Убил своего родного брата Ярополка.

После смерти [убийства] князя Святослава один из его сыновей – Владимир одержал победу в междоусобной борьбе с братьями1,

убил последнего претендента на киевский княжеский престол – своего брата Ярополка

и стал единоличным главой большого славянского государства с центром в Киеве (29, с. 335).

Если оттолкнуться от исследований Льва Гумилёва («От Руси до России»), получается что Владимир – красное (на самом деле кровавое) солнышко, этот сверх святой – Равноапостольный не только с этической, но и со всех точек зрения, являлся самым чёрным существом России. Судите сами!

 

Итак, Владимир запятнал себя убийством Рогволода и его сыновей, которые были ни в чём не виноваты и даже не воевали с ним. Он изнасиловал дочь Рогволода Рогнеду. Та даже хотела убить Владимира, мстя за смерть отца и братьев.

Владимир вероломно умертвил собственного брата [Ярополка].

Предал он и своих боевых товарищей – варягов.

 У этого князя, и тому свидетельство – летопись, грехов было достаточно.

Ну а если у такого человека грехов было достаточно, то для русской православной Церкви трудно было найти более подходящую кандидатуру, чтобы присвоить ему звание не только святого, но и Равноапостольного.

При насаждении на Руси «христианства» когда во многих регионах мира набирала силу исламизация, Владимиру, как утверждают некоторые источники, было предложено принять и утвердить на Руси ислам. Владимир категорически отказался от этого предложения на том основании, что ислам запрещает употреблять спиртные напитки.

 

Руси есть веление питии, последовал ответ этого Чревоугодника.

 

По данным летописи, Владимир был не только убийцей и чревоугодником, но и отъявленным блудодеем и развратником. Он имел, как минимум, 5-ть жён и множество (по сведениям летописцев – сотни) наложниц. Так что в деле распутства он переплюнул даже мифического Соломона. Такова краса и гордость православия, насадившего на Руси филиал иудаизма в виде папистского «христианства» ценой огромного множества трупов, рек крови и слёз.

 

Российский (но не русский) вандал: зверь в человеческом обличье как полное подобие «христианина» Феодосия І.

Наверное, именно за такую бездуховную (филиал иудаизма), религию, Иерархи православия возвели этого еврея (имена его ближайших родственников: Борис, Глеб, Святослав, да и сам Владимир, чисто еврейские) в ранг Равноапостольного, называя, при этом, красным солнышком. Если слово красный связать с тем кровопролитием, какое имело место при насаждении им силой «христианства» на Руси, то тогда ему должен быть присущ такой эпитет как кроваво-красный!

Владимир не имел строгих религиозных убеждений, а по сему руководствовался ими, как и любой духовно нищий человек в своих личных и корыстных интересах: Власть, Богатство и др. О том, что это так, говорит тот факт, что Владимир был отъявленным язычником.

 

И стал Владимир княжить в Киеве один, и поставил кумиры (идолы) на холме за теремным двором: деревянного Перуна с серебряной головойи золотыми усами, затем Хорса, Даждьбога, Стрибога, Симаргла и Мокоша. И

приносили им жертвы, называя их богами,

и приводили к ним своих сыновей и дочерей (29, т. 1, с. 335-336).

Ну чем не «Святой» окаянный язычник Владимир?

Более того, перед тем как насадить на Руси папистское «христианство» Владимир, уже придя к единовластию, энергично претворял в жизнь «перунизацию», а значит, с точки зрения современных церковников, – язычество не только в Киеве. Как гласит летопись:

Владимир посадил Добрыню, своего дядю, в Новгороде. И придя в Новгород, Добрыня поставил кумира1 над рекою Волховом, и приносили ему жертвы новгородцы как богу» (29, т. 1, с. 336).

В других городах, при насаждении в них «христианства» повторялось то же самое

силовое и жестокое давление, переходящее порой в вооружённое столкновение и кровопролитие.

 

Если в Киеве веру в И. Христа приходилось вдалбливать плётками, кнутами и дубинами, то в Новгороде пришлось уже применять силу оружия.

 

Христианизация Новгорода была ещё более сложной задачей, чем его «перунизация»; она решалась на протяжении длительного времени, притом с немалыми трудностями (29, т. 1, с. 339).

И такое дикое варварство было характерно для всей Руси, а не только для одного Новгорода.

 

С новым деликатным поручением [любыми путями вдолбить, на этот раз, папистское «христианство»] Владимир послал в Новгород опять своего дядю Добрыню вместе с епископом Иоакимом. Новгородцы на вече решили не пускать в город ни Добрыню, ни епископа и организовали упорное сопротивление.

Уличные бои продолжались до тех пор, пока киевляне не подожгли кварталы, в которых жили основные массы повстанцев.

Те бросились тушить свои дома, и это позволило дружине Добрыни одержать верх. Деревянные боги2 были сожжены, а каменные брошены в Волхов. Всем новгородцам приказали креститься, а уклоняющихся приволокли к реке силой (29, т. 1, с. 340).

В Ростове при насаждении «христианства» поднялся бунт. Присланные туда первые два «христианских» епископа сбежали сами, опасаясь народного гнева. Третьего (епископ Леонтий) чуть было не убили. И только четвёртый (Исаия) наконец-то укрепил своё положение, вероятно, не без содействия военной силы.

Как утверждает Повесть временных лет восстания и бунты в связи с насильственной «христианизацией» древних русичей вспыхивали во многих городах России в течение длительного времени. Так, например, по словам этой летописи в 1024 году поднялось восстание в Суздале. В 1071 году, в который раз опять вспыхнуло крупное восстание в Новгороде.

 

Объявился некий волхв, выступивший против христианства («хуля веру христианскую»). На его сторону

 встало по существувсё население города: «И замутился весь город, и все поверили в него, и собирались убить епископа». Чувствуя за собой поддержку князя Глеба и его дружины, епископ в полном облачении и с крестом в руках вышел на площадь и предложил всем, кто против христианства, отойти к волхву, а христианам собраться вокруг епископа. «И люди разделились надвое: князь Глеб и его дружина пошли и стали около епископа,

а люди все (!) пошли и стали за волхвом».

Кончилось тем, что князь Глеб зарубил1 волхва, после чего «люди разошлись. Через 80 лет после того, как Добрыня окрестил новгородцев,

они не испытывали симпатий к христианству и все стали на сторону апологета старой [Ведической] веры. (29, т.1, с.341).

Сопротивление христианизации на севере государства было упорнее и ожесточённее, чем на юге, ибо север больше тяготел к Новгороду, чем к Киеву (29, т. 1, с. 340).

Таким образом, «христианство» на Руси – как, впрочем, и католицизм в Европе –

 насаждалось Силой!! Через горы трупов, реки крови, неимоверные страдания и слёзы наших пращуров в течение многих веков.

В этом отношении князь Владимир представляет собой полное сходство с таким тираном и деспотом от религии как «христианин» император Феодосий-1, кровавым мечом, утвердившим на Западе папистское «христианство».

 

Увы, на пути к этому варианту зловещей тенью высится фигура князя Владимира – тирана, развратника, братоубийцы (возможно, и отцеубийцы), впрыснувшего в вены Руси отдающий тленом византийский яд, чьё действие сказывается даже сегодня, когда от Византии остались одни воспоминания…(72, с. 117).

 

На сегодня этому «тирану, развратнику, братоубийце (возможно и отцеубийце)», «насильнику (изнасилование Рогнеды), грабителю, мучителю людей», как поётся в песне, пьянице и чревоугоднику («Руси есть веление питии»), язычнику («поставили в Киеве кумиры (идолы) приносили им жертвы, называя богами»), блудодею и развратнику (имел не менее 5-ти жён и сотни наложниц), ради маниакального стремления к Единовластию, «Владимир вероломно умертвил родного брата Ярополка!». Такова краса и гордость православия.

За все эти и многие другие Злодеяния стараниями Путина и Кирилла ему поставлен в Москве памятник. Хочу напомнить, что всё сие не останется без ответа со стороны Г. Бога, ибо Его Закон Воздаяния за все совершонные на Земле Грехи, а установка памятника этому Убийце, Страшный Грех,  Неотвратим и Вечен!

 

Возникает вопрос: почему так упорно древние русичи противились «христианизации»? Ответ на этот вопрос частично уже был дан мною в разделе «Протохристианство». Там я писал, что до появления саддукейского иудаизма – во всём мире существовала единая религия – поклонение Единому Богу=Свету, в образе Солнца. Это была самая

Величественная и Великодуховная религия, священней которой ничего не было, да и не могло быть: причём, на всей планете Земля. У разных народов Бог=Свет назывался по-разному, но суть верования в Него, обряды поклонения, празднества в Его честь и прочие культовые ритуалы были почти везде одинаковы. В древней Руси таким Богом в образе Солнца – Он же Бог Огня (как у персов) и кузнечного ремесла – был Сварог: от древне русского слова Сварга, что значит Солнце.

Эта величественная религия – Ведизм, которую исповедовали древние русичи (арийцы), в настоящее время почти убита в Россииправославной Церковью. Но в целом – в мире, она не умерла. Да и не могла умереть, ибо то, что от Бога, убить нельзя! Напротив, она оставила неизгладимый след в истории религий под названием индийский ведизм, куда принесли её с собой наши пращуры, спасаясь от вод всемирного потопа. Он (Ведизм) происходит от древнего русского слова ведать, что означало Знать, Познать: синоним греческого Гностицизма, также основанного на Знании (Гнозисе). Таким образом, религия наших пращуров была основана не на духовном невежестве (Нищете) кучки мусора в руках Г. Бога римского епископата – современное «христианство», а на

 

Великом Знании о Боге=Свете, на Знании Его Законов Природы, Знании сути земной и загробной жизни, и т. п.

 

Они прекрасно Знали, что никакие многочисленные спасения, придуманные папистами для одурачивания людей в угоду своему карману, не имеют никакого значения, кроме откровенной Лжи. Что никакой человек, будь он самим И. Христом, не в состоянии искупить грехи других людей, даже путём мифического пролития крови на кресте (чего, в сущности, никогда не было). Что все грехи человек должен искупить сам, своим праведным образом жизни на земле.

 

Поэтому главный мотив христианской догматики, мотив

искупления, остался чужд новообращённой массе. Иисус Христос как спаситель и искупитель был для неё непонятен, не трогал её;

и вся остальная философско-теософская система, сотканная александрийцами вокруг догмата о Христе, осталась столь же чуждой и странной для славянского уха (41, с. 24).

Совершенно верно! Иначе быть и не могло!

Ибо в течение всего первого 1000-летия н. э. древние русичи – староверы исповедуя

самую величественную религию мира – Ведизм, ничего не знали и ничего не слышали ни о каком И. Христе.

 

В условиях открытой вражды и обострённого неприятия древними славянами папистского христианства, греческий священник с крестом – а первые священники на Руси были только из греков – мог проповедовать новую религию только сопутствуемый дружинником с мечом (41, с. 24). В этих условиях перед власть предержащими встала дилемма: как быть? Или пойти по пути императора Феодосия и кровавым мечём «христианского» убеждения, уничтожив, при этом, десятки тысяч поборников старых древнерусских культов, заставить остальных силой принять «религию» «жалкой голытьбы» римского епископата. Или же постараться каким-то образом совместить религиозно-культовые обряды папистского «христианства» с культовыми обрядами древних славян.

 

Перед властями Руси и перед находящейся в их полном подчинении Церковью была дилемма: действовать ли открыто против укоренившихся в быту людей форм религиозного поведения и против языческих культовых традиций или стараться их ассимилировать, дав им христианскую догматическую форму (29, т. 1, с. 350).

Выбор пал на второе. Правда, это только растянуло «христианизацию» Руси на многие века, но нисколько не утвердило её, особенно в сознании и душах людей старой (Ведической) веры. Учтя опыт католической Церкви, когда на заре становления папистского «христианства» многочисленные римские боги были приравнены папистами к демонам, иерархи православной Церкви, не долго думая, почти точно так же приравняли славянских богов к бесам.

Новые боги не вытесняли старых, а низводили их на другое положение, предоставляя им новый, как правило, низший статус Особенно это оказалось удобным в случаях созвучия имён. Так, святой Власий слился с богом Велесом и стал покровителем животных. Георгий Победоносец в качестве Юрия слился с Ярилой и приобрёл его функции покровителя животных и вообще плодородия. Были и другие поводы, способствовавшие такой идентификации. Иоанн Креститель совпал с Купалой на том основании, что он и сам был «купальщиком». (29, с. т. 1, 345-346).

Видя тщетность и бесперспективность навязывания новых культовых обрядов, властьпредержащим ничего не оставалось, как пойти на попятную.

 

Не будучи в силах достичь действительного превращения днепровцев в христиан, видя тщетность убеждений, что языческие боги не существуют в действительности, а существует лишь один христианский бог, греческие священники пошли на такие же уступки прежней вере, какие в своё время вынуждена была сделать и греческая Церковь: они признали реальность существования всех бесчисленных славянских богов, приравняв их к бесам, и признали святость традиционных мест и сроков старого культа, выстраивая храмы на месте прежних кумиров и капищ и назначая христианские праздники приблизительно на те же дни, к которым приурочивались ранее языческие (41, с. 25).

 

Ничего удивительного в этом нет. Надо учесть, что многие «христианские» праздники на основе поклонения определённым богам, нередко заимствованные папистами у римского язычества и укоренившиеся в католицизме, а затем через Византию пришедшие на Русь в связи с её «христианизацией», так или иначе были связаны с земледелием или скотоводством. В календарном плане они приурочивались к соответствующим сезонам посадки, выращивания и уборки урожая. У славян, практически те же праздники, только иначе названные, связанные с поклонением славянским богам плодородия, животноводства и т. п., также приходились почти на те же времена и сроки.

Применяя на деле слова поговорки: не мытьём – так катанием; заменяя древнерусских богов «христианскими»; строя «христианские» церкви на месте старых – славянских; иерархи православной Церкви, очевидно, надеялись, что со временем, когда вымрут радетели старой веры и культов, молодому поколению будет легче вдолбить папистские догмы.

 

Но этот приём не достиг вполне своей цели. Не говоря уже о народной массе, которая благодаря нему

 могла изменить только Номенклатуру, но не Содержание своих верований, он открыл широкую дорогу для Двоеверия и среди верхнего слоя киевского общества (41, с. 25).

То обстоятельство, что в сознании и бытии людей тесно переплетались элементы старого и нового, в старой и церковно-исторической литературе обозначалось термином «двоеверие» (29, т.1, с. 344).

Двоеверие надо понимать не как исповедание двух вер – например, христианства и ислама – а как то, что имело место совмещение двух культовых обрядов и верований. С одной стороны – «христианских», а с другой – древнеславянских (Ведизм), которых никакая «христианизация» не могла искоренить из сознания русского народа в течение многих веков.

 

Соединение произошло «естественно» и стихийно, причём

основой сложившейся синкретической религии были скорее дохристианские (ведические) верования и обряды, чем христианские.

В ряде произведений древнерусской литературы и домонгольского и монгольского периодов содержится обличение русских людей в том, что они, приняв христианство, не отказываются от поклонения языческим богам…. Обличители двоеверия пользовались любым случаем для того, чтобы,

переписывая труды древних авторов, включать туда вставки содержащие обличение современных язычествующих1 христиан. Так, в «Слове Григория о поклонении идолам» интерполяция 13-го в. гласит: как первые язычники веровали в идолов и приносили им жертвы, и имена им нарекали, то и теперь многие так делают;

 состоящие в христианстве, они не ведают, что такое христианство. (29, т. 1, с. 344).

 

Другими словами, уже на византийской почве возникло то самое двоеверие, которое официальные русские историки Церкви считали почему-то оригинальным русским явлением. Это двоеверие в связи с фетишизмом мощей и икон и с магией таинств и обрядов и было той плоскостью, на которой произошло слияние днепровской религии с византийским христианством. В христианских святых и священных реликвиях, которым Церковь присвоила чудотворную силу, приднепровец вновь находил, утраченных было специальных богов-покровителей и фетишей. В непонятном для него культе он находил замену прежним волхвованием, а на монахов и на священников смотрел как на волхвов. Наконец, византийские погребальные обряды с учением о бессмертии души и воскресении легко соединялись с первобытным культом мёртвых (41, с. 25).

Праволавная Церковь любит потчевать нас баснями и небылицами о том, что князь Владимир объединил русский народ а, вместе с этим и всё государство российское, на основе новой религии. Но это откровенная Ложь. Князь Владимир не объединил, а наоборот разъединил народы Руси, вбив между ними большой клин в истинную религию древней Руси – Ведизм, который проповедовался на Руси со времён Потопа. Поэтому люди старой Веры – Ведизма (староверы) никогда не принимали и не могли принять доморощенную религию якобы византийцев, основанную папством Рима на филиале иудаизма под названием папистское «христианство»

Формально, на словах, под сильнейшим нажимом, давлением и даже физической силой приняв папистское «христианство», славяне Руси никак не хотели быть таковыми на деле. Именно поэтому

на протяжении столетий христианство оставалось значительно слабее язычества [Ведизма, истинной религии древних Русичей] (29, т. 1, с. 350).

Воистину! именно так и было!

 

Сие становится понятным, если учесть, что истинная (арийская) религия – Ведизм в жизни славянского народа – по сравнению с навязанным папистским «христианством» имела прочные многотысячные, со времён Потопа, корни, а религиозно-культовые обряды с ранних лет всасывались с молоком матери. С другой стороны,

«Само же богослужение [папистского культа] велось фактически на болгарском языке, и даже при родстве этого языка с тем, на котором говорили русские люди, восприятие на слух смысла богослужения было затруднено» (29, т. 1, с. 351).

Такое непонимание богослужения принижало его действенность, значимость и оставляло равнодушными прихожан. В этом случае они являлись лишь статистами при всём том, что происходило в церкви, поскольку не понимали полностью ни содержания псалмов и молитв, ни смысла культовых обрядов, которые вершились клиром. Стоит ли после этого удивляться тому, что силой навязанное русскому народу папистское «христианство» не затрагивало души людей; не проникало в их сознание, оставляя их, совершено безучастными к новой вере. Напротив, при таком положении дел, древние славяне, в условиях двоеверия, с удовольствием продолжали претворять в жизнь свои родные культовые обряды.

 

Дохристианская обрядность, как показывают жалобы и увещевания церковных проповедников,

продолжала жить целиком в течение всего киевского периода и даже в течение удельно-феодального периода, и не только в деревне, но и в городе; напротив

, христианская обрядность прививалась туго.

Автор Начальной летописи вынужден сознаться, что люди его эпохи только «словом нарицающиеся христиане», а на деле – «поганьски живуще», на игрищах людей «многое множество»,

а в церквах во время службы их обретается мало (41, с. 28).

Заговоры, волхвование и прочая древняя обрядность, основанная на возможности магии, лишь подтверждали собой древние обычаи и являлись непременным атрибутом «двоеверия».

В ту эпоху «сила» первобытной магии [ведизма] была куда действенней христианской благодати…

.

Известны случаи обращения к услугам баб-ворожей и волхвов со стороны Грозного, Бориса Годунова, Шуйского, Софии Палеолог (41, с. 48)

С другой стороны, когда иерархам православной Церкви надо было проявить «христианское милосердие», то точно также как и при католической Инквизиции, на Руси совершались те же Злодеяния:

Заподозренных в волхвовании женщин бросали в воду, и если брошенная не тонула, а плыла, то её вылавливали из воды и жгли (41, с. 45).

 

Воистину! гнилое яблоко православия  от гнилой яблоникатолицизма  не далеко падает!

С насаждением на Руси папистского «христианства» византийская Церковь нашла в этом деле хорошую отдушину для своего слишком многочисленного клира, которого в Византии было просто некуда девать:

 

Не только все первые епископы, но и все первые священники, и монахи были в Киевской Руси из греков (41, с 31).

 

(В  Греции никогда не было не только Церквей, Храмов, Соборов, никаких священников, но и самой религии как таковой. В Греции религию заменяла Философия. Поэтому, говоря о монахах из греков, сие надо понимать так, что это многочисленный клир Византии, которого «просто не куда было девать».)

 

При этом засилии иностранного клира, отсутствии после «крещения», каких бы то ни было духовных семинарий, все богословские знания и догматические формулы, составляющие основу «христианской» веры, в России, в её специфических («двоеверие») условиях, превратились со временем в обособленную систему религиозных знаний в виде т. н. «начётничества1». С одной стороны определённое неприятие «христианской» веры, а с другой – насаждение инородного священства, которое не стремилось к систематическому и глубокому обучению христианской догматике русского среднего и низшего духовенства, порой «комплектовавшегося из «мужиков» или «холопов» и учившегося службам «со слуху» (41, с. 42), всё это вылилось со временем в откровенное религиозное и духовное Невежество.

Не только после «крещения» Руси, но даже в 16-17 веках, иностранные путешественники утверждали:

 

что простые миряне не знали ни евангельской истории, ни символа веры, ни главнейших молитв, в том числе даже «Отче наш» и «Богородице дево», и наивно объясняли своё невежество тем, что «это очень высокая наука, пригодная только царям да патриарху и вообще господам и духовным лицам у которых нет работы» (41, с. 40).

 

Поскольку не во всех церквях были богослужебные книги, то вызубренные по памяти псалмы и молитвы, а также ритуал проведения культовых обрядов со временем забывались, и попы совершали службы и обряды самым бесцеремонным образом.

Поэтому тогда никто не смущался, если поп путал формулу крещения и крестил «в три отца, три сына и три духа» или пел за здравие, когда надо было петь за упокой. Только в 18 веке, когда от клира стали требовать хотя бы элементарной грамотности, начали смеяться над попом, если тот «начинал за здравие, а кончал за упокой (41, с. 43).

Навязанное византийцами богослужение было очень длинным по протяжённости, если бы его выполнял один человек. Выход из данного положения был найден в виде т. н. «многогласия», когда всё богослужение было разделено на несколько частей – поделено на несколько человек. В этом случае, не один, а сразу «несколько причетников одновременно» в одном и том же помещении церкви «пели и читали молитвы и псалмы, положенные по уставу», создавая разноголосый гвалт и невообразимую какофонию звуков. В результате богослужение укорачивалось в несколько раз, в зависимости от количества частей на которое оно было поделено, а заодно превращалось в отъявленный формализм. Этот формализм, бездушность и бездуховность, порой доходящие до абсурда при отправлении богослужения, не могли не передаться и прихожанам.

 

Связанный с основным отвлечённым догматом

искупления, византийский культ остался чуждым русскому обществу 13-16 веков и казался ему неважным, второстепенным делом.

Что так и должно было быть!

 

Миряне, жалуется Стоглав1, стоят в церквах без страха, в тафьях (одежде) и шапках, разговаривают и сквернословят, точно на позорище или на пиру или в корчме; и самая служба совершалась таким образом, что только способствовала подобному отношению к ней стоящих в церкви. Попы и причётники путали чины, молитвы и возгласы самым бесцеремонным образом не только по безграмотству, но также и потому, что вплоть до конца 14 в. многие церкви, и не только в сёлах, но даже и в таких центрах, как Псков, не имели надлежащих богослужебных книг, в выученные по памяти чины, конечно, быстро забывались. Стоглав прибавляет, что попы и причётники часто приходят для совершения службы пьяными, иной раз затевают между собою ссоры, сквернословную ругань и драки, даже «до кровопролития». Другие православные «всяких чинов люди» совсем иногда не ходили в церковь и никогда не говели, хотя заявляли претензии на погребение при церкви, жалобы на такое небрежное отношение к исполнению основного требования христианского благочестия идут вплоть до указов Петра 1-го (41, с. 42).

Но даже этот духовный формализм и схоластика при отправлении богослужения и культовых обрядов – ничто по сравнению с тем религиозным дурманом, который был силой вдолблен в сознание русскому народу в виде фетишизации (обожествления) намалёванных идолов (икон). Очевидно, стремясь убить в русском народе всё человеческое, не говоря уже о духовной стороне дела, и превратить их в кротких и добровольных рабов (Нострадамус), иерархи Церкви, при насаждении икон, придавали им не только божественные, но и магические действия. Было навязано мнение, что этот разрисованный кусок дерева, или полотна, может спасти людей от любой беды, греха, порчи, сглаза, заговора и прочих напастей. Поэтому каждая семья стремилась обзавестись собственной иконой, которой молились не только в доме, но и ходили с ней в церковь. И даже в церкви молились только своей персональной иконе, не обращая никакого внимания на попа и на то, какой чин он совершает.

 

Икона была общераспространённым объектом домашнего и личного культа; ей воссылают молитвы, приносят дары, от неё ждут великих и богатых милостей. Русский 13-16 веков, начиная с холопа и кончая царём, молится перед иконой, другой способ молитвы для него непонятен и недоступен. Не только в доме, но и в приходской церкви у каждого своя икона, и если собственник иконы заметит, что перед его иконой молится чужой, поднимает ссору и брань. Молитва чужой иконе – воровская молитва, ибо она есть не что иное, как покушение похитить у владельца иконы те милости, на которые он один имеет право как её владелец. Во время общественного богослужения каждый молится только перед своей иконой, не обращая внимания на других, и для иностранцев русские в церкви представляли собой всегда странную и непостижимую картину собрания лиц, обращённых в разные стороны.

Икона – это их наиболее близкий, домашний бог, это их личный фетиш, они так и называли икону богом…. Этот бог живёт и чувствует, видит и слышит.

Супруги во время соития завешивают иконы полотенцем, чтобы не оскорблять божество видом непристойного акта (41, с. 50).

[Какой удручающий религиозно - духовный маразм]

 

С другой стороны, если намалёванный бог (икона) не помогал своему владельцу, то в этом случае он делал со своим личным «Всевышним» всё что хотел: примеров тому – немало.

 

В 1611 г., во время взятия Новгорода шведами, когда город был охвачен огнём, один русский выставил икону св. Николая [Угодника] и молился перед ней, чтобы дом его уцелел от пожара. Однако молитва не помогла, [Угодник не угодил] и дом загорелся, тогда раздражённый владелец иконы не долго думая, бросил её в огонь со словами: «Ты, не хотела помочь мне, теперь помоги себе самой». У крестьянина воры украли вола; тогда хозяин выбросил икону в навоз с таким напутствием: «Я тебе молюсь, а ты меня от воров не оберегаешь» (41, с. 51).

Это безмозглое поклонение персональным богам – иконам порой доходило до абсурда. Для любого человека его домашняя икона была святыней (богом), в то время как икона его соседа – ничего не значащая домашняя утварь. Это относилось и к регионам.

Для местных жителей местная икона – неприкосновенная святыня, для чужих, из других областей, это предмет не вызывающий никакого уважения» (41, с. 55).

Доведённая до абсурда фетишизация намалёванных идолов, а также культ местных святых в 13-15 веках

«затмили собою главных христианских богов: Иисус Христос очутился в тени, апостолы совсем исчезли со сцены, а богоматерь растворилась в десятках «богоматерей» по числу её чудотворных икон [Смоленская, Владимирская, Казанская, Рязанская, Федоровская (в Ярославле), Курская, Устюжинская, Тихвинская и др.] (41, с. 56).

Для того чтобы у прихожан не пропал интерес к нарисованным руками человека богам, необходимо было поддерживать религиозный фанатизм всеми имеющимися в распоряжении Церкви средствами. С целью привлечения прихожан к посещению тех или иных церквей, храмов и монастырей, церковники стали создавать многочисленные легенды относительно магических действий хранившихся там икон:

1) одним идолам стали приписывать способность творить чудеса – «чудотворные иконы»;

2) другие заменяли собой врачей всех специальностей; и якобы исцеляли всех подряд от любых болезней и недугов;

3) третьи могли даровать победу любому войску и в любом сражении даже с превосходящими силами противника, если за помощью к ним обратятся с соответствующей просьбой;

4) четвёртые защищали от любых атмосферных и природных явлений и катастроф;

5) пятые начинали плакать («пускали слезу»);

6) шестые якобы сами собой «обновлялись»; и т. д. и т. п.

 

На самом деле, выцветшие боги обновлялись самым бессовестным образом не без помощи попа, или иной служки и тряпочки смоченной перекисью водорода, которой и протирались поблекшие и выцветшие краски. Разумеется, это делалось без постороннего глаза, в основном поздно вечером или ночью, а наутро, даже все деревенские петухи трезвонили о свершившемся чуде – обновлении иконы. Ничего нового в этом одурачивании не было. Всё сие в полной мере и с ещё большим размахом применялось и другим сапогом – католической Церковью.

В то же время духовенство по его (папы Пия 6-го) приказу использовало все средства, чтобы разжечь религиозный фанатизм. Статуи богоматери во всех монастырях стали шевелить руками, открывать глаза, двигать ногами. Из распятий сочилась кровь. Черепа святых Петра и Павла в Риме распевали псалмы. Но самое удивительное из всех происходивших в ту пору бесчисленных чудес случилось в день большого праздника, в присутствии папы, кардиналов и более чем восьмидесяти тысяч зрителей. Мадонна сошла с места, троекратно повела головой и тяжко застонала. Никакие патетические речи не могли сделать того, что было достигнуто грубыми фокусами (63, с. 461).

Скоро в папских землях не осталось ни одной деревенской церкви, где бы не было механизированного чуда. В одной часовне богоматерь проливала слёзы, в другой истекал алой кровью Христос, в третьей поднимал руки и двигал головой апостол. Когда была исчерпана галерея славных обитателей небесного царства, исполнивших весь свой репертуар, иезуиты перешли к одушевлению животных. Можно было наблюдать святого духа в облике голубя, петуха святого Петра, кукарекающего так натурально, что его можно было принять за деревенского; Вифлеемскую ослицу и других животных, которые ржали, блеяли, рычали и лаяли на все лады (63, с. 472-473).

Чего не сделаешь ради вящей славы Божьей, но ещё больше для одурачивания безмозглых овец стада Христова, с целью наполнения церковного бездонного кармана!

В православии, как и в католицизме такое же церковное безобразие имело место в разных церквях, храмах и монастырях, вплоть до воцарения Петра 1-го. Как и у папистов, на Руси иконы обновлялись или плакали, обливаясь горькими слезами. Нельзя сказать, что Пётр 1-й был атеистом. Но по тому фарсу в виде «сумасброднейшего, всешутейного и всепьянейшего собора» который он однажды организовал в своём дворце, можно судить о весьма скептическом отношении царя к тем культовым обрядам, а тем более к тем чудесам, которые проделывали церковники в обителях христовой невесты.

 

Когда, например, в одной из петербургских церквей в 1720 г. «заплакала» икона богородицы, Пётр 1-й распорядился немедленно привезти её к нему во дворец, быстро разобрался в немудрёном механизме «чуда» и сурово наказал его организаторов, а икона была поставлена в кунсткамере» (29, т. 2, с. 43).

И, о настоящее чудо! После сего все богородицы, ангелы, архангелы и святые разом успокоились – очевидно, лекарство Петра Великого оказалось весьма действенным, – и перестали «плакать». Разумеется, на время его царствования. Это одурачивание со стороны клира, и тупое невежество со стороны потомков обезьян (по Дарвину) в виде обожествления и поклонения намалёванным идолам не иссякло и не потеряло своего значения до сих пор. В связи с чем как прикажете понимать ту часть общества, якобы образованных, грамотных и, самое главное, умных существ – так, во всяком случае, они сами о себе думают, считают и представляются другим – в лице так называемой богемы. Эту тупую и невежественную – в религиозном отношении, конечно – прослойку человечества, погрязшую в Чванстве, Тщеславии, Себялюбии, Мании Величия и позволяющей до сих пор одурачивать себя в виде поклонения намалёванным идолам (иконам).

Как понимать, в плане обожествления и поклонения разрисованным доскам или холстам – идолам (иконам), выражаясь словами моего любимого поэта С. Есенина весь этот «салонный выхолощенный сброд».

 

Не нравится? Да, вы правы –

Привычка к Лоринган и к розам…

Но этот хлеб, что жрёте Вы –

Ведь мы его того-с…навозом…

Как понимать ту часть «гнилой интеллигенции», которую А. П. Чехов назвал «слизняками» и ещё каким-то поганым словом. А он знал, о чём говорил, поскольку сам был вынужден вращаться и иметь дело с этой «гнилью» и «слизью». Это та самая интеллигенция, что в своём духовном невежестве, с одной стороны поклоняется разрисованным обрезанным доскам, называя их «образами богов», а с другой – навязывает русскому народу «искусство» от Сатаны. Мракобесие этих «лживых апостолов» отвратительно тем, что если тот или иной поп своей невежественной и антидуховной пропагандой относительно нарисованных богов и святых может ввести в заблуждение только свой приход, то религиозные невежды от средств массовой инсинуации (СМИ), подавляющее большинство которых никогда не являлись и не являются русскими по духу и крови, дорвавшись до микрофонов, разлагают и растлевают народ всей страны – православной России. Надо полагать затем, чтобы мы, русские люди, в своей стране были бы в духовном плане точно такими же антихристами, как и они.

С появлением на Руси папистского «христианства», классовые отношения не претерпели каких-либо коренных изменений.

 

Церковь, владевшая холопами, и эксплуатировавшая их, демонстрировала своё полное

приятие  рабовладельческого порядка (29, т.1, с. 365).

 что в корне расходилось с религиозными воззрениями бога истинного И. Христа, проповедовавшего полное равенство всех людей перед Богом.

 

Обогащение

 

Не собирайте себе

сокровищ на земле…

И. Христос.

 

Что касается стремления православной Церкви к обогащению на основе эксплуатации – как физической, так и духовной овец стада Христова, то в этом отношении православие ничем не отличается от католицизма: два сапога – пара.

 

Вскоре после своего возникновения русская Церковь превратилась в мощный хозяйственный организм. Источники её доходов были многообразны. Здесь и десятина от всех доходов населения, и пожалования от князей и бояр – землями «с челядью» и со всеми угодьями, золотом и серебром, целыми сёлами и даже городами. Известную роль в обогащении духовенства играла и плата за требы (29, т. 1, с. 354).

В ответ на эти щедрые дары, Церковь всеми силами стремилась укрепить в сознании прихожан мысль, что власть князя или боярина, не говоря уже о духовенстве – святое дело. Претворяя в жизнь избитое и превратившееся со временем в штамп выражение блаженного Августина – нет власти не от Бога, Церковь требовала от людей безропотного повиновения:

 

Князя бойся вьсею силою своею…паче научишися от того и бога боятися. Небрежение же о властьх – небрежение о самом бозе»; «Бояйся бога, боится и князя…князь бо есть божий слуга к человекам (29, т. 1, с. 356).

Как в Риме, в Византии, так и на Руси обожествление власти шло по одному и тому же сценарию: Церковь освящала власть, а Власть одаривала Церковь. Или, как говорил дедушка И. Крылов – кукушка хвалит петуха, за то, что хвалит он кукушку. Этот симбиоз алтаря и государя, или принцип: ты – мне, я – тебе негласно существует и до сего дня. Разрастаясь организационно и территориально, Церковь, как институт религиозной власти, со временем превратилась в мощное хозяйственное учреждение почти не уступающее по экономическому потенциалу светской: что осуществлялось за счёт предоставления Церкви больших возможностей для обогащения.

 

Эксплуатация паствы производилась различным образом, причём прямые сборы с прихожан и других групп верующих занимали отнюдь не самок главное место. Гораздо важнее были судебные права, предоставленные киевской Церкви княжеской властью.

 Суд был одной из самых доходныхстатей: церковному суду княжеские указы подчинили широкий круг дел и широкий круг лиц (41, с. 33).

Суд имел большое финансовое значение, ибо был связан с многосложной системой пошлин и штрафов, да и налагавшиеся судом наказания чаще всего сводились именно к взносам в архиерейскую казну (29, т. 1, с. 381).

Затем Церковь стала вовлекаться в многочисленные торговые операции: торговля солью, рыбой, а на Севере и пушниной. Этому способствовали каменные здания храмов и церквей, части которых, особенно подвалы, служили хорошими складскими помещениями и прекрасно защищали имущество епархии от воров и грабителей. С соизволения и данного князьями права, в церквях и храмах хранились все меры веса и прочая торговая утварь (гири, безмены и т. п.), от использования которых Церковь тоже имела немалые доходы.

 

Так сложилось в Киевской Руси своеобразное церковное государство в государстве, представлявшее целую систему кормлений (41, с. 33).

В этом случае обеспечивалось безбедное существование, переходящее в обогащение, среднего и высшего клира – белого духовенства. Однако в вопросах мздоимства и поборов оставалась незадействованной огромная рать монахов (чернецов). Их безбедное существование за счёт стрижки овец тоже надо было обеспечить подобающим образом. И обеспечили! Да ещё как! Для этого всероссийского надувательства, на сей раз уже со стороны монахов, надо было вовлечь в своеобразное взяткодательство всё население Руси, на примере католицизма. Что и было сделано.

В вопросе оболванивания своей паствы, православная Церковь в лице монахов и клира, полностью переняла фальшивую и гнусную религиозную ахинею католицизма, гласящую, что спасение души покойника в загробном мире зависит не от его праведности или греховности в этом мире, а от тех молитв, которые будут произнесены монахами за его грешную душу

 (помин души) перед Г. Богом.

 

Русские монахи 14-17 вв. были такими же oratores, молитвенниками, какими были их западноевропейские собратья феодальной эпохи…. По мере усложнения культа постепенно

 создаётся класс профессиональных посредников между божеством и человеком…. Христианство дало Руси новый класс молитвенников в готовом виде.

Эти молитвенники принесли с собой также новую теорию и технику сношений человека с божеством (41, с 70).

Чтобы убедить и без того одуревших от религиозного невежества людей в том, что только монахи-молитвенники являются настоящими посредниками между божеством и человеком, а не И. Христос, как утверждалось ранее, с этой целью овцам стада Христова стала вдалбливаться монахами мысль

 

что далеко не всё равно, кто и где будет молиться за умерших; молитва «непогребённых мертвецов», т. е. монахов, всецело посвятивших себя посту, молитве и другим благочестивым подвигам, скорее будет услышана богом, чем молитва приходского белого духовенства. Эта агитация оказала своё действие и привела к основанию множества поминовенных монастырей (41, с 34).

При этом оказывалось, что Г. Бог никак не хотел слушать ни самого грешника, ещё при жизни на земле молящегося перед идолом (иконой) и просящего у него пощады, ни родственников умершего, ни даже белое духовенство: как бы они не взывали к Всевышнему в своих молитвах, и как бы Его не умоляли. С другой стороны, стоило только монахам – молитвенникам многочисленных поминовенных монастырей якобы всецело посвятивших себя посту, молитве и другим благочестивым подвигам взяться за дело спасения, как Всевышний сразу навострял уши, с исключительным вниманием выслушивал чернецов и все их просьбы относительно упокоения на том свете душ земных грешников выполнял безукоризненно, и не мешкая.

Не понимая сути этого

 беззастенчивого и бессовестного одурачивания,и не осознавая для чего, для какой цели придумано монахами это культовое вымогательство

 

Каждый состоятельный человек, стремясь спасти свою душу, либо основывал монастырь, обеспечивая его землёй, капиталом и рабочими людьми, либо, в худшем случае, делал на помин души вклады землёй или деньгами в существующие монастыри (41, с. 34).

Это напоминает нам пресловутые папские индульгенции или Чистилище, придуманные папством Рима как средства наживы и обогащения за счёт одурачивания их стада овец Христовых.

Нащупав через своих монахов сверхобильную золотую жилу, сулившую огромные богатства, православная Церковь ухватилась за неё как сатана за грешную душу. Началось невиданное доселе строительство монастырей. Они плодились как мухи, тараканы или муравьи. Только

 

«за один 14-й век было основано 80 монастырей, т. е. почти столько же, сколько за предшествующие три века вместе взятые (87 монастырей), а за первую половину 15-го века – 70 монастырей» (41, с. 65).

К середине 16-го века этих «богоугодных» – точнее: чревоугодных – заведений расплодилось столько, что по свидетельству самого царя Ивана Грозного эти монастыри

 

«захватили себе в собственность третью часть…городов, посадов, и деревень нашего государства…» (29, т. 1, с.383).

Некоторые понятия о величине владений отдельных монастырей может дать перечисление сёл и деревень Волоколамского монастыря: у него было 11 сёл и 24 деревни, и этот монастырь был ещё не самый богатый. На свои села и деревни монахи смотрели исключительно как на источник доходов, а на крестьян –

 как на рабочий скот (41, с. 66).

Кирилло-Белозёрский монастырь владел в середине 16-го в. только одной пашенной землёю до 43800 десятин, во владении Троице-Сергиевой лавры в конце 16-го в. было лишь пожертвованных на помин души до 113040 десятин (29, т. 1, с. 383).

Наверное, именно поэтому Г. Бог мог слышать молитвы только монахов, поскольку они, наевшись досыта, могли орать молитвы как иерихонские трубы. С другой стороны, разве могли дойти до Г. Бога мольбы, стоны и слёзные молитвы

«рабочего скота», который после изнурительного труда на чревоугодников, мог разве что еле-еле шевелить языком.

Многочисленные обращения крестьян задавленных непосильной эксплуатацией и налогами к митрополиту по поводу невыносимого закабаления и поборов со стороны епископов, игуменов и монахов

 

«обидящим, грабящим и бичём истязающим своих крестьян» (41, с. 68) как всегда оставались без ответа.

Сосредоточивая в своих руках огромные доходы, монастыри с середины 15 го в. ещё более расширяют свои хозяйственные операции. Некоторые обители начинают переводить своих людей на «серебро», т. е. на денежный оброк. Из платежей этих «серебреников» и из доходов с продажи монастырских имений накапливаются капиталы, которые пускаются монастырями в рост (41, с. 69).

На первый взгляд может показаться странной та лёгкость, с которой поминовенные монастыри приобретали огромное имущество. На самом деле, ничего странного в этом деле нет. Всё было поставлено Церковью на широкую ногу за счёт самого элементарного одурачивания овец стада Христова.

 

Во-первых, как правило, все бесчисленные сёла и деревни, которые князья и бояре жаловали монастырям, отдавались в жертву на «поминок души» (41, с.74).

О том же говорят и слова летописи:

 

Кроме доходов с церковных учреждений каждый архиерей имел доходы с хозяйственных угодий, пожалованных князьями, которые, по словам летописи»

«нещадно даяху в вечное наследие грады, погосты, сёла, земли и борти, и реки и великие волости со всеми прибытками» (41, с. 60).

С точки зрения монахов-молитвенников, и клира занимавшихся одурачиванием духовно невежественных людей, получалось так, что, обирая народ, они тем самым совершали великое богоугодное дело. Ведь именно за счёт поминания души не только покойника, но даже и здравствующего человека, якобы обеспечивались в будущем душе дарителя определенные блага в загробном мире. А будущее райское блаженство, конечно же, должно было быть прямо пропорционально тому вкладу, который осуществлялся дарителем ещё при жизни на земле.

Во-вторых, в соответствии той традиции, что существовала на ранней стадии «христианизации» Руси,

 

Епископы избирались обязательно их бояр; в монахи шли также князья и бояре, так как постригавшийся должен был делать вклад или сёлами или деньгами; монахи из купцов и зажиточных крестьян встречались только как исключение (41, с. 58).

Таким образом, любой боярин или князь, отдавший монастырю при пострижении в монахи – полностью или частично – своё состояние («вклад») и став игуменом (главой) монастыря, по-прежнему оставался собственником не только своего отданного монастырю имущества, но и собственником всего того, что было даровано на помин души этому монастырю другими людьми среднего и малого достатка. Многие бояре и князья, – те, что не стали руководителями монастырей – а, постригшись, стали формально монахами, не думали обременять себя никакими обязанностями ни перед Церковью, ни перед Г. Богом: продолжая оставаться практически такими же людьми, какими они были в светской жизни, не ограничивая себя ни в чём.

 

Все тогдашние писатели, какие только касаются монастырских нравов 14-15 вв., сходятся в утверждении, что вчерашний боярин или князь, становясь монахом,

 «продолжал вести такую же праздную и разгульную жизнь, как и раньше» (41, с. 77).

Недаром строгий игумен Троице-Сергиевской лавры, приглашённый туда из Заволжья Паисий Ярославов, после двух лет игуменства сбежал из монастыря, потому что не мог обратить монахов на путь благочестия, на молитву и пост,

«бяху бо там бояре и князи постригшиеся не хотяху повинутися» (41, с. 58).

 

В-третьих, и это самое главное, на основе Соборного постановления, все волости, сёла и деревни вместе с крестьянами и прочее имущество, подаренное на помин души монастырям, на ранней стадии христианизации Руси не подлежало никакому отчуждению. То есть гарантировалась полная неприкосновенность данной собственности: что по сути дела и являлось великим стимулом и соблазном для проведения операции дарения. Гарантия неприкосновенности обосновывалась тем, что по надуманному и высосанному из грязного пальца утверждению церковников, данная собственность, подаренная монастырям отныне якобы «принадлежит не епископу и его монахам, а самому Г. Богу». Ту же ахинею говорили и гр. отцы католицизма.

 

Все бесчисленные сёла и деревни, которые князья и бояре жаловали монастырям, отдавались в жертву на «поминок души»; и официальные выразители идеологии тогдашнего монашества подчёркивают,

что все эти земли и другие имущества принадлежат не монахам, а самому божеству (41, с. 74).

Поэтому отчуждение вотчин, сёл, и деревень, вкупе с проживающими в них людьми «данных Богу в наследие вечных благ» конечно же, было недопустимо. Разумеется, никоим образом нельзя было трогать то, что

«вложены богови и пречистой богородице и великим чудотворцам вданы». Более того, вся эта собственность «церковная и монастырская вся богови суть освящены» (41, с. 74).

Ну а поскольку вся эта собственность освящена во имя Г. Бога, да к тому же и принадлежит Ему вкупе с «пречистой богородицей» – правда Церковь умалчивает на каких паях – то трогать святое и даже прикасаться к божественному просто не допустимо.

Из выше изложенного неясно одно; о чём, кстати, упорно молчит Церковь. Каким же это Указом, Приказом, Распоряжением или Эдиктом Г. Бог, владея таким огромным имуществом, поручил от своего имени только монахам-молитвенникам, игуменам, епископам, митрополитам и патриархам нещадно грабить православных овец стада Христова, облагая их непосильными налогами, устраивая поборы и поощряя вымогательство? Каким же это образом получилось так, что вся якобы собственность Бога, то есть то, что вложены богови и пречистой богородице вданы, всё это превратилось для церковников – от монахов, до патриархов – в неиссякаемый источник обогащения, а крепостные крестьяне, задавленные непосильным трудом – в рабочий скот?

И все эти эксплуататоры, как светские, так и духовные, во все века и тысячелетия, потеряв совесть и не краснея от стыда, твердили, и твердят до сих пор, что перед Г. Богом все люди равны! Какая наглость! А если все люди равны, то почему бы власть предержащим не побыть годик другой в шкуре рабочего скота: а рабочему скоту, в свою очередь, их эксплуататором?

Чтобы доказать необходимость и обязательность дарения на помин души, православным овцам стада Христова энергично и настойчиво вдалбливалась мысль, что чем больше человек хочет очиститься от грехов, сотворённых в этом мире, тем больше он должен подарить Богу в лице церковников своего имущества, чтобы с полной уверенностью попасть в Рай.

Считалось, что от мелких земных прегрешений можно было отделаться епитимией в виде многочисленных молитв, постов и т. п. Но в результате мнимой ревизии грешников, проведённой совершенно святыми отцами православия, выяснилось, что мелких греховодников на Руси почти не было. Все поголовно – кроме церковников и российских евреев – у последних грешными были только одни «козлы отпущения» – были самыми закоренелыми, и окаянными грешниками. Причём эти грехи оказывались настолько въевшимися, не только в тело, но и в душу, что на них не действовали ни обряд крещения, ни пролитая на кресте кровь И. Христа, ни пребывание в лоне христовой невесты и т. п. Оказалось, чтобы грешнику не попасть в Ад, одними постами, молитвами или мелкими подношениями, отделаться не было никакой возможности. В этом случае всем грешникам России ничего не оставалось, как что-нибудь дарить Г. Богу, которого на земле заменяла – и действовала от имени и по поручению Всевышнего – многочисленная рать («орда Мамая») церковников: от монахов до митрополитов и патриарха.

Для того чтобы любое дарение на помин души не выглядело отъявленным вымогательством, в православии вместо папских кусков туалетной бумаги – индульгенций, в храмах, церквях или поминовенных монастырях были заведены специальные

душеспасительные синодики, т. е. книги, в которые записывались имена вкладчиков на помин души (41, с. 75).

 

Чтобы церковное вымогательство выглядело более или менее пристойно, человек при дарении должен был изложить молитвеннику свою просьбу. Чего бы он желал на том свете, когда для него молитвами отряда спасателей отворятся заветные двери Рая. При очередной службе в храме или монастыре устами религиозных специалистов по внешним, с Г. Богом связям, именуемых молитвенниками – как посредниками между Богом и болваном-дарителем, заменившими своим влиянием самого И. Христа, как посредника между Богом и людьми – его просьба произносилась вслух, чтобы он мог слышать как за него, духовного тупицу, религиозного невежду, болвана, или отъявленного развратника ходатайствуют перед Г. Богом совершенно грешные отцы православной Церкви, резервируя этому грешнику место в Раю, ещё при его земной жизни и добром здравии.

В изуродованное церковниками сознание «христиан» вдалбливалась мысль, что данное дарение надо было осуществить ещё при жизни на земле, не откладывая данное мероприятие в долгий ящик, и не надеясь на ближайших родственников. Ведь чего доброго, неровен час, эти родственнички могут продать и пропить «в объядении и пианстве» всю собственность покойника, и тогда Г. Богу (читай: монастырям, монахам и Церкви в целом) ничего не достанется. В этом случае все молитвы церковников о спасении души усопшего на том свете, не дойдут до Бога и застрянут где-нибудь на полпути к соседней галактике или созвездию Гончих Псов. А души умерших, оставшись без протекционного молебствования церковников-молитвенников будут веки вечные

 

во аде мучимы суть, а дети их – в убожестве и по работам (41, с. 75).

 

Как мы видим, в этом грандиозном одурачивании овец стада Христова со стороны клира православия одних религиозных чувств было недостаточно. Надо было сыграть ещё и на родственных, не забыв, в первую очередь, про детей. Другими словами

 –отдай церковникам всё, немедленно, сейчас, пока не поздно, и пока ещё живой,

 

иначе души твоих детей будут на том свете не только находиться в убожестве, но и будут отдуваться за тебя болвана, дурака и религиозного невежду, вкалывая по работам, как и ты на земле, от зари и до зари.

Совершенно другая перспектива открывалась для тех, кто

добре устраивал свою душу делая обильные подношения в виде дарения сёл, деревень со всеми крестьянами, или иного движимого или не движимого имущества. В этом случае, стоило только молитвеннику раскрыть рот и изложить просьбу болвана-дарителя, как Ангел небесный сразу же записывал в вечных обителях в книгах животных (в книгах загробной жизни) не только имена дарителей, но и их просьбы относительно загробной жизни: с тем, чтобы они были исполнены в первую очередь и незамедлительно.

Таким образом, вместо папистских индульгенций, чистилища и прочих видов одурачивания, в православии спасение, безбедное существование и райское блаженство души усопшего обеспечивали только земные вданные богови сёла и деревни вместе с крестьянами; или, на крайний случай, звон большого количества монет. В свою очередь душеспасительный синодик слыл более авторитетной и священной книгой, чем сама Библия.

Отсюда предисловие заключает,

что синодик – это спасительная книга, более полезная, чем все божественные писания, ибо божественное писание только для живых, а синодик и для умерших, и мёртвым и живым он приносит одинаковый телесный покой:

душам умерших – избавление от вечных мук, а молитвенникам – пищу и питие, одежду и обувь, весь келейный обиход, сёла и вертограды, реки и озёра, пажити и монастырский скот (41, с. 75).

Вот для чего церковникам, как католицизма, так и православия, прикрывавшим свою бездуховную и меркантильную деятельность именами Бога и И. Христа

нужен был совершенно антидуховный Символ веры и псевдо религия под названием «христианство»:

придуманная ими для своих нужд и потребностей, и в корне расходившаяся с религиозными воззрениями И. Христа и проповедями ап. Павла. Вот для чего была придумана гр. отцами православия эта грандиозная афёра по одурачиванию русского народа в виде фиктивного спасения души в загробном мире. Чтобы молитвенники всех рангов и санов, начиная с монаха и кончая патриархом, имели

⇐ Предыдущая46474849505152535455Следующая ⇒

Поделиться: