Романсы  о  Бернардо  дель  Карпио

 

В отличие от Фернана Гонсалеса реальное существование Бернардо дель Карпио никакими историческими документами не подтверждается. Он исключительно функциональный герой. Что мы имеем в виду под функциональностью? Наша теория такова. Поскольку в эпосе каждого народа имеется хотя бы один герой, то он наделён качествами, заполняющими пробелы актуального существования. Если же героев несколько, то на каждого из них возлагается определённая обязанность по устранению досадных пробелов бытия. При разветвлённой структуре мифа таким героям зачастую приходится уравновешивать и других мифологических (миф естественно коррелирует с историей) персонажей (например, функция Беовульфа в древнеанглийском эпосе — чудовищеборчество). Функция Бернардо дель Карпио — в необходимой оппозиции Роланду, а также в противовесе идее вассального долга. Бернардо дель Карпио убивает Роланда и покидает своего сеньора, руководствуясь долгом сыновней любви к своему отцу, заточённому королём в башне Де-Луна.

 

Романсы   о  короле  Педро  Жестоком

 

Среди всех исторических романсов цикл о короле Педро Жестоком стоит особняком. А дело в том, что король Кастилии и Леона дон Педро жил сравнительно позже других героев испанского романсеро. Правил он с 1350 по 1369 г. Сохранилось даже детальное описание внешности короля «великого ростом, белотелого, светловолосого и присюсюкивающего в разговоре». Романсы о нём, как сообщают нам исследователи, писались в стане его врагов.

Зверствовал же дон Педро так. Для начала он умертвил своего брата Фадрике де Кастилья, оговорённого некоей клеветницей Марией де Падилья, которую он после тоже умучил. Затем заточил свою жену, донью Бланку, в темницу, так как обзавёлся фавориткой. В скором времени супругу по приказу дона Педро убивают дубиной. Затем король сжёг на костре аббата, поведавшего ему о кознях брата Энрике; сжёг, так как «чудилось всегда владыке лишь коварство за словами». Но Энрике действительно собирается изничтожить своего единоутробного родственника. Братья сплетаются в схватке, и король почти уже было пересиливает Энрике, но тут за камзол дона Педро сзади хватается паж, служащий брату. Паж извиняется за невежливое поведение, однако ж заявляет, что подобной дерзости требовал его вассальный долг. Энрике высвобождается и убивает дона Педро кинжалом. Однако не весь цикл посвящён BDSM. Значительно оживляет общую мрачную картину романс «О приоре из Сан-Хуана». По своей сути он весьма близок к новеллистическим романсам. Есть в нём также и мотивы, делающие его весьма приближённым к плутовскому роману. Суть этого романса заключается в следующем: король по наущению своего паладина дона Гарсия де Падилья собирается завладеть замком некоего приора. Но приор оказывается хитрым. Он меняется одеждой со своим слугой, с которым он в весьма фамильярных отношениях, а сам отправляется в замок. Когда король подъезжает к владениям священника и говорит: «Я приор», — стража его не пускает, заявив, что «наш приор давно уж дома...» В конце концов святой отец сам выходит на шум и приглашает смирившегося короля разделить с ним ужин. По всей видимости, этот романс был написан позже, чем остальные, входящие в этот цикл.

ПОГРАНИЧНЫЕ  РОМАНСЫ

Пограничные романсы по своему происхождению столь же древние, сколь и романсы исторические. Самые ранние из них относятся ко времени отвоевания у мавров Баэсы. Исследователи неединогласны в датировке этого исторического события, применительно именно к пограничному романсеро (1212, 1368 или 1407 гг.), из чего можно заключить, что Баэса была одним из очагов ожесточённейших боёв и переходила из рук в руки. Позднейшие пограничные романсы относятся ко времени боёв за Гранаду. Гранада же была окончательно отвоёвана в 1492 г. Мы потому с такой безапелляционностью соединяем даты исторических событий со временем написания о них романсов, что последние, на наш взгляд, несомненно, являлись реакцией народа на актуальнейшие происшествия эпохи. Сочинителями и первыми исполнителями пограничных романсов были хуглары. Таким образом, эти романсы представляли собой животрепещущий отклик общественности на последние события. Важнейшими же событиями являлись всякого рода стычки и сражения на границе, разделявшей испанские и мавританские владения, поэтому и называются эти романсы пограничными. Они весьма кратки и просты по композиции. Как неоднократно замечали различные исследователи, начинаются такого рода романсы с кульминации события, поскольку предполагалось, что их слушатели в предисловиях не нуждаются, будучи современниками происшествия. В пограничных романсах нашли своё высшее воплощение важнейшие качества испанского национального характера: мужество, честь, верность и известные всему миру гордость и жестокосердие. Однако презрения или чувства превосходства по отношению к маврам в романсах этих мы не найдём. Найдём же мы там лишь истинный дух эпохи Реконкисты, неизменно чуждый низменным чувствам.

В отличие от исторических пограничные романсы к циклам свести затруднительно. Сюжеты их незатейливы и лишены какой бы то ни было изощрённости. Вот, например, суть романса «Об осаде Баэсы»: мавр Абдала со своими войсками удерживает подступ к городским воротам. С ним рядом находится предатель по имени Педро Хиль (заметьте, здесь нет ни слова о том, что совершил этот человек, «свой опозоривший род»). Наконец, осаждающие захватывают городскую башню, мавров теснят и некий Руй Фернандес убивает Абдалу. Горе побеждённым: мавры стенают. Вот и всё.

Наиболее известен из этих романсов «Романс о короле мавров, что потерял Аламу», неоднократно переводившийся у нас в стране в различных вариантах. И действительно, он того стоит! Алама — это цитадель мавританских правителей, дворец-крепость, захваченная испанцами в 1482 г. Слыша этот романс, мавры приходили в такое неистовство, что неоднократно поднимались на восстание, так что в конце концов пение его испанским властям предержащим пришлось вовсе запретить под страхом смертной казни.

Может показаться, что все пограничные романсы изрядно скупы не только в отношении содержания, но и формы. Однако ж это не так. И примером тому могут послужить такие романсы, как «Об Абенамаре и короле доне Хуане» и «О короле мавров», насыщенные олицетворениями и аллегориями. Также во втором из упомянутых романсов мы можем обнаружить сказочный архетип: принцесса льстивыми речами заманивает мавританского короля в ловушку и в ответ на его «скажи мне, скажи, красотка» троекратно отвечает, первые два раза солгав, в третий раз — сказав правду ср.: «бабушка, бабушка, а почему у тебя такие большие зубы».

В этом же романсе есть ещё кое-что весьма интересующее нас, а именно: мифологема бороды. Мавританский король грозится «обкарнать» христианскому королю бороду. Ну, казалось бы, отрезал бороду, ну и что. Можно вообще всю жизнь бриться. Но нет, оказывается нельзя. И то, что кажется позитивистскому читателю чепухой, для средневекового сознания вовсе таковой не являлось. Борода выступала в качестве символа мужества, обладала итифаллическими чертами. Отстричь врагу бороду — значит кастрировать его. Дотронуться до его бороды — значит унизить его. Не случайно в «Песне о моём Сиде» Ратоборец называется «бородою славным». Идя на кортесы, Сид перевязывает бороду, чтобы никто не посмел до неё дотронуться. В сражение доблестный идальго вступал не иначе как выпрастав браду свою. Это означало дерзкий вызов противнику, сравнимый с тем, как обезьяна-самец, завидив такого же самца, принимается имитировать мастурбацию, чтобы устрашить соперника. Таким образом, король мавров, желая отхватить бороду коллеге, собирается опозорить его, как бы «изнасиловать».

МАВРИТАНСКИЕ  РОМАНСЫ

Пусть это классификационное определение не вводит в заблуждение. Здесь мы имеем один из случаев литературной травестии, каковой, например, является римская паллиата или, скажем, свифтовская сатира. Конечно же, когда в этих романсах говорится о любви «интернациональной» и «интерконфессиональной» (он — мавр, она — испанка, или же наоборот), то в них, естественно, будут иметь место испанские мотивы. Но исследователи отмечают, что даже в случае, если оба любовника мавры, то всё равно испанская концепция любви, поклонение даме, подбалконные страсти продолжает присутствовать в той же степени. Мнение Переса де Иты, высказанное им в «Гражданских войнах в Гранаде», по поводу того, что романсы эти были сочинены в мавританской среде ныне признано ненаучным. Однако ж, обратившись к арабскому трактату XVI в., принадлежащему шейху Умару ибн Мухаммеду аль Нефсави, «Сад благоуханный», первоначально переведённому на английский язык сэром Ричардом Бартоном (о Бартоне см. эссе Х.Л.Борхеса «Переводчики “Тысячи и одной ночи”»), мы сможем убедиться в разительной схожести арабской и испанской «мифологий любви». Да, в конце концов, разве европейский культ дамы, любовь издалека, куртуазность в целом не обязаны суфийскому влиянию, шедшему как раз через Испанию? Впрочем, мы не собираемся ни на чём настаивать. Наше дело дать панораму того, что принято называть романсеро.

⇐ Предыдущая20212223242526272829Следующая ⇒

Поделиться: