Р ЕЗОНАНС. ДИСПУТ О ЛИЧНОЙ ВЫГОДЕ

Пишут вам постоянные читатели «Комсомолки» — группа производственников одной из передовых молодежных бригад Харьковского электротехнического завода.

Хотим сообщить вам, что темой одного из наших последних комсомольских собраний являлась статья «Личная выгода».

Статья была, вынесена на общее обсуждение бригады. Внимание привлекли мнимые «люди будущего». Наши ребята резко критиковали их идеи.

Основная часть современной молодежи достойна героического прошлого своей Родины. Однако нам ни в коем случае нельзя забывать о существовании фарисеев и карьеристов.

Мы, представители современной рабочей молодежи, единодушно пришли к выводу, что таким людям место в прошлом, а не в будущем. Все комсомольцы нашей брига­ды придерживаются твердого мнения о необходимости борьбы с глубоко чуждой нашему образу жизни мелко­буржуазной идеологией. И борьбу эту надо вести повсе­местно.

Комсомольцы цеха № 1 В. Кустов, Н. Гранков, А. Тарасенко и другие, Харьков

* * *

Таких, как Елена К., я презираю до глубины души. Она уже законченный циник и сложившаяся мещанка. А мещанство, как мы знаем, это мелкобуржуазность.

А вот последняя история, приведенная в статье, о 17-летней девушке, вызвала у меня сочувствие к ней.

К. Демиолиди, Гурьев

* * *

Я врач, мне 33 года. А задело меня письмо девочки, которой 17 лет. Ее родители, честные люди, даже подвижники, вынуждены все время сводить концы с концами, а она, девчонка, получила за месяц неквалифициронаиного труда больше, чем они оба.

Я, люблю свою работу, менять ее не собираюсь. [89] Ра бота интересная, благородная, очень ответственная, сложная. Наша профессия требует постоянного самосовершенствования, вечером продолжаешь работать дома: читать, переводить и т. п.

Но оплата пока, на мой взгляд, не соответствует затраченному труду. Деньги нужны, хочется куда-то съездить, что-то купить. Дети требуют расходов. Поэтому приходится брать много ночных дежурств, совместительства, консультации и прочее.

В сфере распределения надо соблюдать принцип «по труду».

А. Чернов

Свердловск

* * *

Идейки Елены К. и иже с ней далеко не безобидны. Вспомним ее разделение на «людей будущего», «серых мышей» и тех, кто «просто не существует».

Про таких людей один из писателей французского Сопротивления сказал: «Способный, очень способный, способный на все».

Игорь Ленинград

* * *

Елена К. утверждает, что она человек будущего. Она закончила за счет государства ряд учебных заведений и учится в одном из «престижных» вузов.

Не считается с нашей идеологией и моралью и считаться не хочет. У меня вопрос: кто ее воспитывал?

Мне 25 лет, студент 1-го курса Запорожского пединститута, кандидат в члены КПСС.

Меня на учебу послал рабочий коллектив, поэтому я говорю сейчас и от его имени.

Товарищи, с мелкобуржуазностью не надо сентиментальничать! Ленин предупреждал в работе «Что делать?», что всякое умаление социалистической идеологии ведет к усилению буржуазной.

С. Лупинович, Запорожье

* * *

Я секретарь комсомольской организации совхоза. Прочитав статью «Личная выгода», хочу поделиться своим мнением. [90]

Такие люди есть, но будущее не за ними, хотя бы потому, что мы этого не дадим.

Я доведу твою статью, «Комсомолка», до сведения комитета комсомола, цеховых бюро и всей комсомольской организации, мы выступим с лекциями перед школьниками, перед молодежью совхоза.

Наш пример — те, кто строит БАМ, те, кто после окончания школы идет поднимать сельское хозяйство. Вот они и есть люди будущего.

Ф. Исаев

Кувандыкский район, Оренбургская область

* * *

Я во многом солидарна с Еленой К. Я учусь в 10-м на «отлично». Поступлю в престижный вуз — мама обещала. Она сделает. Не то что отец. Он хороший, я его люблю, но он — прошлое. Работает на заводе, за двадцать лет продвинулся всего до замначцеха. Даже выписать что-либо для ремонта не может.

Но дома у нас все, как у людей. Это мама обеспечивает. Она — молодец, работает в большом гастрономе. Понимаю, что не на зарплату все то, что на ней и на мне, и я помалкиваю.

Мне 16 лет, я не маленькая, понимаю и знаю больше, чем папа. И в будущем буду жить, как мама.

Лариса Б., Жданов

* * *

Я прочитал книгу о революционерах-ленинцах. Каким жалким и ничтожным я себе показался! Люди могли ради идеи отдавать жизнь. А мы?.. Конечно, некоторые возразят — тогда такое время было, а сейчас тишь да гладь. Да, время другое, только цели те же, а о тиши да глади не приходится говорить. В мире идет яростная борьба двух идеологий. И, чтобы правильно ориентироваться, надо быть политически образованным. Сейчас изучаю теорию, чтобы применять ее на практике.

                                                                                                                   Слава, Киев [91]

 

Обыватель примерно так представляет себе коммунизм: выходит человек из шикарно обставленной квартиры, садится в автомобиль и едет по магазинам — удовлетворять материальные потребности.

В магазинах полки ломятся от красивой одежды, сколько хочешь золотых украшений, богатый выбор приемников, магнитофонов — и все бесплатно. Набив багажник, человек едет на работу, где, с часик понажимав кнопки, устало говорит: «Свои способности я отдал сполна, поеду дальше удовлетворять потребности». После чего едет в ресторан удовлетворять потребности духовные.

Представив себе таким образом коммунизм, обыватель заявляет: «Такое общество невозможно. Даже если все свалить на машины и на роботов, получится общество разжиревших лентяев».

Да, действительно, трудно представить существование такого общества. Но дело в том, что обыватель своим ограниченным умом другого воплощения в жизнь основного принципа коммунизма вообразить не может.

А между тем принцип «от каждого по способностям — каждому по потребностям» является самым естественным принципом существования человеческого общества.

Организованные по инициативе рабочих в годы граж­данской войны коммунистические субботники стали первым воплощением в жизнь основного принципа коммунизма.

Кое-кто любит говорить, что, дескать, раньше были люди сознательные, а теперь нет. Мне же кажется, что сознание у нас, напротив, возросло в огромной степени, но это сознание именно социалистическое, а не коммунистическое.

Взять хотя бы потребность в труде. Вновь в воображении возникает наш обыватель и начинает доказывать невозможность существования у человека такой потребности, которую обыватель представляет не иначе как «потребность взять лопату и что-нибудь копать».

А между прочим, даже тяжелый физический труд может доставить радость человеку, если труд не из-под палки, а в охотку. Но в потребность, именно в высшую духовную потребность, может превратиться только творческий труд. Поэтому самое главное сегодня — создать такие условия, которые дали бы каждому человеку возможность работать творчески. [92]

Не надо думать, что при коммунизме люди будут купаться в изобилии материальных благ. Человеку, если им не движет тщеславие или жадность, надо не так уж много.. Поэтому на производство материальных благ при росте производительности труда мы будем тратить все меньше и меньше времени, а потом и вовсе отдадим это дело автоматам и роботам. Самой главной потребностью станет потребность в творчестве. Главным будет стремление к творческому труду, который будет трудом коллективным, с одной стороны, и в котором, с другой стороны, раскроются в полной мере индивидуальные способности каждого.

В. А., 23 года, образование среднее специальное

Тюмень

Итак...

Вы видите: читатели в большинстве своем единодушны. Значит, вызрела не только проблема, но и четкое мнение, отношение людей.

Особенно резкие письма — с крупных промышленных предприятий. Это естественно: крупное машинное производство всегда давало и дает пролетарский тип личности с развитым коллективизмом, чувством локтя, что полярно противостоит частнособственнической психологии.

Это необходимо усвоить тем, кто отчаялся, кому кажется, что все только тем и заняты, как бы побольше урвать да повыше взобраться. Это не так.

Решение проблем, порожденных различием специфических интересов разных классов и групп населения, напрямую связано с нашим движением к более полному осуществлению социальной справедливости.

Социализм раскрывает широкие возможности для завершения перестройки всех сфер жизни общества именно на коллективистских началах. Они внутренне присущи социализму. В этом его преимущество. Это и основа нашей уверенности в победе коллективистских начал над шкурными интересами. Но предстоит еще обеспечить строгую зависимость заработной платы от результатов груда, его производительности и условий, чтобы стимулировать труд на общее благо и лишить заманчивого ореола труд исключительно на собственную персону. Предстоит улучшить и моральное вознаграждение честных, добросовестных людей, работающих на благо страны. Многое делается сейчас и предстоит сделать для [93] освобождения общества от проявлений паразитизма, пустозвонства и чванства.

Вы видите, что читатели вполне отдают себе отчет и в политическом, и в экономическом, и в моральном значении проблемы и что они готовы не только рассуждать о социальной справедливости, но и действовать в нужном направлении.

КРАЙНИЙ ВАРИАНТ

Наша тема была бы раскрыта не полностью, если б мы обошли молчанием еще один тип.

Мелкобуржуазность многолика, разнообразна. Это одно из ее лиц. Крайний вариант, скажем так. Мы сейчас резко и прямо говорим о том, что парадность, фарисей­ство, пустозвонство, чванство — то есть окаменелые, мертвые формы — мешают живому движению, сдавливают наше стремление к дальнейшему развитию.

Во все эпохи окаменелые формы неизбежно сметаются. В наших условиях это продиктовано требованиями народа, всей здоровой части общества.

Но речь у нас сегодня не об этом, не об обнадеживающем отрицании парадности и чванства. Речь пойдет о другом отрицании...

Диалектика есть диалектика. По ее законам любое явление неизбежно имеет свое отрицание. Нравится тебе диалектика или нет, признаешь ты ее или нет, но она делает свое дело. Причем мало ей умного, революционного, марксистского отрицания того, что отжило. Она дает нам, тоже в полном соответствии со своими законами, еще и тупое, анархическое отрицание. Негативное явление отрицается без выхода за границы этого явления, за его рамки. На языке теории это обычно называют отрицанием внутри того же круга. Другими словами: у отрицающих те же самые ценности, но со знаком минус. Это то же самое явление, но его оборотная, темная, ночная сторона.

Прагматики, «хайлафисты» и прочие — это типы, утверждающие негативные явления, желающие нести их дальше, быть их продолжателями. Это дневная, блестящая, так сказать, сторона. А вот явление на обороте, в своем собственном отрицании, в кругу тех же ценно­стей, в голом отрицании, без позитивной программы. То есть разрушение, бунт. [94]

Семеро малых 15—17 лет, все в кожаных пиджаках и коричневых брюках, в перчатках летом, пугают людей на остановке автобуса. Этот пример взят из почты. Он не единственный. Передо мной лежит пачка в чем-то схожих писем, которые я объединила бы такой мыслью: что именно их авторы отрицают. Ну, например, из Ярославля: «Мы — русские панки. Мы презираем всяких «хайлафистов», всяких барахольщиков». Это и есть «программа». Есть накал отрицания, но больше ничего нет. То есть обратная сторона все того же явления. Диалектическая неизбежность. Все те же самые ценности, но со знаком минус. Обращает на себя внимание пышная символика, в основном пивная.

Или вот еще. Молодые люди, называющие себя «хаки», тренируются в лесу, поддерживают себя в спортивной форме. Цель: «разобраться» с барахольщиками, с теми же «хайлафистами», вообще со всякой элитой, плюс к ним с доморощенными подражателями панкам и т. д. Иной программы нет. Опять те же ценности, но со знаком минус. Письмо прислано из Томска.

Обычно это называют бунтом дикаря. Не стоит удивляться, что данное явление, которое кому-то кажется новинкой, давным-давно имеет устоявшееся название. Ни для теории, ни для истории ничего нового здесь нет.

Теперь нам с вами предстоит узнать немножко из истории и из теории, то есть предстоит политучеба. Кто убежден, что синоним политучебы — казенщина, пусть протестует против нее невежеством (кстати говоря, это и в ключе данной главы: отрицание в том же круге). Будем читать Маркса, статью «Китайские дела». Вот ее начало. «Незадолго до того, как начали плясать столы, в Китае, в этой живой окаменелости, началось революционное брожение».

По поводу пляшущих столов пространные комментарии не требуются: эпохи общественного спада регулярно дают нам все виды мистики (в данном случае речь идет о широком увлечении спиритизмом в Европе в 50-х годах XIX в.). А вот по поводу революционного брожения (не двия-еения, а именно брожения) — поинтереснее. Маркс описывает так называемых тайшшов, в течение столетий периодически пугавших «живую окаменелость», по ничего не изменивших и не способных изменить. Они боролись с окаменелыми формами... Но как боролись?! «Главным средством устрашения является пестрая шутовская одежда тайшшов. У европейцев она вызвала бы [95] только смех. Но на китайцев она действует как талисман... Прибавьте ко всему еще длинные, косматые, черные или выкрашенные в черный цвет волосы, дико сверкающие глаза, заунывный вой, напускную ярость и неистовство — этого будет достаточно, чтобы насмерть перепугать чопорного, смирного, педантически размеренного китайского обывателя».

Кто такие эти чучела? Это протестующие. Неизбежное — по законам диалектики — порождение окаменелых форм, отрицание этих форм, но без всякой позитивной, созидательной программы. «Народным массам, — пишет Маркс, — они внушают еще больший ужас, чем старым властителям. Бее их назначение сводится как будто к тому, чтобы застойному маразму противопоставить разрушение в уродливо отвратительных формах, разрушение без какого-либо зародыша созидательной работы».

Значит, такого рода разбойники представляют собой новинку только для тех, кто не хочет вспоминать историю и не умеет применять марксизм на практике, использовать его диалектическую логику, его способы мышления для оценки сегодняшней, реальной, непрерывно изменяющейся жизни.

Умение думать — опять же в соответствии с нашей теорией — это и есть умение применять имеющиеся знания к оценке событий дня. Будем это помнить, чтобы нам закончить политучебу не учеными людьми, а умными, ибо просто ученых, как известно, много...

Теперь мы перейдем к письму, достаточно полно отражающему идеологию и психологию крайнего варианта.

Я хочу сохранить в тайне своего героя. Инкогнито позволяет остро ставить вопрос и формулировать негативное явление, не нанося при этом непоправимого удара по человеку. Могу только сказать, что он молод, двадцать с небольшим, разуверился в своих способностях, работа и должность его не удовлетворяют.

«Здравствуйте, уважаемая редакция!

Вас поражает чужое лицемерие? Интересно, а как вы относитесь к собственному двуличию? Как, например, борьба с пьянством может сочетаться с выпуском в огромных размерах алкогольных напитков?»

Прошу сразу же обратить внимание, это характерно для почты такого рода: неудовлетворительно ведшаяся многие годы борьба с пьянством дала повод, и вполне основательный, для тяжелых обвинений. Дальше прямой путь к философии ни за что не отвечающего человека: [96] если вы такие — значит, нам можно быть какими угодно, мы ведь «маленькие».

«Я не впадаю в панику из-за того, что какие-то маль­ чишки увлеклись экзотичной символикой» К несчастью, это символика человеконенавистничества, но ведь все за­висит от того, что понимать под человеконенавистничеством».

Перебьем еще раз этот монолог. Надо действительно сказать несколько внятных слов о символике данного явления: о знаках, письменах, костюмах и стрижках. Конечно же, суть дела не в ней, хотя бы потому, что ее может и не быть вовсе, что не означает, что нет явления. И она может быть очень броской и оскорбительной для страны, там, где явление глубоких корней не имеет.

Мы рассматриваем первый вариант. Никакой символики, а сознание автора пропитано идеей разрушения, разрушения зряшного, бессмысленного, идеей ломки, сокрушения всего.

Да, я ненавижу так называемую «толпу», представителем которой, в частности, я сам являюсь...»

Да, разумеется, в рамках данного явления, без прорыва за пределы круга, только так и можно рассуждать, независимо от того, воплощаешь ты само чванство или его отрицание. Даже лексика: «презрение к толпе», например, — единая. Если вырвешься за рамки — тогда поймешь, чем отличается толпа от народа, чем отличает­ся, обыватель от гражданина.

«Но перед гениями человечества я преклоняюсь…»

И это — все в том же круге, круге неравенства, элитарности, независимо от того, какова точка отсчета: неравенство по барахлу, по служебному положению, по крови, по происхождению, по образованию и т. д.

«Я заявляю, что Земля создана для гениев, в самом широком пониманий этого слова. Гений — это нормальный человек. Все остальные — недочеловеки, ублюдки, дегенераты и т. д. Если они не в состоянии добровольно лишить себя жизни, эту функцию должны взять на себя гении, то есть нормальные, здоровые люди. Я хочу ска­зать, что оправдываю все войны, которые когда-либо велись, ведутся и будут вестись человечеством. Я понимаю, что могу быть физически уничтожен за эти слова, но я буду приветствовать свое уничтожение, одним дегенератом все же будет меньше, пусть этим дегенератом буду я». [97]

Когда мы с автором письма связались по телефону, первым делом он предупредил, чтобы, прочитав письмо, я не думала, что он «ненормальный». Я и не думаю. За­чем умножать число биологизаторов человеческого сознания, которые весь огромный спектр недоступных их пониманию социальных явлений, отраженных в сознании, объявляют «ненормальностями»? У этой школы, по моим подсчетам, трехсотлетняя история, и за 300 лет их способы мышления практически не изменились. В эпохи общественного спада они поднимают голову вместе со спиритами, церковниками, восточными магами и т. д. Похоже на то, что авторитет биологизаторов сейчас стремительно снижается, и это хорошо, это одно из свидетельств происходящих в стране оздоровительных процессов.

Социальное — оно и есть социальное, и воздействовать на него надо социальными мерами, что сейчас и делается активно.

Одно только замечу своему оппоненту, что «норма» мышления, независимо от того, как она понимается, хоть бы и в его варианте гениальности, — это идеал маленького хозяйчика, узенький заборчик, за который никто не должен выбираться, особенно бабы и молодежь. В сфере духа все должно быть нормальненько, ничье сознание никуда выбиваться не должно, как все «нормальные» люди думают — так и ты думай. Иначе...

Вернемся к зряшному бунту, зряшному отрицанию всего нашим героем.

«Упреки в кощунстве над памятью погибших в наше время мало кого могут задеть, а лет через 20—30 разница между двумя Отечественными войнами, 1812 и 1941 го­дов, совершенно исчезнет. Что там за дело до тех, кто отдал свою жизнь на Куликовом поле или под Бородином?»

...Типично «хайлафистское» рассуждение...

«Я знаю, найдется немало лицемеров, которые будут хватать меня за грудки и бить в морду за такие высказы­вания, но разве я не прав? Разве правда перестает быть правдой, если она отдает цинизмом?»

Опять оттуда же: цинизм как жизненная философия…

«И разве правда перестает существовать, если о ней молчат? Не кажется ли вам, что после создания ядерного оружия такие понятия, как патриотизм, героизм и т. д., потеряли всякий смысл? Не кажется ли вам, что создание ядерного оружия служит доказательством изначальной [98] природной предрасположенности человеческого раз­ума к самоуничтожению?»

Нет, не кажется. Мне вообще по поводу «природы» ничего не кажется, точно так же, как но поводу «нормы» ничего не кажется. Содержание сознания — целиком и полностью социально, зависит от общества. Как именно отражается реальность в сознании — наверное, самое сложное из всего, что изучают люди, но чему же там отражаться, кроме как реальности? Больше-то отражаться нечему. Родится человек ни с чем, безо всего, в том числе и без предрасположенности все вокруг уничтожить, и даже без предрасположенности к бюрократизму как к социальной норме.

«Природа», «норма» — опознавательные знаки, пароли мелкобуржуазности, мещанства. Символика хозяйчиков, шкурников. К сожалению, за последние десятилетия они много напортили в общественном сознании. Время их уходит в прошлое, но следы пока остаются. Вот, например, пишет в редакцию один из читателей: «Не морочьте ни себе, ни людям голову. Коммунизм противоречит самой природе человека». Другими словами: человек шкурником родится, шкурником умирает, это его природа, поэтому никакого нового, коммунистического человека быть не может.

Идея не нова. «Буржуазные писатели исписали и исписывают горы бумаги, воспевая конкуренцию, частную предприимчивость и прочие великолепные доблести и прелести капиталистов и капиталистического порядка. Социалистам ставили в вину нежелание понять значение этих доблестей и считаться с «натурой человека», — это первые строки ленинской статьи «Как организовать соревнование?».

Продолжать полемику по поводу «природы» вряд ли нужно. Здесь не ставится цель переубедить тех, кому нравится быть Шкурником, здесь ставится цель напо­мнить тем, кто ищет, кто сомневается, какова классовая сущность этого логического хода.

Возвращаемся к нашему разрушителю.

«Не думайте, что я пессимист. У нас есть один шанс спасти свои шкуры». Далее излагается теория Мальтуса, в соответствии с которой рост населения неизбежно обгоняет увеличение продовольствия. «Что из того, что впервые такую идею высказал Мальтус? Когда она мне пришла в голову, я о нем и знать не знал, хотя сейчас это никому не докажешь. Впрочем, я нечестолюбив. Мой [99] комплекс неполноценности всегда подавляет мою манию величия».

Насчет теорий — это бывает. Можно самостоятельно прийти к марксистским идеям, а можно — к мальтузианству. Ничего невероятного в этом нет. И то, и другое взято из реальной жизни, из классовой борьбы. Первые — из установок восходящего класса, вторые — погибающего. А комплекс неполноценности в сочетании с манией величия — обычное свойство сознания мелкого собственника: собственность — своя, персональная, в ней основа величия, но собственность маленькая, здесь основа неполно­ценности.

Концовочка письма: «Самый современный человек — это наиболее близкий по своим убеждениям ко всему вышеизложенному».

Чем мертвее, чем ближе к гибели отрицаемое явление — тем сильнее напор прогрессивных сил, но тем сильнее напор отрицания и внутри круга, тем резвее и нахальнее ведут себя разрушительные, дикие силы с их антикультурой, антимышлением, антицивилизованностю. Это прослеживается в истории как закон. Не мы его открыли, но мы должны о нем знать. Тогда мы избавимся и от беспомощного недоумения, и от попыток закрыть глаза, чтоб не видеть того, что есть, причем есть по законной причине, в соответствии с законами диалектики, а не в результате чьей-то злоумышленности.

К сожалению, мы редко пишем об обратной стороне любого явления. Не кажется ли вам, что пришла пора заново вдуматься в диалектику основоположников марксизма? Еще раз подчеркнуть, что Ленин в той же статье перечисляет через запятую богатых, жуликов и хулиганов, то есть частную собственность и ее обратную сторону, а в качестве позитивного отрицания называет массу рабочих и крестьян, ведущих учет и контроль за перечисленными через запятую носителями одного и того же явления.

Но нужно это не просто подчеркнуть, как исторический и теоретический факт, а применить к реальной диалектике наших дней.

Ну так что ж теперь? Если все имеет свои причины, свои корни, если все формы сознания зависят от бытия и существуют неизбежно — сложить руки и терпеливо смотреть на бунты дикарей? Конечно, нет. Мы с вами не отвлеченный разум, а живые люди, с живыми чувствами, мы должны наших дикарей воспитывать, а когда надо — [100] наказывать. С человека не снимается вина за его действия, потому что выбор у него всегда есть: он может отрицать социальную психологию «хайлафистов», прагматиков и иже с ними, то есть отрицать чванство, паразитизм и пустозвонство, не имея при этом никакой позитивной программы, целиком уйдя в слепое разрушение. А может воспринять революционную идеологию и мораль рабочего класса и оценивать события, видя перед собой перспективу созидания, видя духовные ценности нашего общества, а не только то, что соответствует системе купли-продажи и определяет психологию мелкобуржуазной стихии, которую Ленин недаром называл первым врагом революции и пролетариата с тех пор, как уничтожена эксплуатация и разгромлены белогвардейцы.

Переходов с одних классовых позиций на другие предостаточно. Значит, человек это может. Значит, его сознание шире, богаче, чем простое отражение тех или иных классовых явлений. Значит, человек виноват, если не захотел думать и страдать, если не потрудился ознакомиться с духовным богатством всего общества, всех его слоев и классов, — и выбрать лучшее, выработать про­грессивное, демократическое, созидательное отношение к жизни. Значит, мы можем с него за это спросить.

Но ведь не только спросить. Ведь есть же комсомольские работники, воспитатели, пропагандисты и т. д. Мы должны и помочь. Мы должны поставить его на позиции сознательного пролетариата, чтобы он знал, в каком направлении развиваться, где искать истину.

Почему он ищет истину в тупике буржуазных теорий, а не в марксизме? По этому поводу хоть немного, да нужно, пора сказать.

Не одна только простая лень и бывший в моде скептицизм (к счастью, сейчас выходящий из моды, да и пора уж!) мешают получить достаточное образование. Есть и другие причины. Вот образчик. «Мне довелось сдавать экзамен по научному коммунизму. То, что я прочла на страницах учебника, было нелепо и утопично, как сны Веры Павловны. Но экзамен я, конечно, сдала на «пять». И так все: не верят, что говорят их губы».

Беру учебник «Научный коммунизм», читаю параграф «Личность при социализме»: «При социализме общественный интерес... является общим для всех социальных групп. Поэтому он становится также интересом каждого члена общества». Далее три группы очень хороших черт вышеупомянутой личности. Исключительное единство [101] «всех учреждений и граждан». Разумеется, есть пережитки и рецидивы. Но все они чужды социалистическому строю...»

Возникшая в уме читательницы проекция с учебника на Чернышевского, а с себя на всех — поучительна. Чернышевский в моей защите не нуждается, но и терпеть такое поругание я тоже не могу. «Что делать?» — одна из моих любимейших книг, причем особо — за личность автора, которая видна в каждой строчке, в каждой буковке романа.

Давайте все-таки раздавать по заслугам, кто что за­служил. Не Чернышевский был селекционером, выведшим «личность при социализме с тремя группами черт, за пять минут уже забыла каких. Его роман — наша духовная ценность. Не надо все подряд валить в одну кучу. К чему я это говорю? Чтобы убедить читать тех авторов и лучше всего только тех, кто идею сам выстрадал, у кого она своя. Не поставят пятерку на экзамене? Ну что за беда!

Пишет мне один из молодых читателей: «О каких ценностях духовного, морального, психологического порядка Вы говорите? В Москве, не спорю, может быть, они и есть, но в Кузнецовске?..» Почему бы вдруг Кузнецовску Ровенской области оказаться обделенным социалистическими ценностями? Оказывается, там вечером скучно.

Обращаю ваше внимание на то, что существует путаница в понимании духовных ценностей. Количество «посадочных мест» в зрелищных заведениях — это одно, а духовное богатство социализма, впервые в истории человечества сделавшего труд, а не родовитость и не деньги, мерилом человеческого достоинства, — это другое. Вульгарность, примитивность трактовки наших ценностей очень мешают.

Учитывая особенность дня, а также и характерный логический ход читателя, который мы видели в начале его письма, добавлю пару строк на наболевшую у всех тему: пьянству противостоит не отрицание пьянства, а осмысленная жизнь. Осмысленная жизнь, наполненная трудом и борьбой, которая естественно включает в себя трезвость. Осмысленная жизнь, которую не подменишь членством в клубах трезвости. Ленинский период нашей истории был самым трезвым не из-за одного «сухого за­кона», а прежде всего из-за того, что люди видели [102] перспективы новой жизни и активно участвовали в ее строительстве.

Я это потому пишу, что, как черт ладана, боюсь профанации большого дела, пусть и неосознанной, по типу: это в Москве есть чем водку заменить, а в Кузнецовске нечем, кроме как антиводкой, трезвостью ради трезвости. Трезвый, конечно, достойнее пьяного. Но быть непьяным — это еще не позиция, не цель и не смысл жизни. Без цели и без смысла найдется новая сивуха.

В будущее мы сейчас смотрим смело. Ведущаяся в стране работа благотворно скажется и на воспитании молодежи. А всякие молодежные группировки, лишившись почвы, начнут изменяться психологически. Вместе с отжившими, мертвыми формами начнет терять яркость и их дикарское отрицание. Тут бы и поспеть помочь увидеть подлинно ценное, то, что создано нашей демократической культурой, нашей революционной марксистской идеологией, нашей социальной практикой: коллективистские установки, достоинство и почести по труду, стремление к социальной справедливости... Да мало ли!., Все это наше, у нас, надо только уметь видеть.

СРОЧНАЯ КОМАНДИРОВКА

Уголовное дело возбуждено 7 мая. Место действия не менее обращает на себя внимание, чем время действия. Ворошиловград, пролетарский город, центр шахтерской области, вскоре здесь откроют памятник конкретному рабочему человеку: не рабочему вообще, а Алексею Ста­ханову. В двадцати, минутах езды на машине — Краснодон, место подвига молодогвардейцев.

Но характерно не то, что преступление совершилось здесь. К сожалению, оно могло случиться где угодно. Характерно, как именно отреагировал пролетарский, шах­терский край на глумление над землей Краснодона. Он подал пример правильной, точной реакции, когда открыто, гласно, прилюдно вскрыл, обозначил и подрезал под корень только-только заявившее о себе негативное явление.

Меня просили! ничего не замазать, не скрыть, но и не раздуть шире реальных рамок явления. Сказать как петь, не больше и не меньше. Постараюсь так и сделать.

Группа молодых людей, в основном избегающих как работы, так и учебы, живущих на родительские деньги, [103] пьющих, не имеющих в жизни даже самых мелких целей, организовала притончик на 11-м этаже, в центре города, в четырехкомнатной квартире, где пьянство уже свело в могилу родителей и где за старшую осталась Марина, ухитрившаяся не только стать, говоря юридическим языком, содержательницей притона, но и растлить в нем младшую, несовершеннолетнюю сестру. На суде меньшая будет хихикать, ее удалят из зала.

Одиннадцатый этаж имел два филиала: подвал под названием «Кругозор» и развалины бывшего здания мединститута. В уютных развалинах собирались не только постояльцы 11-го этажа, но и другие пропойцы и воришки. Пока шел суд, развалины начали сравнивать с землей. К моменту речи прокурора от них осталась половина.

Все десять подсудимых — бывшие ученики 26-й школы, живут неподалеку друг от друга, по сошлись на иной почве и территории: на территории молодежных кафе «Арктика», «Театральное», «Снежинка». Пока шло следствие, «Арктику», во исполнение правительственных указов от 17 мая, переделали в безалкогольное кафе. Там подают фирменное мороженое с орехами, экзотичные фруктовые десерты, безалкогольные коктейли. Вкусно, оригинально и дешево, за два рубля можно сидеть целый вечер. Украина овощами и фруктами не обижена; чтобы подать дыню в сливках, не требуется снаряжать спец-авиарейс на юг.

Теперь в кафе можно привести ребенка, можно отдохнуть людям любого возраста. Отпала необходимость в дежурстве дружинников и нарядов милиции, а выручка выросла, товарооборот увеличился.

Второе кафе сейчас бездействует: не решено, как с ним поступить. Третье выполняет прежние функции.

Итак, пьяная на родительские деньги, приворовывающая десятка, отплясав свое на дискотеке в кафе, где этих тунеядцев охраняют отработавшие полный рабочий день дружинники, собиралась в притоне. Главарем был Коноплицкий, самый сильный и самый наглый, но не самый тупой. Он числился здесь «штандартенфюрером», иногда просто «фюрером», приветствовать его требовалось соответствующим поднятием руки. У него было двое «заместителей»: Уродин и Иванов. Здесь били и принуждали девушек. Одна из них собралась даже кинуться с балкона, тогда отстали. Порезала себе руку стеклом — тоже чтобы отстали.

Будем с вами помнить, что и мораль, и закон воспрещают [104] принуждать девушек независимо от того, хорошего они поведения, сомнительного или такого, какое уже никаких сомнений не оставляет. Здесь мы имеем дело с последним вариантом.

Девушек называли (партизанками» и «поджигательницами». Здесь они носили имена трех наших наиболее известных и любимых героинь Великой Отечественной войны, в том числе двух из Краснодона. Девушек ставили на колченогую табуретку, рисовали на них зловещие знаки или, наоборот, звезду. Губной помадой рисовали «кровоподтеки». На шее надевали петлю из веревки и прикрепляли к лампе, спрашивали явки и пароли. Пытались заставить кусать секло. Потом имитировали «казнь партизанки». Чем все это сопровождалось, читатель достаточно зрелого возраста уже понял, а юному знать рано. Всем сопровождалось. Действиями по целому набору статей Уголовного кодека. Особо отличались Кононлицкий, Уродин, Мокрушов Веклич, Иванов, Тютюнник.

Цинизм есть цинизм. Лишь в порядке редкостного исключения может (да и может ли?!) образоваться личность, циничная, так сказать, выборочно. Человек един, его сознание не разделено на сектора с непроницаемыми перегородками. Циник есть циник. Возьмите хоть его отношение к женщине, хоть отношение к подвигам героев, хоть к стране в делом, да хоть к чему хотите! — цинизмом поражено все. Не выведен пока еще искусственно цинизм с локальным действием. В естественном своем состоянии он поражает всю личность.

...По городу расползтись, разумеется, слухи, да и не только по городу. Экскурсовод в Краснодоне сказала мне, что за час до меня приезжала группа с Камчатки, спрашивала, что у них происходит. Слухи двух родов: первый — обычное преувеличение; второй — изменение социальной принадлежности посетителей притончика. По поводу второго слуха мне есть что сказать.

В этом случае мы инеем дело с детьми из самых простых семей. Да и город не такой, чтобы поверху образовывались «сливки». Хороший город, чистый, пролетарский. Но упорные слухи, что судят «элиту», имеют основания, и вот какие.

Если мы с вами хоть капельку материалисты, то должны понимать, что нобые понятия в так называемых «верхах» — отражение экономического положения и со­ответствующих понятий какого-либо класса или слоя общества. Имеем тунеядствующих «люмпенов» — значит, [105] должна быть аналогия в «верхах». Крохотная компания постоянных посетителей, условно говоря, той или иной финской бани, может, конечно, объявлять себя «передовыми европейцами», обогнавшими «отсталых» по взглядам, поведению, взаимоотношениям полов. Но мы с вами должны понимать, что эти «передовые» как по способу получения жизненных благ, так и по характеру развлечений не что иное, как повторение, зеркальное отражение подвала под названием «кругозор». Отсюда идет пар в «баню». Поэтому упорные слухи об «элите» не так без­основательны, как может показаться.

Однако вернемся в суд.

...Под руку нашей десятке попадались и забредшие в притончик подростки. Их били, одного из них «вешали», посыпали сахаром, поливали водой. Тут отличались Плиев, опять Коноплицкий, опять Иванов.

Своих денег у них было мало, а пили много. Могли потребовать у девушек с доходами неизвестного происхождения «дань за 12 лет» (две бутылки водки) или отнять паспорт, чтобы выкупили за червонец.

Эти люди никогда воровством не брезгуют, тащат все, что плохо лежит: чужие вещи, деньги, бумаги. Так и здесь. Ограбили киоск «Союзпечати»: стянули значки по 20 копеек, несколько ниток четырехрублевых бус. Из школы, в которой сами учились, украли дорогую меховую шапку. Раздели на улице неизвестного пьяного.

На суде Тютюнника спросили, каковы его доходы.

- Стипендия... Когда пять, когда шесть рублей.

- А сколько зарабатывает мать?

- Не знаю.

Преступные действия продолжались полгода. Милиция фиксировала безобразия и уходила. Через полчаса после ухода милиции действия возобновлялись. За формализм и халатность четверо работников органов внутренних дел уволены. Среди родителей, вырастивших для общества таких молодых людей, были трое коммунистов. Они исключены из партии. Всюду, где работают остальные родители, проведены рабочие собрания. Комсомольцы, бывшие в «десятке», исключены из комсомола. Содержательница притона выселена, квартира отдана другим людям. Младшие дети этой семьи содержатся в интернатах.

Все ли сделано? Нет. Тунеядцы с восьмиклассным образованием, проходящие по делу как свидетели, так и остались тунеядцами и недоучками. А надо бы их принудительно трудоустроить и заставить доучиться. То же [106] касается и потерпевших. Преступников суд отправит куда надо, остальных причастных к делу на Луну не пошлешь, они остаются в обществе, и их придется воспитывать и учить, деваться от этого некуда.

       - Как пришли вам в голову мысли о таких действиях? — спрашивает судья Коноплицкого.

      - Я смотрел много фильмов про войну, — отвечает Коноплицкий. — Стал подражать.

      Прощу понять меня правильно. Я ни в коем случае не хочу сказать, что это кинематограф повинен в том, что творилось в притоне на одиннадцатом этаже. Ни печатное слово, ни изображение на экране не в силах сами по себе оказывать такое воздействие, даже если б стремились к этому.

Мы много говорим сейчас и пишем о негативных явлениях: о прямой или косвенной жизни за чужой счет, о нетрудовых доходах, о возможности брать от общества больше, чем отдавать, и о многих других проявлениях мелкобуржуазности (давайте же смотреть на вещи с классовых позиций). Мелкособственническая, мелкобуржуазная, стихия с ее несоциалистическими формами повышения благосостояния — это и есть почва для антиподов нашей морали, в том числе и в молодежном варианте. А на эту почву может лечь все, что угодно. Bсe, кроме нашего, социалистического, коммунистического, которое не может лечь на эту почву по той простой причине, что это для него чужая почва.

Тот же Коноплицкий был в Краснодоне, как и все остальные из притона. «Молодую гвардию» он «не дочитал», но мемориал видел, в музее был.

—   По-моему, дедушка у меня воевал, но точно не знаю.

Так не кажется ли вам, что, с учетом вышесказанного, мы должны быть тоньше, умнее и психологически образованнее, когда беремся за военную тему? Думаем ли мы о том, на какую почву ложится то, что мы пишем, и то, что мы снимаем? А соответственно: какой же отпечаток в сознании даст наша деятельность?

Многие люди, связанные с судебным делом, так или иначе затрагивали этот вопрос. Так давайте же прислушаемся наконец к людям, ведь недаром же одни и те же мысли приходят в голову и судье, и прокурору из Киева, находящемуся здесь в командировке, и комсомольскому работнику, и учительнице литературы, и журналистке из местной газеты, да и мне самой. [107]

       Первое. Давайте обратим внимание, что малолетним у нас запрещено смотреть в кино, как люди раздеваются и целуются, а как людей пытают, вешают, жгут — пожалуйста. В первом случае мы боимся ненароком растлить незрелую личность, а как во втором? Разве менее опасно? Разве механизм не тот же?

Второе. Хорошо ли школьникам-следопытам раскапывать могилы, где погребены неизвестные участники войны, в поисках останков того, кого они ищут? Хорошо ли школьникам, увлекающимся театром, многократно репетировать, изображать на сцене, «входить в роль» и по­казывать таким же зрителям пытки Степана Разина или Емельяна Пугачева? Хорошо ли, как это было в 26-й школе на «великолепном атеистическом вечере», показывать театрализованную сцену сожжения Джордано Бруно? (Об этом рассказывал на суде один из подсудимых, Шакиров, принимавший активное участие в подготовке вечера.)

Третье. Более тонкое. Люди обращают внимание, что на экранах взамен явно тупых и обреченных на гибель эсэсовцев, которым невозможно было захотеть подражать, появились вежливые, умные, надменные, холеные... те же эсэсовцы. А наши патриоты — грязные, где-то в хлеву, в болоте, обреченные, с безумными глазами, замученные. Еще раз прошу понять меня правильно. Мне прекрасно известно, что искусство давно уже переросло ту эпоху, когда Скотинин получал свою фамилию ради прямой проекции на его внутренний мир. Мне прекрасно известно, что человек неоднозначен, сложен, что сложен наш мир и что искусство не должно быть примитивом. Но мне также известно и то, что фашист — носитель варварства в цивилизации, что он — продукт распада, гниения буржуазного общества, что его черты, как социального типа, - антикультура, антимышление, антицивилизованность. И если ты художник и гражданин, то эти черты будут видны и слышны в каждой буковке и в каждом кадре. А если нет — то не берись за эту тему, выбери посильную.

Четвертое. Кто-нибудь изучает, как наша кинопродукция воздействует на разные социальные категории молодежи и на разные возрасты? Я не могу посмотреть на экран глазами мальчика-подростка. Вижу эпизод по телевизору: сожжение наших людей в деревянном бараке. Огонь, как всегда, красив. Запаха горящего человеческого мяса, естественно, не слышно. Слышен хохот и [108] аплодисменты: — звуковое сопровождение кадров. Это радуются фашисты, но их уже не видно, виден огонь и слышен хохот.

А теперь, посмотрите в зал судебного заседания, на целую десятку молодых людей, у которых самые интеллектуальные занятия — прогулки с собакой и футбол; место, куда их больше всего тянет, — притончик, как будто он медом намазан; развлечения, не считая противоправных, — дискотека и кино. Послушайте хохоток пострадавших девушек, которых судья вынужден призывать к порядку. Да не забудьте же, что наши производственные отношения весьма и весьма еще далеки от идеала, к которому мы стремимся, и что почву для антиподов нашей морали мы реально имеем.

Не слишком ли долго мы говорим о «немотивированной жестокости»? Не пора ли выявить мотивы? И когда мы справедливо говорим о влиянии пьянства, о равнодушии окружающих, о безобразном воспитании в семье и т. д., то не пора ли задуматься и над более тонкими материями?

...Прихожу в гостиницу, включаю телевизор. Величественное зрелище: открытие памятника одной из любимых народных героинь Великой Отечественной войны... Открытие памятника и происходящее на судебном процессе объединены во времени в один день.

О чем же думаешь, сидя на процессе? О взаимоотношениях полов. Молодые люди от 16 до 24 лет имели отношения с такими же девушками. Их показания на процессе да плюс еще четырехтомное уголовное дело. Ни одного человеческого проявления: хоть бы раз кто-то кого-то обнял или поцеловал. Этих людей друг от друга тошнило (в прямом смысле слова). Скоты ограничены и защищены своими инстинктами. Они не могут быть ни выше, ни ниже своих инстинктов. Человеку суждено другое: безграничны вершины человеческого духа, тонкости и нежности чувств, по безгранично и снижение, нет ему дна.

Теперь то, что лично для меня в этом деле главное: гласность. Безусловно, что общество не может справиться ни с одним негативным явлением, если на местах его будут замазывать, заклеивать и прятать. Оно уйдет вглубь, там окрепнет, расширится и вынырнет опять. К тому же, когда прячут — не могу отделаться от этой мысли — по-моему, в чем-то укрываемому явлению сочувствуют... [109]

А лучше-то вытащить на солнышко, прояснить, да и подрубить под корень. Вот это и будет по-ленински, в соответствии с ленинскими нормами жизни.

Здесь так и поступили. Дело слушалось во Дворце строителей, в огромном зале с усилителями громкости, чтобы все и всем было слышно. Собрали в основном молодежь. Процесс сделали воспитательным.

Люди должны знать правду: во-первых, что за явление перед ними, во-вторых, каковы его рамки. Закрыли процесс, только когда приступили к разбору тех моментов, которые закон обязывает слушать при закрытых дверях.

Областная газета дала публикацию, а местное телевидение — передачу.

Этим обком партии не ограничился. Каковы в области другие негативные явления в их молодежном варианте? Где мы теряем молодежь? Где конкретно? Сейчас составляется «карта»: где и какие очаги верующих, вербующих молодежь, где так называемые «меломаны» и т. д. То есть общая формула «борьба за молодежь» приобретает кон­кретный вид: улица, дом номер, каким оружием ведется борьба. «Карта» составляется в ходе выполнения постановления ЦК КПСС об усилении партийного руководства комсомолом.

Чтобы справиться с негативным явлением, нужно, для начала, знать, где оно, как называется, что собой представляет. Его точные рамки; не шире и не уже, чем есть на самом деле. Такой подход в наших условиях гарантирует победу. Недаром так быстро справились и в нашем случае.

Как только явление еще в зародышевом состоянии обнаружилось - его вскрыли. С ним справились правдой, гласностью, обостренно резкой, непримиримой оценкой шахтерского края.

Крошечная деталь. Мы торопились, чтобы не опоздать на речь прокурора. На следующий день водитель спрашивает:

- Успели?

      - Успели. Минута в минуту вошли. Он обрадовался:

      - Значит, и мой вклад есть, чтобы справиться с ними.
Вы вчера не заметили, а я гнал, как только мог.

Здесь не занимаются умствованиями по поводу «сложной и ранимой души подростка», не называют притончик «командой» или еще каким-нибудь неопределенным сло­вом. У людей заметна не попытка вникнуть в механизм [110] произошедшего, а дрожь омерзения. Здесь рабочий край с соответствующей направленностью оценок, твердых, непримиримых и верных. Этот край, недаром давший нам Стаханова и молодогвардейцев, не счел воришек, растлителей и пропойц из притона имеющими особую «систему взглядов» или «мировоззрение», а счел их особо циничными хулиганами, насильниками и извращенцами, опоганившими землю Краснодона.

Главарь лишен свободы на 13 лет, остальные на 10, 9... и так далее — до трех.

«АРИСТОКРАТЫ ДУХА»

Не так уж часто социальный тип заявляет о себе с предельной ясностью: вот он я, вот этот период жизни я приветствую, потому что он мой, мне в нем хорошо, а вот этот я отрицаю, потому что мне в нем плохо.

«Уважаемая редакция! Неужели же и вправду намереваются возродить недоброй памяти нафталинный дух?»

Под «нафталинным духом» авторы письма подразумевают то, что мы называем социальной справедливостью, причем их раздражают самые простые, всем понятные и безусловные грани проблемы: что большое наследство развращает и наследника, и его окружение, что каждый человек, независимо, произошел ли он от писателя или от дворника, должен сам себе на хлеб зарабатывать и т. д. Лаконичная формула: кто не работает, тот пусть не ест — как видим, и по сей день у кого-то вызывает негодование. Аристократ начала века ненавидел эти слова, потому что боялся будущего, а в данном случае мы наблюдаем любопытное перевертывание: наш лозунг отнесен его противниками к прошлому, причем «недоброй памяти», а его антитеза — «священная частная собственность» — объявляется настоящим и будущим.

Кто же такие эти люди?

«Наш круг, круг артистов, писателей, композиторов, художников, вышедших на орбиту в 50-е годы...»

Иногда совершаются забавные ошибки: уходящее в прошлое может искренне возомнить себя новым, правое может горделиво объявить себя левым, темные идеи могут заявить о себе как о передовых. Тогда передовые идеи соответственно будут объявлены темными, а их носители «ретроградами» или даже «мракобесами». [111]

«Наш круг, круг артистов, писателей, композиторов, художников, вышедших на орбиту в 50-е годы, есть средоточие гражданственной мысли Отечества».

Скажите, пожалуйста...

Посмотрим же, какое содержание вкладывается в эти слова.

«Ведь и тогда, в 30-е годы, никто не думал упрекать советского писателя графа Алексея Толстого за уровень жизни, соответствующий титулу». Русская творческая интеллигенция всегда жила несколько иначе, чем этого требуют нормы абсолютного имущественного и социаль­ного равенства. Поэтому намерение «причесать» наши доходы при переходе их к детям выглядит странно...»

Здесь авторы письма могли бы поставить точку. В общем-то, они уже сказали все. Но точку поставил бы кто-нибудь погрубее. Мы с вами имеем дело с людьми утонченными. Грубый денежный интерес они должны «одухотворить», возвысить. Поэтому они продолжают.

«Естественно, что и дети наши не могут не творить дух, они почти физически не могут не продолжить гражданственности. Но чтобы творить, человек не должен думать о куске хлеба. Нам приходилось думать об этом — и сколько же чувств, таланта и вдохновения по­теряла Россия! Верите пи вы сами, что художник был бы в состоянии поставить серию фильмов, пронизанных тончайшим ароматом сквозного родства всей русской культуры без различия времен и классов, если бы, говоря языком наших детей, «вкалывал»? Разве позволительно лишать общество таких мощных проявлений духа, разрушать с такими усилиями созданную его надбытность, заставлять наших детей не чувствовать, а думать о прожиточном минимуме?»

Тут мы перебьем авторов письма, чтобы поговорить с читателем. Конечно же, вы заметили открытое, откровенное барство, проступающее почти в каждой строчке. Так и встает за письмом прошлый век, феодализм, который, между прочим, в реальную эпоху его существования называли крепостным правом, а не ароматом.

Относиться к прошлому можно, конечно, по-разному. Но хочет того художник или не хочет, понимает или не понимает, прошлое он видит и предлагает видеть зрителю или читателю через призму классовой идеологии. Вы скажете: через свою личность. Пусть так, но в основе оценок любой личности лежит именно классовая идеология. Если чуть-чуть продолжить развитие мысли, то [112] надо будет добавить: и классовая заинтересованность. (Кстати, заметьте: фильмы об интеллигенции, пошедшей с народом, в письмо «не попали», а ведь и они тоже талантливы.)

Русская культура, как и любая другая, никогда единой не была, поскольку времена и классы всегда были и никуда не девались. Бар без холопов не бывает. Доказывать это примерами из эпохи крепостного права было бы излишним усердием. Пусть современное духовное барство докажет это собственным текстом.

«Тяжко духовным лидерам общества словно бы оправдываться перед несуществующими в искусстве и потому не представляющими себе, сколь тяжела ноша творца...»

Вот-вот... Вез «профанов» никуда. Господско-холоп-скую психологию недаром называют двуединой. Какой же ты аристократ духа без профанов? Да никакой.

Продолжим.

«И детей наших мы не готовим к «сладкой жизни». Наши дети трудятся ничуть не меньше, чем те, кого могли бы ввести в наш круг с улицы...»

Вот-вот... Кухаркиным детям не место в гостиной...

«Если бы был достаточно (в том числе и в материальном выражении) оценен талант Максима Дмитриевича Шостаковича — будьте уверены, он остался бы верен Родине! Скольких людей мы так теряем!..»

Скажите, а почем ваши таланты? Сколько они стоят сегодня на мировом рынке? Сколько, по-вашему, надо платить глашатаям «гражданственности» за верность Родине?

«Нарушать естественное развитие событий в сфере имущественного и неимущественного наследования, традицию династий и потомственного приоритета — во-первых, несправедливо, а во-вторых, бесполезно: сберкнижки на предъявителя покуда не отменены в нашей стране, а что такое сокровища — вы, наверное, знаете хотя бы из институтского курса политэкономии».

«Дух» пошел на рубли, «гражданственность» — на вес. Из «гражданственности» собирают сокровища.

«Да и неимущественное наследование обеспечивается системой столь распространенной, гибкой и неуловимой, что ее сломать или хотя бы ограничить в принципе невозможно. Однако даже одни разговоры на эту тему способны разжечь кое у кого аппетиты и вожделения весьма нездорового и нереального свойства, которые ничего, кроме вреда, России принести не способны. [113] В силу естественной логики вещей подписываемся коллективным вымышленным именем. Итак, от имени друзей и коллег — Дмитрий Васильевич Артамонов. Ленинград».

Оппоненты высказались полностью. Теперь нам слово.

Похоже на то, что здесь потребуется абсолютно ясное размежевание линий. Проясним прежде всего путаницу по поводу «русской интеллигенции», которая якобы особой сторонницей равенства никогда не была.

«Русские художники... — писал Блок в статье «Интеллигенция и революция», — как и народная душа, их вспоившая, никогда не отличались расчетливостью...» А один из этих русских художников так прямо и говорил, что ничто не делает так человеком, как сознание социального неравенства.

Если пишущий талантливый барин мог сделать завещание в пользу французского семейства, то пишущий талантливый разночинец, с куда менее тугим кошельком стремился построить либо школу, либо больницу у себя на родине. Один врач на свои гонорары строил доходный дом, другой — содержал за свой счет стипендиатов. Это к вопросу о «единстве» культуры во всех ее проявлениях.

Россия прошлого столетия отмечена не только барством диким и рабством тощим, но и появлением интеллигенции, душой болеющей за «серый люд». Такой была уникальная, как будто бы единственная в мире, социальная ситуация, что образованная часть общества по своему положению оказалась ближе к угнетенным, нижним слоям, а не к верхним. Отсюда — система взглядов и оценок образованного русского человека второй половины XIX века, которая до сих пор у одних вызывает уважение, внутренне выпрямляет и очищает, у других — вызывает недоумение и сарказм.

Краткая формула: Отечество — это та мысль, от которой в конце концов умирают («Знает ли он, что такое отечество?.. По-настоящему-то ведь это нестерпимейшая сердечная боль, неперестающая, гложущая, гнетущая, вконец изводящая человека...» — это один из героев Щедрина); народ — это то, из-за чего плачут от стыда (к сожалению, это назвали «комплексом кающегося интеллигента», и в качестве гротескового примера приводят одного из героев Михайловского, который, сидя в тюрьме, рыдает, что вынужден даром есть хлеб, добытый мужиком в поте лица). Да, здесь легко шаржировать, но смешно ли получается? Мне что-то не смешно. [114]

Вот с этими ведущими идеями русская демократическая интеллигенция (так называемые «старые интеллигенты») подошли к эпохе, когда в России началось распространение марксистских идей, когда появился и согрел для восприятия этих идей передовой класс новейшей истории. А тут уж до этики большевизма: нравственно то, что служит освобождению пролетариата, — рукой подать.

Но если созрел пролетариат — значит, развился капитализм. Значит, уже иные структуры определяют систему взглядов образованного человека. Значит, перед нами уже другая интеллигенция: часть ее, как уже сказано, сливается с верхними слоями пролетариата, с передовыми рабочими, и уходит в революцию. Другая часть... у нее путь в другую сторону.

Нравится это «духовным лидерам общества» или нет, но это так: хоть именно интеллигенция создает духовные ценности, но все же в своем творчестве отражает установки и идеалы того или иного класса общества, а не свои собственные, поскольку таковых у нее не имеется. Правда, интеллигенция умеет кричать о себе так громко, как никто, но это сути не меняет. Возможно, «духовным лидерам» все это покажется оскорбительным, но это не более оскорбительно, чем констатация факта, что Волга впадает в Каспийское море.

Значит, так. Интеллигенцию с конца прошлого столетия делили на буржуазную, мелкобуржуазную и пролетарскую. И возразить против этого нечего. Первая в свое время отправилась за море. Две другие никуда не отправ­лялись и продолжали свою творческую деятельность, отражая соответственно установки и идеалы мелких собственников — и коллективистские, пролетарские установки, коммунистический идеал.

В одни периоды популярны одни художники, в другие — совсем иные по направленности и по тематике. Такие изменения отражают движения общественного организма, его противоречия. Классы выносят «на орбиту» своих представителей, которые, случается, имеют глупость полагать, что они сами туда «вышли», проявив тем самым «надбытность» своего «мощного духа».

Бывает так, что вдруг начинается поэтизация патриархального, мелкособственнического быта. Идеал помещается не впереди развития, а за ним. Ну а коль вскочила на коня патриархальщина — жди и барских [115] настроений. А появились аристократы – погляди, где же "чернь".

Мелкий собственник - стародавнее изобретение истории, "сквозной" через все экономические формации тип и выдвинутые им фигуры, – хорошо известен нам еще по работам Маркса. Вот статья "Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 гг.", в тот период, когда две трети населения страны составляли крестьяне. Маркс обращает внимание на смену исторических фигур: чьи это представители? – соответственно: какой класс в данный момент одерживает верх.

"10 декабря 1848 г. было днем крестьянского восстания... Символ, выразивший их вступление в революционное движение, неуклюже-лукавый, плутовато-наивный, несуразно-возвышенный, расчетливое суеверие, патетический фарс, гениально-нелепый анахронизм, озорная шутка всемирной истории, непонятный иероглиф для цивилизованного ума,– этот символ явно носил печать того класса, который является представителем варварства внутри цивилизации."

Луи-Бонапарт "был изобретением крестьян..."Они выступили на один миг действующими лицами революционной драмы..."

Вот это и есть классовый анализ той или иной "вышедшей на орбиту" фигуры или фигурки. Эту логику вы можете применить... да к чему угодно.

Еще раз вчитаемся в письмо. Мелкособственническая, мертвая хватка за свой "кусок" пронизывает его насквозь. Только "кусок" здесь не то, что можно собрать с огородика, а то, что можно собрать с талантика. Нищий духом собственник в сфере духа. Он не может не желать передать свою собственность по наследству. Для него это "естественно". Отсюда – отталкивание "уличных". Отсюда – "традиции династий и потомственого приоритета",– в этой феодальной архаике и заключается жизненная философия "передовых" авторов письма, раздраженных, что повеяло "нафталином" социальной справедливости. Темные идеи здесь считаются передовыми, а передовые – темными.

Не они перед Отечеством в долгу, а Отечество перед ними в долгу: недоплатило...

Поэтизация барства, то есть особая, изысканная форма порчи общественного сознания, считается проявлением гражданственности.

"Почему гадят в любезных [116] сердцу барских усадьбах? – пишет Блок в январе 1918 г. в статье "Интеллигенция и революция".– Потому, что там насиловали и пороли девок; не у того барина, так у соседа".

Клановость, элитарность, замкнутость круга, доступ в него лишь "своей" молодежи – один из способов порчи завтрашней культуры, снижения ее уровня. Умы и таланты гораздо чаще складываются там, где сильнее давят противоречия и напряжение жизни, где необходимо ломать голову, чтобы найти путь для развития, чем там, где все благополучно и путь проложен старшими. Нахватанность, раннее умение повернуться в родительском кругу могут создать иллюзию, что дитя от рождения призвано именно здесь и вертеться. Но, как правило, лишь иллюзию. Претворяя эту иллюзию в действительность, мы лишаем страну здоровых, поднимающихся из народа творческих сил, которые "могут в будущем сказать такие слова, каких давно не говорила наша усталая, несвежая и книжная литература" (из той же статьи Блока).

Поэтому и осуществлять доступ к творчеству для всех, а не только для избранных – основная форма, в которой может проявиться подлинная гражданственность зрелых поколений творческой интеллигенции. Но это уже из области коллективистской психологии, коллективистского поведения, которое чуждо любым аристократам, потому что отрицает и отметает их.

Ни Фурманов, ни Фадеев написать такое письмо не могли бы: их выносили на орбиту другие движения общественного организма...

Веяний нового времени наши оппоненты испугались. Это обнадеживает.

⇐ Предыдущая1234567Следующая ⇒

Поделиться: