Там, где присутствует внимание, там есть реальность

 

Облака плыли перед холмами, скрывая их и горы. Дождь шел весь день, слегка моросил, что не вымывало землю, и в воздухе витал приятный запах жасмина и розы. Зерновые созревали в полях. Среди камней, где паслись козы, росли низкие кустарники, то и дело попадалось скрюченное старое дерево. Высоко на склоне был родник, и зимой, и летом струившийся водой, которая создавала приятный звук, когда бежала вниз по холму, мимо рощ, и исчезала среди открытых полей позади деревни. Маленький мост из высеченного камня строился сельскими жителями над ручьем под наблюдением местного инженера. Это был дружелюбный старик, и даже когда он был поблизости, работали неторопливо. Но в его отсутствие только один или двое продолжали работу, остальные, положив инструменты и корзины, садились и разговаривали.

 

По дорожке вдоль ручья шел крестьянин с дюжиной ослов. Они возвращались из близлежащего города с пустыми мешками. Ослы имели тонкие, изящные ноги и быстро неслись, делая паузу время от времени, чтобы пощипать зеленую траву по обочинам дорожки. Они шли домой, и не было необходимости понукать ими. Всюду вдоль дорожки попадались небольшие участки возделываемой земли, и нежный ветерок шевелил молодую кукурузу. В маленьком доме чистым голосом пела женщина, и от этого у вас на глазах наворачивались слезы, не из-за какого-то ностальгического воспоминания, а из-за явной красоты звучания. Вы сидели под деревом, и земля и небо входили в ваше бытие. Вне песни и красной земли была тишина, полная тишина, в которой вся жизнь находится в движении. Теперь среди деревьев и кустарников были светлячки, и в сгущающейся темноте они были яркими и хорошо видимыми, количество света, который они давали, было удивительным. На темной скале, мягкий, сияющий свет единственного светлячка содержал в себе свет мира.

 

Он был молод и очень серьезен, с ясным, острым взглядом. Хотя ему было уже за тридцать, он не был женат, но секс и брак не были серьезной проблемой, говорил он. Это был хорошо сложенный мужчина, в его жестах и походке была живость. Его не слишком увлекало чтение, но некоторые серьезные книги он читал и задумывался о многом. Работал в каком-то правительственном офисе, зарплатой был доволен. Ему нравились игры на открытом воздухе, особенно увлекался теннисом. Его не интересовало кино. Друзей было немного. Как правило, он медитировал утром и вечером примерно в течение часа. И, услышав предыдущий вечерний разговор, он решил прийти, чтобы обсудить значение и назначение медитации. Когда он был мальчишкой, он часто уходил с отцом в маленькую комнату, чтобы медитировать. Но мог заставить себя оставаться там примерно минут десять, его отец не возражал. В той комнате была единственная картина на стене, и ни один член семейства не входил в нее, кроме как с целью медитировать. Из-за того, что его отец не поощрял, не препятствовал ему в этом деле и никогда не говорил ему, как медитировать, или что это было такое, так или иначе, с тех пор, как он был мальчишкой, он полюбил медитировать. В то время, когда он учился в колледже, для него было трудно заниматься в регулярные часы. Но позже, как только он получил работу, он медитировал в течение часа каждое утро и каждый вечер, и теперь он ни за что на свете не станет пропускать эти два часа медитации.

 

«Я пришел, сэр, не для того, чтобы спорить или защищать что-нибудь, а чтобы учиться. Хотя я читал о разных видах медитации для различных характеров и развил способ управления моими мыслями, я не такой дурак, чтобы вообразить, что то, что я делаю, это действительно медитация. Однако, если я не ошибаюсь, большинство авторитетных людей в области медитации поддерживают идею контроля над мыслями. Кажется, это суть медитации. Я также немного занимался йогой как средством успокоения ума: специальные дыхательные упражнения, повторение определенных слов и песнопений и так далее. Все это просто создания представления обо мне, и может быть неважным. Суть в том, что я действительно заинтересован в занятиях медитацией, для меня это стало жизненно важным, и я хочу знать больше об этом».

 

Медитация имеет значение только, когда имеется понимание медитирующего. В занятиях тем, что вы называете медитацией, медитирующий отделен от медитации, не так ли? Почему существует это различие, этот разрыв между ними? Действительно ли это неизбежно, или этот разрыв должен быть соединен? Без реального понимания истинности или ошибочности этого очевидного разделения результаты так называемой медитации подобны тем, которые могут быть вызваны любым транквилизатором, который принимают, чтобы успокоить ум. Если цель состоит в том, чтобы возобладать над мыслями, то подойдет любая система или препарат, который приводит к желаемому следствию.

 

«Но вы отметаете одним взмахом все упражнения по йоге, традиционные системы медитации, которые практиковались и поддерживались через столетия многими святыми и аскетами. Как могут все они ошибаться? »

 

А почему они все не могут ошибаться? Отчего это легковерие? Разве умеренный скептицизм не полезен в понимании всей этой проблемы медитации? Вы принимаете, потому что вы стремитесь к результатам, потому что вы хотите «достичь». Чтобы понять, что такое медитация, необходимо исследовать, задаваться вопросом, а просто принятие уничтожает исследование. Вы должны сами увидеть ложное как ложное, истину в ложном и истинное как истинное, так как никто не сможет проинструктировать вас относительно этого. Медитация — это способ жизни, это часть повседневного существования, и полнота и красота жизни может быть понята только через медитацию. Без понимания целостной сложности жизни и реакций от мгновения до мгновения медитация становится процессом самогипноза. Медитация сердцем — вот понимание проблем. Вы не можете уйти очень далеко, если вы не начинаете очень близко.

 

«Это я могу понять. Нельзя подняться на гору, не пройдя сначала долину. Я приложил усилия в моей ежедневной жизни, чтобы устранить очевидные барьеры, например, из жадности, зависти и так далее, и, к моему собственному удивлению, я сумел избавиться от мирского. Я понимаю и весьма ценю то, что должна быть положена правильная основа, иначе никакое здание не может выстоять. Но медитация — это не просто дело приручения жгучих желаний и страстей. Страсти должны быть подчинены, взяты под контроль, но, конечно же, сэр, медитация — это кое-что больше, чем это, не так ли? Я не повторяю слова какого-то авторитета, но по-настоящему чувствую, что медитация — это кое-что гораздо большее, чем просто заложение правильной основы».

 

Может быть и так, но в самом начале должен быть весь итог. А не так, что сначала нужно заложить правильную основу, а затем строить, или сначала быть свободным от зависти и затем «достичь». В самом начале уже есть окончание. Нет никакого расстояния, которое нужно преодолеть, никакого восхождения, никакой точки достижения. Сама по себе медитация бесконечна, это не способ достижения бесконечного состояния. Она существует без начала и без окончания. Но это просто слова, и они останутся таковыми, пока вы сами не исследуете и не поймете истинность и ошибочность медитирующего.

 

«Почему это так важно? »

 

Медитирующий — это цензор, наблюдатель, тот, кто прилагает «правильные» и «неправильные» усилия. Он — центр, и оттуда он плетет сети из мыслей, но сама мысль создала его. Мысль породила этот разрыв между мыслителем и мыслью. Если это разделение не прекращается, так называемая медитация только усиливает центр переживающего, который думает о себе как отделенном от переживаемого. Переживающий всегда жаждет больше переживания, каждое переживание усиливает накопление прошлых переживаний, которые, в свою очередь, диктуют, формируют нынешнее переживание. Таким образом, ум вечно обуславливает себя. Так что опыт и знание — это не факторы освобождения, как предполагается.

 

«Боюсь, что я не понимаю всего этого», — сказал он изумленно.

 

Ум свободен только тогда, когда он больше не обусловлен его собственными опытами, знанием, тщеславием, завистью, а медитация — это освобождение ума от всех этих вещей, от всех эгоцентричных действий и влияний.

 

«Я понимаю, что ум должен быть свободен от всех эгоцентричных действий, но я не совсем понимаю то, что вы подразумеваете под влияниями».

 

Ваш ум есть результат влияния, не так ли? С детства ваш ум находился под влиянием пищи, которую вы едите, климата, в котором вы живете, ваших родителей, книг, которые вы читаете, окружающей культурной среды, в которой вы получали образование, и так далее. Вас учат, во что верить и во что не верить, ваш ум — это результат времени, которое является памятью, знанием. Всякое переживание — это процесс интерпретации с точки зрения прошлого, известного, и поэтому нет свободы от известного, есть только видоизмененное продолжение того, что было. Ум освобождается только, когда это продолжение заканчивается.

 

«Но как узнать, что ваш ум свободен? »

 

Само это желание убедиться, быть уверенным, это и есть начало неволи. Только, когда ум не пойман в сети уверенности и не ищет уверенности, тогда он в состоянии совершения открытий.

 

«Ум действительно хочет быть уверенным во всем, и теперь я понимаю, как это желание может быть помехой».

 

Что по-настоящему важно, так это умереть по отношению ко всему, что вы накопили, так как это накопление «я», эго. Без окончания такого накопления желание уверенности продолжается, так же как продолжается и прошлое.

 

«Медитация, как я начинаю понимать, это не так-то просто. Просто контролировать мысли сравнительно легко, поклоняться какому-нибудь образу или повторять определенные слова и молитвы означает просто усыплять ум. Но настоящая медитация кажется гораздо более сложной и трудной, чем я себе это представлял».

 

Она на самом деле не сложна, хотя она может быть трудной. Понимаете, мы начинаем не с реального, не с факта, не с того, что мы думаем, делаем, желаем. Мы начинаем с предположений или с идеалов, которые не являются действительностью, и таким образом мы сбиты с пути. Чтобы начинать с фактов, а не с предположений, нам нужно пристальное внимание, и каждая форма мышления, не исходящая из фактического, это отвлечение. Именно поэтому важно понять то, что фактически происходит как внутри, так и вокруг вас.

 

«Неужели видения не действительность? »

 

А разве, да? Давайте выясним. Если вы христианин, ваши видения определены некоторым образцом. Если вы индус, буддист или мусульманин, они соответствуют иному образцу. Вы видите Христа или Кришну в соответствии с вашими условностями. Ваше образование, культура, в которой вы выросли, определяет ваши видения. Что является действительностью: видения или ум, который был сформирован в соответствии с определенным шаблоном? Видение — это проекция специфической традиции, которой суждено формировать основы мышления. Эти условности, а не видение, которое они проектируют, являются действительностью, фактом. Понять факт просто, но это стало трудным из-за наших предпочтений и неприязней, из-за наших осуждений факта, из-за мнений или суждений, которые мы имеем по отношению к факту. Освободиться от этих различных форм оценки означает понять факт, то, что есть.

 

«Вы утверждаете, что мы никогда не смотрим на факт непосредственно, а всегда сквозь наши предубеждения и воспоминания, через наши традиции и наши опыты, основанные на тех традициях. Используя ваш язык, мы никогда не осознаем самих себя, какие мы фактически есть. Снова, я понимаю, что вы правы, сэр. Факт — это единственное то, что имеет значение».

 

Давайте посмотрим по-другому на всю проблему. Что такое внимание? Когда вы внимательны? И вы вообще когда-либо в действительности на что-нибудь обращаете внимание?

 

«Я обращаю внимание, когда меня что-то интересует».

 

Является ли интерес вниманием? Когда вы заинтересованы кое-чем, что фактически происходит с умом? Вы, например, заинтересованы наблюдением того, как проходит мимо рогатый скот. Что такое этот интерес?

 

«Меня привлекает их движение, их цвет, их формы на фоне зеленого».

 

Присутствует ли в этом интересе внимание?

 

«Думаю, что присутствует».

 

Ребенок увлечен игрушкой. Назвали бы вы это вниманием?

 

«А разве это не внимание? »

 

Игрушка поглощает интерес ребенка, она овладевает его умом, и он затихает, и он больше не беспокоен. Но заберите игрушку, и он снова становится беспокойным, он кричит, и так далее. Игрушки становятся важными, потому что они удерживают его спокойствие. То же самое и со взрослыми. Заберите у них их игрушки — деятельность, веру, амбиции, желание власти, поклонение богам или государству, борьбу за какое-то дело — и они тоже становятся беспокойными, потерянными, запутавшимися. Так что игрушки для взрослых также становятся важными. Присутствует ли внимание, когда игрушка поглощает ум? Игрушка — это отвлечение, верно? Игрушка становится существенной, а не ум, который занят игрушкой. Чтобы понять, что такое внимание, нас должен волновать ум, а не игрушки.

 

«Наши игрушки, как вы их называете, удерживают интерес ума».

 

Игрушкой, которая удерживает интерес ума, может быть мастер, картина или любое другое изображение, созданное рукой или умом. И это удерживание интереса ума игрушкой называется концентрацией. Является ли такая концентрация вниманием? Когда вы сконцентрированы таким образом, а ум поглощен игрушкой, это разве внимание? Не является ли такая концентрация сужением ума? И это внимание?

 

«Поскольку я занимался концентрацией, это борьба за то, чтобы удержать ум неподвижно на специфической точке, исключая всякие другие мысли, всякие отвлечения».

 

Есть ли внимание, когда имеется сопротивление отвлечениям?

 

Конечно, отвлечения возникают, только когда ум потерял интерес к игрушке, и затем возникает конфликт, не так ли?

 

«Конечно, возникает конфликт, чтобы преодолеть отвлечения».

 

Можете ли вы уделять внимание, когда происходит конфликт.

 

«Я начинаю осознавать то, куда вы клоните, сэр. Пожалуйста, продолжайте».

 

Когда игрушка поглощает ум, нет никакого внимания, нет внимания и тогда, когда ум борется, чтобы концентрироваться, не допуская отвлечений. Пока существует объект внимания, имеется ли внимание?

 

«Разве вы не говорите то же самое, только используя слово „объект“ вместо „игрушка“? »

 

Объект или игрушка может быть внешним, но есть также внутренние игрушки, не так ли?

 

«Да, сэр, вы перечислили некоторые из них, я осознаю это».

 

Более сложная игрушка — это повод (мотив). Есть ли внимание, когда имеется повод, чтобы быть внимательным?

 

«Что вы подразумеваете под поводом? »

 

Принуждение к действию, побуждение к самосовершенствованию, основанные на страхе, жадности, амбициях. Причина, которая заставляет вас искать. Страдание, которое заставляет вас убегать, и так далее. Есть ли внимание, когда имеется какой-нибудь скрытый повод?

 

«Когда я вынужден быть внимательным из-за боли или удовольствия, из-за страха или надежды вознаграждения, тогда нет внимания. Да, я понимаю то, что вы имеете в виду. Это совершенно ясно, сэр, я понимаю».

 

Итак, нет никакого внимания, когда мы приближаемся к чему-нибудь таким образом. И разве слово, название не смешивается с вниманием? Например, когда мы смотрим на луну без словесного обозначения, слово «луна» всегда смешивается с нашим взглядом? Мы когда-либо прислушиваемся к чему-нибудь с вниманием, или же наши мысли, наша интерпретация и так далее смешиваются с нашим слушанием? Мы когда-либо действительно обращаем внимание на что-нибудь? Конечно, внимание не имеет никакого повода, никакого объекта, никакой игрушки, никакой борьбы, никакого словесного выражения. Вот это истинное внимание, так? Где есть внимание, там есть действительность.

 

«Но невозможно обращать полное внимание на что-нибудь! — воскликнул он. — Если бы было можно, тогда не было бы никаких проблем».

 

Любая другая форма «внимания» лишь увеличивает проблемы, верно?

 

«Я вижу, что это так, но что делать? »

 

Когда вы видите, что любая концентрация на игрушках, любое действие, основанное на поводе, каким бы он ни был, только продляет горечь и страдание, тогда в этом видении ложного как ложного есть восприятие истинного. И истина имеет ее собственное воздействие. Все это медитация.

 

«Если позволите так сказать, сэр, я слушал и действительно правильно понял многие из тех вещей, которые вы объяснили. То, что понято, будет иметь собственное воздействие, без моего вмешательства в это. Надеюсь, что смогу снова прийти».

 

Личный интерес ослабляет ум

 

Извиваясь по долине, тропа пересекала маленький мост, где стремительно бежавшая вода была коричневой из-за недавних дождей. Поворачивая на север, она шла дальше по мягким склонам к уединенной деревне. Та деревня и ее народ были очень бедны. Собаки были паршивыми, и они будут лаять издалека, никогда не осмеливаясь подойти поближе, их хвосты опущены вниз, а головы подняты вверх, как будто готовы бежать. Всюду на склонах гор паслось множество коз, блеявших и поедавших дикие кустарники. Это была красивая деревня, зеленая, с голубыми холмами. Голый гранитный строившийся объект от вершин холмов был вымыт дождями бесчисленных столетий. Эти холмы не были высокими, но они были очень стары, и на фоне синего неба они обладали фантастической красотой, тем странным очарованием неизмеримого времени. Они были подобны тем храмам, которые человек строит, чтобы они походили на него, в своей тоске достичь небес. Но тем вечером, с садящимся над ними солнцем, эти холмы казались очень близкими. Далеко на юге надвигался шторм, и молния среди облаков придавала земле удивительный вид. Шторм будет бушевать в течение ночи, но холмы выстояли сквозь штормы неисчислимых веков, и они всегда будут там, вдали от всего тяжелого труда и горя человека.

 

Крестьяне возвращались домой утомленными после рабочего дня в полях. Скоро вы увидите дым, поднимающийся от их хижин, так как они готовили вечернюю пищу. Ее будет немного, и дети, ожидающие еду, улыбнутся, когда вы пройдете мимо. У них были большие глаза, и они стеснялись незнакомцев, но были дружелюбными. Две маленьких девочки на своих бедрах держали маленьких младенцев, в то время как их матери готовили. Младенцы соскальзывали вниз и снова были подхвачены на руки. Хотя им было только десять или двенадцать лет, эти маленькие девочки уже привыкли держать младенцев, и они обе улыбались. Вечерний бриз дул среди деревьев, и домашних животных вели на ночь домой.

 

На той тропинке теперь никого не было, даже одинокого сельского жителя. Земля оказалась внезапно пустой, странно тихой. Новый, молодой месяц только что показался над темными холмами. Легкий ветерок прекратился, и ни единый лист не шевелился, все было спокойным, и ум был полностью уединившимся. Он не был одиноким, изолированным, замкнутым в пределах его собственной мысли, а уединенным, нетронуто неискаженным. Он не был отстраненным и далеким, отделенным от всего земного. Он был один, и все же со всем вместе, потому что он был один, все принадлежало ему. То, что является отделенным, знает себя как отделенное, но это уединение не знало никакого отделения, никакого разделения. Деревья, ручей, крестьянин кричащий вдали, — все были в пределах этого уединения. Это не было отождествлением с человеком, с землей, поскольку всякое отождествление полностью исчезло. При этом уединении чувство прохождения времени прекратилось.

 

Их было трое: отец, его сын и друг. Отцу, должно быть, было за пятьдесят, сыну около тридцати, а друг был неопределенного возраста. Двое старших были лысыми, а у сына была густая шевелюра. Он имел правильной формы голову, довольно узкие и широко посаженные глаза. Его губы нервно подрагивали, хотя он сидел спокойно. Отец уселся позади сына и друга, сказав, что он примет участие в разговоре, если будет необходимость, но намерен только наблюдать и слушать.

 

Воробей прилетел к открытому окну и снова улетел, напуганный таким количеством людей в комнате. Он знал комнату, и, бывало, часто взгромождался безбоязненно на подоконник, весело щебеча.

 

«Хотя мой отец может не принять участие в беседе, — начал сын, — но хочет присутствовать, поскольку эта проблема касается нас всех. Моя мать прибыла бы, если бы не чувствовала себя так плохо, и она ждет с нетерпением сообщения, которое мы скажем. Мы читали некоторые из вещей, о которых вы рассказывали, и мой отец отчасти следил за вашими беседами издалека, но только примерно год или около того я сам реально заинтересовался тем, что вы рассказываете. До недавнего времени политика поглощала большую часть моего времени и энтузиазма, но я начал понимать незрелость политики. Религиозная жизнь — только для зреющего ума, а не для политиков и адвокатов. Я был довольно успешным адвокатом, но я больше не адвокат, потому что хочу провести оставшиеся годы своей жизни, посвятив себя чему-то более значительному и разумному. Я говорю также и за моего друга, который захотел пойти с нами, когда услышал, что мы идем сюда. Видите ли, сэр, наша проблема — это тот факт, что мы все стареем. Даже я, хотя я все еще сравнительно молод, подхожу к тому периоду жизни, когда время, кажется, пролетает, когда дни кажутся настолько короткими, а смерть так близко. Смерть, по крайней мере, на данный момент, не проблема, но старость — проблема».

 

Что вы подразумеваете под старостью? Вы имеете в виду физическое старение организма или ума?

 

«Старение тела, конечно, неизбежно, оно изнашивается из-за времени и болезни. Но обязательно ли ум должен стареть и ухудшаться? »

 

Размышлять теоретически — бесполезная трата времени. Является ли ухудшение ума предположением или реальным фактом?

 

«Это факт, сэр. Я осознаю, что мой ум стареет, устает. Происходит постепенное ухудшение».

 

Не касается ли эта же проблема и молодых, хотя они могут все еще не осознавать этого? Их умы даже теперь формируются по шаблонам, их мысль уже заключена в пределах узких рамок. Но что вы имеете в виду, когда говорите, что ваш ум стареет?

 

«Это уже не такой гибкий, внимательный, чувствительный, каким был раньше. Его осознание увядает, его ответы на многие вызовы жизни все более и более исходят от накопленного прошлого. Он ухудшается, функционируя все более в пределах его собственных установок».

 

Тогда, что заставляет ум ухудшиться? Это самозащита и сопротивление перемене, верно? Каждый имеет наделенные законом права, которые он сознательно или подсознательно защищает, наблюдая, и не позволяя чему-нибудь быть нарушенным.

 

«Вы имеете в виду наделенные законом права собственности? »

 

Не только собственности, но и во всякого рода взаимоотношениях. Ничто не может существовать в изоляции. Жизнь — это взаимоотношения, и ум имеет наделенные законом права в его отношениях к людям, идеям и вещам. Этот личный интерес и отказ создать фундаментальную революцию в пределах себя является началом ухудшения ума. Большинство умов консервативно, они сопротивляются переменам. Даже так называемый революционный ум консервативен, так как, однажды добившись революционного успеха, он также сопротивляется перемене. Сама революция становится его безусловным правом. Даже при том, что ум, будь он консервативный или так называемый революционный, может разрешать некоторые модификации на краях его деятельности, связи, в центре он сопротивляется всякому изменению. Обстоятельства могут заставлять его уступать, приспосабливаться с болью или с непринужденностью к различным рамкам, но центр остается твердым, и именно этот центр вызывает увядание ума.

 

«Что вы подразумеваете под центром? »

 

Разве вы не знаете? Вы ищете описание этого?

 

«Нет, сэр, но через описание я смогу прикоснуться к этому, прочувствовать это».

 

«Сэр, — вмешался отец, — разумом мы можем осознать тот центр, но фактически большинство из нас никогда не сталкивалось с ним лицом к лицу. Сам я видел его, ловко и тонко описанного в различных книгах, но я никогда в действительности не сталкивался с ним. И когда вы спрашиваете, знаем ли мы его, я могу только сказать, что я не знаю. Я только знаю его описания».

 

«Это снова наши наделенные законом права, — добавил друг, — наше закоренелое желание безопасности, которое мешает нам узнать тот центр. Я не знаю моего собственного сына, хотя я жил с ним с младенчества, и я знаю даже меньше того, что намного ближе, чем мой сын. Чтобы знать это, нужно смотреть на это, наблюдать это, слушать это, но я никогда так не делаю. Я всегда спешу и, когда иногда я смотрю на это, я имею разногласия с этим».

 

Мы говорим о старении, ухудшении ума. Ум вечно строит рамки его собственной уверенности, безопасности его интересов. Слова, форма, выражение могут меняться время от времени, от культуры к культуре, но центр личного интереса остается. Именно этот центр заставляет ум ухудшаться, каким бы внимательным и активным он ни был снаружи. Этот центр — не фиксированная точка, а различные точки в пределах ума, так что это сам ум. Улучшение ума или перемещение от одного центра до другого не изгоняет эти центры. Дисциплина, подавление или возвеличивание центра только устанавливает другой на его месте.

 

Теперь, что мы подразумеваем, когда говорим, что мы живы?

 

«Обычно, — ответил сын, — мы считаем себя живыми, когда говорим, смеемся, когда есть ощущения, деятельность, конфликт, радость».

 

Итак, то, что мы называем жизнью, — это принятие или «восстание» в пределах рамок общества. Это движение в пределах клетки ума. Наша жизнь — это бесконечный ряд болей и удовольствий, страхов и расстройств, желаний и накоплений, и когда мы рассматриваем ухудшение ума и спрашиваем, возможно ли положить этому конец, наше исследование — также в пределах клетки мнения. И это жизнь?

 

«Боюсь, что мы не знаем никакой другой жизни, — сказал отец. — Когда мы становимся старше, удовольствия сокращаются, в то время как печали, кажется, увеличиваются. И если вообще кто-то есть вдумчивый, этот кто-то осознает, что ум постепенно ухудшается. Тело неизбежно стареет и познает распад, но как предотвратить это старение ума? »

 

Мы ведем беспечную жизнь, и к концу ее мы начинаем задаваться вопросом, почему ум распадается и как остановить этот процесс. Конечно же, что имеет значение — так это то, как мы живем в наши дни, не только, когда мы молоды, но также и в среднем возрасте и в течение преклонных лет. Правильный образ жизни требует от нас гораздо больше интеллекта, чем любая профессия для добычи средств к существованию. Правильное мышление существенно для правильного проживания.

 

«Что вы подразумеваете под правильным мышлением? — спросил друг.

 

Есть сильное различие, конечно, между правильным мышлением и правильной мыслью. Правильное мышление — это постоянное понимание, правильная мысль, с другой стороны, является либо соответствием образцу, установленному обществом, либо реакцией против общества. Правильная мысль статична, это процесс группировки вместе определенных концепций, называемых идеалами, и следованием им. Правильная мысль неизбежно создает авторитарный, иерархический взгляд на жизнь и порождает респектабельность. В то время как правильное мышление — это осознание целостного процесса соответствия, имитации, принятия, восстания. Правильное мышление в отличие от правильной мысли это не то, чего можно достичь, оно возникает спонтанно с самопознанием, которое является восприятием путей «я». Правильное мышление нельзя выучить из книг или узнать от другого, оно проникает через понимание ума во взаимодействии отношений. Но не может произойти никакого понимания этого взаимодействия, пока ум оправдывает или осуждает его. Так, правильное мышление устраняет конфликт и внутреннее противоречие, которые являются фундаментальными причинами ухудшения ума.

 

«Разве конфликт — это не необходимая часть жизни? — спросил сын. — Если бы мы не боролись, мы просто прозябали бы».

 

Мы думаем, что мы живы, когда мы в ловушке конфликта амбиции, когда нами руководит зависть, когда желание подталкивает нас к действию. Но все это приводит только лишь к большему страданию и смятению. Конфликт увеличивает эгоцентричную деятельность, но понимание конфликта возникает через правильное мышление.

 

«К сожалению, этот процесс борьбы и страдания, где мало радости, — это единственная жизнь, которую мы знаем, — сказал отец. — Имеются намеки на другую жизнь, но их немного. Выйти из этого беспорядка и найти ту другую жизнь — это вечная цель нашего поиска».

 

Искать то, что за пределами фактического, означает оказаться в ловушке иллюзии. Каждодневное существование с его амбициями, завистью и так далее должно быть понято, но понимание этого потребует осознания, правильного мышления. Не происходит правильного мышления, когда мысль начинается с предположения, предубеждения. Начинание с умозаключения или поиск предвзятого ответа кладет конец правильному мышлению, фактически, тогда вообще нет никакого мышления. Итак, правильное мышление — это основа справедливости.

 

«Мне кажется, — заметил сын, — что по крайней мере один из факторов в этой всей проблеме ухудшения ума — это вопрос правильного занятия».

 

Что вы подразумеваете под правильным занятием?

 

«Я заметил, сэр, что те, кто полностью поглощены некой деятельностью или профессией, вскоре забывают себя, они слишком заняты, чтобы думать о себе, что совсем неплохо».

 

Но разве такое поглощение не есть бегство от себя? И убегать от себя — это неправильное занятие, оно извращает, оно порождает разделение, вражду и так далее. Правильное занятие приходит с правильным образованием и с пониманием себя. Разве вы не заметили, что независимо от того, какая деятельность или профессия, «я» сознательно или подсознательно использует это как средство для его собственного вознаграждения, удовлетворения его амбиции или для достижения успеха во власти?

 

«Это так, к сожалению. Мы, кажется, используем все, чего мы касаемся, для нашего собственного продвижения».

 

Именно этот личный интерес, это постоянное самопродвижение делает ум мелочным, и пусть его деятельность будет обширной, пусть он будет занят политикой, наукой, искусством, исследованием или чем угодно, будет происходить сужение мышления, мелочность, которая вызывает ухудшение и распад. Только, когда есть понимание полностью всего ума, неосознанного, также как сознательного, есть возможность его восстановления.

 

«Приземленность — это проклятие современного поколения, — сказал отец. — Оно увлечено мирским и не придается раздумьям о серьезном».

 

Это поколение такое же, как и другие поколения. Мирские вещи не только холодильники, шелковые рубашки, самолеты, телевизоры и так далее, сюда входят идеалы, стремление к власти, личное или коллективное, и желание быть в безопасности, в этом мире или в следующем. Все это развращает ум и вызывает его распад. Проблема ухудшения должна быть понята вначале, в юном возрасте, а не в период физического спада.

 

«Это означает, что для нас нет никакой надежды? »

 

Вовсе нет. Труднее остановить ухудшение ума в нашем возрасте, это все. Чтобы вызывать радикальную перемену в способах нашей жизни, должно быть расширяющееся осознание и большая глубина чувства, которое есть любовь. С любовью возможно все.

 

Важность изменения

 

Большие черные муравьи проделали путь сквозь траву, через небольшой участок песка, по груде щебня и через дыру в древней стене. Немного подальше от стены была нора, которая служила им домом. По этому пути шло интенсивное передвижение туда-сюда, непрерывная суета в обоих направлениях. Каждый муравей задерживался на секунду, когда он проходил мимо другого, их головы соприкасались, и снова они шли дальше. Их, наверное, были тысячи. Только когда солнце было на самом верху, та дорожка становилась пустой, и тогда вся деятельность сосредотачивалась вокруг их гнезда около стены. Они рыли землю, каждый муравей выносил песчаную частичку, гальки или немного земли. Когда поблизости вы слегка стучали по земле, они все начинали карабкаться. Они выбегали из норы, ища агрессора, но вскоре они успокаивались и возобновляли свою работу. Как только солнце склонилось на запад, и приятной прохладой подул вечерний бриз с гор, они снова стройными рядами вышли на свой путь, населяя тихий мир травы, песка и щебня. Они шли по тому пути на довольно-таки приличное расстояние, охотясь, и они находили много чего: ногу кузнечика, мертвую лягушку, останки птицы, наполовину съеденную ящерицу или какое-нибудь зерно. Все атаковалось яростно. То, что не могло быть унесено сразу, съедалось на месте или уносилось домой частями. Только дождь останавливал их постоянную деятельность, но с последними каплями они снова выходили. Если бы вы сунули палец на их путь, они бы нюхали вокруг кончика, и некоторые поднялись бы вверх, только чтобы спуститься снова.

 

Древняя стена имела собственную жизнь. Рядом с верхом имелись отверстия, в которых яркие зеленые попугаи с загнутыми красными клювами свили свои гнезда. Они были застенчивой стаей и не любили, чтобы вы подходили слишком близко. Визжа и цепляясь за рассыпающиеся красные кирпичи, они выждали бы, чтобы посмотреть, что вы собирались делать. Если вы не подходили еще ближе, они забирались в отверстия, оставляя торчать только перья своего бледно-зеленого хвоста. После того, еще раз поерзав, исчезали перья, и показывались их красные клювы и красивые зеленые головы. Они успокаивались перед сном.

 

Стена окружала древнюю могилу, чей купол, ловя лучи садящегося солнца, пылал, как будто кто-то изнутри зажег свет. Вся конструкция была хорошо выложена и блестяще сооружена, у нее не было линии, которая могла бы раздражать вас, и она выделялась на фоне вечернего неба, кажущаяся освобожденной от земли. Все было ярко оживленным, и все: древняя могила, рассыпающиеся красные кирпичи, зеленые попугаи, занятые муравьи, свист отдаленного поезда, тишина и звезды, — было слито во единую жизнь. Это была благодать.

 

Хотя было поздно, они хотели прийти, так что все мы вошли в комнату. Надо было зажечь фонари, и в спешке один разбили, но оставшиеся два давали достаточно света для нас, чтобы видеть друг друга, когда мы сидели в круге на полу. Один из тех, кто пришел, был клерком в каком-то офисе. Он был маленький и нервный, а его руки были в постоянном движении. У другого, должно быть, было немного больше денег, поскольку он имел магазин и у него был вид человека, который прокладывал свой путь в мире. Грузного телосложения и довольно толстый, он был склонен к порывистому смеху, но сейчас был серьезным. Третий посетитель был старик, и после ухода на пенсию, объяснил он, имел больше времени, чтобы изучать Священные писания и исполнять пуджа, религиозную церемонию. Четвертый был художником с длинными волосами, который наблюдал неподвижным взглядом за каждым нашим движением, жестом, он не собирался что-нибудь пропустить. Некоторое время все молчали. Через открытое окно можно было видеть одну или две звезды, и резкий аромат жасмина проникал в комнату.

 

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться: