III. Наказания, близкие к смертной казни.

1. Присуждение к пожизненным работам в рудниках и каменоломнях (damnatio in metal­lum) – самое близкое к смертной казни наказание, связанное с утратой свободы. Вот что рассказывал Цицерон: «Все вы слыхали о сиракузских каменоломнях; многих из вас знают их; это огромное и величественное создание царей и тираннов; все они вырублены в скале на необычайную глубину; для чего потребовался труд многочисленных рабочих. Невозможно ни устроить, ни даже представить себе тюрьму, которая в такой степени исключала бы возможность побега, была бы так хорошо ограждена со всех сторон и столь надёжна. В эти каменоломни даже и из других городов Сицилии по приказу доставляют государственных преступников для содержания под стражей» [Цицерон. Речь против Гая Верреса. «О казнях», с.130 (XXVII, 68)].

О том, что это свидетельство великого оратора не было плодом его пылкого воображения, говорит и то обстоятельство, что ряд римских законоведов не делал различия между государственной тюрьмой и каменоломней (см. [Памятники римского права, с.236]).

По образному выражению А.Дж.Тойнби, рабы в рудниках «сгорали в непосильном труде за несколько дней» [Тойнби, с.167].

Каково же было в каменоломне узнику, догадаться нетрудно, если прочитать следующий отрывок из Фукидида, повествующий о горестной доле пленников, захваченных сиракузянами в ходе одного из сражений Пелопонесской войны 431–404 гг. до н.э. и брошенных в сиракузский каменный мешок: «Первое время сиракузяне обращались с пленниками в каменоломнях жестоко. Множество их содержалось в глубоком и тесном помещении. Сначала они страдали днём от палящих лучей солнца и духоты (так как у них не было крыши над головой), тогда как наступившие осенние ночи были холодными, и резкие перепады температуры вызывали опасные болезни. Тем более что скученные на узком пространстве, они были вынуждены тут же совершать все естественные отправления. К тому же трупы умерших от ран и болезней, вызванных температурными перепадами и тому подобными, валялись тут же, нагромождённые друг на друга, и поэтому стоял нестерпимый смрад» [Фукидид, с.472 (VII, 87, 1–2)].

2. Расчленение тела неоплатного должника кредиторами как суррогат погашения долга. Согласно Законам XII таблиц, кредиторы, если они того пожелают, могут разрубить на части и разделить тело должника, не погасившего задолженности в установленный срок. «Если отсекут больше или меньше, то пусть это не будет вменено им в вину», – хладнокровно уточняет закон [Памятники римского права, с.6]. Однако, как сообщает римский писатель-компи­ля­то­р II в. н.э. Авл Геллий, «я не читал и не слыхал, чтобы в старину кто-нибудь был разрублен на части» [Бартошек, с.203, подстрочное примеч.].

IV. Обезображение внешности. В соответствии с древнеримским законодательством рядовым преступникам брили голову, а виновным в тяжких преступлениях вдобавок сбривали брови (см. [Петроний, с.164]. Впрочем, высказывалось мнение о том, что сбривание бровей применялось и для придания мужчине женоподобного облика [Гаврилов, Гаспаров, Ковалёва, Петровский, Солопов, с.488, примеч. 103]). Следует также учитывать, что обривали себе голову спасшиеся после кораблекрушения [Гаврилов, Гаспаров, Ковалёва, Петровский, Солопов, с.535, примеч. 81].

Ещё круче поступали с клеветниками, беглыми рабами и неисправимыми ворами.

Клеветникам, выбрив голову и брови, раскалённым железом выжигали на лбу клеймо (stigmă) в виде буквы К (по другой версии – С, от слова calumniātor «клеветник»; по поводу клеймения клеветников, впрочем, высказывались сомнения, см. [Бартошек, с.59]).

У беглых рабов на лбу выжигали клеймо FUG, от fugitīvus (servus) «беглый раб», у неисправимых воров – FUR «вор, воровка» [Горенштейн, Грабарь-Пассек, т. 2, с.342, примеч. 36], иногда – краткую фразу, напр. CAVE FURUM «берегись вора» [Маркиш, с.416, примеч. 11], ср.:

 

                      …раскалённым железом наёмный

Кат кого-то клеймит за пропажу каких-то полотен.

                           [Ювенал, с.326 (V, 14, 21–22)].

 

В историческом романе Лиона Фейхтвангера «Иудейская война», насыщенном подлинными подробностями, рассказано, что рабы, заключённые в эргáстул (каторжную загородную или пригородную тюрьму, подробнее см. гл. 3, пункт XII), имели на лбу клеймо Е [Фейхтвангер. Иудейская война, с.34 (книга 1-я)], что, по мнению, комментатора, не выражающего сомнений в исторической подлинности этого сообщения, значит ergastŭlum «эргастул» [Касаткина, с.337, примеч. 23]. В обследованных нами источниках и в других комментариях о таком виде клейма, однако, ничего не сообщается.

Клеймение как законная мера наказания рабов упомянуто в «Институциях Гая» [Памятники римского права, с.18].

Так что привычная и с виду невинная пословица «На лбу (у ко­го-л. что-л.) не написано», как видим, невольно наполняется зловещим смыслом.

Чтобы замаскировать выжженное на лбу клеймо, применяли – и небезуспешно – косметические мушки (см. [Марциал, с.63, эпиграмма № 29]).

Плутарх сообщает, что греки ставили военнопленным на лоб клеймо, в частности, в виде совы [Плутарх, т. 1, с.303 (Перикл XXVI)]. С учётом того что латинское слово stigmă «клеймо» заимствовано из греческого языка, приведённое сообщение Плутарха можно считать основанием для гипотезы о греческом происхождении римского обычая клеймить преступников. Этому, впрочем, противоречит то обстоятельство, что для наименования клейма у римлян было и своё слово –notă.

V. Выкалывание (вырывание) глаз. Светоний рассказывал: «Квинт Галлий, претор, при­шёл к нему [Октавиану Августу] для приветствия с двойными табличками под одеждой: Октавий заподозрил, что он прячет меч, однако не решился обыскать его на месте, опасаясь ошибиться; но немного спустя он приказал центурионам и воинам стащить его с судейского кресла, пытал его, как раба, и, не добившись ничего, казнил, своими руками выколов сперва ему глаза» [Светоний. Жизнь двенадцати цезарей, с.48 (II Божественный Август 27, 4)]. В свете этого гнусного эпизода сусально-слащавыми выглядят иные описания Октавиана Августа как паиньки без сучка и задоринки (см., напр. [Чанышев, с.267]).

По сообщению Флора, палачи вырвали глаза у брата знаменитого древнеримского полководца Гая Мария [Флор, с.128 (Гражданск. война Мария III, 26)].

Выкалывание глаз то и дело упоминается в комедиях Плавта (см., напр. [Плавт, 1933, с.266].

VI. Урезание языка. В том же месте у Плавта читаем: «Ясно, это старушонка донесла про золото. / Вот вернусь, язык отрежу прочь! Глаза ей выколю!» [Плавт, 1933, с.266]. В одной из эпиграмм Марциал пишет:

Что распинаешь раба, язык ему вырезав, Понтий?

То, о чём он замолчал, весь разглашает народ

              [Марциал, с.74, эпиграмма № 82].

 

О том, что угроза отчекрыжить язык – не художественное преувеличение драматурга и поэта, свидетельствует следующий пассаж из Светония: «Один римский всадник, брошенный диким зверям, не переставал кричать, что он невиновен; он [император Калигула] вернул его, отсёк ему язык и снова прогнал на арену» [Светоний. Жизнь двенадцати цезарей, с.118 (IV Гай Калигула 27, 4)].

VII. Отсечение рук. Оказывается, военная разведка и контрразведка – изобретение далеко не новое. Штирлицы и Мюллеры в тогах и туниках и сандалиях на босу ногу вовсю шустрили уже под сенью древнеримского Капитолия. В сладостной прохладе италийских кущей не хватало им, правда, раций, «жучков» и других примочек, а главное – задушевного тепла пар­тай­ге­нос­се Бормана и товарища Сталина. Вот почему древнеримские Джеймсы Бонды орудовали порой с наивностью, способной вызывать у нас, поднаторевших в глотании затейливых детективных повествований, снисходительную улыбку, ср.: «…Пу­блий [Корнелий Сципион Эмилиан Африканский Младший] каждый раз отряжал вместе с гонцами-посредниками несколько человек ловких солдат, даже переодетых в рабов, в грязном убогом платье, дабы они могли беспрепятственно разыскать и осмотреть входы и выходы в обеих стоянках [карфагенского войска]» [Полибий, т. 2, с.224 (XIV, 1, 13–14)].

Но шифровки и хи­тро­умные ши­фро­валь­ные устройства у античных лазутчиков всё же имелись: например, жителями Спарты охотно применялась упоминаемая Плутархом так называемая скитала (skut£lh) [Плутарх, т. 2, с.145–146 (Лисандр XIX)]. Это круглая палка, на которую плотно навёртывался ремень; на ремне писали сверху вниз, потом его распускали, и, чтобы прочесть написанное, следовало навернуть ремень на точно такую же палку [Вейсман, с.1140]; [Соболевский, Маркиш, с.639, примеч. 214]; [Томашевская, с.559].

Но и спартанская палка – о двух концах, и, как ремешочку ни виться, «был схвачен карфагенский лазутчик, который два года таился в Риме: его отпустили, отрубив ему руки…» [Ливий, т. 2, с.103 (XXII, 33, 1)]. Чтоб неповадно, значит, было вставлять палки в колёса римской государственной колесницы…

В другой раз повязали уже целую гурьбу хитрованов, которые под видом перебежчиков задумчиво слонялись по римскому лагерю, а на самом деле были посланы передать хитрющему Ганнибалу письмо с просьбой вызволить город Капую, осаждённый римлянами. «Их захватили больше семидесяти, вместе с вновь прибывшими, высекли и, отрубив руки, прогнали в Капую» [Ливий, т. 2, с.293 (XXVI, 12, 19].

«И хотя жестоко применять против пленников огонь и железо, однако не было ничего страшнее для варваров, чем перенести наказание и остаться жить с отрубленными руками», – меланхолически разъясняет Флор [Флор, с.101 (Фракийск. война III, 7)].

Особенно часто отсечению рук подвергались перебежчики [Аппиан Александрийский, с.106 (Война с Ганнибалом 43)].

VIII. Перебивание рук и ног. Так был наказан уже упомянутый брат знаменитого древнеримского полководца Гая Мария [Флор, с.128 (Гражданск. война Мария III, 26)].

IX. Кастрация. Аппиан рассказывал: «Минуций Базилл… убит был своими рабами за то, что некоторых из них в виде наказания он приказал кастрировать» [Аппиан Александрийский, с.497 (Гражд. войны III, 98)]. Попутно отметим, что кастрация в Древнем Риме чаще применялась в качестве коммерческого изуверства (см. гл. 4, § 1, раздел 1).

X. Присуждение к работам на мельнице. По степени суровости сравнивалось древними римлянами с присуждением к каторжным работам.

В комедии Плавта «Пуниец» («Poenŭlus», точнее – «Молодой пуниец») раб Синкераст, сетуя на своего хозяина, восклицает: «Нет, ей-ей, в каменоломне или же на мельнице / Лучше век влачить в оковах крепких, чем ему служить…» [Плавт, 1937, с.169]. В пьесе Теренция «Девушка с Андроса» господин угрожает своему рабу Даву: «Велю тебя я выдрать, Дав, до смерти сдам на мельницу…» [Теренций, с.39].

XI. Присуждение к полевым работам. Близкой к каторжной была и работа на полях. У Горация читаем:

 

Вон! А не то угодишь у меня ты девятым в Сабину!

                             [Гораций, с.276 (сатиры I, 7)].

 

Комментарием разъясняется, что речь идёт о направлении девятого по счёту раба на полевые работы в Сабинское поместье. «Удаление городского раба на работу в деревню было одним из тяжёлых наказаний» [Петровский, с.390, примеч. 118].

В комедии Теренция «Формион» раб Гета, перечисляя виды суровых наказаний, философски изрекает: «Молоть ли мне на мельнице, быть битым ли, в оковах быть, / Работать в поле – ничего я нового не вижу тут» [Теренций, с.298].

XII. Присуждение к эргастулу. Эргáстул (ergastŭlum) – каторжная тюрьма для рабов, обычно в сельской вилле, реже – в городе. Представляла собой подвальное помещение с рядом узких, высоко расположенных оконцев. В эргастуле находилось до 15 узников, закованных в кандалы или колодки [Кузищин, с.291]. За рабами наблюдали надзиратели, также из рабов [Гладкий, с.765].

XIII. Порка (castigatio = ver­be­ra­tio). Как самостоятельное наказание было распространено в армии, в семье и в школе.

Свободных лиц обычно били палкой (fustis), рабов стегали кнутом или плетью (flagellum = flagrum = verber), школьников хлестали рóзгой (fe­rŭlă) по рукам [Овидий, с.45 (Любовные элегии I, 13, 17–18)] и ей же полосовали спину и место ниже спины. «Горе для ма­ль­чиков всех, для наставников – сущая радость…», – писал Марциал об этом воспитательном орудии [Марциал, с.366, эпиграмма № 80]. Недаром в лексиконе школьников выражение manum ferŭlae subdu­cĕre «подставлять руку под розгу» значило «идти в школу».

Сечение розгой или порка кнутом (плетью) свободных людей при этом считались более суровым и унизительным наказанием, чем избиение палкой (см. [Институции Юстиниана, с.313], [Винничук, с.92]). При этом плеть по силе воздействия превосходила розги. Не случайно у римских поэтов упоминание плетей связано с устойчивым определением рабские (см., напр. [Тибулл, с.194 (элегии II, 3)]. В одном из покорённых римлянами малоазийских городов, например, действовала коллегия (корпорация) бичевателей рабов [Голубцова, с.312]. Ливий сообщал о Публии Корнелии Сципионе Эмилиане Африканском Младшем: «Застав воина в неположенном месте, он приказывал, если тот был римлянин, сечь его розгами, а если не римлянин, то плетьми ]Ливий, т. 3, с.622 (периоха книги 57)].

И немудрено: древнеримская плеть – грозное орудие с длинной рукояткой, от которой отходит несколько тонких цепей или ременных полос со свинцовыми гирьками на конце (см. [Гиро, с.550]; [Егер, с.450, там же рисунок плети]. Нетрудно себе представить, что делалось с человеческим телом, если оно получало хотя бы один удар таким щекотливым инструментом…

Возвращаясь к телесным наказаниям школьников, приведём следующий отрывок: «Одна картина в Геркулануме [который, на радость археологам, вместе с Помпеями был засыпан вулканическим пеплом при извержении Везувия в 79 г.] показывает, каким образом происходило наказание розгами. Виновного брал на плечи более взрослый товарищ; другой держал его за ноги; остальные хладнокровно смотрели на всю эту сцену, как будто бы в ней не было ничего необыкновенного. Учитель, спокойный и серьёзный, вооружён розгой, которой он наносит сильные удары. Ребёнок извивается от боли… Иногда экзекуция производилась с меньшей торжественностью: учитель просто хватал школьника за середину туловища, одной рукой держал его в воздухе вниз головой, а другой наносил ему удары своим ужасным педагогическим орудием» [Гиро, с.95].

Магистраты пытались законодательно оградить римских граждан от самочинной порки и избиения палками (см. [До­ва­тур, Сер­ге­енко, с.299]; [Ливий, т. 1, с.568 (X, 9, 4)], в частности, издав закон Порция [Бо­данская, Чистяков, с.697, примеч. 40]) и закон Корнелия (lex Cornelia de injuriis) [Бартошек, с.186]. Однако уже сам факт принятия нескольких законов по одному и тому же поводу красноречиво свидетельствовал о пренебрежении к ним общественности: удары розог, плетей и палок по-прежнему градом сыпались как на рабов, так и на римских граждан.

Дискредитировало названные законы в первую очередь то, что и в правовом сознании, и в правовой практике римлян порка и избиение палками оставались ходовыми наказаниями за те или иные проступки.

Так, в самый разгар Пунических войн римляне, и без того ошеломлённые неудержимым напором войск Ганнибала, до смерти перепугались оттого, что в храме Весты по халатности одной из весталок угас огонь, и «по приказу понтифика [верховного жреца] Публия Лициния весталку, которая в ту ночь должна была смотреть за огнём, высекли плетью» [Ливий, т. 2, с.407 (XXVIII, 11, 6)].

Видно, не из робкого десятка был понтифик. Да что там – задрать у беззащитной жрицы подол тоги над местом, где сходятся ноги, и душевно всыпать ей десяток-другой шпицрутенов. Дре­в­неримские бирюльки, мелочи античной жизни… Вот другой жрец – тот лихой молодец: прознав, что Луций Кон­­тилий, писец при понтификах, совершил блудодеяние с весталкой Флоронией (а на что ещё, спрашивается, писец?), велел того игрунчика запороть до смерти, да к тому же прилюдно, дабы остальные писцы весталок с невестами не путали и со своими письменными приборами к жрицам впредь не совались (см. [Ливий, т. 2, с.124 (XXII, 57, 3)]). Амбец тебе, писец… Знай наших.

О рабах и толковать нечего. В комедиях Теренция то и дело твердят о порке рабов, подвешенных на дыбе. Так, в пьесе «Евнух» служанка Пифиада угрожает рабу Парменону: «Сегодня же тебя пока подвесят да и вспорют / За то, что нашего юнца скандалом ославляешь / Да на него же сверх того ещё доносишь» [Теренций, с.271].

Порка, впрочем, могла заменять денежный штраф.

В политических целях иногда производились красочные шоу-порки. Так, по приказу Флакка, римского наместника в Александрии, «были схвачены 38 наиболее влиятельных членов верховного совета [александрийских иудеев, почтенных старцев], закованы в цепи, поволочены в театр и здесь на глазах ликовавшей александрийской толпы подвергнуты бичеванию» [Иосиф Флавий, с.185, примеч.].

XIV. Надевание нашейной колодки или железного ошейника. Могло сочетаться с поркой. Как рассказывал Ливий, однажды в городе Риме «какой-то хозяин прогнал розгами прямо через цирк раба с колодкой на шее…» [Ливий, т. 1, с.110 (II, 36, 1)].

Колодка, как можно думать, служила не только и не столько для «ущемления шеи» [Гиро, с.120] (что могло бы резко и нежелательно снизить производительность рабского труда), а в первую очередь для сурового напоминания рабу о его бесправном положении, сравнимым с участью тяглового скота.

Впрочем, колодки применялись и к нерадивым римским гражданам. Так, «Гай Матиен, обвинённый народными трибунами в том, что покинул своё войско в Испании, брошен в колодки, долго бит розгами и откуплен за медный сестерций» [Ливий, т. 3, с.621 (периоха книги 55)].

По приказу консула 191 г. до н.э. Мания Ацилия Глабриона закованным послам этолян были надеты железные ошейники [Полибий, т. 2, с.332 (XX, 10, 8–9)], как можно полагать, также с целью жестоко унизить. Применялись железные ошейники, между прочим, и греками (см. [Арриан, с.99 (30, 5)].

XV. Заковывание в цепь или в кандалы (либо то и другое вместе). У Ювенала читаем:

 

Где тот горн, наковальня та где, что цепей не готовят?

Сколько железа идёт для оков, что, боишься, не хватит

Плуги простые ковать, железные бороны, грабли.

                                    [Ювенал, I, 3, 309–311].

 

Кандалы могли сочетаться с колодкой [Люцилий, с.378 (XXIX, 40, 854)].

Своего рода наказанием можно считать и приковывание к стене раба-привратника в богатых римских домах, чтобы страж порядка не мог самовольно покинуть свой пост (см. [Гиро, с.150]). Овидий называет такого караульщика «цепным рабом» [Овидий, с.40 (любовные элегии I, 6, 74)].

XVI. Битьё по лицу и таскание за волосы. По отношению к прекрасному полу в римском быту считалось воспитательно-оздо­ро­ви­те­льной процедурой.

Агустин Аврелий рассказывал: «У многих женщин… лица бывали обезображены синяками от пощёчин…» [Августин, с.122].

Проперций с мрачной ухмылкой утешает свою неверную воз­люб­ленную:

 

Я не вцеплюсь вне себя в твои заплетённые косы,

И не посмею побить грубым тебя кулаком…

              [Проперций, с.298 (элегии II, 5)].

 

А вот у Овидия «не вынесла душа поэта позора мелочных обид», нанесённых ему прелестницей, и он с древнеримской солдатской прямотой рапортует:

 

Я же дошёл до того, что схватил надо лбом её пряди

И на прелестных щеках метки оставил ногтей!

                 [Овидий, с.41 (любовные элегии I, 7, 49–50)].

 

Как тут не вспомнить родимое, близкое:

 

Излюбили тебя, измызгали –

Невтерпёж.

Что же ты смотришь так синими брызгами?

Иль в морду хошь?

 

В огород бы тебя на чучело

Пугать ворон.

До печёнок меня замучила

Со всех сторон.

[Есенин, с.129 («Сыпь, гармоника. Скука… Скука…»)].

А ещё твердят, что Проперций и Овидий не наши парни…

XVII. Наказания за воинские преступления. Полный перечень таких наказаний содержится в Дигестах Юстиниана (см. [Памятники римского права, с.591–598]) и подробно рассмотрен в книге [Скрипилёв, с.64–71].

Большинство из них ни по орудиям, ни по степени жестокости ничем не отличались от наказаний, которые применялись к неслуживым римлянам. Единственная важная особенность состояла здесь в том, что военнослужащих, в отличие от рабов, не подвергали ссылке на работы в рудники и каменоломни, отдаче на растерзание диким зверям и повешению. Кроме того, воинов нельзя было пытать во время допроса. Однако если воин перебегал к неприятелю и затем возвращался в своё подразделение, он утрачивал названные преимущества и в правовом отношении приравнивался к рабу [Памятники римского права, с.591, 592].

Указанные льготы, конечно, же давались не от щедрот властителей. Прежде всего, древнеримская воинская служба была многолетней. (Существуют разные сведения о продолжительности службы в древнеримском войске: от 25–26 лет (см., напр. [Ранович, с.29], [Словарь античности, с.98]) до 30 (см., напр. [Фейхтвангер. Лже-Нерон, с.101 (книга 2, глава 2)], [Мазуркевич, с.21] и даже до 40 лет [Машкин, с.509]). Кроме того, она была сопряжена, как и во все времена, с жестокими тяготами и лишениями.

Вот лишь одна, но характерная зарисовка из армейского быта римлян: «…зима была столь суровою, что земля покрылась ледяной коркою и, чтобы поставить палатки, требовалось разбивать смёрзшуюся почву. Многие отморозили себе руки и ноги, некоторые, находясь в карауле, замерзали насмерть. Рассказывали об одном воине, нёсшем вязанку дров: кисти рук у него настолько примёрзли к ноше, что, когда он её опустил, отвалились от рук…» [Тацит, с.310 (Анналы XIII, 35)].

Единственным утешением для римского солдата была возможность в условиях круговой поруки [Кнабе. История. Быт. Античность, с.13] пограбить захваченные города да время от времени утешиться продажными ласками блудниц, которые при нерадивых начальниках тучами налетали на римские лагеря (см. ]Ливий, т. 3, с.622 (периоха книги 57)].

Железная дисциплина, царившая в элитных римских войсках, непреклонная верность римского солдата ратному долгу недаром вызвали неподдельное восхищение у О.Шпенглера, автора знаменитой книги «Закат Европы». О.Шпенглер писал: «Не бросать своего напрасного поста, без всякой надежды на спасение, – это долг. Выстоять, как тот римский солдат, останки которого нашли у ворот Помпеи, который умер, потому что при извержении Везувия его забыли снять с поста. Вот что такое величие... Этот достойный конец – единственное, чего нельзя отнять у человека» [Свасьян, с.60].

Если волею судьбы под градом вражеских стрел, камней, дротиков и разящих ударов меча воин всё же оставался живым, тяготы многолетней слу­жбы неумолимо подрывали его здоровье. Так, когда племянник императора Тиберия, полководец Юлий Цезарь Германик прибыл в расположение волновавшихся римских легионеров, «некоторые из воинов, схватив его руку как бы для поцелуя, всовывали в свой рот его пальцы, чтобы он убедился, что у них не осталось зубов; другие показывали ему свои обезображенные старостью руки и ноги» [Тацит, с.26 (Анналы I, 34)].

Некоторые ретивые военачальники относились к своим подчинённым с жестокостью, ничуть не меньшей, чем к заклятому врагу. Так, некий центурион Луцилий получил у солдат прозвище «Давай другую», так как, «сломав лозу о спину избиваемого им воина, он зычным голосом требовал, чтобы ему давали другую и ещё раз другую» [Тацит, с.20 (Анналы I, 23)]. А некий грозный начальник разошёлся и пуще того: одного воина «покарал смертью за то, что он копал землю для вала не будучи перепоясан мечом, а другого – так как он был во­оружён только кинжалом» [Тацит, с.240 (Анналы XI, 18)]. По рассказу Ливия, во время атаки на эквов другой рубака, диктатор Квинт Сервилий Приск, зарубил «за промедление одного из знаменосцев» [Ливий, т. 1, с.265 (IV, 47, 2)].

Особое социальное положение военнослужащих, конечно, накладывало свой отпечаток и на пенитенциарную сторону. Так, согласно Плутарху, как-то раз римские воины за проявленное малодушие были подвергнуты, по его словам, «позорному наказанию»: они должны были «на глазах других воинов в одних туниках, без пояса, вырыть ров в двенадцать футов длиной» [Плутарх, т. 2, с.243 (Лукулл XV)]. Унизительность упомянутого взыскания заключалась, прежде всего, в том, что нерадивые солдаты на время лишились униформы и знаков воинского отличия, среди которых важнейшим была перевязь для меча, портупея, по-латыни cingŭlum (см. [Высокий, с.206, примеч. 94]; между прочим, выражение снять с кого-л. портупею (cingŭlo aliquem exuĕre) значило и «уволить кого-л. с военной службы» [Дворецкий, с.140]). Вообще, отсутствие пояса у римлян расценивалось как забвение обычаев и варварская неотёсанность [Буровик, с.92]. Кроме того, наказанные воины своим внешним видом стали походить на представителей беднейшего просто­на­ро­дья (tunicāti), носившего туники без тоги.

По рассказу Полибия, провинившимся воинам командир «велит выдавать положенную меру ячменя вместо пшеницы, палатки их приказывает ставить за окопами, ограждающими лагерь» [Полибий, т. 2, с.28 (VI, 38, 3–4)]. Тем самым недокормленные штрафники становились лёгкой мишенью для неприятельских стрел, камней и дротиков.

Аппиан сообщал: «Во время штурма [испанского] города одна женщина, когда какой-то солдат хотел изнасиловать её, пальцами выколола себе глаза. Серторий [Квинт], узнав об этом, приказал истребить всю когорту из римлян, которая, хотя бы в лице одного солдата, позволила себе такой дикий поступок» (Аппиан Александрийский, с.357 (Гражд. войны I, 109)].

XVIII. Комбинированные наказания. Некоторые древнеримские человеколюбы в пору гражданских войн на мелочи не разменивались. Они соединяли в одной бригадной работёнке различные наказания:

 

Отняты руки от плеч, и язык, изъятый из глотки,

Дико трепещет и бьёт немым содроганием воздух.

Уши срезает один, другой орлиного носа

Ноздри, а третий глаз выдирает из впадин глубоких

                                    [Лукан, с.33 (II, 181–184)].

Были такие мóлодцы, конечно же, усердными учениками презираемых ими варваров. Вот, например, как заботливо вразумлял своих пленных один ухватистый карфагенянин: «…Гасдрубал тех из пленных римлян, которые были у него, вывел на стену, откуда римлянам должно было быть хорошо видно то, что должно было совершиться, и стал кривыми железными инструментами у одних вырывать глаза, языки, жилы и половые органы, у других подрезал подошвы, отрубал пальцы или сдирал кожу с остального тела и всех ещё живых сбрасывал со стены и со скал» [Аппиан Александрийский, с.170 (Пунич. войны XVII, 118)]. Вообще, такие настенные показательные изуверства над пленными были у древних не редкость. Так, ворвавшись в осаждённый город Тир, воины Александра Македонского устроили там мстительную резню: «их измучила длительная осада, и они не забыли, как тирийцы, захватив их земляков, ехавших из Сидона, поставили их на стене, на глазах всего лагеря закололи и бросили в море» [Арриан, с.68 (24, 3)].

⇐ Предыдущая12345678Следующая ⇒

Поделиться: