Глава XXXVIII. О том, как мистер Винкель не сгорел в огне и вышел сух из воды

 

Гонимый судьбою джентльмен, сделавшийся злосчастной причиной необычайного шума и волнения, растревожившего всех жителей Королевской улицы, провел остаток ночи в великом смущении и беспокойстве и с первым проблеском утренней зари поспешил тайным образом оставить мирную кровлю, под которой друзья его еще покоились сладким сном. Он решился бежать, куда глаза глядят, Невозможно достойным образом оценить, восхвалить или прославить побуждения, заставившие мистера Винкеля обратиться к этому истинно благородному и великодушному плану.

— Если этот Даулер, — рассуждал мистер Винкель сам с собою, — если этот Даулер, в чем не может быть ни малейшего сомнения, вздумает привести в исполнение свою бешеную угрозу против моей личной безопасности, я буду поставлен в неизбежную необходимость вызвать его на дуэль. Что ж отсюда выйдет? У него есть жена, то есть женщина любящая, которая вполне зависит от него. Детей покамест нет еще, но будут, вероятно, и дети. Великий боже! Мне будет жизнь не в жизнь, если я, ослепленный изверг, позволю себе умертвить этого человека!

Эти прискорбные соображения подействовали с такой силой на гуманные чувства молодого человека, что колени его бойко застучали одно о другое и на лице его обнаружились самые возмутительные признаки внутренней тревоги. Действуя под влиянием этих размышлений, он схватил дорожную сумку и, выюркнув потихоньку из своей комнаты, запер ненавистную уличную дверь, не производя при этом ни малейшего шума. Выбравшись таким образом на вольный воздух, он вздохнул свободно, и ноги его устремились сами собой к Королевской гостинице, где уже стоял дилижанс, готовый отправиться в Бристоль. Трезво рассудив, что Бристоль столько же удобен для его целей, как и всякий другой городок в английском государстве, мистер Винкель сел на империал и благополучно достиг места своего назначения в урочное количество часов, обыкновенно употребляемых двумя быстроногими конями, которые два раза в сутки перебегают пространство из Бата в Бристоль и обратно.

Он остановился в гостинице «Зеленого куста» и тотчас же пошел осматривать город, отлагая переписку с мистером Пикквиком до той поры, когда время и рассудок поутомят мало-помалу ярость бешеного Даулера. Грязь и нечистота всякого рода были первыми предметами, поразившими внимание путешественника. Мистер Винкель обозрел доки, корабельную верфь, кафедральную церковь и направил свой путь в Клифтон, куда указали ему дорогу. Долго бродил он по разным переулкам и закоулкам и, наконец, взошел в такую трущобу, откуда не было, казалось, никакого исхода. Чтобы выпутаться из затруднительного положения, он счел необходимым зайти в какую-нибудь лавку или магазин, где бы снова могли навести его на истинный путь.

Озираясь во все стороны, мистер Винкель увидел какое-то вновь отделанное и расписанное жилище, которое могло занимать средину между магазином и частным домом. Красный фонарь перед подъездом служил свидетельством, что здесь, по всей вероятности, находилось жилище врача, и эта догадка вполне оправдывалась огромной вывеской над уличной дверью, где золотыми буквами было изображено: «Докторская аптека». Надеясь тут сделать необходимые расспросы, мистер Винкель вошел в маленькую лавку, где по всем сторонам стояли ящики, бутылочки, стклянки, пузырьки и бутылки с золотыми ярлыками. Не находя здесь никого, он постучал полкроной о прилавок, думая таким образом привлечь к себе внимание доктора или его помощника, который был, вероятно, в следующей комнате, где над дверью сияла другая великолепнейшая надпись: «Кабинет доктора медицины и хирургии».

При первом стуке мистера Винкеля звуки, выходившие из кабинета, прекратились; при втором — дверь отворилась, и в аптеку вошел степенный молодой человек в зеленых очках и с огромной книгой под мышкой. Он остановился у прилавка и спросил, что доставляет ему удовольствие видеть неизвестного пришельца.

— Очень жалею, что я помешал вашим занятиям, сэр, — сказал мистер Винкель, — но мне хотелось бы знать, где найти дор…

— Ха! Ха! Ха! — залился ученый молодой человек, бросив свою огромную книгу к потолку и поймав с необыкновенной ловкостью в ту самую минуту, когда она грозила своим падением раздавить вдребезги маленькие пузырьки на прилавке. — Вот вам штука так штука!

Это была действительно штука забавная и хитрая. Мистер Винкель, изумленный необыкновенным поведением доктора медицины и хирургии, невольно попятился к дверям, недоумевая, чем и объяснить такой странный прием.

— Как! Стало быть, вы не знаете меня? — спросил доктор медицины и хирургии.

Мистер Винкель пробормотал в ответ, что не имеет этой чести.

— Эге, вот оно как! — продолжал ученый молодой человек. — Выходит на поверку, что я могу питать блистательные надежды впереди, если вид мой внушает такое уважение посторонним лицам. Еще каких-нибудь полгода, и бристольские старухи будут под моей командой. Ну, провались ты, старая хрычовка!

С этим комплиментом, относившимся к большой книге, доктор медицины и хирургии перекинул ее, с замечательной ловкостью, на противоположный конец комнаты, и когда вслед за тем он сорвал очки со своего носа, мистер Винкель немедленно угадал в нем Боба или Роберта Сойера, эсквайра, того самого молодого человека, с которым он недавно имел честь познакомиться в его собственной квартире, что в Боро, на Ланд-Стрите.

— И вы точно не угадали меня? — сказал мистер Боб Сойер, дружески пожимая руку мистера Винкеля.

— Решительно не угадал, — отвечал мистер Винкель.

— Это, однако ж, довольно странно. Значит, вы не заметили моей фамилии, — сказал Боб Сойер, обращая внимание своего приятеля на дверь аптеки, где белыми буквами по черному полю были разрисованы слова, — «Сойер, преемник знаменитого Нокморфа».

— Мне как-то не пришлось взглянуть на эту надпись, — сказал мистер Винкель.

— Скажите, пожалуйста, как оно вышло! Если бы я знал, что это вы, я бы бросился со всех ног и заключил вас в свои объятия, — сказал Боб Сойер, — но мне показалось сначала, что вы сборщик королевских пошлин.

— Неужели! — сказал мистер Винкель.

— Честное слово, — отвечал Боб Сойер, — и я хотел было сказать, что меня нет дома и что, если вам угодно оставить какое-нибудь поручение, то я охотно передам его самому себе, потому что, видите ли, этот джентльмен знает меня столько же, как сборщики пошлин с освещения и мостовой. Церковный сборщик, по-видимому, догадывается, что я за птица, и мне заподлинно известно, что сборщик водяных пошлин хорошо меня знает, потому что я имел удовольствие выдернуть ему зуб по прибытии сюда. Войдите, однако ж, мистер Винкель, войдите!

Болтая на этот лад, Боб Сойер втолкнул мистера Винкеля в докторский кабинет, где у пылающего камина, с кочергой в руках, сидел не кто другой, как неизменный друг доктора медицины и хирургии, мистер Бенжамен Аллен.

— Ну, право, этого удовольствия я никак не ожидал, — сказал мистер Винкель. — У вас тут, я думаю, превосходное место.

— Ничего, так себе, годится на первый раз, — отвечал Боб Сойер. — Вскоре после намеднишней пирушки я выдержал свой экзамен, и добрые родственники снабдили меня необходимыми потребностями для первоначального обзаведения. Я сшил черную пару, вооружился зелеными очками и принял здесь, по возможности, торжественный вид, приличный ученому мудрецу.

— И у вас тут, конечно, порядочная практика, — заметил мистер Винкель.

— Как же, как же, есть и практика, — отвечал Боб Сойер. — Если все этак пойдет вперед, к концу двух-трех лет можно будет уложить все мои барыши в маленькую рюмочку и прикрыть их листиком от крыжовника.

— Ну, вы шутите, разумеется, — сказал мистер Винкель. — Одни эти материалы в вашей аптеке…

— Полноте, любезный друг, какие тут материалы! — сказал Боб Сойер. — Половина ящиков пустехоньки, а другую половину вы не отворите.

— Что за вздор! — сказал мистер Винкель.

— Печальная истина, почтеннейший, честное слово! — отвечал Боб Сойер. — Не угодно ли учинить поверку!

Сказав это, он вошел в аптеку и доказал очевиднейшим образом, что большая часть ящиков с вызолоченными надписями были пусты или фальшивы.

— И уж, коль на то пошло, я должен объявить вам по секрету, что во всей аптеке ничего нет кроме пиявок, да и те несколько раз были в деле.

— О, этого я никак бы не мог вообразить! — воскликнул озадаченный мистер Винкель.

— Еще бы! Нужда научит бросать пыль в глаза, коли надобно подняться на ноги честному джентльмену, — отвечал Боб Сойер. — Однако ж, соловья баснями не кормят; не хотите ли чего перекусить, мистер Винкель? Послушай, Бен, запусти-ка руку в этот шкафик, где стоит патентованная микстура для сварения желудка.

Мистер Бенжамен Аллен улыбнулся в знак готовности и вытащил из ближайшего ящика огромную черную бутыль, до половины наполненную бренди.

— Вы, конечно, не употребляете воды? — спросил Боб Сойер.

— Покорно вас благодарю, — отвечал мистер Винкель. — Теперь довольно рано, и я хотел бы растворить этот напиток, если позволите.

— Растворяйте, сколько хотите, если совесть не зазрит, — отвечал Боб Сойер, выпивая залпом рюмку бренди. — Бен, подай сюда ступку.

Мистер Бенжамен Аллен вытащил из того же сокровенного хранилища небольшую медную ступку, которая, заметил Боб Сойер, составляла для него предмет особенной гордости как сосуд, имевший ученую наружность. Здесь он, посредством многочисленных химических операций, вскипятил воду и приготовил отличный грог для своего гостя. Когда разговор мало-помалу сделался общим, в комнату вдруг вошел мальчик в серой ливрее, в фуражке с золотой кокардой и с небольшой корзиной под мышкой. Мистер Боб Сойер приветствовал его таким образом:

— Подите-ка сюда, плутишка.

Мальчик повиновался.

— Зачем вы стояли, выпуча глаза, на площади?

— Нет, сэр, я не стоял, — отвечал мальчик.

— Смотри, у меня держать ухо востро, ленивец, — сказал мистер Боб Сойер грозным тоном. — Кто, думаете вы, станет требовать услуг ученого джентльмена, коль станет известно, что его мальчик прыгает на улице через веревочку или играет в мраморные шарики с другими ребятишками? Понимаете ли вы, повеса, в чем состоят ваши обязанности?

— Понимаю, сэр.

— Еще бы не понимать! Ну, разнесены лекарства?

— Разнесены.

— Куда вы отнесли порошки для ребенка?

— В тот большой дом, где недавно были крестины.

— Хорошо. А пилюли с ярлычком: «По четыре раза в день».

— Туда, где живет старый джентльмен с подагрой в ногах.

— Очень хорошо. Затворите дверь и марш в лавку.

— Эге! — сказал мистер Винкель, когда мальчик ушел в аптеку. — Дела-то, стало быть, идут вовсе не так дурно, как вы сначала хотели меня уверить. Вы рассылаете по городу лекарства.

Мистер Боб Сойер заглянул в лавку, чтобы удостовериться в отсутствии постороннего слушателя, и потом, нагибаясь к уху мистера Винкеля, проговорил:

— Он разносит их наудалую, куда ни попало.

Мистер Винкель широко открыл свои глаза. Боб Сойер и приятель его засмеялись.

— Как же это, господа? Я тут ровно ничего не понимаю, — сказал мистер Винкель.

— A штука очень проста, — сказал Боб. — Видите ли, как все это происходит: мальчишка идет в известный дом, звонит изо всей мочи у подъезда, выбегает слуга, он отдает ему пакет с лекарством и, не говоря ни слова, уходит прочь. Слуга передает пакет в столовую, господин открывает и читает: «Микстуру на ночь по две ложки… пилюли как сказано… полосканье как обыкновенно… порошки как предписано. От Роберта Сойера, наместника Нокморфа. Приготовлено в его собственной аптеке». — И так далее. Господин передает своей жене; та читает и передает слугам. Пакет совершает путешествия от лакейской до кухни, от кухни до конюшни. На другой день мальчишка приходит опять и говорит: «Очень жалею… ошибся… напрасно побеспокоил… хлопот множество… лекарство было назначено в другое место… мистер Сойер, преемник Нокморфа, просит извинить». Дело между тем сделано своим чередом, и в несколько дней фамилия знаменитого доктора расходится по всему городу. Поверьте, любезный друг, что эта проделка лучше всяких газетных объявлений. Есть у нас четырехунцевая бутылочка, которая обегала половину Бристоля и еще далеко не кончила своего путешествия.

— Ах, боже мой, да это в самом деле превосходная выдумка! — заметил мистер Винкель.

— Что ж делать? Надо подниматься на хитрости ученым людям, — сказал Боб Сойер. — Бенжамен и я выдумали около дюжины таких веществ. Так, например, ламповщик получает от меня восемнадцать пенсов в неделю за то, что ночь раз по десяти стучится бешеным образом в мои ворота, привлекая внимание всех соседей; и когда я бываю в вокзале или театре, мальчишка с величайшим ужасом на лице вбегает в залу и вызывает меня к мнимому больному. — «С кем-нибудь сделалось дурно, — говорит толпа. — Прислали за доктором Сойером. Боже мой, как занят этот молодой человек!»

Открывая таким образом эти интересные мистерии медицинской профессии, мистер Боб Сойер и друг его Бен Аллен облокотились на спинки своих кресел и закатились самым веселым и громким смехом. Вслед за тем разговор перешел на другой предмет, получивший личный интерес для самого мистера Винкеля.

Мы уже имели случай намекнуть в своем месте, что мистер Бенжамен Аллен становился особенно нежным и даже сентиментальным после бренди. Это, конечно, не единственный случай, и мы знавали на своем веку многих пациентов, подверженных сентиментальности, вследствие употребления сердцекрепительных напитков. В настоящий период своего существования мистер Бенжамен Аллен чувствовал особенное предрасположение к нежности сердечной. Уже около трех недель он жил безвыходно в квартире своего задушевного друга и товарища по медицинской профессии. Мистер Боб Сойер никогда не отличался особенно воздержной жизнью, и никак нельзя сказать, чтобы мистер Бенжамен Аллен владел слишком крепкой головой. Следствием этих обстоятельств, соединенных вместе, было то, что мистер Бенжамен Аллен колебался все это время между опьянением и совершенным пьянством.

— Друг мой, — сказал мистер Бен Аллен, пользуясь кратковременной отлучкой мистера Боба Сойера, который пошел в аптеку ревизовать свои подержанные пиявки, — милый друг мой, я очень несчастен.

Мистер Винкель поспешил выразить свое соболезнование и полюбопытствовал узнать причину горести несчастного студента.

— Ничего, дружище, ничего, — сказал Бенжамен. — Вы ведь, я думаю, помните Арабеллу, Винкель, сестру мою Арабеллу, смазливую девчонку, Винкель, черноглазую и краснощекую, которую вы встречали прошлой зимой на хуторе у старика Уардля. Не знаю, обратили ли вы на нее внимание: девчонка замечательная, Винкель. Мои черты, вероятно, могут напоминать ее некоторым образом.

Но мистер Винкель превосходно помнил очаровательную Арабеллу, и черты ее никогда не изглаживались из его души. Ему не было никакой надобности вглядываться в лицо ее братца Бенжамена, который на самом деле был весьма дурной и неверной копией интересной девицы. Преодолевая внутреннее волнение, мистер Винкель отвечал, что он хорошо помнит молодую леди и надеется, что она, конечно, совершенно здорова.

— Друг наш Боб — чудесный малый, как вы думаете, Винкель? — сказал в ответ мистер Бен Аллен.

— Ваша правда, — сказал мистер Винкель, не предчувствуя ничего доброго от этого тесного соединения двух имен.

— Я предназначил их друг для друга, — продолжал мистер Бен Аллен, опрокидывая свою рюмку с особенной выразительностью. — Они сотворены друг для друга, ниспосланы в этот мир друг для друга, рождены друг для друга, Винкель. Заметьте, любезный друг, особое назначение, предусмотрительность и прозорливость судьбы: вся разница между ними только в пяти годах, и они оба празднуют свое рождение в августе.

Такое обстоятельство, конечно, могло быть названо чудесным во многих отношениях; однако ж, мистер Винкель, горевший нетерпением слышать дальнейшие подробности, не выразил ни малейшего удивления. Мистер Бен Аллен выронил одну или две слезы и сказал с сокрушением сердечным, что, несмотря на его почтение, преданность и даже благоговение к превосходнейшему другу, легкомысленная Арабелла, по какой-то непостижимой причине, обнаруживает решительную антипатию к особе доктора Боб-Сойера.

— И думать надобно, — сказал в заключение мистер Бен Аллен, — что тут завелась давнишняя любовная страстишка.

— И вы не подозреваете, кто должен быть предметом этой страсти? — спросил мистер Винкель с великим страхом.

Мистер Бен Аллен схватил кочергу, замахал ею воинственным образом над своей головой, поразил страшнейшим ударом воображаемый череп и сказал в заключение с энергичным эффектом, что ему только бы узнать этого человека и… и больше ничего.

— Я бы показал ему, что я о нем думаю, — сказал мистер Бен Аллен.

И кочерга опять взвилась над его головой с таким же неистовством, как прежде.

Все это услаждало чувства мистера Винкеля до такой степени, что в продолжение нескольких минут он не мог проговорить ни одного слова. Собравшись, наконец, с духом, он спросил, не в Кенте ли была теперь мисс Аллен.

— Нет, нет, — сказал мистер Бен Аллен, бросая кочергу и устремив на своего собеседника хитрый взгляд. — Я рассчитал, что хутор старика Уардля не годится для такой взбалмошной девчонки, как моя сестра, и поэтому — надобно вам заметить, Винкель, что по смерти наших родителей я остался единственным защитником и опекуном Арабеллы, — поэтому я переслал ее в эту сторону, в глухое, скрытное и скучное местечко, под надзор старой тетки. Это авось выветрит глупые мысли из ее головенки… Ну, а если не выветрит, мы отвезем ее за границу и посмотрим, что будет.

— Выходит, стало быть, что тетка ее в Бристоле? — спросил, заикаясь, мистер Винкель.

— Нет, нет, не в Бристоле, — отвечал мистер Бен Аллен, прищуривая одним глазом и подергивая большим пальцем через свое плечо, — там вон она… вон там. Однако ж, надо помалчивать насчет этих вещей. Идет Роберт. Ни слова, любезный друг, ни полслова.

Этот разговор, при всей краткости, возбудил в душе мистера Винкеля высшую степень беспокойства и тревоги. Давнишняя любовная страстишка врезалась острым кинжалом в его сердце. Кто был предметом этой страсти? Он или не он; вот вопрос. Был ли у него какой-нибудь соперник, или прекрасная Арабелла из-за него самого презирает этого весельчака, Роберта Сойера? Он решился увидеть ее во что бы ни стало; но здесь представилось само собою чрезвычайно важное и, может быть, непобедимое затруднение. Где и как отыскать мисс Арабеллу? Слова ее брата: «Там вон она — вон там», — заключали в себе довольно неопределенный смысл, и мистер Винкель недоумевал, живет ли мисс Аллен в трех милях от Бристоля, или в тридцати, или, может быть, в трехстах.

Но ему нельзя было в настоящую минуту предаться глубокомысленному размышлению о своей любви, потому что возвращение Роберта сопровождалось прибытием из трактира огромного пирога с начинкой, и мистер Винкель, по настоятельному требованию хозяина, должен был принять участие в его холостой трапезе. Наемная старушка, принявшая должность временной ключницы, накрыла на стол, и когда, после предварительных переговоров, заняли ножик с вилкой у матери мальчика в серой ливрее (потому что хозяйственные припасы мистера Сойера были еще покамест довольно ограничены), приятели сели обедать, при чем каждый из них, для вящего удобства, должен был потягивать шотландское пиво прямо из горлышка бутылки.

После обеда мистер Боб Сойер приказал принести из аптеки большую медную ступку и принялся собственными руками составлять пунш из рома с лимоном, мускатными орехами и другими довольно многосложными специями, которые можно было назвать не иначе как по латыни. Мистер Сойер, как холостяк, держал во всем доме только один стакан, предоставленный теперь в распоряжение мистера Винкеля как дорогого гостя; Бен Аллен должен был употребить для себя воронку, заткнув наперед пробочкой ее узкий конец, а мистер Сойер ограничился одним из тех хрустальных сосудов с кабалистическими надписями, которыми ученые химики измеряют жидкие медикаменты при составлении рецептов. Когда эти предварительные распоряжения были приведены к концу, друзья попробовали пунш и нашли его превосходным. Было решено, что, пока мистер Винкель пьет один стакан, Бен Аллен и Боб Сойер возобновляют свои порции по два раза, так как их сосуды были слишком малы по объему. После этого условия, дружеский пир между ними получил самый веселый характер.

 

Никто, однако ж, не пел, потому что мистер Боб Сойер считал пение несообразным с профессией ученого джентльмена; но, награждая себя за это лишение, они говорили и смеялись вдоволь, так что, вероятно, их можно было слышать на противоположном конце улицы. Эта шумная беседа значительно сократила скучные часы для служившего у доктора мальчика, который, вместо того чтоб посвящать вечернее время своему обыкновенному занятию: писать и стирать свое имя на конторке, заглядывал беспрестанно в стеклянную дверь, улыбался, слушал и делал исподтишка превеселые гримасы.

Уже веселость Боба Сойера достигла степени яростного восторга, грусть Бена Аллена превратилась в тоскливое расположение духа, и пунш почти весь исчез из аптекарской ступки, как вдруг мальчишка вбежал в комнату и доложил, что какая-то молодая женщина пришла звать доктора Сойера к больному, жившему через две улицы от его аптеки. Это положило конец веселой пирушке. Мистер Боб Сойер, заставив повторить приглашение раз двадцать, окатил свою голову холодной водой, чтобы придать себе по-возможности строгий вид, надел зеленые очки и вышел со двора. После его ухода мистер Бен Аллен впал в отчаянную тоску и утратил всякую способность продолжать какую бы то ни было беседу. Не надеясь добиться от него интересных объяснений, мистер Винкель взял шляпу, раскланялся и ушел в гостиницу «Зеленого куста».

Душевное беспокойство и многочисленные размышления, пробужденные воспоминаниями о прекрасной Арабелле, были причиной того, что пунш, выпитый в значительном количестве, не произвел обычного влияния на потрясенный организм мистера Винкеля. В буфете «Зеленого куста» он выпил содовой воды и отправился в общую залу, взволнованный приключениями этого дня.

Здесь перед камином сидел высокий джентльмен в сюртуке и ботфортах. Больше никого не было в общей зале. Вечер был довольно холоден для этого времени года, и джентльмен отодвинул свой стул от камина, чтоб дать место новому пришельцу. Каково было удивление мистера Винкеля, когда он вдруг увидел перед собою лицо мстительного и кровожадного Даулера!

Первым движением злосчастного пикквикиста было ухватиться за сонетку, но, к несчастью, сонетка была за головой мистера Даулера. Он торопливо отодвинулся назад, воображая, что стремительное движение молодого человека не предвещало ничего доброго.

— Мистер Винкель, сэр, будьте спокойны. Не бейте меня. Я не перенесу этого, не стерплю, сэр. Как! Поразить меня ударом! Нет, сэр, этого вам не удастся, — говорил Даулер, бросая на молодого человека такие взоры, в которых никак нельзя было заметить особенной свирепости.

— Что вы говорите? — пролепетал мистер Винкель.

— Да, сэр, я знаю, что говорю, — отвечал Даулер, — успокойтесь, сэр. Садитесь, мистер Винкель. Выслушайте меня, сэр.

— Сэр, — начал мистер Винкель, охваченный дрожью с головы до ног, — прежде чем я соглашусь сесть подле вас или перед вами без всякого постороннего свидетеля, я должен наперед выслушать ваши предварительные объяснения. Вы, сэр, употребили против меня такую угрозу… такую страшную угрозу, что… что…

Мистер Винкель побледнел и остановился.

— Да, сэр, — сказал Даулер, бледный почти так же, как его собеседник, — обстоятельства, согласитесь сами, были очень подозрительны. Теперь все объяснилось. Я уважаю вашу храбрость. Вы поступили благородно. Виноват один я. Вот вам моя рука. Хватайте. Жмите.

— Однако ж, сэр, — сказал мистер Винкель, недоумевая, взять или нет руку своего соперника, который, легко может статься, хотел употребить против него какую-нибудь хитрость, — однако ж, сэр, я…

— Я знаю, что вы хотите сказать, — перебил Даулер, — вы чувствуете себя оскорбленным. Очень натурально. Я виноват. Прошу извинить меня. Будем друзьями. Простите меня.

С этими словами Даулер поймал руку мистера Винкеля и, пожимая ее с необыкновенной горячностью, объявил торжественно, что он считал его благороднейшим молодым человеком, каких только удавалось ему встречать в большом свете.

— Ну, теперь садитесь, мистер Винкель. Рассказывайте все по порядку. Как вы нашли меня здесь? Когда выехали из Бата? Будьте откровенны. Говорите все.

— Это произошло совершенно случайным образом, — сказал мистер Винкель, озадаченный этой интересной и необыкновенной встречей.

— Неужели?

— Уверяю вас.

— Очень рад, — сказал Даулер, — а я проснулся поутру, как обыкновенно, и совсем забыл вчерашнюю угрозу. Мне напомнили; я расхохотался. Как это можно? Мы будем друзьями, сказал я.

— Кому?

— Миссис Даулер. Ты пригрозил, — сказала она. — Ну да, пригрозил, — сказал я. — Угроза была страшная, — сказала она. — Что ж из этого? — сказал я. — Ничего. Извинюсь. Помиримся. Где он?

— Кто? — спросил мистер Винкель.

— Вы, — отвечал Даулер, — я побежал вниз. Вас не нашли. Пикквик был угрюм. Сердито качал головой. Выразил надежду, что не будет произведено никаких насилий. Я мигом смекнул, в чем дело. Вы сочли себя обиженным и ушли, вероятно, за секундантом. За пистолетами, может быть. Горячая голова, — сказал я, — таких молодцов люблю и уважаю.

Мистер Винкель кашлянул и, понимая теперь сущность дела, приосанился и принял серьезный вид.

— Я оставил для вас записку, — продолжал Даулер, — сказал, что искренне жалею. Так оно и было. Дела, не требующие отлагательства, вызвали меня сюда. Вы не удовлетворились этой запиской, последовали за мной и потребовали словесного объяснения. Вы имели на это полное право. Прошло теперь все. Дела мои кончились. Завтра еду назад. Хотите вместе.

Чем дальше подвигались все эти объяснения, тем серьезнее и степеннее становилась физиономия мистера Винкеля. Таинственное начало этой беседы объяснилось теперь совершенно. Мистер Даулер столько же боялся дуэли, как мистер Винкель, и выходило на поверку, что этот бойкий джентльмен был первостатейным трусом. Измеряя чувствования мистера Винкеля своими собственными опасениями, он поспешил укрыться в безопасное место, рассчитывая весьма благоразумно, что укротит со временем справедливый гнев раздраженного врага. Судьба весьма кстати привела их в одно и то же место.

Узнав таким образом все подробности этого запутанного дела, мистер Винкель принял окончательно свирепый вид и сказал, что он совершенно доволен; но эти слова были им произнесены ужасным тоном, и мистер Даулер убедился как нельзя больше, что без этого мирного объяснения с его стороны, встреча их могла бы иметь для него самые страшные последствия. Великодушие и снисходительность мистера Винкеля выставлялись теперь с самой выгодной стороны, и храбрые соперники, пожав друг другу руки, удалились в свои номера, обнаруживая готовность быть вечными друзьями.

В половине первого, когда мистер Винкель уже начинал вкушать сладость первого сна, его вдруг разбудил громкий стук в дверь спальни. Сначала ему показалось, что это мечта или сонное видение, но когда звук повторился еще несколько раз подряд, мистер Винкель быстро привскочил на своей постели и спросил, кто там и чего ему надобно.

— Извините, сэр, вас спрашивает какой-то молодой человек, который говорит, что ему надобно вас видеть сию же минуту, — отвечал из коридора голос трактирной служанки.

— Молодой человек! — воскликнул мистер Винкель.

— Точно так, сэр, к вашим услугам, — отвечал другой голос через замочную щель, — и если вы не примете на себя труда отворить мне дверь, очень легко может статься, что ноги мои войдут сами собой.

Вслед за тем молодой человек дал довольно сильный толчок в нижнюю часть двери, как будто желая показать, что ему ничего не стоит привести в исполнение свою угрозу.

— Вы ли это, Самуэль? — спросил мистер Винкель, оставляя свою постель.

— Лучше нельзя угадать отца родного, если нахлобучить на него шапку, — отвечал тот же голос.

Не сомневаясь более в личности молодого человека, мистер Винкель отворил дверь, и лишь только он сделал это, Самуэль Уэллер вошел с величайшей поспешностью, запер дверь и, принимая благоразумную предосторожность, положил ключ в карман своего жилета. Затем, обозревая мистера Винкеля с головы до ног, сказал:

— Какой вы затейник, сэр, — удивительный затейник! Таких джентльменов, как вы, надо искать со свечой среди белого дня.

— Что вы под этим разумеете, Самуэль? — спросил мистер Винкель тоном сильнейшего негодования. — Ступайте прочь, сэр, ступайте прочь, сэр, ступайте сию минуту.

— Что я под этим разумею? — возразил мистер Уэллер. — Это, сэр, мудреная задача, как говорил в старину один школьник своему учителю, когда тот выдрал его за уши. Что я под этим разумею? Ничего дурного.

— Отоприте дверь и оставьте эту комнату сию же минуту, — сказал мистер Винкель.

— Я оставлю эту комнату в ту самую минуту, как вы сами оставите ее, сэр, — отвечал Самуэль, стараясь говорить серьезным тоном и усаживаясь на стул. — Если мне придется вынести вас отсюда на спине, в таком случае, сэр, я выйду, конечно, прежде вас, не больше, впрочем, как одной секундой; но позвольте выразить надежду, сэр, что вы не доведете меня до таких крайностей, как говаривал в старину один строгий судья, когда приводили к нему упрямых арестантов.

Сказав это, мистер Уэллер положил свои руки на колени и взглянул на мистера Винкеля с таким серьезным выражением, из которого значилось весьма ясно, что он не имел ни малейшего намерения шутить.

— Очень жалею, сэр, и даже соболезную, что никак не могу назвать вас любезным молодым человеком, — продолжал мистер Уэллер тоном горького упрека. — Как вам не стыдно было оставить на произвол судьбы этого почтеннейшего старичка, который, смею сказать, заботится о вас, как о собственном сыне? Вы поступили ничем не лучше Додсона, сэр, и смею вас уверить, что сутяга Фогг — истинный мудрец перед вами.

Высказав это суждение, мистер Уэллер хлопнул себя по обоим коленям, скрестил руки на груди с видом глубокого огорчения и, облокотившись на спинку кресел, ожидал, по-видимому, чем и как оправдается перед ним провинившийся пикквикист. Мистер Винкель все это время стоял перед ним босиком, в халате, и зубы его начинали бить довольно сильную тревогу.

— Добрый друг мой, — сказал наконец мистер Винкель после продолжительного молчания, — добрый друг мой, я дорого ценю и уважаю вашу привязанность к этому достопочтенному старцу и крайне сожалею, что сам некоторым образом сделался причиной его беспокойства. Вашу руку, Самуэль.

— Очень хорошо, сэр, — сказал Самуэль довольно суровым тоном, крепко, однако ж, пожимая протянутую руку: — такие чувства, конечно, делают вам честь, и я рад, что нашел в вас джентльмена с благородным сердцем. Подумайте, однако ж, что старик, по вашей милости, остался теперь один-одинешенек: что ему делать без своего верного слуги?

— Мы об этом поговорим после, Самуэль, — сказал мистер Винкель. — Ступайте теперь спать.

— Нет, сэр, прошу извинить: я не пойду спать.

— Как не пойдете?

— Так и не пойду, — отвечал Самуэль, выразительно качая головой. — Я действую по предписанию, сэр.

— Значит ли это, что вы намерены сию же минуту, не дожидаясь рассвета, возвратиться к своему господину? — сказал озадаченный мистер Винкель.

— Пожалуй, хоть сию же минуту, если вы особенно этого желаете, — отвечал Самуэль, — но я должен предуведомить, что без вас не сделаю шага из этой комнаты. Так предписал старшина, и вы можете быть уверены, что я в точности исполню его волю.

— Вздор, любезный, вздор, — сказал мистер Винкель: — я должен остаться здесь денька на два или на три. Даже вы, Самуэль, останетесь со мною и постараетесь устроить для меня свиданье с одной молодой леди… с мисс Аллен, Самуэль; вы, вероятно, помните ее. Я непременно должен увидеться с нею перед отъездом из Бристоля.

Но в ответ на каждое из этих положений Самуэль с великой твердостью качал головой и энергично возражал: — этому не бывать, не бывать!

Как бы то ни было, однако ж, после убедительных аргументов со стороны мистера Винкеля, рассказавшего между прочим подробности всей сцены между ним и Даулером, мистер Уэллер начал колебаться и, наконец, после взаимных возражений и уступок, состоялся между ними следующий договор:

Статья первая. Самуэль уйдет к себе в комнату и оставит мистера Винкеля в его спальне.

Статья вторая. Самуэль запрет спальню мистера Винкеля и ключ от нее возьмет к себе в карман, с тем, однако ж, что, в случае пожара или другой какой-нибудь непредвиденной тревоги, он, Самуэль Уэллер, обязывается немедленно отпереть дверь.

Статья третья. Поутру, с общего согласия, будет написано и отправлено через Даулера письмо к мистеру Пикквику с покорнейшей просьбой о дозволении, вследствие изложенных причин, остаться в Бристоле мистеру Винкелю и Самуэлю. Если ответ мистера Пикквика, который без сомнения получится в тот же день с вечерним дилижансом, будет благоприятен, обе стороны останутся в Бристоле и примутся за свои дела; в противном же случае, мистер Винкель и Самуэль немедленно уедут в Бат.

Статья четвертая и последняя. Мистер Винкель дает клятвенное обещание, что, в продолжение отсутствия Самуэля, он не выпрыгнет из окна, не вылезет в трубу и не станет употреблять никаких других средств к преступному побегу.

Заключив и подтвердив все эти условия, Самуэль запер дверь и ушел.

Сойдя с лестницы, он призадумался и вынул ключ из кармана.

— Ведь следовало повалить его и связать… Забыл, совсем забыл, — сказал Самуэль, делая поворот назад. — Предписания старшины были точны и ясны на этот счет. Дурак я, право, дурак. Ну, да так и быть, — заключил Самуэль с прояснившимся лицом, — завтра авось можно будет исправить эту ошибку.

Утешенный и совершенно успокоенный этим размышлением, мистер Уэллер опять положил ключ к себе в карман и, дойдя до своей комнаты, скоро погрузился в глубокий сон, столь для него необходимый после сорока тревожных часов, проведенных без сна.

 

⇐ Предыдущая25262728293031323334Следующая ⇒

Поделиться: