Тихая жизнь вещей. Оживляем натюрморт
Фото: Салават Фидаев
Текст: Салават Фидаев
Классиком «одушевления» предметов можно назвать Джанни Родари и его «Чипполино». Выдающимся проектом нашего времени – передачу на канале НТВ «Кулинарные истории». Средствами кино, а, проще говоря, движущейся картинкой довольно легко вызвать нужные ассоциации у зрителя. Другое дело натюрморт. Это статичное изображение неодушевленных предметов, о движении здесь речь не идет. Более того, для чистоты жанра крайне нежелательно добавлять предметам глазки, ротики, ручки, ножки... Каким же образом можно одушевить неодушевленное?
А теперь о том, как я заболел «одушевлением» предметов. Творческие люди обычно говорят: «Я уже не могу вспомнить, как это началось…». У меня началось все со знакомства с творчеством фотографа Анатолия Кириллова из Самары. Мне понравились его фотоработы, и я попросил его рассказать о технике съемки с использованием «световой кисти». Так завязалась наша переписка и мое заочное дистанционное обучение. Практически все мои последующие натюрморты я снимал с помощью «световой кисти». Если остановиться коротко, то это способ освещения, суть которого – один фонарик с узким пучком света. Когда камера закреплена на штативе, резкость наводится при включенном общем свете, затем в полной темноте каждый предмет подсвечивается фонариком в течение 10 сек и более. Такой способ постановки света стал особенно популярен в последнее время, когда мультиэкспозицию заменило сложение нескольких дублей слоями в графическом редакторе (в одном из следующих номеров журнала мы расскажем о световой кисти подробней. – Прим. ред.).
Идея оживить предметы пришла не сразу. Вначале были различные эксперименты со светом, техникой съемки и постановками. Например, так родилась работа «Черная черешня». В этой работе я использовал в качестве источника света одну восковую свечу. Черешню высыпал на лист ватмана и расположил вертикальным «строем» для получения эффекта глубины. Оригинал фотографии был обработан в графическом редакторе: взят один красный канал и повышен контраст.
В январе 2004 года мне довелось посмотреть в «Галерее Аллы Булянской» натюрморты художников Александра Буганина из Уфы и Дмитрия Михайлова из Томска.
Мне очень понравилось, как они изображали фрукты, а именно груши. Так я решил попробовать поснимать натюрморты с грушами. Наиболее интересными по форме мне показались сорта «Дюшес» и «Конференц». Купив на ближайшем рынке груши, первой же ночью я приступил к постановочной съемке. Ночью, на кухне, когда вся семья спала, не подозревая о моих ночных экспериментах, я сочинял композиции из фруктов на табурете. Первой работой, достойной внимания зрителя, которая и открыла серию, стал «Портрет семейства Дюшес». Под влиянием картины А. Буганина «Письма к ангелу 7» мне пришла идея построить нестандартную для натюрморта панорамную композицию. Я расположил семь груш в один ряд, поставив их на метровый обрезок деревянного бруса. Кадр был намеренно построен в виде панорамы, а фрукты расположены в разных позах для усиления ритма и соответствия линиям «золотого сечения».
В процессе составления натюрморта я все сильнее и сильнее влюблялся в груши. Восхищался разнообразием их форм, интересной, неповторимой фактурой. Снимая их, я не переставал удивляться фотогеничности этих фруктов! Их матовая поверхность как ничто другое передавала переходы светотени, богатство фактуры, форму и объем. Чем больше я рассматривал груши, тем сильнее я убеждался в том, что они идеально подходят на роль пародии на людей. Они столь же разнообразны по своим формам, имеют удивительное сходство с фигурой полного человека: те же крутые бедра и узкие плечи, тот же пивной животик и объемный зад! И даже характер каждая имеет свой, как люди. А порой претендуют на неповторимость и индивидуальность. Так груши стали моими любимыми персонажами в создании целой серии фотографий.
Следующей родилась работа «Портрет четы Дюшес и девочки, играющей с колесиком». В этой постановке главной задачей для меня было максимально передать фактуру и форму груш, а также в условиях сжатого пространства и перспективы вызвать у зрителя ощущение объемности и глубины. Идея была навеяна картиной Д. Михайлова «Груша, айва, чернильница». В процессе работы над моим натюрмортом я придумывал ему название. Так мне пришла идея одушевить груши и сделать серию фотографий, повествующих о семействе Дюшес так, будто это обычная человеческая семья. Все произошло спонтанно, на уровне импровизации и затем переросло в долгое увлечение.
С самого начала я решил отказаться от банального кукольного театра с пришиванием глаз-пуговиц, приделывания проволочных ручонок и спичек-ножек.
В моем распоряжении оставалось еще достаточное количество средств оживления любого предмета. Главное из них – форма. Если дать волю своей фантазии, не ставить границы для воображения, то можно весьма успешно использовать свет и тень, фактуру, композицию и цвет. Точнее, отсутствие цвета.
Изначально я столкнулся с проблемой подавления и удаления цветного цифрового шума. Простое решение пришло само собой: нет цвета – нет шума! Оригинал переводился микшером каналов в монохром. Затем черно-белое изображение тонировалось в сепию. Таким образом, я смог убить сразу целую лодку зайцев! Убрал ненавистный цветной шум, превратив его в милую глазу зернистость. Добавил выразительности фактуре и акцентировал внимание зрителя на форме груш, поскольку цвет отвлекал от самой сути: характера и «души» предмета-персонажа, которая выражалась в основном через его форму. Так же я создал наиболее подходящую стилизацию натюрмортов под фотографии начала прошлого века или под немое кино. По сути, вся серия с грушами и есть немое представление или жанровый натюрморт.
После подобных умозаключений я приступил к созданию юмористической мизансцены «Как мистер Дюшес флиртовал с миссис Дюшес. На рыбалку ему очень хотелось».
Тут уже все было как в театре. Сначала родилась идея сцены. Затем я подбирал реквизит и костюмы. Выбирал главных героев. Продумал композицию. В процессе съемки я импровизировал со светом, изначально решив добиться эффекта падения на сцену лучей утреннего солнца. Чтобы передать атмосферу легкости и утренней прохлады, я задрапировал фон марлевым бинтом. Фрукты и другие предметы освещались фонариком – каждый по отдельности. Фон и марля подсвечивались выносной вспышкой, установленной параллельно заднику. Блесны и спицы играли роль реквизита, поддерживая смысловую часть. Таким образом, была поставлена знакомая всем сцена, когда муж заигрывает с супругой и пытается всячески добиться разрешения поехать на рыбалку.
Мое увлечение нашло понимание у близких, чего нельзя было сказать об остальных. Порой доходило до весьма двусмысленных ситуаций. Как вы обычно покупаете фрукты на рынке? «Пожалуйста взвесите мне кило груш. Только хорошие положите, мне на стол ставить», – говорите вы. А вот я, прежде чем купить груши, устраиваю настоящий кастинг. Несколько минут копаюсь в коробке, выбирая наиболее подходящий персонаж очередной постановки. В итоге вместо килограмма, после долгого и тщательного осмотра, покупаю только 2 – 3 плода. Разумеется, эти манипуляции вызывают, мягко говоря, сильное удивление, а порой и негодование продавщиц фруктов. Приходилось часто менять места проведения кастинга, чтобы не усиливать у них желания вызвать «03».
Следующей задачей для меня стало сведение к минимуму предметов в кадре. С тем, чтобы лишние детали ни отвлекали зрителя и не рассеивали его внимания.
Наиболее удачной, на мой взгляд, можно назвать работу «Скорбящие».
Через обычные предметы, в данном случае – фрукты, мне удалось передать эмоции и настроение. Фотография получилась трагикомичной. Притом, что на фото видны только четыре обычные груши и свеча, их расположение, композиция, свет и длинные тени создают атмосферу таинства и скорби, и снимок уже не воспринимается как обычный натюрморт.
При создании этой фотографии не применялся графический редактор. Свет свечи, роль которой играла горящая спичка, был заполняющим, а рисующим стал свет маленького фонарика. Далее я решил добиться динамичности сцены. Опять же с помощью главных героев – груш. Было сделано несколько постановок. Задача оказалась весьма сложной. Более удачно мне удалось передать напряжение и динамику в работе по мотивам одноименной песни В. Высоцкого «Если друг оказался вдруг…». Фоном послужил отрез черного дерматина. Сцена проста: Альпинисты (или туристы) вытаскивают из пропасти своего товарища. Нет монтажа, нет вмешательства графического редактора. Груши, бельевая веревка, камера на штативе, фонарик.
С добрым юмором и долей самоиронии в моем ночном «Театре вещей» была сделана постановка «Фотограф». В этом натюрморте я старался передать дух времени, когда первый советский дальномерный фотоаппарат «Зоркий» был не менее популярен, чем цифровые компакт-камеры сегодня.
Однажды мне повезло найти среди груш одну удивительную. Ее форма просто идеально совпадала с формой нижней части женского тела. В тот же вечер была сделана работа в стиле ню «Моя любимая модель» которая впоследствии вызвала множество споров и бурных обсуждений на страницах интернет-форума сlub.foto.ru.
Следом сразу последовала работа «Школьные подруги десять лет спустя». В нем использованы две большие груши-мамы и их детишки, мелкие дикие груши. Сюжет задумывался как грустно-ироничный: годы идут, с годами становится больше забот, больше детей, а фигура полнеет и приобретает форму груши.
Маленькие груши-дички нашли свое применение в еще одной постановке: «Гулливер». Роль Гулливера играет небольшая тыква. После ее использования я задумался над постановками с одушевлением других фруктов и овощей.
Если можно оживить предмет, то его можно и убить. Как сценарист, режиссер, осветитель и оператор в одном лице я имел полную свободу 
действий и мог легко ставить любой сюжет в своем «Театре вещей». Размышляя над тем, что в нашей жизни есть не только радость, но и страдания, я решил показать одну из проблем нашей действительности в своей постановке «Секта». Трагедия и муки сектантов, оказавшихся во власти фанатиков и мошенников показаны в этом натюрморте. Многим не понравилось то, как я проткнул груши вязальными спицами, но, что делать – «се ля ви»…
На дачной грядке мне попались на глаза старые огромные семенные огурцы. Я поднял один из них с грядки и с удивлением открыл для себя целую географическую карту на его поверхности. Мелкие жилки, трещинки, светло-коричневый фон и роскошный желтый многообразный рисунок вдохновили меня на следующий эксперимент. Я нашел на той же грядке молодой маленький огурчик и поставил их рядом. Сюжет родился мгновенно: старый и молодой, бывалый и стажер, зрелый и зеленый. Осталось найти в деревне «студию» для постановки натюрморта. Ей стала баня, нижний полок играл роль фото-стола, а несколько березовых полешек стали декорацией сцены. Штатив и фонарик у меня были всегда при себе. Осталась одна проблема: как заставить огурцы стоять вертикально. Пришлось немного схитрить. Я поставил их на несколько спичек, которые удалил затем со снимка в графическом редакторе. Результат вы можете увидеть ниже. В тот же день, в деревне, был поставлен натюрморт «Ехали цыгане…». Яркий кабачок и алые томаты стали героями новой сцены. Красный цвет томатов напомнил мне алые рубахи цыган. Чтобы придать действию динамичность, был подобран кабачок определенной формы, а томаты расположены так, будто они едут на нем верхом.
Оглянитесь – вокруг нас еще столько интересных предметов. В каждом из них, если присмотреться внимательнее, можно увидеть скрытый потенциал. Все они на что-нибудь похожи, могут вызвать определенные эмоции или сыграть нужную роль. Я хочу пожелать всем читателям больше фантазировать, развивать воображение и, хоть иногда, возвращаться в свое детство. Да не оставит вас Вдохновение!
Урок портретной съемки
Фото: Георгий Розов
Текст: Георгий Розов
На первый взгляд, бытовая портретная фотосъемка — самая простая фотографическая работа. Но это только на первый взгляд. Мне довелось несколько лет снимать в школах и детских садах. Новичку с хорошей теоретической подготовкой и практикой, скажем, репортажной съемки, может потребоваться не один месяц, чтобы наладить более или менее правильный технологический цикл. Только после этого количество фотографий, не выкупленных родителями, установится примерно на уровне шести процентов.
Года два уйдет на то, чтобы отвоевать свой собственный клочок пространства в мире детских заведений, на котором можно устойчиво добывать хлеб насущный и при этом надеяться, что директор «вашей школы» не отдастся другому, более удачливому, более мастеровитому или более щедрому фотографу.
Работа начинается не со съемки, а с поиска работы. Фотографу приходится прочесывать жилые районы, получая отказ за отказом, до тех пор пока не уговорит какого-нибудь директора детского заведения 
допустить его до «кормушки», – и вот тогда надо быть в полной боевой готовности.
Производственный процесс требует тщательной организации. Дело в том, что на фото съемку одного класса можно потратить только один урок. И не каждый учитель соглашается сорвать свой урок. График фото съемок обычно составляется не на один день, и если по ходу работы вдруг что-то в механизме ломается, вернуть процесс в налаженное русло бывает не просто. Вот почему соблюдение ритма — одна из самых важных составляющих технологии работы в школе. В классе от двадцати пяти до сорока пяти учеников. Урок длится сорок пять минут. Следовательно, на каждый портрет у фотографа есть всего одна минута. Иногда за день приходится фотографировать более четырехсот человек.
Переносная студия в миниатюрном варианте состоит из двух студийных вспышек с ведущими галогеновыми лампами, двух фотозонтиков, экрана-отражателя (лайтдиска), фона и пяти опорных стоек.
Студия обычно устанавливается прямо в школьном коридоре. На стойках возле стены подвешивается матерчатый фон. Стул с низкой спинкой крепится к полу любым доступным для вас способом.
Если этого не сделать, то ровно половина времени, отпущенного для съемки класса, уйдет на бессмысленную борьбу с желанием каждого ребенка подыскать для стула новое, более подходящее место.
А допускать этого ни в коем случае нельзя, так как при этом изменится расстояние от стула до фона и от источника рисующего света до лица школьника.
Минимальная мощность вспышек — 150 джоулей. Хорошо, если имеется возможность деления мощности пополам. Вспышка должна быть готова к работе практически сразу после срабатывания. Десять секунд, необходимые для зарядки некоторых вспышек, слишком долгий срок. Бытовка не терпит таких пауз.
Стойку со вспышкой и фотозонтиком, которые должны обеспечивать рисующий свет, нужно устанавливать на раз и навсегда определенном расстоянии от головы портретируемого. Для этого можно завести мерную ленту, а на полу мелом нарисовать сектор окружности. При необходимости вдоль этой линии можно будет перемещать во время работы стойку вспышки, не затрачивая драгоценные секунды на повторные замеры экспозиции. Я ставил рисующий свет слева от себя. Контровик тоже необходимо держать на строго определенном месте. В этой схеме он не только подсвечивает волосы и плечи, но и фон. Вот почему для него имеет смысл приспособить небольшой фотозонтик.
Сохранять неизменность единожды рассчитанных положений вспышек, стула и фона очень важно. Известно, что освещенность предмета уменьшается обратно пропорционально квадрату расстояния до источника света. Достаточно сантиметров на тридцать отодвинуть вспышку от лица ребенка или наклониться вперед, и расстояние от источника света до портретируемого изменится на тридцать процентов. На практике это приведет к весьма ощутимой разнице в плотностях соседних кадров. Ни один печатник не станет возиться с каждым кадром отдельно. У хорошего фотографа все файлы одинаковы по плотности и контрастности. У плохого – все вперемешку, и недодержанные и передержанные. Операторы вынуждены возиться с коррекцией каждого портрета, терять время. Хорошие печатники-операторы с плохими фотографами не работают. За право работать с ними фотографу надо побороться, поконкурировать.
Методом проб и ошибок я пришел к убеждению, что в школе лучше всего использовать алюминированный фотозонт (белый матерчатый слишком рассеивает свет и пожирает много энергии, диафрагма при этом падает до 5, 6). Алюминированный зонт диаметром 100 см света отражает много и дает отчетливый светотеневой рисунок с мягкими переходами от света к тени. Вспышка, включенная на мощность 150 дж при расстоянии от зонта до глаз ребенка 130 см, дает диафрагму 8 (чувствительность пленки-матрицы 100 АSА). Отодвигать такой зонт больше чем на метр тридцать от глаз портретируемого – плохо. При этом он перестает давать мягкий светотеневой рисунок, а использовать зонт большего диаметра не стоит, так как он занимает слишком много места, перегораживая половину рекреационного коридора. Дети на переменке как с цепи срываются, носятся как метеоры, то и дело сбивая забор из стульев, сооруженный вокруг студии. Им ничего не стоит завалить любую из вспышек на пол. Поэтому на переменках съемка прекращается, фотограф переквалифицируется в секьюрити.
В идеале рисующий свет должен стоять так, чтобы в процессе съемки его не надо было слишком часто перемещать. Высота середины зонтика должна быть примерно на 20 см выше головы портретируемого, а угол — 45 градусов к оси объектива. Естественно, что вспышку придется поднимать при съемке выпускников и опускать при съемке первоклашек.
Отражатель света (лайтдиск) должен стоять справа от фотографа, в 40 см от плеча ребенка. Дальше отодвигать не стоит — возникнут провалы в тенях. Разница экспозиции в светах и тенях на лице в идеале должна быть равна 0, 7 деления диафрагмы.
Свет надо поставить так, чтобы диафрагма была зажата до 8. При этом глубина резкости портретного объектива становится оптимальной: глаза резкие, а уши плывут. Открывать дырку еще больше плохо, потому что не остается запаса глубины резкости, и в случае малейшей ошибки можно получить брак. Учитывая темп съемки, лучше не рисковать.
Объектив должен позволять снимать поясной портрет с расстояния вытянутой руки. Это важно, потому что то и дело приходится поправлять детям воротнички рубашек, галстуки, челки. Портретники отличаются мягким рисунком, небольшой глубиной резкости и обычно большой светосилой. Последнее очень важно: если объектив темный, глаз надолго не хватит. Четыреста раз за день навести резкость по глазам, и так несколько дней подряд… Мало не покажется. Начиная съемку класса, отключите автофокус и постройте кадр так, чтобы голова портретируемого занимала три четверти кадра, корпуса не было слишком много, а над головой оставалось небольшое пространство размытого фона. Теперь наведите резкость на глаза ребенка и заклейте кольцо наводки на резкость скотчем. Главное, чтобы в процессе работы не менялся масштаб изображения головок. Когда они соберутся все вместе на одной классной виньетке, разнокалиберные головы будут смотреться некрасиво. Наводить резкость придется путем изменения положения собственной головы: то приближаясь к глазам клиента, то отдаляясь от них. Не очень удобно, зато гарантирована стандартность продукта на выходе. Еще одна важная мелочь. В момент съемки зеркало камеры поднимается, и вы на короткое мгновение теряете человека из виду. А он именно в этот момент норовит моргнуть. Если вы после съемки обнаружите по два-три «моргунчика» в каждом классе, можете считать, что больше в этой школе или детском саду вы работать не будете. Есть только один способ избежать этого в процессе съемки: нужно смотреть одним глазом в объектив, а другим – прямо на ребенка
и в случае необходимости снять дубль. Страховаться от ошибок, то и дело рассматривая дисплей цифровушки, не выход — сбивается темп работы.
Малышей я снимал, сидя на стуле. Это экономило силы, так как высота объектива во время съемки оказывалась оптимальной: чуть выше уровня глаз ребенка. Стул был повернут в сторону рисующего света так, чтобы ребенок садясь направлял коленки прямо на зонтик, а голову поворачивал ко мне. Поза получалась чуть динамичнее, чем при съемке на паспорт.
Накануне съемки дети обычно получают от родителей массу «полезных» советов.
Надрессированное дитя, садясь на стул перед фотографом, надувается, как пузырь, начинает поправлять прическу, воротник, жевать собственные губы или выдает такую кривую улыбку, что впору самому расхохотаться. Очень многое в этом случае зависит от поведения фотографа. Нельзя давать ребенку опомниться. Как только вы усадили его и сами поправили прическу и одежду, сразу же задайте ему какой-нибудь дурацкий вопрос, не имеющий к съемке никакого отношения, но требующий переключения внимания. Например: «Сколько будет кважды ква? », «Как зовут твою кошку? », «Поверни нос чуть левее? » и т. п.
Таких заготовок должно быть у вас в запасе довольно много, чтобы для каждого следующего ребенка вопрос был неожиданным. Дети обычно стоят в очереди возле студии и все происходящее наблюдают как маленький спектакль, в котором фотограф — и режиссер и актер одновременно. И оттого, интересен ли детям спектакль, зависит их поведение во время съемки. В тот момент, когда ребенок слышит вопрос, он волей-неволей переключает внимание с желания быть красивым и управлять мышцами лица на обдумывание неожиданного вопроса. Физиономия его в это время приобретает естественное выражение. Вот это и есть момент истины, ловите его, нажимайте на спуск. Спустя мгновение ребенок обдумает вопрос и отреагирует: начнет говорить, улыбаться и снова станет играть «красавчика».
Если не удалось поймать сей миг прекрасный, не беда — повторите попытку. Не стоит снимать говорящих детей, выжимать из них улыбки, если они сами вам не улыбаются с полной мерой доверия. Очень некрасивы неровные зубы или всякие железки во рту. Таким ребятам лучше вообще рот не открывать. Хорошо раскупаются родителями снимки спокойных, умненьких детишек. Всякие крайности в проявлении эмоций чреваты повышенным процентом возврата снимков.
Не следует позволять детям стоять прямо за вашей спиной. Они начинают корчить рожицы, показывать рожки, словом, развлекать того, кто уже снимается. Это сбивает ритм съемки, мешает созданию оптимального настроения всего класса. Уверенность, доброжелательность, спокойствие, мягкая терпимость к детским шалостям и в то же время твердость в организационных требованиях – совершенно необходимы. Если удастся уговорить учительницу приводить в порядок своих сорванцов, и вы не будете тратить время на причесывание непокорных хохолков и приведение в порядок воротничков и галстуков, вам удастся снять весь класс за сорок пять минут и при этом не «наплодить» брака.
Старшие классы снимать сложнее. Девочки все сплошь фотомодели. Они могут сесть на стул спиной к свету, потому что эта сторона их лица им кажется лучше. Уговаривать пересесть – бесполезно. Необходимо заранее подготовиться к перестановке света слева направо и отметить несмываемым фломастером на полу место установки стойки с зонтиком. Крупных ребят снимать придется стоя. Разговоры с ними и отвлекающие маневры должны быть более изощренными и с юмором. Команды приказным тоном не проходят. В обстановке конфронтации съемка идет плохо. У многих ребят подростковые прыщики – это потенциальные «возвратчики». Они снимаются, но не выкупают свои портреты. Поэтому запаситесь хорошей кроющей пудрой и маскирующими карандашами. Под дружный смех ребят придется в быстром темпе, не слушая возражений, красить щеки и лбы.
В итоге получается вполне приличные портреты без прыщиков и веснушек. Альтернатива – компьютерная ретушь.
Особое дело – съемка учителей. Они подчас не молоды, а выглядеть хотят на все сто. Приготовьте софтфильтр или черный чулок. Не снимайте учительские лица крупно. Масштаб их головок лучше уменьшить в сравнении с ребячьими. Зонтик сдвиньте чуть ближе к аппарату. Свет станет более плоским, но зато и теней на лицах станет меньше. Меньше будут видны морщинки и прочие дефекты кожи. Оттого, насколько учителю понравится его собственный портрет, зависит, как будут продаваться снимки.
Не стоит самому ходить по классам и собирать деньги за фотографии. Лучше договориться с каким-то конкретным человеком в школе и сдать ему всю съемку 
сразу. Двадцать процентов от собранных денег уйдет на оплату согласия директора работать именно с вами. Еще одна статья расходов – бесплатные фотографии для воспитателей, учителей и их детей или внуков. Иногда эти дети учатся в той же школе, иногда малышей ясельного возраста приводят из дома. Это ломает ритм съемки. Поэтому лучше снимать таких клиентов после уроков или в паузе между первой и второй сменами.
Самое удивительное, что опыт работы в школе плавно, без особых усилий приспосабливается к съемке кабинетных портретов крупных руководителей. Оказалось, что в техническом отношении это совершенно одинаковая работа. Оборудование менять не надо. Нужно просто учитывать физиологические особенности людей. Если клиент сильно облысел, не стоит светить контровиком на его голову, можно использовать потолок в качестве огромного софтбокса. Штатив с зонтиком часто приходится ставить прямо на рабочий стол клиента. Время хоть и ограниченно – у больших людей большие заботы, но все же можно поиграть со светом. Психологически со взрослыми работать гораздо проще – они сами заинтересованы в результате съемки и в отличие от детей умеют управлять своими эмоциями.
Дорожите клиентами. Старайтесь идти им навстречу, и тогда они не будут изменять вам с другими фотографами.
Прощай, пленка, прощай!
Еще четыре года назад, сразу после первых же съемок пятимегапиксельной цифровушкой, я произнес эти слова. Но еще несколько раз через не хочу брал на репортажные съемки безотказный Nikon F-5. У меня не было для него полноценной замены. Теперь она есть. Портреты школьника для статьи о съемке бытовки сняты Nikon D2X, портрет Виктора Вексельберга – Nikon F-5 на слайд Fujiсhrome Astia 100 ACA. Это очень хорошая мелкозернистая профессиональная пленка. И в первом, и во втором случае на камеру был надет зум Nikkor 80-200/2, 8, диафрагма 8. В процессе подготовки файлов к печати я посмотрел обе картинки при увеличении 200 процентов. И снова сказал себе: – Прощай, пленка! – и добавил – прощай навсегда!
P.S. Несколько слов о доходности бытовки:
Стоимость камеры и мини-студии примерно 2500 долларов. Хороший бытовой фотограф в Москве зарабатывает больше тысячи долларов в месяц. При этом рентабельность его труда составляет примерно пятьдесят процентов, то есть из собранных денег он оставляет себе около половины. Сегодня в школах востребована съемка только выпускных классов и третьего (он тоже вроде выпускного). Родительское чадолюбие резко уменьшается после достижения ребенком школьного возраста.
Съемка через стекло
Фото: Георгий Розов
Текст: Георгий Розов
Мы живем в домах со стеклянными окнами, ездим в остекленных машинах, летаем в самолетах со стеклянными блистерами, в музеях любуемся картинами и фотографиями, упрятанными под стекло, кормим рыбок в стеклянных аквариумах, смотрим на мир сквозь стекла очков. Застекольная жизнь бликами, двойными ореолами, грязными стеклами, зеркальными и тонирующими пленками, отражениями словно сопротивляется фотографу и, если хочешь пробиться сквозь эти редуты — надо изучить противника и использовать его силу в своих целях.
Каждый раз, снимая стекло, я вынужден, словно натасканный на дичь терьер, делать стойку. Еще в самом начале профессиональной карьеры я получил такой наглядный урок. Меня пригласили в зеркальную мастерскую сделать каталожную съемку вставленных в рамы зеркал. Директор показал пачку фотографий, сделанную, по его словам, знающим любителем. Этот человек светил изделия так, словно снимал матовые стены. Рамы на снимках выглядели вполне прилично, а зеркала смотрелись как черные дыры. Этот любитель забыл про законы поведения света в стеклянных поверхностях. Кстати, не только в стеклянных. Ему надо было построить освещение так, чтобы на раму и на то, что отражалось в зеркале, падало примерно равное количество света. А если бы он не поленился построить кадр так, чтобы в зеркале отражался ровный лист матовой бумаги, картинка для каталога была бы просто идеальной и директор мастерской наверняка бы остался довольным.
Сколько раз мне приходилось отговаривать клиента, который просил сделать свой портрет на фоне остекленных книжных полок! Я видел отражения интерьера в этих стеклянных поверхностях, а клиент только красивые корешки книг. Я учитывал коварный нрав стеклянных поверхностей, а клиент о нем не знал. Как-то я подобрал на даче осколок бракованного свилеватого стекла. Смотреть через него очень интересно: предметы причудливо ломаются, растягиваются, изгибаются, местами теряя привычный облик, а местами сохраняя очертания. Я тогда увлеченно снимал вечернюю Москву и немедленно пустил новоявленный фильтр в дело. На один штатив я ставил камеру, на второй — закреплял фильтр. Вскоре мне захотелось большего разнообразия, и я стал поливать фильтр из пульверизатора. На снимках появились романтические пятна. В зависимости от того, куда наводилась резкость, они могли быть то круглыми, то многоугольными, повторяющими форму лепестков диафрагмы объектива.
Свилеватое стекло я использовал не только для съемки архитектуры. Два снимка парочки влюбленных были сделаны сквозь то же самое стекло, которое на этот раз мне пришлось держать в левой руке, снимая одной правой. В зависимости от количества воды на поверхности, от величины капель, от расстояния между стеклом и объективом картинки получались очень разными. Капельки воды на стекле — неистощимый кладезь сюжетов для красивых, немного грустных картинок. Как-то я снял серию полуабстрактных фотографий мокрого стекла, подсвеченного ночными рекламными огнями. Потом, во время заказной съемки ночного освещения московских улиц, наткнулся на старинный красный автомобильчик в Столешниковом переулке. Фантазия и владение навыками работы со слоями фотошопа превратили две картинки в одну новую.
В Париж я попал в очень дождливую погоду. Все время шел дождь, то очень сильный, то моросящий: но фотографировал я, не переставая. Застекольное положение этому отнюдь не мешало. В Лувре, например, пришлось снимать и через двойные, иногда не совсем чистые окна. Надо было найти не только более или менее прозрачный кусочек стекла, но и все время следить за тем, чтобы мое собственное отражение не испортило фотографию.
Снимать изнутри застеколья, по-моему, довольно просто. В помещениях обычно освещенность ниже, чем снаружи, и потому зеркалят стекла не очень сильно. Главное препятствие — это грязные окна. Грязь размывает изображение, поэтому резкость приходится поднимать средствами фотошопа.
Совсем другое дело — съемка самого застеколья снаружи. Тут направление рисующего света радикально меняется. Стекла начинают вести себя как полупрозрачные зеркала, коварные и непредсказуемые для неопытного наблюдателя. Дело в том, что глаз человека быстро адаптируется к любому освещению. Из всех предметов, попадающих в поле зрения, мы выбираем для себя что-то важное в данную секунду, наводим на него резкость хрусталика и попросту не замечаем того, что происходит вокруг. А вот глаз фотокамеры видит совсем иначе. Он видит все сразу: и важное и не важное, и резкое и не резкое, и темное и светлое. Если фотограф не наведет в хаосе застеколья осознанного порядка, то его ждет разочарование.
В полуподвальном кафе на Монмартре я увидел парочку немолодых влюбленных. Они трогательно держали друг друга за руки — воплощенная любовь. Я не мог пройти мимо. Снимал не скрываясь, в упор, через двойное грязное стекло. Мешавшие мне отражения в первом стекле я просто прикрыл левой рукой, однако во втором — отчетливо читалась брусчатка мостовой.
Картинка получилась нерезкой и малоконтрастной. Впрочем, если проблемы с контрастностью решаются одним движением мышки компьютера, то с двоящимся, а местами даже троящимся изображением справиться было трудно. В таких случаях можно попробовать усилить недостатки картинки настолько, чтобы они превратились в достоинства. Я, например, создал два дубль-слоя с разной прозрачностью, сдвинул их по горизонтали, дважды размыл каждый: сначала по Гауссу, потом со сдвигом по горизонтали. Стер в новых слоях все ненужные пикселы, оставив максимальную резкость на главных героях и выделив таким образом главное в кадре.
Очень часто при съемке зазеркалья выручает поляризационный фильтр. Во время съемки ночной службы в Раифском монастыре я попытался совместить в одном кадре лик Христа на плащанице, прикрытой стеклянным саркофагом, с интерьером храма, отраженным в стекле. При этом лик спасителя терялся в мешанине светлых пятен. Пришлось надеть поляризационник, который потушил большую часть паразитных отражений, а те, что остались, на мой взгляд, работают на восприятие сюжета, переплетая мистический мир с миром реальным.
Поляризационник я всегда ношу с собой. Без него почти невозможно снимать витрины магазинов. А ведь там за толстыми стеклами стоят подчас настоящие произведения искусства. Если столкнуть в одном сюжете мир манекенов и реальной городской суеты, можно получить довольно интересные картинки.
В моем кофре всегда есть набор фильтров. Кроме уже упоминавшегося поляризационного, есть пластмассовый бесцветный прямоугольничек фирмы Cokin и маленький тюбик с вазелином. «Тысяча первая ночь» снималась с помощью этого волшебного набора. В начале режимного времени, когда небо слегка потемнело, я поставил камеру на штатив и снял несколько дублей. Затем смазал палец вазелином, вытер платочком и только после этого нанес очень тонкий слой жира на прозрачный фильтр. Рисунок мазков может быть произвольным, но я мазал крестиком. Когда граница между небом и минаретами мечети начала исчезать, сделал повторную экспозицию. Прием не нов. Его использовали фотографы уже полвека назад. Но сейчас появилась возможность дозированного воздействия вазелинового фильтра на конечное изображение. Прежде, при съемке на слайд, этот процесс был в большой мере случайным. Приходилось снимать много вариантов, а потом выбирать лучший. Сейчас можно легко получить именно такую картинку, какую задумал. Я, например, снимал на слайд Фуджи Астия 100 АСА. Формат кадра 6х6 см был выбран не случайно. Его диктовала необходимость получения большого файла для печати календарей и наличие у среднеформатных камер объективов с большой передней линзой. На таких камерах хорошо виден эффект воздействия вазелина на изображение уже при съемке.
После сканирования кадр был доведен с помощью фотошопа: поверх резкого исходника я наложил слой с вазелиновым блюром и включил режим наложения overlay, потом подобрал нужную прозрачность слоя, цвет мазков, насыщенность и, наконец, стер на верхнем слое все мешающее восприятию сказки.
