Морально-политическое состояние общества в предвоенный период.

Морально-психологическое состояние об­щества накануне войны на самом деле оказалось противоречивым. С одной стороны, советские люди гордились трудовыми успехами, о которых постоянно сообща­ли средства массовой пропаганды, верили в светлое отдаленное будущее, а с другой - массовые репрессии, ужесточение трудовой дисциплины, постоянный контроль всех сторон жизни общества, порождали чувство страха, неуверенности в завтрашнем дне.

В течение 1940 г. и в начале 1941 г. вышла серия драконовских постановлений и указов. Центральным из них был утвержденный Политбюро ЦК указ Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 г. " О переходе на восьмичасовой ра­бочий день, на семидневную рабочую неделю и о запрещении само­вольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений".[47] Устанавливалась уго­ловная ответственность за опоздания и прогулы, запрещался самовольный переход рабочих и служащих с одного предприятия на другое. Таким образом, государство фактически прикрепляло рабочих и служащих к предприятию. Были повышены нормы выработки, снижены расценки, а не выработка минимума тру­додней колхозниками могла привести к уголовному преследованию. Однако попытки руководства страны добиться поставленных целей, развивая энтузиазм масс и в то же время используя метод устрашения, не дали желаемого результата. План трех лет третьей пя­тилетки выполнен не был.

Перед самым нападением фашистской Германии на СССР было необоснованно репрессировано около 40 тысяч командиров Красной Армии, причем преимущественно тех, кто разделял передовые военно-стратегические взгляды. «Если бы не разгром военных кадров, - утверждал впоследствии генерал Горбатов, - мы немца не то что до Волги, до Днепра бы не допустили»[48]. «Без тридцать седьмого года, по мнению маршала Василевского, - возможно, и не было бы вообще войны в сорок первом году»[49].

Мировая история не знает случаев, чтобы в условиях назревавшей войны с таким необычайным неистовством и размахом уничтожались военные кадры в собственной стране. Около 1800 генералов подверглись репрессиям. Среди безвинно погибших были крупнейшие военачальники: Тухачевский, Блюхер, Егоров, Якир, Уборевич, Корк, Ковтюх, Федько, Уншлихт, Дыбенко, Эйдеман, Гамарник и многие другие.[50] Таких потерь командного состава в столь короткий срок наша армия не имела даже в период войны. В результате к началу войны только 7% командиров наших Вооруженных Сил имели высшее образование, а 37% не прошли полного курса обучения даже в средних военных заведениях.[51]

На высвободившиеся должности хлынул поток тех, чья пригодность к военному делу определялась нередко лишь «партийной зрелостью» и «политической бдительностью»[52].

Обезглавливание армии оказало пагубное влияние на ее моральное состояние в целом, неизбежно усиливая атмосферу недоверия, порождая среди командиров привычку, чутко улавливать настроения начальства, предпочитать лакировку, безгласность. Упала дисциплина, наметился определенный отрыв командного состава от рядовых красноармейцев. Этому способствовали, в частности, включение в воинские уставы весьма жестоких положений, согласно которым командир должен был применять для восстановления порядка силу и оружие.

Массовые, порой неоправданные репрессии, (не только в отношении военных) постоянно держали людей в страхе, в страхе за себя, за жизнь своих близких. Не было такой области, включая быт, семейные отношения, наконец, даже отношения человека к самому себе, к своим сокровенным мыслям (образ Вождя, непременно присутствующий даже при самых задушевных размышлениях), на право, распоряжаться которой не претендовала бы сложившаяся в те годы бюрократия. Ей, например, принадлежало окончательное решение относительно того, каким должен, а каким не должен быть замысел очередного литературного произведения[53]. Сталин пользовался этим правом в отношении самых крупных художников, чтобы дать пример своим подчиненным, как им руководить художниками помельче. Причем и в искусстве отказ подчиниться был чреват репрессиями точно так же, как и в области политики или экономики. Под дулом пистолета людей заставляли делать то, что в корне противоречило их природе.

В результате большая часть общества была вынуждена вести двойную интеллектуальную и духовную жизнь. Одна – у всех на виду – человек повторял самую гротескную ложь и молчал о страшной истине (массовые аресты и трудовые лагеря никогда не упоминались в средствах массовой информации, но все знали, что люди внезапно исчезают, что с ними происходят страшные вещи и что многие из арестованных погибли). Другая ограничивалась кругом самых доверенных друзей: только там, если вообще можно было, шептали друг другу страшную правду. Многие вообще никому не доверяли полностью, поскольку вездесущий НКВД повсюду имел своих осведомителей.[54] Государственная монополия на информацию и средства массовой коммуникации, осуществляемая таким образом и подкрепленная широко распространенной практикой политических доносов, постепенно приводила к упадку интеллектуальной и духовной жизни людей. Большинство людей просто не знало, что им думать, и впадало в цинизм и примиренчество или пребывало в двойственности и замешательстве.

Идеологическая политика государства затронула и Церковь. В течение без малого двадцати лет, до своего окончательного закрытия в 1946 году, она влачила жалкое существование, неспособная ни стать государственной церковью, ни привлечь народные массы. Волна арестов и закрытий церквей поднялась во время больших чисток 1936-1939гг.[55] В результате из 163 епископов, действовавших в 1930 г., в 1939 году на свободе осталось только 12.[56] Более того, Сергий вынужден был распустить «синод», административную канцелярию, посредством которой он пытался придать деятельности церкви некоторую упорядоченность и постоянство. Несмотря на все уступки Сергия, Русская Православная церковь, казалось, умирала из-за обрушившихся на нее гонений. Как все это повлияло на простых верующих, сказать трудно по причине нехватки каких-либо данных на этот счет. Можно только предположить, что потеря духовного наставника в лицу церкви, стала тяжелым ударом по верующим. Было потеряно и единство церкви. Стали возникать новые, подчас экстремистские секты. Как правило, они фанатично отвергали все стороны советской системы, которую считали делом рук Антихриста.[57]

Семейные отношения так же были под контролем. С 1935 года средства массовой информации начали кампанию по утверждению ценностей семейной жизни.[58] Потом стали побуждать людей обзаводиться детьми. Газеты постоянно писали, что государство не может существовать без семьи. Происходило это по причине нежелательных социальных явлений. Ростки этих явлений, стали прорастать несколько раньше, когда еще в 1920 году, режим пытался ослабить семью, которую считал «буржуазным институтом», эксплуатирующим женщину и способствующим сохранению патриархального чувства собственности. В те годы дошло до того, что развод можно было получить по открытке.

Подводя итоги, можно сказать, что моральное состояние общества накануне войны оставалось нестабильным. Обычно общественное сознание в литературе довоенного периода характеризуется в терминах единства и одномерности. Однако, идеология в этот период явно обнаруживает признаки омертвления и догматизма. Это время активного внедрения в сознание людей прописных истин и догм «Краткого Курса…».[59] Самым значительным событием духовной жизни страны стало празднование 60-го юбилея вождя. В эти годы продолжалось наступление государственно-патриотической идеологии, тесно связанной с именем И.В. Сталина. Но с другой стороны, многие люди искренне радовались трудовым успехам страны. Радовались улучшенному медицинскому обслуживанию. Открытию библиотек, кино. И как не странно, с большим энтузиазмом верили в светлое будущее.

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться: