Технический прогресс и аффективная безопасность

Очень рано возникает необходимость сделать эхографию сдать анализы крови, результаты которых определяют необходимость пункции трофобласта или амниотической пункции. Первая эхография проводится в 8-10 недель беременности. Принято говорить. В неделях со времени аменореи, но мне это не кажется адекватным, когда находишься в аффективном контакте. Пункция трофобласта имеет место в возрасте 12 недель вынашивания.

Эти обследования могут быть болезненными, их боятся. От результата многое зависит, угроза нависает над будущим. Иногда родители бросают ребенка, его оставляют в ожидании результатов из страха привязаться к нему и потом страдать. Когда все оборачивается хорошо, этот отказ от ребенка в первые месяцы будет проживаться как чувство вины, и понадобятся, возможно, годы, чтобы сказать об этом.

Если уже было медицинское прерывание беременности, не торопятся сообщить о беременности окружающим, братьям, сестрам, но те чувствуют, ощущают разлад, задают прямые или непрямые вопросы. Обстановка становится тяжелой; семья подвергается испытаниям. Постараться предупредить последствия в этом случае – это не быть одного мнения с родителями, которые с родителями, которые хотят молчания, подсказать им, что прожить такую ситуацию можно иначе.

Но особенно помочь можно тем, чтобы найти отношение с ребенком, при условии их желания. Если мать может, с помощью отца, пойти навстречу ребенку, даже если еще рано играть с ним, ситуация меняется, и каждый находит в ней свое место.

Они идут вместе навстречу испытаниям, мать помогает себе перенести их потому что помогает ребенку пройти через испытание. И они более не являются жертвами угроз медицинского мира, они ему противостоят, помогая друг другу. Недавно я видела двух девятимесячных детей, которым был поставлен диагноз цитомегаловируса во время беременности. Первый был впервые доставлен на прием по причине нарушений поведения, полного неуверенности, второй был на обычном постнатальном приеме в рамках гаптономического сопровождения.

Я была поражена контрастом между спокойствием у сопровождаемых матери и ребенка и тревогой у другой пары. Они были отмечены страхом. При одинаковом медицинском риске, цена, которую они платили за научный прогресс, была очень разной.

Я хочу сказать здесь, что необходимо идти в ногу с прогрессом. То, что дает прогресс, замечательно, но оборотная сторона медали - тревога, которую он приносит. Правильный ответ - это не отказ от прогресса; но нужно делать все необходимое - и у нас для этого есть все средства, - чтобы он не был патогенным.

Эхография, какой фантастический медицинский прогресс. Но сколько тревожных мыслей могут вызвать затянувшееся молчание, затруднения в голосе, неловкое высказывание. И к нам приводят молодого человека или девушку с опущенными плечами от речей эхографа. По счастью все больше среди них специалистов, осознающих стратегическую роль, которую играет обследование с помощью эхографии, и много размышляющих над этими проблемами.

Однако тяжелая рука, водящая зондом по холодному гелю, - вещь неприятная. Обеспокоенные родители следят за экраном, где они видят кругляшки и абстрактные формы, которые, судя по объяснениям, должны представлять их ребенка, и в то же время, они следят напряженным глазом и ухом за каждым знаком врача. Можно ли говорить о «хорошей ситуации» или о встрече? Во многих случаях, я думаю, это не так.

Некоторые родители бывают зачарованы иными картинками, которые им показывают эхографы для удовольствия, почему бы и нет? Родители, которые уже были в интимном контакте с ребенком, часто нам говорят, что они предпочитают не смотреть на экран, чтобы быть вместе с ним, дискомфорт которого они чувствуют. Некоторые эхографы, имеющие подготовку по гаптономии, приходят к тому результату другим путем, и значит это возможно. Я сама участвовала в эхографиях, и мы сделали на первом этапе морфологическую эхографию (между 19 или 21 неделями вынашивания), долгую и точную, потом еще одну эхографию, в то время как родители были в контакте с ребенком и со мной, не наблюдая за экраном. Поведение ребенка или детей друг с другом, если это близнецы, меняется сразу же. Они ведут себя более спокойно, а их двигательные движения имеют мене скачкообразный характер.

Речь вовсе не идет о том, чтобы подвергнуть сомнению такое ценное обследование, как эхография. Просто я выступаю за то, что- бы она проводилась уважительно по отношению к ребенку и его родителям, чтобы их не толкали к вуайеризму, и чтобы эхография не претендовала на что-то большее, кроме того, что это один из видов медицинского обследования. Когда люди хотят - с гордым видом – показать мне кассету с последними снимками, я у них спрашиваю, не собираются ли они взять с собой камеру, когда много позже к врачу или дантисту. Эхография - это акт медицинского сопровождения, а на каждом человеке лежит ответственность за то, чтобы не дегуманизировать прогресс.

Я знала детей, которые сердились и впадали в прострацию после слишком долгого сеанса эхографии, в ходе которой звучали тревоги. Я чувствую себя не в своей тарелке, когда вижу в начале альбома фотографию экрана. Более того, я впадаю в беспокойство, когда представляю себе празднование дня рождения, и ребенок будет иметь право на показ видеосъемок о себе. Увидеть себя в состоянии плода мне кажется довольно курьезным подарком на дне рождения. И я думаю, какие потрясения для бессознательного образа тела и какой регресс это может вызвать. Возможно я пессимист и пассеист, но я думаю, что все, что можно увидеть, не обязательно является хорошим для просмотра. Я верю в важность ненарушаемости личного пространства и узнала, благодаря своей учебе, что при сомнении лучше воздержаться, чтобы быть верным принципу «прежде всего не навредить! » Профилактика начинается с этого.

Как не сказать о банальности процедуры определения пола? Случается, что она оказывается хорошим событием, но это скорее редкость. Для этого нужность выполнить ряд условий. В ряде случаев открытие не приносит особого вреда, но мое убеждение – перед лицом известной мне клиники - что оценить реально вред можно, только проследив эти последствия на трех поколениях. Работать на раннюю профилактику - значит заключить пари с будущим. Правду о хороших и плохих результатах нашей работы мы не узнаем.

Счастье от ожидания мальчика или девочки никогда не является рациональным, и мы об этом не знаем до того, как определен пол ребенка. Некоторые становятся вне себя от горя и поражаются этому. И если от этого страдает мать, то ребенок оказывается покинутым, беззащитным, недосягаемым для отца, если мать ему отказывает в доступе к ребенку. О каком чувстве базовой безопасности у матери или у ребенка можно говорить? Я убеждена, что такие отказы носят патогенный характер, если о них не поговорить в контакте с ребенком. Я часто слышу, что лучше узнать раньше, потому что если ребенок другого пола, чем ожидалось, есть время к этому подготовиться.

Но я в этом вовсе не уверена. При рождении это более не мальчик или девочка, это имярек, который смотрит на вас, идет на покорение своей семьи, которая вся участвует в процессе взаимного принятия, и если даже один из родителей недоволен или не хочет принять ребенка, тот находит в большинстве случаев союзников, на кого может рассчитывать.

С другой стороны, происходит потеря в воображаемом, которая касается родителей и братьев и сестер. Есть прекрасное выражение, которое, насколько я знаю, приписывают Сулэ, «аборт фантазмов»[5]. Если это не он, мне жаль, что я не могу засвидетельствовать свое почтение автору этой столь красивой фразы, которая так соответствует действительности. Это тем более верно в наши дни, когда мало многодетных семей. Часто встречаются семьи, где дети одного пола. Так зачем же в угоду любопытству, вуайеризму, потребительству лишать себя балансирования между именами, между представлением в своем воображении себя то с маленьким братом, то с маленькой сестрой, то с сыном, то с дочерью? За эти несколько месяцев ожидания можно прожить то, что, возможно, ты никогда не проживешь.

В то же время мы хорошо знаем, как ребенок страдает от того, что он не такой, каким его представляли. Когда в течение нескольких месяцев он имеет определенный пол и именуется, выдерживая всю символическую нагрузку, которую несет имя, очень мало среди них тех, кто избежит образа, довлеющего над ним. Чем более определены рамки, тем меньше свободы для человека быть самим собой.

Однако могу констатировать, что образ мыслей меняется, по крайней мере, у моих пациентов. Пятнадцать лет назад, когда я говорила родителям, что я предпочитаю не знать пол ребенка, за исключением случаев, когда было важно мне это сообщить, я была вынуждена давать длинные объяснения. Сейчас ветер подул, как у кажется, в другую стороне, во всяком случае, для тех, кто приходит ко мне на консультацию. Большая часть родителей также не высказывает желания знать пол ребенка до рождения. За исключением особых случаев я считаю, что это хороший способ защитить ребенка от вторжений семьи и дать ему знать, что его личное пространство не нарушаемо. Это вопрос уважения к нему. Но я осознаю радикальность своего суждения в этой области. Эта ра­дикальность приобретена мною в клинической практике.

Во многих случаях т.н. нормальной беременности, без инцидентов, возникают нарушения в тот момент, когда узнается пол ребенка. Они обнаруживают себя в схватках, угрозе преждевременных родов, гипотрофии плода, иногда об этом не очень говорят, но это всегда болезненно. В нашей практике это выражается неспособностью пригласить ребенка  выше к сердцу матери, хотя она говорила, что все идет хорошо.

Гаптономическая клиника - клиника тонкая, но очень точная. Незначительное изменение тонуса несет для нас много смысла. Когда мы приглашаем мать рассказать о том, что происходит, сохраняя контакт с ребенком, она может помириться с ним, рассказывая о своих проблемах с одним из родственников, братом или сестрой, которые настраивают ее против данного пола ребенка. Иногда это занимает больше времени и проходит более болезненно. Но в чем я уверена, так это в необходимости поставить этот вопрос как можно раньше на обсуждение родителей и не поддаваться на уловки, потому что все вокруг них хотели бы знать.

Навязывание матери, не желающей знать пол ребенка, является плохим обращением с ней. Некоторым супружеским парам приходится пережить разлад и им нелегко наладить отношения, когда отец захотел, несмотря на нежелание матери, узнать пол ребенка. А это вопрос уважения воли другого. Иногда такое может быть более тяжелым и опасным для ребенка.

Однажды меня вызвала в госпиталь молодая первородящая моя пациентка. Она туда попала на «скорою» из-за угрозы преждевременных родов и была в большом беспокойстве, ее муж находился за границей. Мы с ней разговариваем, в том числе о поле ребенка, который она, несмотря на свое нежелание, узнала накануне. Я ей говорю, что зайду к ней в конце дня. В 18 часов она мне звонит, голос радостный: «Я возвращаюсь домой, все хорошо, я поняла, что произошло». И она восстановила такую последовательность событий: дело было в октябре, она ждала мальчика, и все ее детство было отмечено депрессией матери она потеряла своего последнего ребенка, своего единственного сына, в октябре, в те же числа. Я хочу уточнить, что эта молодая женщина не проходила анализ. Добавлю, что встреча бабушки по материнской линии со своим внуком прошла плохо, ребенок принимался плакать, как только ее видел до того дня, когда ему рассказали эту историю.

Я уверена, что все эти угрозы преждевременных родов связаны с фактом, что становился известным пол ребенка, и это отражается на поколениях.

Я не заостряла всякий раз внимание, но можно легко себе представить, каково состояние чувства базовой безопасности у матери и ребенка, которым приходится все это пережить, и этими переживаниями устлана дорога следующего поколения.

Начиная с четвертого месяца, ребенок входит в социальный мир. Вокруг него все знают о его существовании, поскольку начинают также обнаруживать себя округляющиеся формы женщины. Игры между родителями и детьми конкретизируются и постепенно интенсифицируются. Родители признают, что они все лучше распознают личность, которая проявляет себя через реакции. Если нет патологии, эти три месяца в основном спокойные. Беспокойство по поводу родов отступило, дискомфорт от объема живота еще не проявляет себя. У ребенка много места, чтобы двигаться. Родители все лучше и лучше ощущают его присутствие. Чувство базовой безопасности хорошо развивается. Убаюкивание и другие жесты снимают напряжение и зачастую обеспечивают гибкий комфорт лону.

Но достаточно слова медицинского работника или близкого человека, даже новости, сказанной по радио, не очень обходительного обследования, плохого сна - и это равновесие нарушено.

Один из случаев преждевременных родов имел место для близнецов, зачатых искусственным путем с помощью спермы отца. По словам акушера никакой другой причины, кроме факта вынашивания двойни и - усталости, для схваток не было. В тот же вечер в клинике мать мне сказала, что она слышала по радио в новостях, что где-то белая женщина родила двух детей, одного белого и одного черного, вследствие ошибки при осеменении, в результате которой была смешана сперма ее мужа другого мужчины. И она испугалась, как бы не оказаться на ее месте.

В последней трети беременности увеличение веса, ребенка, страх перед родами, также от разъединения с ним, равно как и оказаться лицом к лицу с новорожденным, в разных случаях портят картину. Усиливается незащищенность матери. Боли в спине, ногах, тазу занимают много места. Нарушен сон. Ребенок живет с этим и его чувство базовой безопасности, так же как и у матери, может быть нарушено. Отец, если он присутствует, может оказать ценную помощь, ребенок тоже может по-своему помочь, - настолько этот момент развита коммуникация.

Когда все проходит хорошо, мать может побудить его подняться или опуститься, в зависимости от положения, чтобы почувствовать себя комфортнее. Многие женщины говорят, что они хорошо чувствуют моменты, когда ребенок двигается особым образом, интерпретируемый ими как зов. На этой стадии он хорошо показывает, что чувствует приход отца.

В течение этого периода часто заметно, как женщины наклоняются вперед из-за слишком напряженного и твердого живота с ребенком, который двигается, лишь, когда они принимают лежачее положение. Это означает, что в другие моменты у ребенка нет возможности дать знать о себе. Эти дети находятся в пассивном ожидании, переживая беспокойство матери, что вносит изменения в их мир: их обиталище сужено и твердо, все органы чувств - слуховые, обонятельные, тактильные, мышечные, суставные, вкусовые (в этот период ребенок много глотает и набирается калорий в амниотической жидкости, которую он проглатывает), также как и восприятие от внутренних органов, сердца, ритм которого изменяется в зависимости от материнского беспокойства, пребывают в тревоге.

О какой безопасности в конце беременности может идти речь, если профессия отца не гарантирует его присутствия в день «Х», когда в случае нуклеарной семьи, оторванной от корней, мать обеспокоена тем, с кем останется ее старший ребенок в ее отсутствие, когда просто-напросто она не знает, как доберется до родильного дома с этими пробками на дорогах, если не будет такси ни «скорой», или, говоря уже о совсем современной ситуации, если медперсонал будет настроен на то, чтобы вызвать роды, несмотря на желание матери, которая вынуждена будет играть в прятки с врачом.

Все эти мелочи дестабилизируют ситуацию и могут оставить следы. Другие носят более жесткий характер, как, например, приближение настоящего испытания типа инициации, каким являются роды. Вот здесь особенно заявляют о своем присутствии когорты предков со словами, которые воздействуют, запрещают или диктуют.

Особенно точная работа ведется с потерей безопасности связи с ребенком, когда боль слишком сильна или внезапная возникает в момент сильной усталости. Порочный круг – боль и страх и закрытие базиса - может быть разорван лишь связи мать-ребенок. Отец и ребенок, каждый помогает по-своему. Мать обнаруживает, что она может с помощью отца направлять ребенка к выходу вовне. Это отношение помощи станет ее ариадниной нитью. Но как я уже сказала, говорить здесь о родах заняло бы слишком много времени.

Рождение представляет собой решение существенного вопроса непрерывности траектории жизни. Если обратиться к теоретическим размышления Франсуазы Дольто о бессознательном образе тела, который не столько образ в собственном смысле слова, но метафора восприятия телесности и ее переживания во встрече, становится очевидно, насколько высоки ставки в течение беременности при рождении.

 

Родиться, быть принятым

 

В высшей степени важно, в каких условиях происходит рождение, потому что мы знаем, что они оставляют следы длительного действия. Рождение и роды - события сопряженные, но разные. И они по-разному сказываются на чувстве базовой безопасности матери и ребенка.

Новорожденный – это тот, кто потерял свободу. In utero он двигал кистями рук и ступнями ног и не лишал себя возможности играть с ними. Он свободно перемещался в пространстве, не догадываясь, что оно закрыто. Когда звук или контакт его притягивал, он перемещался по направлению к нему. С рождением тяготение не дает ему такой подвижности. Он мог двигаться, сосать большой палец, играть с руками и ногами, а теперь пригвожден в постели, двигательно не скоординирован, что лишает его всех игр. Лишенный этой автономии, он весь в ожидании, в зависимости. Будучи человеком, он ищет смысл всему и, стало быть, находится в постоянном вопрошании.  

С точки зрения гаптономии принятие ребенка имеет огромную важность. Нам представляется очень важным, чтобы этот переход от водного, почти симбиотического существования к воздушной жизни был признан основополагающим событием. Открытие пола ребенка в этот момент придает рождению его значение. Называние открывает ребенка целому символическому и воображаемому миру. Не впасть в идолопоклонничество плоду означает то, что ребенок не родившийся и ребенок родившийся – два разных существа. У них разные потребности. Если ребенок родился, значит, плод умер.

Для того, чтобы новорожденный мог войти в жизнь с присущему динамикой, нужно, чтобы он смог установить опоры, которые оценил бы как надежные, между прошлым и будущим. А это уже вопрос идентичности. In utero чувство «самобытия», как говорила Франсуаза Дольто, которое означает экзистенциальная непрерывность, происходило от полисенсорной созвучность создаваемой родителями. Постоянное ощущение пульсации на уровне пупочного отверстия, пуповина, которую можно трогать, звучащая и пахнущая плацента, от постоянства и изменений всего этого зависело «самобытие».

Для того, чтобы ребенок мог в безопасности предаться «инвентаризации сенсорных ощущений», сортировке того, что он потеря и того, что осталось, мы просим, чтобы ребенок, поддерживаемый в своем базисе родителями, лежал на материнском лоне до тех пор, пока он не придет к необходимому заключению, что «это, конечно они, а, значит, это, конечно, я», первый этап в усвоении базового чувства безопасности в этот новый период его жизни.

Он только что отделился от своей индивидуальной плаценты чтобы подключиться, я снова цитирую Франсуазу Дольто, к большой коллективной плаценте, чем является воздух, которым мы дышим. Если ему дали время найти опоры, он может, получив силы от уверенности, данной в аффективном подтверждении, пойти вперед без ностальгии, оставив состояние плода в прошлом. Он несет с собой безопасность, которую приобрел в этом коротком прошлом, где прожил факт, что он деятель своей собственной жизни, способный завязать связи и сделать предложения, на которые даются удовлетворительные ответы.

Мы всегда настаиваем, если состояние здоровья и безопасность тех и других позволяет, после того как ребенок полежит в животе матери, чтобы отец первым взял ребенка на руки для представления его матери и бригаде родильного отделения, если тот этого захочет, дать ему возможность испытать впервые свое вертикальное положение. Таким образом, триада оказывается вновь сформированной. Отец открывает ребенка миру и помогает ему понять, в положении аффективной безопасности, значение непрерывности в результате его рождения и его право войти в мир. Это разъединение составляет, как любая конфронтация, аффективное подтверждение для ребенка.

Оно способствует тому, чтобы придать смелости жить в этой новой для него ситуации, сильным от поддержки родителей. Так продолжается процесс раннего очеловечения, начатого в лоне матери. Этот очень важный момент мы называем первым отделением.

Превентивным в этот период будет создание благоприятных условий для непосредственного телесного контакта между матерью и ребенком, а при невозможности – с отцом ребенка. Ограничение разлуки только теми случаями, которые связаны с безопасностью. Надо хорошо помнить, что мать в контакте тело к телу при хороших теплых и мягких одеялах - идеальный кувёз для ребенка.

Когда расставание неизбежно, превентивная мера состоит в том, чтобы пойти поговорить с ребенком в отсутствие родителей, придавая, благодаря жесту и способу держать ребенка или вступать с ним в контакт, максимально возможную безопасность. Есть, как говорит Жоэль Клерже, слова, которые трогают, и жесты, которые говорят. Сказанные слова, когда человек чувствует себя в безопасности, хорошо чувствует себя в своем базисе, имеют гораздо более мощный эффект. Каждое слово, каждое чувство, которое оно вызывает, моментально отзывается на мышечном тонусе всей мускулатуры.

Рука, поддерживающая базис, несколько слов, нашептанных на ушко, - вот и вся программа превентивных мер, которая стоит не дорого и не представляет большого риска.

Благодаря гапто-психотерапевтической работе с совсем большими детьми и взрослыми, не вызывает сомнений что всякое раннее разлучение проживается как отказ от ребенка. Если ему требуется медицинская помощь, которая причиняет боль, ребенок, по-видимому, верит не только в то, что его бросили, но думает, что мать и отец отдали его людям, которые делают ему больно, чтобы он жил, и это оставляет значительные негативные анграммы.

Я убеждена, что некоторые сдвиги в построении идентичности закладываются в первые дни. В тот момент они не заметно, но позднее в подростковом или взрослом возрасте они могут повлиять на то, что человек внезапно совершенно теряет почву под ногами в колебании своей идентичности, которая поражает его окружение своей серьезностью и неожиданностью.

Незрелость малыша и его витальная потребность вступает в коммуникацию и обмен выводят его постоянно на перекресток, где скрещиваются удовлетворение потребностей - сфера материального - и удовлетворение потребности в аффективных встречах, пространство желания, никогда не удовлетворяемое - регистр субтильного, как и в других случаях это формулирует Ф. Дольто. На этом перекрестке и располагают недоразумения, иногда трагические, настоящие несчастья жизни, которые создают преграды для последующего развития оставляя ингибирующие анграммы, тормоз для любой динамики эволюции. «Здесь все составляет послание, и любое волнение виртуально относится к отношениям между людьми потенциально является речевым».

Драма часто случается от того, что взрослые заполняют сферу материального (пища, уход, туалет) и эффективны в этом, не учитывая желания общения такой же жизненной силы в сфере субтильного и аффективного (речи, нахождение рядом без функциональной необходимости, нежные и защищающие жесты).

Во внутриутробной жизни лишь сфера субтильного, удовольствия быть вместе задействована в обменах, предлагаемых родителями ребенку, субстанциональное обеспечивается само по себе во время т. н. нормальной беременности. Вот почему коммуникация и дородовые аффективные связи играют столь важную роль. После рождения регистр субстанционального выходит неожиданно не первый план и, по мере напоминания о себе, начинает беспокоить. Голод, боль в животе, желание быть сухим, потребность, чтобы взяли на руки, чтобы быть уверенным в своем существовании – все эти новые обстоятельства порождают беспокойство. Вероятно, ребенок ясно знает, что во всем этом по-настоящему речь идет о жизни и смерти. И в этом совсем новом контексте следует восстановить безопасность, которая бы сопротивлялась событиям, постоянно поднимающим навязчивые вопросы зависимости и смысла, следовательно, небезопасности, и в сердцевине чувство базовой безопасности.

Ношение ребенка – это своего рода язык, ребенок его очень хорошо декодирует и быстро подчиняется из любви и по необходимости тому, что ему предлагается. Мы используем определенное число жестов и позиций, в которых ребенок часто повернут вовне, когда он бодрствует чтобы дать ему знать, что это он входит в мир с нашей помощью. Мы никогда не берем ребенка под обе руки, его грудная клетка сплющивается между нашими руками, а низ тела оказывается в пустоте. Мы никогда не прикасаемся к вершине головы, он вызывает ответную реакцию: голова втягивается в плечи и давит на позвоночник, этот жест может быть пережит как очень доминирующий. Не только сами по себе жесты или положения кистей рук являются существенными, но, прежде всего, такой способ действия, который приглашает ребенка нести себя с нашей помощью.

Что в особенности важно, ребенка никогда не берут на руки и не носят, как сверток, его приглашают держаться и действовать, и чтобы он мог, когда его состояние ему позволяет, обнаружить для себя вертикальное положение, пусть хотя бы на несколько секунд поначалу. Как и Франс Вельдман, я считаю очень важным для малыша иметь очень рано чувство вертикальности, пусть даже на короткие мгновения. Когда ребенок обретает свою ось, его вид меняется мгновенно: кажется, что его взгляд «загорается», становится более осмысленным, что по всей вероятности связано с активацией его сетчатки. Ощущать, что именно он выбрал держаться вертикально своей оси или нет, также участвует в формировании чувства базовой безопасности, а значит и в опыте ранней автономии.

Обмен взглядами и жестами играет огромную роль.

Таким образом, постепенно ребенок «вывязывает» свое «иметь» и свое «быть». Франсуаза Дольто приписывает каждому человеческому существу с начала инкарнации до конца общения такой животрепещущий вопрос: Где то, через что я буду иметь бытие? [6]

И она добавляет, что любой «здоровый» человек ищет этот ответ в другом месте, а не в самом себе. И то, что он его себе задает, говорит о смелости жить в надежде на его разрешение. Гаптономия показывает, как аффективная безопасность и чувство базовой безопасности позволяют помочь тому, чтобы этот поиск был в большей степени структурирующим, чем обезнадеживающим.

С точки зрения гаптономии, мы говорим, что протокоммуни кация - универсальный язык, который развивается между родителями и детьми до речи, и есть призыв к инmенциональности и витальному либидо ребенка.

Выражение, открытие себя, представление себя, составляющие довербальный язык, затем вербальный, если они приняты и признаны в аффективности, развивают у ребенка способность решать за себя и выражать свои витальные желания.

С этой точки зрения язык ранних аффективных контактов подготавливает, несомненно, вхождение в устную речь. Все это поддерживает·желание и отвагу жить.

Все это важно, на мой взгляд, потому что, я думаю, есть очень много детей, которые в возрасте от 3, 5 до 9 месяцев уходят в себя, потому что у них нет желания искать общения в этом мире, где им очень скучно по сравнению с их внутриутробной жизнью.

Им ничего не предлагается, чтобы было соразмерно их любопытству ко всему, что несет для них смысл. С ними не считаются, не считаются с желанием общаться, не понимают их ритма и не считаются с огромными способностями к открытости и понимания. Первые три месяца их постнатальной жизни еще могут перейти кое-как в большой интимности диады/триады – мать, отец, ребенок.

В период от 3 до 4 месяцев происходит очень важное развитие кортикальных долей, которые отвечают за когнитивные функции. Этот период отмечен огромной открытостью миру. Ребенок еще не располагает двигательной способностью на уровне своего любопытства и требует, по всей видимости, между этим периодом и периодом уверенного сидения и ползания особенно внимательного присутствия и помощи. Тот, кто не был призван к аффективной коммуникации, адекватной его потребностям, замыкаются в себе, полон разочарования, даже испытывает депрессию чаще, чем думают.

Я консультировала таких детей, когда занималась педиатрией. Мне их приносили и говорили: «он болен», но через несколько минут я могла утверждать, что этот ребенок 4-5 месяцев не болен, а скучает, потому что предлагаемые ему ритм жизни и стиль общения соответствовали тому, в чем он испытывал потребность до 3 месяцев. Он переступил важный рубеж в своей жизни, а родители и не заметили. Не умея сгармонизировать свое желание развиваться и способ обращения с ним, ребенок не имеет другого средства, как затормозиться, что его помещает во внутреннюю дисгармонию, которая сразу же отражается на его отношениях с окружающими.

В лучшем случае эти малыши образуют когорту разочарованных коммуникаций, «гипожелающих», которые не только не осмеливаются выразить себя, но и потеряли вкус к этому. Без психотерапевтической помощи они станут такими же взрослыми, каких уже так много. Не настолько депрессивными, чтобы это было очевидным для всех, не признаваемыми таковыми ни ими самими, ни другими, они сжигают потихоньку собственную жизнь, портя в то же время жизнь окружающим в профессиональной или личной жизни.

К сожалению, в возрасте, о котором идет речь, это состояние трудно увидеть неспециалисту, ведь «жизнь хочет жить», если осмелиться так сказать. Они растут, становятся больше, они даже выражают себя, но во фрустрированной и обезличенной форме.

Много позже ущерб дает знать о себе, когда ребенок начинает ходить, учится читать и писать, например, или в том, что он не включается или мало включается спонтанно в деятельность, даже если ему интересно, или в его неспособности завязать длительные и прочные аффективные связи. В данном случае говорят о проблеме пассивности, сломанных порывов, которые свидетельствуют о базовой неуверенности и поддерживают ее.

В течение первого года следует быть внимательным к тому, как ребенок переживает вновь месяцы беременности и их травмы. Влияние аффективных возвратов: к внутриутробному прошлому на развитие в данном возрасте требует очень тщательного наблюдения и анамнеза. Тревоги восьмого и девятого месяцев, что в слабой степени присутствует у детей, имевших хорошее сопровождение, если последняя треть беременности не была отмечена патологией, побуждают нас особенно деликатно отнестись к периоду конца беременности и рождения.

Так, под моим наблюдением с, момента зачатия находилась девочка, в три месяца она чувствовала себя хорошо. Когда ей было 4 месяца, меня вызывает ее мать и говорит, что девочка по-прежнему себя чувствует хорошо, но через несколько недель после нашей встречи она начала не отпускать от себя мать очень настойчиво и необъяснимо. При посещении я убедилась, что девочка, у которой все в порядке, живой взгляд и улыбка ребенка, чувствующего себя в безопасности, не терпит более, что я ее брала на руки, что раньше не вызывало никаких проблем. Любая попытка отдалить ее от матери на несколько сантиметров вызывает ее беспокойство и плач. Она потеряла автономное чувство базовой безопасности, соответствующее ее расту, и находит его лишь в состоянии маленькой массы, несомо большой массой в квазисимбиотическом состоянии, как будто, возникла более архаичная форма бессознательного образа тела. Она была третьим ребенком, мать хорошо знала грудных детей, я хорошо была знакома с ней, и мы вместе попытались найти возможные объяснения. Не найдя ничего подходящего, я спросила у матери, что произошло в четыре месяца беременности. Абсолютно ничего, утверждала она, взволнованная моим вопросом. Несколько дней спустя она мне звонит, довольная, и говорит, что мой вопрос, показавшийся ей поначалу глупым, навел ее на размышления. В 4 месяца беременности она похоронила двух пожилых знакомых, отцов своих двух близких подруг, одна из которых уже умерла. Таким образом, для нее умерли «почти отцы», поскольку ее собственный отец умер много лет назад. Однако никто не смог разделить ее траур, не понимая значение, которое уже чужие по отношению к семье люди имели для нее. А она пережила горе.

После того, как она смогла рассказать об этом дочери, та обрела свою автономию, освободилась от зависимости. Кто дал сигнал к этой дате: мать или дочь? Я не знаю этого, но знаю, что им обеим нужно было найти друг друга для взаимной поддержки. Способ, каким дети чувствуют, что переживают их матери, это общение бессознательного с бессознательным или предсознательным с предсознанием является тайной, которая возможно будет однажды раскрыта. Что касается меня, я верю, что самые маленькие дети обладают необычным даром наблюдения и используют для этого невероятно развитую сенсорику, которая потом атрофируется, подчиняясь рациональному и воспитанию, - и эта способность делает из них очень тонких клиницистов.

Предупредить – это значит внимательно отслеживать каждого ребенка в попытке ухватить, дает ли он себе всю автономию, на которую способен, в соответствии с его персоной, возрастом, родителями, семьей, предлагаемым ему уходом. Разный уход ставит разные проблемы в отношении небезопасности и зависимости.

Каждый ребенок – это загадка, гармония развития которого подчиняется очень индивидуальным правилам. И нам надо разгадать эту загадку и встать на службу каждого в любой ситуации в соответствии с его желаниями и потребностями, используя т. н. нормальные критерии развития лишь в качестве опорных точек. На каждом этапе необходимо определить, в каком! состоянии находится его чувство базовой безопасности, и если он его потерял, попытаться понять, когда, как и почему. Но рефлексивный анализ проводится лишь тогда, когда мы смогли посредством ношения улучшить его ситуацию и, прежде всего, позаботиться о матери.

В момент, когда ребенок научился ходить, предупредить - это понять то, что эта революция означает для ребенка, и использовать границы аффективной безопасности, чтобы отделить аффекты от запретов и наказаний, не давая себя завлечь в ловушку проявлений самоутверждения, принимая за нечто, что направление против взрослого опекуна и его авторитета, но стремясь поставить это на·службу здорового развития ребенка. Для иных детей отмечается некоторое вопросительное раскачивание между уверенностью в том, что они ощущают справедливым для них, и том, что всемогущие и любимые взрослые им дают знать об их действиях и отношении. Должны ли они доверять тому, что они чувствуют; или тому, что им представляют как хорошее, даже если это не воспринимают как хорошее для себя?

Ребенок, которого ноги несут везде, где ему хочется быть когда хочется, верит, что ему рады, где и когда он хочет быть. В этот момент воспитание понятия личного пространства играет большую роль. Стоит убрать закрытую кровать и положить матрац на пол или достаточно низко в угол, вместо того, чтобы поднять решетку кроватки, чтобы ребенок не мог сам покинуть кроватку. В случае детей, которые·находятся в поле внимания гаптономического сопровождения, нельзя пропустить этот воспитательный момент, потому что груднички, такой благодарный народ, могут плохо переносить неадекватно поставленные границы для их автономии. Они перешли важный рубикон. Воспитательные рамки, предполагающие их чувство базовой безопасности, должны непременно эволюционировать вместе с ними. Недолжные ограничения их двигательной активности подрывают их безопасность. Аффективное подтверждение должно приспосабливаться к изменениям, и сегодняшним родителям в эпоху, когда считается нормальным сверхопека детей и их инфантелизация, не всегда удается благополучно пережить этот период.

 

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: