрители зашушукались: “Что за магические слова он ему сказал? ”
Трюк удался — на третьем или четвёртом пассе свечка потухла.
Представление продолжалось. Маг быстро нашёл спрятанные зрителями часы, с завязанными глазами безошибочно определял цвет демонстрируемых предметов, укладывал добровольцев на битое стекло и даже вытаскивал из их тел камни и опухоли.
А в конце — лечебный сеанс для всего зала.
Спектакль прошёл без сбоев — Орлинский, получив в кассе гонорар, отправился домой.
***
Внутренний голос впервые заговорил с Костей в книжном магазине. Полистав несколько пособий для начинающих экстрасенсов, он выбрал “Как увидеть ауру”. Но тут неожиданно прозвучал голос двойника:
— Поглядел дурак на дурака да плюнул: эка невидаль — кака. То, что ты видишь, зависит от того, зачем ты смотришь. Не бери эту книгу.
— Тогда, может, Кастаньеду? — спросил Костя, слегка удивившись, что совсем не удивился появлению голоса.
— Сколько их расплодилось и лезут по извилинам. Поэтому и кацтво устраивают. А ты — геральдист. Купи вон ту, — продолжал голос.
Костины глаза остановились на жёлтой книжечке какого-то Стражного “От иллюзии к реальности. Секреты народных целителей”.
— А этот Стражный что, тоже геральдист? — спросил Костя.
— Нет, он психотроп. Купи, — ответил голос.
Придя домой, Костя как открыл книжку — так и прочитал в один присест до конца, до изнеможения. С утра снова побежал в магазин, чтобы ещё взять в подарок. А их нет! И не было! Продавцы на книгу таращились, ходили на склад, проверили по компьютеру — не было такой поставки! Пошёл по другим магазинам — нигде нет. Так и не нашёл...
***
— Добрый вечер уважаемые телезрители! В эфире передача “Твои возможности, человек”. У нас в гостях известный парафеномен, экстрасенс международной категории Альберт Орлинский.
— Альберт Вениаминович, расскажите немного о себе.
— Вырос я во врачебной среде. С пятилетнего возраста наблюдал, как моя бабушка, народная целительница и знахарка, готовила зелья, травы, снимала порчу, заговаривала болезни. А мой дедушка был колдуном третьей гильдии. Будучи школьником, я увлёкся хатха-йогой, затем — парапсихологией, гипнозом. Сейчас являюсь президентом Института усовершенствования человека.
— Сколько сотрудников в Вашем институте?
— Ну, пока только три, — покраснел гость, — я, моя жена и наша собака, но этого на данном этапе достаточно.
— Альберт Вениаминович, над чем Вы сейчас работаете?
— Тема моих последних научных исследований: материализация ауры.
— Объясните, пожалуйста, что это такое, вероятно, не всем нашим телезрителям понятен этот термин.
— Продемонстрирую.
Орлинский вытащил из кармана компас и положил его на стол.
— Это — обычный компас. Его стрелка, как и положено, смотрит на север. А я своей аурой заставлю её повернуться в обратную сторону — на юг.
Руки колдуна зависли над навигационным инструментом. Через пару секунд стрелка компаса дрогнула, и, повинуясь указательному пальцу парафеномена, развернулась на сто восемьдесят градусов. Затем он махнул над компасом ладонью — и стрелка бешенно завертелась.
— Или вот другой опыт. Сейчас я войду в астрал, трансцендентально усилю ауру своих ладоней и таким образом смогу на расстоянии двигать предметы.
— Прошу прощения, куда-куда Вы войдёте?
— В астрал.
Орлинский из того же кармана достал пачку Мальборо, вытащил оттуда несколько сигарет, сконцентрировался, не спеша провёл над ними ладонью — и... сигареты разбежались в разные стороны. Вслед за тем, подчиняясь жестам мага, вернулись на исходную позицию.
— Неимоверно! — воскликнул тележурналист. — А можно я попробую?
— Пожалуйста, но у вас не получится до тех пор, пока я не передам вам свою силу.
Ведущий передачи нелепо завертел руками над компасом и сигаретами, но они остались недвижимы.
Орлинский положил на стол пару чайных ложек.
— Сейчас я своей биоэнергией переломлю одну из них пополам, затем предам Вам свою силу и Вы сможете без труда переломить другую.
Феномен расположил на ладони одну из ложек и слегка потёр её указательным пальцем. Через несколько секунд ложка треснула в том месте, где её гладил Орлинский.
Прикоснувшись к ладони ведущего и пробубнив какое-то заклинание, он предложил ему повторить трюк с другой ложкой. Телевизионщик зажал предмет кофейного сервиза между указательным и большим пальцами, несколько раз его потёр, и то, что только что было ложкой, упало на стол в виде двух неравных половинок.
— Облом: действие, притиворечащее природе удовольствия, — услышал Костя комментарий своего голоса.
— Альберт Вениаминович, последний вопрос, — обратился к Орлинскому ведущий. — Почему бы Вам не написать книгу о феномене вашего искусства?
— Я её уже написал. Называется она: “От иллюзии к реальности. Секреты народных целителей”. Но её у меня телепатически украл какой-то Стражный и выпустил под своим именем. Я уже подал на него в суд по защите авторских прав.
— Человек имеет право, право имеет человека, — уточнил голос.
Костя выключил телевизор. Выйдя на кухню он принялся отчаянно тереть ложки, но они оставались девственно целы.
— Не надо делать удивленных движений, не помыв руки перед и зад, — сказал голос.
— Заткнись, — пробурчал Костя.
— Почему, когда человек разговаривает с Богом, это называется молитвой, а когда Бог с человеком — шизофренией? Мы же с тобой интеллигентные люди, говнюк!
***
День прошел не зря. Отужинав, Орлинский удобно расположился в кресле и трижды пересчитал гонорар.
Неплохо.
Жена плескалась в ванной, ленивая такса дремала на балконе.
В дверь позвонили.
— Кто там?
— Телеграмма!
“В такое-то время? Почти полночь! ”
Как только хозяин квартиры открыл дверь в прихожую ввалился небрежно одетый со взъерошенными волосами парень лет двадцати. Его глаза неестественно блестели: Орлинский сразу узнал в нём того добровольца из зала, который вызвался тушить свечку.
— А вот и я! — улыбнулся пришелец и достал из рукава ржавый кухонный нож. Затем сгрёб Орлинского в охапку, затащил в комнату, толкнул на кресло и отрезал телефонный провод.
— Выключить свет! — скомандовал он.
Пришлось подчиниться. Теперь квартиру освещал лишь тусклый отблеск уличного фонаря.
— Что Вам угодно? — как можно спокойней спросил экстрасенс.
—Винни пух с голоду... — отозвался внутренний голос.
— Мне угодно поесть.
Орлинский внимательно посмотрел на незнакомца. Пройдя вместе с ним на кухню он стал готовить ему бутерброды. Всё это было похоже на чушь из дешёвого детектива: в квартиру врывается какой-то придурок и требует еды.
Ухлопав бутерброды, Костя многозначительно икнул.
—Только не болтай ерундой, сразу к делу, — посоветовал голос.
— Я пришёл за Вашей силой. Добровольно Вы её мне, конечно, не отдадите, поэтому Вас нужно убить. И тогда я тоже смогу ломать ложки! — восторженно произнёс явно ненормальный пришелец.
— Смерть не только явление природы, но и действо, полезное ей, — уточнил голос.
Не нужно быть парафеноменом, чтобы догадаться, что этот тип был способен на всё. И Альберт Вениаминович, не имея чёткого плана действий, решил тянуть время.
— Молодой человек, Вы заблуждаетесь. Меня убивать нет никакой необходимости. Если Вы будете так любезны отложить свой нож в сторону, я Вам покажу, как делается этот трюк.
Орлинский взял из серванта чайную ложку, несколько раз её согнул, так, чтобы она оказалась надломленной, но со стороны выглядела целой. Затем слегка её потёр, и ложка благополучно развалилась.
— И это всё? — удивился Костя.
— Всё, — подтвердил феномен.
— А свечка? — спросил Костя.
— Не свечкой единой сыт человек, — невпопад скаламбурил голос.
Орлинский достал свечу, зацепил пинцетом фитиль и ловко его вытащил. Затем привязал к нижнему концу фитиля кусочек тонкой рыболовной лески, вставил всю эту конструкцию обратно в парафиновое изделие, намотал леску на палец, зажёг свечу и расположил руку напротив лица молодого человека. Теперь Косте было отчётливо видно, как пошевелив пальцем с намотанной на него леской, Орлинский слегка утопил в расплавившемся парафине фитиль и свечка благополучно погасла. Всё это на сцене проделывал держащий свечку натренированный ассистент, а маг, оказывается, своими пассами всего лишь дурачил публику.
— А почему же на спектакле у Вас не получилось с первого раза? — разочарованно спросил Костя.
— А чтобы не казалось, что всё очень просто, а то зал не поверит, когда “получится”, — ответил маэстро.
— Остановка сердца тоже фокус?
— Для того, чтобы показать Вам, как это делается, я должен вымыть руки, вы позволите?
— Мой руки перед и зад, — отрапортовал Костя.
— Чтобы одно очистить, нужно другое запачкать, — добавил голос.
Орлинский осторожно открыл дверь в ванную комнату. Жена, нежась в пенной воде, гладила себя по бёдрам.
— Дорогой, неужели ты пришёл ко мне в гости? — томно спросила она.
— Оденься, выйди в гостиную и прикажи мне вынести мусор! — прошипел он. — Только быстро!
— Что с тобой, милый? Что ты такой мутный? Чакры заклинило?
— Не спрашивай, потом объясню.
Придав своему лицу безразличное выражение, парафеномен вернулся в комнату, взял шарик для пинг-понга, зажал его у себя под мышкой и протянул Косте запястье.
— Нащупай пульс. Нащупал? А теперь смотри: я немного прижимаю руку к телу, шарик передавливает плечевую артерию и пульс исчезает. Исчез? Ну вот, а сердце продолжает спокойно работать. Понятно?
— Понять не значит простить, — констатировал голос.
— Нет, Альберт Венаминович, всё это неправда, Вы меня не обманете. Везде мафия, масоны, мальтийский орден. Они за мной уже месяц следят, я знаю. Пришлось двух убрать. Вы — третий.
— Альберт, сколько можно тебе повторять: не оставляй на ночь мусор! Вонь по всей квартире! — заглянула в дверь жена.
— Дорогая, я сейчас, мигом, туда и назад, — ответил он, косясь на Костю и запихивая супругу обратно в ванну.
Шепотом добавил:
— Закройся и не открывай этому идиоту! Он с ножом!
— У мусора не женское лицо, — сказал голос.
Выскочив на улицу, Орлинский рванул к телефону-автомату. Он всё точно рассчитал, позвонив не в милицию, а туда, где он раньше работал — на скорую помощь.
Мигом вернувшись и оставив входную дверь слегка приоткрытой, он застал сумасшедшего посетителя за упражнениями с теннисным шариком. На довольном лице шизофреника было написано, что “останавливать сердце” он уже научился.
— А теперь — двигай сигареты, — приказал Костя, указывая Орлинскому на пачку “Marlboro”.
Маг достал из пачки сигарету, вытрусил из неё табак, вставил в освободившееся пространство небольшой металлический шарик и водрузил табак на место. Ловко зажав между пальцами магнит, от начал водить над этой сигаретой ладонью, а та, повинуясь пассам, послушно перемещалась по столу.
— И компас так же?
— И компас.
— А как Вы энциклопедию по памяти читали?
— За кулисой стоял ассистент с такой же книгой, какую я передал в зал. Он-то и нашёптывал мне текст.
— А ваше лечение тоже фокусы?
— Да нет, говорят, помогает.
— Медицина: искусство обманывать пациента на период, пока природа сама не справится с болезнью, — заключил голос.
Костя встал, взял со стола нож и медленно направился к хозяину квартиры.
—Приговор окончательный и жалости не подлежит, — прозвучал в его голове всё тот же внутренний голос.
И тут в приоткрытую дверь без стука вошла психбригада — четверо мужиков в белых халатах. Мгновенно всё сообразив, они выбили у Кости из рук нож, набросили на шею “удавку” и связали руки за спиной.
— Мойте руки перед и зад, — подмигнул Косте санитар.
— Финита, бля, комедия, — вздохнул голос.
— Ну что ж, молодой человек, Вам таки удалось заставить меня объяснить вам старую истину: магия — это искусство превращать суеверие в звонкую монету. Поздравляю, — сказал ему на прощание Орлинский.
***
В психбольнице Костю продержали недолго. Выйдя на свободу, он стал известным целителем, с удовольствием демонстрируя пациентам силу своей энергии: лёгким движением ломал ложки, тушил на расстоянии свечи, двигал предметы. Голос помогал ему ставить диагнозы, давать полезные рекомендации, составлять гороскопы.
— Ученик самого Орлинского! — шептались в очереди на приём.
А на его рабочем столе всегда лежала никогда не издававшаяся книга какого-то Стражного: “От иллюзии к реальности. Секреты народных целителей.
Разнополые истории
Утюг
Знакомы мы были давно. Хотя симпатия между нами и существовала, но отношения оставались чисто дружескими. Но он всё время то намекал, то говорил напрямую: “Какая ты, дескать, красивая и сладкая, хочу вот тебя, хочу и всё тут”. Ну, приятно было, конечно, такое обращение, но, в принципе, дальше этого дело не шло.
И вот как-то раз он приходит и говорит: “Всё, — мол, — уезжаю, уезжаю надолго, далеко, вот, хотел бы с тобой попрощаться. Давай сходим куда-нибудь, посидим, может, и не только посидим, может, наконец-то моя мечта сбудется”.
Ну, я и подумала: “Уезжает! ”
В общем, я давно уже была не против, но не отвечать же вот так сразу: “Да! Я согласна! ” Как на свадьбе, типа, или как в церкви. Женщине не принято в этих вещах конкретизировать, у женщины есть принцип такой — поломаться.
Ну, я и говорю: “Ладно, посмотрим на твоё поведение”.
А он, чтобы меня задобрить, притаскивает в подарок утюг: “Не повезу же я его, — говорит, — с собой, куда мне с ним в дорогу? А тебе небольшой сувенир будет”. И ещё пятьдесят долларов суёт — на мелкие расходы, значит.
Я обиделась: “Это что за такса такая? Ты меня за кого принял? ” Но он это обставил галантно, без пошлости, не так, чтобы: “Вот тебе денежка, и поехали ко мне”. И я, в общем, взяла.
Вот. Ну, и поехали справлять последний вечер. Исполнилась его мечта.
На следующий день он уехал. Остались приятные такие воспоминания...
А через несколько дней, может, через десять, не помню, выясняется, что пятьдесят долларов он дал не на мелкие расходы, а на лечение. Заразил он меня. И знал же, что лечение как раз пятьдесят долларов стоит!
Но я не расстроилась. Ведь деньги приходят — и уходят, любовь была — и нету.
Зато утюг — вечный!
Приключения импотента Зозульки
Странное дело эти фамилии. Ну представьте, приходит к вам человек и представляется:
— Иванов.
Вы ему:
— Кто-кто?
А он:
— Да никто. Иванов какой-то.
Тьху. Разве вы его впустите?
А ежели к вам ломится Царёв, Смирнофф или, скажем, Чайковский? Это же другое дело!
— Заходи, дорогой, гостем будешь!
А он:
— Не хочу. Я передумал.
А спросите, как живётся Ахуезеру, Больных, Сосункову? Рогову сочувствуют за неверность супруги, Рабиновича жалеют просто так, с Пукиным и Ципердюком, на всякий случай, держатся на расстоянии. А как бы вы восприняли табличку на двери участкового врача: ДОКТОР ГОЛЫЙ?
Валентин непристойной фамилией не обладал. Как раз наоборот, мелодичной и нежной: Зозулька. По-русски — Кукушечка. И тем не менее, она чуть не сломала человеку жизнь: парня никто не воспринимал всерьез. В школе его дразнили “сосулька”, а девушки относились к нему немного как к ребёнку — кукушечка ведь. Им и в голову не приходило ответить на его нерешительные поползновения к анатомической близости. Он для них был как бы подружка.
И для Валентины, любви его первой, тоже. Валик ей и жениться предлагал, а она смеётся: “Брак — это когда мужчина вместо цветов приносит домой картошку. Да и имена у нас одинаковые: стану Валькой Зозулькой — все нас будут путать”. И вышла за другого, за голландца из торгового представительства. А со школьным товарищем — так, иногда встречалась, жаловалась на жизнь, на мужа и на весь белый свет.
Так наш герой и встретил своё двадцатипятилетие — стеснительным, закомплексованным молодым человеком, неуверенным в смысле своей личности и сомневающимся, можно ли вступить в половое сношение, не обидев женщину.
А тут ещё и это.
Вздыхал он по певичке из городского дома культуры. Забегбл в гости, приносил вино. У неё всегда было шумно — поклонники приходили, уходили, пьянствовали, рассуждали о музыке. Как-то, зайдя к ней, Валентин обнаружил, что кроме хозяйки в квартире никого нет. Причём темпераментная вокалистка тут же затащила его в постель: “Давай быстрее, а то кого-нибудь чёрт принесёт”. От спортивной установки, что нужно “давать быстрее”, у Валика “не получилось”.
Второй раз у него “не получилось” с официанткой кафе “Восток”, которая предупредила: “У меня в кафе братва гуляет, не удовлетворишь — скажу им, что ты ко мне приставал”. Победа, мол, или смерть.
Затем третья неудача, четвёртая...
Так он и стал импотентом — следовал принципу “не уверен — не догоняй”, боясь приглашать к себе девушку, “чтобы в очередной раз не опозориться”.
Выход один: жениться. Слюбится — образумится.
Мужчина (25-172-80) для длительных связей
в брачном союзе познакомится с молодой девушкой
на вид до 30 лет. Абон №...
Начали приходить письма, за ними последовали встречи. Но каждый раз мешало одно обстоятельство: чем ближе к постели, тем... “Оцепеневший, изнемогший, с грустно полёгшим приапом — все признаки его мужской породы показывали себя с самой неприглядной стороны”.
Жизнь неуклюже продолжалась. С сексом было покончено навсегда.
А тут письмо из Голландии. Нет, не по объявлению. Валька прислала: “Задолбал меня, — пишет, — этот чёртов нидерланд своим жлобством: в ванной, видите ли, долго моюсь, свет ему, воду не экономлю. Ну не поц? Послала я его куда подальше, сижу тут одна, прозябаю, даже поговорить не с кем, приехал бы ты, Валик, ко мне в гости”.
Наскрёб юноша деньжат, прибыл в Роттердам.
И прожили они месяц как один день. Валька ему, аки подружке, всё, что в душе накопилось, выкладывала, а тот слушал да по головке гладил. На большее-то не способен. А ей и не нужно было — ведь “первая любовь потому так благоуханна, что она забывает различие полов, та любовь — страстная дружба”.
И такая у них воцарилась идиллия, что решили они пожениться.
Прибыли в голландский ЗАГС. А загсов бюрократ посмотрел их паспорта и спрашивает:
— А какого вы, молодой человек, полу будете? С виду вроде как лицо мужского телосложения, а фамилия у вас — женская.
Клерк был не дурак, сёк в совковых фамилиях: Горбачёв — мужского рода, Горбачёва — женского, Ельцин — мужчина, значит жена его — Ельцина. А тут — Зозулька. Зачем у него “а” на конце? И имя подозрительное — Валентайн.
— Не буду, — говорит, — брак регистрировать, пока пола вашего достоверно не узнаю. Принесите, — мол, — справку.
А жених:
— Так справка при мне! — и давай штаны расстёгивать.
— Нет, — не унимался голландец, — на той справке печати нету. В век транссексуальных операций подобная улика доказательством не является. И “загранпаспорт” мне ваш не указ — его вам недавно выдали, а кем вы являлись до того, там не значится. Ладно, пойду я вам навстречу — вместо справки принесите, мил человек, свидетельство о рождении.
Собственно, какого был хлопец полу — неважно: в Голландии разрешены и однополые браки. Но дотошному бюрократу важно было внести верную запись в графу “Сексуальная принадле
