Урок 13 (74). Тема народного страдания и скорби

В поэме Ахматовой «Реквием»

Цель урока: показать, как исполнена поэмой гражданская и поэтическая миссия Анны Ахматовой, как история страны преломляется в отражается в ее творчестве.

Методические приемы: проверка знаний учеников, анализ основных тем и мотивов поэмы.

 

Ход урока

I . Проверка домашнего задания

— Каков исторический и жизненный контекст поэмы?

— Каковы ее основные мотивы?

(Основные мотивы поэмы — память, горечь забвения, немыслимость жизни и невозможность смерти, мотив распятия, евангельской жертвы, креста.)

 

II. Слово учителя

В предисловии к поэме, написанной в 1935—1940 годах, Ахматова написала: «В страшные годы ежовщины я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде». Эти очереди вытягивались вдоль мрачных стен старой петербургской тюрьмы «Кресты». Стоя в такой очереди Ахматова услышала шепотом произнесенный вопрос: «А это вы можете описать?» И ответила: «Могу».

Так рождались стихотворения, вместе составившие поэму. Стихотворения эти не записывались — запоминались накрепко надежными друзьями Ахматовой. Уже в 1961 году поэме был предпослан эпиграф, строго, точно в лаконично отразивший гражданскую и творческую позицию автора:

 

Нет, и не под чуждым небосводом,

И не под защитой чуждых крыл, —

Я была тогда с моим народом,

Там, где мой народ, к несчастью, был.

 

Дважды повторяется слово «чуждый», дважды — слово «народ»: прочность сплочения судеб народа и его поэта проверяется общим для них несчастьем.

— В чем видит Ахматова свою поэтическую и человеческую миссию?

(В том, чтобы выразить и донести скорбь и страдания «стомильонного» народа. Она становится голосом людей в годы тотального и вынужденного молчания всех.

Для них соткала я широкий покров

Из бедных, у них же подслушанных слов.)

 

— Как трансформируется образ родины в поэме?

Пространство России охватывает и «сибирскую вьюгу», и «великую реку и «тихий Дон», и «кремлевские башни», и «море», и «царский сад», и Енисей, и Неву. Но на этих просторах — лишь страдания, улыбается «только мертвый, спокойствию рад». Это переложение страшного: «И живые позавидуют мертвым». Любимый Ахматовой Петербург-Ленинград становится «ненужным привеском» своих тюрем.

III. Лекция учителя

Массовые репрессии в стране, трагедийные события личной жизни (неоднократные аресты и ссылки сына и мужа) вызвали к жизни поэму «Реквием» (1935-1940). Пять лет с перерывами работала Ахматова над этим произведением. Создавалась поэма в нечеловеческих условиях.

Поэма сложилась из отдельных стихотворений, созданных в основном в предвоенный период. Окончательно эти стихи были скомпонованы в единое произведение лишь осенью 1962 года, когда оно было впервые написано на бумаге. Л. Чуковская в «Записках об Анне Ахматовой» сообщает, что в этот день Ахматова торжественно сообщила: «Реквием» знали наизусть 11 человек, и никто меня не предал». При знакомстве с поэмой и ее структурными частями поражает чересполосица дат: «Вместо предисловия» датировано 1957 годом, эпиграф «Нет, и не под чуждым небосводом...» — 1961-м, «Посвящение» — 1940-м, «Вступление» — 1935-м и т. д. Известно также, что вариант «Эпилога» был продиктован автором ее подруге Л. Д. Большинцовой в 1964 году. Следовательно, даты эти — своеобразные знаки того, что к этому творению Ахматова обращалась постоянно на протяжении тридцати последних лет жизни. Важно уметь отвлечься от этих цифр и воспринимать «Реквием» как целостное произведение, рожденное трагедийным временем.

Слово «Реквием» переводится как «заупокойная месса», католическое богослужение по умершему. Одновременно это — обозначение траурного музыкального произведения. Исследовательница Е. С. Абелюк сопоставила латинский текст заупокойной мессы с поэмой и нашла ряд параллелей, что свидетельствует о глубоком воздействии текста мессы на Ахматову. Есть переклички поэмы и с текстом молитвы, обращенной к скорбящей матери,— Stabat Mater. Это позволяет нам сделать выводы о том, что произведение Ахматовой можно рассматривать в общем контексте мировой культуры и что поэма эта имеет ярко выраженное музыкальное начало.

Эпиграф к поэме взят из стихотворения самой Ахматовой «Так не зря мы вместе бедовали...» впервые опубликованного в «Знамени» (1987). С самого начала автор подчеркивает, что поэма затрагивает не только ее несчастья как матери, но касается общенародного горя. Этот сплав личного и общего выделен в афористических строчках эпиграфа:

 

Я была тогда с моим народом,

Там, где мой народ, к несчастью, был.

 

Лаконичное «Вместо предисловия» написано прозой: и содержание, и непривычная форма этого текста приковывают к себе особое внимание. Рассказ о семнадцати месяцах, проведенных в очередях возле тюрьмы, как бы конкретизирует эпиграф. Поэт клянется, что сможет написать о пережитом, и сам текст «Реквиема» служит этому подтверждением. Значит, поэма — овеществленная клятва, реализация высочайшей миссии, взятой на себя художником.

«Посвящение содержит ряд конкретных картин общенародного несчастья «осатанелых лет». Но эта конкретность поразительно соединена с высоким обобщением. Поэтому закономерным становится введение в текст образов, восходящих к отечественным «первенцам свободы» и Пушкину: «Но крепки тюремные затворы, / А за ними «каторжные норы» и смертельная тоска».

«Вступление» обнажает правду на грани фантастики. И очень естественно здесь возникают гротескные образы: «...улыбался / Только мертвый, спокойствию рад. / И ненужным привеском болтался / Возле тюрем своих Ленинград»; «безвинная корчилась Русь».

Строфа «Уводили тебя на рассвете...» строится как народный плач. Это причитание матери по уводимому в тюрьму сыну, которое неожиданно объединяется с крестьянским плачем по покойнику (представление о нем возникает благодаря соответствующей лексике: «темная... горница», «плакали дети», «божница», «свеча оплыла», «холод иконки»). Наконец, это услышанные из глубины веков крики и стоны стрелецких жен. Но все эти голоса сливаются в один общий вой, невыносимый в своем трагизме.

В следующей части произведения, датированной 1939 годом, получает свое выражение склонность Ахматовой к космическим образам. Изображенное на земле обозревается глазами «желтого месяца». Но теперь лирический гоголевский образ («желтый месяц входит в дом») неожиданно сопрягается с трагедийной земной реальностью. Свое личное горе Ахматова выразила в коротких строчках стихотворения, корнями уходящего в фольклор:

 

Тихо льется тихий Дон,

Желтый месяц входит в дом.

 

Входит в шапке набекрень.

Видит желтый месяц тень.

 

Эта женщина больна,

Эта женщина одна.

 

Муж в могиле, сын в тюрьме,

Помолитесь обо мне.

 

О себе автор пишет в третьем лице. Это уже не женщина — тень. Человеку невозможно вынести такое:

 

Нет, это не я, это кто-то другой страдает.

Я бы так не могла...

 

Масштабы трагедии заданы уже первыми строками «Посвящения»:

 

Перед этим горем гнутся горы,

Не течет великая река...

 

Ахматова пробует увидеть страдания других людей со стороны, но от этого они не менее трагедийны. Выражением всеобщего горя становится страшная ночь. Героиня поэмы пробует взглянуть на себя со стороны и с ужасом замечает себя, былую «веселую грешницу», в толпе под Крестами, где столько «неповинных жизней кончается...». Стих обрывается на полуслове, на многоточии.

В следующем отрывке (1939) отчаяние матери, кажется, достигает высшей точки:

 

Семнадцать месяцев кричу,

Зову тебя домой,

 

Кидалась в ноги палачу,

Ты сын и ужас мой.

 

Все перепуталось в ее сознании, ей слышится «звон кадильный», видятся «пышные цветы» и «следы куда-то в никуда». И светящая звезда становится роковой и «скорой гибелью грозит».

Строфа «Легкие летят недели...» датирована тем же 1939 годом. Героиня пребывает в каком-то оцепенении. Все ее мысли о сыне, общее у них сейчас — белые ночи, которые глядят в тюрьму, но приносят не свет и радость, а говорят о кресте и смерти. И в этом состоянии оцепенения на героиню обрушивается очередной удар — приговор сыну. Эта часть «Реквиема» так и называется — «Приговор».

 

И упало каменное слово

На мою, еще живую грудь.

 

Женщина находится на грани жизни и смерти и как бы в полубреду пытается все-таки найти выход:

 

Надо память до конца убить,

Надо, чтоб душа окаменела,

Надо снова научиться жить.

 

Но у героини нет сил жить в «опустелом доме», и она зовет смерть:

 

Ты все равно придешь — зачем же не теперь?

Я жду тебя — мне очень трудно.

 

Так начинается следующая часть — «К смерти» Героиня готова принять любую смерть: отравленный снаряд, гирьку бандита, тифозный чад и даже увидеть «верх шапки голубой» — самое страшное в то время.

Но смерть не приходит — приходит безумие («Уже безумие крылом...» — первая строка новой части).

Само страдание становится окаменелым. Все происходящее в жизни и в сердце сводит с ума. И теперь смерть обретает свою новую форму — душевной болезни:

 

Уже безумие крылом

Души накрыло половину.

 

На смену разуму приходит его затмение, былая стойкость сменяется слабостью, речь превращается в бред, память — в беспамятство, а богатство жизни — в предельную пустоту. И если мелькают еще призраки чего-то святого, то это смутные наплывы из прошлого.

Само название — «Реквием» — настраивает на торжественно-траурный, мрачный лад, оно связано со смертью, скорбным молчанием, которое происходит от непомерности страдания.

Тема смерти обусловливает тему безумия: «Уже безумие крылом // Души накрыло половину...» Безумие выступает как последний предел глубочайшего отчаяния и горя, невыносимого здравым умом, а потому отстраненного: «Прислушиваясь к своему // Уже как бы чужому бреду».

Трагедия народа так велика, что не вмещается в рамки траурного реквиема. Трагедия вызывает в памяти самое страшное из преступлений в истории человечества — распятие Христа. Трагедия подключает сознание читателя к судьбе Матери, принесшей в мир Сына-Искупителя.

— Как решена религиозно-библейская тема в поэме?

Библейская тема воплощена в Х главе «Распятие», хотя в смысловом отношении охватывает все пространство поэмы. Ей предпослан евангельский эпиграф: «Не рыдай Мене, Мати, во гробе зрящи». Этот эпиграф обрывается на полуслове в коротком четверостишии: «О, не рыдай Мене...» Молчаливое же страдание Матери таково, что «туда, где молча Мать стояла, // Так никто взглянуть и не посмел».

— Богоматерь — заступница за людей. Найдите в тексте строки, где звучит этот мотив.

Мотив заступничества пронизывает эпилог поэмы: «И я молюсь не о себе одной, //А обо всех, кто там стоял со мною...». Этот мотив углубляется и упоминанием «широкого покрова», сотканного для людей. Страдания не искупит даже смерть, невозможно забыть «громыхание черных марусь, // Забыть, как постылая хлопала дверь // И выла старуха, как раненый зверь».

Устами поэта гласит народ, об этом впрямую говорится в поэме: «И если зажмут мой измученный рот, // Которым кричит стомильонный народ…»

Нигде в поэме не звучит мотив возмездия, мести. Страшным обвинением эпохе беззакония и бесчеловечности является вся поэма.

В стихотворении «Распятие» автор оперирует высокими общечеловеческими символами Матери, Магдалины и Распятия Христа. Это логическое завершение мотива несения креста на Голгофу. Каменеет ныне уже и Сын, и оттого горе Матери беспредельно. Ранее звучавшие одинокие голоса теперь превращаются в хор, сопровождающий последние реплики Сына. Личность Христа по-особому волновала Ахматову и человеческой сутью своей, и судьбой. И вот теперь она соединяет историю Божьего Сына с судьбой собственного, и оттого частное и общее, личное и общечеловеческое вновь — в соответствии с темой эпиграфа и «Посвящения» — сливаются воедино.

Стихи начинают теперь звучать как удары набатного колокола. Безгранично отчаяние матери, но она одерживает победу над палачами сына. Идут твердые, как железо, двустишия с мужскими рифмами, которые свидетельствуют о стойкости, непреклонности и победительной силе женщины-поэта. И потому она достойна монумента, этого воплощения памяти, несгибаемости и еще одного символа окаменения. Продолжая традиционную в русской поэзии тему памятника, Ахматова трактует ее очень ярко, мощно:

 

А если когда-нибудь в этой стране

Воздвигнуть задумают памятник мне,

Согласье на это даю торжество...

 

Но этот памятник должен стоять по желанию поэта не в милых ее сердцу местах, где она была счастлива:

 

А здесь, где стояла я триста часов

И где для меня не открыли засов.

Затем, что и в смерти блаженной боюсь

Забыть громыхание черных марусь.

Забыть, как постылая хлюпала дверь

И выла старуха, как раненый зверь.

И пусть с неподвижных и бронзовых век,

Как слезы, струится подтаявший снег.

И голубь тюремный пусть гудит вдали,

И тихо идут по Неве корабли.

 

Этот памятник у стен тюрьмы — монумент не только поэту, но всем матерям и женам, всем жертвам произвола, самому Мужеству.

— Каким вы представляете себе памятник Ахматовой, о котором говорится в заключительной части поэмы?

Поэма Ахматовой отличается мощным эпическим размахом, раскрытием современности на широком всемирно-историческом фоне. Отсюда та внутренняя патетика, которая звучит в ее строках. Полифонизм, многоголосье и распевность позволяют воспринимать это произведение и как траурное музыкальное творение. Основанное на народных плачах, оно несет и глубокую лирическую интонацию, что делает поэму воистину уникальным художественным явлением. Только одно это произведение позволило бы Ахматовой войти в сонм классиков отечественной словесности.

В «Эпилоге» как бы смыкаются функции поэта и поэзии с идеей великого заступничества за людей. А это и есть великое наследие русской литературы, которое делает Ахматову национальным, народным поэтом.

 

Домашнее задание

Написать сочинение «Средства художественной выразительности в поэме Ахматовой «Реквием».

 

⇐ Предыдущая12131415161718192021Следующая ⇒

Поделиться: