Чтобы изменить общество, вам нужно вырваться из него

 

Тем же утром море было очень спокойным, больше, чем обычно, потому что прекратил дуть ветер с юга. Море отдыхало перед тем, как подуют северо-восточные ветры. Пески отбеливались солнцем и соленой водой, стоял сильный запах озона, смешанный с запахом морской водоросли. На пляже еще никого не было, и море было в вашем распоряжении. Большие крабы с одной клешней намного больше другой медленно перемещались всюду, наблюдая и махая в воздухе большой клешней. Были также крабы поменьше, обычного вида, которые стремительно бегали к накатывающейся воде или бросались в круглые отверстия во влажном песке. Всюду стояли сотни чаек, отдыхая и поправляя оперение. Краешек солнца только показался из моря, и он проделал золотую дорожку на неподвижных водах. Все, казалось, ожидало этого момента — а как быстро он пройдет! Солнце продолжило подниматься из-за моря, которое было столь же тихим, как укромное озеро в каком-нибудь глубоком лесу. Никакой лес не мог вместить в себя эти воды, они были слишком беспокойными, слишком бурными и обширными. Но тем утром они были умеренными, дружественными и манящими.

 

Под деревом, возвышавшимся над песками и синей водой, шла жизнь, не зависимая от крабов, соленой воды и чаек. Большие, черные муравьи стремительно бегали вокруг, не определившись, куда идти. Они, было, поднимались на дерево, потом внезапно неслись вниз по неопределенной причине. Двое или трое нетерпеливо остановились, повертели своими головами по сторонам, а затем, с бурным взрывом энергии пробежали по всему протяжению части дерева, которую они, должно быть, исследовали прежде сотни раз. Они снова исследовали ее с нетерпеливым любопытством, а потом, секундой позже, потеряли к ней интерес. Под деревом было очень тихо, хотя все под ним было очень оживленным. Не было и дуновения ветерка, шевелившего листья, но каждый лист изобиловал красотой и светом утра, рядом с деревом была напряженность, не ужасная напряженность достижения, стремления к успеху, но напряженность состояния полноты, простоты, уединения и все же ощущения себя как части земли. Краски и цвета листьев, немногих цветов, темного ствола были усилены во сто крат, а ветки, казалось, выдерживали небеса. В тени этого единственного дерева было невероятно ясно, ярко и оживленно.

 

Медитация — это напряжение ума, которое находится в полноте молчания. Ум не утихает, как какое-нибудь прирученное, испуганное или дисциплинированное животное, он утихает, как утихают воды на глубине многих морских сажень. Спокойствие там не похоже на спокойствие поверхности, когда умирают ветра. Оно имеет собственную жизнь и движение, которые связаны с внешним потоком жизни, но не тронуты им. Его напряженность не такая, как у некой мощной машины, которая была собрана умелыми и способными руками, она столь же проста и естественна, как любовь, как молния, как полноводная река.

 

Он сказал, что был глубоко погружен в политику. И делал все, чтобы подняться по лестнице успеха: поддерживал отношения с нужными людьми, водил дружбу с лидерами, которые сами взобрались по той же самой лестнице, и его подъем был быстрым. На многие важные комитеты его посылали за границу, и к нему относились с уважением те, с кем считались, так как он был честен и неподкупен, хотя и столь же честолюбив, как остальная их часть. Вдобавок ко всему этому, он был начитан, и легко находил слова. Но теперь благодаря какому-то счастливому случаю он утомлен этой игрой в помощь стране, продвигая себя и становясь высокопоставленным лицом. Он устал от этого, не потому что не мог подняться еще выше, а потому что благодаря естественному разумному процессу пришел к выводу, что глубокое улучшение человечества не полностью опирается на планирование, на эффективность в схватке за власть. Так что он выбросил это все за борт и начал заново обдумывать всю полноту жизни.

 

Что вы подразумеваете под всей полнотой жизни?

 

«Я на самом деле провел долгие годы у притока реки, и хочу провести оставшиеся годы моей жизни на самой реке. Хотя я наслаждался каждой минутой политической борьбы, я не оставляю политику с сожалением, но желаю внести вклад в улучшение общества от моего сердца, а не от вечно расчетливого ума. То, что я беру от общества, должно быть возвращено ему, по крайней мере, в десятикратном размере».

 

Если можно спросить, почему вы размышляете понятиями дать и взять?

 

«Я так много взял от общества, и все, что оно мне дало, я должен отдать обратно».

 

Чем вы обязаны обществу?

 

«Всем, что я имею: мой счет в банке, мое образование, мое имя — о, много кое-чего! »

 

В действительности, вы ничего не взяли от общества, потому что вы — его часть. Если бы вы были отделенной сущностью, не связанной с обществом, тогда бы вы могли отдать обратно то, что взяли. Но вы являетесь частью общества, частью культуры, которая сотворила вас. Вы можете возвращать взятые в долг деньги, но что вы можете отдать обратно обществу, если вы — это часть общества?

 

«Благодаря обществу я имею деньги, пищу, одежду, кров и я должен сделать что-нибудь в ответ. Я воспользовался моим накопленным добром в пределах рамок общества, и было бы неблагодарностью с моей стороны повернуться к нему спиной. Я должен сделать что-то хорошее для общества, хорошее в широком смысле, и не как какой-нибудь добряк».

 

Я понимаю, что вы имеете в виду. Но даже если вы возвратили бы все, что накопили, освободило бы это вас от вашего долга? То, что общество уступило благодаря вашим усилиям, сравнительно легко отдать обратно. Вы можете отдать это бедным или государству. А потом что? Вы все еще имеете ваш «долг» перед обществом, потому что вы все еще часть его, вы один из его граждан. Пока вы принадлежите обществу, отождествляете себя с ним, вы являетесь и дающим, и берущим. Вы сохраняете его, вы поддерживаете его структуру, не так ли?

 

«Да, так. Я, как вы говорите, неотъемлемая часть общества, без него меня нет. Так как я являюсь и хорошим, и плохим для общества, то должен избавляться от плохого и поддерживать хорошее».

 

В любой данной культуре или обществе, «хорошее» — это принятое, уважаемое. Вы хотите поддерживать то, что является благородным в пределах структуры общества, так ли это?

 

«Что я хочу делать, так это изменить общественный устой, в ловушке которого находится человечество, я говорю это совершенно искренне».

 

Общественный устой основан человеком. Он не является не зависимым от человека, хотя и имеет собственную жизнь, человек тоже не является не зависимым от него, они находятся во взаимосвязи. Изменение в пределах устоявшегося образца — это вообще не изменение, а простая модификация, преобразование. Только покончив с общественным устоем, не строя другой, вы можете «помочь» обществу. До тех пор, пока вы принадлежите обществу, вы только помогаете ему ухудшаться. Все общества, включая самые удивительно утопические, имеют внутри семена их собственной коррупции. Чтобы изменить общество, вам нужно вырваться из него. Вы должны прекратить быть таким, каково общество: алчным, амбициозным, завистливым, стремящимся к власти и так далее.

 

«Вы имеете в виду, что я должен стать монахом, саньясином? »

 

Конечно, нет. Саньясин просто отказался от внешнего проявления мира, от общества, но внутри он все еще часть его. Он все еще сгорает от желания достичь, получить, стать.

 

«Да, я понимаю это».

 

Конечно, так как вы сожгли себя в политике, ваша проблема не только в том, чтобы вырваться из общества, но и полностью вернуться к жизни снова, чтобы любить и быть простым. Без любви, что хотите, делайте, но вы не познаете полноту действия, единственно которое может спасти человечество.

 

«Это правда, сэр: мы не любим, мы не просты по-настоящему».

 

А почему? Потому что вы так обеспокоены реформами, обязанностями, респектабельностью, становлением кем-то, стремлением к противоположному берегу. Во имя другого вы обеспокоены вами же самими. Вы в ловушке вашей собственной скорлупы. Вы думаете, что вы центр этой прекрасной земли. Вы никогда не приостанавливаетесь, чтобы взглянуть на дерево, на цветок, на плавно текущую реку, а если как-то случайно вы взглянете, ваши глаза наполняются умственными идеями, а не красотой и любовью.

 

«Опять же, это правда. Но что делать? »

 

Вглядывайтесь и будьте просты.

 

Где есть «я», там нет любви

 

Кусты роз прямо за воротами были усыпаны яркими красными цветами, сильным ароматом, и над ними парили бабочки. Там были также ноготки и цветущий сладкий горох. Сад выходил к реке, и тем вечером она была напонена золотистым светом от лучей заходящего солнца. Рыбацкие лодки, созданные по форме гондол, темнели на тихой глади реки. Деревня среди деревьев на противоположной стороне была на расстоянии свыше мили, и все же через воду ясно доносились голоса. От ворот шла тропинка, ведущая вниз к реке. Она присоединилась к грунтовой дороге, которая использовалась сельскими жителями для того, чтобы добираться в город и обратно. Дорога резко обрывалась у берега ручья, который впадал в большую реку. Это не был песчаный берег, в нем преобладало большее количество влажной глины, и ноги утопали в ней. Через ручей в этом месте вскоре построят бамбуковый мост, но сейчас была лишь неуклюжая баржа, загруженная спокойными сельчанами, которые возвращались после торговли в городе. Двое мужчин перевезли нас через ручей, в то время как сельские жители сидели, поеживаясь от вечернего холода. Там имелась маленькая жаровня, которую зажгут, когда станет еще темнее, но луна даст им свет. Маленькая девочка несла корзину дров, которая была слишком для нее тяжела. Когда девочка пересекла ручей, то оказалось, что ей трудно поднять ее, но с некоторой помощью она аккуратно поставила ее на свою маленькую голову, и ее улыбка, казалось, озарила вселенную. Все мы поднялись осторожными шагами на крутой берег, и вскоре сельчане отправились, болтая, вниз по дороге.

 

Здесь была открытая местность, и почва была очень богата илом многих столетий. Плоская, хорошо вспаханная земля, местами с изумительными старыми деревьями, протянулась к горизонту. Преобладали поля приятно пахнущего гороха, белые из-за цветов, а также озимой пшеницы и других зерновых. На одной стороне текла река, широкая и изгибающаяся, у реки стояла деревня, шумевшая от деятельности. Дорожка здесь была очень древней, как считают, по ней прошелся Просвещенный, и паломники использовали ее в течение многих столетий. Это был священный путь, и то здесь, то там вдоль этого священного пути стояли маленькие храмы. Манговые и тамариндовые деревья были тоже очень стары, и некоторые усыхали, повидав так много. На фоне золотого вечернего неба они казались величественными, а их ветви темными и открытыми. Немного далее была бамбуковая роща, желтеющая от возраста, и в маленьком фруктовом саду коза, привязанная к дереву, блеяла своему дитя, которое всюду скакало и прыгало. Тропа вела далее мимо скотного водоема в другую манговую рощу. Там было затаившее дыхание спокойствие, и все познало благословенный час. Земля и все на ней стало святым. Это не было так, что ум осознавал это спокойствие как что-то вне себя, что-то, что нужно запомнить и сообщить, а как полное отсутствие всякого движения ума, нечто неизмеримое.

 

Он был моложавым мужчиной, сказав, что ему чуть за сорок, и хотя ему доводилось стоять перед зрителями и говорить с большой уверенностью, он довольно застенчиво вел себя. Как и многие другие из его поколения, он немного увлекался политикой, религией и социальной реформой. Был склонен к написанию стихов и мог рисовать на холсте. Несколькие из выдающихся лидеров были его друзьями, и сам он мог продвинуться далеко в политике. Но сделал иной выбор и был доволен держать свой свет, укрытый в далеком городе в горах.

 

«Я желал повидаться с вами уже много лет. Вы можете не помнить этого, но я присутствовал однажды на том же самом теплоходе, что и вы, отправлявшемся в Европу до второй мировой войны. Мой отец очень интересовался вашим учением, но я ушел глубоко в политику и другие вещи. Мое желание поговорить с вами стало настолько постоянным, что это нельзя было дольше откладывать. Я хочу открыть свое сердце. Несколько раз я посетил ваши беседы и обсуждения в разных местах, но недавно у меня появилось сильное побуждение повидаться с вами с глазу на глаз, потому что я зашел в тупик».

 

Какой?

 

«Я, кажется, не способен „прорваться“. Я выполнял определенный вид медитации, не ту, которая гипнотизирует вас, а которая помогает осознавать свое собственное мышление, и так далее. При этом процессе я обязательно засыпаю. Наверное оттого, что я ленив и легкомысленен. Я постился и пробовал различные диеты, но эта летаргия сохраняется»

 

Действительно ли это из-за лени или чего-то другого? Есть ли какое-то глубокое внутреннее расстройство? Стал ли ваш ум унылым, нечувствительным из-за событий вашей жизни? Если позволите спросить, не оттого ли это, что в нем нет любви?

 

«Не знаю, сэр. Я мало думал об этих вопросах и никогда не был способен выявить что-нибудь. Возможно, меня подавляли слишком многие хорошие и плохие явления. В некотором смысле жизнь была слишком легка для меня, с семьей, деньгами, определенными возможностями и тому подобным. Ничто не давалось очень трудно, и в этом, возможно, моя проблема. Общее чувство непринужденности и наличие возможности найти выход из почти любой ситуации, наверное, сделали меня мягким».

 

Так ли это? Это не просто описание поверхностных событий? Если бы те вещи глубоко на вас воздействовали, вы вели бы иной образ жизни, вы следовали бы легким курсом. Но вы не следовали, тогда должен существовать другой процесс, который делает ваш ум вялым и неспособным.

 

«Тогда что это? Меня не слишком беспокоит секс, я баловался им, но это никогда не было страстью до такой степени, чтобы я стал его рабом. Это начиналось с любви, а заканчивалось разочарованием, но не расстройством. В этом я довольно уверен. Я не осуждаю, не преследую секс. Так или иначе, это не проблема для меня».

 

Это безразличие разрушило чувствительность? В конце концов, любовь уязвима, и ум, который построил защиту против жизни, прекращает любить.

 

«Я не думаю, что построил защиту против секса, но любовь — не обязательно секс, и я действительно не знаю, люблю ли я вообще».

 

Понимаете ли, наши умы так тщательно искусственно удобряются, что мы заполняем наши сердца вещами от ума. Мы отдаем большую часть нашего времени и энергии на добычу средств к существованию, накопление знаний, огню веры, патриотизму и поклонению государству, деятельности социальной реформы, преследованию идеалов и достоинств и многим другим вещам, которыми поглощен наш ум. Так что сердце стало пустым, а ум становится богатым своими хитростями. Это приводит к нечувствительности, не так ли?

 

«Это правда, что мы чересчур удобряем наши умы. Мы поклоняемся знанию, и в почете человек разумный, но немногие из нас любят в том смысле, о котором вы говорите. Говоря за себя, я честно не знаю, имею ли я любовь вообще. Я не убиваю, чтобы поесть, я люблю природу. Мне нравится ходить в лес и чувствовать его тишину и красоту, мне нравится спать под открытым небом. Но указывает ли все это на то, что я люблю? »

 

Чувствительность к природе — это часть любви, но не любовь, не так ли? Быть чутким и добрым, чтобы делать добро, не прося ничего взамен, является частью любви, но это не любовь, верно?

 

«Тогда, что есть любовь? »

 

Любовь — не только все эти составляющие, но и намного больше. Вся целостность любви находится вне всякого измерения ума, и, чтобы познать эту целостность, ум должен быть свободен от его занятий, одинаково как благородных, так и эгоцентричных. Спрашивать, как освободить ум или как не быть эгоцентричным означает преследовать метод, а преследование метода — это еще одно занятие мышления.

 

«Но возможно ли освободить ум без некоторого усилия? »

 

Всякое усилие, «правильное», также как и «неправильное», поддерживает центр, ядро достижения, «я». Где «я», там нет любви. Но мы говорили об апатии ума, его нечувствительности. Вы много читали? А не могут знания быть частью этого процесса нечувствительности?

 

«Я не ученый, но читаю много, и мне нравится копаться в библиотеках. Я уважаю знания и не совсем понимаю, почему вы считаете, что они обязательно приводят к нечувствительности».

 

Что мы подразумеваем под знаниями? Наша жизнь большей частью — это повторение того, чему нас учили, верно ведь? Мы можем добавлять что-то к наши знаниям, процесс повторения продолжается и усиливает привычку накапливать. Что вы знаете помимо того, что прочитали, вам рассказали или что вы испытали? То, что вы испытываете сейчас, формируется согласно тому, что вы испытывали прежде. Дальнейшее переживание — это то, что было уже испытано, только увеличено или видоизменено, таким образом, процесс повторения поддерживается. Повторение хорошего или плохого, благородного или тривиального явно приводит к нечувствительности, потому что ум перемещается только в пределах области известного. Не из-за этого ли ваш ум уныл?

 

«Но я не могу отбросить все то, что знаю и все то, что накопил как знание».

 

Вы и есть это знание, вы — это все, что вы накопили. Вы — это пластинка граммофона, которая вечно повторяет то, что записано на ней. Вы — это песня, шум, болтовня общества, вашей культуры. Есть ли неразвращенный «вы», несчитая всей этой болтовни? Этот центр «я» теперь стремится освободить себя от вещей им же собранных. Но то усилие, которое он предпринимает, чтобы быть свободным, — это все еще часть процесса накопления. У вас есть для проигрывания новая пластинка, с новыми словами, но ваш ум все еще вялый, нечувствительный.

 

«Я прекрасно это понимаю. Вы очень хорошо описали мое состояние ума. Я в свое время изучил жаргоны различных идеологий: и религиозных, и политических, но, как вы заметили, суть моего ума остается той же самой. Теперь я очень четко осознаю это, а также то, что этот целостный процесс делает ум поверхностно внимательным, умным, внешне гибким, в то время как ниже поверхности он все еще тот же самый старый эгоцентр, который есть „я“.

 

Вы осознаете все это как факт, или вы знаете это только через описание другого? Если это не ваше собственное открытие, что-то, что вы выяснили сами, то это все еще только слово, а не факт, который является важным.

 

«Я не совсем это понимаю. Пожалуйста, помедленней, сэр, и объясните снова».

 

Вы знаете что-нибудь или вы только признаете? Признание — это процесс ассоциации, памяти, которая является знанием. Это верно, не так ли?

 

«Думаю, что понимаю, что вы имеете в виду. Я знаю, что та птица — это попугай только потому, что мне так сказали. Через ассоциацию, память, которые являются знаниями, возникает признание, и затем я говорю: „Это попугай“.

 

Слово «попугай» блокировал ваш взгляд на птицу, существо, которое летает. Мы почти никогда не смотрим на факт, а лишь на слова или символы, которые стоят за этим фактом. Факт отступает, и слово, символ становятся существенно важными. А сейчас вы можете посмотреть на факт, независимо от того, что это может быть, отдельно от слова, символа?

 

«Мне кажется, что восприятие факта и понимание слова, представляющего факт, происходит в уме одновременно».

 

Может ли ум отделить факт от слова?

 

«Не думаю, что может».

 

Возможно, мы это усложняем, чем есть на самом деле. Тот объект называется деревом, слово и объект — это два отдельных явления, так?

 

«Фактически так, но, как вы утверждаете, мы всегда смотрим на объект через слово».

 

Вы можете отделить объект от слова? Слово «любовь» — это не чувство, факт любви.

 

«Но, в некотором роде, слово — это тоже факт, не так ли? »

 

В некотором роде, да. Слова существуют, чтобы общаться, а также чтобы помнить, фиксировать в уме мимолетный опыт, мысль, чувство. Так что сам ум — слово, опыт, это память о факте в понятиях удовольствия и боли, хорошего и плохого. Этот целостный процесс происходит в пределах области времени, области известного. И любой переворот в пределах области — это вовсе никакая не революция, а всего лишь видоизменение того, что было.

 

«Если я правильно вас понимаю, вы утверждаете, что я сделал свой ум унылым, апатичным, нечувствительным из-за традиционного или повторяющегося мышления, частью которого является самодисциплина. Чтобы положить конец процессу повторения, пластинка граммофона, которая является „я“, должна быть сломана. А она может быть сломана только через видение факта, но не через усилие. Усилие, как вы говорите, только продолжает крутить механизм записи, так что на это нет надежды. Тогда что? »

 

Смотрите на факт, на то, что есть, и позвольте этому факту работать. Разве не вы работаете над фактом, а «вы» является механизмом повторения, с его мнениями, суждениями, знаниями.

 

«Я пробую» — сказал он искренне.

 

Пробовать — это смазывать механизм повторения, а не положить ему конец.

 

«Сэр, вы все у меня отнимаете, и ничего не остается. Но это может быть что-то новое».

 

Это и есть новое.

 

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: