Часть XIII. Сын луны и три её лица. Селена

 

Примечание:

 

Селена – здесь: луна "в себе", растущая либо убывающая, беременная женщина. Земная ипостась Дианы.

 

 

Осмелюсь всё же с вами поделиться:

«Я в рифму говорю, твою ж налево».

Причём рассказ, что восемь лет мозги ел,

и весь сей срок жёг записи и нервы,

выстреливает, как любовник из постели,

ключ слыша мужа в скважине... ну, двери.

 

Для гейских шуточек не время, хоть охота.

И так часты и длинны пляски в небыли.

Теперь у нас ведь как: по ссылке что-то

длинней цитаты – ой, потом. Ну, некогда.

Знать, никогда. Читала столько я,

десяток разом, разных, книг начав, друзья.

 

Переключение вниманья очень нужно

рождённой в поколенье Z (англ.: ноль).

Давайте все признаемся. Ну, дружно!

Нам сложно... концентрироваться что ль?

Разорвано сознание картинками.

И, вроде, вместе всё, и, вроде, связи нет.

 

Пародия на постмодерн... Сколь далеко же

должна стоять я, глядя на глядящих

на жизнь, изображаемую тоже

"там где-то", где, конечно, всех нас нет!

Не подтверди я эмпирически, что, сука, смерти нет

за смертью – вряд ли прожила б ещё хоть пару лет.

 

Должна теперь за шторкой очутиться.

Ещё немного, будет и любовь.

Уже не чёрные, совсем вглуби, страницы,

но и не белые. Вот сумерки богов!

Ни в одного не верим, а в неё, голубку,

до сих пор сперму с кровью льём, как в губку.

 

Есть одна песня... Ладно, затыкаюсь я.

 

#np Sui caedere – Serenade triste

 

(гуглим)

 

Рисую: мир лежит в развалинах,

и, где-то на окраинах, сошлись

с продажной девкой героинщик полумёртвый.

Рефрен прекраснен. Из-под шума – бьёт ведь.

 

Не обязательно французский понимать

(хотя текст Неллигана – тот ещё, однако),

чтобы прочувствовать за пыткой – благодать.

У всех рывок сердечный одинаков.

По степени разбитости своей

встречаем с нею схожих мы людей.

 

 

Столичным буйством (задолго до царства

в провинциальном городке) был принят Ян.

Подполье сплошь излазил; с него в дар взяв

всё, чем богат житейский океан.

И верх, где ананасы под шампанское,

и низ, где с дозы к дозе продержаться бы.

 

Компания, что посещал он иногда,

была по цвету кожи шоколадною.

Шесть братьев и их жгучая сестра.

На страх и риск завёл (под носом) шашни с ней

(головорезов, по отчаянности равных

ему и тем, кому путёвка в ад – курорт).

 

Этнические платьица на Иде

смотрелись здорово; без них ещё здоровей.

Красивых женщин редко в гетто видишь.

Акт близости полезен для здоровья.

От юности всех страсти обвивали.

Последствия уж после узнавали.

 

Кому анализы, кому звонок в три ночи,

валились (с полки чемоданом в качку)

на голову. О смерти вести срочны,

о "жизни в смерть" ещё срочней. Как сачком,

ловят беременностью женщины мужчин.

Для брака часто больше нет причин.

 

Шесть, в цвет свернувшейся крови, стоит амбалов,

за каждым лунным циклом скрыт один.

Звонит она: – Я с золотом сбежала,

как только поняла, что будет сын.

Не знают братья ни о положении,

ни об отсутствии об этом сожаления.

 

Работаю в кафе, официанткой.

Солидный срок уже, таскать подносы.

Пойми, тебя тревожить я не стала б,

когда б впритык по горлу ни елозил

тесак. Тут городишка небольшой,

никто не знает ни откуда шов

 

на шее, ни куда трезвонить, если вдруг...

– Скинь номер карты. Едешь ты сюда.

– Что? – Слышала. Тебе я всё же друг.

Скрывалась ведь ещё... Понятно? – Да. –

Трубка положена. Мобильник лёг на стол.

Постиг с тем Яна окончательный раскол.

 

Сообразительный подумал про аборты,

мол, почему бы нет, век, чай, не средний.

Бывают синьорины, даже себе во вред,

держащиеся твёрдых убеждений.

Одной "из этих" оказалась крошка Ида.

Стерильность не туманила зениц ей.

 

Она отлично знала, на что шла,

и отдавалась, полная эмоций.

Мы вспоминаем вписочных шалав,

которые за спирта парой порций

любого привечают между ног...

Нет, Иде в нём привиделся сам Бог.

 

Огромна разница меж а) бездумной тратой

себя; б) тоже тратой, но вполне обдуманной,

прыжком в "модель, досель где не была ты"

(мы с Лорой очень родственны по духу тут);

и в) соитьем с тем, кто – зеркало небес.

Запал, короче, в душу ей сей бес.

 

Если расположить по полкам архетипов

трёх леди, мной прописанных детально,

то «разрушительница» – Лора (вся на хрипе,

вся на излом), убийца, и буквально;

«возлюбленная» – Инь, небес печать,

муза; а Ида олицетворяет «мать».

 

Родить ребёнка и быть матерью, амигос,

не то же самое. Физически к рождению

почти любая подготовлена. Но мигом

увидишь разницу: по типу отношения.

Когда с пришествием ребёнка фаллос вдруг уходит в тень,

что роженица – "мать", становится ясней, чем божий день.

 

Для женщин этих – семя в чрево бросить

важней, чем сеятель, причастный к (волейболу,

то есть) броску. Зачав, она не рвёт с ним,

чтоб чаду, зреющему в ней, не знать забот. И

готова ненавистный брак терпеть

фрау, чей аргумент: «Ради детей».

 

{ Чтоб мать свою почтить, должна траншеи

я лбом бурить сквозь пол целыми днями.

Мы убиваем матерей. У Мэри Шелли

описано, кто лоно прорубает.

Смерть самолично посетила мать мою

в моём лице; за что – благодарю. ******* }

 

Я иллюстрацию одну не в силах вычеркнуть

из памяти. Касаясь "муз" действительных.

Многие знают Модильяни, Амадео. У его жены,

чьё имя – Жанна Эбютерн, сидел под сердцем плод,

(второй уж; от него), когда, в день сразу после гибели

художника, шагнула с крыши, оборвав две жизни в ней.

 

Всем девушкам подобного ей склада

мужчина нужен сам. Не для зачатия.

Влюбись она, пойдёт хоть до Канады

пешком (чтоб его видеть, а не чатиться).

Частенько их считают сумасшедшими,

но не они "того", а факт пренебреженья к ним.

 

Какая бы ждала легионера,

сгрызая локон, дома, с поля боя?

Ради какой вернуться б захотел он,

сожрав земли пуд (от крови тот солен)?

И уж наверное, солдата прикрывать

собой от пули стала бы не только мать.

 

Высокие доступны чувства – каждой, но

если она позволит им случиться.

Не обесценивать слова, а их отважиться

прожить. Однажды вусмерть утопиться

в "другом", к примеру. Вместо заявлений,

что любишь всякого, с кем вытерла колени.

 

Другое дело, что в «эпоху порно»

всё перемешано, как в блендере продукты.

Привет для крёстного отца: мой бесподобный

Эвола, Юлиус, традиционный друг мой,

сказал, что от отца ждала биологического,

ты, virtus ищущий, а не хваленья личности.

 

По-прежнему мы воинов желаем,

с экрана, а не промывая раны им.

Герой погиб: «Антагонист, встречаем!» –

тем лучше, чем он более... с изъянами.

Замкнулись в комнате, как завещал святой Иосиф.

Аскет уединенья с богом просит,

 

а мы – с творением своим в "окне" из радуги.

Играя, симулируем божественность.

Ну что ещё? Все живы, умер только дух.

Лавиной захлестнула землю женственность.

В Европе верили: «Раз дева суть пуста,

закрасим фоном пропуски холста».

 

Гармонии хотели на востоке.

О равновесии учили мастера.

Когда что-либо бросишь в плен надолго,

оттуда выйдет монстр... et cetera.

Со шкурою сожрали богомольши

тех, кто держал их в камерах бессрочно.

 

Не так уж плохо в мире современном.

Да, всё на свете – микс из кадров ярких.

Но, если воспринять все перемены

как на больничной коечке подарки,

и им порадоваться искренне, поймем,

что маски пустоты – словарь иль мем.

 

(Почти) нет в чистом виде женщин и мужчин.

Оба начала в нас иль развиты, иль спят.

От института брака – вал руин.

Все для себя одних пожить хотят.

Двуполых крики слышатся с галёрки...

Я с вами, soulmates: покричу о том, как

 

то, что, на два делёное, трагедию уж полнит,

а без барьера тел, в себе, "болтаем и шалтаем",

свалиться так и тянет вниз, со стенки, брызнув в пол всем,

под черепушкой собранным, не стою, мол, яйца я

изглоданного внутренне... Я знаю. Просто знаю.

Таких всё больше. В лучшем случае становимся творцами.

 

Но героиня сцену топчет. И не ропщет даже.

Знать, понимает: отступления полезны.

Шрам в шею Иды был отцом её засажен.

Отец был пьющим. Брат его прирезал.

Кое-кому увечья даже нравятся...

Сплошь в шрамах Лора, а слывёт красавицей.

 

Привыкла Ида раны волосами шить,

за креслом прятать беглецов от копа,

заботиться о братьях... Мать похоронить

ей рано довелось. Была и сопкой,

и тихой гаванью она шести Леонам.

Покинув, нанесла большой урон им.

 

Длинноволоса и курчава; тонкокостная,

но с бёдрами обширными (тип «груши»);

немаленького, в общих мерках, роста,

собой являла девочку послушную

с такою жутью в полуночных радужках,

что конкурировать могла б с Самарой из "Звонка".

 

Ян призадумался, грудной и низкий голос

её не слыша больше в телефоне.

Жениться он не собирался точно. Голой

пред ним явиться – не причина штампы грохать.

Вернуть он сыну долг решил вдвойне,

что пред отцом имел. И был тут прав вполне.

 

Его видения терзали об Инессе.

Не бешеным стремленьем к обладанию

(как Лора) волновала та телесность.

Другого рода пробудила в нём желание.

Он сам не понимал, что происходит.

Для игрока контроль узде подобен;

 

на произвол отпущенные кони

несутся с риском сбросить колесницу.

Вот, только, всех разил, с мечом, в короне,

но вдруг – копьём враг вышиб вон возницу.

И рок событий гонит слепо (что Есенин

знал каждым фибром в срезе смены управлений).

 

Принцесса Грёза перед гибелью приходит.

Хотя за ней гоняемся годами.

Ян не гонялся, потому и встретил. Сродни

желанье женщине. Открыто источая

к ней раболепие, им только оттолкнёшь.

Он, как и Лора, этот факт знал всё ж.

 

Инесса же, как я когда-то, сердцем

охваченная полностью, стремилась

ему навстречу. Вскрученная смерчем,

металась и боялась, и томилась.

Одна уснув, в обнимку с мишкой плюшевым,

не знала, что и он неравнодушен к ней.

 

____

 

******* Скобки: позднейшая вставка. [3]

 

 

(заметки на полях)

Удивлённый

 

В глаза одни гляжу, а вижу всех

когда-либо существовавших женщин.

Святое чувство испаряет грех;

но выдержать его в себе не легче,

чем уроженцу подземелий свет

дневной увидеть после долгих лет

во тьме. Земное око как бы слепнет.

Я в ней все жизни проживаю в миг.

Мой идеал был из меня же слеплен,

с ней рядом – сразу мальчик и старик.

Переродись или умри: так пыл неистов.

Среди влюблённых нету атеистов.

 

⇐ Предыдущая891011121314151617Следующая ⇒

Поделиться: