Глава VII Боль расставания

Энгельштайн и Отто бегут в Киев. Велина отправлена на поселение в Изборск. Чув- ствует, что затяжелела. Хочет родить и назвать Ольгом. Истерика Ружены. Нож и записка. Отъезд в Вагрию. Рарог приезжает проститься с дочерью. «Ружена, не держи зла!»

Пастор Энгельштайн почти не спал всю эту тревожную ночь, он молился и думал, думал и снова молился. Сейчас там, в лесу под Альдогой, решается многое, если бог даст и всё пройдёт, как задумано, то будет нетрудно убедить Регину для собственной безопасно- сти принять в дар от земляков отряд воинов-франков, которые будут её личной охраной. А Велина покается и вернётся к Ольгу. Если же кельт окажется слишком упрямым, то… Лишь под утро пастор задремал чутким тревожным сном. Разбудил его неясный скрежет во дворе, залаял сторожевой пёс, но тут же жалобно взвизгнул и загремел цепью обратно в конуру. Затем в потайную дверь кто-то поскрёбся. Энгельштайн напрягся, нажал незаметную кнопку на массивном кресте, с которым никогда не расставался, и, разложив его, привычным дви- жением обратил в острый кинжал. Быстрой тенью скользнул за незаметную дверцу в стене и прислушался.

– Падре, отвори, это я, Отто! – послышался глухой голос.

Энгельштайн, помедлив, отворил массивный железный засов, опасливо вглядываясь в темноту. Крест-кинжал невольно дрогнул в руке пастора, а рука сама принялась сотворять крестное знамение, когда из проёма двери появилось нечто. Сутулая стать на шатающихся полусогнутых ногах в робком свете лампад остановилась и принялась осматриваться, издав какой-то хриплый звук. На чистые половицы упало несколько комков ссохшейся зелёноватой грязи, по горнице распространился болотный смрад. Явление из преисподней обернулось к онемевшему пастору, уже готовому пустить в ход против жуткого существа свой священный крест-кинжал.

– Воды, горячей воды! – прохрипело существо, и голос его опять показался знакомым.

– Отто? – неуверенно спросил священник, всё ещё держа крест наготове.

– Святой отец, у нас совсем нет времени, – сделав несколько крупных жадных глот- ков из ковша с водой, уже внятно заговорил вошедший. – Велина и один из наших людей в руках воеводы, этого беловолосого дьявола. Я их опередил, но… мне нужна тёплая вода и одежда…

– Что Ререк? – сурово спросил Энгельштайн, указывая на большую кадку, в которой он мылся ночью, стараясь избавиться от навязчивых тревожных мыслей. Живя среди неве- роятно чистоплотных по европейским меркам славян, он и сам незаметно пристрастился к омовениям, и хоть не сопрягал это с молитвой, но успокаивать и упорядочивать мысли при помощи купания научился.

– Жив остался… эта ведьма, сестра воеводы, колдовством освободила его, а потом и сам Ольг пожаловал, людей наших убил… – сорвав с себя зловонную одежду и с удоволь- ствием погружаясь в ещё не совсем остывшую воду, – ответил изведыватель. – Но подроб- ности потом, на рассвете купцы уходят в Киев, нам надо успеть на их лодьи.

– Почему в Киев?

– У нас нет выбора, дружинники воеводы перекроют все дороги и водные пути, осо- бенно на север и запад.

– Хорошо, я возьму самое ценное, – мрачно согласился Энгельштайн, громко вызывая слугу Эрлиха.

– Что случилось, святой отец? – сонно моргая и шлёпая босыми ногами, спросил здо- ровенный рыжий слуга в исподнем, появившись в светлице.

 

 

– Сбор по первому варианту, быстро! – рыкнул на него обычно мягкий и невозмутимый хозяин.

 

Изборская пленница

Озлобленная, с чёрным сердцем, возвращалась Велина в Изборск. Всё вокруг теперь казалось чужим и неприветливым. С какими надеждами уезжали они с Вадимом отсюда. Посадником в Нов-град, это не шутка! А если будет на то Господня воля, с посадского можно и в княжеский терем переселиться! От такой мысли дух захватывало, и сладко томно ста- новилось в груди… И вот ныне ни Вадима, ни княжеского, ни даже посадского терема… Отправлена в старый отчий дом, да ещё и под надзором, во всём отчитываться уличному старосте должна, без его разрешения ни шагу ступить, а из града и вовсе выезжать Ольг с Рюриком запретили. Пленница…

А ведь и убить могли! Ефанда, дурочка, заступилась, добросердечная, вишь ли. Конечно, с Рюриком спуталась, княгиней хочет стать, это при живой-то жене! Хорошо, что заранее, перед охотой на Рарога, успела Ружене весточку передать, теперь она ему устроит счастливое житьё! Одно худо, как схватили, вид сделала, будто дитём тяжела, да так складно притворилась, что даже эта проклятая колдунья Ефанда поверила. Только опасность казни давно миновала, а меня всё мутит, будто и в самом деле затяжелела, неужто, колдунья чего наворожила? А что, если я и в самом деле, того?.. Всю долгую дорогу от Ладоги было дурно, нутро то и дело наизнанку выворачивало. Неужто, от воеводы, ведь одну-то ноченьку с ним и была всего. А может… я ж за седмицу перед тем ещё с… ладно, не нужно мне дитя это, надобно выспросить поточнее, чего в таких случаях пить надо, чтоб плод сбросить. С Вади- мом-то, наоборот, старалась родить, да не получалось, а вот теперь и не хотела, да вышло. Фу, снова мутит, точно, как приеду, непременно изыщу зелье потребное. Хотя, постой, Велина, постой, если проклятая ведьма только на одни роды заклятье наложила, то плод и так на третьем-четвёртом месяце сам выйдет, а если нет, то я тем дитятею братцу-то чародейки кровушку попорчу, я его и отсюда достану. Нет, коли будет с плодом всё, как надо, непре- менно рожу, младший братец Андрею будет… – Велина не заметила даже, как от этих мыс- лей её сразу перестало мутить, в очах вспыхнул угасший было огонёк сладостно-злорадной мести. – Непременно рожу, и коли будет снова мальчик, то назову Олегом!

 

Отъезд Ружены

– Мне нужно на торжище! – топнула ногой Ружена, когда Вольфганг в очередной раз терпеливо объяснил, что сейчас ей нельзя никуда выходить из терема, потому что её жизни угрожает опасность. Она кричала и возмущалась, но исполнительный помощник воеводы остался непреклонным. Покричав и даже поплакав, княгиня молвила примирительно, с неко- торой издёвкой:

– Коль за мою жизнь фоевода с князем так озаботились, то моей сенной дьевке хоть можно пойти на торжище и купить то, что мне надобно?

– Служницами распоряжайся по своему разумению, – кратко молвил изведыватель.

Однако через короткое время после возвращения прислужницы с торжища из светлицы княгини раздался отчаянный вопль.

Перепуганный Вольфганг влетел в светлицу, ожидая самого худшего… Ружена рвала на себе рыжие власы и стенала, когда же увидела в дверях своего хранителя, то завопила ещё более.

– Уйди отсюда, пусть фсе уйдут, мне никто не нужен, дайте мне умерьеть, если меня никто на этом сфете не льюбит! – она рухнула на ложе и задрожала всем телом в глубоких рыданиях. Подбежавшие прислужницы хотели было подойти к княгине, но она так закри- чала на них, что девицы перепуганными воробышками фыркнули всей стайкой из светлицы.

 

 

Изведыватель тоже хотел выйти за дверь, когда в руках заплаканной Ружены блеснул корот- кий, чуть изогнутый нож. Вольфганг шагнул к княгине, но та, приставив острое жало к своей груди, закричала: – Не подходьи, я убью себья, всё рафно я никому не нужна, я фсем только помеха!.. – очи её горели огнём отчаяния.

Изведыватель вытянул вперёд руку, будто предостерегая, и молвил по-франкски:

– Почему никому не нужна, почему никто не любит, я тебя люблю, Ружена, мне ты нужна, и я всегда буду подле тебя… Брось нож, брось это холодное железо, возьми мою руку, она тёплая и верная, брось клинок, Ружена! – Он говорил и говорил, медленно приближаясь к княгине. Наконец оказался на расстоянии шага. Княгиня продолжала рыдать, но лезвие потихоньку опускалось в её дрожащей руке.

– Подойди ко мне, Ружена, – позвал тихо воин, – подойди, только нож брось, ещё меня поранишь ненароком, – попросил он. Она недоверчиво посмотрела прямо в очи своего хра- нителя, стараясь уловить в них фальшь, хоть самую малую, но очи его были открыты, и в них читалось только доброе участие. Ружена выронила нож и, сделав шаг навстречу, упала на грудь воина, тут же зайдясь в ещё более сильном рыдании, мешая словенские и немецкие слова, а он гладил её, как девочку, по рыжим растрёпанным волосам, продолжая говорить ласковые слова на родном их языке, пока она немного успокоилась. Вольфганг довёл всё ещё всхлипывающую Ружену до ложа, бережно, как малое дитя, уложил и прикрыл сверху вяза- ным пуховым платом. Подобрал и сунул за пояс небольшой нож с серебряной рукоятью и тут увидел на полу кусочек тонкой бересты. Подойдя к окну, ещё раз оглянувшись на лежа- щую княгиню, прочёл: «Досточтимая регина, твой муж Рерик обманывает тебя, он проводит время с Ефандой. Прими в дар сей восточный кинжал, как символ нашей надёжной защиты. Преданный тебе Отто».

– Кто такой Отто, Ружена? – строго спросил Вольфганг.

– Это… наш с тобой земляк из готского двора, – приподнявшись, почти спокойно пояс- нила на немецком княгиня, – у него лавка платяная и всякие женские прикрасы… А ты… Ты иди, Вольфганг, мне нужно привести себя в порядок…

 

Ружена с дочерью стояла на пристани Нов-града и глядела, как дюжие грузчики пере- носили её скарб – многие короба, корзины и сундуки – по шатким мосткам с пристани на плоскодонную лодью, что легко проходит отмели по Волхову. О чём думала княгиня? Может, о том, что так и не обрела желанного счастья здесь, в чужом для неё граде, так и не ставшем родным. Как бы ища убежища от тяжких мыслей, она прижалась к крепкому плечу Вольф- ганга. Тот, молча, нежно погладил её рыжие волосы.

– Знаешь, я раньше думала, что большое счастье быть княгиней, а теперь поняла, что для жены главное, чтобы рядом был надёжный муж, чтобы было кого любить, о ком заботиться, чтобы, когда станет трудно или тоскливо, просто можно было прижаться к его плечу… – Ружена немного помолчала, наслаждаясь силой и спокойствием своего не очень говорливого защитника. – А ты, правда, меня любишь? – заглядывая в синие очи франка, вновь спросила она.

– Правда, – кратко ответил воин.

– А почему ты раньше никогда об этом не говорил мне?

– Потому, что ты была женой моего князя.

– А если бы я осталась его женой?

– Тогда бы ты никогда об этом не узнала, – просто, но твёрдо ответил Вольфганг.

Только у дочери Ружены Светаны были совсем другие мысли. Она расставалась со своим теперь уже родным градом и друзьями, с отцом, которого так редко видела, но кото- рого любила всей своей детской душой. Мать, успокаивая дочь, говорила, что родилась она не в Нов-граде, а далеко отсюда, в Рароге, куда они сейчас и отправляются, там их ждёт

 

 

бабушка и родственники. Но тоска цепкими пальцами хватала за горло, и из детских очей вновь струились горячие слёзы.

Помощник воеводы по изведывательской службе, стоя рядом с Руженой и держа за руку Светану, вспоминал недавний разговор с Ольгом.

– Сдаётся мне, брат Вольфганг, княгиня на тебя глаз положила? – глядя помощнику прямо в очи, спросил воевода.

– Да не мыслю я о том, – смутился помощник, – я же, по твоему указу, был при ней неотлучно, на кого ж ей ещё глядетьто? Разве могу я супротив князя о его жене помыслить, что ты, воевода!

– Хм, – Ольг ещё раз взглянул на помощника, указал на лаву, потом сам сел рядом, заговорил тихо, доверительно.

– Ведомо тебе, что Ефанда, сестра моя, от готской казни спасла князя, потому что любят они друг дружку больше жизни своей. Сам ведаешь, что такую любовь получаем мы от богов наших и не можем ею пренебрегать. Ружена, по всему, тебя полюбила, значит, это тоже божеский знак, и потому ни князю быть с Ефандой, ни тебе с Руженой никто запретить не может, коли так богам угодно. Потому, бери, брат, Ружену и отправляйся с ней в Вагрию. Береги её, лелей, да о Светане, дочери княжеской, заботься. Бабушка, мать Рарога, пишет, что больно по внучке истосковалась, ведь от Трувора со Синеусом внуков ей не осталось… Удивлённый неожиданным разговором Вольфганг только ошеломлённо моргал своими

белесыми ресницами, а очи его недоверчиво вопрошали воеводу, не шутит ли тот.

– Да нет в речах моих никакой подоплёки, чего так недоверчиво глядишь-то?

– Воевода, а ты ведь не всё сказал, ещё чего-то припас? – продолжая пытливо глядеть на Ольга, спросил помощник.

– Ну вот, выучил на свою голову, – буркнул начальник Тайной службы. – Ну, есть у меня одно дело… – Ольг оглянулся вокруг и заговорил почти шёпотом. – По прибытии вашему с Руженой в Велиград Рарог обязательно должны изведыватели Людовика около вас появиться, расспрашивать, что тут в Нов-граде да как, чего князь замышляет, ну ты сам разу- меешь… – Вольфганг понимающе кивнул, самому не раз приходилось с проезжими купцами да их охоронцами такие беседы вести. – Говоря коротко, служба твоя продолжается, жду от тебя вестей, что там франки супротив нас замышляют или ещё кто. Письма тайные через верных людей передавай, через них же будешь получать всё нужное: серебро, меха, украше- ния всякие для своей службы в Вагрии, за важные сведения, сам знаешь, в тех краях хорошо платить надобно, – закончил воевода. Они ещё немного посидели молча.

– Выходит, ты с Руженой, князь с Ефандой, только я один остался! – тяжко вздохнул Ольг. – Велину пришлось обратно в Изборск отправить, под надзор, на вечное поселение, хоть по чести смерть за её деяния положена. Но Ефанда попросила не казнить её, князь-то от счастья светится, не смог ей отказать. Да и мне в случае казни Велины на душу такой камень лёг бы, тем более Ефанда рекла, что тяжела Велина… – воевода снова горько вздохнул. – Ну, будь здрав, лёгкого пути тебе! – Оба изведывателя встали и крепко обнялись.

 

По деревянному настилу пристани застучали конские копыта. Князь едва ли не на ходу спрыгнул с коня, бросив, не оглядываясь, повод стременному и быстрыми шагами пошёл к лодьям. Светана, вырвавшись из рук матери, побежала навстречу отцу и повисла у него на шее. Она прижалась к холодной броне и плакала, плакала…

Лодья уже готовилась к отплытию, Ружена подошла и почти силой оторвала плачущую дочь от Рарога. Она сердилась, что Светана цепляется за отца и не хочет с ним расставаться.

– Фсё, хватит, надоело! – отрывисто бросила она бывшему мужу. – Не надо больше обман… Фот он меня действительно льюбит, – она указала рукой на стоящего в лодке Вольф-

 

 

ганга. – И мы уплываем ф Фагрию. Хватит, набедовалась я тут с тобой! – закончила она уже чисто по-словенски.

Впервые Рарог не знал, как себя вести, что говорить. Хотел повиниться перед Руженой, утешить дочь, но слова, как застывший воск, застряли в горле и не шли.

– Ружена! – окликнул он. – Не держи зла! – только и сумел сказать.

Последнее, что увидел Рарог: уплывающая ладья и заплаканный лик дочери, которую Ружена увозила с собой.

 

⇐ Предыдущая10111213141516171819Следующая ⇒

Поделиться: