ВСЕ, ЧТО ВЫ МОЖЕТЕ СДЕЛАТЬ — ЭТО ОТБРОСИТЬ СВОЙ УМ

 

Наш возлюбленный Мастер,

Однажды, когда Риндзай пришел к Хорину, Хорин сказал:

— Лунный свет падает в море, ясный и без тени, но резвая рыбка обманывается.

Риндзай прокомментировал:

— Если лунный свет на море без тени, как может рыбка обмануться?

Тогда Хорин сказал:

— При виде ветра поднимаются волны; играя с водой, грубый парус трепещет.

Риндзай сказал:

— Лягушка в лунном сиянии ярко блистает, и все реки и горы спокойны. Долгое дуновение ветра — это голос осени на земле и в небе.

Хорин сказал:

— Хоть ты и можешь высунуть язык на три дюйма и пролить свет на небесное спокойствие, по­пытайся сказать хотя бы одно слово, подходящее к этому случаю!

Риндзай ответил:

— Когда ты встречаешь мастера, владеющего мечом, покажи ему свой меч. Когда ты встречаешь человека, который не является поэтом, не показывай ему своих стихов.

Маниша, путь дзен требует выполнения определенных условий. Это не те условия, которые ставят другие рели­гии; эти условия — восприимчивость, осознанность, слушание, понимание без слов, глубокое проникновение в безмолвие. Ни одна другая религия не требует от вас этого. Они хотят, чтобы вы были добродетельны, моральны, не прелюбодействовали. Их требования очень поверхностны.

Дзен требует подлинных качеств бытия. Только тогда ма­стер может передать свое понимание предельного. Другими словами, дзен — не теология, но общение от существа к сущест­ву. Ученик должен подняться на ту же высоту, что и мастер, иначе он упустит то, что ему говорят. Эти качества приведут его очень близко к высоте мастера.

Мастер точно знает, на какой высоте вы находитесь, и го­ворит в соответствии с этим. Он никогда не тратит ни одного слова и ни единого мгновения.

Маниша принесла эту маленькую историю, которая объ­яснит вам, кто такой Риндзай, основатель дзен в Японии.

 

Однажды, когда Риндзай пришел к Хорину, Хорин сказал:

— Лунный свет падает в море, ясный и без тени, но резвая рыбка обманывается.

Риндзай прокомментировал:

— Если лунный свет на море без тени, как может рыбка об­мануться?

 

Всякий обман — это тень, принимаемая за реальное. Но до­вольно странно — возможно, вы замечали это: сама тень не мо­жет отбрасывать тени. Отсюда древний закон: если вы видите человека без тени, помните — это призрак, потому что у на­стоящего человека есть тень. Только человек, который кажется человеком, но прозрачен — ваша рука может пройти сквозь не­го беспрепятственно, — не будет создавать тени.

Отражение луны в озере само по себе — тень. Как оно мо­жет отбрасывать тень? Это невозможно. Но то, что хочет ска­зать Хорин, не есть нечто ненужное или несущественное.

Он говорит:

 

— Лунный свет падает в море, ясный и без тени, но резвая рыбка обманывается.

 

В чем они обманываются? Что такое их обман? Какова их иллюзия? Иллюзия в том, что отражение принимается за ре­альную луну. Но...

 

Риндзай прокомментировал:

— Если лунный свет на море без тени, как может рыбка об­мануться?

 

Конечно, рыбка может обмануться, потому что даже чело­век обманывается тенями. Вопрос Риндзая ясен; он задан с вы­соты сознания. Все в мире обмануты тенями. Что такое все ва­ши фантазии? Что такое ваши сны?

Вы когда-нибудь размышляли над фактом, что, когда вы видите сон, вы никогда не считаете его нереальным? Проснув­шись, вы можете подумать: возможно, все, что вы говорили, не было реальным, это только сон; но во сне вы не можете ду­мать, что это сон — по той простой причине, что, если вы на­столько сознательны, чтобы ощущать сон как сон, он прекра­тится. Сновидение может продолжаться только в очень бессознательном, неосознанном состоянии.

Реальный вопрос — не о рыбке. Рыбка — только символ. Ре­альный вопрос — о человеке.

 

— Если лунный свет на море без тени, как может рыбка об­мануться?

 

У рыбки есть лишь один способ обмануться, а именно: принять отражение за реальную луну.

Хорин упустил смысл. Он начал объяснять, почему рыбка попадается на обман. Это не то, чего хочет от него Риндзай. Для него дело вовсе не в рыбке и лунном отражении. Вот что его заботит: что говорить о рыбке — даже люди обманываются тенями, и не только во сне, но и в действительной жизни, когда они бодрствуют. Каждый день вы поддаетесь на этот обман, но не осознаете — и, как следствие, это не задевает вас и вашего достоинства.

Вы видите, что женщина очень красива — и она действи­тельно красива; но куда уходит эта красота после медового ме­сяца? Теперь вы хотите убить ту самую женщину, ради кото­рой когда-то были готовы умереть.

Это была проекция сна, а такая проекция не может про­должаться долго. Рано или поздно эта проекция отпадает, и вы внезапно видите реального человека. Ничто не изменилось: женщина та же, мужчина тот же; но женщина считает, что вы — не тот человек, в которого она влюбилась, а вы думаете, что она — не та женщина, в которую влюбились вы.

Что произошло? Всего за неделю... а если вы достаточно разумны, всего лишь за выходные. Это зависит от разумности. Идиоты могут прожить целую жизнь. Чем человек разумнее, тем быстрее он увидит, как отпадают его проекции, фантазии; облака исчезнут, и он увидит чистое безоблачное небо — и это изменит его взгляд.

Риндзай говорит, что все мы живем среди теней. Вы ду­маете, вы проецируете, вы воображаете, вы видите сны. Вели­чайшие любовники в мире — те, кто никогда не встречался; их любовь вечна. Люди поют песни о Ширин и Фархаде, о Лейле и Меджнуне, о Сони и Махивале, и единственная причина, по которой помнят об их любви — то, что родители и общество не позволяли им быть вместе.

Если бы Лейла и Меджнун поженились, вы никогда не услышали бы их имена. Вы когда-нибудь слышали предания, стихи о женатых парах? Я искал достаточно долго, но не на­шел. Это кажется невозможным по определению, потому что, когда они становятся близкими, их проекции начинают отпа­дать. Если их держат порознь, заставляют быть в отдалении друг от друга, их мечты становятся еще красивее. Их вообра­жение обретает крылья.

И не только в этом вопросе, но и в других — вы живете в мире теней, в своих надеждах. К чему привели ваши надежды? Простое воображение, что завтра случится что-то такое, чего не случилось до сих пор — и вы будете довольны. Этого никог­да не происходит. Завтра случится смерть, а смерть создает страх по простой причине, которой вы, возможно, не осознае­те.

Смерть страшна потому, что она забирает из ваших рук будущее. В воображении вы жили в будущем, а смерть прихо­дит и все прекращает. Завтра больше нет. Будущее — это про­сто ваша идея того, как должно быть. Существование не обя­зано исполнять ваши мечты и надежды. Люди даже дают обещания, люди говорят друг другу: «Я буду любить тебя всю свою жизнь», — совершенно не зная, что жизнь очень длинна.

Один человек сказал своей подружке:

— Я буду любить тебя всю свою жизнь.

Затем он замолчал, и женщина спросила:

— Почему ты так неожиданно замолчал?

Он сказал:

— Скажи мне одну вещь. В старости ты будешь похожа на свою мать? — потому что тогда я не могу этого обещать. Я вдруг подумал: «Что я говорю? В старости эта женщина будет выглядеть, как моя теща!» — А тещи... странно, что люди не расстреливают их.

Я слышал: один охотник собирался на охоту. Его жена упорно хотела ехать с ним и, кроме того, настаивала, чтобы он взял еще и тещу. Чтобы не создавать проблем, он сказал:

— Ладно, ничего страшного. Вы можете забраться на дере­во и смотреть.

Теща была не настолько стара, чтобы не залезть на дерево, так что она уселась на низеньком деревце. Пришел лев. Жена со своего высокого дерева увидела это и закричала мужу:

— Смотри, лев очень близко от моей матери!

Муж ответил:

— Это не моя проблема; это его проблема. Теперь он попал в беду. Если он хочет уйти, он уйдет. Сиди тихо.

Люди ожидают чего-то, и это никогда не исполняется. Кругом всегда разочарование. Люди живут в отчаянии, и при­чина в том, что то, чего они ждут... у существования нет жела­ния, основания соответствовать их ожиданиям. Если вы хотите быть счастливым, идите вместе с существованием и его наме­рениями, куда бы оно ни вело вас.

Вот что я имею в виду под позволением: вы просто отбра­сываете свои проекции, свои фантазии и позволяете существо­ванию овладеть всей своей жизнью. Тогда отчаяния нет, пото­му что нет возможности разочароваться. Нет ни тревоги, ни беспокойства; вы расслаблены с существованием. Что бы ни происходило, хорошо.

Все существование мудрее вас, поэтому, что бы ни проис­ходило — Будда говорит «таковость», — что бы ни происходи­ло, помните: такова природа существования. Не будьте посто­ронним и не противопоставляйте себя существованию; будьте частью и чувствуйте определенное единство.

Это единство можно назвать «таковость», или «этовость», или «естьность», но смысл в том, что все, что происходит, хо­рошо. Вы должны найти в этом красоту и радость. Лишь такой человек может быть счастлив; иначе всегда будет чувство, что вас обманули.

Каждый человек... возможно, один человек из тысячи умирает без мысли, что жизнь обманула его. Почти все уми­рают с мыслью: «Что это было? Я боролся семьдесят лет; что это за игра?» Все ваши ожидания рухнули, все ваши мечты разбиты, все ваши обещания остались невыполненными. Вы умираете банкротом.

Что касается ожиданий, почти все люди умирают банкро­тами. Только человек позволения не обманут ничем. Он при­нимает все, что встречается ему на пути, счастливо и радостно, и если положение меняется, он допускает эти перемены без всяких препятствий, не создавая никаких барьеров, чтобы предотвратить перемену. Такой человек не знает никаких об­манов. Он знает, что жизнь никогда не обманывала его, но всегда выполняла желания, которые он даже не осознавал.

 

Тогда Хорин сказал:

— При виде ветра поднимаются волны; играя с водой, грубый парус трепещет.

 

Он не понял того, что Риндзай говорил о рыбе, и пытается объяснить свои слова, не слыша, что Риндзай поднял новый вопрос.

 

Риндзай сказал:

— Лягушка в лунном сиянии ярко блистает, и все реки и горы спокойны. Долгое дуновение ветра — это голос осени на земле и в небе.

 

Все так, как оно должно быть. Горы в свете полной луны так спокойны... мирные реки, танцующие вновь полнолуния. Из-за их танца отражение луны становится серебром, покры­вающим все. Все тихо и спокойно, в горах нет разочарования, в реках нет разочарования. Даже лягушка в лунном свете ярко сияет.

Если вы посмотрите на природу — исключая человека с его умом, — все блаженно, все — будда. Именно человеческий ум создает трудности, потому что не может допустить позволе­ния.

 

Долгое дуновение ветра — это голос осени на земле и в небе.

 

Есть великая радость в том, что приходит осень. Луна полна блаженства, и все сияет в лунном свете, кроме челове­ка...

Человек может быть так же счастлив, как горы, так же спокоен, как реки, если он смотрит на луну и то, что его окру­жает, без всякого ума. Без мыслей он тоже становится частью пейзажа.

Но человек всегда занят своими глупыми идеями. Только человек беспокоится, когда все сущее радуется. Вы видели бес­покойное дерево? Ни одно животное никогда не беспокоится. Даже умирая — они умирают спокойно. Таков путь существо­вания: все рожденное должно умереть.

Но человеческий ум назойлив, он всегда создает проблемы, потому что ожидает, что вещи будут обстоять по-другому. Он не готов принять таковость существования; он хочет, чтобы оно соответствовало ему. В этом, по его мнению, все несчастье. Каждый человек старается, чтобы все было так, как он хочет. Это можно говорить или не говорить, но, даже если это не го­ворится, ваш ум плетет мысли о том, как все должно быть в вашем представлении — а это невозможно.

Вы не можете изменить существование.

Все, что вы можете — это отбросить свой ум.

 

Хорин сказал:

— Хоть ты и можешь высунуть язык на три дюйма и про­лить свет на небесное спокойствие, попытайся сказать хотя бы одно слово, подходящее к этому случаю!

Риндзай ответил — и его ответ имеет фундаментальное зна­чение:

— Когда ты встречаешь мастера, владеющего мечом, пока­жи ему свой меч. Когда ты встречаешь человека, который не яв­ляется поэтом, не показывай ему своих стихов.

 

Каждому свое, каждому — в соответствии с его восприим­чивостью. Ты не в состоянии воспринять даже одно слово и понять его. Я не могу читать тебе стихи, потому что ты не поймешь их; ты, без сомнения, поймешь неправильно.

Я слышал... Вора привели в суд, и судья сказал:

— Почему ты вошел в дом этого человека?

Бедный вор объяснил:

— Я зашел, чтобы украсть что-нибудь. Но он такой стран­ный — он схватил меня и, когда я попытался сбежать, сказал: «Не волнуйся, просто сядь и послушай. Я написал новую по­эму». Я подумал, что будет лучше, если я тихо послушаю, но поэма все продолжалась и продолжалась. А он держал меня за руку — так он мучил меня всю ночь. Я не мог понять ни едино­го слова из того, что он говорил, и сбежать тоже не мог.

Утром пришла полиция, и вот я стою здесь, перед вами, с единственной надеждой, что вы не станете меня наказывать слушанием этой поэмы еще раз. Я пойду хоть на виселицу. Я не знал, что этот дом принадлежит поэту, иначе ни за что не пошел бы туда.

Поэты таковы. Им очень трудно найти слушателей. Они ходят повсюду в надежде найти кого-нибудь, но все убегают от них, говоря: «У меня очень важное дело. Сейчас я не могу». Кому хочется терять время?

«Даже если ты поэт, — говорит Риндзай, — не говори ничего человеку, который того недостоин, потому что это оскорбляет его, унижает, отнимает у него честь, показывает его недостоинство. Так что не жди от меня ни слова; ты еще не способен воспринять его. Ты не понял простой вещи и все продолжаешь объяснять. Ты — не рыба, и ты не знаешь, что происходит в уме рыбы.

Говори о человеке и его обманах и найди причину, почему он обманывается. Это его собственное сопротивление суще­ствованию и попытка подогнать всю жизнь под шаблон — что невозможно. Он пытается сделать невозможное и все время проигрывает.»

Эта неудача — не просто его ошибка. Это не значит, что он делал что-то неправильно; что бы он ни делал, все окончится неудачей. Никто не может быть мудрее космического суще­ствования. Поэтому мудрые люди позволяют себе плыть вмес­те с рекой существования, даже не спрашивая: «Куда мы на­правляемся?»

Сущее никуда не идет. Оно просто есть, играя тысячами форм, тысячами ситуаций, создавая все больше и больше со­знания, счастья, любви. Если этого не происходит с вами, это просто означает, что вы держите свои двери закрытыми.

Откройте сердце и расслабьтесь вместе с существованием — и внезапно вы увидите: Лягушка в лунном сиянии ярко блиста­ет. Не нужно ни общество, ни богатство — всего лишь бедная лягушка. Не нужна никакая политическая позиция — и есть все реки и горы в мире. Они ничего не имеют, но у них есть покой, который вы не можете купить.

Долгое дуновение ветра — это голос осени на земле и в небе. Просто будьте с существованием, куда бы оно ни шло, и вы перестанете беспокоиться. Ваше напряжение исчезнет. Вы бу­дете счастливы, как ребенок, вы будете прекрасны, как цветок.

Иккью написал:

 

Когда вы ломаете вишню

И смотрите,

Нет никаких цветов;

Цветы приносит

Весенний ветер.

Даже если ты безгранично паришь

Над облаками,

Не полагайся

На учения Гаутамы.

 

Иккью говорит две вещи. Первое: вы не можете принести цветы, которые придут в положенное время. Вы должны ждать, вы должны быть терпеливы. Вы не можете спрашивать: «Почему не появляются цветы вишни?» Вот дерево, вы поли­ваете его... Вы можете даже, говорит Иккью, сломать вишню и заглянуть внутрь дерева, чтобы найти, где прячутся цветы. Никаких цветов нет.

Цветы приносит весенний ветер. Пусть придет весна, пусть придет нужный момент и климат, и ветер долетит до вишни. Внезапно она расцветет, она распустится безмерной красотой.

Вишня ждет; она не торопится, не бежит куда-то, чтобы догнать весну. Она просто ждет — тихо, радостно. Весна при­ходит; если это случится на два или три дня позже, какая раз­ница? Она всегда приходила.

Второе, что говорит Иккью:

 

Даже если ты безгранично паришь

Над облаками,

Не полагайся

На учения Гаутамы.

 

Это могут сказать только дзенские мастера о своем родо­начальнике: «Не полагайтесь на учения Гаутамы Будды», — по­тому что его учения имели другой контекст. Он говорил с дру­гими людьми. Вы можете вовсе не принадлежать к этому роду людей, и времена изменились; его поучения могут быть уже не­актуальными.

Полагайтесь только на собственное сознание. Даже на со­знание Гаутамы нельзя полагаться. Он не говорит, что Гаутама неправ; он говорит, что Гаутама имел дело с ситуацией, ко­торая была полторы тысячи лет назад.

Я приводил вам пример, когда за один день... Утром один человек спросил Гаутаму Будду:

— Есть ли Бог?

Гаутама сказал:

— Нет, Бога нет.

Днем другой человек спросил:

— Что вы думаете о Боге?

Гаутама сказал:

— Да, Бог есть.

Вы можете понять, в каком трудном положении оказался Ананда, который постоянно был с ним. У него началась миг­рень. Что это за человек? Утром он говорит: «Бога нет», а днем совершенно забывает об этом и говорит: «Бог есть».

Он ждал ночи, когда вокруг никого не будет, но перед этим, вечером, пришел третий человек, сел и сказал Будде:

— У меня нет идей ни за, ни против Бога. Просто помоги мне понять.

Гаутама Будда ничего не сказал этому человеку — напро­тив, он просто закрыл глаза, оставаясь безмолвным. Видя это, человек тоже закрыл глаза и сел. Он думал: возможно, Будда хочет что-то сказать своим безмолвием; и оба они два часа оставались в тишине.

Этот человек чувствовал себя таким прекрасным, свежим и молодым, таким обновленным, что спустя два часа открыл глаза — он был другим. Он коснулся ног Гаутамы Будды, по­благодарил его и сказал:

— Я не ожидал так много. Ты дал мне больше, чем я про­сил. Ты дал мне вкус. Я пришел только задать вопрос, а ты дал мне само переживание. Я буду благодарен тебе всю свою жизнь.

Ночью Ананда сказал:

— Ты должен хотя бы думать обо мне. Весь день мне было так трудно. Что ты за человек? Утром ты говоришь «нет», днем говоришь «да», вечером не говоришь ничего, а остаешься безмолвным — этот малый получил ответ, а ты ничего не ска­зал.

Будда ответил:

— Первый человек, которому я сказал: «Бога нет», был ате­истом, и он пришел, чтобы получить подтверждение своему атеизму — что, если Гаутама Будда тоже атеист, значит, про­блем нет. Атеизм — несомненно, правильный подход.

Второй человек тоже пришел за подтверждением своего предубеждения. Он был теистом и искал поддержки. Они не были искателями, им нужны были только утешения. Они уже имели идеи; они просто просили меня поддержать их идеи. Их идеи достаточно устраивают их без того — зачем двигаться ку­да-то еще?

Но третий человек был настоящим искателем. Он прямо сказал: «У меня нет никаких идей ни “за”, ни “против”». Для такого человека единственный ответ — безмолвие. И, посколь­ку у него не было никаких предубеждений, то, увидев, что я за­крыл глаза и замолчал, он немедленно понял намек. Он закрыл глаза и глубоко ушел в безмолвие. Хотя я не сказал ему ничего, он ушел неизмеримо богаче, чем пришел.

— И, Ананда, — добавил Будда, — ты не должен беспокоить­ся, потому что ни один из этих вопросов не был твоим. Это не твоя проблема.

Ананда сказал:

— Это не моя проблема, но у меня есть уши, и я всегда ря­дом с тобой.

Будда ответил:

— Ты должен понять, что у меня нет никакой фиксирован­ной философии, чтобы сразу давать готовые ответы. Я должен увидеть человека, его способности. Я не хочу никого оскорб­лять. Я не хочу давать что-то такое, чего они не могут понять, что не умещается в их голове.

Если таково было положение во времена Будды, Иккью прав: Не полагайся на учения Гаутамы. Найди свой собствен­ный источник. Иди вглубь собственного существа. Там ты найдешь подтверждение Гаутамы Будды.

Но не полагайтесь на учения. Не сидите над писаниями, читая их годами, изучая их годами. Это не поможет. Гаутама Будда не читал их перед тем, как стать просветленным, так что они абсолютно точно не могут быть причиной чьего-то про­светления. Делайте то, что делал он; не слишком беспокойтесь о том, что он говорил. То, что он говорил, имело смысл для его современников, для его времени, для людей, с которыми он разговаривал.

Делайте то, что делал Будда. Он стал не-умом, а, становясь не-умом, вам придется выбросить из своего существа даже Будду и его писания. Только в этой пустоте цветы вишни ва­шего существа могут из потенциальных превратиться в реаль­ные. Вместе с не-умом вы можете принести весну.

Когда приходит не-ум, начинаются тысячи чудес. Но не желайте этих чудес; если вы начнете желать их, вы никогда не обретете не-ум, потому что эти желания не позволят уму быть пустым.

Итак, запомните, одна из самых важных вещей для искате­ля — то, что он не должен быть слишком сильно заинтересован в поиске. Он должен оставаться игривым. «Если в существова­нии есть истина, когда-нибудь, где-нибудь я встречу ее.»

Не будьте серьезны, будьте игривы. В игривости вы рас­слаблены, а в расслаблении, предельном расслаблении вы най­дете самого Гаутаму Будду — так к чему волноваться о его уче­ниях? Если вы можете найти самого Гаутаму Будду, к чему волноваться о мертвых писаниях? Иккью прав, абсолютно прав.

Маниша задала вопрос:

 

Наш возлюбленный Мастер,

Является ли свидетель присутствием или просто отсут­ствием — отсутствием отождествления с телом и умом?

 

Маниша, это трудный вопрос — трудный только потому, что ваш ум совершенно не приемлет противоречий, а суще­ствование абсолютно за противоречия. Фактически, существо­вание создано из противоречий. Так что оба эти слова — и при­сутствие, и отсутствие — верны.

В свидетеле, несомненно, есть отсутствие вашей личности, ума, мыслей, чувств — все то, что вы носите внутри ума, отсут­ствует. Если вы смотрите с этой стороны, кажется, что не-ум — это пустой ум.

Но в тот момент, когда все эти мысли ушли, потенциал вашего существа начинает расти — новое присутствие, которо­му мешала расти вся эта мебель, что вы носили в уме. Теперь, когда вся эта мебель и камни выброшены и почва готова, при­ходит новое присутствие.

Что касается вашего ума — есть и то, и другое. Медитация — это попытка создать отсутствие. Но когда ум действительно отсутствует, в этой тишине, в этом неограниченном про­странстве ваш потенциал начинает расти, сиять, цвести. Вне­запно вы наполнены цветами вишни, новым присутствием, но­вым ароматом.

Итак, в вашей медитации отсутствие и присутствие нераз­делимы. С одной стороны, вы опустошаетесь, с другой — это пустое пространство наполнено вашим потенциалом. Прежде у него не было места для цветения.

Медитация — это просто создание пространства, чтобы ваш потенциал пришел к расцвету. Человек медитации облада­ет таким присутствием, что вы можете почувствовать это.

В моей столовой есть маленькая статуэтка Будды. Это только статуэтка, но, когда Джайеш пришел и впервые увидел ее, он сказал: «В этой статуе есть огромное присутствие». Я люблю ее и возил с собой из Индии в Америку, из Америки в Индию, потому что в ней есть присутствие. Это всего лишь статуя, но статуя медитирующего будды. В самой его позе есть нечто от медитации, что излучает очень живую ауру.

Я привез другую статую для Аудитории Будды, чтобы ее поставили прямо в воротах — вы можете видеть, что даже ста­туя, благодаря медитативной позе, что-то излучает. Просто сидя рядом с этой статуей, вы обнаружите, как что-то течет от нее к вам. Это не поклонение, это просто безмолвное пребыва­ние рядом и наблюдение позы. Поскольку это поза медитации, даже камень излучает некую медитативность.

Так что, когда вы медитируете, вы делаете и то и другое: с одной стороны, вы выбрасываете весь мусор, а с другой — по­могаете розам расцвести. В вас будет отсутствие и великое присутствие — вместе: отсутствие всего, что есть в вас безоб­разного, и присутствие всего прекрасного.

Время Сардара Гурудаяла Сингха. Я надеюсь, он по-прежнему в своем радужном тюрбане. В этом тюрбане есть особое присутствие!

 

Вечеринка в Белом Доме в честь Рональда и Нэнси Рейган. Все как следует напились, и Нэнси Рейган предлагает Джорджу Бушу приватную прогулку в президентскую спальню.

Когда они возвращаются к остальным гостям, Джордж Буш находит Рональда Рейгана, который крепко спит на ку­шетке.

— Эй, Рональд, — говорит Буш, грубо расталкивая Рейгана.

— У тебя есть фотографии голой Нэнси?

— Что? — с трудом бормочет ошеломленный Рейган. — Иди­от! Конечно, нет!

— О’кей, — говорит Буш, доставая фотоаппарат. — Хочешь купить?

 

Дорис и Джеф Тупицы женаты шесть лет, и у них трое де­тей. Но у Джефа есть странная привычка — он может занимать­ся любовью только с погашенным светом.

Дорис, сколько может, мирится с этой привычкой, но од­нажды ночью любопытство берет верх. Она занимается с Джефом любовью, как обычно, потом внезапно нажимает на вы­ключатель и, к своему ужасу, видит, что Джеф занимается любовью при помощи огурца.

— Ты, импотент! — кричит Дорис. — Так вот почему тебе не нравится свет! Это отвратительно — объяснись!

— О’кей, дорогая, — спокойно говорит Джеф. — Я все объяс­ню про этот огурец, если ты объяснишь, откуда у нас трое де­тей!

 

Адольф Гитлер звонит в колокольчик у Жемчужных Врат Рая и требует, чтобы его впустили. Он так шумит, что святой Петр зовет Иисуса, чтобы тот разобрался.

— Я хочу войти, — кричит Фюрер, — и если ты позволишь мне остаться, я щедро награжу тебя!

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Иисус. — Ты не мо­жешь войти. Ты только вспомни, что делал на земле!

— Слушай, — говорит Гитлер, отводя Иисуса в сторонку, — если ты пустишь меня, я лично вручу тебе высшую немецкую награду за храбрость — Железный Крест.

— Правда? — говорит Иисус. — Очень заманчивое предложе­ние. Я только позвоню.

Иисус звонит Богу-Отцу.

— Папа, — говорит Иисус, — я у Жемчужных Врат. У меня тут Адольф Гитлер, и он хочет войти. Что ты думаешь?

— Господи Иисусе! — кричит Бог. — Ты что, шутишь? Этот тип — психопат!

— Знаю, папа, — говорит Иисус, — но, понимаешь, он сделал мне необычное предложение. Он хочет дать мне Железный Крест!

— Железный Крест? — изумленно кричит Бог. — Идиот! Вспомни, что случилось, когда у тебя был деревянный!

Ниведано...

 

Ниведано...

Будьте безмолвны.

Закройте глаза.

Почувствуйте, что ваше тело совершенно замерзло.

Теперь посмотрите внутрь

со всей своей жизненной энергией,

со всем своим сознанием

и с настоятельностью, как будто это

будет последний миг вашей жизни.

Только с этой настойчивостью вы можете достичь центра своего существа,

а в центре своего существа вы — будда.

Осознать это — значит создать нужное пространство

для всех видов трансформации в вашей жизни.

Пусть это переживание впитается в каждую фибру вашего существа.

У будды есть лишь одно качество, и это качество — свидетельствование.

Будда сделан из свидетельствования, наблюдения.

Просто наблюдайте, и в самом вашем наблюдении углубляется ваша буддовость.

В этот вечер, в этот миг

вы — самые счастливые на земле,

потому что быть буддой —

значит быть гималайским Эверестом сознания.

Тогда вы не должны следовать

никакой дисциплине, никакой морали.

Все благое идет за вами, как тень.

Только оставайтесь свидетелем все время.

Что бы вы ни делали,

делайте это с полной осознанностью и изяществом,

которое показывает, что вы осознали

будду в глубочайшей сердцевине своего существа.

 

Сделай это яснее,

Ниведано...

Наблюдайте, будьте свидетелем.

Вы — не тело, вы — не ум; вы — просто свидетельствование,

и это свидетельствование есть будда.

Весна пришла, и вишня расцвела тысячами цветов.

Соберите как можно больше цветов и свидетельствования...

Убедите будду выйти из скрытых тайн вашей жизни на периферию, в повседневную жизнь.

Он всегда приходит,

нужно только правильно убедить его

и свидетельствованием показать ему, что вы достойны.

Возьмите как можно больше от этого момента расслабленности,

от этого позволения,

прежде, чем Ниведано позовет вас назад.

В этот миг Аудитория Буд ды больше не собрание десяти тысяч будд.

Оно стало озером невероятного сознания без всякой ряби.

Вы — рыба в океане.

Не спрашивайте, где океан.

 

Ниведано...

Вернитесь и приведите с собой будду.

Тихо и изящно посидите несколько мгновений,

чтобы вспомнить, где вы были, золотой путь, по которому вы шли, на что похож ваш центр.

Это безмолвие, эта красота, это блаженство — вы должны распространить их на свою периферию,

внести в каждое действие, в каждый жест, каждое слово, каждое молчание.

Вы должны оставаться буддой несмотря ни на что.

Когда вы со мной, вы имеете возможность, которая недоступна нигде на земле.

Раньше это было доступно во многих и многих местах. Эти золотые дни прошли.

Я стараюсь дать вам проблеск тех золотых дней,

когда тысячи людей в разных местах пытались достичь высшего сознания, бессмертия, вечности.

Не достигнув своего центра, вы — вишня, которая никогда не найдет свою весну.

Как только вы достигаете центра, вы позволяете весне прийти к вам.

Вся ваша жизнь становится танцем, поэзией, песней.

 

— О’кей, Маниша?

— Да, возлюбленный Мастер.

 

Глава 7

КОНЕЧНОЙ ЦЕЛИ НЕТ

 

Наш возлюбленный Мастер,

Однажды, когда Кингью увидел, что Риндзай идет в его монастырь, он сел в своей комнате и взял в руки посох. Риндзай трижды ударил рукой по его по­соху, затем вошел в зал для монахов и сел на первое место.

Кингью вошел, увидел Риндзая и сказал:

— Когда встречаются хозяин и гость, каждый должен соблюдать обычные формальности. Откуда ты, и почему ты так груб?

— О чем ты говоришь, старый Ошо? — ответил Риндзай.

Когда Кингью собрался открыть рот, чтобы ответить, Риндзай ударил его. Кингью притворился, что падает. Риндзай снова стукнул его. Кингью ска­зал:

— Сегодня дела складываются не в мою пользу.

Позднее Исан спросил Кёдзана:

— Был ли в случае с этими почтенными людьми победитель или проигравший?

Кёдзан сказал:

— Когда кто-то побеждает, он побеждает без­условно. Когда кто-то проигрывает, он проигрывает безусловно.

 

Маниша, историю, которую ты принесла, можно понять, только если вы понимаете позицию дзен в отношении обусловленности. В нашей жизни все обусловлено — обстоя­тельствами, традициями. Когда я говорю, что все обусловлено, я имею в виду, что нет ничего вашего; все пришло к вам извне. Вы — всего лишь точка сборки. Сами по себе вы — ничто, вы полностью пусты.

Дзен хочет, чтобы ваш подход к жизни был необусловлен­ным. Это означает — без всяких предубеждений, без всяких предварительных условий, без всяких ожиданий. Вы можете быть тотальны, только если стоите в самом своем центре.

Вы любите, но ваша любовь обусловлена. У вас есть друзья, но ваши друзья обусловлены. Небольшая смена об­стоятельств — и любящие становятся врагами, а друзья — боль­ше не друзья.

Маккиавелли посетило сильнейшее озарение, когда он пи­сал книгу «Правитель». Хотя это книга о дипломатии и к ре­лигии она не имеет никакого отношения, в ней есть прозрения, которые могут помочь вам понять. Маккиавелли говорит: «Король никогда не должен говорить другу то, что не может сказать врагу, потому что никто не знает: сегодняшний друг может завтра стать врагом, а сегодняшний враг завтра может оказаться другом». Он утверждает дипломатическую политику — но вся наша жизнь и есть дипломатия. Мы говорим что-то потому, что слушатель это оценит; тогда это становится обус­ловленным. Говоря истину, мы вообще не должны рассчиты­вать, понравится она или нет.

Гурджиев учил своих учеников, что необусловленность — основной принцип для нахождения истины. Если вы ставите какие-то условия, эти условия будут препятствием; а что такое все ваши религии, если не условности?

Когда последователь Кришны или последователь Христа садится медитировать, его желание — увидеть Кришну, он ждет, что существование будет соответствовать его желаниям; а христианин требует Христа. Из-за обусловленного сознания индуисты могут видеть Кришну. Христианин не увидит Криш­ну, а индуист не увидит Христа; они будут видеть в соот­ветствии со своими условностями. Они будут галлюциниро­вать своими условностями и испытывать невероятную радость — они реализовали Бога.

Все ваши так называемые святые — просто психопаты. Они не понимают, что отправная точка для нахождения истины — сначала очистить ум от всех условностей. Подходите к суще­ствованию абсолютно пустым. Позвольте существованию ска­зать что-нибудь. Не просите.

Именно в этом дзен подходит к высшей степени религиоз­ности. Только сравните его с тем, что Иисус говорит своим по­следователям: «Просите, и дано вам будет», — но просите. То, что вы попросите, будет неким желанием, стремлением, страс­тью, жадностью. Что вы можете попросить? — и существование не обязано удовлетворять ваши просьбы.

Иисус продолжает: «Стучите, и двери откроются вам». Как будто существование заперто: если вы не постучите, двери не откроются.

Истина в том, что существование не имеет дверей — куда вы будете стучать? И существование доступно в любой мо­мент; это ваши двери закрыты. Вы собираетесь стучать в соб­ственные двери? Кто их откроет?

Иисус говорит: «Ищите, и обрящете». Прекрасные слова, и, если вы не понимаете, очень поэтичные. Но если вы пони­маете, то это не основа для религиозного сознания.

Религиозное сознание просто изменит их на противопо­ложные: ищите, и упустите; не ищите, и вы уже нашли. Стучите — и будете стучать напрасно, потому что в существовании нет дверей; оно открыто во всех направлениях. Просите, и будете жить в иллюзии. То, что будет вам дано, будет дано не суще­ствованием, а вашим собственным воображением.

Не ставьте существованию никаких условий, не давите на существование. Просто будьте доступными и радуйтесь всему, что приходит к вам. А существование приходит к необуслов­ленному человеку в таком избытке, что это просто удивитель­но. Вы не просили... и все сокровища, все великолепие, все тайны — ваши. Вы не искали, а истина — уже здесь.

Вы и есть истина, всякие поиски глупы. Чем больше вы ищете, тем дальше уйдете от истины. Так что перестаньте ис­кать — и полностью остановите желание, поиск, просьбы; все это — одно и то же. Просто оставайтесь в своем центре — до­ступными и открытыми, необусловленными, — и вы нашли то, что нельзя выразить.

На основании этого вы поймете эту историю.

 

Однажды, когда Кингью увидел, что Риндзай идет в его мо­настырь, он сел в своей комнате и взял в руки посох. Риндзай трижды ударил рукой по его посоху, затем вошел в зал для мо­нахов и сел на первое место.

 

Конечно, первое место принадлежало Кингью; он был ма­стером этого монастыря. И это странное поведение для гостя — сначала он трижды ударил по палке мастера, а затем, ничего не говоря, он входит в зал собраний и садится на место масте­ра.

 

Кингью вошел, увидел Риндзая и сказал:

— Когда встречаются хозяин и гость, каждый должен со­блюдать обычные формальности.

 

Именно в этом Риндзай отличается, и любой великий ма­стер будет отличаться. У Кингью было гораздо больше учени­ков, чем у Риндзая, потому что массы могли понять его лучше. В некотором смысле, он выполнял формальности, принятые массой. Он ожидал, что Риндзай тоже...

Он говорит Риндзаю: «Когда встречаются хозяин и гость, — он считает себя хозяином — формально так оно и есть, — а Риндзая — гостем, — каждый должен соблюдать обычные фор­мальности».

Здесь Риндзай не согласен, и ни один великий мастер не может с этим согласиться. Традиционные формальности? Тог­да что такое дзен? Это революция против формального. Он полностью за спонтанность, а не за обычаи.

 

— Откуда ты, и почему ты так груб?

 

Он не груб. На первый взгляд он кому угодно покажется грубым, но он точно выражает свою позицию. Трижды ударив по палке, он сказал своему хозяину: «Постарайся понять, что здесь более великий мастер. Ты — всего лишь формальный учи­тель».

Эти три удара по палке показывают, что отныне «формально ты — хозяин; но в существовании хозяин — я, а ты — гость». Что верно на поверхности, не обязательно верно в цен­тре.

Риндзай говорит: «Мастер пришел к ученику». Ударив по палке Кингью, он сделал ясным, что отныне «Пока я здесь, я — мастер». Он не груб, он просто выражается прямо, и это — ка­чество подлинного мастера.

Кингью спросил его: «Откуда ты, и почему ты так груб?» Он не мог понять поведения Риндзая, хотя его поведение ясно. Мастер трижды ударил по палке Кингью и сидит на своем мес­те в зале собраний.

Риндзай говорит: «Ты не более, чем учитель, ты еще не ма­стер. Все, что ты знаешь — жалкое знание, это не твой экзи­стенциальный опыт».

 

— О чем ты говоришь, старый Ошо? — ответил Риндзай.

 

«Ошо» — очень почтительное слово. Одним этим словом он говорит: «Я не был груб; я просто объявил, что я пришел».

«О чем ты говоришь, старый Ошо? Ты стар, и я уважаю те­бя, но это не значит, что ты знаешь истину. Ты старался всю свою жизнь, ты дисциплинировал себя, ты тренировался, но все же ты не понял суть. Я уважаю тебя, твой возраст, твои усилия.

Я не груб, но нужно говорить истину, даже если она ка­жется грубой. О чем ты говоришь, старый Ошо?»

Сказав «Ошо», он сделал свою позицию ясной: «Я не груб, я ни с кем не могу быть грубым. На самом деле, я бил по твоей палке из сострадания, показывая, что ты недостоин иметь ее. Она должна находиться в моих руках. Ты не понял, вот почему мне пришлось идти в зал собраний и сесть на место, где обыч­но сидишь ты. Конечно, ты чувствуешь себя оскорбленным, но все, что я говорю — это: как только входит настоящий мастер, он всегда — хозяин, он никогда не бывает гостем».

 

Когда Кингью собрался открыть рот, чтобы ответить, Риндзай ударил его.

 

Он не позволил ему говорить, потому что это не вопрос обсуждения, это не диалог.

Постарайтесь понять: нужно беспокоиться не о словах, но о реальной ситуации. Он собирался открыть рот — это означа­ет, что он собирался что-то сказать. Риндзай стукнул его, что­бы сказать: «Ничего не говори, смотри! Не уходи в объясне­ния, просто смотри на ситуацию, смотри мне в глаза!»

Кингью притворился, что падает. Риндзай снова стукнул его — потому что в дзен не разрешается притворяться. Или ты падаешь — без всяких усилий, это просто происходит... Не притворяйся; это не спектакль.

 

Кингью притворился, что падает. Риндзай снова стукнул его.

 

Это был удар за притворство — не только за то, что он при­творился, будто падает; вся его жизнь была притворством. Он не мастер, хотя и притворялся мастером.

 

Кингью сказал:

— Сегодня дела складываются не в мою пользу.

 

Это не ответ человека, который понял. Он все еще думает в терминах преимущества. Он не понял смысла поведения Ринд­зая. Он, как все в мире, сбрасывает ответственность на судьбу, кисмет, линии руки, карту рождения — всевозможные глупые объяснения. «Что я могу поделать? Сегодня дела складываются не в мою пользу».

В действительности, Риндзай сделал слишком много — он вновь и вновь дает ему возможность понять... этот день мог быть величайший днем в его жизни, — что мастер спустился со своей горы в его монастырь, без приглашения, и пытался про­будить его. Но он думает о преимуществах...

 

Позднее Исан спросил Кёдзана:

— Был ли в случае с этими почтенными людьми победитель или проигравший?

 

В дзен об этом спрашивали столетие за столетием: «Что произошло в тот день? Кто победил и кто проиграл?»

 

Позднее Исан спросил Кёдзана — оба они великие мастера:

— Был ли в случае с этими почтенными людьми победитель или проигравший?

Кёдзан сказал:

— Когда кто-то побеждает, он побеждает безусловно. Ког­да кто-то проигрывает, он проигрывает безусловно.

 

Это очень глубокое утверждение; оно означает, что вопрос о победителе и проигравшем не имеет смысла. Важно то, что все, что происходит, должно быть необусловленным, спонтан­ным. Проиграть спонтанно так же ценно, как и победить. Ре­альная ценность — в спонтанности, необусловленности.

Если вы проиграли, примите свое поражение безусловно, с радостью. Это дар природы. Никто не знает — даже темная ночь может обернуться прекрасным рассветом. Не нужно на­чинать думать о том, кто победил и кто проиграл. Что бы ни происходило, оба участника встречи в дзен должны оставаться спонтанными. Ценность — в спонтанности; победа совершенно лишена ценности.

Победа — это часть мира борьбы, мира условий, мира же­ланий. Дзен не обращает внимания на победу или поражение; и то и другое неважно. Важна спонтанность. Спонтанный че­ловек может проиграть, а победитель может быть обусловлен­ным. В глазах дзен проигравший занимает более высокое по­ложение.

Однажды случилось, что дзенский самурай, дзенский воин рано вернулся домой с фронта и обнаружил, что слуга зани­мается любовью с его женой. Будучи человеком дзен, он сказал слуге:

— Не волнуйся, заканчивай свое дело. Я жду на улице. Тебе придется взять в руки меч и сразиться со мной. Все в порядке. Я жду.

Бедный слуга задрожал. Он не знал даже, как держать меч, а его хозяин был знаменитым воином; он отрубит ему голову одним ударом.

Он вышел через заднюю дверь и побежал к дзенскому ма­стеру, который был также мастером этого воина. Он сказал мастеру:

— Я попал в беду. Это моя вина, но это случилось.

Мастер выслушал его историю и сказал:

— Не нужно волноваться. Я научу тебя держать меч и, кро­ме того, скажу: неважно, что твой хозяин — великий воин. Все дело в спонтанности. А в спонтанности ты будешь сильнее, по­тому что он, кажется, уверен: этот слуга не может выжить; он просто будет играть с тобой, как кошка с мышью. Так что не волнуйся. Будь тотален и бей его сильно, потому что это — твой единственный шанс остаться в живых. Не будь половин­чатым, не будь обусловленным, не думай, что он может про­стить тебя. Он никогда тебя не простит. Тебе придется сра­жаться с ним. Ты спровоцировал его и бросил ему вызов. Но проблемы нет: насколько я понимаю, ты выйдешь победите­лем.

Слуга не мог в это поверить, а мастер сказал:

— Ты должен понять, что я — его мастер, и я знаю, что он будет вести себя согласно тому, чему он учился. Прекрасно зная, что он победит, он не может быть необусловленным — а у тебя нет другого пути, кроме как быть необусловленным. Будь тотален. Ты не знаешь, куда бить, как бить, поэтому бей куда угодно. Просто сойди с ума!

Слуга сказал:

— Если ты говоришь, я сделаю это. На самом деле, у меня нет шанса выжить, так почему бы не сделать это тотально!

Понимая, что время уходит, он научился держать меч, вер­нулся и вызвал своего хозяина:

— Выходи!

Хозяин не поверил своим ушам. Он думал, что слуга упа­дет ему в ноги, плача и крича, и скажет: «Прости меня!» Но

вместо этого слуга издал львиный рык, и в руках у него был меч, который дал мастер. Он узнал этот меч и спросил:

— Где ты его взял?

Слуга ответил:

— У твоего мастера. Что ж, давай решим это раз и навсегда. Либо я буду жить, либо ты; двое жить не могут.

Хозяин ощутил легкую дрожь в сердце, но все же он думал: «Как ему удалось? Это годы тренировки... Я многие годы сра­жался на войне, а этот жалкий слуга...» Но ему пришлось вы­нуть свой меч.

Слуга по-настоящему обезумел. Не зная, куда бить, он на­носил удары туда и сюда, просто... Самурай растерялся, пото­му что он мог сражаться с любым воином, который умел сра­жаться — но этот человек не знал ничего и делал самые невероятные вещи. Слуга прижал его к стене, и хозяин попро­сил:

— Пожалуйста, прости меня. Ты убьешь меня. Ты не умеешь сражаться — что ты делаешь?

Слуга ответил:

— Это не вопрос делания. Это мой последний миг; я все бу­ду делать тотально.

Слуга победил, и воин тоже пошел к мастеру и сказал:

— Что за чудо ты совершил? За пять минут он стал таким великим воином, и он наносил такие удары — так глупо, что мог убить меня. Он прижал меня к стене моего дома, приста­вив меч к горлу. Мне пришлось просить прощения и сказать ему, что все, что он делает, нормально, и он может продол­жать.

Мастер сказал:

— Ты должен выучить этот урок: в конце концов, тоталь­ность, необусловленная полнота власти... неважно, победу она принесет или поражение. Важно то, что этот человек был то­тален, а тотальный человек никогда не проигрывает. Его то­тальность — это его победа.

Именно это говорит Кёдзан: «Когда кто-то побеждает, он побеждает безусловно». Он не делает из этого никакой чести: «Я — победитель»; победитель всегда — необусловленное созна­ние.

«Когда кто-то проигрывает, он проигрывает безусловно». Здесь нет речи о пораженчестве. Он сделал тотальное усилие.

Но если природа хочет, чтобы победил другой, все абсолютно нормально. «Я не оставил ничего, я сделал все, что мог, и был тотален, и я был абсолютно спонтанен. Я не мог сделать больше».

Поэтому, когда в Японии сражаются два воина — а это часто случается, даже сегодня, — вероятнее всего, что никто не победит и никто не проиграет, потому что оба тотальны. Их усилия так спонтанны, что в результате бой заканчивается без победителя и побежденного. Очень редко человек оказывается проигравшим, и это чистая случайность. Победитель не вос­хваляет себя и не провозглашает свой эгоизм; напротив, он обнимает проигравшего и воздает должную оценку тому, как тот сражался. Бой был спонтанным и тотальным, «и по чистой случайности победил я, а не ты. Это просто случай. Но что ка­сается спонтанности и тотальности, ты абсолютно равен мне».

Это совершенно другой подход. Победа или поражение больше не имеют ценности. Происходит полная переоценка ценностей: спонтанность, безусловность, когда вы все ставите на карту — вот что ценно. Победа или поражение — это несуще­ственно.

Немецкий профессор Херригель был одним из первых за­падных учеников дзенского мастера в Японии. Он учился стрельбе из лука. В Германии он уже был великим лучником, потому что там другие ценности. Он был великим лучником, потому что всегда выбивал сто процентов — его стрелы попа­дали точно в центр мишени, в яблочко. В Германии ваш успех будет исчисляться в процентах — сто процентов, девяносто процентов, восемьдесят процентов. Так считают во всем мире, кроме Японии.

В Японии — когда Херригель уже много лет учился стре­лять из лука и стал чемпионом Германии — он услышал о дру­гом способе оценки. Он поехал в Японию и провел там с ма­стером три года. Он не мог понять, почему мастер всегда говорит: «Ты упустил», — ведь его стрелы всегда попадали точ­но в яблочко.

Мастер сказал:

— Дело не в том, попадают твои стрелы в яблочко или нет. Дело в том, что ты должен быть спонтанным. Забудь о мише­ни. Помни, что ты должен быть спонтанным, ты не должен со­вершать усилий.

Прошло три года, но этот немецкий профессор, Херригель, не мог понять, о чем говорит этот человек. Каждый день он пытался, а мастер говорил: «Нет!»

Наконец, он решил вернуться: «Это бесполезно, пустая трата времени!» Он не мог понять, что такое спонтанность. Он не мог понять, как можно быть спонтанным, если ты — лучник. Нужно взять в руки лук, нужно прицелиться, нужно быть точ­ным, чтобы стрела попала в цель — как это сделать без усилий? Некое усилие абсолютно необходимо. И вы согласитесь, что он был прав.

Но дзен с этим не согласится. Дзенский мастер продолжал работать, не чувствуя скуки и усталости от того, что прошло три года, а этот человек не может расслабиться. Через три года Херригель сказал ему:

— Завтра я должен уехать. Жаль, что я не смог понять. Я по-прежнему думаю, что точен на сто процентов — как же вы можете говорить, что я совершенно не знаю, что такое стрель­ба из лука?

Итак, на следующий день, рано утром, он пошел, чтобы в последний раз повидаться с мастером. Мастер учил кого-то другого, поэтому он просто сел на скамью и стал смотреть. Впервые он не был заинтересован; он уезжал, он совсем отбро­сил мысль научиться дзенской стрельбе из лука, поэтому он был полностью расслаблен и наблюдал, просто наблюдал, как мастер берет в руки лук, как он полностью расслаблен — как будто его совершенно не интересует, попадет стрела в мишень или нет, — без всякого напряжения и желания, игриво и рас­слабленно.

Он смотрел на мастера три года, но, поскольку он был по­лон желания, он не мог понять, что мастер стрелял совершенно иначе: ценной была не мишень, ценность была в твоих движе­ниях, в тебе. Ты расслаблен? Твой ум абсолютно безмолвен? Другая направленность... потому что стрельба из лука не важ­на, важна медитация. А человек медитации, даже не заботясь о мишени, просто попадает в нее — без ума, в полной ясности, в безмолвии, расслабленный.

Дзен всему дал другую оценку. В Китае есть поговорка: когда музыкант становится совершенным, он выбрасывает свои инструменты; когда лучник становится совершенным, он выбрасывает свой лук и стрелы. Странно: какой смысл становиться совершенным лучником, если теперь вы выбрасываете свой лук и стрелы?

Один человек заявил китайскому императору:

— Вы должны признать меня величайшим лучником Китая и объявить об этом. Я готов принять любой вызов. — Он был абсолютно совершенен, как профессор Херригель — стопро­центное попадание.

Но король спросил:

— Ты слышал о старом лучнике, который живет далеко в горах?

Тот сказал:

— Я слыхал о нем, но я готов состязаться с ним.

Король рассмеялся. Он сказал:

— Ты должен пойти и встретиться с этим стариком. Если он признает тебя, я тоже тебя признаю, потому что я не разби­раюсь в стрельбе из лука... Но он — великий лучник, может быть, величайший, так что ты должен идти. Принеси его при­знание, и мое признание обеспечено. Но я не могу признать те­бя, не спросив его. Это не вопрос вызова.

Этому лучнику пришлось идти высоко в горы; там он на­шел очень старого человека — спина у него сгорбилась, он не мог стоять прямо. Пришедший спросил:

— Ты лучник?

— Я был им, — ответил старик. — Но прошло, наверное, пол­века... когда, по мнению моего мастера, я стал совершенным лучником, мне пришлось выбросить лук и стрелы. Ты счита­ешь себя совершенным мастером; ты пришел, чтобы я под­твердил это? — Король сообщил ему, что послал к нему кого-то.

Этот человек сказал:

— Да.

— Тогда зачем ты принес лук и стрелы?

Человек сказал:

— Странно... Но это и есть мое мастерство.

Старик засмеялся. Он вывел его из своего маленького до­мика и привел к отвесной скале. Старик был очень стар — на­верное, ему было сто сорок лет, — а скала уходила вниз на ог­ромную глубину, нависая над долиной на тысячу футов. Если вы сделаете всего один неверный шаг, задрожите или промед­лите, вам конец. Старик встал на самый край скалы — полови­на его ступни была на скале, половина висела над пропастью.

Молодой человек не мог поверить своим глазам. Старик сказал:

— Ты тоже иди. Здесь хватит места для двоих!

Молодой человек сделал два шага и сел, дрожа от страха. Старик засмеялся и сказал:

— Что ты за лучник? Сколько птиц ты можешь убить одной стрелой?

Молодой человек ответил:

— Конечно, одну.

Старик сказал:

— Ты должен учиться у мастера дзен. Одна птица... ты зря тратишь стрелу. Мой мастер никогда не признавал никого до тех пор, пока человек не мог одной стрелой подстрелить целую стаю.

Молодой человек спросил:

— А сколько можешь подстрелить ты?

Тот сказал:

— Назови цифру.

Над ними как раз пролетала стая птиц. Старик просто взглянул на них, и семь птиц упало. Молодой человек вос­кликнул:

— Боже мой!

Старик сказал:

— Когда ты можешь смотреть тотально, сами твои глаза становятся стрелами. Но ты — новичок; ты не смог подойти к краю скалы. Если внутри ты трепещешь, твоя стрельба не мо­жет быть совершенной. Ты можешь попасть в цель, но не это важно. Важно иметь бестрепетное тотальное присутствие. Тог­да твое тотальное присутствие становится таким же острым, как любая стрела. Вот почему старая пословица гласит: когда музыкант становится совершенным, он выбрасывает свои му­зыкальные инструменты. Теперь сам его голос, само его су­щество музыкально; теперь самый воздух вокруг него звучит. И когда лучник становится совершенным, его бестрепетная то­тальность становится почти смертельным излучением, если он смотрит на стаю птиц или стадо животных.

Мастер сказал:

— Возвращайся и учись этому. Мишень — не цель; цель — ты. Стань тотальным — и если я буду жив, через пять лет приду посмотреть, могу ли я признать тебя. Или, если я умру, через пять лет придет мой сын. Он — такой же великий знаток, как я, и ты сможешь узнать его, потому что он может делать глазами то же, что и я.

Через пять лет старик пришел. Эти пять лет лучник делал все возможное, чтобы быть тотальным, и ему удалось. Старик спросил:

— Где твой лук и стрелы?

Он ответил:

— Должно быть, прошло два года, но кажется, что уже много веков я не видел лук и стрелы. Теперь я могу делать то, что делал ты.

Старик не стал требовать экзамена, он просто признал его. Он сказал:

— Я вижу неколебимую тотальность в твоих глазах. Я вижу спонтанную расслабленность в твоем теле. Можешь идти к ко­ролю и сказать ему, что старик признал тебя — я спустился с гор только для того, чтобы признать тебя.

Дзен все оценивает по-новому. Это не жизнеотрицающая религия, это жизнеутверждающая религия. Она преображает все, она ничего не отрицает. Но одно нужно помнить: необусловленность, тотальность, спонтанность — странные ценности, потому что ни одна религия не говорит о них; и это — подлин­ные ценности, которые дадут вам алхимию, меняющую ваше существо.

Все религии говорят о формальностях, этикете, обычаях. Все они озабочены вашей полированной личностью. Они де­лают вас притворщиками, актерами, но не меняют ваш центр.

Это прекрасная история, и Кёдзан говорит: «Когда кто-то побеждает, он побеждает безусловно». Желания победить не было — была просто игривость, наслаждение самим искус­ством, медитативностью и спонтанностью. Что бы ни проис­ходило — это не важно.

Естественно, когда два человека сражаются, один будет побежденным, а другой — победителем. Какая разница, кто по­бедил и кто проиграл? Все, что имеет значение — это одинакова ли степень концентрации, одинакова ли степень необусловленности у обоих. Тот, кто выше в необусловленности — он может и проиграть, но, согласно дзен, он — на высшей ступени созна­ния, и это — реальная победа. Формальная победа — другое де­ло.

Иккью написал:

 

Уж нет меня давно

В природе:

Конечной цели нет,

Ничто не ценно.

 

Он дает вам манифест дзен.

 

Уж нет меня давно в природе... Я исчез в природе — не знаю, когда, я не вел дневник и не помню, что когда-нибудь был где-то еще.

Уж нет меня давно в природе... Я не нашел себя, я нашел лишь природу. Конечной цели нет... Я никуда не иду. Конеч­ной цели нет, потому что конечная цель будет означать смерть.

Жизнь — это вечная непрерывность. Нет конечной цели, к которой она идет. Только паломничество, только само это пу­тешествие и есть жизнь, а не достижение какого-то пункта, це­ли... танцуя и путешествуя, двигаясь радостно, не заботясь о какой-либо цели.

Что вы будете делать, достигнув цели? Никто не спраши­вает об этом, потому что каждый человек старается иметь в жизни какую-то цель. Но смысл...

Если вы в самом деле достигнете цели жизни, что потом? Вы будете в большом замешательстве. Некуда идти... вы до­стигли конечной цели — а в путешествии вы потеряли все. Вам пришлось все потерять. Так что, стоя нагим у конечной цели, вы будете смотреть по сторонам, как идиот: зачем все это? Вы так спешили, вы так беспокоились — и вот результат.

Я рассказывал вам об одной истории Рабиндраната. Это песня. В этой песне говорится: «Веками я искал Бога. Иногда он был поблизости от Луны, но когда я приходил туда, он уже был на какой-нибудь другой звезде. Я видел его на другой звезде, но к тому времени, когда я приходил туда, его снова там не было. Так продолжалось век за веком, но была огром­ная радость от того, что он есть и однажды я найду его. Как долго он может прятаться? Сколько он может убегать?

И однажды я пришел к дому, на котором было написано, что это дом Бога. Я почувствовал огромное облегчение: моя судьба свершилась. Я поднялся вверх по лестнице и был уже готов постучать в дверь, как вдруг осознал: “Подожди, поду­май секунду! Что ты будешь делать, если Бог подойдет и от­кроет дверь? Что ты будешь делать потом?”»

Вся твоя жизнь была путешествием, паломничеством, по­иском. Миллионы лет ты тренировался, как бегун — и вдруг ты встречаешь Бога... и тебе нечего сказать. Что ты скажешь?

Вы когда-нибудь думали, что, если вы случайно встретите Бога, ни ему, ни вам будет нечего сказать? Вы понапрасну со­жгли себя. Конечная цель означает окончательную смерть.

Иккью прав, когда говорит: «Конечной цели нет, ничто не ценно»... Все — только для того, чтобы радоваться, танцевать и петь. Но не спрашивайте о ценности; не спрашивайте, что есть добродетель и что есть благо. Радуйтесь всему, и отправляй­тесь в разные паломничества, прекрасно зная, что жизнь нигде не кончается, путешествие будет продолжаться, караван не остановится. Нет места, где дорога кончается.

Маниша спросила:

 

Наш возлюбленный Мастер,

Когда воспринимать нечего — никакой информации ни из те­ла, ни из ума нет, и, таким образом, у тебя нет ничего, чтобы определить себя, — то, что остается, это свидетельствование? Кажется, это даже не свидетель, а просто осознание, что ни­кого нет.

 

Абсолютно правильно. Свидетеля нет, есть только свиде­тельствование. Есть только сознание, но в нем нет личности, формы. Есть лишь осознанность — как пламя, которое возни­кает из ниоткуда и исчезает в нигде; а посередине вы видите пламя.

Вы видели свечу, когда пламя погасло? Сам Гаутама Будда использовал это слово для выражения высшего опыта — заду­вание свечи. Нирвана означает задувание свечи. Нет ничего, только чистая осознанность, не ограниченная даже вашей ин­дивидуальностью — просто плывущее облако, без стойкой формы, — безмерная «естьность», великая радость.

Но это не ваша радость; вас нет. Тогда, в вашем от­сутствии, возникает радость, блаженство. В тот миг, когда вас нет, свидетельствование чисто. И это свидетельствование при­носит величайшее из возможных благословений. Это свиде­тельствование есть будда.

Мы были серьезны. Теперь Сардар Гурудаял Сингх, чело­век великого терпения... Даже если я буду всю ночь говорить серьезно, он все равно будет ждать, что его время придет. Ве­ликое доверие. Вот почему он может смеяться до того, как рас­сказывают шутку: это свидетельствует о великом доверии — что бы ни было, должно случиться что-нибудь хорошее.

 

— Моя жена похожа на Венеру Милосскую, — говорит Пэд­ди однажды вечером.

— Правда? — удивленно спрашивает Симус. — Значит, у нее стройное тело, и она стоит голая?

— Нет, — отвечает Пэдди. — Она — старая развалина, и у нее не хватает многих частей.

— Ну, в таком случае, моя жена похожа на Мону Лизу, — говорит Симус.

— Почему это? — спрашивает Пэдди. — Она — итальянка с таинственной соблазнительной улыбкой?

— Нет, — отвечает Симус. — Потому что она плоская, как холст, и ее место — в музее!

 

Маленький Эрни думает, что было бы забавно стать поли­тиком, когда он вырастет. Поэтому папа берет его в Вашинг­тон посмотреть инаугурацию нового американского президен­та, Адольфа Рамсботтома.

Маленький Эрни замечает отца Фунгуса, архиепископа Нью-Йорка — он стоит на подиуме рядом с новым президен­том.

— Папа, — шепчет Эрни, — этот священник здесь, чтобы по­молиться за президента?

— Нет, сынок, — отвечает папа. — На самом деле, священник смотрит на президента, а потом молится за весь остальной мир.

Ковальский идет в людный бар пропустить стаканчик пос­ле работы. Через пару часов он чувствует потребность облег­читься и спрашивает у бармена, где туалет.

— Наверху, — отвечает бармен. — Нужно пройти через зал, повернуть налево, и потом — вторая дверь справа.

Уже изрядно набравшийся Ковальский подмигивает бар­мену и отправляется на поиски туалета. Ему удается подняться по лестнице, но там он забывает, куда нужно идти. Наконец, окончательно заблудившись и отчаявшись, он отдирает от по­ла плохо прибитую доску и справляет свою нужду. Однако Ко­вальский не знает, что эта доска находится как раз в середине потолка бара, расположенного внизу.

Когда он спускается, бар совершенно пуст. Воняет ужасно. Ковальский подходит к бармену, садится у стойки и заказы­вает выпивку.

— А куда все подевались? — пьяно спрашивает он.

— Боже мой) — отвечает бармен. — Где ты был, когда на вен­тилятор упало дерьмо?

 

Ниведано...

Ниведано...

Будьте безмолвны.

Закройте глаза

и почувствуйте, что ваше тело совершенно замерзло.

Теперь посмотрите внутрь со всей тотальностью и настоятельностью,

как если бы это был ваш последний миг.

Глубже и глубже, как копье, двигайтесь к центру.

Он недалеко,

и в тот миг, когда вы достигнете центра,

вы — просто свидетель, свидетель тела, свидетель ума,

свидетель многих новых вещей — безмолвия, покоя, глубокой безмятежности,

прохладного ветра с ароматом тысячи роз.

В центре вы принадлежите вечности.

В центре вы — будда.

Этот будда никогда не рождается и никогда не умирает; это сама ваша природа.

Осознайте свою природу как можно тщательнее, потому что постепенно мы должны

привести будду в нашу обычную жизнь — в наши действия, в наши жесты, в наши ответы.

Привести будду из скрытого центра на периферию жизни — в этом все искусство религии.

Все остальное несущественно.

Сделай это яснее,

Ниведано...

Расслабьтесь и наблюдайте.

Тело лежит, но вы — не тело; ум здесь, но вы — не ум.

Вы — чистый свидетель.

Вы — также не личность.

Внезапно Аудитория Будды стала озером безмолвного сознания.

Индивидуальности ушли,

как капля росы исчезает в океане.

Невероятно драгоценный миг...

Убедите будду, соберите все цветы,

что осыпают вас дождем,

этот покой, безмолвие, блаженство.

Вы должны внести их в свои действия, жесты, слова, безмолвие.

Я пытаюсь привести в мир

как можно больше будд,

полностью осознающих себя...

потому что это единственная защита

от глупых политиков и поджигателей войны.

Они полны решимости уничтожить эту прекрасную планету.

Только сознание будды, распространяющееся, как греческий огонь

и охватывающее сердца миллионов людей, может защитить эту маленькую прекрасную планету.

Во всей вселенной — такой огромной, безграничной,

бесконечной — только эта маленькая планета жива,

и только эта маленькая планета сознательна,

и эта маленькая планета смогла достичь высочайшего сознания в буддах.

Прежде, чем Ниведано позовет вас назад,

соберите и запомните как можно больше переживаний центра и принесите их с собой.

Убеждайте будду каждый день...

Рано или поздно придет весна, и вы, без всякого сомнения, осознаете свою буддовость.

И это будет не только осознание вашей буддовости;

вы осознаете, что вся жизнь способна быть на высочайшем пике сознания.

 

Ниведано...

Возвращайтесь, но возьмите будду с собой.

Проявляйте будду в каждом действии — даже вставая, садясь.

Проявляйте эту красоту, изящество и музыку.

Жизнь должна стать поэзией, живописью, музыкой, танцем.

 

— О’кей, Маниша?

— Да, возлюбленный Мастер.

 

Глава 8

ВЫХОДНЫЕ — НЕ ДЛЯ СВЯТЫХ

Наш возлюбленный Мастер,

Риндзай говорил:

«Я излагаю дхарму почвенного ума, благодаря которой можно войти в мирское и священное. Но вы ошибаетесь, если полагаете, что ваше реальное и временное, мирское и священное может дать назва­ние всему реальному и временному, мирскому и свя­щенному. Они не могут назвать этого человека. Следующие Дао, схватывайте и используйте, но ни­когда не называйте — вот что называется "тайным принципом"».

Когда Риндзай решил, что дни его сочтены, он надел свои лучшие одежды и сел в задзен. Он сказал ученикам, собравшимся вокруг него:

— Когда я уйду, не разрушайте мое сокровище истинного глаза закона.

Его главный ученик, Саншо, спросил:

— У кого хватит наглости сделать это?

Риндзай ответил:

— Если кто-то впоследствии задаст тебе вопрос об истинном глазе закона, что ты ответишь?

Саншо крикнул.

Риндзай прокомментировал:

— Кто бы мог подумать, что слепой осел может разрушить его?

Маниша, это последняя беседа прекрасной серии «Риндзай: мастер иррационального». Быть с Риндзаем... это было прекрасное время. Сделать его нашим современником хотя бы на несколько мгновений было чистым нектаром. Это будет по­следняя беседа о Риндзае.

Перед тем, как обсуждать сутру Риндзая и историю... Авирбхава, генеральный директор Музея Богов, привела но­вого, очень большого представителя для нашего музея. Снача­ла я расскажу вам о нем. Его имя — Дракон.

«В Ветхом Завете говорится, что дракон ведет свой род от драконьей самки Тиамат из Вавилона. В христианстве дракон символизирует зло; поэтому многочисленные иллюстрации к жизнеописаниям святых изображают битву между ними и дра­коном, символизирующую битву Бога и Дьявола.

Если на Западе дракон считается злом, то Восток полагает его благом. В Китае говорится, что, когда император умирает, он восходит на небеса в виде дракона. Было поверие, что, ког­да дракон поднимается на небо и его лапы наступают на обла­ка, от этого идет дождь. В китайской мифологии дракон также является посланником небес, который открывает Желтому Императору инь и янь, две силы вселенной.

В «И Цзин» дракон символизирует мудрость.

В Японии дракон с тремя когтями представляет императо­ра, обладающего как верховной императорской, так и духов­ной властью.»

Музей Богов имеет необычайное значение. Он провозгла­шает конец всех богов. Их место только в музее. В этом глав­ное назначение Музея Богов. Они перестали быть актуальны­ми в этой жизни; их можно вспоминать только как мифологию, вымыслы, эксплуатацию священства, как патоло­гические изобретения ненормальных людей.

У будущего человека не будет богов; будущий человек сам будет богом. Мы достаточно долго жили под властью вымыш­ленных существ. Пришло время провозгласить себя свобод­ными от всех фикций.

Бог нового человека — больше не на небесах, он — в его собственном существе, более личный, более близкий. Новый человек не будет поклоняться богу, новый человек будет жить бога, петь бога, танцевать бога; он сам будет храмом бога. По­этому я назвал нового человека буддой.

Теперь я попрошу Авирбхаву привести дракона.

(Зеленый дракон из папье-маше входит в Аудиторию Гау­тамы Будды и топчется по залу. Временами из его зубастой пасти вырываются клубы огня и дыма. Все смеются; звучит во­сточная музыка. Смех, китайская музыка, аплодисменты.)

Сутра:

 

Риндзай говорил:

«Я излагаю дхарму почвенного ума, благодаря которой можно войти в мирское и священное. Но вы ошибаетесь, если полагаете, что ваше реальное и временное, мирское и священное может дать название всему реальному и временному, мирскому и священному. Они не могут назвать этого человека».

 

«Почвенный ум» просто означает пустой ум. Осталась только почва, только основание, все остальное ушло. Даже для того, чтобы видеть сон, вы должны быть живым. Как вы ду­маете, мертвый человек может видеть сон? Ваша жизнь выпол­няет функцию почвы для всех ваших проекций, фантазий, для всех ваших богов в аду и раю, для всевозможных мифологий, теологий и философий. Но почва для всего этого — ум.

Дзен не выходит за пределы сущностной почвы ума. Он не взращивает на нем никакой мифологии, никаких верований; он просто остается с безмолвным умом, а безмолвный ум — это как раз и есть не-ум. Это только разные выражения. Вы можете сказать «не-ум», потому что мыслей нет; вы можете назвать это «почвенный ум» — мыслей тоже нет.

Этот почвенный ум может описьюать вещи как священные, мирские, материальные, духовные, астральные, эфирные — этот ум способен дать название тысячам вещей, реальных и нере­альных. Но он не может назвать этого человека. Риндзай ука­зывает на собственное осознание, а этот новый человек рож­дается именно из осознания. Почвенный ум не может дать имя этому человеку — новому человеку, человеку Дао, человеку просветления.

Почему он не может дать ему имя? Потому что имя — это мысль, а дзен не принимает никаких мыслей, ни священных, ни мирских; он принимает только чистое сознание, пустое сердце. Ничто не должно в нем отзываться.

Следовательно, этот ум, который может создавать такие великие мифы... Миллионы людей жили, испытывая влияние вымышленных богов. Все это — игра ума. Он может создать Бога, он может создать Дьявола, он может создать все, что вы захотите, но не этого человека. Человека, который стал про­светленным, больше нет. Как вы можете дать ему имя? Человек просветления растворяется в космосе; у него нет больше фор­мы или границ. Как вы можете назвать его?

Так что весь процесс называния вещей, который вы счи­таете мышлением, не имеет никакой ценности; ценна только сама почва сознания. Все, что вы выращиваете на ней, беспо­лезно. Эта почва может дать вам все, что вы хотите. Сила ее воображения огромна, она не знает ограничений — но все это будут фикции, галлюцинации, миражи. Когда вы приходите к истине, ум не способен — абсолютно бессилен и не способен на­звать ее.

Истина не имеет названия, она безымянна. Ваше высшее существо никогда не имело имени, и нет способа дать ему имя. Когда вы находите его, оно настолько поглощает и переполня­ет вас, что вы исчезаете; только оно остается. Свет, любовь, сострадание, изящество — все это есть, но вы исчезли. Кто бу­дет называть это?

Ваше исчезновение означает, что открылись двери универ­сального. Под исчезновением я подразумеваю, что вы исчезае­те в океане. Когда капля росы исчезает в океане — где ее ис­кать? Как ее называть? Все, что вы можете сказать — это то, что она стала одним с океаном. Она была маленьким океаном, вот почему она смогла стать одним с океаном. Она считала себя маленькой, ограниченной. Сегодня она отбросила свои огра­ничения, соскользнула с листа лотоса и исчезла в океане. Но это не значит, что она умерла; это просто значит, что она ста­ла такой большой, что вы больше не можете называть ее кап­лей росы.

Последние слова Риндзая...

 

Следующие Дао, схватывайте и используйте, но никогда не называйте — вот что называется «тайным принципом».

 

Дао находится точно на такой же высоте понимания, как и Будда. Слово «дао» ничего не означает. Лао-цзы вынужденно назвал это «дао» — словом, не имеющим смысла, — так же, как Будда назвал это «дхамма».

Лао-цзы никогда в жизни ничего не писал. Даже импера­тор настаивал: «Ты должен записать свои переживания. Они будут полезны для грядущих веков».

Лао-цзы ответил: «Ты не знаешь, о чем просишь. Никто не может записать это, никто не может произнести это вслух. Этим можно жить, это можно любить, в этом можно раство­риться, воскреснуть, но об этом ничего нельзя сказать. Слова слишком далеки, они слишком уводят в сторону».

Всю жизнь Лао-цзы отвергал предложения учеников: «Ты прожил великую жизнь — в крайнем безмолвии, мире и бла­женстве; будет великой потерей для человечества, если ты не напишешь хотя бы маленький трактат, всего несколько сутр, следов, которые могут показать, как достичь этой высоты, в каком направлении мы должны двигаться — чтобы направлять нас».

Но Лао-цзы отвечал: «Я с радостью рассказал бы, но не могу загрязнять чистоту этого опыта. Как только я скажу о нем, он загрязнится. Слова слишком малы, а этот опыт огро­мен. Пожалуйста, простите меня!»

Такова была его позихщя всю жизнь; а в конце он сказал ученикам: «Пришло время; я ухожу в Гималаи. Смерть недале­ко, и я хотел бы встретить и приветствовать ее в подходящем месте», — не может быть более подходящего места, чем вечное безмолвие Гималаев.

Не только Лао-цзы — многие люди в свои последние дни уходили в Гималаи и исчезали в вечных снегах. Гималаи обла­дают таинственной притягательностью: эта высота, нехоженые пути, тысячи мест, где до сих пор не ступала нога человека, ко­торые абсолютно не отравлены человеком и его безобразными излучениями.

Лао-цзы попрощался с учениками, но у него возникли трудности, потому что император проинформировал всех сол­дат, стоящих на дорогах к Гималаям. На каждой дороге из Ки­тая, ведущей в Гималаи, стояли стражники. Он сообщил им: «Когда вы увидите, что Лао-цзы пересекает китайскую грани­цу, возьмите его в плен. Будьте очень почтительны, но дайте ему понять: если он хочет пойти в Гималаи, он должен напи­сать трактат о своем опыте — самые важные намеки».

Его поймали — с огромным уважением — и поселили в по­граничном домике. Его заперли и предупредили: «Пока вы не запишете важнейшее из ваших переживаний и шаги к ним — у нас есть строгий приказ, — вам не позволено покидать Китай и идти в Гималаи».

Под этим любовным принуждением, не видя выхода, Лао-цзы написал свою книгу — «Книгу Дао». В самом начале, в пер­вой строчке он написал: «Истину нельзя высказать. Как только она сказана, она перестает быть истиной».

Все те, кто читает этот маленький трактат, в самом начале предупреждены, что это — слова, а слова не могут передать бес­словесную тишину. Это предисловие к его трактату: «Меня за­ставили, поэтому я написал это, но это — не истина. Вы не мо­жете получить истину из книги». Какая честность!

Риндзай говорит:

 

Следующие Дао, схватывайте и используйте, — они схваты­вают почвенный ум, собственное существо, и используют его, — но никогда не называйте — вот что называется "тайным прин­ципом"».

 

Они осознали это, они пользуются этим всю свою жизнь, они становятся едиными с ним, но не говорят ни одного слова о том, что это.

Вы должны жить с мастером, который достиг — возможно, в глубоком безмолвии, сидя с мастером. Ваше сердце и его сердце могут начать синхронизироваться, танцевать в едином ритме, приходить в гармонию. Ничто не будет сказано, ничто не будет услышано, но все будет понятно. Оттого это и назы­вается «тайным принципом». Никто о нем не говорил, никто никогда не слышал о нем, но тысячи людей живут им.

Религия — не объяснение, это переживание. Она не для из­учения, ею нужно жить. Именно здесь все религии ошиблись. Они стали писаниями, храмами, церквями, синагогами, они создали молитвы, ритуалы, приспособленные к массам. Они готовы предложить все, что нужно массам — только оста­вайтесь нашей паствой, потому что наличие последователей — это их политическая сила.

Ваши так называемые религии — я хочу сказать это совер­шенно ясно, с полной уверенностью — не что иное, как скрытая политика. Их лица религиозны, но это не настоящие лица, это маски. Глубоко внутри это чистая политика и больше ничего. Естественно, они должны приспосабливаться к массе. Это так смешно, так нелепо — что религия должна приспосабливаться к массе, которая ничего не знает, — только ради того, чтобы удерживать свою паству.

Я слышал о трех раввинах из Нью-Йорка. Они разговари­вали; первый сказал:

— Моя синагога — самая крутая, потому что я разрешаю людям во время проповеди даже курить и пить. Что в этом плохого? Это новая идея синагоги.

Второй раввин сказал:

— Это ерунда. Я разрешаю даже заниматься любовью — что в этом плохого. Проповедник говорит, а люди наслаждаются, любят друг друга. Любовь — это послание!

Третий сказал:

— Куда вам до меня! Моя синагога — это последний писк. На ней висит большое объявление, в котором говорится, что на еврейские праздники синагога закрывается!

Да, это трудно усовершенствовать.

Считаясь с людьми... Гурджиев говорил: «Если вы считае­тесь с людьми, вы никогда не будете религиозными». Никогда ни с кем не считайтесь. Ищите собственную истину и живите согласно ей, даже если вы идете против всего мира. Не идите ни на какие компромиссы и соглашения. Подлинно религиоз­ный человек — это человек без компромиссов и соглашений.

 

Когда Риндзай решил, что дни его сочтены, он надел свои лучшие одежды и сел в задзен.

 

Эти незаметные символы показывают человека очень ред­ких качеств. Это индикаторы для тех, кто может понять: он го­товится встретить смерть. Несомненно, следует надеть свои лучшие одежды и сесть в задзен. Он должен встретить смерть в прекрасном безмолвии медитации.

Он сказал ученикам, собравшимся вокруг него:

 

— Когда я уйду, не разрушайте мое сокровище истинного гла­за закона.

 

Я объяснял вам: то, что в Индии тысячи лет называли тре­тьим глазом — глаз, который смотрит внутрь, — в дзен назы­вается истинным глазом закона. Эти два глаза смотрят наружу, и очень символично, что снаружи все всегда разделено надвое. Если есть ночь, есть и день; если есть любовь, есть и ненависть; если есть друг, есть и враг.

Чтобы смотреть наружу, абсолютно необходимо иметь два глаза. Но чтобы смотреть внутрь, эти два глаза должны слить­ся в один. И когда вы поворачиваетесь внутрь, есть только один глаз закона, глаз Дао, или просто третий глаз.

Перед тем, как испустить последний вздох, Риндзай просит своих последователей:

 

— Когда я уйду, не разрушайте мое сокровище истинного гла­за закона.

 

«Я дал вам сокровище, я открыл вам тайный принцип, я помог вам осознать третий глаз; не позволяйте никому разру­шить это».

 

Его главный ученик, Саншо, спросил:

— У кого хватит наглости сделать это?

 

«Кто может разрушить его, у кого хватит смелости, нагло­сти сделать это?»

 

Риндзай ответил:

— Если кто-то впоследствии задаст тебе вопрос об истин­ном глазе закона, что ты ответишь?

Саншо крикнул.

Риндзай прокомментировал:

— Кто бы мог подумать, что слепой осел может разрушить его?

 

Саншо отвечает именно... Этот крик в традицию дзен ввел Риндзай. Когда вы не знаете ответа на вопрос, когда вопрос не имеет ответа, тогда хороший крик немедленно погружает дру­гого человека в безмолвие — хотя бы на мгновение. Это — ваш ответ. Когда вы говорите: «Замолчи, и узнаешь!» — не произно­сите слов, а просто хорошенько крикните. Человек просто ис­пытывает шок.

На мгновение ум становится бдительным: «Что происхо­дит? Я задал очень логичный, рациональный вопрос, а этот малый кричит на меня!» И крик следует так быстро, без всякой причины и связи, что ум не может осмыслить, что он значит. Поэтому он становится тихим — хотя бы на несколько мгнове­ний.

Саншо крикнул хорошо, но это было неправильно.

 

Риндзай прокомментировал:

— Кто бы мог подумать, что слепой осел может разрушить его?

 

Он говорит, что его всегда разрушает человеческая слепо­та. Вы можете кричать перед слепым, сколько хотите; это не поможет ему иметь третий глаз. Он не может смотреть даже наружу — разве может он смотреть внутрь? Он не знает, что значит «смотреть».

Всякий великий религиозный пик после смерти мастера разрушается слепыми ослами. Вы не сможете распознать их, потому что эти слепые ослы — не те ослы, которых вы знаете. Эти слепые ослы — пандиты, раввины, епископы, папы, шанкарачарьи. Эти слепые ослы продолжают разрушать все, потому что они должны манипулировать общественным умом. Они не заботятся о сохранении истины. Кому нужна истина? — реаль­ный вопрос в том, сколько у вас последователей.

Каждый заботится о том, чтобы иметь больше власти, а во внешнем мире есть только одна власть, и это — власть масс, стоящих позади вас. Но чтобы за вами стояли массы, вы долж­ны быть позади них. Вы должны идти на всякого рода ком­промиссы, иначе они не пойдут за вами.

Они веками живут с предубежденным умом. Они знают, что хорошо и что плохо — и не знают ничего! Они знают, что такое истина, что такое Бог, что такое рай, и вы не можете из­менить их обусловленность. Им будет проще оставить вас и примкнуть к какой-нибудь другой пастве, где их предрассудки получат пищу.

Это очень странная ситуация: когда ваше невежество по­лучает пищу, вы чувствуете себя счастливыми, а когда ваше невежество обнаружено и убито, вы чувствуете себя очень не­счастными, потому что так сильно отождествились со своим невежеством. В этом ваша слепая ослиность.

Риндзай говорит, что нет другого способа сохранить тре­тий глаз, кроме одного: если у вас он есть и вы продолжаете передавать это другим. Его нельзя сохранить в писаниях, его нельзя сохранить никаким другим образом. Единственный способ сохранить его — это иметь его; и иметь в таком избыт­ке, что вы можете делиться с другими.

 

Затем Риндзай умер, в задзен — сидя в позе Будды.

Это случилось в 866 или 867 году, и после себя он оставил двадцать два просветленных ученика.

 

Это великий вклад в человеческое сознание. Оставить двадцать два просветленных ученика — значит поднять уровень сознания; великий труд одного человека и великий вклад. И в течение этих тысячи ста лет ученики Риндзая продолжали ста­новиться просветленными. Это по-прежнему живой поток, те­кучий, он не затерялся в пустыне.

Эта пустыня — пустыня ученых. Она создается университе­тами, колледжами и школами. В этой пустыне теряется все. В этой безбрежной Сахаре маленький поток сознания просто те­ряется — вместо того, чтобы достичь океана. Всякая ученость уводит вас от океана, потому что все эти ученые — слуги ком­мерческих интересов. У них свой интерес, и ради него они мо­гут поступиться всем — и они поступились всем.

Любой великий мастер будет забыт, если он не создал во­круг себя живой огонь. Человечество очень много теряет, ког­да мастер забыт. Были тысячи мистиков, и даже их имена за­быты.

Анандо составляет сборник всех мистиков, о которых я го­ворил. Она говорила с профессором Коулменом Барксом. Он очень заинтересовался; он хотел сам опубликовать его. Но он сказал: «Где он нашел эти триста человек? Я не слышал даже их имен — триста будд!» Он уехал; иначе я передал бы ему, что я по-прежнему жив и собираюсь говорить еще по крайней мере о двухстах. Их еще больше, но даже их имена утеряны.

Вы слышали людей и их сутры, которые были забыты большинством человечества. Я стараюсь возродить в вашем сознании все эти золотые пики, чтобы вы поверили: «Если так много людей стало просветленными, нет причины, почему я не могу стать просветленным».

Я говорю об этих людях с одной-единственной целью: соз­дать в вас веру в себя; веру, что ваше предназначение — быть буддой.

Иккью написал:

 

Возвышаю ли я эту весть,

Или принижаю ее,

Все под небесами –

Господство величественного.

Я приветствую и говорю:

«Да будет так... да будет так».

 

Это — другой вариант тотального расслабления в суще­ствовании, другой вариант позволения, другой вариант таковости, «этовости», «естьности».

Он говорит:

 

Возвышаю ли я эту весть,

Или принижаю ее,

Все под небесами –

Господство величественного.

Я приветствую и говорю:

«Да будет так... да будет так».

 

«Что бы ни случилось, вот мое абсолютное решение, мое абсолютное определение: все, что происходит, хорошо. Да бу­дет так.»

Иногда кажется, что случается несчастье — но Иккью все равно прав. Много раз благословение приходит в маске, и те, кто готов принять радостно даже несчастье, трансформируют это несчастье в радость. Просто принимая несчастье, они трансформируют его в радость. Просто принимать, без всяко­го протеста — это способ трансформации.

 

Да будет так.

 

Что бы ни случилось, не ропщите, не жалуйтесь на суще­ствование. В этом — чистейшее послание дзен.

Маниша спросила:

 

Наш возлюбленный Мастер,

От осознания сокровенного, бестрепетного свидетеля до поклонения внешнему богу, ради которого люди убивают — мо­жем ли мы в реальности за долю секунды, за один шаг проделать обратное путешествие к свидетелю? Если я реально не сижу на­против Тебя, помнить о свидетеле кажется такой тяжелой задачей!

 

Маниша, это не тяжелая задача, это легкая задача! Эго всегда готово к тяжелым задачам; весь вопрос в легкости. Быть естественным, простым, никем — это не может быть тяже­лой задачей. Так что сначала измени свою идею: это не тяже­лая задача, а легкая.

И второе, что ты говоришь: «Если я реально не сижу на­против Тебя, помнить о свидетеле кажется такой тяжелой задачей!»

Ты делаешь ее тяжелой. Если это возможно, когда я на­против, что мешает тебе, когда ты не сидишь передо мной? Ес­ли это возможно передо мной, это возможно везде.

И ты говоришь: «Если я реально не сижу напротив Тебя...» Но как ты можешь быть уверена, что я действительно здесь? У тебя нет никаких доказательств, что я здесь. Ты не можешь ве­рить глазам — они обманывали тебя много раз. Может быть, все собрание просто заснуло, и все вы видите меня во сне; я всем вам снюсь.

Вы не можете определить, есть ли в том, что вы свидетель­ствуете, реальность, или нет. По этой причине великий фило­соф Шанкарачарья постоянно настаивал и доказал всей Ин­дии, что внешний мир — это сон, майя, иллюзия. И на Западе есть параллели: Брэдли и Бозанкет оба разрабатывали ту же идею — что вы не можете сказать, реален внешний мир или нет, потому что во сне вы начинаете верить в сон.

Ваша вера не так уж надежна. Вы когда-нибудь сомнева­лись во сне: «Возможно, мне снится сон»? Вы так глубоко во­влечены в сон, что он становится реальным — настолько, что, если вам снится кошмар и на вашей груди сидит лев или дра­кон, вы проснетесь от страха и почувствуете огромное облег­чение — это был сон. Но даже сон производит свое действие: вы дышите так, как будто быстро бежали, ваш пот показывает, что тело поверило, ум поверил, что дракон был реальностью.

Нет способа доказать, что внешний мир — не сон: может быть, немного длиннее, продолжительностью в семьдесят лет; возможно, это особый сон, который ждет вас, когда вы спите, и продолжается дальше, когда вы просыпаетесь. Но невоз­можно доказать рационально, что внешняя реальность су­ществует. Возможно, она есть, возможно — нет.

Так что не беспокойтесь насчет моей реальности. Я могу быть просто средством... на самом деле, я и есть средство. Ес­ли вы можете стать свидетелем напротив меня, вы знаете, что способны стать свидетелем. Тогда нет причины делать это тя­желой задачей. Просто будьте игривы.

Я знаю, что в начале вы много раз будете забывать. По­старайтесь понять простую вещь: когда вы забываете, не бес­покойтесь. Иначе происходит вот что: вы забываете о свидетельствовании, затем вспоминаете: «Боже мой, я забыл!» — и начинаете раскаиваться. Это снова забывание. Что забыто, то забыто. Теперь вы вспомнили — продолжайте.

Никогда не жалейте о тех моментах, которые ушли. Они ушли. Если вы начнете сожалеть, вы уничтожите еще больше моментов. А человеческий ум таков, что он может забыть. Те­перь он будет сожалеть, потому что я сказал: «Не сожалейте!», а потом — сожалеть о своем сожалении — и свидетельствование окажется очень далеко.

Делайте это просто: когда вы забыли, вы забыли. Эта гла­ва закрыта. Теперь вы вспомнили — помните, свидетельствуйте. Мало-помалу промежутков забывчивости будет становиться все меньше, они будут все реже. Нужно немного времени. Вы — не однолетние цветы, которые появляются и исчезают за несколько дней. Вы — цветы вечности.

Так что не нужно об этом волноваться; если на несколько мгновений вы забыли о свидетельствовании, это совершенно нормально. Теперь свидетельствуйте! Не позволяйте себе ни единой мысли о том, что ушло. Это естественно, не чувствуйте себя виноватыми.

Я не хочу, чтобы кто-то из тех, кто принадлежит мне, чув­ствовал какую бы то ни было вину. Что бы ни случилось — да будет так! Теперь вы осознали — свидетельствуйте. Вы падете снова, вы будете забывать много раз и много раз просыпаться. Это естественный процесс. Это не что-то личное; это случается с каждым.

Так что примите это легко и продолжайте расти — все больше и больше свидетельствования и меньше и меньше за­бывчивости. Придет время — должно прийти, — когда вы не сможете забыть, даже если захотите. Тогда вы будете злиться на меня — злиться по-настоящему: «Теперь я хочу забыть, но не могу!» Сейчас вы очень счастливы, стараясь быть свидетелем, но в тот день, когда вы будете совершенным свидетелем, вы будете злиться на меня, потому что есть некая красота в том, чтобы забывать некоторые вещи. Но вы не можете забыть... ваше свидетельствование стало таким прочным, что вы не мо­жете даже взять выходной. Выходные — не для святых.

Гурудаял Сингх объявил, что пришло время для святых.

 

Старый бродяга Герби стучится в гостиницу под названи­ем «Георгий и Дракон». Дверь открывает огромная женщина. Она спрашивает:

— Что тебе нужно?

— Не могли бы вы дать бедному человеку немного поесть? — спрашивает Герби.

— Нет! — кричит женщина, хлопая дверью.

Через несколько минут Герби стучит снова.

— Пожалуйста, мисс, — просит бродяга, — дайте мне не­множко еды!

— Убирайся, бездельник! — кричит женщина. — И больше не приходи!

Через несколько минут Герби еще раз стучит в дверь. От­крывает все та же женщина.

— Извините, — говорит Герби, — но нельзя ли мне на этот раз поговорить с Георгием?

 

Вы поймете это ночью, ровно в полночь!

 

Дональд Дикстин стоит в общественном туалете. Входит огромный негр Руфус. Он стремительно расстегивает молнию, вынимает свою двенадцатидюймовую громадину и начинает писать.

— Ух ты! — облегченно восклицает Руфус. — Я сделал это!

— Правда? — говорит Дональд, во все глаза глядя на его массивный механизм. — А не могли бы вы сделать мне такое же?

 

Ночь праздника Всех Святых в Вашингтоне. В Белом Доме — карнавал привидений и вампиров. Нэнси Рейган, Джордж Буш и весь персонал Белого дома одеты монстрами и ведьма­ми в страшных и ужасных масках. Все с нетерпением ждут, когда же, наконец, появится сам Рональд Рейган.

— Мне не терпится увидеть костюм Ронни, — говорит Нэн­си, одетая дочкой Дракулы. В шее у нее торчит большой нож.

— Мне тоже, — говорит Буш, который одет по случаю кар­навала Франкенштейном. — В прошлом году Рональд испугал всех до полусмерти, когда его внесли в этом гробу!

Как раз в этот миг дверь открывается, и входит Рейган. Ко всеобщему разочарованию, на нем, как обычно, темно-серый деловой костюм. В руке он держит маленькую черную коро­бочку.

— О, Рональд! — кричит Нэнси. — Какой позор! А мы—то ду­мали, ты на самом деле напугаешь нас в этом году!

— Напугать вас? — восклицает Рейган, оглядывая собрание привидений. — Мне семьдесят пять лет, я пожилой человек, фи­зически слабый и умственно отсталый — и с помощью этой ма­ленькой коробочки я могу уничтожить весь мир! И это вас не пугает?

 

Ниведано...

Ниведано...

Будьте безмолвны. Закройте глаза.

Почувствуйте, будто ваше тело совершенно замёрзло.

Теперь смотрите внутрь, со всем своим сознанием,

со всей своей жизненной энергией и с настоятельностью,

как будто это будет ваш последний миг.

Подобно копью, устремитесь к центру.

В центре вы — только свидетель, чистое безмолвное пространство,

свидетельствующее тело, ум — а также цветы, которые осыпают вас,

а также то, что ваша индивидуальность растворяется, что вы становитесь частью океана.

В этот момент, когда вы — в центре своего существа, вы — будда.

И помните, будда сделан не из костей, плоти и крови.

Будда сделан только из свидетельствования.

Когда вы — только свидетель, вы — будда.

И это так просто, потому что это так естественно.

Это — ваше существо.

Эта вечность... эта вселенная абсолютно счастлива с вами, радуется в вашем безмолвии.

 

Сделай это свидетельствование абсолютно ясным,

Ниведано...

Расслабьтесь, отпустите себя.

Вспомните последние слова Иккью: «Да будет так...»

Крайняя тишина, безмятежность...

Аудитория Будды стала озером сознания.

Индивидуальности ушли; на озере нет даже ряби.

Вы благословенны.

Нигде в мире в этот момент нет десяти тысяч будд, сидящих в медитации,

свидетельствуя и создавая невероятно мощное энергетическое поле.

Мы пытаемся возродить золотое прошлое — не прошлое обычных масс, но только будд прошлого.

У мира есть только одна возможность выжить,

и эта возможность — как можно скорее распространить буддовость по всей земле.

Иначе через двадцать лет эта невероятно прекрасная планета

будет просто мертва — ничего живого, даже полевого цветка.

И это несчастье, потому что это единственная планета во всей вселенной,

которая доросла до точки, где человек может стать буддой, стать бессмертным.

В этот миг вы бессмертны.

В этот миг смерть для вас не существует.

В этот миг в ваших руках — самый тайный чудотворный принцип.

Пользуйтесь им, будьте им — у него нет имени, — пойте его, танцуйте его, но молчите о нем.

Сказать что-либо об этом чудесном принципе — значит предать его.

Несите огонь буддовости во все уголки земли.

Это — единственная защита против ядерного оружия.

Теперь соберите как можно больше переживаний,

пока Ниведано не позвал вас назад, и убедите будду – продолжайте убеждать его каждый день.

Дюйм за дюймом он будет приближаться к периферии.

Возьмите его с собой.

Все люди беременны буддой.

Просто нужно немного времени...

потому что многие века вы совершенно не думали об этом.

Это так ново — думать, что вы будда,

так мятежно — думать, что вы будда.

Но, насколько я понимаю,

это простой факт, простая истина.

Соберите все, что сможете...

 

Ниведано...

Вернитесь, но вернитесь с той же безмятежностью,

и посидите несколько мгновений, вспоминая пространство,

в котором вы были, вспоминая путь, золотой путь, по которому вы шли, чтобы достичь центра.

Помните, что в центре только свидетельствование — истина.

Все умирает, лишь свидетельствование остается.

Свидетельствование — это ваша вечность, но живите им в каждом своем действии,

в своих словах, ответах, молчании, в песнях, танцах.

Мы можем создать мир невиданного великолепия — вопреки всем идиотам,

которые полны решимости уничтожить его.

 

— О’кей, Маниша?

— Да, возлюбленный Мастер.

ОГЛАВЛЕНИЕ

ДОГЭН: ПОИСК И ОБРЕТЕНИЕ

ИЗУЧАТЬ ПУТЬ... ЗАБЫТЬ СЕБЯ…

ДРОВА И ПЕПЕЛ

БЕЗМЯТЕЖНЫЙ ОКЕАН

НЫРНИТЕ НЕМНОГО ГЛУБЖЕ

ЛУНА НИКОГДА НЕ РАЗБИВАЕТ ВОДУ

ОБЛАКА НЕ ЦАРАПАЮТ НЕБО

ПРОЖИВИ ОДИН ДЕНЬ КАК БУДДА

ДРАГОЦЕННОСТЬ В ЕГО ОДЕЯНИИ, СКРЫТАЯ ОТ ГЛАЗ

 

⇐ Предыдущая123456

Поделиться: