О ПАМЯТНИКАХ АЛДЫ-БЕЛЬСКОГО ТИПА В САЯНО-АЛТАЕ

В процессе длительных и разнообразных по содержанию взаимных контактов саяно-алтайского и казахстанско-сред-неазиатского регионов в скифскую эпоху формируются мно­гокомпонентные по своему составу этнокультурные общности. На границах этих ареалов выделяются районы с чересполос­ным расположением различных по своей культурной принад­лежности археологических комплексов, а также своего рода отдельные инокультурные вкрапления в виде обособленной группы или отдельных памятников, что не находит пока долж­ного объяснения в научной литературе. Вероятно, в историчес­ком аспекте такого рода ситуация может быть связана с дис­персным характером распространения как культурных тради­ций, так и их носителей.

Рассмотрим памятники алды-бельского типа с привлече­нием новых материалов из раскопок автора, в контексте свя­зей с Казахстаном на протяжении всей скифской эпохи. Осо­бую актуальность приобретают высказанные в свое время А, Д. Грачом соображения относительно многокомпонент­ного характера ЭКО и АК скифской эпохи Центральной Азии, Саяно-Алтая и Казахстана (Грач, 1967; 1980). Наряду с этим, им было обращено внимание па широкие горизонтальные связи носителей алды-бельского культурного комплекса с культура­ми, расположенными к западу к ЮЗ от Тувы – майэмирцами Горного Алтая и тасмолинцами Казахстана. Полученные за

последние годы данные, в частности, удревнение ранней гру­ппы быстрянских курганов до VI – V вв. до н. э. (Сураза-ков, 1988), а также исследованные на могильнике Коо-I в Горном Алтае погребения алды-бельского типа, позволяют вновь обратиться к этим специфичным памятникам и поста­вить вопрос о необходимости вычленения комплексов, образую­щих своеобразную культурно-хронологическую цепочку на смежных территориях Тувы, Алтая и Казахстана, начиная с раннескифского времени.

Помимо уже выделенных общих признаков для таких памятников (Грач, 1980), можно указать еще на один, зафик­сированный в различных культурно-хронологических комп­лексах – это своеобразной формы кольцевые серьги с под­весками в виде полых закрытых конусовидных колпачков (рис. 1, Г). Находки подобного типа серег с колпачками чрез­вычайно редки в погребениях скифского времени, наиболее часто они встречаются в тувинских памятниках (Хемчик-Бом III, к. 12, погр. 9; Туран IV, к. 126; Бегре, к. 40), иногда с до­полнительными деталями: рифление самого колпачка и его покрытие зернью, дополнительные подвесные цепочки (Пол­торацкая, 1966). Известны они в уже упоминавшихся быст-рянских курганах, в погребениях могильников Новотроицкое I, II в Юго-Западном Алтае (Уманский, 1987) и среди золотых изделий Сибирской коллекции Петра I (Руденко, 1962).

Наиболее ранние комплексы с такими серьгами находят­ся в Казахстане, Горном Алтае и Туве, а более поздние в предгорных лесостепных и степных районах Алтая, в так на­зываемых контактных зонах, где располагаются своеобразные культурные комплексы (Могильников, 1989). В этом смысле особенно показательны материалы Быстрянского могильника входящие в отдельную чумышо-ишинскую культурную группу памятников с широким спектром связей от Тувы (Завитухина, 1966) до Казахстана (Могильников, 1989). Наиболее силь­ному культурному воздействию со стороны ираноязычного населения Казахстана и Средней Азии эти районы Алтая под­верглись, начиная с рубежа V - IV вв. до н. э., когда на бывшей территории большереченской АК формируется новая ка- менская культура (Могильников, 1986), входящая в иной, не­жели Горный Алтай, этнокультурный массив, локализуемый в степных и лесостепных районах Обь-Иртышского междуре-

чья, вплоть до Прииртышья (Могильников, 1988). Появление в лесостепях Верхнего Приобья погребений с серьгами быст-рянского типа вероятно надо рассматривать в контексте и ЮЗ культурных связей, приведших в итоге к изменению этничес­кого состава и культурного комплекса населения с преобла­данием в нем казахстанско-среднеазиатского компонента (Могильников, 1984; Бородовский, 1986; 1987).

Погребения алды-бельского типа были исследованы нами на могильнике Коо-I, расположенном в том районе Горного Алтая, где находятся всем известные пазырыкский и кудыргинский могильники. По конструктивным особенностям (каменные кольцевые выкладки вокруг могил, каменные ящики с плитовым перекрытием), деталям обряда погребения (скорченное погребение на боку) и по наличию в одном из ящиков серь­ги с подвеской-колпачком (рис. 1, Г) эти объекты разительно отличаются от курганов пазырыкской культуры. Их особеннос­ти проявляются в планиграфии алды-бельских памятников: они располагаются отдельными группами, в отличие от цепо­чек пазырыкских курганов. Массовый характер захоронений алтайских алды-бельцев за пределами тувинского ареала – это еще одно свидетельство широты их связей; с другой сто­роны, не имеем ли мы дело с культурным компонентом раннескифского пласта памятников, появление которого каким-то образом связано с Казахстаном и Средней Азией. Для раннескифского времени погребения в каменных ящиках являют­ся одним из основных типов виутримогильных сооружений, широко распространенных к западу от Тувы (Марсадолов, 1987).

Погребения с серьгами алды-бельского типа в степной и лесостепной полосе Алтая не только отличаются культурным своеобразием, но и во многом «обязаны» этим своему про­межуточному положению на путях, по которым реализуются культурные связи на территории «Азиатской Скифии». С ру­бежа V – IV вв. до н. э. Саяно-Алтай начинает переориенти­роваться в культурном отношении на Центральную Азию, но контакты с казахстанским регионом не прекращаются на всем протяжении скифской эпохи. Население Тувы, Горного Алтая и Восточного Казахстана продолжает оставаться близким по культуре, различаясь по этническому составу. В частности, исследования последних лет в Восточном Казахстане на па-

мятниках кулажургинской культуры позволили достаточно убедительно выделить в ее составе сакский компонент (Самашев, Трифонов, 1987; Васютин, 1989), что весьма показатель­но, если учесть ее связь с кара-кобинской культурой Горного Алтая (Суразаков, Могильников, 1983). Еще в большей сте­пени это относится к ЮЗ Алтаю, где выделена особая куль­турная группа памятников (Могильников, 1989) или рудно-алтайская АК (Алехин, 1990) с преимущественно западной культурной ориентацией.

Рассматриваемые памятники предгорных степей и лесостепей Алтая маркируют распространение серег алды-бельс­кого типа в последующий период в русле саяно-алтайеких и казахско-среднеазиатских связей. Вопрос о казахстанско-среднеазиатском этнокультурном компоненте и его роли в фор­мировании культурных комплексов Саяно-Алтая в скифскую эпоху остается открытым. В какой степени решение этого воп­роса связано с культурно-хронологическими особенностями памятников алды-бельского типа также ответить пока слож­но. В этой связи еще раз хотелось бы подчеркнуть, что су­ществующий глобальный подход к выделению самобытных археологических культур гомогенного характера, по-видимо­му, исчерпал себя. Для Саяно-Алтая в скифское время в боль­шей степени характерна чрезвычайная дифференцированность культурных признаков, не укладывающихся в рамки какой-либо одной АК.

С. В. Махортых

КОЧЕВНИКИ И ВОПРОСЫ ПРОИСХОЖДЕНИЯ

КЛАДОВ VIII – VII ВВ. ДО Н. Э. НА ЮГЕ ЕВРОПЕЙСКОЙ ЧАСТИ СССР

Древние клады разнообразны по составу. Анализу кла­дов посвящены работы некоторых западных исследователей. В частности Р. Брэдли подразделяет их на две группы: 1) клады, спрятанные в минуту опасности с целью их после­дующего возвращения владельцу; 2) клады, зарытые с той или иной обрядовой целью (1).

Примеры конкретно-исторического анализа кладов ли­тейщиков, монет и драгоценной утвари известны и в отечест­венной историографии (2; 3). Кладам VIII – VII вв. до н. э. на юге Европейской части СССР посвящена статья О. Р. Дубовской (4). Четыре из них автор относит к кладам (из Но­вочеркасска, Аксая, Каменки-Днепровской и Преображенс­кого) и характеризует как импортные изделия преимущест­венно кавказского производства. По мнению В. В. Отрощенко и С. А. Скорого, условия обнаружения комплексов с уздой но­вочеркасского типа в курганах северопричерноморской сте­пи заставляют усомниться в правильности трактовки некото­рых из них как вещевых кладов (5). В некоторых случаях (Каменка-Днепровская) в насыпях, где встречены вещи ново­черкасского типа, зафиксированы ненарушенные безынвен­тарные могилы, и они считают, что связь их с указанными кладами более чем вероятна. Однако, в названных работах открытыми остаются вопросы исторической интерпретации, территории распространения, хронологии.

В настоящее время мы располагаем данными о 10 кла­дах VIII – VII вв. до н. э., выявленных на юге Европейской части СССР: Северный Кавказ – 4 (Алтуд, Ессентуки, Бештау, Железноводск), Нижний Дон – 2 (Аксай, Новочер­касск), Украина – 3 (Преображенное, Каменка-Днепровс­кая, Залевки), Молдавия –1 (Пуркары). Большая часть комплексов найдена в насыпях курганов эпохи бронзы – 6, реже на поселениях – 2 и в потайных местах или в тайни­ках – 2. География и культурные ареалы находок доволь­но разнообразны, однако объединяет их стандартный облик и общность происхождения ряда входящих туда компонентов. Это наборы уздечных принадлежностей новочеркасского типа (двукольчатые удила, трехпетельчатые псалии, кольца) в сопровождении кавказских вещей (топор, миска, гривна). Следовательно, северокавказский характер производства большинства этих предметов сомнений не вызывает. Причем, это касается не только бронзовой, но и железной узды, выяв­ленной в насыпи кург. 1 у с. Пуркары в Молдавии (6, с. 10 cл). Встреченные там вместе с кольчатыми удилами железные трехпетельчатые псалии типа 1-А по А. А. Иессену представ­ляют собой копии бронзовой узды новочеркасского типа и, скорее всего, являются северокавказскими по происхождению.

Именно на Северном Кавказе они наиболее широко представ­лены и бытуют в, основном, на протяжении IX–VIII вв. до н. э. (могильники Кобанский, у Кисловодской мебельной фабрики, на р. Фарс). В связи с этим следует предостеречь от слишком узкого понимания новочеркасского историко-культурного ком­плекса, который не ограничивался хорошо известным Ново­черкасским кладом, а был значительно шире. Так, помимо двукольчатых, он включает и другие типы удил, например од-нокольчатые, а также ряд других деталей конской упряжи (пронизи, луницы и т. д.), многие из которых связаны проис­хождением с культурой исторических киммерийцев. Возвра­щаясь к вопросу о составе кладов, следует отметить, что вне-курганные находки из Бештау, Новочеркасска и Залевок, по сравнению с курганными, отличаются большим разнообрази­ем, включая различные предметы вооружения, литейную фор­му, бронзовый котел «восточного» типа и некоторые другие вещи не кавказского происхождения.

Принадлежность перечисленных выше комплексов к кла­дам в большинстве случаев сомнений не вызывает. Однако в отношении кладов из Алтуда, Ессентуков, Аксая утверждать что-либо с полным основанием нельзя, Как уже отмечалось выше, в основном это предметы конской упряжи, часть кото­рых либо еще не была в употреблении, либо уже не пригодна для использования в силу своей дефектности. Аналогичен и состав комплексов, принадлежность которых к кладам сомне­ний не вызывает. Так, в Новочеркасском кладе, помимо фраг-ментированной пары удил, найден псалий, на котором сохра­нилась и литейная накипь. Непригодные к употреблению де­тали узды и бронзовые украшения выявлены также в Бештаус-ском, Железноводском и Преображенском кладах. Поэтому эти находки скорее всего относятся не к предметам ритуаль­ных действий или погребальному инвентарю, а видимо, яв­ляются металлическим ломом. Все это, наряду со сказанным выше, свидетельствует, что перед нами клады готовых изде­лий и металлического сырья северокавказских металлурги­ческих центров, некоторые из которых выявлены за пределами их непосредственного изготовления. В этом нет ничего неооыч-ного, поскольку еще в 1982 г. А. М. Лесковым в степях При­черноморья была выделена группа северокавказских кладов, состоящих из металлических изделий датируемых им ХIII–XII вв. до н. э. (7, с. 25 сл.). Хорошо известно, что металл и

изделия из него являлись одним из основных источников бо­гатства в древности и одним из важнейших торговых эквива­лентов (8, с. 119). В качестве металлических «денег» в эпоху бронзы, вероятно, использовались серпы, кельты, топоры, преобладающие в кладах, а в позднейший предскифский пе­риод, возможно, и уздечные принадлежности, являвшиеся во время ранних кочевников (наряду с наконечниками стрел у скифов) одним из универсальных и распространенных средств платежа. Установлено, что кочевое общество, в силу узкой специализации кочевого хозяйства всегда испытывало необ­ходимость в ремесленных изделиях и продуктах сельского хо­зяйства. Оно получало их, в основном, двумя путями: в резу­льтате производства в кочевом хозяйстве и путем обмена с оседлыми народами (9, с. 311). По всей вероятности, у ким­мерийцев, как и у целого ряда других кочевых народов, су­ществовала прослойка торговцев, посредников и перекупщи­ков, заключавших торговые сделки в форме натурального об­мена. Объектами обмена были металл, скот, зерно, шкуры и продукты ремесленного производства. По-видимому, рассмат­риваемые нами подкурганные клады принадлежали этим тор­говцам-посредникам из среды кочевников. Нахождение этих комплексов в насыпях курганов, то есть погребальных памят­никах, не противоречит их отнесению к категории кладов. На­ходки последних известны в полах курганов, как в эпоху брон­зы (Кабаковский клад), так и в эпоху средневековья (клады дирхемов) (2, с. 13; 10, с. 165). В то же время, в насыпях кур­ганов эпохи бронзы известны впущенные кенотафы с погре­бальным инвентарем савроматского времени, свидетельствую­щие о наличии и другой разновидности подкурганных нахо­док (11, с. 114 сл.).

Необходимо отметить, что появление кладов VIII – VII вв. до н. э. фиксируется на обширной территории, включав­шей юг Европейской части СССР, а возможно и районы Цент­ральной Европы (ср. 12, S. 27, 28). Рассматриваемые клады сближают и хронологические рамки использования выявлен­ных в них предметов. На основании типологической характе­ристики удил (вид строгости, моделировка колец, сечение стержня удил) и трехпетельчатых псалиев они могут быть да­тированные последней четв. VIII – нач. VII вв. до н.э. (13, с. 163 сл). По мнению исследователей, это время появления на изучаемой территории племен из восточных районов Евразии,

известных нам, главным образом, под именем скифов. Перед­вижения населения, вероятно, повлекли за собой дестабили­зацию политической обстановки и зарытие кладов. Их оби­лие, по нашему мнению, свидетельствует не столько об акти­визации культурных контактов и связей в VIII–VII вв. до н. э., сколько указывает на довольно узкий период, характе­ризующийся политической нестабильностью. Об этапном ха­рактере этого явления свидетельствуют находки на Северном Кавказе не только кладов, содержащих узду новочеркасского типа, но и кладов этого же времени с наборами кобанского инвентаря (Жемтала, Советское). Ко времени освоения ски­фами Предкавказья относится и разрушение поселений мест­ных жителей – Сержень-Юртовского и Дербентского в Дагеста­не, что также, по-видимому, связано с их появлением (14, с. 34). Скорее всего, это событие произошло после столкновения ким­мерийцев с Урарту ок. 714 г. до н. э. и возвращения их на ис­ходные территории. Это отразилось в появлении серии древне­восточных предметов VIII–нач. VII вв. до н. э. в предскифских захоронениях Северного Кавказа и Среднего Поволжья (15, с. 193; 16, с. 26 ел.). Исходя из этого, дата появления скифов должна определяться где-то в пределах конца VIII – нач. VII вв. до н. э.

В рассматриваемом контексте обращают на себя внима­ние и «сарматские» клады, включающие близкие наборы ве­щей, главным образом, уздечные принадлежности (17, с. 237 сл.). Они выявлены на поселении и в насыпях курганов, то есть условия их нахождения близки условиям находок «ким­мерийских» кладов (18, с. 256 сл.). Исследователи связывают появление этих комплексов с продвижением на территорию Скифии сарматов и возможными военными столкновениями местного скифского населения с сарматами (19, с. 11 сл.; 20, с. 160).

Предложенный обзор не будет полным, если не упомя­нуть находки предметов конской узды (главным образом удил) раннего железного века из восточных районов Евразии (Северный Казахстан, Алтай, Тува), обнаруженные либо в насыпи курганов эпохи бронзы, либо в специальных каменных кольцах, расположенных рядом с могилами. Одни исследова­тели относят их к следам особых ритуальных действий (М. X. Маннай-оол, М. К.Хабдулина), другие, применительно к

Майэмирской находке, считают спрятанным после ограбле­ния курганов кладом (А. В. Адрианов, М. П. Грязнов, С. И. Руденко) (21, с. 61; 22, с. И; 23, с. 22; 24, с. 12). Не претен­дуя на окончательное решение вопроса, считаем необходимым привести также замечание А. Д. Грача о том, что характер­ной чертой погребального обряда алды-бельской культуры Тувы является помещение вблизи уровня древней поверхнос­ти, у края могильных ям, уздечных наборов (25, с. 25). Вместе с тем, сопровождающие захоронения коней в курга­нах этой культуры практически неизвестны. По всей вероят­ности, этот обряд является особой формой жертвоприноше­ния коня умершему и препровождения его в загробный мир. Сравнивая эти находки с кладами конца VIII – нач. VII вв. до н. э. на юге Европейской части СССР, приходится кон­статировать их отличие друг от друга по условиям нахож­дения, составу, а главное–назначению. Скорее всего, это яв­ления разного порядка, имеющие разное происхождение. Сказанное выше отнюдь не отрицает возможности существо­вания в предскифский и скифский периоды в различных райо­нах Причерноморья обряда «замены» конских захоронений положением в могилу или рядом с ней предметов конского убора. Об этом могут свидетельствовать упомянутые выше находки из Зольного, Носачево, а также, по-видимому, Кви­ток и Ольшаны (26, с. 58; 27, с. 174; 28, с. 39 сл.). Однако, в каждом конкретном случае необходим анализ с возможным учетом всех сопровождающих их факторов.

Bradley R. Stages in chronological of hoards development and votive deposits.– PPH, 1987, Vol. 53.

1. Корзухина Г. Ф. Русские клады IX – XIII вв. М.–Л,, 1954.

2. Кропоткин В. В. Клады римских монет на территории СССР.– САИ, вып. Г4–4. 1961.

3. Дубовская О. Р. К интерпретации комплексов типа Новочеркасского клада.– СА, 1989, №1.

4. Скорый С. А. К вопросу о «надкультурном» характере древностей типа Новочеркасского клада.– Древнейшие общности земледельцев и скотоводов Северного Причерноморья. Тез. докладов. Кишинев, 1990.

5. Мелюкова А. И. Предскифский период в степях Северного Причерноморья–Степи Европейской части СССР в скифо-сарматское время. М., 1989.

6. Лесков А. М. Северокавказские клады эпохи поздней бронзы из степей Причерноморья.– Конференция по археологии Северного Кавказа. XII Крупновские чтения. М., 1982.

7. Черных Е. Н, Металл – человек – время. М., 1972.

8. Вайнштейн С. И. Историческая этнография тувинцев. М., 1972.

9. Лесков А. М. О северопричерноморском очаге металлообработки в эпоху поздней бронзы.– Памятники эпохи бронзы юга Европейской части СССР. Киев, 1967.

10. Мамонтов В. И. Кенотаф савроматскоге времени Царевского курганного могильника.– История и культура сарматов. Саратов, 1983.

11. Gallus S., Horvath T. Un peuple cavalier prescythique en Hongrie.– Diss. Pann. Ser. 11. Bdpt, 1939.

12. Махортых С. В. О культурно-хронологической интерпретации памятников типа новочеркасского клада.– Исторические чтения памяти М. П. Грязнова. Омск, 1987.

13. Махортих С. В. Соцiально-полiтичний аспект зв'язкi в cкiфi з племенами Кавказького регioну.– Археологiя, 1989, №1.

14. Патрушев В. С. Налобные венчики Старшего Ахмыловского могильни­ка.– СА, 1982, №4.

15. Калмыков А., Бабенко В., Шафорстова М. Работы на могильнике Клин-Яр III. – Студенческие археологические открытия 1987 – 1988 годов. Грозный, 1989.

16. Симоненко А. В О позднескифских налобниках.– Древности степной Скифии. Киев. 1982.

17. Петренко В. А. Клад конского снаряжения из раскопок второго Ханкальского городища.– СА, 1975, № 4.

18. Смирнов К. Ф. Ольвийский декрет в честь Протогена и сарматы. – Античные государства и варварский мир. Орджоникидзе, 1981.

19. Дзис-Райко Г. А., Суничук Е. Ф. Комплекс предметов скифского времени из с. Великоплоское. – Ранний железный век Северо-Западного Причерноморья. Киев, 1984.

20. Адрианов А. В. К археологии западного Алтая.– ИАК, 1916, вып. 62.

21. Грязнов М. П. Памятники майэмирского этапа эпохи кочевников на Алтае.–КСИИМК, 1947, XVIII.

22. Маннай-оол М.Х. Тува в скифское время. М., 1970.

23. Хабдулина М. К. Погребальный обряд населения раннего железного века Северного Казахстана.– Ранний железный век и средневековье Урало-Иртышского междуречья. Челябинск 1987.

24. Грач А. Д. Древние кочевники в центре Азии. М. 1980.

25. Щепинский А. А. Погребение начала железного века у Симферополя.– КСИА АН УССР, 1962, вып. 12.

26. Ковпаненко Г. Т. Носачiвский курган VIII – VII ст до н. е.– Археологiя, 1966, Т.20.

27. Ковпаненко Г.Т., Гупало Н. Д. Погребение воина у с. Квитки в Поросье.– Вооружение скифов и сарматов. Киев, 1984.

 

С. Л. Соловьев

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: