Часть XV. Кукла наследника Тутти (начало)

 

 

#np Amy Winehouse – Back to black

 

 

Под новый год, как в сказке, случилось сразу всё...

Ребята лихо пляшут из городов и сёл,

встречая дед Мороза и зимние деньки.

Пока в курортной зоне я тёмные очки

ношу, у моря, с солнцем, к исходу декабря.

Жизнь в городах приморских – забавный фоторяд.

 

И, так как я тут барин (а, может, и барон) –

в словах, где, взвив лишь палец, могу пустить ворон

кладбищенских иль белых, снежинок на крылах,

то, сдерживая смех свой, рисую снег в стихах.

Был снежный вечер... трудно. Мой смех, он, как шакалий.

Анубис, ты хоть друг мне, но нам не место в зале.

 

Был снежный вечер. Дело в рифме всё же.

Классическим звучание вдруг стало.

Инь подходила к клубу. Что-то в роже, –

пардон, в лице, – у компаньонки бравой

её – охраннику не приглянулось сразу.

Сказал он "нет". И прекратил бы сказку,

 

когда б Инесса ни нашлась. – Она со мной, –

сказала по возможности развязно,

сестре повадкой подражая, хрипотцой

и даже лёгкой вытяжкой согласных.

– О... Кобра? Выглядишь ты сногсшибательно.

– Тем и живу, – и усмехнулась также, вкривь. –

 

Ни слова больше. Внутрь попали обе.

Секьюрити немало удивился.

Вроде, со входа заднего – путь Лоре...

Но, мало ль, что там, наверху, творится.

У Паучихи (кличка за глаза)

найдётся, для чего вползать в фасад.

 

В толпе и темени он не заметил глаза.

– Что? Кобра? Ты? – Нет. Я сестрой прикинулась.

Тише, – шепнула, перед холлом оказавшись

в диванах кожаных, где гардероб и дивные

на стенах барельефы: сцен таких,

что завернулись б очи у иных.

 

– Привет, царица! – в гардеробе девушка

ей улыбалась, как чудесному явлению.

– Привет, – рекла Инесса, подмигнув ей (хоть

интуитивно, но попав в цель). Разумение

подсказывало двигаться вперёд.

Соклассница же пусть не отстаёт.

 

В высоком и широком зале было

не людно, а, скорее уж, людимо.

Второй этаж, балкон, "Куб" поделил на

места для местных и для заместимых.

Оградой отделённые от чужаков (как в раме

над первым) буквой "с" в квадрат сидели «Сами».

 

Внизу творились шоу, танцы, песни

и прочьи способы развлечься и развлечь.

Инессе было видеть интересно,

но от увиденного отказала речь.

Стеклянный куб, подобный нашей личности,

вмещал танцующую в нём мамзель без лифчика.

 

Человек в зеркальном кубе, кем-то смятом до осколков,

тем себя извечно губит, что, изрезавшись без толку,

не врубается: "я вижу" равнозначно "я являюсь".

Смысл пенять на рожи ближних, сам в них отражён раз?

Та мамзель, внутри, на зеркало источала дух свободы.

А снаружи видно тело той и венозные разводы.

 

Вокруг стояли люди, тщась дотронуться.

Из-за столов другие чуть косились.

Официантки бегали проворно с яств

и питий на подносах – изобильем.

Когда-то в общепите я вилась.

Ужасно их работа тяжела.

 

Прошли за столик девы. Сервирован

он был, как на приёмах в высшем свете.

– Скажи-ка, Инна, кто такая Лора? –

спросила спутница. – Кончали школу летом.

Была закрытая, в себе, с безумным глазом.

А здесь – и Кобра, и царица сразу.

 

– Она здесь швец и жнец... игрец, и с Яном,

владельцем, близко дружит, я слыхала.

– Мне это слышать невозможно странно.

Хоть та ещё порой она нахалка.

Пробьётся в переносном и прямом

значенье: по башкам и напролом.

 

– Моя сестра, как я, но много лучше, –

вздохнула Инь, – мне не хватает смелости.

Мечтаю я. Она живёт так. Сущность

её стара. Ло понимать, что делает,

умеет, и не пятится назад...

– Красивый у танцовщицы всё ж зад. –

 

К ним девочка с заказом подошла.

– О, Кобра... разве выход твой не скоро?

– Сестра её я, – Инь ответила. – Пришла

взглянуть на то, как выйдет нынче Лора.

– Прошу прощения. Что будете вы, мисс?

– Мне кофе. – Мне абсент. –

С тем разошлись.

 

С высот Ян видел Инь. И спутницу её.

Усмешка рот разбила: «Лора, тоже мне.

Сообразительная, но лицо – ещё не всё.

От неожиданности только запустили их.

Нет в ней уверенности этой, бронебойной...

Елена – не Пентесилея, биться в войнах».

 

Один он был, и разбирал бумаги разные.

В блокнот заметки делал: протокол.

Ребята заняты, им не до празднеств на сей раз.

Под дюжину фронтов Паук оплёл

попеременно в мыслях, но явилась Фея,

и заблистали нити вместе с нею.

 

Вниз опустилась баловница в кубе

(на лифте – в подпол; дымом это скрыто).

Из-за кулис (за ним), встав сверху (губы

красны; высокие ботфорты; платье сшито

из бархата, и алое – кумач).

явилась Лора. Вся в крови. Палач.

 

Небрежно встала, охвативши залу прищуром.

В руках держала микрофон, легко, как нож.

Совместно их впервые в жизни видел он.

Какая – где, и без очков поймёшь.

Любила Лора перед выступлением

загадками бросаться в налюднение:

 

– От гильотинной хватки увернись. Давай, попробуй.

В железной деве тесно. Ниц из недр её летит труп.

И пахнет дымом пустота. И голос чей-то шепчет: «Станем...»

И он – не тот, она – не та. И – ни прощенья, ни прощанья.

Я, под ударами мечей, тянусь бодать их...

Благодарите палачей. Они, казня, освобождают. –

 

Прожекторы крест-накрест. Дым багров

под ней (темнее и темнее, вплоть до чёрного

он делался по ходу её слов).

– Вот это... Женщина, уже а не девчонка, –

знакомая сказала в ухо Инь, –

сошла она как будто бы с картин. –

 

Вступление к песне, многим нам известной.

Оригиналу в тон перепевалось.

Узнала близнеца чужим Инесса.

Ян понял, что ему предназначалось.

А золотая молодёжь и сливки общества

увидели одну из её лучших сцен.

 

По окончанью сразу скрылась Лора.

Заметить Инь в толпе она успела.

На полсекунды встретились их взоры.

Улыбка, камелот на вишне спелой,

ей губы раздавила косо, в сок.

Неотвратим, вестимо, сестрин рок.

 

Ян подошёл к ограде (сбоку лестница

вела наверх). Почуяв взгляд, она ему

кивнула. Снизошёл он лично к Инь.

Сел рядом. – Ну, что скажешь? –

 

Этих мук

ни человечий, ни иной какой язык

не выразит, – что врезали ей вмиг.

 

Она прекрасно понимала, что не станет

ждать ничего за рамками общения.

Но отторжение влечением было тайно.

Ей боком шло её же развлечение.

И до последнего цеплялась Инь за "нет".

Шаг останавливала та на красный свет.

 

– Скажу, что ты охрану не проверил.

Нас с Лорой спутали. Вот так вот всё легко.

А ты что скажешь? – Что открыты двери

мои для вас обеих. Ну, доколь

я сам здоров и весел относительно. –

Её теперь ком в горле посетил к тому ж.

 

Что-то сказал второй, чуть захмелевшей.

Та танцевать возжаждала уже.

Куб заполняла новая, им – слева,

под музыку являя неглиже.

За барной стойкой был парнишка симпатичный.

"Подруга" к нему сбагрилась тактично.

 

Искали автора, вплетённого в ткань текста,

учителя литературы, с лупой в лад.

Так вот, я – девочка, что к бармену полезла.

Сама когда-то даже барменом была.

В кругах определённых байкам рады,

где вакханалии кружила с Эсмеральдой.

 

Show must go on, как пел когда-то Фредди.

И петь он будет вечно, как по мне.

По струнам сердца бьёт: бессмертна песня. Ведь мы

всегда узнаем яви блеск – во сне.

Одёрнув шторку, смотрим в мир идей...

У нас, в Идеях, тусы – всех живей.

 

Реальность без искусства очень тускла.

А в двадцать первом вовсе механична.

В бетоне потолок украсит люстра.

Цветут в нутрянке страсти жизни личной.

Но нет сравнения для встречи с тем, что нас

"выводит из себя", то есть в экстаз.

 

Ян с Инь наверх переместились, в уголок

(пока я распиналась о прекрасном).

К прекрасному весьма путь недалёк.

Оно под носом, если видишь красный,

не путая с зелёным. Дальтонизм

родился с многими из нас, как стёкла призм.

 

По пятницам устраивалось шоу,

с бурлеском схожее. Все выходы танцовщиц

перемежали номера, как кожу – шов.

Там пели, веселились... и под кров шли

боа, пайеток, шпилек, париков и масок,

чтоб на ночь персонажами стать сказок.

 

Моя царевна-лебедь, в платье чёрном

(с широкой юбкой вровень до колен)

сидела между "дышащих" и "мёртвых"

мирами, пульс измерив даже стен.

Всё билось в ней, от жилки на виске

до голоса (им говорила – с кем):

 

– Впервые вижу, как она на людях пела.

Нет, музыкалка не считается... У ней

тогда мечта была: заняться делом,

чтоб зажигало всех вокруг людей.

Про смерть её теперь все стали речи.

Как будто смерть – её от жизни лечит...

 

Со смертью флиртовала Лора с детства.

Я помню, мы в начальной были школе,

когда постиг недуг нашу соседку

по играм в классе. Так... внезапно что ли.

Заболевание скосило восьмилетнюю.

На первом этаже висело фото с ней.

 

С диагональной лентой в правом нижнем.

Из крепа. Мы, узнав, девчонки, плакали.

А Лора вдруг как будто вся застыла.

«Я думала, – потом она сказала мне, –

впервые о природе смерти думала всерьёз».

Одна из класса, вытирая подопухший нос,

 

к ней подошла нарочно, и ей крикнула:

«Бесчувственная!» Лора улыбнулась. Как-то жутко.

Та отошла, да, сразу. Реагировать

умом, а не эмоциями – шутка ль?

Потом, она рассказывала, смерть

ходила рядом, верь или не верь.

 

По переулкам тёмным шастала с ножом

сестра, желая "умереть или убить".

Когда с собой оружье, применится то.

Но как-то ей... везло. Мужчин подвид,

к насилью склонных, хоть встречала Лора много,

вредила им она, а не они ей, слава богу.

 

Уйти из зданья, где взорвётся через час,

пройти под окнами, услышав, за спиной как

балкон упал... Случалось, и не раз.

Смерть с ней флиртует словно. Раньше срока

они поладили. При жизни. И, бесспорно,

в любимцах, меченая, оказалась Лора.

 

– Ты о сестре да о сестре. Я с ней знаком

не первый день. Да, этого не знал... Но

она всегда следит за языком,

и рождена, чтоб быть шкатулкой тайной.

Ты о себе мне лучше расскажи.

Чему мечтаешь посвятить всю жизнь?

 

– Я думала, хочу лечить людей.

Теперь в себе заметила сомнения.

Мне видеть на столе труп тяжелей,

чем чувствовать чужое настроение.

Лечить тела – заслуга... – Но, послушай,

даже важнее исцелять их души.

 

Всего врач должен видеть человека.

Не только организм иль "психо", – веришь, нет, –

а вместе то и это. Жаль, в наш век нет

уж знания, доступного Асклепию.

Душа равна своею формой телу

и правит им. Наоборот – не дело.

 

– Какой религии ты? – Вовсе никакой.

Считаю я, что здесь и рай, и ад.

– Толково говоришь... – Я под рукой

всегда имел наставников парад.

– А я читала мало. По истории

собаку съела Лора. Я ж живу сейчас.

 

– Уменье жить есть дар бесценный. Я не сразу им

смог овладеть. Заваливало в будущее.

Предвидел, и другим на то указывал,

но панорама "здесь"... тут навык нужен.

– Я целое слагаю по детали.

Меня особо не прельщают дали.

 

Что мне до судеб мира? Всё идёт

туда, куда должно, с моим участием

иль без него. Мне ровно до забот,

какие наверху творятся страсти. Я

могу решить проблему, знать, решу.

А нет, так ни к чему стенаний шум.

 

– Вернёшься на учёбу после праздников?

– Теперь не знаю. Маме нужно очень,

чтоб получила я образование.

Но я потеряна. – Чего ты вправду хочешь?

Пойми, и половина дела сделана.

Бросай, раз в будущем себя не видишь в деле ты.

 

– Туманно будущее. Призраков полно.

Мне иногда такое в нём привидится,

что отворачиваюсь... это всё равно.

Своею жизнью здесь вполне доволен ты?

– Всегда стремлюсь я дальше, чем я есть,

по мере сил храня свой ум и честь. –

 

Второй этаж имел балкон наружу.

Ян вышел с нею вместе: покурить.

Она стояла рядом. Город сужен

был до его фигуры – в ней. Ценить

хотела Инь момент, но ведь, как встретишь

"его" или "её" мерещишь вечность.

 

Вопросы исчезают. Связан мир.

Зависит радость или горе от другого.

Когда взаимны двое, брачный пир

их – словно торжество всего живого.

Системой замкнутой я вижу двух. Развития

во времени не хочет та. Простите, нет.

 

Путём огромного количества исканий,

мол, отчего чудовищна действительность,

и почему мы ищем умиранья,

ну и т. д., я вывела, что длительность

любви, – вниманье, – при условиях живёт:

а) двое против всех; б) творческий полёт.

 

Разлука крепит узы. И всеобщая

отверженность вживляет в декабристов жён.

Творец, конечно, склонен к одиночеству,

но двое целых... Фейерверк зажжён.

Сердца навстречу открываются им. Если

по одиночке могут, вместе ж – интересней.

 

Мир окружающий участником быть должен

союза двух. Иначе им капут.

Друг к другу лицами не стойте долго. Кожно,

спиной касаться – только так взойдут

ростки посеянного "свыше". А в упор

смотря, прицелишь недостатков сор.

 

Я отойду пока. За сигаретами.

Придётся повесть в "Кубе" разорвать...

Курю в футболке. Натурально, лето тут!

С балкона я в траву гляжусь опять.

Словесный город снегом запорошен.

Пешком бредут в нём толпы мелких сошек.

 

 

⇐ Предыдущая10111213141516171819Следующая ⇒

Поделиться: