Экспериментирование как этап трансдукции

Как неоднократно отмечалось, трансдукция в химии имеет оп-ределенную направленность, на определенном этапе своего развер-тывания она достигает стадии эксперимента. К сожалению, по по-воду философии эксперимента существует неистребимый скепсис¹. Многие исследователи придерживаются точки зрения, что филосо-фия эксперимента все еще не состоялась. История развития фило-софских представлений об эксперименте показывает, что для упо-мянутого скепсиса действительно есть определенные основания.

Этимологически слово «эксперимент» восходит к греческому слову peira, которое означает испытание, пробу. Но почему в со-держательных науках, например, в химии, обращаются к испыта-ниям? Стоит обратиться к этому вопросу, как тотчас же возникают многочисленные трудности. Основателем философии эксперимента часто считают Френсиса Бэкона, стоящего у истоков британского эмпирицизма. Он считал, что эксперимент предохраняет от заблу-ждений ума, своеобразных познавательных идолов, позволяет вы-работать знания, необходимые человеку для господства над приро-дой. К сожалению, Бэкон жил в эпоху, которая не дала ему шанса проиллюстрировать свои требования к чистоте проводимого экспе-римента ссылками на какую-либо рафинированную науку.

Стремительное развитие наук, особенно начиная с XIX в., при-влекло внимание к философии эксперимента, прежде всего, пози-тивистов. Произошло это далеко не случайно. Дело в том, что, как показывают исторические исследования, достижение теориями на-учной рафинированности, как правило, было связано с позитивист-

¹ Хон Г. Идолы эксперимента: трансцендирование «списка “etc.”» // http: www.philosophy.nsc.ru/philscience/22_04/Hon.htm/ P. 1.

103

ской философией. Она же, стремясь освободить науки от метафи-зических наслоений, провозгласила своим лозунгом опору на фак-ты, фиксируемые в эксперименте. Неудивительно поэтому, что именно в рамках позитивистского движения были развиты первые философские теории эксперимента.

Среди основателей позитивизма к философской теории экспе-римента тяготел не столько его основатель Огюст Конт, сколько его британский оппонент Джон Стюарт Милль, разработавший ме-тоды исследования причинных связей. Но его исследование имело сугубо логический характер и, по сути, не оказало существенного влияния на развитие философии эксперимента.

В рамках второго позитивизма обстоятельную попытку развить философию эксперимента предпринял Эрнст Мах, основатель эм-пириокритицизма. Он считал главной задачей науки изучение функциональных связей между элементами опыта, которые имеют разом как психологическую, так и физическую природу. Его иссле-дование отмечено печатью некоторого пренебрежения теорией, ее концептуальными достоинствами, он желал их почерпнуть непо-средственно из результатов наблюдений. К тому же Мах не избе-жал недостатков психологизма, который состоит в попытке сведе-ния всего ментального к психическому. Но ментальный уровень, например химии, относится к ней самой, а не к психологии. Иссле-дования Маха оказали значительное влияние на его последовате-лей, в том числе на представителей Венского кружка, в частности, неопозитивистов Морица Шлика и Рудольфа Карнапа, а также на неокантианца Хуго Динглера. В конечном счете, им удалось избе-жать западни психологизма.

В теории эксперимента неопозитивистов центральную нагрузку несут концепты протокольного предложения и индуктивной логи-ки. Как видим, на первый план выходит языковой компонент нау-ки. Протокольные предложения описывают наиболее элементар-ные факты. В каждом конкретном случае проверки теории, пола-гал Шлик, «констатации являются окончательными»¹. Карнап пы-тался обосновать индуктивный метод в качестве способа открытия

¹ Шлик М. О фундаменте познания // Аналитическая философия: Избранные тек-сты. М., 1993. С. 46.

104

теоретических законов. Неопозитивисты явно предпочитали эпи­стемологический маршрут факты → универсальные законы. Но, как уже отмечалось, универсальные законы не существуют.

Хуго Динглер развил вариант операционализма¹. Он не считал, что можно теоретические законы буквально извлечь из экспери­ментальных данных. Но, по его мнению, их обоснование включает нормативные, имеющие нетеоретический характер требования од­нозначных и воспроизводимых экспериментов. Тень кантовского априоризма возникает дважды: а) теоретические законы предшест­вуют эксперименту, б) нормативные требования, предъявляемые к эксперименту, имеют волевой характер. Стремясь обосновать ар­гументацию по двум линиям, теория → эксперимент и экспери­мент → теория, Динглер в качестве палочки-выручалочки исполь­зовал представление об априорных принципах, которые не находи­лись в органической связи с теорией. Можно сказать, что он был недостаточно строг в соблюдении принципа научно-теоретической относительности, который не допускает выход за пределы научных теорий. Развиваемой им теории недоставало также внутренней со­гласованности.

Вплоть до 1980-х годов в философской литературе по поводу статуса эксперимента шел вялотекущий спор между неопозитиви­стами и их критиками - постпозитивистами. Этот спор шел в ос­новном по поводу путей обоснования теории: то ли теория должна выводиться из добытых посредством эксперимента фактов, то ли она изобретается теоретиком безотносительно к фактам. Такого рода спор не соответствовал запросам многих наук, в рамках кото­рых стремительными темпами развивалась экспериментальная тех­ника, позволившая существенно расширить объем научных знаний. Надо полагать, далеко не случайно в 1980-е годы стали появляться актуальные труды, посвященные, как теперь часто выражаются, философии эксперимента. Впрочем, в этой области, как справедли­во отмечают, в частности Х. Раддер и А.Ю. Сторожу к, не обходит­ся без существенных трудностей². Этому не приходится удивлять-

¹ Dingler H. Das Experiment. Sein Wesen und seine Geschichte. Mü nchen, 1928.

² Раддер Х. Подходы к более развитой философии научного экспериментирования
// Философия науки. 2004. № 3. С. 62–86; Сторожук А.Ю. Философия научного
эксперимента: реакция на кризис рационализма // Там же. С. 87–120.

105

ся, ибо в философии науки в полном соответствии с ее статусом проблемные вопросы не затушевываются, а, наоборот, обостряются.

Для нас особый интерес представляют дискуссионные вопросы современного этапа философствования по поводу научного экспе­риментирования. Спор идет между реалистами и конструктивиста­ми (антиреалистами), рационалистами и антирационалистами¹. Яр­кими представителями реалистического направления являются, например, А. Франклин² и Я. Хакинг³, а конструктивистского - Х. Коллинз⁴ и А. Пиккеринг⁵. Причем часто реалисты выступают так­же с рационалистических позиций, а их оппоненты - конструкти­висты, или сторонники нормативной теории - с антирационалисти­ческих. В рамках данной книги нет возможности рассмотреть в подробностях баталии, развернувшиеся вокруг философии экспе­римента. Отметим, однако, их основное содержание.

С реалистами и конструктивистами мы уже неоднократно встречались на страницах данной книги. Реалисты в известном смысле являются максималистами. Они стремятся линию транс-дукции довести непосредственно до референтов. То есть считают, что на основе результатов экспериментов можно реконструировать облик изучаемых явлений как таковых. Реалист стремится на осно­ве данных эксперимента воспроизвести облик реальности. Иначе говоря, в связке эксперимент → реальность признается относи­тельная самостоятельность как эксперимента, так и реальности. Конструктивист же как бы включает реальность в сам эксперимент, поэтому обсуждаемая связка для него не существует. На наш взгляд, конструктивисты безосновательно опасаются разобщенно­сти двух рассматриваемых этапов трансдукции. Они полагают, что от эксперимента невозможно перейти к реальности. Это возможно, если использовать потенциал творческого воображения. Следует

¹ Franklin A. Experiment in physics // http: //plato.stanford.edu/cgi-bin/encyclope-
dia/archinfo.cgi; Сторожук А.Ю. Философия научного эксперимента: реакция на
кризис рационализма.

² Franclin A Experiment, right or wrong. Cambridge, 1990.

³ Хакинг Я. Представление и вмешательство: Введение в философию естественных
наук. М., 1998.

⁴ Collins H. Changing order: replication and induction in scientific practice. L., 1985.

⁵ Pickering A. The mangle of practice. Chicago, 1995.

106

отметить, что содержание трудов профессиональных химиков не-двусмысленно свидетельствует о приверженности абсолютного их большинства идеалам научного реализма, который они, кстати, не противопоставляют конструктивизму. Исследователи, воздвигаю-щие между реализмом и конструктивизмом баррикады, явно недо-оценивают возможности сочетания одного с другим.

Еще одной актуальной проблемой является сочетание рациона-лизма с антирационализмом. Почему рационализм поставлен под знак вопроса и даже заговорили о кризисе рационализма, который то и дело стремятся дополнить изрядной дозой антирационализма¹. Критики рационализма недовольны уровнем осмысления тех пра-вил или стратегий, которые считаются нормами научного экспери-мента. Пожалуй, наиболее полный список эпистемологических стратегий приводит Франклин²:

• экспериментальный контроль и калибровка, в ходе которых прибор воспроизводит известные явления,

• воспроизведение артефактов, о существовании которых из-вестно заранее,

• устранение возможных ошибок и неуместных альтернатив-ных объяснений,

• использование самих результатов для доказательства их дос-товерности,

• опора на теорию явлений, необходимую для объяснения ре-зультатов эксперимента,

• использование прибора, осмысленного посредством хорошо подтвержденной теории,

• опора на статистические аргументы,

• использование анализа «вслепую», то есть в отсутствие тео-ретического плана,

• манипуляция изучаемым объектом,

• подтверждение результатов данного эксперимента другими экспериментами.

¹ Но не иррационализма, который выводит за пределы науки.

² Franklin A. Experiment in physics // http: //plato.stanford.edu/cgibin/encyclope-
dia/archinfo.cgi/ P. 20–21.

107

Если сравнить «список Франклина» с тем, что имеет место в хи-мии, например, в аналитической химии, то действительно обнару-живаются все десять стратегий, но, впрочем, в той или иной моди-фикации. В популярной трактовке аналитический цикл включает:

1) общую постановку задачи,

2) постановку конкретной аналитической задачи,

3) выбор методики,

4) пробоотбор,

5) пробоподготовку,

6) измерение,

7) обработку результатов,

8) выводы,

9) рекомендации,

10) отчет¹.

Нетрудно видеть, что два приведенных списка сочетаются друг с другом, особенно если сопроводить их рассуждениями о необхо-димости тщательного планирования эксперимента. По сути, Франк-лин предлагает стратегии, которые необходимы, по его мнению, для понимания смысла всего экспериментального дела. И вот тут-то начинаются большие сложности.

Часть исследователей полагает, что предлагаемые списки стра-тегий проведения эксперимента отчасти произвольны, к тому же они всегда могут быть дополнены. В связи с этим Хакинг ввел представление о «списке “Etc.”²». Проблема «списка “Etc.”» со-стоит в том, что либо необходимо обосновать его, либо придумать ему альтернативу. В любом случае философия эксперимента долж-на покоиться на вполне определенных основаниях, а не на откры-том для дополнений списке.

Критикуя «список Франклина», израильский исследователь Игора Хон предложил методологию приближения знания со сторо-ны ошибки³. Он выделяет две стадии эксперимента: подготовку и

¹ Аналитическая химия. Проблемы и подходы. В 2 т. / Под ред. Р. Кельнера, Ж.-М.
Мерме, М. Отто, М. Видмера. М., 2004. С. 57.

² Etc. (лат.) эт цэтэра – и так далее.

³ Хон И. Идолы эксперимента: трансцендирование «списка “Etc.”» // Философия
науки. 2004. № 3. С. 31–61.

108

проверку, с каждой из которых связываются по два элемента. С подготовкой связывают фоновую теорию и предположения отно-сительно аппаратуры и ее работы, с проверкой – осуществление наблюдений и теоретические заключения. В итоге эксперимент со-держит четыре составляющие: фоновую теорию – описание прибо-ров – измерение – теоретические заключения. Основная идея Хона состоит в том, что следует изучать природу ошибок, которые могут иметь место, и только после этого переходить к формулировке стратегий научного познания¹. Теорию познания следует предва-рить методологий. Хон ссылается на Френсиса Бэкона, который в свое время делал акцент на освобождении научно-эксперимен-тальной деятельности от различного рода заблуждений (идолов). Дескать, именно Бэкон заложил основания методологии экспери-мента.

На наш взгляд, предложения Хона не столь радикальны, как ему представляется. Аргументировано ставить вопрос об ошибках можно лишь в случае, если есть их теория. В противном случае не избежать эмпирицизма, в частности, бэконовского толка. Ключе-вым оказывается вопрос о теоретической относительности экспе-риментальной деятельности исследователя. Элиминация ошибок является одним из этапов этой деятельности, но не ее методологи-ческим основанием.

Для осмысления эксперимента нам нужен некоторый подход, который был бы достаточно основательным, уберегая от эмпири-цистских и других крайностей. В соответствии со всей предыдущей аргументацией, изложенной в данной книге, мы предлагаем руко-водствоваться методом трансдукции. В таком случае эксперимент рассматривается как этап трансдукции, а не в качестве изолирован-ного от него явления, которое нуждается в особой философии, фи-лософии эксперимента. В рамках философии химии не должно быть какой-то особой философии эксперимента. Итак, какой же предстает экспериментальная деятельность в составе трансдукции.

Во-первых, следует отметить, что эксперимент необходим в ка-честве конституирования полноты трансдукции: без него химия не

¹ Хон И.. Идолы эксперимента: трансцендирование «списка “Etc.”» // Философия науки. 2004. № 3.С. 41.

109

может состояться как единое целое. Как нет дома без крыши, так нет и химии без эксперимента, в котором оживают и принципы, и законы, и факты. Таким образом, эксперимент есть необходимое звено химической трансдукции. Все его признаки определяются, в первую очередь, именно этим обстоятельством.

Во-вторых, научный эксперимент всегда производится ради обеспечения прироста знания.

В-третьих, прирост знания обеспечивается целеполагающей деятельностью исследователя. Ни один эксперимент не обходится без постановки цели.

В-четвертых, постановка цели предполагает опору на опреде-ленную теорию, то есть на все то, что предшествует постановке эксперимента. Речь идет о принципах, законах, аппроксимациях и концептуальных моделях. В совокупности они как раз и образуют исходную, начальную, или отправную теорию, порой ее также на-зывают фоновой.

В-пятых, поскольку неизбежно исходная теория дополняется новым знанием, то она трансформируется в заключительную, фи-нальную теорию. Именно она как раз и является целью химика как ученого. Химик-технолог производит новые вещества. В отличие от него химик-ученый производит теорию новых веществ. У уче-ного и технолога разные цели. Целью экспериментальной деятель-ности ученого является достраивание трансдукционного ряда. Для этого как раз и нужен эксперимент.

В-шестых, следует учитывать, что так называемая проверка тео-рии также включает переход от начальной теории к финальной. Налицо просто некоторый вырожденный случай, при котором фи-нальная теория, на первый взгляд, выступает в образе начальной. При проверке теории неизбежно происходит прирост знания, хотя бы уже постольку, поскольку, как правило, используется новая мо-дель, ибо эксперимент проводится заново. Пройдя стадию экспе-римента, исследователь в концептуальном отношении неизбежно становится другим. Прирост знания может заключаться, например, в том, что растет его уверенность в истинности теории или же, на-оборот, он усомнился в ней. Это сомнение может стать залогом но-вых открытий.

110

В-седьмых, посредством исходной теории или теорий исследо-ватель создает концептуальные образы а) своей собственной дея-тельности, б) используемых аппаратов и измерительных приборов, в) изучаемых явлений и в соответствии с ними ставит перед собой определенные цели.

В-восьмых, постановка цели выступает в форме планирования эксперимента.

В-девятых, создается виртуальная модель как объект компью-терного экспериментирования.

В-десятых, создается объектная, уже не виртуальная, а предмет-ная модель.

В-одиннадцатых, в соответствии с определенной методикой производится сам эксперимент с предметной моделью.

В-двенадцатых производится обработка данных экспериментов.

В-тринадцатых, воспроизводится концептуальный образ рефе-рентов.

В-четырнадцатых, воспроизводится образ финальной теории, которая в новом эксперименте будет выступать в качестве началь-ной.

В-пятнадцатых, финальная теория предстает как законченный цикл трансдукции. Только теперь цикл экспериментальной дея-тельности достиг своей заключительной фазы. А это, кстати, озна-чает, что приведенный нами список этапов процесса эксперимен-тирования имеет не открытый, а законченный, финитный характер. Он не открыт навстречу произвольным ad hoc нормативным требо-ваниям. Каждый этап экспериментирования может быть детализи-рован, но лишь в рамках этого этапа. Все же этапы вместе образу-ют цикл, началом которого является исходная теория, а его завер-шением финальная концепция.

Итак, мы представили трансдукционную интерпретацию смысла экспериментальной деятельности исследователей. Как нам пред-ставляется, она является ключом к пониманию и любого «списка “Etc.”», и программы Хона по борьбе с идолами эксперимента, и, наконец, аналитических циклов, культивируемых в химии, равно как и требований, предъявляемых к стадии эксперимента во всех содержательных науках. «Списки “Etc.”» хороши своей концентри-

111

рованностью на том, что делается в той или иной конкретной нау-ке. Но им недостает концептуальной связности. Программа Хона выступает элементом достижения прироста научного знания, но и в ней концептуальная составляющая затушевана. Химические анали-тические циклы, как правило, представляют в эффектном виде, от-носящемся к методике экспериментов. При этом методология по-падает в тень методики эксперимента. Безусловно, философский интерес представляет не только методология, но и методика экспе-римента. Но пока философы обращают основное внимание на ме-тодологию.

Наконец, обратимся к так называемому кризису рационализма в философии эксперимента. По мнению А.Ю. Сторожук, он состоит в том, что теоретизирование приобретает преимущественное зна-чение, теоретические конструкции становятся самодовлеющими и осознается неадекватность теоретических представлений¹. На наш взгляд, характеристика определенных трудностей современного этапа научного познания, связанных, в частности, с недостаточным вниманием к сфере эксперимента, в качестве кризиса рационализма является, по крайней мере, неточной.

В работах сторонников философии эксперимента то и дело встречаются утверждения, что «эксперимент обладает самостоя-тельным значением», что «эксперимент может предшествовать теории», что «явления могут не объясняться, а всего лишь описы-ваться». Такого рода утверждения имеют общую черту, в той или иной форме эксперимент противопоставляется теории. Но для та-кого противопоставления нет никаких оснований. Указанное про-тивопоставление является основанием синдрома эмпирицизма. Его сторонники не замечают, что они совершают далеко не очевидную ошибку. Они начинают с противопоставления теории и экспери-мента. Но если эксперимент отличен от теории, то он самостояте-лен, следовательно, знание вырабатывается в эксперименте безот-носительно к теории. В этой аргументации не просто заметить брешь, но она, тем не менее, существует. Дело в том, что экспери-мент является органической частью теории. В указанном отноше-

¹ Сторожук А.Ю. Философия научного эксперимента: реакция на кризис рацио-нализма // Философия науки. 2004. № 3. С. 92–93.

112

нии их природа идентична, а именно она имеет концептуальный характер. Причем эксперимент наращивает концептуальную транс-дукцию. А это означает, что подобно всем другим этапам теории эксперимент имеет концептуальный смысл. Но если эксперимент концептуален, то почему именно со ссылкой на него следует про-возглашать кризис рационализма? Ведь издревле рационализм счи-тается родным братом концептуализма.

К сказанному следует добавить, что сам термин “рационализм” нуждается в уточнении. Иначе рассуждение о «кризисе рациона-лизма» теряет всякий смысл. Рационализм возник в Новое время как определенное направление в теории познания, противопоста-вившее себя эмпиризму. В его рамках всегда недооценивалась зна-чимость эксперимента. Поэтому критика в его адрес всегда была уместной. Рационализм по определению абсолютизирует значи-мость разума. Рациональное, значит – разумное. Вроде бы сказано вполне ясно. Но что такое разум? Не ясно. По сути, термин «ра-зум» в современных эпистемологических работах остался не у дел, он устарел. Современные исследователи предпочитают рассуждать не о разуме, а о теории. Но теория не находится в кризисе. Нет ни-какой необходимости искать ей замену в эксперименте. В конеч-ном счете, и эксперимент и теория направлены на приращение зна-ния посредством полновесного процесса трансдукции.

Выше приводился список научных стратегий по Франклину. В нем фигурирует так называемый экспериментальный анализ, про-водимый «вслепую» (положение 8). Речь идет об экспериментах, которые проводятся без ясного плана, «методом тыка». На первый взгляд кажется, что «слепой анализ» явно обходится без теории, то есть без всего того, что предшествует в рамках трансдукции экспе-рименту. Но это лишь первое впечатление. Экспериментатор не стал бы осуществлять те или иные действия, если бы он не пресле-довал определенные цели. Они могут быть не продуманы должным образом, но неправомерно утверждать их полное отсутствие. Дале-ко не каждый экспериментатор имеет должные представления о методе научной трансдукции. Но отсюда не следует, что он дейст-вует вопреки ему. В любом случае достижения и изъяны экспери-ментальной деятельности могут быть поняты наилучшим образом

113

не иначе, как посредством концептуальной трансдукции. Все спо-собы понимания научного экспериментирования выступают, в ко-нечном счете, как более или менее удачное воплощение одного из этапов трансдукции.

Следует отметить, что собственно эксперимент составляет лишь центральное звено экспериментирования. Эксперимент планирует-ся, подготавливается, проводится, и, наконец, осмысливается. Ка-ждый из этих этапов насыщен многочисленными проблемными аспектами, которые сами нуждаются в философском осмыслении. В частности, это относится к совокупности проблем, относящихся к так называемой хемометрике, предметом которой являются дан-ные измерений, а целью прирост научного знания. Эта химическая дисциплина конституировалась в качестве самостоятельной кон-цепции лишь в середине 1970-х годов, прежде всего, благодаря усилиям американца Б. Ковальски и шведа С. Волда. С тех пор она стремительно набирает концептуальный вес.

Хемометрика преподнесла философам науки замечательный урок, впрочем, видимо, все еще не усвоенный должным образом. Суть его состоит в принципиальной невозможности предсказать все результаты эксперимента. Тщательная обработка эксперимен-тальных данных всегда приводит к приросту научного знания, ко-торый не был и не мог быть предвиден заранее. Хемометрические методы являются настолько ухищренными, что порой они ставят в тупик даже профессиональных химиков. Одну из таких ситуаций рассматривают О.Е. Родионова и А.Л. Померанцев, отмечающие в своей содержательной статье, что в середине 1990-х годов «химики не понимали, что и зачем делали хемометрики, которые в свою очередь не понимали, почему их новые методы не востребованы в аналитической химии»¹. На наш взгляд, это недопонимание, а оно далеко не преодолено, указывает на необходимость развития фило-софии хемометрики. В отсутствие таковой недопонимание неиз-бежно принимает острые формы.

Философия хемометрики пока не создана. С учетом этого мы отваживаемся всего лишь на короткий экскурс в область хемомет-

¹ Родионова О.Е., Померанцев А.Л. Хемометрика: достижения и перспективы // Успехи химии. 2005. Т. 75. № 4. С. 303.

114

рики, полагая, что он в известной степени поучителен для осмыс-ления химической трансдукции. Речь идет о методе главных ком-понент, впервые разработанном К. Пирсоном в 1901 году и зани-мающем в хемометрике центральное место. Суть его состоит в сле-дующем. Экспериментальные данные фиксируются в исходных координатах задания переменных. Статистические методы позво-ляют перейти к новым переменным, которые даны в координатах уже так называемых главных компонент¹, определенность которых не была известна исследователю, планировавшему эксперимент. Обладая хемометрическими знаниями, он мог быть уверен, что вы-деление главных компонент непременно состоится. Но какими именно они являются, было невозможно предвидеть. Результатом хемометрического анализа является непредвиденный рост научно-го знания. Этот факт сам по себе весьма примечателен.

Итак, экспериментирование является важнейшим этапом внут-ринаучной трансдукции. Его философское осмысление явно нуж-дается в дальнейшем усовершенствовании. В связи с этим, как нам представляется, трансдукционная концепция экспериментирования задает актуальный вектор научного поиска.

Химический прибор

В актуальности приборного компонента в химии не приходится сомневаться. Сложности начинаются при его осмыслении. Здесь остается много неясностей. Довольно наивным представляется взгляд, согласно которому приборы всего лишь расширяют воз-можности наших органов чувств. Разумеется, верно, что наномик-роскоп позволяет увидеть объекты, недоступное невооруженному глазу. Но все визуальные образы, в том числе и те, которыми мы овладеваем посредством электронных, рентгеновских и лазерных микроскопов, нуждаются в осмыслении. Используемые в химии современные микроскопические средства позволяют освоить мас-штабы, исчисляемые в десятых долях нанометров. Но при всех возможных совершенствах микроскопии человек никогда не уви-

¹ Новые оси координат выбираются таким образом, что вдоль некоторых из них изменения является наибольшими, а вдоль других – наименьшими.

115

дит устройство атомов и молекул воочию, то есть без включения потенциала своего творческого интеллекта.

Химический эксперимент проводится в рамках лаборатории, под которой в данном случае понимается не столько замкнутое по-мещение, сколько специфические условия либо созданные искус-ственно, либо существующие естественно, то есть в природе. Экс-перимент проводится в специфических условиях, которые непре-менно должны учитываться. В типичных для современного хими-ческого экспериментирования условиях оснастка лабораторий включает: а) оборудование общего назначения, б) мерную посуду, в) компьютеры и другие устройства для обработки данных, г) реак-тивы, д) рабочие инструменты, е) детекторы, ж) приборы, необхо-димые для наблюдения, контроля и измерения. Безусловно, специ-ального внимания заслуживает каждая составляющая лабораторно-го оборудования. Однако существующие философские работы в основном касаются приборного компонента. В такой избиратель-ности есть известный смысл. Дело в том, что именно приборы при-водятся в непосредственный контакт с изучаемыми явлениями.

Рассуждая о приборах, хорошо было бы иметь общепринятое их определение, но такового, по сути, нет. По авторитетному мнению Я. Хакинга, главный признак прибора состоит в его способности выделения, изоляции тех признаков изучаемых явлений, которые мы желаем использовать¹. Исследователь, настроенный реалистич-нее, чем он, сказал бы, что выделяются признаки изучаемых явле-ний. Их использование, это уже, мол, другой, более прагматиче-ский вопрос. Безусловно, в своем наиболее развитом виде приборы вычленяют некоторые признаки; нет таких приборов, которые бы разом выделяли все признаки изучаемых явлений. Но иногда при-бор фиксирует не столько отдельные признаки химического объек-та, сколько его в целом. Об этом свидетельствуют, например, мик-рофотографии молекул полимеров.

Определение прибора в качестве устройства, выделяющего при-знаки изучаемых явлений, лишь на первый взгляд представляется безупречным. Вполне возможно, кстати, так считают многие ис-

¹ Hacking I. Representing and intervening. Introductory topics in the philosophy of natu­ral science. Cambridge, 1990. P. 265.

116

следователи, которых квалифицируют как инструменталистов, что прибор не выделяет тот или иной признак, а либо производит его, либо, по крайней мере, участвует в его производстве. Приведенное рассуждение показывает, что необходимо предпринять определен-ные усилия по уточнению философской характеристики приборов. В связи с этим резонно обратиться к существующим на этот счет концепциям. Они крайне редко систематизируются.

Наиболее известной философской концепцией, ориентирован-ной на экспериментальную деятельность, является операционализм, ярким представителем которого считается американский физик Перси Бриджмен. Основная идея операционализма состоит в том, что именно прибор обеспечивает доступ к изучаемому явлению. Человек в состоянии понять мир химических явлений лишь по-стольку, поскольку совершает определенные эмпирические дейст-вия, операции. Это верно. Но операционалисты не в состоянии объяснить, почему экспериментатор должен осуществлять не лю-бые, а вполне определенные операции. Они склонны поставить эксперимент впереди теории, но как раз руководствуясь ею, иссле-дователь планирует ход эксперимента.

Еще одна позиция состоит в том, что прибор выступает решаю-щим элементом производства новых химических субстанций. Эту концепцию первым развил немецкий историк химии Пауль Валь-ден. Он считал, что в рамках физики приборы выступают в качест-ве искусственных органов чувств. Но эта их трактовка непримени-ма к химии, где чаще всего экспериментирование направлено на производство новых субстанций. В отличие от экспериментатора-физика его коллега из области химии преумножает не органы чувств, а саму природу¹.

Рассматриваемая концепция не имеет специального названия, назовем ее концепцией креативно понятого эксперимента. В наши дни она была существенно модифицирована одним из ведущих со-временных философов химии Йоахимом Шуммером. Он пересмот-рел вопрос о соотношении эксперимента и теории. Шуммер приво-дит впечатляющие статистические данные, свидетельствующие о

Walden P. Geschichte der organischen Chemie seit 1880. Berlin. 1941. S. 30.

117

том, что львиную долю химических экспериментов составляет ана-лиз и синтез новых субстанций.

Как правило, исследователи, изучающие экспериментальную деятельность химика, стремятся противопоставить эксперименту теорию, которая то и дело характеризуется не без налета некоторой снисходительности. В основном Шуммер избегает этой опасности. Но его характеристика соотношения теории и эксперимента свое-образна. «Уделяя избыточное внимание эпистемологической сто-роне дела, методологи науки пренебрегают тем обстоятельством, что ученые не просто описывают мир таким, каким он является, а главным образом создают новые субстанции. В экспериментальных науках эксперименты не являются инструментами для проверки теорий, как раз напротив, теории являются инструментами для на-правления экспериментов. Несмотря на недопонимание подлинной природы теорий, тем не менее, очевидно, что их не используют просто для дедуктивных рассуждений в химии. В аналитических экспериментах они способствуют определению идентичности суб-станций посредством интерпретации эмпирических свойств. В синтетических экспериментах они быстрее выступают в качестве резерва для нахождения соответствующих аналогов на теоретиче-ском уровне»¹. Шуммер, занятый исследованием природы экспе-римента, не дает специального определения химическому прибору. Но в полном согласии с его концепцией прибор выступает инстру-ментом анализа и синтеза новых химических субстанций. Мы еще вернемся к воззрениям Шумера, пока же обратимся к другим кон-цепциям химического прибора.

Итальянский исследователь Луиджи Черрути, определяя приро-ду химического прибора, обращается к творчеству одного из осно-вателей аналитической философии Людвига Витгенштейна². В ка-честве руководящих положений он использует три идеи выдающе-гося философа: а) значение слова есть употребление, б) исследова-тель культивирует языковые игры, в) язык есть форма жизни. Его

¹ Schummer J. Why do chemists perform experiments? // Chemistry in the philosophical
melting pot. Frankfurt am Main. 2004. P. 407.

² Cerruti L. Chemicals as instruments. A language game // Hyle – international journal
for the philosophy of chemistry. 1999. No. 1. P. 39–61.

118

внимание направлено на растворители, индикаторы и реагенты. Он стремится выявить способы интерпретации их содержания в про-цессе развития химии (речь идет о своеобразных языковых играх). В конечном счете, выясняется, что все сводится к определенным химическим актам, направленными на производство новых суб-станций. Черрути вроде бы присоединяется к концепции креативно понятого эксперимента. Но ни Вальден, ни Шуммер не опираются на концепт языковой игры. Строго говоря, для Черутти химический прибор выступает как инструмент языковой игры, реализующейся в процессе совершения химических экспериментов.

Еще более оригинальную позицию, чем Чарутти занимает бель-гиец Пьер Ласло, к трудам которого мы обращаемся не в первый раз. Он определяет химический прибор как игровое устройство по созданию химических текстов, химической риторики¹. Его подход не эпистемологический и не методологический, а риторический. Осуществляемое Ласло приравнивание химии то к музыке, то к ри-торике представляется нам экзотическим шагом, не учитывающим специфику химии в качестве науки. Но, по крайней мере, в одном отношении он, безусловно, прав: процесс химического экспери-ментирования, безусловно, имеет самое прямое отношение к созда-нию языка химии.

Еще одна концепция прибора принадлежит американскому уче-ному Дэвису Бэрду. В своем творческом поиске он обращается к учению критического рационалиста Карла Поппера о третьем ми-ре². Как известно, Поппер относил к первому миру – вещи, ко вто-рому – желания и ментальные события, к третьему – объективное знание, не зависящее от людей. Решающий шаг Бэрда состоит в отнесении приборов не к первому миру, а к третьему. Лишь на пер-вый взгляд прибор представляет собой всего лишь вещь, подобную другим вещам из мира природы. Решающая его особенность состо-ит в том, что он производит объективное знание. Прибор есть ин-струмент для производства объективного знания. На наш взгляд,

¹ Rotbart D. Peter J.T. Morris (ed.): " From classical to modern chemistry: the instrumen­
tal revolution" // Hyle – international journal for the philosophy of chemistry. 2003. No.
1. P. 125.

² Baird D. Thing knowledge: a philosophy of scientific instruments. Berkeley, 2004.
Ch. 6.

119

Бэрду следовало более основательно рассмотреть вопрос о том, кто же является источником знания, прибор или, как мы полагаем, ис-следователь.

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться: