Революция в раю: Кто подставил архангела Габриэля?

 

Лорд Люцифер, нахлёстывая своего огромного скакуна, мчался по выжженной земле. За его спиной развевался, словно грозовая туча, чёрный плащ, и смертные трепетали, падая ниц.

Лорд Люцифер притормозил скакуна возле мрачных ворот огромного замка, украшенного человеческими черепами и костями. Замок Вечной Ночи торжественно возвышался над Миром Среднеземья.

- Где мои вассалы? - рявкнул Князь Тьмы нечеловеческим голосом, спрыгивая с коня. - Быстро всех ко мне, а иначе ваши головы будут красоваться вот на этих кольях!!!

Огромный демон, утыканный шипами с ног до головы, бухнулся на колени.

- Не вели казнить, мой Лорд, сейчас все прибудут!

Князь Тьмы мрачно рассмеялся, закинул плащ на левое плечо и размашистым шагом величественно прошествовал в Тронный Зал, громко топая коваными сапогами...

- Громко топая коваными сапогами, - я зевнул и открыл следующую страницу.

- Кстати, о сапогах, - в голосе Элессы слышалась укоризна. - Вчера ты, Эксайлез, натоптал в прихожей и даже не соизволил убрать за собой.

- Ну извини...

- Типа, не царское это дело?

Я только вздохнул. Когда живёшь как обычный человек в обычной квартире, и заниматься приходится совершенно обычными человеческими делами. С другой стороны я всё-таки предпочту обычную квартиру тому месту, где мне надлежит жить.

- А что это ты сейчас читал? - Эле с любопытством заглядывал мне через плечо.

Я посмотрел на обложку с изображением мрачного крылатого существа на фоне молний и того самого замка из костей и черепов. Существо держало меч, раза в полтора больше него самого.

"Последний Закат Князя Тьмы".

Элесса фыркнул и перемахнул через спинку дивана, уселся рядом.

- Это такие книги сейчас пишут?

- Ага.

- И их издают?

- Пачками. Вот, издательство "Громада", например, - прочитал я. - Издаёт с удовольствием.

- По-моему, какая-то галиматья. Как плащ может развеваться, словно туча? А что значит - притормозил скакуна? И замок из костей из черепов... это же неправда!

- Зато про Князя Тьмы.

Элесса задумался.

- Тебя не обижают такие книги, Рафаэль?

- Они меня веселят, и я уже собрал целую коллекцию.

- Как пивные банки?

Я кивнул.

- Надеюсь, ты потом не упакуешь души этих авторов под обложки их книг, иначе им совсем придётся туго.

Мы оба рассмеялись.

Неожиданно Элесса нахмурился, всю веселость, как рукой сняло.

- Совсем забыл сказать, Рафаэль... Вчера, когда тебя не было дома, приходил твой брат. - Я вздрогнул. Мне вовсе не хотелось, чтобы этим братом оказался Михаэль. - Габи. - Я украдкой выдохнул.

- И что ему нужно было?

Эле поднял голову и в упор посмотрел на меня. Его губы кривила странная усмешка.

- Союз. И секс. То есть... Как это у вас называется?.. Oum. Oum на троих. Союз постельно-политический.

Краем сознания я отметил отстранённое "как это у вас называется", но поведение Габи сейчас интересовало меня куда больше.

- Он что, совсем там спятил в своём Эдеме?

Эле пожал плечами.

- Ну, я не знаю, твой братец всегда был немного чокнутый...

На мгновение мы замолчали, ощутив, как тени прошлого скользнули холодом по нашим душам.

- Нет, я не верю, - наконец, сказал я. - Может, он и чокнутый, но не политический самоубийца. Его нынешнее положение в Эдеме не позволит ему сделать такое предложение. Я хочу просканировать твою память, Эле. Если позволишь.

Он кивнул.

Тот, кто называл себя Габриэлем, был очень похож на него. То же изящное сложение, высокий рост, длинные волосы, отливающие золотом. Тот, кто называл себя Габриэлем, при первом рассмотрении был Габриэлем. И при втором рассмотрении тоже. Когда он заговорил, он говорил голосом моего брата. И улыбался его улыбкой. Завораживающей улыбкой светлого инкуба, принадлежность к коим брат всегда отрицал.

"Глаза ангела" - прошептал я, увеличивая изображение, извлечённое из памяти Эле.

Глаза ангела Света нельзя подделать никакой иллюзией, даже нельзя изменить цвет контактными линзами, как это могут делать люди. Глаза ангела Света - отражение их души, не подверженной лжи. Ангелам Света нельзя врать ни при каких условиях, иначе это может обернуться для них утратой собственной сущности.

Меня всегда забавлял факт, что ainoo Laahtah ведут изощрённые, сложнейшие и запутанные интриги, при этом оставаясь воплощением правды и искренности.

Глаза Габриэля были скрыты длинной чёлкой. И вот это уже настораживало.

"Потерпи ещё, дорогой" - я увеличил часть изображения, но Габи всё время держал очи долу, словно молодая жена в первую брачную ночь - ресницы были такие же густые и золотые, как у него. Наконец, сквозь просвет между волосами мелькнула часть радужки - буквально два-три пикселя, если бы я работал с какой-нибудь компьютерной программой вроде "Фотошопа". Я остановил сканирование.

Радужка была тёмной. Она никак не могла быть небесно-голубой, она даже не могла быть тёмно-бирюзовой, какими становились глаза Габриэля, когда он гневался. Расплывчатое, увеличенное и дрожащее изображение не могло сказать, какой именно цвет был у радужки, было ясно одно: это тёмные неголубые глаза.

- Очи чёрные, очи страстные, - я тяжело вздохнул.

Эле потряс головой, поморгал. От глубокого сканирования голова болела всегда.

- Что, Рафаэль?

- Это существо - не Габи.

- А кто?

- Вот это нам и предстоит выяснить. Кто и зачем.

Я поднялся и отсалютовал Элессе.

- Лорд Люцифер, громко топая грязными коваными сапогами, отправляется кое-что выяснить.

Он фыркнул и швырнул в меня книжкой.

 

Подношение волхвов

 

В хлеву было темно, остро пахло животными и прелым сеном. Возле грубо сколоченных яслей, скорчившись, сидела молодая женщина. Она так устала, что не замечала ни запахов, ни хныканья новорожденного сына, лежащего в яслях, ни нудного ворчания мужа. Положив голову на край яслей, она дремала, иногда вздрагивала, обводила хлев мутным взглядом, и снова проваливалась в дрёму. На этот раз сон был без видений, чему Мария была втайне рада.

После того, как Посланник явился ей, Мария перестала нормально спать - Посланник не оставлял её и во сне. Она покорно слушала советы в видениях и делала всё, как велит он. Когда же она пробуждалась, то не чувствовала себя отдохнувшей. А во время беременности женщина вообще старалась спать пореже - нерождённый младенец пытался с ней говорить, что пугало Марию сильнее, чем приход Посланника.

- И почему тебе вздумалось идти на эту проклятую перепись именно сейчас? - тихо ругался Иосиф, пытаясь зажечь отсыревшую лучину. - Почему ты не слушаешь мужа своего, Мария? И почему я, старый осёл, слушаю тебя? Теперь вот сидим в хлеву, как бродяги, все приличные гостиницы забиты... Почему нам нельзя было остаться в том доме, где ты родила?

Лучина наконец загорелась, но света от неё было немного. Иосиф поднёс свет к яслям, заглядывая туда, и Мария открыла глаза, вздрогнула, села, выпрямившись. Её осанка и движения выдавали в ней благородную особу, которая не привыкла ночевать в хлевах.

- Если твой сын так важен, зачем было пускаться в опасное путешествие? - спросил Иосиф, разглядывая младенца и, видимо, пытаясь увидеть в нём что-то необычное.

- Он мне сказал, - ответила Мария. Поправила платок, забрала лучину у мужа, и сама склонилась над яслями. На вид ребёнок был совершенно здоров - крепкий, пожалуй, крепче прочих детей. Сейчас мальчик мирно спал.

- Он... - мужчина тоскливо вздохнул. - Тот, кто навещает тебя во снах?

- Посланник.

Кряхтя, Иосиф уселся на длинное полено, которое затащил с улицы.

- Я верю тебе, Мария. Не знаю, отчего, но верю каждому твоему слову. Возможно, я и правда старый осёл... Старый рогатый осёл, - повторил после молчания Иосиф.

Мария, всё ещё склонённая над колыбелью, повернула к нему лицо и так зыркнула, что мужчине захотелось оказаться подальше отсюда. Она снова отвернулась и произнесла таким ледяным тоном, что перспектива оказаться подальше показалась Иосифу слишком ненадёжной:

- Рогатых ослов не бывает. И разве тебе не была предсказана судьба твоя, муж? Почему бы тебе не довериться воле Божьей, а не терзать себя глупыми сомнениями и ревностью? Я твоя жена только по закону, и если ты устал от своего предназначения, то можешь отправляться куда угодно, я справлюсь...

В хлипкие двери хлева тихо стукнули, и оба супруга замерли, настороженно переглянулись. Мария вытащила младенца из яслей, прижала к груди.

- Не пустите ли на постой, люди добрые? - спросил хриплый голос, коверкая слова, что выдавало в говорившем чужеземца.

Дверь отворилась, и в хлев заглянул мужчина. Был он одет в чёрный бурнус, словно персиянин. Его тонкие губы расплылись в любезной улыбке, но холодные бесцветные глаза выдавали в нём убийцу. За его спиной маячили ещё две тени.

Через мгновение в хлеву стало тесно. Трое чужеземцев вошли сюда. Заметив Марию, поклонились.

- Мир тебе, добрая женщина. Тебе и твоему ребёнку.

Мария сдержанно поклонилась в ответ.

- И вам мир, коли пришли вы с добрыми намерениями.

Говоривший снял с себя суму и вытащил оттуда пелены из чистого льна. С поклоном отдал их Марии, положив пелены к ногам.

- Вижу, твой ребёнок завёрнут в плащ, не лучше ли спеленать?

Женщина кивнула, чувствуя, как где-то в середине груди зарождается волна холода, и страх поднимается к горлу. Иосиф стоял рядом, и его кулаки беспомощно сжимались. Он жалел, что оставил нож в сумке, которую бросил в стороне.

Чужеземец обратился к своим спутникам.

- Есть у нас ещё дары для младенчика. Охозат, Фикол.

Двое крепких парней выступили вперёд и положили к ногам Марии ладан и смирну, заставив женщину вздрогнуть. Она резко выдохнула, и страх вдруг растворился, сознание приобрело странную ясность.

- Это дары не для новорожденного, это дары для покойника, - сказала она твёрдо. - Может, скажете, что вам от нас надо?

Чужеземец вновь расплылся в сластолюбивой улыбке.

- Ты знаешь, женщина. Знаешь, что твой сын не нужен вашему народу. Рано или поздно его убьют.

- С каких это пор чужеземцы знают, что нужно нашему народу? - подал голос Иосиф. - И смеют указывать при этом? Наёмники должны знать своё место.

Улыбка сошла с лица дарителя.

- Ты дерзок, старик. Дерзок, но бессилен. Даже твоя жена изменяет тебе и обманывает, рассказывая сказки об Избранном. Нет Избранного, кроме того, кто сейчас восседает на престоле.

Мария вдруг ощутила спиной жар - мягкий, необжигающий, он грел не столько тело, сколько её измученную страхами и сомнениями душу.

- Посланник... - прошептала она, глядя, как отражается сияние во враз остекленевших глазах наёмника. Рот того широко открылся, словно у безумца. Его спутники, застывшие столбом, встрепенулись и повалились на колени, уткнулись лбами в земляной пол.

Хлев осветился до самой мелкой щелочки, и в пространстве возникла высокая фигура, принявшая вид молодого мужчины, чьи волосы, казалось, были сделаны из нитей золота высшей пробы. Одет он был в белоснежную хламиду из лёгкой струящейся ткани, которая была незнакома людям. Такой же плащ, но небесного цвета, под стать глазам Посланника, свисал с его плеч.

- Джинн... - прохрипел старший наёмник, вжимаясь в пол.

Посланник молча оттолкнул ногой лежащего ничком чужеземца, поднял его сумку и бесцеремонно вывернул наизнанку - посыпались золотые монеты. Он поднял одну монету и сунул её под нос оторопевшему наёмнику.

- Вот что полагается дарить царям, - сказал Посланник негромко, но так, что у всех присутствующих глухо заколотились сердца. - Золото. Или ты забыл о такой мелочи, Ахимелех?

Он отвернулся и подошёл к Марии, опустился перед ней на колени и положил монету в ручку ребёнку, мальчик крепко зажал её в кулачке.

- Ей поклоняются сами джинны! - воскликнул тот, кого называли Охозат. - Воистину эта женщина избранна!

- Это не джинн, болван, это руах (1), - прошипел Ахимелех, толкнув напарника локтём в бок, и снова стукнулся головой об пол.

Мария, замерев, взирала сверху-вниз на преклонённого Посланника. Тот взял ладан и положил его на мальчика.

- Ладан подношение Богу, Мария. А смирна... - он вздохнул, поднял на неё лицо, его брови были нахмурены, а губы плотно сжаты, и ей вновь стало страшно. - Смирна тому, кому предназначено умереть. Тут они правы.

- Это же будет не сейчас? - спросила она онемевшими губами.

Посланник улыбнулся ей тепло и успокаивающе.

- Не сейчас, Мария. Так что, дорожи временем, которое тебе предстоит провести с сыном. А ты, - он перевёл взгляд на Иосифа. - Сделаешь всё, чтобы защитить эту женщину и её ребёнка. Веру свою, как и нож свой, не оставляй больше где попало.

Судорожно сглотнув, Иосиф кивнул.

Посланник поднялся с колен и вновь обратился к валяющимся на земле наёмникам.

- Встаньте, - произнёс он всё также негромко.

Мужчины вытянулись перед ним, как солдаты перед командиром.

- Вы пришли поклониться истинному царю, - сказал ангел. - Принесли дары свои, так что, нет никакой нужды наказывать вас.

- Нет никакой нужды, уважаемый джи... руах! - часто закивал головой бледный Ахимелех. - Мы признаём истинного царя, недаром нас сюда привела звезда!

Ангел поморщился.

- Уходите отсюда как можно дальше, ибо ваш хозяин приказал убить вас после того, как вы сделаете своё дело.

Наёмники переглянулись. Затем, постоянно кланяясь, попятились и вышли вон.

Мария и Иосиф с благоговением смотрели на Посланника. Иосиф не верил, что это происходит с ним, женщина же была преисполнена благодарности. Ангел устало вздохнул.

- Покорми мальчика, Мария, он голоден.

И Посланник исчез, словно его тут и не было. Правда, в хлеву стало посветлее.

В то же время от стены отделилась незаметная тень - ибо там, где есть свет, всегда найдётся тень - и скользнула в щель в стене.

Я был захвачен разыгравшейся драмой и мысленно аплодировал брату. Это действо со временем обещало стать грандиозным - таким, что всему миру придётся играть в этом театре.

 

-------

1) Руах (араб.) - дух, ангел.

 

Восставшие в аду

 

Я пытался быть справедливым и добрым
И мне не казалось ни страшным, ни странным,
Что внизу на земле собираются толпы
Пришедших смотреть, как падает ангел.

Прямо вниз.
Туда, откуда мы вышли в надежде на новую жизнь.
Прямо вниз.
Туда, откуда мы жадно смотрели на синюю высь.
Прямо вниз.

 

Капитан великанов возвышался надо мной, как гора Сион над Моисеем. Но если Сион повергал Моисея в священный трепет и подавлял своим величием, то великан казался мне жалким в своём стремлении обрести хоть какую-то значимость в этом мире.

- Но, Эксайлез... - непонимающе бормотал великан низким голосом, напоминающим рокот небольшого водопада. - Как это можно понимать? Вы же говорили...

Я оторвал взгляд от своих сапог и в упор посмотрел на капитана, чувствуя себя законченным подлецом.

- Гхол, когда вы пошли за мной, я ничего не обещал вам, правда? Ничего, кроме возможности быть теми, кто вы есть...

Он молчал.

- Эта возможность появилась, я сдержал слово. Вы можете свободно обитать здесь, в инферно. Я обязательно расширю площадь материка, и...

Гхол взревел. Я подумал, что он меня сейчас разорвёт. Конечно, это было бесполезно. Доспех, облегающий моё тело, тут же ощетинился всеми своими шипами - только дотронься и рассыплешься в прах.

- Зачем мне инферно?! Я воевал за вас, потому что хотел быть не только собой, мне нужна моя родина! Если у вас нет родины, то у меня она есть! И собой я буду только там! - он ткнул когтем вниз.

Я вдохнул поглубже, прикрыл глаза. Ну как объяснить этому дикому существу, что и его родина, и моя теперь здесь - в этом проклятом колодце? Потому что за всё надо платить. И чем больше твои притязания на победу, тем выше цена.

- Вы проиграли, Эксайлез, - уже спокойнее сказал Гхол. - Это ваше соглашение между вами, вашими братьями и Создателем - это ваше поражение. Но если вы смирились, то я - никогда! Я буду продолжать сражаться. Но уже не за ваши идеалы, а за свои. И я отвоюю нам наши земли. Всем дэмайну, всем, в ком течёт ваша кровь, - он зашипел, делая ударение на слове "ваша".

Капитан резко отвернулся и пошёл к выходу, тяжко топая сапогами. Потрёпанный выцветший плащ взметнулся за его спиной, напомнив мне грифоньи крылья.

- Гхол, - тихо позвал я его. Он обернулся, узкие глаза его сверкали раскалёнными углями. - По соглашению моя армия следует за мной сюда и прекращает всякие военные действия. Войны отныне принадлежат людям, а дэмайну принадлежат инферно. - Я пристально посмотрел на него. - А инферно управляю я, поэтому все дэмайну, великаны, инкубы, вампиры и прочие, все вы, или подчиняетесь моим приказам, или... будете уничтожены.

Капитан великанов плюнул. Тягучий жёлтый плевок упал на пол.

- Это же ссылка, Эксайлез. Настоящая ссылка. Вот это - ваша победа? - он обвёл руками мой кабинет. - Эта дыра? За неё мы проливали кровь?

По-своему он был, конечно, прав. Ссылку никак нельзя назвать победой. Но как Гхол мог осознать, что теперь я управляю не только этой "дырой", но и вступил в борьбу за человеческие души и за мир, который хотел подчинить себе? И что мне предстоит куда более затяжная, мучительная и противоречивая война, нежели простое и понятое его разуму мечемашество? И что эта война - мой единственный шанс быть самим собой? Я знал, что в своей борьбе останусь один. Даже моё создание не всегда будет понимать меня, потому что простое и понятное мечемашество всегда честнее и лучше изматывающих философских построений.

Кровопролитие и секс - вот, что нужно подлинному созданию Тьмы. Всё остальное нужно только лукавому, то есть, мне. Являясь Тьмой, я иду наперекор ей, извращая её суть и выставляя инферно в его истинном свете, то есть, тьме - это жуткая тварь, которая пожирает души и сознания, и только тот, кто выдержит испытания Тьмой, достоин наследовать этот мир. И не более ли достоин мира тот, кто сполна познал все прелести инферно, но остался самим собой? Ведь ослеплённые Светом не всегда видят, какая бездна подстерегает их впереди, тогда как познавшие бездну умеют преодолевать её.

Для Гхола все это было пустопорожней болтовнёй. Домик в деревне, кусок мяса на обед да тот, с кем можно ублажить похоть - вот, что было пределом его мечтаний. Ах да, ещё тоска по родине, что, в общем-то, можно приравнять к домику в деревне с яблоневым садиком.

Так я рассуждал в тот момент. Моя новая война уже началась. И началась она, как полагается, с того, что я пролил кровь. Мне вовсе не улыбалось, что великаны развяжут локальные битвы - неизвестно, чем это обернётся для моего положения во Вселенной. Предполагалось, что я хорошо справляюсь со своими воинами. И, в общем-то, большинство дэмайну согласилось, хоть и с недовольством, уйти за мной в инферно или остаться на Земле, но прекратить вооружённые стычки.

- Ты можешь жить на родине, - сообщил я Гхолу в который раз. - Купишь дом, женишься, детишек нарожаешь. Я не заставляю тебя находиться рядом с собой.

Ухмылка скривила его безобразные губы.

- Вы знаете, как люди относятся к нам, дэмайну. Они ненавидят даже себе подобных, если у них другой цвет кожи, а нас они будут истреблять до последнего. Нам нужно наше собственное государство, и тогда ни один смертный не доберётся до нас.

Идея насчёт государства дэмайну была здравой, я давно её обдумывал. Но оплот демонов на Земле не понравится ангелам Света, снова начнутся конфликты и междоусобицы... Нет, пока рано это воплощать в жизнь - позже, когда всё успокоится... Позже я сделаю всё, чтобы верные мне существа не страдали. А пока стоит нам всем набраться терпения.

- Может, вам на время переселиться в один из безжизненных миров? - предложил я капитану. - Всем дэмайну, которые не хотят обитать здесь или боятся оставаться на Земле?

Он только фыркнул.

- Нет, Эксайлез! Мы не боимся! Нам нужна Земля. С вами или без вас, мы рано или поздно подчиним этот мир себе, и смертные ещё будут ходить у нас в рабах.

- Вас убьют, - холодно сказал я. - Всех. Вы не выстоите против ангелов Света и трёх дней.

Гхол рассмеялся. Я видел как инферно пульсирует в его сознании яростью и гордыней, пожирая остатки здравого смысла.

- Лучше сдохнуть в честном бою, чем прятаться, как крыса в дыре, ожидая удобного момента, - злобно бросил он мне и вышел вон.

Я вздрогнул. Нет, его намёк не задел меня, ибо Гхол и здесь был отчасти прав, а правду я умею принимать. Если бы он только мог видеть глубже... Но есть ли она вообще эта глубина?.. Как бы там ни было, пакт о мире надо соблюдать, будь ты хоть трижды дьяволом.

- Элесса... - мысленно позвал я.

Через мгновенье он уже стоял передо мной, вытянувшись, как солдат на смотре. Я вздохнул. Элесса чувствовал, что я пригласил его не для любовных утех. И превратился в послушного любому приказу совершенного воина. Я посмотрел в его стальные бесстрастные глаза, на красивое спокойное лицо, плотно сомкнутые губы...

- Надо убить всех бунтовщиков, - сказал я, помолчав. - Нельзя допустить, чтобы они продолжили войну на Земле.

- Я сделаю это, Эксайлез, - голос его был такой же бесстрастный, как и глаза.

- Я пойду с тобой.

- Нет, - отрезал Элесса. - Я сделаю всё сам. Ты не должен быть карателем.

Я понимал, что он прав - если я хочу править демонами, то не могу быть их палачом. Страх не правит демонами, страх их только озлобляет.

Мне стало страшно от самого себя, от того, что я собираюсь делать, причём руками того, кого люблю... Я перевёл дыхание.

- Тогда убей их всех.

Элесса поклонился.

- Слушаюсь, Эксайлез.

И инферно накрыло меня тоской и отчаянием.

 

Визит Габриэля

 

Библиотека - огромная, сумрачная, заставленная стеллажами с книгами - всегда приводила меня в трепет. Там концентрировалось знание, которое было властью над миром материи, над слабыми умами людей. Библиотека и кабинет, первые готовые помещения в недостроенном ещё дворце Ainoo Daarkha. Стены, в которых началось моё настоящее обучение. И где продолжилась моя жизнь.

Я помню гигантский камин, возведенный скорее для уюта и освещения, чем для получения тепла. Помню удобные кресла перед ним - одно для Рафаэля, второе для меня. Кресла мы часто сдвигали вместе: так было удобнее читать объёмистые рулоны книг, а ещё мне всегда хотелось быть к нему как можно ближе; так близко, насколько это вообще возможно.

В тот вечер мне тоже хотелось сдвинуть кресла. Но от меня несло смертью и кровью; отвратительный душок карателя ещё не сошёл, а я не хотел портить вечер. Это было не запахом, точнее - не только запахом, а ощущением себя. Избавиться от него с помощью только горячей воды и щелока было невозможно. И я сидел на краешке, задумчиво глядя на огонь.

- Элесса, - тихо спросил Рафаэль, - скажи: тебе тоже кажется, что соглашение между мной, братьями и Создателем - моё поражение?

Я отрицательно покачал головой. Рождённый для войны, выросший на ней, я всей шкурой чувствовал: до мира, настоящего мира, ещё очень и очень долго. Нам запрещено воевать с оружием в руках? Это серьёзное ограничение, но не более. Да, пребывание в инферно больше похоже на отступление в цитадель, последний рубеж обороны, это нельзя назвать победой - но и поражением назвать тоже нельзя.

Рафаэль усмехнулся, прочитав мои мысли, и усмехнулся так, что я понял: у нас действительно есть шанс победить. Не в скором времени, и с другим оружием, но есть.

- Это всего лишь передышка, Эксайлез, - закончил я вслух. - Не более.

- Рад, что ты это понимаешь. И хочу, чтобы ты понял ещё одно... - Он заглянул мне в глаза. - Я ainoo, и не могу не обмениваться Светом с братьями. Это необходимость, мой мальчик. Жизненно важная для меня необходимость.

Я замер, сразу поняв, о чём речь. И медленно кивнул. Если нужно - значит нужно.

- Кто будет приходить?

- Только Габриэль. И как можно реже. Я знаю, что он сделал с тобой, я помню об этом всегда, и Габриэль тоже запомнит на всю оставшуюся жизнь свой поступок. Это я обещаю.

Я закусил губу. Возможно, братья Рафаэля считали, что оказывают ему милость - но выглядело это как издёвка. И я вновь пожалел, что я - всего лишь эльмайну. И не могу дать того, что так необходимо моему принцу.

- Я люблю тебя, мой мальчик, - сказал Рафаэль тихо. - И знаю, кто ты и на что способен.

- Я тоже люблю тебя, Рафаэль. Как могу.

"Только могу я очень мало", - добавил я про себя.

- Не продолжай, Эле.

Я кивнул и вышел из библиотеки, чувствуя себя косноязычным идиотом. Я не собирался самоуничижаться - но мои слова прозвучали именно так. И причинили ему боль. Почему я не всегда могу выражать свои чувства и мысли яркими, понятными образами? Чтобы мы понимали друг друга с полуслова, полувздоха, полувзгляда?

Мысли тяжело ворочались в моей голове. Испытанное средство отвлечься - работа - помогало мало. Да и как оно могло помочь, если я занимался строительством и отделкой дворца? Дворца, ставшего, благодаря моей паранойе, похожим на крепость.

Но даже самая неприступная твердыня раскрывает ворота перед тем, кто приходит в гости. Временами торжественная мрачность дворцовых покоев отступала перед золотистыми отсветами от волос и крыльев Габриэля.

Ангел не скрывал неприязни - ни к инферно, ни к дворцу, ни к его обитателям. Габриэль приходил в гости к Рафаэлю, остальные для него просто не существовали. Хотя мне всегда доставалась кроха его внимания.

- Привет, котёнок, - бросал он, идя мимо. - Можешь отдыхать. Сегодня Рафаэлю не понадобится грелка в постели.

Тогда я не придавал значения, каким он выходил после этих свиданий. Бледный, с запавшими потемневшеми глазами и искусанными в кровь губами. Списывал это на бурную близость с Рафаэлем.

Я только провожал ангела горящим взглядом. Не было смысла огрызаться на колкости Габриэля, как бы они ни задевали за живое. Да и сам он не ждал ответа от полукровки. В глазах ангела я был практически пустым местом, неизвестно отчего претендующим на любовь его возлюбленного-брата. С точки зрения Габриэля, все мои переживания не стоили и пушинки с его крыльев.

А вот Рафаэлю мои чувства были не безразличны. И я старательно прятал от него боль и ревность, чтобы ему было хоть немного проще и легче. Ощущая, как выплёскивается из ангелов Свет, кусая губы, чтобы не закричать от боли в обожжённых нервах, я знал одно: великолепный, совершенный Габриэль не прав. В сердце Рафаэля есть для меня место.

 

Наши игры

 

- Нет! Руками не прикасаться!

Улыбаясь, я смотрю, как Эле стонет и кусает губы от невозможности удовлетворить своё желание. Мне нравится смотреть на его возбуждение, которое нарастает, захватывает всё его существо, бьётся в нём, но не находит выхода, потому что я не разрешаю. Он терзает пальцами мои колени, но не осмеливается ослушаться приказа.

Я любуюсь его дрожащим огромным членом, багровеющей головкой, блестящей на тусклом свету свечей.

Я бы и сам давно кончил только от одного вида Эле, вожделеющего меня, но люблю растягивать удовольствие до помрачения сознания. Тогда оргазм будет ярче, острее и, быть может, огонь, сжигающий меня изнутри, поутихнет хотя бы на время - жажда Света ослабнет под напором материи.

- Рафаэль, - стонет мой мальчик. - Эксайлез... не мучай меня.

Дышит он часто, прерывисто, тяжело... Я тихо смеюсь и, нагнувшись, облизываю его тёплое ухо. Моя ладонь, едва касаясь кожи, поглаживает его рельефный живот: ощущаю, как напряжены все мышцы. Эле мелко дрожит, напоминая котёнка, попавшего под дождь. Под дождь моих изнуряющих ласк. Мои пальцы ложатся на его соски, нежно их теребят, сжимают, перекатывают, Эле дёргается, из его рта вырывается сладострастный хрип.

В нашей бесконечной войне вдруг случилось продолжительное затишье, и мы можем позволить себе немного любви. Немного изматывающей любви, когда мы не набрасываемся друг на друга, как оголодавшие звери, чтобы удовлетворить похоть за считанные минуты, а можем дольше и изысканнее насладиться друг другом.

Но иногда мои изыски переходят всякие границы.

Я опять смеюсь. Ткань моих штанов трещит по швам, но я даже не подумал раздеться. Мой возлюбленный лежит на моих коленях, и я ласкаю его тело, оставляя голодным только член. Руки Эле невольно тянутся к нему, но я стискиваю ему запястья.

- Нет, любовь моя, нельзя. Не прикасайся.

И он извивается под моими руками. А я улыбаюсь и сдерживаю собственные стоны, рвущиеся из самого нутра, из сердца, из Света.

Я провожу языком по его щеке, и Элесса всхлипывает. Трогаю пальцами раскрасневшиеся припухшие губы, и он, высунув язык, жадно облизывает фаланги. Я сжимаю его колено, скольжу ладонью по внутренней стороне бедра, по гладкой коже, и, дойдя почти до самого паха, убираю руку. По щеке Эле скатывается слеза.

Я заглядываю в его глаза, ставшие от возбуждения тёмными и влажными, и помимо желания вижу обещание страдающего инкуба: однажды я сделаю с тобой то же самое, Эксайлез.

Сделай это со мной, мой мальчик. Доведи меня до состояния, когда я вспыхну звездой...

Не отрывая от него взгляда, я, наконец, накрываю пальцами головку члена.

Выгнувшись дугой, будто его ударило молнией, Эле орошает мои пальцы вязкой горячей спермой. Его глаза затуманиваются, частое дыхание замирает на вдохе, и через мгновение он выдыхает с долгим мучительным стоном. Потом облегчённо вздыхает, обмякает на мне.

Рывком поднимаю его со своих колен, прижимаю к себе и впиваюсь губами в его рот, вонзаю свой язык, он отвечает мне, скользнув ладонью по груди.

Прикосновение его пальцев к моей обнажённой коже заставляет меня дёрнуться, прикусить ему губу. Яркая вспышка поглощает весь мир, оставляет меня наедине с блаженством, которое как цунами прокатывается по телу.

Я возвращаюсь в реальность, продолжая стискивать Элессу в объятьях. Чувствую, как неприятно липнут штаны.

- А я говорил, Эксайлез, что тебе надо раздеться, - смеётся мой мальчик и нежно гладит меня по лицу.

И я целую его, думая о том, что наша игра только началась...

 

Прощай, оружие!

 

Найти Мировое Древо было несложно. Место, где оно росло, считалось проклятым - вокруг на много переходов тянулась выжженная, омертвелая земля, будто бы окружённая невидимой людям плотной стеной. Само Древо тоже казалось не живым.

Его древесина, прочная и лёгкая, цвета выбеленной солнцем человеческой кости - единственный материал, из которого можно сделать оружие, способное поразить всех, в ком течёт кровь Ainoo Daarkha. Поразить так же легко и быстро, как человека - стальным клинком. Безобидные на вид щепки унесли немало жизней на войне, уносили и сейчас. Формально соблюдая мирный договор, Михаэль руками людей охотился на дэмайну, рискнувших поселиться и жить на Земле.

Лишённый коры ствол и несколько ветвей без единого листочка тянулись к утреннему небу. Большей части кроны не было: ангелы немало потрудились, распиливая Древо на оружие.

Увидев острые шипы, я вздрогнул.

- Да, - кивнул Рафаэль, проследив за моим взглядом. - На таких я и висел.

- И оно... зацвело?

- Когда впитало достаточно Света вместе с моей кровью, - сухо произнёс Рафаэль. Ледяной холод поднялся из глубины души, сжал сердце. Я представил, что ощущал он тогда. И испытал жгучую ненависть к не живой и не мёртвой деревяшке.

- Как же его уничтожить?

- Пока этого никто не знает. Но у меня есть одна идея. Дай нож, - Рафаэль, не глядя, протянул руку, и я вложил в его ладонь один из своих клинков. - Когда меня распяли на нём, инферно ещё не было в моей крови. Только Свет. - Он разрезал ладонь, подождал когда выступит побольше крови и вытер ладонь о древесину. Внимательно посмотрел на ствол.

Кровавое пятно темнело и будто проваливалось само в себя. Ветер выдувал из этой странной язвы чёрную пыль.

- Инферно убивает его, - прошептал я.

- Да.

- Но сколько же крови... - я закусил губу.

- Много, Элесса. Я не могу ходить вокруг него столетиями. Тебе придётся распять меня.

Я замер.

- Оно впитает мою кровь, а вместе с ней инферно. И погибнет. Мне очень не хочется повторять пытку, Эле, - улыбнулся он мне. - Просто так надо.

Я только прикрыл глаза, стараясь ничем не выдать своего смятения. Рафаэль ободряюще похлопал меня по плечу.

- А пока нам надо подыскать место, где мы могли бы спокойно отлежаться, и не привлечь лишнего внимания.

Солнце уже клонилось к закату, когда мы прибыли в Персеполис, ближайший населённый пункт от проклятой равнины. В городе было неспокойно, жители в панике собирали ценные вещи, уезжали с насиженных мест. Кричали мулы, гортанно переругивались возницы. Здесь стояла жара даже в зимние месяцы, и раскалённый воздух приводил людей в отчаянное неистовство.

Несмотря на царящий хаос, Персеполис всё равно казался величественным и прекрасным. Но мы знали - через несколько дней от него останутся лишь руины и пепел.

Судьба человеческого города нас мало волновала. Сколько их уже таких было и ещё будет, сожжённых и разорённых, на чьём пепелище вырастали новые города.

А то, что решили уничтожить мы, отравляло нам жизнь многие века.

Рафаэль опустился на каменные ступени возле одного из домов.

- Ну и пекло. Хуже, чем в аду. Может, снимем комнату в постоялом дворе?

Я скептически посмотрел на него.

- Александр в двух переходах отсюда, и паника окрепнет, когда люди поймут, что Дарий проиграл. А тебе будет нужен отдых.

- Что ты предлагаешь? Перенести наш замок? Снять усадьбу в Персеполисе? Наверное, сейчас много брошенных...

Я покачал головой:

- Нет. Ни усадьба, ни замок. Я бы предпочёл Ападану. Там лучше условия и есть гарнизон.

- И дворец, достойный принца, - улыбнулся Рафаэль.

- И это тоже, - серьёзно кивнул я.

Подкупить дворцовых слуг оказалось проще, чем я ожидал. Золото открыло нам дорогу во дворец "царя царей", в его сердце - огромный сад, где были собраны растения со всего света. Оттуда мы и взмыли в небо на следующий день, пытаясь не думать о том, что нам предстоит, что надо сделать, даже если не хочется.

Надо.

Плохое слово. Оно превращает в ничто наши желания и устремления. Заставляет приносить чувства в жертву сухим расчётам. Конечно, всегда есть выбор между необходимым и желаемым. Но - желаниями живут только животные. У тех, кто живёт разумом, есть слово "надо".

Я достал чехол с ножами. Выбрал шестерку длинных стилетов, способных удержать на себе тело. Рафаэль прижался спиной к стволу, вздрогнул - похоже, Древо уже начало впитывать его Свет.

А нужно, чтобы древесину пропитало инферно.

И я быстро вогнал стилеты в плоть тёмного ангела. Все шесть. Один за другим.

Мы смотрели друг другу в глаза и ощущали причиняемую боль. И физическую, и душевную

Немало решимости нужно, чтобы позволить распять себя вновь. Не меньше её требуется, чтобы причинить боль тому, кого любишь больше жизни. Чтобы, оставаясь рядом, видеть, как он страдает и борется. Наблюдать, как вытекают из него силы вместе с кровью. Как он теряет сознание. И не отворачиваться малодушно. Чтобы успеть помочь, снять с добровольного эшафота.

Изредка я позволял себе бросить взгляд на Древо. Оно не менялось очень долго, так долго, что меня стала охватывать паника.

Что, если у Рафаэля не хватит сил?

Что, если я не успею снять его?

Что, если?..

"Спокойно, Элесса, - сказал я себе. - Он сможет это выдержать. Его уже распинали на Древе, помнишь? И тогда рядом с ним не было друга, готового помочь".

Взяв себя в руки, я продолжал ждать.

Солнце начало клониться к закату, когда Древо затрещало и покрылось чёрными прожилками. Его словно окутал дым: мелкая пыль, в которую рассыпалась умирающая древесина, не желала оседать. Потом на землю с грохотом упал кусок ствола с громадной веткой. Изнутри осколок был чёрным, дерево таяло, будто кислотой обугленное.

Древо расселось. Пыль взметнулась в воздух, хлынула из трещин потоком. Ствол угрожающе затрещал.

Быстро и осторожно сняв бессознательного Рафаэля с остатков Древа, я уложил его на песок. Рассёк вену на руке, напоил моего принца кровью и стал ждать, когда он придёт в себя. Глядя на осунувшееся, лишенное мерцания Света лицо, на раны в корках запекшейся крови, я дал себе клятву. Никогда не поднимать руку на Рафаэля. Не делать ему больно. Даже если он сам попросит об этом. Даже если в этом возникнет необходимость. Такая вот, как сейчас.

Древо покосилось и рухнуло, подняв тучи песка, смешанного с чёрной пылью.

- Как оно, Эле? - прошептал Рафаэль, открыв глаза. - Ещё стоит?

- Уже нет. Инферно разрушило его.

- Не инферно, а мы с тобой, - поправил он. - Сколько я там провисел?

- Почти весь день. - Я с тревогой вгляделся в ангела. - Как ты?

Тяжёлый вздох.

- Хорошо. Но летать пока не могу. Как и предполагалось.

Я кивнул и выпустил крылья. Навис над Рафаэлем, пристегнул его ремнями. Ощутил на себе горячее дыхание. И взмыл в стремительно темнеющее небо.

Снова в Ападане мы оказались глубокой ночью. Слуги отработали полученное накануне золото: в сердце Кух-и-Рахмата нас ждала убранная коврами поляна, годное для посадки ровное место было щедро освещено факелами. Отстегнув спящего уже Рафаэля, я уложил его на подушки, напился прохладной воды, упал рядом и погрузился в глубокий сон. До следующего дня.

Открыв глаза, я увидел высокое лазурное небо, похожее на купол. Необъятное, раскинувшееся от моря до моря, накрывающее всё населенное людьми пространство. Вспомнил, где нахожусь, и что было вчера. И, не ощутив Рафаэля возле себя, вскочил, испуганно озираясь.

Царящую в садах тишину разорвал негромкий смех.

- Какой же ты соня, Эле, - Рафаэль, устроив лежбище из вороха подушек, раскинулся на нем в бесстыдной позе и курил заправленный опиумом кальян. Шрамы от моих ножей побледнели, ангел выглядел почти здоровым, но был ещё слаб, чтобы отправляться назад. - Хочешь валяться тут весь день, до вечера?

Я подобрался к нему, лёг рядом, вдыхая аромат его тела.

- Если вот так, то могу и дольше. Это место похоже на рай.

- Нет, мой мальчик. Это не Гайа.

- Там красивее, чем здесь?

Рафаэль усмехнулся:

- Намного. Этот сад - убогая клумба по сравнению с ним. В Гайа трава изумрудна, а небо такое голубое, что... - он вздохнул и снова взялся за мундштук. В голосе моего принца звучала тоска, такая же всеобъемлющая, как купол небес над нами.

Я смотрел на окружающие нас ухоженные деревья. На зеленую траву, пружинящую под ногами. Мне известно, что в Кух-и-Рамат собраны растения отовсюду, из всех стран, где прошла персидская армия - свидетельства покорённости, как флажок на карте: "мы были там". И это великолепие Рафаэль обзывает "клумбой"?

- Да, дорогой, - он улыбается, расслышав мои мысли. - Мерзкой убогой клумбой. Памятник человеческому тщеславию. А Гайа... он просто другой.

- Тоскуешь по нему?

- Я тоскую по прошлому. По дням, которых уже не вернуть. По себе самому... - Рафаэль снова затянулся.

- По ушедшей любви? - не удержался я. Рафаэль сжал мои короткие волосы:

- Ревнуешь, дурачок?

- Нет.

- И правильно. Никогда не ревнуй к прошлому. Настоящее куда важнее...

Я понял это по-своему и потянулся к его губам. Целовал жадно, пил дыхание, сладкое и дурманящее, ласкал его тело своим...

Тревога и напряжение, мгновенно разлившиеся в воздухе, заставили меня вскинуться.

- В чем дело, Эле? - усмехнулся Рафаэль. - Захотелось подраться?

Ему известен мой ответ, и можно не тратить слова, а вновь целоваться страстно, чувствовать на себе его тяжесть, силу его рук, подчиняться его властности.

- Мой райский гурий, - шептал Рафаэль, лаская меня. И на какое-то время мы действительно оказались в настоящем раю, созданном нами только для себя, без всякой магии. Хотелось, чтобы наслаждение было бесконечным - но нас прервали в самый неподходящий момент.

Несколько пар сильных рук отодрали нас друг от друга. Меня заставили распрямиться и встать на ноги, связали запястья кожаными ремнями, проклепанными железом. Я увидел, как то же самое делают с Рафаэлем, и начал рваться из пут, но услышал безмолвный приказ: "Не надо, Эле. Сдаемся". И замер.

- Вот... вот они, - человек, еще недавно бравший у меня золото, указывал на нас дрожащей рукой. Вонь от его страха пропитала воздух. - Джинны... ифриты... Летают в ночи...

- Джинны, говоришь? - усмехнулся рослый воин. Глазами и волосами он тоже похож на демона, какими их понимают персы. Александр подошёл к моему принцу, окинул его внимательным взглядом.

Солдаты, что накинули путы на Рафаэля, потуже затянули ремни на тот случай, если "джинн" решит броситься на их командира.

- Что смотришь, мальчишка? - рассмеялся Эксайлез. - Хочешь почувствовать это в себе?

Македонец отшатнулся:

- Уведите от меня этого... шайтана!

Я вижу, как он брезгливо одернул тунику. Похоже, туда попало то, что должно было достаться мне.

- И этого, - Александр посмотрел на меня неприязненно. - Этого уведите тоже. В цепи их, растянуть на стене. Но пока не трогать. Я сам займусь ими.

Заниматься нами македонец пришёл глубокой ночью. Когда захваченный, полуразграбленный, изнасилованный дворец затаился в ожидании кошмарного утра, достойного продолжения вчерашнего дня.

Александр был спокоен и уверен в себе. Он тут новый хозяин, и все покорно его силе. Железные оковы и жажда наверняка истощили "демонов". При неверном свете факела волосы македонца казались золотыми, а лицо - прекрасным. Совсем как у Габриэля.

- Не буду представляться, - сказал Александр. - Вы и так меня знаете, демоны. Но я не верю в демонов. - Он подошёл ко мне, провёл рукой по торсу - от ключиц до паха, исследуя меня пальцами. Я сжал челюсти. Делать вид, что я ещё скован, было невыносимо. Мышцы напряглись сами собой, обрывки цепей зазвенели, когда я сграбастал Александра в охапку, перекрыли его шепот: "Демоны...".

Взгляд Рафаэля плотно вбил дверь в стену, отрезав последний шанс на спасение. Александр закричал, и я стал пить его страх, набирая силы. Потом швырнул еду Рафаэлю, который давно высвободился из оков, и только изображал пленника.

- Хороший мальчик, - прошептал Эксайлез, стиснув в объятиях трепещущего македонца. - Только я не твой Буцефал, меня просто так не объездить...

Я подошёл к ним, сжал дрожащие под туникой ягодицы:

- Зачем ты пришел сюда, Александр?

"Демоны, - бормотал он, задыхаясь от ужаса, - демоны... демоны..."

Я питался его иррациональным страхом, страхом, который не зависит ни от мужества, ни от опыта прожитых лет, ни от количества совершённых подвигов. Мне, эмпиру, трудно остановиться, когда еда сама идет в рот, но я не хотел лишать Александра воли полностью. Успокоив парня, я повторил вопрос.

- Я хотел вас... вас обоих...

Рафаэль рассмеялся:

- Обоих? Хорошо. Чур, я первый!

И Александр закричал. Только уже не от страха.

Под утро, когда небо на востоке заалело, мы оставили его одного. Уставший от любовных утех парень крепко спал на охапке соломы, с довольной улыбкой на опухших губах.

- Эле, поторопись.

Я вздохнул и плотно прикрыл за собой дверь.

- Теперь ты можешь сказать, что нам понадобилось от него? Не в сексе ведь дело?

Рафаэль только хмыкнул. По его улыбке я понял, что ничего доброго эта затея не несла.

- Хотел проверить племянника. На вшивость, - он снова улыбнулся.

Так я и предполагал.

- Ну и как он тебе?

- В сексе хорош так же, как отец. Но вот демоническое начало в нём подавлено. Он человек и реагирует как человек.

Я пожал плечами.

- Возможно, ангелам Света невыгодно получить такого сильного дэмайну среди людей: не очень-то он и светлый, несмотря на гены. Да и будучи человеком, на несколько голов выше прочих. - Помолчав, я спросил. - Из-за него мы решили расправиться с Древом именно сейчас? Ты предвидел встречу?

Рафаэль кивнул.

- Просто так удачно сложились вероятностные линии, Эле. Этот человек с кровью Габриэля завоюет столько, что многим тёмным демонам на Земле не будет покоя. Пусть уж лучше его оружие будет направлено против людей, а не против нас.

- Не он первый, не он последний, - заметил я, шагая в портал, открытый Рафаэлем.

Мой принц нырнул следом, ничего не ответив.

 

Жертвоприношение

 

- Зачем ты пришёл, Тень?

Человек, сидевший в круге плотного лунного света, проговорил это глухо и как-то безжизненно. Я стоял в тени деревьев за его спиной. Весенняя ночь сегодня была удивительно хороша. Тёплая, напоённая запахом цветущих деревьев, стрёкотом пробудившихся насекомых, ночь нового года была наполнена жизнью и призывала жить всех, кто был погружён в думы о смерти. Я вдохнул свежий пьянящий воздух и улыбнулся.

- Пришёл поговорить. Можно?

Человек покачал головой.

- Ты пришёл отговорить меня, Тень. Но это наш последний разговор. Больше ты меня не потревожишь.

Он поднялся и повернулся ко мне. Я смотрел, как лёгкий ветерок перебирает его русые, чуть вьющиеся волосы, смотрел на его лицо, странно некрасивое для того, в ком течёт кровь ainoo. Единственное, что выдавало в нём ангельскую сущность, это глаза. Посмотрев в которые один раз, можно забыть самого себя. Но он не был ангелом. Он не был человеком. И даже не был сыном Создателя. Он был искусно сотворённой формой жизни, которая объединяла в себе сразу все сущности этого мира: и ainoo, и человека, и Свет Создателя, данный ему специально для его предназначения.

L'm'ainoo. Второй в этом мире эльмайну. Лавры изобретателя которых принадлежат мне.

- Вряд ли я смогу отговорить тебя, Айше... Но я хочу понять, зачем ты делаешь это? Разве ты изменишь что-то своим уходом из этого мира?

Он тихо рассмеялся.

- Тебе не понять. Я отвечу за всё зло, сделанное этими людьми, перед Отцом. Я возьму их грехи на себя.

- Тогда ты придёшь ко мне.

Он кивнул.

- И ты отпустишь меня, Тень.

Я развёл руками.

- Конечно, я отпущу тебя, Айше, инферно просто не доберётся до тебя. Ты слишком силён для этой твари. Значит ли это, что люди, уверовавшие в тебя, тоже уйдут за тобой после смерти?

Между нами возникло молчание, нарушаемое лишь радостным пением ночной птицы. Айше, стоял, опустив голову, размышляя над чем-то.

Я вышел из тени, встал рядом с ним вплотную, прошептал, почти касаясь губами его уха:

- Что такое зло, Айше? За что именно ты собрался отвечать?

Он вздрогнул.

- Забыть Создателя, отступиться от Него и Его Замысла. Вот зло, Тень...

- Так как же ты можешь взять на себя грехи людей, которые уверуют лишь в твой образ, но об истинном Свете и не вспомнят? Стоит ли мучительно умирать ради единиц, в сознании которых форма и содержание сойдутся в истину? Единиц, которые будут следовать духу, но не букве? Люди так ненадёжны... Ещё ненадёжнее князи мира сего, которые пасут вверенное им стадо так, как считают нужным.

Отступив от него на шаг, я снова принялся разглядывать его. Ему было больно. Он сомневался и рвался между долгом, внушённым ему с самого детства всемогущими ainoo, и желанием жить и, может, довести своё учение до совершенства.

Пророчество должно исполниться завтра.

"У тебя есть выбор. Всегда есть выбор. Жить или умереть. Делать или не делать. Отступиться или выполнить предназначение. И последствия такого выбора не всегда однозначны, как принято об этом думать".

- Ты прав, Айше. Зло - это не я и даже не инферно, мы всего лишь исполнители, карающие инструменты в руках правды, которая зачастую становится палачом. Зло - это забыть о том стержне, что есть у всех. Так может ли один-единственный проповедник сделать так, чтобы все вдруг вспомнили?

Он вскинул подбородок. О, да, этот упрямый взгляд! Взгляд, присущий всем эльмайну, которые идут на жертвенный костёр во имя выбранной ими цели. Это существо подставлялось ради человечества.

- Мне не важны князья мира сего, включая тебя, Князь Тьмы. Я думаю лишь о том, что хочет от меня Отец. А Он хочет, чтобы люди не забывали о Нём, и о том, чтобы вернулись к Нему, ведь только это имеет значение.

- Так останься, Айше, - меня охватила злость от его упрямства. - Твоя смерть ничего не изменит!

- Ответь мне на один вопрос, Рафаэль, - я вздрогнул, когда он назвал моё имя, о котором здесь давно никто не помнил. - Если моё учение поможет хотя бы одному погрязшему во зле человеку вспомнить о своём Свете и стать другим, поглотит ли его инферно?

Я покачал головой.

- Нет.

Лицо Айше осветила улыбка.

- Ну, вот видишь. Значит, моя смерть не будет напрасной. Моё учение не забудется, потому что я умру ради людей.

- И ты умрёшь даже ради одного человека?

- Да.

Он безмятежно улыбался, и я опустился перед ним на колени.

- Что ты делаешь, Тень? - Айше удивлённо отпрянул.

Я поднял глаза на него.

- Это не я склонился перед тобой, а Создатель, который принял твой ответ.

Встав на ноги, я отвернулся от него и вышел из лунного круга. Завтра у тебя трудный день, Айше, и у меня больше нет желания добавлять тебе волнений.

Мои мысли путались и были тревожны. Вернувшись во дворец, я буркнул что-то нечленораздельное Элессе и уселся напротив камина, мрачно уставившись на огонь.

Жертвенность - вот, что волновало меня. Её причины и её сущность.

Когда-то я решил пожертвовать собственной материей, чтобы вновь отправиться к Создателю, и расплачиваюсь до сих пор. Айше идёт на мученическую смерть, чтобы спасти людей, и будет превознесён в веках. Элесса... я смерил взглядом стройную фигуру, застывшую поодаль у стены... постоянно рискует ради меня собственной шкурой.

Что движет всеми нами?

Любовь? Моя - к Создателю, Айше - к людям и Создателю, Элессы - ко мне. Я эгоистичен, Айше альтруист, а Элессе нужен только я.

Когда-то я думал, что жертвенность - это вирус, вложенный Создателем в существ, таких как Айше и Элесса, чтобы они подчинялись своим творцам. Но, возможно, этот вирус - принципиальное свойство материи.

"Разве ты бы не пожертвовал собой ради него, брат? - насмешливый голос Габриэля вторгся в мои размышления. - Или ты настолько эгоистичный подонок, что оставил бы его на произвол судьбы? Разве жертвенность - это вирус, ошибка, недочёт, а не истина? Вот поэтому, Рафаэль, ты находишься там, где находишься. За свою извращённую мораль".

"Пожертвовал бы, - мысленно ответил я воображаемому оппоненту. - Но не так, как это делает сейчас он. Разве ему будет лучше от того, что меня не будет рядом? Так и мне не будет лучше, если его не будет рядом. Никогда не будет, если он всё-таки свернёт свою дурную голову".

Я посмотрел на Элессу.

В любом случае, мне не нужен agnus dei, жертвенный ягнёнок. Любовь это или вирус. Я сделал взрослое существо, но с душой восторженного мальчишки, который впитывает всё, что я ему скажу, который беспрекословно подчиняется мне, и который всегда соглашается со мной. Он был полностью зависим от меня, а его поистине фанатичная, жертвенная привязанность ко мне делала эту зависимость пугающе неправильной. Неправильной для меня.

Пусть братья и Создатель считают, что так и должно быть с их творениями. Пусть Создатель думает, что должен вернуть себе части себя, вложенные когда-то во всех сотворённых им существ, это его законное право - стать вновь целостным. Но я - не Создатель.

Князю Тьмы нужно совсем другое. Равный ему друг и самостоятельно мыслящий соратник.

- Рафаэль... - подал голос Элесса. - Ты так странно на меня смотришь... Что случилось? Я сделал что-то не так?

Я не стал ему отвечать.

Но с того дня меня неотступно преследовала мысль отослать Элессу от себя. Чтобы он не видел меня, ничего обо мне не знал, чтобы начал жить своим умом. Так поступает любой мудрый родитель, если хочет, чтобы его ребёнок узнал жизнь. Так когда-то поступил Создатель, отвергая ainoo и заставляя их познавать мир.

Всё это время я надеялся, что Элесса изменится. Я отсылал его надолго с важными поручениями, и он сам, бывало, уходил - но каждый раз, как он возвращался, я видел, что главное оставалось неизменным. Его жертвенность и его зависимость от меня, неспособность оценить мои поступки не через призму любви, восторженности и поклонения. И я понял - моё присутствие рядом мешает ему изменить это в себе.

Тогда я впервые покинул этот мир без спутника. Спутника главного героя, который должен творить свою историю сам. Я заблокировал все входы в мою обитель, закрыв доступ для Элессы. Я написал ему письмо, где подробно изложил причины своего поступка и рекомендации, как ему быть дальше.

"Это не навсегда, мальчик мой, - писал я в том письме. - Просто хочу, чтобы ты стал другим. Надеюсь, ты сможешь выдержать все испытания, что будут на твоём пути. Береги себя. И помни: я люблю тебя и всегда жду".

Я приказал одному из самых могущественных демонов передать письмо Элессе, но оно не достигло адресата.

И это превратило Отлучение в общую для нас трагедию на долгих восемь столетий.

Ибо благими намерениями дорога в ад вымощена.

 

Шимон

 

Отложив в сторону перо, Рафаэль пробежался глазами по написанному, засыпал лист тонко измельченным песком и закрыл походный кабинет. День выдался тяжёлый и суетливый. В город заявился некий Шимон по прозвищу Петрус, то есть "камень", засел среди рыбоедов, и те, как мухой ужаленные, стали кричать на всех углах, что мой принц выдаёт себя за Распятого. Это была мелочь, после которой трудности стали расти как снежный ком. Пётр заявил, что Рафаэль - которого тут знали как Шимона-Мага - вовсе никакой не маг (что было правдой), что все чудеса от Создателя (святая истина) и что никто из людей не способен сотворить истинное чудо (опять же правда). Следовательно, как изрёк Пётр собранию патрициев, Шимон-Маг - мошенник и проходимец, и нужно поискать, нет ли за ним каких других незаконных дел. Вот, говорят, он в Тире храмовую девку похитил и водит с собой, заставляя носить мужское платье...

Сенатор Марцелл, рассказывая это, хохотал до слёз.

- Вы только представьте, - говорил он нам с Рафаэлем, - напыщенного плебея, вообразившего себя равным нам. Возможно, этот Айше выделял его из прочих, но манерам обучить забыл, а самого Петра мелочи вроде чистой тоги не волнуют...

- Возможно, он дал обет, - Рафаэль задумчиво прихлёбывал вино.

- Не мыться, не стричься, не одеваться прилично? - патриций фыркнул недоверчиво. - Даже когда идёшь в собрание?

- Дух выше материи, - заметил я. - Не заботиться о себе - самый простой способ показать это всем.

- От него несло, как... как от козла, - Марцелл раздражённо грохнул кубком об стол, виночерпий подскочил было подлить вина, но сенатор отослал его движением руки. Мальчишка замер у двери. - Волосы спутаны, в бороде остатки еды... Это непочтение. И он не сказал ни слова про обет. Мы поняли бы это, мы благородные воины, и сами не раз обещали разное во славу богов или во исполнение задуманного.

- Значит, это не обет, - Рафаэль поставил свой кубок рядом с кубком сенатора. - О чём он еще говорил? Кроме того, что я везде хожу с девкой? - мой принц криво усмехнулся. Марцелл невольно посмотрел на меня.

Не знаю, насколько слепым надо быть, чтобы перепутать меня с девушкой. Ложь Петра была шита белыми нитками.

- Ещё он говорил, что ты смущаешь народ своими проповедями.

- Эле, я проповедую?

Я покачал головой: нет.

- У меня есть школа философиков, созданная с любезного разрешения сената и под вашим, уважаемый Марцелл, патронажем. Туда приходят слушать разумные суждения об устройстве Вселенной, о богах и духах, и делают это по своему выбору, а не по принуждению, - Рафаэль усмехнулся. - Уж если кто и проповедует, так это Пётр и его люди.

- В рыбоедов будто тёмные духи вселились, - вздохнул Марцелл. - А была самая тихая община...

- В тихих омутах всегда водятся демоны, - произнёс я, глядя ему в глаза. - Просто их не видно до поры.

- В чём он ещё обвинял меня? - спросил Рафаэль. Патриций закатил глаза, показывая, что большей глупости он, пожалуй, не слышал:

- Что ты проповедуешь ложного бога, что сам выдаешь себя за бога, что хочешь с помощью магии прибрать Рим к рукам...

Вот это уже было серьёзно. Фактически Пётр обвинял моего принца в попытке захватить власть. На всё остальное сенаторы могли бы наплевать, не впервой тут бузят проповедники, но вот посягательство на власть... Совсем другое дело.

- А ты как думаешь, Марцелл? - Рафаэль взял финик, надкусил его и задумчиво стал вертеть в пальцах. - Могу я быть богом?

Я замер, сенатор - тоже, серьёзно задумавшись над этим вопросом.

- Можешь, - наконец сказал он. - Иногда я думаю, что вы оба - боги. Не знаю, для чего вам нужно притворяться людьми... но я горд тем, что принимаю вас у себя.

Рафаэль тряхнул головой, и черные шелковистые волосы рассыпались по плечам.

- Бог один, Марцелл, - проговорил он, глядя в глаза сенатору. - И это не я, не Эле и уж тем более не Пётр с его пророком.

Я весь подобрался, чувствуя, на какую зыбкую почву ступила беседа. Еще немного - и Рафаэль объяснит патрицию, кто мы... или просто расскажет о Создателе. Но тут со двора донеслись крики, и мы все бросились к окнам.

Там, в кольце из дворни, стоял безумец, тощий и грязный. Одежду ему заменяли старые драные шкуры и толстые цепи. Потрясая кулаком, он кричал, как завёденный:

- Шимон, выходи! Шимон, обманщик, выходи!

Позднее говорили, что это был пёс, а не человек, что слуги и домочадцы сенатора выгнали Шимона-Мага из дома по первому слову Шимона-Петра... всё это ложь. На самом деле Рафаэль, надменно улыбнувшись, прокричал:

- Ты сам обманщик, Петрус! Послал вместо себя убогого человека! Выходи сам, и скажи всё, что хотел сказать, мне в лицо!

Мой принц вспрыгнул на подоконник, и, перелетев в прыжке двор, приземлился на улице. Рядом с названным тёзкой, от которого действительно несло, как от козла. Мгновение спустя за плечом Рафаэля возник я. Толпа зевак ахнула.

- Так что ты хотел мне сказать? - спросил Рафаэль у потерявшего дар речи Петра. - В чём обвинить? Что я украл из храма эту девицу? - принц обнял меня за талию, развязно прижал к себе. В толпе рассмеялись, а на лице Петра возникло отвращение.

- Ты... ты спишь с мужчиной!

- А ты, судя по запаху, с козлами, - толпа заулюлюкала. - Говори, что тебе от меня надо.

Краем глаза я заметил Марцелла - сенатор вышел из дома в окружении охраны и направился к нам.

- Ты выдаёшь себя за Живого Бога, - процедил Пётр.

- А кто это такой? Я знаю одного, но Его нельзя назвать ни живым, ни мёртвым, - Рафаэль холодно улыбался, глумясь над проповедником. - Ибо в Нём есть всё: и жизнь, и смерть.

- И ты воскрешаешь мёртвых именем Его?

- Нет, - фыркнул Рафаэль. - Зачем беспокоить Создателя ради такой мелочи?

- А спасать души грешные?!

- Нет.

- Вот! - закричал Петрус, воздев руки. - Вот оно! Не можешь ты, лживый Маг, быть Спасителем!

- Я и не собираюсь, - заметил Рафаэль, но Пётр продолжал вещать на всю улицу:

- Нет иного Спасителя, кроме распятого назаретянина! Уверуйте в него - и ждёт вас жизнь вечная!

Толпа зашумела, люди испуганно творили знаки против сглаза и порчи. По местным верованиям, жизнью вечной обладали только демоны и вампиры.

- Значит, вечная? - хмыкнул Рафаэль, отпуская мою талию. - Вот этот вот, - Эксайлез ткнул пальцем в одного из горожан. - Этот поклоняется Распятому?

- Ответь ему, Малахия, - пробурчал Пётр.

- Верю в него, - голос у парня был высокий и дрожал от волнения. - Верю, что даст он мне вечную жизнь!

- А какую именно вечную жизнь он тебе даст? - вкрадчиво спросил Рафаэль.

- Я никогда не умру, - парень тряхнул волосами. - Переживу вас всех!

- Тебя что, в демона обратили? - закричали в толпе. - Ужас какой, рыбоеды людей в демонов обращают!

- Я не демон! - Малахия решительно схватился за нож. На его беду, парень стоял рядом с охранником сенатора, и тот без раздумий заколол его. Горожанин булькнул и рухнул на землю, как мешок с мукой. Толпа ахнула. От свиты Марцелла отделился лекарь, бросился на колени рядом с окровавленным телом, принялся щупать пульс...

- Мёртв, - растерянно сказал он, переводя взгляд с Петра на Рафаэля и обратно. - Сердце не бьётся.

- Конечно, мёртв, - спокойно произнёс Эксайлез. - Потому что Распятый говорил не о такой вечной жизни, в какую верят эти деревенщины. - Он презрительно усмехнулся. - А ты, Пётр, зачем смущаешь их невежественные умы фокусами с воскрешением именем Распятого? Не потому ли, что тебе нужно покорное стадо, а не те, кто и правда желает жизни вечной?

В воздухе повисло напряжение. Я исследовал взглядом толпу, выделяя тех, кто мог броситься на нас по сигналу проповедника. И хотя ни один человек не смог бы причинить вреда мне или Рафаэлю, стычка была выгодна Петру. Обвинение в посягательстве на власть требовало доказательств.

- Жизнь его в руках Назаретянина! - страшно закричал Пётр, подымая руки. - Именем его повелеваю: встань и ходи!

Толпа ахнула. Парень, только что упавший замертво, медленно поднимался, шатаясь. Лекарь Марцелла подхватил его, подставил плечо - и по гримасе, в которой исказилось лицо человека, я понял: Пётр не оживил парня, не вернул ему его Свет, его душу. Он только заставлял двигаться ещё неостывший труп.

"Рафаэль... - мысленно позвал я. - Ты можешь?..".

"Поздно, Эле, - таким же образом ответил мне Эксайлез. - Его душа уж в инферно. Размышляет о недостатках вечной жизни".

- Вот! - гордый проповедник широко развёл руки, правой указывая на поднятого им мертвеца, а второй - на нас с Рафаэлем. - Вот тебе, Шимон-Маг, посрамление! Ты мошенник!

- А ты оскорбляешь меня и обвиняешь ложно... при свидетелях, - сухо парировал Рафаэль.

- Так ты отпираешься?!

Эксайлез рассмеялся. Холодным, злым смехом, не предвещавшим ничего хорошего.

- А ты как думал? Что я с радостью признаю себя виноватым?

Пётр зарычал.

- Мы пойдём на форум, к судьям, - продолжал Рафаэль. - И он разберёт это дело о клевете.

- Нет мне судьи достойного, - прорычал проповедник. - Нет мне судьи, кроме царя небесного!

После такой патетической речи оратору требуется замолкнуть. Желательно навсегда. Я вопросительно взглянул на Рафаэля, хотя отлично понимал: именно сейчас этого делать нельзя. Сейчас всё должно вершиться по закону человеческому, который предписывал спорщикам ввериться во власть судейских.

- И земного царя в качестве судьи тебе тоже будет недостаточно? - холодно спросил Марцелл, которому уже надоел весь этот балаган. - Шимон? - сенатор перевёл взгляд на Эксайлеза. - Ты действительно хочешь судиться с этим...

- С этим клеветником? - Рафаэль вежливо улыбнулся. - Да. Я готов пойти на форум прямо сейчас, чтобы вывести этого лгуна на чистую воду.

- Лгуна? - возмутился Пётр. Схватив за плечо "оживлённого" им парня, проповедник толкнул его на Марцелла, сенатор отшатнулся. - Вот вам свидетельство моей правды! Он был убит и возвращён к жизни!

Марцелл едва слышно выругался:

- Это человек префекта.

- И что? - Рафаэль держался с олимпийским спокойствием. - Ты не сумеешь защитить своего человека?

- Будь убитый простым бродягой - да. Но префект дорожит людьми...

- Если дорожит - почему дозволяет якшаться со всякими... проповедниками? - парировал Эксайлез. - Или даёт поручения сложнее, чем человек может выполнить? Да и Пётр задурил парню голову, уверил его, что тот будет жить вечно, но не объяснил, что за вечность ему уготована.

Марцелл нахмурился, размышляя.

- Сейчас я отведу этих людей на форум, - сенатор возвысил голос так, чтобы слышали в самых дальних концах улицы. - И там судьи решат, кто прав - Пётр-проповедник, который обвиняет Шимона в обманах и похищении, или Шимон-Маг, который утверждает, что Пётр клевещет на него.

Толпа зашумела. Из выкриков стало ясно, что люди были на стороне Рафаэля, которого они знали как Шимона-Мага. К Петру люди симпатии не испытывали.

Проповедник скрипнул зубами. Чувствовалось - он не любит ходить по судам и присутствиям.

- Также, - продолжал вещать сенатор, - судьи определят, жив ли мужчина, называемый Малахия, или мёртв. Мой врач будет говорить там как свидетель и эксперт. И Пётр, и Шимон могут взять свидетелей по своему выбору. Пётр?

- Со мной пойдёт Павел, - глухо сказал проповедник. - Он добрый человек и верует в Распятого, как и я.

- Шимон?

- Я везде хожу с Элешей, - улыбнулся Рафаэль. - Мой ответ угадать нетрудно.

Сенатор дал знак, и его охрана живо проложила нам дорогу в толпе. Идя рядом с Эксайлезом, Марцелл пытался узнать, каким образом мой принц собирается доказать лживость обвинений Петра.

- Ты столько раз говорил, что магии не существует... что есть лишь неведомые нам законы мира.

- И повторю это ещё много раз, Марцелл. А пока оставь меня. Хочу поговорить с Элешей, - Рафаэль шагнул ко мне, взял под локоть так, будто мы прогуливались в саду. - Эле, сейчас нам понадобится твой меч.

Я не расставался с острым, как бритва, клинком - он дремал в ножнах за спиной. Оружие нельзя оставлять без присмотра, особенно если оно выковано дэмайну и намного превосходит человеческие.

Я приподнял бровь: зачем?

- Ты отрубишь мне голову.

- Что? - я дёрнулся.

- Спокойно, Эле, - сильные пальцы сжали мой локоть. - Так надо.

Я встретился взглядом с Рафаэлем. Глаза, только что ярко-зелёные, как молодая трава, стремительно наливались темнотой.

- Так надо? Я твой телохранитель, Эксайлез. Не убийца.

- Именно. Ты единственный, кому я могу доверить свою жизнь. Отруби мне голову, Элесса, но не убей при этом.

Я слушал и не верил своим ушам. Неужели нет другого способа указать на лжеца? Неужели снова придётся поднять руку на моего принца? Но я же поклялся себе... Я покачал головой: нет.

- Боишься, что рука дрогнет? - хмыкнул Рафаэль.

- Нет.

- Я не хочу приказывать тебе, Эле. Но так надо. Есть только этот путь.

- Какой?

- Когда ты отрубишь мне голову, все решат, что я мёртв. Но я выживу, - мой принц усмехнулся. - С помощью "магии". А чтобы "магия" сработала как надо, рана должна быть ровной и чистой. Понимаешь, Эле?

Я понимал. Разумом я понимал всё, но сердцем...

- Ты уверен, что иного пути нет?

- Уверен, Элесса.

Я кивнул, привычно давя в себе эмоции:

- Хорошо, Рафаэль. Я сделаю это.

Мой принц улыбнулся так, словно другого ответа и не ждал. Выпустил мой локоть и вернулся к Марцеллу, обсуждать философские тонкости. А я стал присматриваться к человеку, которого Пётр взял с собой на форум.

Павлу было за тридцать, и седина уже вплелась в курчавые тёмные волосы. Опрятный, чисто одетый, внешне он отличался от проповедника, и я задумался - что же их объединяет? Вера? Общее дело?

Любопытство съедало и Павла. Он долго смотрел на меня украдкой, пока не решился подойти.

- Здравствуй, Элеша.

Я молча кивнул, надеясь, что моя нелюдимость отпугнёт Павла, как и прочих людей. Но мужчина продолжал шагать рядом, осыпая меня вопросами, на которые я не желал отвечать.

Правда ли, что в Шимоне две сущности - человека и дьявола? Неужели он явился, чтобы приготовить путь хозяину своему? Как я могу служить такому нечестивцу? И не хочу ли я отречься от сатаны в сердце своём?

Как можно отвечать тому, кто без обиняков мешает ложь с правдой? А истины и знать не хочет - потому, что она противоречит выстроенной в его уме картине мира. Я мог бы сказать Павлу, что Рафаэль ангел, хоть и падший, а я полукровка, что мы не сражаемся за этот мир способами, которые нам так упорно приписывают люди, что я не раб и не слуга, и что никогда не отрекусь от Эксайлеза.

Мог бы. Но какой в этом смысл?

Павел не нуждался в ответах: он всё равно не услышал бы всей правды, его разум принял бы в себя только понятное и привычное. И в человеческом сознании возникла бы ещё одна химера, искажающая реальность.

Когда мы наконец пришли на форум, то разделились. Марцелл пошёл звать Нерона, а нас атаковали полчища адвокатов, наперебой предлагавших свои услуги. Впрочем, толпа схлынула, как только выяснилось, что защищать придётся рыбоедов. Местные жители отчего-то не испытывали к ним симпатии.

Пользуясь возможностью, я окинул взглядом кипящий жизнью южный город. Недели сухого зноя взяли своё, пыль тонким, но прочным слоем легла на крыши, тенты, зелень деревьев. Яркие краски потускнели и выцвели, бассейны высохли, превратились в каменные мешки. Солнце клонилось к закату, жара спала, и улицы наполнялись спешащими по делам людьми.

По форуму прокатился рокот.

Оглянувшись, я увидел, как Марцелл ведёт к нам коренастого человека в пурпурной тоге. Следом бежала целая вереница людей - слуги и охрана. Обогнав патрициев, те быстро разложили складное кресло и натянули тент. За креслом замерли двое - слуга с опахалом и виночерпий с кувшином и кубками. Человек в пурпуре казался недовольным. Прислушавшись, я разобрал его слова:

- ...только ради твоей дружбы, Марцелл. Я выхожу на форум только по средам и пятницам. У меня и так полно дел, - ворчал патриций, устраиваясь в кресле. - Ладно. Рассказывайте суть.

- Господин мой Нерон, - начал сенатор. - Этих людей тут знают как Петруса-проповедника и Шимона-Мага. - Услышав "своё" имя, Рафаэль учтиво поклонился . - Шимон обвиняет Петруса в клевете, в том что он злонамеренно его оговаривает. Петрус же обвиняет Шимона в шарлатанстве, в фальшивых чудесах, которые тот вершит именем чужого бога.

Нерон поднял на сенатора недовольный взгляд:

- И ради этого ты оторвал меня от действительно важных дел?

- Господин мой Нерон. - В голосе Марцелла слышался металл. - Петрус и спутник его, Павел, возглавляют общину рыбоедов, третью по величине среди общин нашего города. А Шимон-Маг известен во всех землях.

Патриций тяжело вздохнул, поднял руку - и виночерпий вложил туда наполненный вином кубок.

- Чем же?

- Он ходит по воде и по огню, летает по воздуху, воскрешает людей... Его даже сравнивают с Распятым.

- С тем, кто был казнён в Иудее по лжесвидетельству, а потом воскрес?

- Да, Нерон.

Патриций поднял усталые глаза на Рафаэля:

- Сравнивают? Может, ты он и есть?

- Нет, - улыбнулся мой принц. - Это не я.

- Он называет себя именем его! - громыхнул Пётр. Кесарь поморщился и сделал вид, будто не слышал проповедника.

- Но чудеса ты показываешь, - уточнил он у Рафаэля.

- Оттого и зовусь Магом.

- Покажи мне своё волшебство, - Нерон откинулся в кресле. Эксайлез улыбнулся и начал изменяться. Старец, девушка, юноша, чудовище... одно тело трансформировалось в другое, толпа на форуме ахала то от ужаса, то от восторга, а кесарь, едва Рафаэль вновь стал самим собой, восторженно захлопал в ладоши.

- Обманщик! - вскричал Пётр со своего места. Павел буквально повис на нём, не давая накинуться на соперника перед кесарем. - Обманщик! Злодей! Вор! Мошенник! Колдун!

Марцелл усмехнулся.

- В чём еще обвиняет тебя этот человек? - спросил Нерон, улыбаясь.

- По его словам, - спокойно произнёс Рафаэль, - я увел из храма в Тире то ли жрицу, то ли гетеру, то ли танцовщицу. Одел её в мужское платье и всюду вожу за собой...

Эксайлез мысленно подозвал меня, и я шагнул к креслу.

- ...вот эта девица, - мой принц хлопнул меня по плечу.

Нерон расхохотался:

- Хороша девица! Что скажешь в своё оправдание, Петрус?

- Она заколдована!

Теперь хохотал и сенатор. Пётр, сбросив наконец с себя руки Павла, шагнул к кесарю:

- Смеёшься ты, и не ведаешь - Шимон отводит вам всем глаза. Ибо чудеса может являть лишь Господь, либо достойный человек именем Его. Шимон же явно человек недостойный, и все его чудеса - ложь и суета!

Рафаэль взглянул на меня так пристально, что замерло сердце, и стало ясно: сейчас начнётся.

- Ложь и суета? - голос Эксайлеза раскатился по форуму так, что его услышали в самых дальних углах площади. - Отвожу глаза? Хорошо. Сейчас вы увидите, как мне отрубят голову. По настоящему. Но я не умру.

Марцелл и Нерон замерли, глядя на Рафаэля, как на сумасшедшего. Эксайлез обернулся ко мне:

- Эле...

Вытащить из ножен меч, нанести быстрый и точный удар, подхватить за длинные волосы падающую голову - всё это заняло меньше минуты. Тело моего принца беззвучно осело, артерии и вены закрылись почти сразу, удерживая в теле кровь. Толпа на форуме ахнула, когда я высоко поднял, держа за волосы, доказательство истины.

Мне казалось, что всё это делаю не я. Потому что я просто не смог бы поднять руку на Рафаэля, не смог бы причинить ему боль. Не смог бы...

Но я стоял на форуме и держал в руках отрубленную голову Рафаэля. Показал её сначала людям, потом Нерону и Марцеллу... и, наконец, Петру и Павлу. Потрясённые рыбоеды молчали. Врач сенатора осматривал тело моего принца.

- Как скоро воскреснет твой хозяин? - спросил кесарь. Вид отсечённой головы нисколько его не смущал.

- Ещё до темноты.

Нерон кивнул, подзывая стражника.

- Заприте тело в одной из комнат дворца и охраняйте её как зеницу ока, - приказал он. - Никого не впускать и не выпускать. Я хочу быть уверен, что это чудо, а не обман зрения.

Стражники завозились, примеряясь к бездыханному телу Рафаэля. По сравнению с ними он выглядел спящим великаном. Только без головы. Её я крепко прижимал к себе.

- Кесарь.

Нерон поднял на меня глаза. Его удивило, что слуга заговорил первым.

- Я должен быть рядом.

- Не пускай его внутрь, кесарь, - Пётр шагнул к Нерону, Павел не сумел его остановить. - Он слуга Шимона и ученик, он умеет отводить глаза, он наколдует...

- Рану надо промыть и очистить, - продолжал напирать я, игнорируя проповедника.- Так плоть срастается быстрее. И ещё. Когда Шимон очнётся, он может впасть в ярость. Станет кричать, буйствовать, ломать мебель... Если я буду рядом, то смогу его успокоить.

- Не верь ему, кесарь! - прорычал Пётр. - Обмыть рану и приставить голову к туловищу сможем и мы с Павлом. А твои стражи с Божьей помощью буяна удержат. Оставь нас с Шимоном вместо Элеши.

Я скрипнул зубами. С рыбоедов станется вообще не возвращать Рафаэлю голову. И это тоже будет мошенничеством. Оба - и Пётр, и Павел - взвились, когда я произнес это вслух.

Нерон усмехнулся.

- Все правы, - негромко сказал он. - Прекратите кричать. - Выждав, когда над форумом повиснет тишина, кесарь продолжил:

- В запертой комнате с телом будет моя стража, Элеша, Пётр, Павел, и ты, Марцелл, как мой свидетель. Можешь взять ещё сенаторов: не каждый день удаётся видеть, как отрубленная голова прирастает обратно. Марцелл... ты будешь следить за всеми. За Элешей - чтобы не мошенничал. За Петром и Павлом - чтобы те дали голове прирасти спокойно. Я хочу быть уверен, что это настоящее чудо.

Меня это устраивало. Я не собирался мошенничать или отводить людям глаза. Хотя никакого чуда не было. Просто две части тела начали срастаться, едва я прижал друг к другу идеально ровные, обмытые чистой водой срезы.

Ainoo нелегко убить. В их совершенных телах есть несколько уязвимых точек, но следует помнить - главное в ангелах не материя, а Свет. И, пока ангел желает бороться, пока не истощится в нем Свет - он будет жить.

Я смотрел, как заживает плоть Рафаэля, как появляются знаки того, что срастаются нервы, и меня раздирали противоречия. Одна моя часть, холодное сознание воина, знала: другого способа доказать правоту моего принца не было. Другая, принадлежащая скорее сопливому мальчишке, заходилось в беззвучном крике.

Как? Как я смог?

Другого выхода не было, и я получил приказ.

Какой приказ? Ты поклялся у Древа!

Да. И я нарушил клятву.

Хотелось забиться в угол и зажать уши, чтобы не слышать этого спора, бесконечного и глупого, а ещё - тихого шёпотка инферно: "Ты нарушил слово, данное самому себе...".

Да, нарушил. Потому что так было надо. Как и в прошлый раз. И теперь мне предстоит жить с этим. И ответить за это - по счёту, который я выставлю самому себе.

Веки Рафаэля дрогнули, тело выгнулось, и я прижал его к полу своим весом. Рыбоеды начали орать, зовя стражу, Марцелл и ещё двое сенаторов бросились ко мне.

- Что ты делаешь?

- Держу его, - огрызнулся я. - Положи его голову себе на колени.

- Зачем?

- Он сейчас начнёт биться об пол.

Эксайлез зарычал, вырываясь из моих рук, и Марцелл поспешно зажал его голову в руках, опустил на свои колени. Тело ангела билось в судорогах, похожих на экстатические, только наслаждения он при этом не испытывал и малейшего. Я старательно закрылся от бурного потока эмоций, но проникшего через барьер хватило, чтобы сопливый мальчишка во мне завыл волком.

Судороги прошли, и Рафаэль обмяк в моих руках, застонал хрипло. Я выпрямился и кивнул сенатору - всё, мол, можно отпускать. Смочил в воде чистую тряпку, обтёр выступившую на теле ангела испарину. Рафаэль снова застонал и открыл глаза. Их взгляд ещё был туманен, бесцельно бродил по комнате, не задерживаясь ни на ком.

- Надо же, - пробурчал Марцелл, - ожил.

- Можешь сообщить об этом кесарю. И рыбоедов с собой уведи.

- Боишься их? - хмыкнул сенатор.

- Опасаюсь. Непредсказуемые они и на всё готовые.

- Это верно, - Марцелл, осторожно сняв голову Эксайлеза с коленей, поднялся и вышел, уведя с собой Петра, Павла и стражников. Мы с Рафаэлем остались наедине. Я притушил лампы, чтобы свет не слепил ему глаза, и сел рядом. Если бы не алый рубец, пересекавший шею моего принца, можно было подумать, что он спит. Спит и дышит тихо-тихо...

"Ты всегда говорил, что не сможешь поднять на него руку...".

Я закусил губу.

- Как всё прошло, Эле? - прошептал очнувшийся Рафаэль.

- Отлично.

- Они убедились, что я не лгу?

Я вздохнул. Для меня "отлично" значило совсем другое - мой принц жив и снова невредим. Но Эксайлез хотел знать, насколько результативны были его действия.

- Да. И очень впечатлились. Как рыбоеды, так и Марцелл.

- Здесь был Марцелл?

- В качестве глаз и ушей Нерона.

- Надеюсь, я не сказал ничего... гм...

- Ты не сказал ни слова.

Рафаэль озорно улыбнулся:

- А ты молодец. Отличный удар.

Меня передёрнуло. Рафаэль сел и потянулся:

- Дай мне зеркало. Хочу проверить шрам от раны, нанесённой любящей рукой.

- Рафаэль...

- Шимон, дорогой, Шимон. Мы ведь во дворце, где уши растут прямо из стен, - он подмигнул мне.

Я подал серебряное зеркало и чашу с водой. Сполоснув в ней идеально отполированную пластину, Рафаэль начал вглядываться в изменчивую поверхность, рассматривая алый ещё рубец, исчезающий прямо на глазах. Ангел довольно улыбался и насвистывал подхваченную на улице мелодию.

- Как ты?

- А ты разве не чуешь, Эле? Отлично, - Эксайлез рассмеялся каким-то своим мыслям, читать которые я не умел.

- Я чую. Я всегда отлично тебя чую. А вот ты - нет.

Сопливый мальчишка наконец завладел моим горлом, и мои эмоции, облекаясь в слова, вырывались оттуда на свободу.

- Ты смеёшься, Сатана, а я страдал.

Рафаэль потрясённо замер.

- Ты приказал сделать то, что мне противно. Ты знал: я не ослушаюсь. А что я при этом буду чувствовать, тебя не интересовало. Я люблю тебя. И я ни за что не поднял бы на тебя руку, если бы не этот приказ.

- Эле...

- Слушай меня! - Я рыкнул на Эксайлеза, впервые в жизни, и он, встав, мгновенно очутился рядом со мной. Я видел его наливающиеся темнотой глаза, видел изумление, растерянность - и веселье. Извращённую радость там, где привык видеть понимание и сочувствие.

- Элесса!

- Да, твой Элесса. Весь твой, до кончиков ногтей. Я люблю тебя, а ты заставил меня сделать это с тобой!

Не помня себя, я ударил Рафаэля в лицо. Но удар не достиг цели. Мой кулак остановила его рука. Остановила - и повернула, выворачивая руку мне, вынуждая повернуться спиной.

- А теперь послушай меня, мальчишка, - шёпот Эксайлеза был холоден и твёрд. - Ты солдат, а не барышня. И веди себя как солдат. Как мужчина. Как мой мужчина.

Я прерывисто вздохнул и расслабился. Выдернул руку из враз ослабевшей хватки Рафаэля. Повернулся к нему, заглянул в посветлевшие глаза.

- Я люблю тебя, Эле. Помни об этом.

- Всегда.

Я хотел добавить, чтобы он тоже не забывал, как сильно люблю его я... но промолчал. Солдаты таких вещей не говорят. Однако думать и чувствовать мне никто не запрещал. И Рафаэль улыбнулся, ощутив поток моих эмоций.

Снова заглянул в зеркало.

- Ну всё, рубец сошёл, можно и людям показаться, - он подмигнул мне и вышел. Я отправился следом, как и надлежит доверенному слуге.

Солнце пока не село, и люди не расходились, ожидая. Увидев живого Шимона, толпа разразилась приветственными выкриками. Нерон встал, поднял руки - и всё замерло в тишине.

- При верных свидетелях было установлено, что Шимон прирастил себе отрубленную голову, - кесарь не кричал, но говорил так, чтобы его слышали все присутствующие. - Без мошенничества, без отвода глаз. Как ваш кесарь и главный судья, я, Нерон, говорю: Шимон не мошенник, а маг.

- Не может быть на земле магии, кроме той, что вершится именем Божьим! - процедил Пётр.

- Молчи, проповедник. - Кесарь был непреклонен. - Молчи, если не можешь доказать своих слов.

- Могу, - Пётр без страха шагнул вперёд, Павел - за ним. - Могу и докажу, кесарь. Прикажи дать мне меч.

Рафаэль с ухмылкой смотрел на проповедника.

"Ты знаешь, что он хочет сделать?"

"Нет, Эле. Но догадываюсь"

Взяв у стражника меч, Пётр спросил у своего единоверца:

- Готов ли ты, Павел, доказать всем правоту слова Божьего?

- Готов... - прошептал тот еле слышно.

Движение Петра вышло неловким, кровь хлестнула фонтаном, показав всем, насколько это грязное дело - убийство. В буквальном смысле: пурпурные брызги окатили всех, кто стоял рядом. Тело Павла тяжело рухнуло на помост, голова, подскочив, откатилась в сторону. Душа младшего из проповедников, свободный от оков плоти яркий поток Света, устремилась ввысь, к Тому, в Кого он так верил.

Пётр схватил голову, приставил её к телу и начал молиться взахлёб, призывая назаретянина. Возможно, будь Айше рядом, он бы помог. Например, объяснил бы разницу между человеком и ainoo.

Нерон смотрел на неподвижное тело взглядом человека, умеющим отличать живое от мёртвого.

- Скажи, Марцелл, - негромко сказал он. - А что тот парень, которого Пётр воскресил при тебе?

- Мой лекарь говорит, что он похож на куклу. Движется, выполняет простые задания, но не может говорить. Он здесь, Нерон. Можешь взглянуть... если захочешь.

Кесарь покачал головой:

- Хочу знать, что думает об этом маг.

Рафаэль без труда выдержал направленный на него взгляд.

- Маг думает, что Павел удостоился вечной жизни, как и было обещано его пророком, ибо обладал светлой душой. А Малахия верил лишь в бессмертие материи, поэтому душа его отправилась в Тартар, навстречу страданиям.

- Звучит разумно, - кивнул Нерон. - И всё объясняет. Кроме одного. Как ты, Пётр, - кесарь пристально взглянул на проповедника, - ученик назаретянина, - любимый ученик, если верить твоим же словам, - не знал такой простой вещи?

- Я... - голос Петра сорвался на хрип. - Я знал. Только... я и Павел... Мы думали - нам, истинно верующим, позволено больше, чем Шимону-Магу.

- Что же, - Нерон перевёл дыхание. - Вы оба ошиблись. Ты совершил убийство, Пётр. Весь форум, - кесарь обвёл рукой площадь, - видел это. А по нашим законам убийство карается распятием.

Проповедник вздрогнул. Кто-то в толпе засвистел, на него зашикали, со стороны сбившихся в кучку рыбоедов послышалось: "Казнят за веру..."

Нерон снова поднял руки:

- Хватит! Вера здесь не при чём, - добавил он тихо, так что услышали только мы с Рафаэлем и Марцелл. - И бунта я не допущу.

Кивком подозвав главного стражника, Нерон показал ему на рыбоедов, подначивающих и без того возбужденную толпу. Мужчина побежал выполнять приказ - и вскоре на форуме уже вовсю хватали и вязали тех, кто кричал против властей.

- Не надейся на своих людей, Пётр, - грозно проговорил кесарь. - Завтра тебя казнят. Не за веру, как тут кричали недавно, а за убийство ближнего своего. Насколько я знаю, твоя вера этого тоже не приветствует.

Угрюмый проповедник стоял в кольце стражи.

- Что же ты не веселишься, маг? - глухо спросил он, и я вздрогнул невольно. - Сегодня у тебя праздник. Не осталось никого, кто смог бы открыть людям глаза.

Рафаэль ответил так тихо, что его могли слышать только я и проповедник:

- Иди с миром, Пётр. Иди и не держи зла в сердце своём, чтобы попасть туда, куда отправился Павел. Ибо гордыня твоя уже ведёт тебя ко мне.

- Сатана... - прошептал Пётр, отшатнувшись. - Отойди от меня...

Мой принц насмешливо поклонился и отступил на шаг, давая дорогу стражникам. Проповедника увели, Нерон ушёл отдыхать на женскую половину дворца, а мы вернулись в дом Марцелла.

После лёгкого ужина, на котором Эксайлез, как обычно, не притронулся к еде, нас оставили в покое. Я лежал, уставившись в потолок, в голове моей бродили самые разные мысли, а Рафаэль заканчивал книгу, одну из тех, что он подарил людям. В прямом смысле: ни на одной я еще не встречал указания истинного авторства.

Отложив в сторону перо, Рафаэль пробежался глазами по написанному, засыпал лист тонко измельченным песком и закрыл походный кабинет.

- На что ты уставился, Эле? Что интересного там, на потолке?

- Ничего, Рафаэль. Я просто думаю.

- О чём?

- О разном. О рыбоедах, например. О Петре...

Ангел вздохнул:

- Всякий смертный, возомнивший себя наместником Создателя на Земле, подвергается искушениям. Пётр испытание не выдержал. - Рафаэль улыбнулся. - О чём ты ещё думаешь, о беглая храмовая девица?

Я рассмеялся:

- О втором обвинении. Оно ещё в силе.

- Ты о моих воображаемых претензиях на власть? - Эксайлез фыркнул. - Эле, ты отлично знаешь, какая это чушь!

- Я знаю это, ты знаешь... а всем остальным придется доказывать.

- Не придётся.

Я приподнял голову:

- Как это?

Ангел пересел ко мне на лежанку. Взял мою руку, провёл пальцами по костяшкам.

- Я не говорил тебе, Эле... впрочем, об этом никто не знает. Отец... Он иногда общается со мной. В конце концов, все мы, так или иначе, у Него на службе. И у Него бывают для меня... поручения. Наша поездка сюда - одно из них. Сейчас оно выполнено, и мне нужно возвращаться.

- Нам, - поправил я мягко.

- Да, нам, - Рафаэль посмотрел мне в глаза. - Придётся разыграть мою смерть, Эле. Чтобы никто не искал ни меня, ни тебя. Сегодня мы доказали, что я - маг, не выдаю себя за бога, хотя и способен на то, что не под силу обычным людям, даже истинно верующим. А завтра придётся доказывать, что я не воплощение распятого, и что власть земная мне не нужна.

- Как?

- Разве ты не слышал на ужине? Марцелл предложил мне полетать.

Я кивнул, вспомнив наш разговор.

- Разумеется, я так летать не смогу...

- И?..

- И разобьюсь. Завтра утром.

- Сегодня все видели, как ты воскрес, - я смотрел на Рафаэля в упор. - Ты смог прирастить себе голову, но не сумеешь срастить сломанные кости? Где логика?

- Нет логики, Эле. Но людям она и не нужна, всё равно всё переврут.

Я тяжело вздохнул.

- Ты уже решил, как это будет?

- Да. Взойду на одну из башен в пределах города, и полечу, - Рафаэль усмехнулся. - Надеюсь, я упаду красиво. - Его снова захватило шутливое настроение, а мне оставалось только скрипеть зубами и надеяться, что всё пройдёт как задумано. - Не печалься, Эле, - ангел обнял меня за плечи, притянул к себе. - От твоего вида всё вино в округе скиснется в уксус.

Я только молча уткнулся ему в шею.

- Не грусти, мальчик мой. Скоро мы будем дома... И пусть это не рай, и даже не Земля, нам там бывает хорошо вдвоём... - Тонкие пальцы теребили мои короткие волосы. - А сейчас давай отдыхать. Как тут говорят - утро вечера мудренее.

Но утро оказалось таким же суматошным, как и весь предыдущий день. Прослышав, что "великий маг Шимон" сегодня будет летать, у дома Марцелла собралось полгорода. Там были не только ученики Рафаэля, но и праздношатающиеся. Эксайлез, выглянув в окошко, заметил: "Ну и толпа собралась!", взял перевязанные в стопку листья пергамента - книгу, дописанную накануне - и в белой парадной тоге спустился вниз, к людям.

Я хотел было последовать за ним, но услышал в мыслях чёткий приказ: тщательно проверить дом сенатора, чтобы не оставить по небрежности следов нашего пребывания здесь.

"Хочешь сделать нас легендой?" - усмехнулся я мысленно.

"Не хочу давать братьям повода для претензий", - так же ответил мне Рафаэль.

"Ну да, нам запрещено вести на Земле военные действия, а мы тут с тобой именно этим и занимаемся".

"Мы выполняем Его поручение", - возразил Эксайлез. - "И так вышло, что одновременно ведем информационную войну с моими братьями, ведь Пётр - их ставленник. В Договоре не сказано, что холодная война под запретом. Но всё равно приберись за нами, Эле".

"Aie, Exaileh'z".

Я слышал только эхо того, что Марцелл назвал "прощанием с учениками". Сенатор добровольно взял на себя обязанности свидетеля, личного наблюдателя кесаря. Он надзирал над всем этим делом, был глазами и ушами во всем, что касалось Шимона-Мага.

- Странно, что ты здесь, а не там, - заметил он, увидев, что я складываю книги в библиотеке. У Марцелла, как у всякого образованного римлянина, имелось неплохое собрание трактатов по философии, истории и политике. Рафаэль, смеясь, называл его коллекцию "собранием человеческих заблуждений" - что не мешало ему пользоваться книгами как справочниками по этим самым заблуждениям.

- Возвращаю книги на место, - сухо пояснил я.

- Выглядит так, словно вы хотите завершить все дела перед полётом, - сенатор глядел на меня с подозрением. - Неужели в этот раз вы будете отводить людям глаза?

- Нам это незачем, - криво улыбнулся я, подумав, что Марцелл почти угадал. Похоже, он интуит, надо быть осторожным. - Всё будет как и вчера, по правде. А что до приведения в порядок дел... Марцелл, тебе случалось воевать - неужели ты уходил в кампанию, не составив завещания?

Сенатор хмыкнул: я попал в точку.

- Разве ты не уверен, что твой хозяин полетит? - продолжил он наседать на меня после паузы. - Вчера, на форуме, ты был уверен, что он выживет.

Я посмотрел на него в упор и отвернулся. Врать я никогда не умел, лицо у меня самое простецкое, из тех, по которым можно мысли читать. Давать Марцеллу шанс догадаться об истинном положении дел я не собирался, и сделал самую невозмутимую мину, какую мог.

- Что-то в вас и вправду нечисто, - вздохнул сенатор. - Но на мошенников вы не похожи.

- Может, мы боги? - пошутил я, вспомнив вчерашний разговор. Марцелл вздрогнул.

- Твой хозяин вчера сказал, что нет. Не боги. Но и не волшебники, - сенатор запахнул тогу и быстро вышел из библиотеки.

Вернув на место все книги, я поднялся в нашу с Рафаэлем комнату. Ангел уже был там, собирая нехитрые пожитки.

- Все следы подчистил? - спросил он, не поднимая головы.

- Все. Меня волнует Марцелл. Он интуит. И начал задумываться, кто мы такие.

- Пусть. Мы уйдём раньше, чем он придёт к правильным выводам. К тому же, - Эксайлез усмехнулся, - думать иногда полезно.

Я усмехнулся вместе с ним. Меня начало охватывать то возбуждение, которое люди называют "куражом".

Выйдя на улицу, мы сразу попали в толпу, которая завертела нас, закружила, отбила от сенатора и его охраны. Тут были ученики Рафаэля, рыбоеды и простые горожане, которые решили поглазеть на чудо. Людское море выплеснуло нас возле сторожевой башни. Несколько ветеранов, коротавших время за костями, охотно впустили меня и Рафаэля внутрь - им тоже хотелось увидеть, как полетит человек. Не на искусственных крыльях, как один здешний умелец, а просто так.

Поднявшись на башню, Рафаэль бросил взгляд на город, на толпу, бурлящую внизу, на чистое до самого горизонта небо...

- Как же тут хорошо, - прошептал он еле слышно. - Эле, спускайся вниз. Примешь меня... там... Я проброшу портал.

Я молча кивнул. Сбежал к подножию башни, встал так, чтобы Эксайлез видел меня. По тому, как разом притихла толпа, понял: сейчас начнётся. На земле возникла крестообразная тень.

Один бесконечный шаг - и долгий выдох. И крики восторга, неверия, радости.

Рафаэль летел. Крыльев его было не разглядеть отсюда. Казалось, он парит в воздухе, удерживаемый неведомой силой.

- Это что же он так? - раздалось удивлённое бурчание у меня под ухом. - Без крыльев-то?

- Обожди, счас повалится. За небо-то цепляться нечем, - мрачно заметил второй голос. Я невольно оглянулся и увидел заросших грязью и лохмами пьянчужек, от которых несло брагой. - Ну вот, я же говорил.

Я быстро обернулся. И увидел, как стремительно теряет высоту ангел. В толпе снова завопили, уже от страха. Бросились от башни врассыпную. Я - навстречу им, проталкиваясь, продираясь через сумятицу человеческих тел.

Рафаэль бился об землю, разбрызгивая кровь. Сломанные кости срастались прямо на глазах, и я набросил на него мантию, придержал руками выгибающиеся тело. Ангел глухо застонал и притих.

- Как ты? - спросил я у белого покрывала.

- Отлично, Эле. Можешь показывать хоть самому Нерону. Я мёртв.

Фыркнув, я убрал с лица накидку. Выглядел Рафаэль, как положено человеку, упавшему с пятидесятиметровой высоты. Нужно быть по меньшей мере эльмайну, чтобы разглядеть через завесу морока весёлую улыбку и лукавые зелёные глаза. Я замер с каменным лицом. Будь я женщиной, моя роль была бы намного проще. Спрятать в складках одежды немного лука, незаметно для всех потереть им глаза и зайтись в рыданиях по "покойнику" - вот и всё актёрство. Но мужчины не плачут. И я старательно изображал то, чего не чувствовал. Сидя на коленях возле тела, теребя в руках окровавленную накидку, я изо всех сил прятал радость и ожидание скорого возвращения.

- Крепись, Элеша, - подошедший Марцелл сжал мне плечо. - Недолгий был полет. Но красивый. - Сенатор тоже лицедействовал: в его голосе скорбь мешалась с облегчением. От чего? От того, что не пришлось разбираться с магом, якобы претендующим на власть?

Я счёл за лучшее промолчать.

- Ты храбрый юноша, ты сможешь пережить такую утрату, - продолжил сенатор. Я закусил губу, чтобы не рассмеяться ему в лицо. Рафаэль жив, и я никогда его не потеряю! - Сейчас нужно позаботиться о похоронах... По какому обычаю нам следует распорядится телом?

- Ни по какому, - я перевёл дыхание так, чтобы казалось: я, как и подобает мужчине, сдерживаю рвущиеся наружу слёзы. - Я сам всё сделаю.

- Ты знаешь обычаи его родины?

- Да, - я с вызовом посмотрел на сенатора. Дерзость лучше всего скрывает ложь, а врать я не умел отродясь. - Спасибо за еду и кров, Марцелл, ты был гостеприимным хозяином.

- Прощаешься? - римлянин озадаченно нахмурился. - Элеша, тебе ведь некуда идти!

- Есть, - я улыбнулся широко и радостно. - Я пойду вслед за Шимоном.

Марцелл изумлённо уставился на меня.

- Ты... решил умереть? Безумец...

- Не отговаривай меня.

- Я не возьму на себя ответственность за твою жизнь, безумец. - Сенатор невольно сложил пальцы в знак, отводящий зло. - Иди куда хочешь, только не беспокой меня своим духом. - Повернувшись, Марцелл скрылся в толпе.

Я замотал "тело" Рафаэля, подхватил его на руки и понёс вон из города. Толпа, собравшаяся возле башни, неохотно расступалась передо мной. Каждый человек в ней мечтал коснуться хотя бы накидки Шимона, будто это могло принести счастье на всю оставшуюся жизнь. Я ругался и отгонял их, а люди всё лезли и лезли, словно падальщики. Они бы отобрали у меня Рафаэля и разодрали на мелкие клочки, дай я им такой шанс. Как будто мёртвый он был им ценнее, чем живой. Как будто смерть освятила всё, что он делал.

Когда городские ворота исчезли из виду, любопытные, преследующие нас, сбили ноги и наконец отстали. Заходящее солнце немилосердно пекло. Указатель на обочине дороги гласил, что до местечка Ариция осталось столько-то стадиев. Прямо от обочины начиналась оливковая роща, я выбрал самое тенистое дерево и уложил Рафаэля под ним. Эксайлез тут же сбросил изодранную накидку, выдохнул застоявшийся воздух:

- Фухх... Я думал уже - это никогда не кончится.

Я криво усмехнулся:

- Вот они, плоды популярности. Неизвестно, что хуже: когда тебя совсем не замечают или замечают вот так.

Рафаэль почесался.

- Одёрни меня в следующий раз, когда я начну раскрывать людям глаза на истинную природу вещей. Можешь дать в лоб. - Он обнял меня за талию, притянул к себе. - Как, сумеешь?

Я посмотрел в его глаза, зелёные, как листья оливы, и понял, что сейчас утону в них. И ещё - чтобы оставаться рядом, мне придётся иногда пересиливать себя и поднимать руку на Рафаэля. Хотя мне всегда было и будет проще сделать больно себе, а не ему.

Вокруг нас разверзлось холодное нутро портала, и мы, обнявшись, исчезли с лица Земли, чтобы тут же оказаться в своём замке. Глубоко в инферно, на последнем рубеже. В убежище, которому не суждено стать домом.

 

Дух мщения

 

"Aveh, ma laavheleh!

Элесса, мальчик мой, возможно, тебе будет трудно читать это письмо, так же, как мне трудно писать его. Но то, что я скажу, и то, что я сделаю - необходимо нам обоим. Я очень надеюсь, что ты поймёшь меня и не проклянёшь однажды.

Когда ты проснёшься, меня уже не будет рядом. Меня не будет рядом ещё тысячу лет. И за это время ты должен взрастить в себе личность, которая ни в коей мере не принадлежала бы падшему ангелу Люциферу, твоему создателю. Ты должен обрести собственное суждение о вещах, о мире, о людях, не оглядываясь каждый раз на меня. К слову, люди проходят этот путь всего за несколько десятилетий, но далеко не все из них достигают подобной зрелости. Да и мы - не люди. Наши привязанности, наши привычки, наши чувства намного глубже и намного опаснее для всех, включая нас самих, если мы не сможем обуздать их.

Обрати свой взор на Гайа, где ainoo живут сплоченной семьёй вот уже несколько эпох. Их коллективный разум лишает их индивидуальности. Они все подчинены одному делу, в их головах всегда царит определённый порядок, они не могут жить один без другого, сливаясь в Свете раз за разом. Но как только черёд их жизни ломается, они становятся будто потерянные. Лишь Михаэль и Габриэль имеют власть над этим ульем, ибо Тень в них сильна, и они знают, что такое быть полноценной личностью со своими страстями и желаниями. Но даже и они не могут познать, что такое быть хозяином самому себе. Так же и я, будучи в союзе с инферно, не знаю, что такое быть хозяином исключительно самому себе.

Я не хочу этого для тебя, мой мальчик. Я хочу, чтобы ты был свободен во всех отношениях. Со мной или без меня.

Тысяча лет, Элесса! Тебе этот срок сначала покажется невыносимо долгим, ведь ты не ангел, и у тебя нет умения пребывать разумом вне времени. Но, забываясь в мирской суете, становясь обычным человеком, решая повседневные дела, выживая, в конце концов, ты и не заметишь, как пролетит время. События и эпохи закружат тебя в своём водовороте. И, быть может, даже я покажусь тебе полустёртым сном. Став отдельной личностью, возможно, ты забудешь и меня. Но и к этому я готов, лишь бы ты стал свободным, возлюбленный мой. Я не хочу, чтобы ты принадлежал кому бы то ни было, включая меня. Особенно меня. Лишь самому себе, слушая только свой Свет.

Но если ты вдруг будешь тосковать по мне, то помни: Отлучение не навсегда.

Надеюсь, ты сможешь выдержать все испытания, что встретятся на твоём пути. Береги себя. И помни: я люблю тебя и всегда жду. Конечно же, если ты после всего захочешь быть рядом...

Прощай, любимый.

Всегда твой Рафаэль, Ainoo Daarkha Lusaifiereh.

980 г. от р. А."

 

Завитки письменного Языка плыли перед моими глазами, будто начертанные огнём. Да так оно и было в какой-то мере, я вложил в эти строки столько своего Света, что, казалось, от письма исходит сияние.

Я откинулся на кресло и прикрыл глаза, но буквы не исчезли, они будто навсегда стали выжжены в моём зрении, в моей памяти... Стиснул кулаки, пытаясь прогнать то, что могло разрушить наши жизни, и что могло спасти наши отношения. Сделать нас равными и упрочить наш союз. Союз двух самостоятельных, независимых друг от друга, личностей. У нас могли быть единые цели, похожий взгляд на мир, способы решения задач, но ко всему этому мы должны были прийти сами. В частности, Элесса. Я больше не должен давить на него своим авторитетом.

Обучение. Война. Любовь. Всё это было с нами, всё это делало моего мальчика зависимым от меня, моего мировоззрения, моих приказов, моих желаний. Видя в нём противоречие: взбрыкнуть и уйти от меня, и тут же снова вернуться под моё крыло, я понял - пора. Пора создателю и созданию расстаться. Надолго.

И тут же на меня накатила волна тоски, и я увидел Эле, погружённого в длительный глубокий транс. Я это сделал с ним. Оставил его спать в какой-то римской гостинице, и ушёл.

Я ещё помнил вкус его кожи. Помнил, как скользил губами по его лодыжке, выше - к колену, целовал ямочку у колена, и спускался губами к бедру. Вдыхал его терпкий запах - не ангела, но и не человека. Запах, от которого я иногда терял рассудок, и хотел лишь одного - обладать Элессой.

Тёмный инкуб, преданный лишь одному, но соблазняющий многих одним только своим видом. За это тебя будут не любить, мой мальчик. Люди очень не любят, когда их кто-то искушает, даже невольно, а они не могут устоять, и поэтому всю вину за это возлагают на демонов ада, но не на самих себя. Люди изобрели тысячу демонов, чтобы оправдать собственные грехи их существованием.

И никто не знает, что демоны ада - такие же несчастные создания, для которых мир материи зачастую столь же мучителен, как и для людей. Ибо они отличаются и от людей, и от ангелов, и нет им места нигде, кроме приютившего их инферно.

Я целовал Элессу тогда жадно и вдохновенно, не боясь, что он проснётся, и думал о том, что он преодолеет все трудности, с которыми ему предстоит столкнуться как изгнанному из своей обители демону, более того, как единственному верному любовнику Сатаны.

Мне остаётся только надежда на твою силу, мой мальчик. И на то, что я всё же был неплохим учителем.

Открыв глаза, я снова уставился на письмо. Оно жгло мне мозг. Я знаю, Эле, что сам должен сказать тебе о том, что написано там. И мой Свет говорит мне об этом. Сам, Рафаэль, только сам.

Но там, в гостинице, я вдруг понял, что не настолько силён, чтобы сказать тебе всё это вслух. Чтобы самому произнести слова: "тысяча лет, Элесса". А потом рвануться к тебе, обнять, прижать к себе, и... Наверное, я бы просто не смог уйти. Моей силы воли хватает на то, чтобы удерживать инферно, моей жестокости хватает на то, чтобы убивать братьев, моей безжалостности хватает воспринимать бесконечное мучение душ в аду, но всего этого не хватает на то, чтобы сказать тому, кого я люблю, что ухожу от него, и мы нескоро увидимся, а, может, вообще никогда...

- Шамри! - мысленно воззвал я к одному из самых могущественных и преданных мне демонов. Давно нас связала война, и он остался рядом, не посчитав меня жалким неудачником.

Вскоре дверь бесшумно раскрылась, и Шамри предстал передо мной. Это был высокий сильный дэмайну, чьи волосы, чёрные как смоль, вились кольцами и стелились по плечам. Он улыбнулся мне, показывая белоснежные клыки.

- Ваше высочество?

- Мне нужно, чтобы ты передал одно письмо. Элессе.

- Но разве он не... - демон умолк, наткнувшись на мой взгляд. - Будет сделано, ваше высочество.

Он взял письмо со стола, поклонился и вышел.

Больше я его никогда не видел.

 

***

 

Шамри быстро добрался бы до указанной Хозяином гостиницы.

Он прошёл через портал в Пелене. Но перед этим, на границе между землями Сатаны и Пеленой, перекинулся несколькими словами со стражем Хароном о том, что нынче инферно неспокойно и демоны сидят каждый в своём углу, опасаясь перерезать друг друга в порыве ярости.

В это же время его бывший приятель и соратник Аластор напивался со случайными знакомыми, тоже демонами, в таверне гостиницы, где наверху спал Элесса, погружённый в глубокий транс.

- За свободу! - кричал пьяный Аластор, воздевая кружку с вином к закопченному потолку. - За нашу свободу, братья!

Пировавшим с ним оборотням, собственно, было всё равно за что пить, лишь бы вино лилось рекой. За всё платил этот полоумный демон, болтавший о том, что ему удалость уйти от самого Люцифера.

- А ты, брат, видел его?.. - спросил молодой оборотень, примеряясь к ноге ягнёнка, что исходила ароматом, на широком виноградном листе.

Аластор скривился, ощетинившись небритым подбородком - жёсткие чёрные и седые волосы говорили о том, что демон действительно стар, но кто его знает. В наше время даже демоны долго не живут. Максимум лет двести-триста, а этот утверждает, что прожил почти две тысячи лет. Молодой оборотень хмыкнул, не веря, и собрался воздать должное аппетитной ноге. Но кто-то дёрнул его за ворот туники так, что ткань треснула, и парень испуганно уставился на Аластора. Тот явно был в бешенстве, а все знали, что бешеный тёмный демон - хуже бешеной собаки. Не заметит, как прирежет.

- Ты что, щенок, не веришь мне?

Оборотень испуганно сглотнул.

- Верю, господин Аластор. Как же можно вам не верить? - от страха он стал вежлив и позабыл, что несколько минут назад хлопал панибратски демона по плечу.

Аластор отпустил парня и довольно хмыкнул.

- Я не только его видел, как вот сейчас тебя перед собой. Я был лучшим его воином. Слышишь? И чем он меня отблагодарил? А?

Оборотень покачал головой: не знаю. Желание пьянствовать с Аластором у него мгновенно пропало.

Пока в таверне шла перепалка, Шамри трясся в повозке, ибо до указанного Хозяином места было ещё несколько лиг, а идти пешком не хотелось. Тем более, не хотелось лететь на глазах у всех. Возница недобро косился на странного здоровенного парня, больше похожего на чёрта, который обещал заплатить ему немыслимую сумму, чтобы довёз его до Рима, но согласился.

Шамри, развалившись в пряно пахнувшем сене, впитывал в себя солнечный свет. Он так давно не был на Земле, что уже почти забыл как это - греться под лучами солнца. Душный зной инферно сильно отличался от земной жары, и в этом зное было гораздо больше мёртвого холода, чем живого тепла.

Демон безмятежно улыбался, и на мгновение мелькнула мысль, что надо было тут и остаться. Выжил бы, не пропал... И, может, отпроситься у Хозяина?

Шамри помотал головой. Он был толковым помощником и считал себя ничем не хуже Элессы в хозяйственных делах, он не может оставить Хозяина на этот никчёмный народец, который сходит с ума от каждого выплеска инферно. Он не мог предать того, кто хотел дать ему свободу от власти людей, но у кого ничего не вышло, ибо силы людей и силы ангелов Света были превосходящи, и на чьей стороне оказался сам Создатель.

Повозка вдруг резко дёрнулась - демон чуть не свалился в придорожную пыль - и остановилась.

- Ах, ты ж, скотина! - выругался возница и сложил пальцы в защитном знаке. Посмотрел на Шамри, и взгляд его стал ещё более недружелюбным.

- Что случилось, отец? - демон вскочил с повозки и увидел, что ослик, который тащил их, недвижно лежит на земле. И мухи уже вьются возле.

Щуплый мужчина кружил вокруг животного как та муха, не зная, что делать.

Шамри грустно вздохнул.

- Он сдох.

- А ты почём знаешь? - возница зыркал на него так, что, казалось, хочет испепелить. - Не от того ли, что я демона вёз?

Шамри пожал плечами.

- Ты, отец, совсем загонял скотину, разве не видно? Он был болен уже, а ты его нагрузил, да ещё и попутчика взял. Если б я сразу понял... Теперь поздно.

- Что же делать? - мужчина растерянно топтался возле.

- Я заплатил тебе столько, что ты купишь пятерых ослов. Выпрягай его.

- Что? - возница удивлённо посмотрел на Шамри.

- Выпрягай. Раз так вышло, то я буду вместо него. Ты же ведь думаешь, что осёл сдох из-за демона? - и Шамри расхохотался. - Ну, будет тебе наука, что от нас не только зло случается.

Пока до мужчины доходили его слова, демон распряг животное и оттащил тушу в сторону.

- Садись в повозку.

Человек послушно уселся в сено, но когда Шамри взялся за оглобли, потянул повозку за собой и бодро зашагал по дороге, истошно закричал:

- Пусти сейчас же, нечистый! Ты отвезёшь меня в ад!

Демон только усмехнулся.

- В Риме мы будем быстрее, чем на твоём дохлом осле.

Он, конечно же, не мог слышать, как Аластор, вскочив со своего места, вскричал:

- Каратель!

Бухнул кулаком по столу, и уже все его собутыльники подпрыгнули от неожиданности. Демон обвёл оборотней глазами, налитыми кровью и яростью. Его тёмные волосы с проседью растрепались, губы налились алым, он возвышался над всеми, как скала, ибо был невероятно высок и широкоплеч. И вот теперь можно было поверить, что когда-то, две тысячи или больше лет назад, он не был спивающимся дэмайну, а был могущественным воином Люцифера, который сокрушал светлых ангелов налево и направо.

Оборотни притихли. Людей из таверны вместе с хозяином, как ветром сдуло.

- Элесса-Каратель, подстилка Сатаны, он перебил всех, кто не был согласен с его хозяином.

Аластор усмехнулся.

- Я очень надеюсь, что он сдох. Что ангелы, наконец, добрались до него и посадили на кол, как уже было. И что на сей раз Каратель не пережил этого. О, как я в это верю!

Из него будто выпили все силы, и он рухнул обратно за стол, уронил голову на руки.

Оборотни осторожно поднимались и неслышно выскальзывали из таверны, не желая больше иметь никаких дел с буйным собратом.

Аластор поднял голову, обвёл мутным взглядом уходящих, зарычал.

- Слабаки... щенки... разве можно сравнить вас с кем-то из нас, прежних? Да Падший не продвинулся бы и дальше лиги, если бы набрал армию из вас! Каратель сделал бы вас одной левой, почёсывая задницу при этом... Убирайтесь, падаль!

Последние слова он уже кричал закрытой двери. Демон, продолжая ворчать, стал хлебать вино прямо из горла кувшина. Кадык его судорожно двигался, вино лилось по подбородку и могучей шее.

- Аластор?..

Демон с трудом оторвался от кувшина, рыгнул и отёр рот волосатой ручищей, поднял глаза на говорившего.

- Шамри?

Шамри в два прыжка пересёк таверну и оказался рядом с демоном.

- Так, значит, ты жив...

Ухмылка скривила губы Аластора.

- Ты, я вижу, тоже здравствуешь. Служба у Сатаны идёт тебе на пользу. Вон какой, лощёный. Как он, кстати, поживает?

Шамри нахмурился.

- Ты правда хочешь знать?

- Да, - улыбнулся демон, глядя на своё искажённое отражение в кувшине. - Правда. После того, как его Каратель чуть не разделал меня на куски, я в нетерпении жду вестей о том, что Падшего снова насадили на Древо вместе с его любовничком. И неважно, кто это сделал. Создатель, ангелы или вы, наконец, перестали целовать его в зад и сделали то, что должны были.

- Аластор!

Демон вскинул голову и прямо посмотрел в суженые от гнева глаза Шамри.

- А что ты хотел, друг мой? Что я раскаюсь и стану его верным псом, как ты? Буду у него на побегушках? - Аластор наклонился к Шамри и жарко зашептал. - Он задурил нам голову, он выбил трон ада нашими руками, а потом велел всех нас пустить в расход! Он - Сатана! Он - зло, как оно есть. - Он самодовольно ухмыльнулся. - Но и я - живое воплощение мести. И однажды Падший расплатится за всё совершённое им. Как там говорил новый пророк у людей? "Мне отмщение и аз воздам!". - Аластор вскинул палец к потолку.

Шамри качал головой.

- Приятель, ты ошибаешься, и раньше тоже ошибался. Ты слишком недальновиден и не искушён в политических играх. Из-за Договора ему пришлось подавить ваш бунт, иначе... - Шамри забрал у Аластора кувшин и сделал несколько глотков.

- Что иначе?

Шамри грохнул кувшином об стол, рявкнул:

- Иначе бы мы тут не говорили! Люцифера бы снова наказали, намного жёстче. И кто бы ещё смог встать на защиту детей Каина, кроме его отца? Ты, что ли, Аластор? Ты только языком горазд трепать. Он малой кровью спас многих...

Кулак Аластора впечатался в лицо демона. Губа Шамри лопнула, брызнула кровь. Он инстинктивно отпрыгнул, потом набросился на собрата, и они стали мутузить друг друга, с грохотом сбивая лавки и столы вокруг. Аластор страшно ругался. Хоть он и был пьян, стар и разум его был затуманен гневом, он не забыл прежних навыков. И вот, когда-то лучший из воинов в армии Тьмы свалил Шамри лицом на пол, заломил ему руку за спину, и верхом уселся на его бёдра. Шамри дёргался, пытаясь вырваться, но демон его крепко держал. Склонился к его уху, обдал тяжёлым дыханием:

- Что, Шамри? Не нравится подо мной? А под ним? Он ведь трахает тебя? Поэтому ты рядом?

Демон зарычал.

- Ублюдок. Пусти меня.

- Трахает? - Аластор резко заломил Шамри руку так, что кость хрустнула. Он вскрикнул.

- Остановись, брат! Что ты делаешь?!

- Ломаю тебе руку, люциферова подстилка. Ты не ответил на мой вопрос.

И он снова с силой дёрнул руку, заставив Шамри хрипло застонать.

- Тебе-то какое дело? Ревнуешь? Он спит только с Элессой, как и всегда!

Аластор расхохотался.

- Так почему же ты рядом, Шамри, а? Он так брезгует всеми нами, что даже верных псов не трогает!

Оба демона шумно дышали. Воздух в таверне пропитался запахами крови, пота и смерти.

- Тебе не понять... дух мщения. - Шамри тихо рассмеялся. - Ты всегда думал только о своих интересах.

Рука Аластора скользила по телу демона.

- Ты пришёл на Землю не просто так, Шамри. Явно он что-то опять задумал. Но что? Скажи мне?

Шамри снова стал вырываться, несмотря на пронзительную боль в руке, пытаясь сбросить Аластора с себя, но демон врезал ему кулаком по затылку. Такой удар убил бы человека, но Шамри лишь обмяк без сознания. Теперь Аластор обыскивал посланника Люцифера уже целенаправленно, радуясь внезапной догадке, что неспроста здесь бывший собрат по оружию. И тот, с кем он когда-то делил одну постель.

Плащ, куртка, рубаха, пояс, штаны. Пальцы Аластора проворно забирались всюду, но он ничего не находил. Хмель уже сошёл с него, и демон был переполнен желанием докопаться до правды. Он стянул с Шамри сапоги, и из левого сапога выпал конверт. Аластор в нетерпении разорвал его и жадно впился в строки, написанные на Языке, который Аластор уже успел подзабыть, и ему приходилось вчитываться в каждое слово.

А пока демон читал письмо, всё сильнее растекаясь в глумливой ухмылке, Элесса очнулся у себя наверху и не обнаружил рядом Рафаэля. Он не обнаружил его у себя в мыслях, ни близко, ни далеко. Тогда он оделся, собрал свои небольшие пожитки и тихо вышел из гостиницы. Он был так потрясён тем, что не слышал больше Рафаэля в своём разуме, что не обратил внимания на шум и возню внизу. И когда он отошёл слишком далеко, гостиница вместе с таверной полыхнула пламенем...

- Вот, значит, как, - смеялся Аластор. - Влюблённые голубки расстаются. Что ж...

Он задумчиво рвал письмо и рассыпал обрывки вокруг, пока земляной пол рядом не усеялся мелкими клочками бумаги.

- Страдай, Каратель. Страдай от неизвестности, как страдал я. А тебя, Падший, я оставлю Создателю. Его кары изощрённы и посильнее моих будут.

Он зашёлся диким безумным смехом. Пошатываясь - всё-таки Шамри его сильно приложил - взял факел со стены, плеснул остатки вина на деревянный стол, провёл факелом. Стол тут же вспыхнул.

Аластор, словно заворожённый, смотрел, как огонь перекидывается на стены. Вздохнул, лёг рядом с бессознательным Шамри, запустил пальцы в его вьющиеся волосы.

- Зажились мы с тобой, брат. Небо от нас закоптилось, пусть теперь прокоптится и ад. Оттуда я буду смеяться прямо в лицо Падшему, когда он будет тосковать по Карателю, как я тосковал по тебе, Шамри... Предатель... Любимый...

Пламя охватило ноги демона, и он счастливо улыбнулся, прижал теснее к себе Шамри.

- Мне отмщение, и аз воздам, Сатана.

 

***

 

То, что произошло тогда с Шамри, спутало все мои планы и превратило нашу с Элессой жизнь в сплошную трагедию.

Моё малодушие было тому виной.

Однажды один человеческий политик скажет: "Как ни хороша стратегия, иногда надо смотреть и на результаты". И будет абсолютно прав.

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: