Глава 22.Конец бесконечной серости.

 

 Полдень следующего дня.

 В Риме было прекрасно. Воздух был прохладен и свеж. Только серость как–то умоляла достоинство этого вечного города. В этом славном граде на семи холмах отлично сочетались разные элементы из различных эпох. В нём отлично сочетались и старые эпохальные дома и строения, стоявшие здесь со времён первой республики на этом древнем полуострове, и здания, что напоминали древних о временах, когда Папа Римский был здесь безоговорочным королём, властвовавшим над всей Европой, и новые дома Рейха, выполненные в неоготическом стиле. Так же здесь отлично гармонировали роскошные и богатые здания, типа шпиля Лорд–Магистрариуса, и унылые серые здания, построенные только для проживания и не для чего больше. И именно в этом городе отлично сочетались новые районы и развалины старого Рима.

 Алехандро поднял голову вверх.

 – Мда, погода нам не благоволит. Когда уже эта серость развеется. – Возмущённо сказал парень.

 – Не думаю, что это будет сегодня. – Сказал Габриель.

 – Главное, что б серость и убогость развеялась в нашем обществе и нашей политике. – С улыбкой, пытаясь хоть как–то улучшить настроение, сказал Алехандро.

 – Да, это главное. – Поддержал его Габриель.

 – Ничего, нам в этом деле обещали помочь, но почему–то они задерживаются. – Грузно сказал Давиан.

 Ребята стояли посреди старого заброшенного района. В этом районе не было миллионов камер, комиссаров, полицейских или иных вездесущих и многочисленных слуг режима. В этих районах отсутствовал неутомимый глаз Рейха, что так любил следить за каждым своим гражданином, в поисках отступника.

 Под ногами валялась бетонная крошка и всякий мусор, что остался здесь с давнишних времён. Вокруг только стояли серые, разбитые и убогие здания, а среди них слегка порой подвывал ветер, которой был подобен голосу давно ушедшей эпохи, когда на этих землях существовала свобода и демократия, повествовавший о времени, когда на этих землях ещё не существовало тирании и безграничного деспотизма. А эти старые и разбитые здания были подобны призраком той эпохи, став склепом духа свободы этих мест. Эти сооружения были воплощением гордых и несломленных призраков, что не хотели уходить вслед за той эпохой, что ушла на кладбище истории. Они, разбитые, убогие, обшарпанные, заброшенные, но гордо стоявшие и сломленные, как бы бросали вызов самому режиму и Канцлеру. Эти здания, самим своим существованием попирали мощь Рейха. Они будто бросали свой дерзкий вызов бесчеловечному режиму, вызывая его на последний поединок, который им было суждено проиграть. Канцлер своим указом приказал сравнять с землёй эти районы. Тотальное уничтожение «памятников»–призраков должно состояться в начале декабря.

 Но что–то ещё напоминало о живости этого района. За многие годы, что стояли эти призраки на страже умершей эпохи, здесь продолжал теплиться маленький огонёк свободы, что грозил перерасти в огромный пожар. Именно этот маленький огонёк подтачивал политически – экономический монолит Рейха, подобно тому, как капля воды подтачивает могучий камень, потихоньку его разрушая. И сегодня сюда пришли те, кому суждено будет эту каплю превратить в огромную волну. Но сейчас эти люди просто стояли и ждали тех, кто должен к ним присоединиться в их славном деле разжигания пламени свободы. Но почему–то они опаздывали.

 – Чёрт, почему так долго, сколько мы их должны ждать! – Яро возмутился Алехандро, неожиданно впав в злобу.

 – Ничего, подождём. – Кратко вымолвил Габриель.

 – Надеюсь, они не сильно опоздают. – Тихо сказал Давиан.

 Парни ещё около десяти минут стояли посреди этих развалин, разговаривая обо всём возможным: об учёбе, о будущем их движения, о возможном развитии Рейха. Они часто и яро жаловались на тираничный режим, что установился в стране.

 – Алехандро, как сходил в Комитет Морали? Тебе вернули твой рейтинг? – С интересом вопросил Габриель.

 – Ох. – Недовольно и чуть ли не злясь, выдохнул юноша. – Чувствую, мне моего бывшего рейтинга не видать.

 – Что случилось?

 – Я пришёл туда, и мне сказали, что сейчас из пяти установили три с половиной, а если я хочу его поднять, то мне придётся сходить в кабинет сто двадцать. Там мне дадут специальный бланк, который я буду обязан заполнить. Потом отнести его в следующий кабинет, где мне дадут один документ на месяц. И чтобы поднять свой духовный рейтинг на пол балла, то за месяц мне придётся получить пятьдесят подписей от церковного кудесника, двадцать три от фанатика из позорного культа Рейха и ещё несколько, уже не помню от кого.

 Габриель почувствовал ярое недовольство в словах своего друга от этой, как ему казалось ненужной, процедуры.

 – И что? – Въедливо, выпытывая конца рассказа, спросил Габриель.

 – А что! – Выкрикнул Алехандро. – Я кинул это дело! Я не хочу иметь никаких дел с самыми ярыми приспешниками нашего государства, не говоря уже о службе им.

 Габриель лишь слегка усмехнулся и продолжил с ним разговор ни о чём, затрагивая самые разные темы, в ожидании сторонников. Но парни уже начали волноваться, как к ним в сердце руин старого района шли три человека. Они шли вместе, и создавалось впечатление, что в один ряд. Ребята шли, слегка переговариваясь, при этом активно жестикулируя руками, явно что–то обсуждая. И через несколько минут шесть человек стояло посреди былого района. Настало время приветствий.

 – Здравствуйте, я Мицелий, предводитель движения «Свободный Дух», рад вас приветствовать. – Добродушно сказал первый человек, одетый чёрную джинсовую куртку, бесцветные джинсы и белые кроссовки. Его лицо было добродушным, несколько округлым, со светлыми волосами и голубыми глазами. Губы с носом были довольно тонки. А телосложение не отражало полноты.

 – Да, здравствуйте, меня вы знаете, а вам хочу представить моих друзей. Это Габриель. – Сказал Алехандро, указав на парня в монохромной лёгкой куртке, ботинках и серых штанах. Мицелий с ним сразу тепло поздоровался.

 – А это Давиан. – Сказал Алехандро, указав на парня в коричневой плотной кофте, тёмных штанах и мощных ботинках.

– Давиан одарил Мицелия крепким рукопожатием. Незнакомый юноша даже удивился подобной крепости в рукопожатии.

 – Здравствуйте, забыл представиться, я Бертолдо. – Сказал человек в хороших брюках, чёрных туфлях, рубашке и светлом пальто. Растрёпанные чёрные волосы и широкие серые глаза лишь подчёркивали общую свободу черт лица.

 После того Бертолдо представился, парни с ним поздоровались, свершив рукопожатие.

 – Ну и мой черёд пришёл. – Сухо, с частичкой грубости, сказал третий человек. Он был в чёрной толстовке, плотно прилегающих штанах, схожих с трико, в высоких берцах и с маской на лице. Маска закрывала почти всё лицо, оставляя только открытыми карие, глубоко посаженные глаза и смольный волос, снисходивший до плеч. Подобный вид явно бы вызвал бесчёстные вопросы у служителей министерств, комиссаров или «монахов» Культа Государства. Но с другой стороны одеяния этого юноши не противоречили постулатом о монохромности и невзрачности одежды.

 – Я Ариан, глава движения «Свободный Милан». – Сказал парень, одарив всех крепким и несколько недружественным рукопожатием, протянув напряжённую прямую руку.

 Мицелий осмотрелся по сторонам, легко выдохнул и спросил у того, кто сегодня собрал всех:

 – Пришло выяснить теперь главное. Не так ли? Ну и зачем ты нас собрал, Алехандро, предводитель братства «Свободный Дух Милана». – С явным вызовом вопросил парень.

 – Предводитель? – Удивлённо и несколько со скрываемым возмущением спросил Давиан, сложив руки на груди.

 – Хах, я ещё не предводитель, просто представляю наше славное братство. – Немного усмехнувшись, сказал Алехандро.

 – «Ещё»? – На этот раз, не скрывая своего возмущения и недовольства, спросил Давиан.

 – Не придирайся к словам, нас ждут ещё очень важные дела, которые не требуют отлагательств, ты это понимаешь? – Грозно, не сдерживая раздражения, но в тоже время с важностью и самомнением в голосе, ответил Алехандро.

 Оставшиеся смотрели на это несколько с недоумением. Они несколько не понимали, почему люди, причислявшие себя к одному братству, стоят и грызутся друг с другом, как две бабки на базаре, хотя подобное поведение на рынках было давно запрещено, как «угрожающее этике и культуре Рейха».

 – Жалкое зрелище…. – Тихо, почти прошептав, с нескрываемым презрением сказал Ариан.

 – Ладно, давайте непосредственно перейдём к делу. – С монотонностью тембра сказал Бертолдо.

 – Это было бы отлично. – Несколько улыбаясь, сказал Мицелий.

 – Для начала я предлагаю уйти с открытого пространства. – Предложил Ариан. – Не хочу, чтобы на нас нарвались министерские крысы.

 Все согласились с парнем и начали расхаживать по кладбищу ушедшей эпохи в поисках надёжного убежища, каким мог стать один из склепов.

 Габриель шёл с ними в строю. Он помалу прислушивался к тому, что говорят предводители игрушечной демократии, но особой ценности их словам не предавал. Парень понимал, что их правила, их сообщества, их идеи – это мельчайшая пыль на теле режима. Стоит им выступить, пытаясь хотя бы отнять дом в Милане у государства, как армия Рейха, залповым огнём пехоты или точечным авиа ударом просто сотрёт их в порошок, а Министерство Идеологической Чистоты просто вычистит это выступление даже в истории того квартала где оно произошло. После них ничего не останется, даже имена бунтовщиков, вычеркнут из всех источников и баз данных.  За ними никто не стоит, их никто не поддерживает, а поэтому смысла выступать не было. Хотя в «список врагов империи» их имена будут внесены. А это значит, что их друзей, знакомых и родственников занесут в специальный список «возможных диссидентов» и установят усиленный контроль через каналы практически всех министерств.

 В таком государстве как Рейх, о революции снизу нельзя было и думать. Сама её возможность была пресечена. Усиленный культ личности, доведённый до фанатизма, система рейтингов, абсолютная слежка за гражданами, неоспоримое доминирование Культа Государства и Империал Экклесиас и мощнейший контроль Имперор Магистратос над всеми сферами жизни не позволяли людям узнать о чём–то ином, нежели вера в Бога и Канцлера. Бесконечные казни и акции устрашения, смешанные с террором, доминирование в делах правосудия министерства Идеологической Чистоты, скоротечность и идиалогизированность правосудия, мощная нерушимая армия и абсолютная власть Канцлера – всё это просто делало революция снизу невозможной.

 Ей просто не дадут зародиться, а если и появится шанс на революцию, то её сразу задушат залпами огня и сотнями показательных казней. Любым ответом на требовании людей о свободе будут раскаты артиллерии и жестокая резня на улицах. Требований митингующих просто не услышат из–за грохота залпов орудий и стонов умирающих людей, их утопят в крови, а тем, кто был вне разных движений промоют мозги. Этим отлично занимаются министерство Пропаганды Новых Идеалов, Культ Государства и вездесущая церковь империи.  

 Габриель никогда не понимал, зачем Алехандро их сюда повёл. Ведь, то чем они занимаются, во что веруют, не иначе как игрушечной свободой назвать нельзя. Тем идеям, что они чают, не дано сбыться, без действительно могущественного покровительства.

 Но он сейчас думал несколько о другом. Его мысли были переполнены той девушкой, что пленила его рассудок. Он пытался её как то забыть, или выкинуть из мыслей, но это никак не получалось. Да и к тому же он за эти дни наладил с ней хоть какое–то общение. Временами они просто беседовали о политике, демократии, режиме и Канцлере. Они медленно, но верно становились друзьями. И Габриеля пугала перспектива становиться другом. Скорей даже не пугала, а приводила в неподдельный эмпирико–эмоциальный ужас. Он понимал, что любая попытка ей снова признаться в чувствах закончится неудачей, или того хуже – отчуждением. Габриель однозначно хотел, что ни будь предпринять, но не сейчас, позже. Так он думал с одной стороны. В то же время его беспокоил Верн. Статный, загорелый, черноволосый, вечно на позитиве. Как такой мог не понравиться красивой, стройной и умной девушке? Так думал Габриель. Он постоянно замечал как Верн радостно и непринужденно беседует с Элен. Он замечал, или думал, что замечает, как загорается огонь у неё в глазах, когда она беседует с привлекательным парнем. Да и сам Верн начинал относиться к Элен не как к подруге. Он часто шутил с ней, они часто вместе гуляли по Миланским немногочисленным паркам, где в центре каждого находилась небольшая площадь Канцлера с его статуей. Каждый вечер у этой статуи проводили богослужение. Их часто видели вдвоём и небольших частных магазинчиках и в огромных, размером с мануфакторий, торговых центрах. Но Габриель себя всегда успокаивал. Ведь Верн часто гулял и с другими девушками, но не столь часто как с Элен. Эти мысли для Габриеля были вечно–цикличными. Они вертелись в его голове подобно бешеному колесу и без шанса на остановку. Но так, же Габриель видел несколько иное явление. Он видел, как Артий посматривает на Элен. Он видел, как бедный парень начинает мяться, немного краснеть и волноваться когда Элен находится рядом с ним. Габриель видел, как Артий порой пожирает девушку глазами, в которых в то время горел неистовый и жестокий огонь. Этот огонь был до боли знаком Габриелю. Он видел, как Артий касается, или пытается коснуться Элен. Он всё это видел. И видел, понимал, что Элен на Артия смотрит как на друга и относится к нему так же, не более того. С одной стороны ему было жалко парня, ведь он понимал ту боль парня. Но с другой стороны он был рад такому стечению обстоятельств, ведь бедствие Артия это один шаг до Элен. Но этих шагов нужно было сделать как к самой ближайшей звезды… и за девать жизней не доберёшься. И притязания Верна были как некстати. Всё было сложно, но так банально как сам мир. Так же Габриель понимал, что лучше ему самому найти девушку, иначе этим должен был заняться Рейх. Но вдруг восклики Алехандро вырвали Габриеля из мыслей про любовь на этом кладбище старой демократии.

 – Смотрите! Вон годное здание! – Указывая на одно из зданий, заголосил Алехандро.

 Габриель кинул на него свой взгляд. Серое, унылое, разбитое и истерзанное временем, больше напоминавшее разрушенный старый склеп. Последнее напоминание о ранее здесь существовавшей Италии, а потом и Римском Престоле. Оно совсем не походило на место встречи глав самых крупных сепаратных сообществ, свободного города Милана. Но им нужно было укрыться от ока режима и они это сделали.

 Парни не приметили одного: это здание, вместе с рядом с ним стоящими постройками, образовывало незамкнутый квадрат, с отсутствием одной стороны. А в середине этакого дворика стояло некое здание, отдалённо напоминавшее постройку, отражавшую величие былых эпох.

 Парни зашли в полуразрушенное здание. Это раньше был, какой–то офис, где беспрестанно работали сотни бумажных клерков, а это его первый этаж, который был практически пуст. Только старый стол в углу у окна. Внутри оно оказалось ещё более жалким и убогим, нежели снаружи. Обшарпанные и потрескавшиеся стены, разбитый пол, который был весь в горах мусора, выбитые окна, сквозь которые спокойно гулял ветер.

 Парни подошли к старому столу, а Ариан тем временем облокотился на подоконник и стал наблюдать за диалогом.

 – Ну и зачем мы здесь, в этих разбитых бараках? – Серьёзно спросил Мицелий, уже без улыбки на лице.

 – Я хочу с вами поговорить об очень важном деле. – Яростно, уже на грани фанатизма сказал Алехандро.

 – Мы готовы выслушать твою речь. – Спокойно сказал Бертолдо.

 – Вы поймите. Нам нельзя продолжать борьбу в одиночку. – Ревностно и яро начал Алехандро. – Я вас здесь не просто так собрал. Вы все помните старую притчу про веник? Так вот, это наглядный пример для наших сообществ. В одиночку нас переломают, а вместе мы будем крепче и сильнее.

 – Погоди. – Вдруг ввязался Мицелий, перебив Алехандро. – Ты хочешь, что б мы объединились в одно движение?

 – Да. – Утвердительно и чётко сказал Алехандро.

 – Постой, но если мы будем действовать как единое, то мы с большей долей вероятности привлечём к себе внимание со стороны органов Рейха. Не так ли?

 – Подожди, я хочу послушать, какие аргументы приведёт Алехандро, в поддержку свой точки зрения. – Немного осадив пыл Мицелия, сказал Бертолдо.

– Спасибо. Во–первых, когда мы будем едины, то нам будет легче будет действовать на массы, в плане их убеждения. Во–вторых, поодиночке мы не сможет так эффективно действовать, нежели если будем работать как единый организм. Поодиночке мы слабы, не скоордированность наших действий может привести к излишнему вниманию со стороны Трибунала Рейха. Мы едины своей идеей. Идеей освобождения нашего славного города Милана от жестокого и тираничного режима. – Сказал Алехандро, под конец, скатившись к популизму.

 – Я в принципе понимаю твоё рвение создать единую организацию. Да, нам действительно необходимо единство, если мы хотим противостоять Канцлеру и отстоять собственный город. И действительно, если наши действия не будут скоординированы и согласованы, то они могут даже противодействовать друг другу, и это привлечёт для нас ненужное внимание. Да, единство необходимо. Но я тебя спрошу об одной вещи. У тебя есть план или черновики того, как будут наши сообщества интегрироваться друг в друга? – Неожиданно спросил Бертолдо.

 Алехандро несколько опешил от такого вопроса, но всё же попытался выпутаться из неудобной для себя ситуации:

 – У меня есть некоторые представления и идеи слияния наших сообществ в единое. Но я также хочу обсудить это с вашими людьми, узнать, как они относятся к этой идеи, и главное – я хочу, что б вы, господа, предложили свои идеи по этому вопросу. – Ответил Алехандро.

 – Не нужно передёргивать стрелку на нас. Я понял, что внятного, размеренного и точного плана по интеграции наших сообществ у тебя нет. Так ведь? – Въедливо спросил Бертолдо. Причём когда Бертолдо говорил, на лице Мицелия пробежала лёгкая улыбка.

 – Я просто хочу, что б мы это вместе обсудили и вместе приняли решение, не в этом ли основная идея демократии? – Пытаясь сохранить лицо, буквально отбивался Алехандро.

 – Хм, то есть ты нас сюда привёл, в этот склеп, что б мы послушали твою эфемерную идею, приняли не понять какое решение, вкинули какую–то идею в наши сообщества и потом не понять где, вновь собрались, что б естественно дать положительный ответ? Это выглядит именно так. – Сказал Бертолдо, вконец разбив идею Алехандро.

 – Это жутко несерьёзно. – Театрально вторил Мицелий с еле проскользнувшей улыбкой на губах.

  – Я… ну для свободы… – беспомощно начал мямлить парень. – Я тогда не знаю. – Бессильно бросил Алехандро.

 Юноша стоял ошеломлённый от этой ситуации. И Габриель видел, как достоинство и идея Алехандро была просто размазана по полу этого склепа. Парень был свидетелем того, как во время своего выступления перед сообществом новый кумир просто купался в лучах новообретённой славы. Парень видел, как Алехандро упивался этой славой, этим новым авторитетом и почитанием. Хоть Габриель был в числе ликующих «братьев и сестёр», однако, своего самообладания он не терял. К фанатичным шествиям у него был иммунитет, выработанный годами. И сейчас Габриель наблюдал, что произошло, когда Алехандро встретился с такими же как он. Такими же властными, амбициозными, но в меру фанатичными, с устоявшейся системой взглядов. Эти люди командовали своими сообществами уже долгое время и оказались опытнее, на порядок умнее Алехандро и выше по подготовленности. С ними Алехандро не мог считаться. Он для них оказался никем. И сейчас остатки своего авторитета перед ними похоронил. Но была и иная причина того, что главная идея месяца была закопана под пол этого склепа. Габриель понял так же ещё одну вещь: все держались за собственную власть в сообществах, и их объединение в одно попросту заставляло поделиться властью с другими. Никто не хотел ей делиться или уступать, ибо ею эти двое так упились, что не хотели терять и капли.

 Предложить неподготовленную идею на их суд властолюбцев оказалось не лучшей мыслью. Но так же Габриель видел как этой картиной упивается Давиан. В его глазах появился нездоровый блеск. В нём снова загорела жажда управления сообществом. Он понял, что если начнёт действовать, то сможет вырвать у Алехандро узды управления. Ведь это был его шанс. И тогда он сможет воплотить собственные идеи. Красное знамя взывало в нём, трубя в медный рог. Габриель увидел, как Давиан начал мяться, а через несколько секунд встал возле Алехандро.

 – А почем бы, нам не интегрировать наши сообщества на основе конфедератизма и коалиционности? – Еле дрожа голосом, предложил Давиан.

 Алехандро немного удивился от того, что заговорил тот, кто несколько минут назад стоял молча. Но это удивление было несколько неприятным, нежели обычным.

 – Тебе есть, что предложить? – Заинтересованно спросил Бертолдо.

 – Есть. – Гордо ответил Давиан.

 – Ну, тогда мы готовы выслушать тебя. – Еле скрывая коварство в словах, сказал Мицелий.

 – Я предлагаю не объединяться в одно сообщество, так как это может вызвать эффект массовости и привлечь ненужное внимание. Я предлагаю всем остаться при своих управляющих и структурах, но в, то, же время создать некоторую коалицию. Я предлагаю создать коалиционный совет, который и будет заниматься координацией наших действий. Так же этот совет послужит отличным мотиватором и фактором скрепления наших сообществ, но не их объединение в одну кучу. И в то же время коалиционный совет будет отличной площадкой для обсуждения новых идей. Я предлагаю, что три представителя от каждого сообщества, один глава и два доверенных лиц, будет вполне достаточно.

 На лице одного из представителей оппозиции проскользнула улыбка:

 – Хм, а это хорошая идея. Я думаю, что это самый оптимальный вариант для наших сообществ. Так мы получим, и единство, и останемся не слишком заметны. – Сказал Бертолдо.

 – Да, это хорошая идея. – Радостно поддержал идею Мицелий.

 Габриель в это время посмотрел на Алехандро. Он пережил заключение, смерть отца, восприняв это как должное, но смерть собственной идеи в нём отозвалась болезненным эхом. Да и саму эту надежду добил тот, кого Алехандро уже считал бездейственным, нейтрализованным. Это был двойной удар для Алехандро. Он стоял ошеломлённый.

 Но вдруг в разговор решил ввязаться Ариан. И он стал говорить то, что не хотел говорить Габриель.

 – Коалиции, конфедерации, советы, обсуждения… Боже, это похоже на детскую игру. – С презрением и яростью в голосе сказал Ариан.

 Сильное удивление проникло в души всех присутствующих, от яростного и неожиданного выступления ещё одного оппозиционера.

 – Что ты хочешь сказать? – Смущённо востребовал Мицелий.

 – Разве вы сами не понимаете? Разве вы сами не видите? Все наши обсуждения, идеи, мысли и сообщества это пустой звук для режима. Для Рейха наша деятельность как жужжание мухи для слона. Все наши обсуждения и объедения это обычный прах. Наша жалкая деятельность ни к чему не приведёт. Да, возможно нас со временем отыщут и решат казнить для назидания другим, но не более того. Разве наша деятельность наносит, какой либо вред Рейху? Разве наша деятельность сделала Милан хоть на йоту свободной? Ответ один – нет. Но мы так и продолжаем играть в свободу.

 В голосе Ариана читалась жестокость и жажда мстить. Габриель сразу понял, кем он является – экстремист. Но ещё больше его поразил факт экстремизма в самом Рейхе, в непосредственной близости к логову режима. И эти экстремисты, забыв про жалость, сострадание, милосердие и инстинкт самосохранения готовы были действовать против тоталитарной системы империи.

 – И что же ты нам готов предложить? – Вновь въедливо спросил Бертолдо.

 – Мстить. – Вторя мыслям Габриеля, с пламенем в глазах и сжатыми кулаками сказал Ариан.

 – Что, прости? – Сказал Мицелий.

 – Мстить. Мстить за тех, кто погиб, отстаивая нашу свободу. Мстить за тех, кого изничтожил кровавый режим. Мы должны отвечать террором на террор. Мы бороться за собственную свободу. Мы должны всё сделать, что б Рейх понял, насколько дорого обойдётся ему Милан. Мы обязаны заставить дрожать от страха верных крыс Канцлера в этом регионе. Мы должны действовать и, причём максимально радикально. Иначе наши идеалы ничего не стоят.

 После речей Ариана в зале повисла тишина. Все стояли в некотором оцепенении, смотря на Ариана, как на сумасшедшего. Он был подобен безумцу, что одержим маниакальной идеей. В его голосе чувствовался фанатизм, а в глазах горел неистовый пламень. И никто не подозревал такого бунтарства в душе парня. Даже Бертолдо и Мицелий за столь долгое время не увидели этого огня в Ариане.

 – А как ты хочешь действовать? – Прервав тишину, спросил Бертолдо.

 Ариан повернул в его сторону свою голову.

 – Ха! Место для битвы с режимом всегда найдётся. В нашем братстве уже приготовлен план диверсий по всему Милану. У нас просто не достаточно людей, для его исполнения.

 – А ты и на смерть готов пустить своих людей? – С вызовом спросил Мицелий.

 – В этой войне без праведных жертв нельзя. Они готовы умереть. Мы готовы пролить кровь за собственную свободу. – Холодно ответил Ариан.

 – Ты псих! Ты сумасшедший! Так же нельзя! – Взревел Мицелий.

 – Ха! Скажите мне, когда свобода обходилась без кровопролития!? Нам нужно с остервенением сражаться за собственную свободу и независимость! Мы должны за кровь отвечать ещё большим кровопролитием и террором! – На несколько секунд остановился Ариан, немного успокаиваясь и обдумывая следующие слова. Успокоившись он продолжил размеренным и спокойным голосом. – С меня хватит. Я надеялся здесь увидеть достойных людей, способных продолжить войну за независимость наших славных предков. Я надеялся здесь встретить людей, что готовых сражаться за свободу и независимость. Я надеялся…. Но увидел здесь трусливых политиканов, что неспособны даже голову поднять из рабского стойла. У меня всё.

 Все стояли и смотрели на Ариана разными взглядами. Бертолдо был полон презрения к нему, Алехандро был готов рассмеяться над его речами, Давиану было всё равно, а Мицелий был готов растерзать его.

 Габриель погрузился в собственные размышления. А отвоевав свою независимость, смогут ли они её удержать? Не скатятся ли они к собственной диктатуре, особенно с такими людьми как Ариан? Чем будет их новое государство? И что вообще они смыслят в построении демократии? Габриель решил, озвучит собственные мысли.

 – Ариан. – Начал Габриель, обратив на себя внимание Алехандро и Давиана, которые на него посмотрели с удивлением, ведь он никогда ранее не осмеливался озвучивать собственные идеи на собраниях сообществах. – Вот отвоевал ты независимость. А ты сможешь её удержать? Ты думаешь, что Канцлер так легко сдаст город? Ты думаешь, что армия режима так мала? Ты не думаешь, что Канцлер просто в Милане увеличит террор, а если не поможет, то он сбросит бомбы и отстроит город заново? Я понимаю, что мы пришли в Рим не через парадный вход и находимся не в центре города, но, если ты прогуляешься в его центр, может тебе показать всю силу Рейха? Не спеши воевать с этой военной машиной, которая стирала в пыль целые страны, не то, что города. Или ты историю не учил?

 Ариан потерял фанатичную спесь. В его глазах стал потухать огонь ревности к своим мыслям, рождённый бесконечной убеждённостью в собственных идеях и силах.

 – Я….я…Не думаю, что обычное сиденье, обсуждение и игра в политику к чему–то приведут. Ой, не думаю, что вы своими бесконечными сходками, на которых вы просто болтаете, к чему–либо приведут. Нам нужны действия, а не пустые слова. И я пытаюсь вам об этом сказать. Мне с вами не по пути…у нас разные взгляды на мир… – Слабо сказал Ариан.

 – Ариан, ты сам понимаешь, что вас утопят в крови. Месть может пока подождать. Нам нужна продуманность и чёткий план, иначе все мы окажемся у расстрельной стены, а наш город станет тюрьмой, без надежды на гордое и свободное будущее. – Поддержал Габриеля Бертолдо.

 Ариан, тяжело выдохнув, оставил своё место у стола. Он медленно подошёл к окну, выходившее во внутренний двор. И стал его разглядывать.

 – Ну ладно, давайте подытожим, а то нам завтра на учёбу. – Сказал Алехандро.

 – Хорошо. Мы говорили…

 – В часовне кто–то есть. – Прервав Мицелия, резко и взволнованно сказал Ариан.

 – Что? – Спросил Давиан, с ноткой волнения в голосе.

 – В часовне кто–то есть.

 Все резко замолчали, и повисла плотная тишина, разрезаемая лишь тяжёлым дыханием ребят.

 – Кроме нас тут кто–то есть. Я думаю нужно наведаться туда. – Сказал Ариан, развеяв густую тишину.

 – Не думаю, что это хорошая идея. – Со страхом в голосе сказал Давиан.

 – Я не думаю, что в этих руинах будут собираться прихвостни режима. Так или иначе, мы можем найти себе союзников здесь.

 – Я думаю нужно уйти. – Уже с явным волнением сказал Давиан.

 – Трус. – Легко и непринуждённо бросил Ариан. – Вы как хотите, а я посмотрю, что это за люди.

 Ариан легко выпрыгнул в окно. За ним последовали остальные, под ворчания Давиана.

 Последним выпрыгнул Габриель. Он приземлился на заполненный бетонной крошкой потрескавшийся серый асфальт. Перед ними стояла невысокая разбитая и старая часовня.

 Парни подкрались к её входу и стали, чуть ли не шёпотом обсуждать, что делать.

 – Ну, заходить будите? – С лёгкой улыбкой на лице сказал Алехандро.

 – Ну, я пошёл. – Сказал Ариан.

 – Это плохая идея. – Всё сопротивлялся Давиан.

 Ариан, а за ним и Габриель с Алехандро, за которым потянулись и остальные, зашли в часовню. Увиденное их поразило до глубины души.

 В часовне была крайне скудная обстановка. Не было в ней какой либо изысканности, лишь убогость и унылость. Разбитые стены, покрывшиеся трещинами, ссыпавшаяся мозаика, выбитые места под иконы, отвалившаяся краска со штукатуркой, хаотично расставленные всюду свечки, поломанный пол, который был засыпан каменной крошкой – всё это создавало ауру мрачности и мистичности на это место. Но, то, что больше всего шокировало парней, заключалось не в интерьере.

 Посредине часовни стоял деревянный стол, на котором лежала карта Европы с непонятными отметками. А вокруг этого стола стояло семь фигур в чёрных одеждах. Балахоны не закрывали торс полностью, а посему через них просвечивались наряды Империал Экклесиас и униформа офицеров армии Рейха. А посреди, и напротив входа, этих семи фигур стоял, скрестив руки на груди, человек высокого роста с кране нарядной одеждой, свойственной только для высокопоставленных слуг имперского правительства.

 Как только парни прошли в часовни, но них, почти синхронно, повернули голову шесть человек. В часовне наступила тишина, и повисло сильное напряжение, способное перерасти в самое худшее. Полминуты они глядели друг на друга, готовясь к самому худшему.

 – Кто вы? Что вам нужно? – Грозно спросил один из офицеров грозным тоном, ласково поглаживая кобуру.

 – Мы бы хотели вас спросить о том же самом. – Сказал Ариан.
 – Щенок, не заигрывайся, а то этот район станет твоим склепом. – Со злобой сказал офицер, плотно взявшись за кобуру.

 Габриель уже приготовился к худшему. Он мысленно стал прощаться с жизнью.

 – Тише, мой милый друг, мы не должны пугать сюда пришедших людей, ибо они наверняка ищут просветления. – Сказал один из членов Империал Экклесиас, разрядив обстановку. Пузо его выпирало, а под капюшоном показывались пухлые губы говорившего.

 – Мы коалиция Миланского сопротивления. – Сказал Ариан, надеясь, что собравшиеся здесь тоже принадлежат к оппозиции.

 – Сопротивления? – Сказал высокий человек, стоявший посредине.

 Рядом стоящий священник потянулся к уху своего предводителя и стал шептать еле уловимые слова:

 – Не все верны в этой области нечестивому режиму Канцлера. Некоторые люди хотят скинуть ярмо тирании, рабства и деспотичной власти. – Сказал Кардинал.

 – Я узнал вас по голосу. – Сказал Бертолдо, указывая на человека посередине. – Вы – Лорд–Магистрариус… Так кто же вы? – Уже с отчаянным требованием спросил юноша.

 – Правильно, мальчик. Я Лорд–Магистрариус нашего Рейха. – После недолгой паузы сказал глава Имперор Магистратос и тут же с ревностью Ариана и Алехандро, рассудительностью Бертолдо и Мицелия продолжил. – Но вы спрашивали кто мы? Так я отвечу. Мы сопротивление в верхах. Мы хотим изменений и преобразований в нашем государстве. Мы не желаем видеть, как каждый месяц казнят сотни людей, а арестованных, по идеологическим мотивам, отправляют на верную смерть. Мы больше не хотим видеть наше государство, охваченное пламенем репрессий. Мы не желаем видеть, как каждый год наша земля пропитывается земля кровью тех людей, что всего лишь захотели высказать собственное мнение. Нам надоел маразматик Канцлер у власти, который способен управлять только железным кулаком. На революцию снизу пропала всякая надежда, и мы стали сопротивлением сверху… Но я ошибся. – Вдруг неожиданно и сокрушённо кинул Лорд. – Сегодня я увидел, что ещё остались люди, способные на революцию и борьбу за свободу и справедливость. Вы станете вершителями новой революции. Если вы хотите свободный Милан, то вы его получите. – Пламенно закончил Главный Лорд.

 Габриель заметил в голосе Лорд–Магистрариуса некую театральную наигранность. Как будто он сейчас на спектакле стоял и разыгрывал сценку на утреннике. Парню показалась, что Лорд с ними просто играет красивыми словами.

 – Ну, коалиция Миланского сопротивления, ваше дело более чем праведное. Не каждый согласится поднять голову, а тем более встать на борьбу с тиранией и деспотизмом. В эпоху тотального террора и вездесущего контроля вы сумели подняться на борьбу. Это достойно. – Сказал глава имперской бюрократии, и немного призадумавшись, затем внезапно воскликнул. – Слушайте! Я хочу, что б мы завтра встретились в администрации Милана и обсудили дальнейшее развитие вашего движения. Отказ не принимается.

 Парни стояли в полном оцепенении. Они ожидали здесь увидеть сектантов, ну или одиночное сопротивление в городе, но не как не самих служителей режима, что решили его свергнуть и вернуть народу свободу. Эти ощущения нельзя было описать. Парней буквально разрывали чувства страха и рвения, удивления и готовности бороться за собственные идеи.

 Эта встреча более чем ободрила. Она поселила в сердцах надежду на лучшее будущее. Что их город станет по настоящему свободным и гордым, а народ в нём из рабов, придавленных железной пятой режима, превратиться в господ своей земли. Свобода – теперь она казалась вполне реальной, ведь получив такую поддержку, они смогут отстоять собственный город, сделав его снова великим и независимым.

 – А теперь попрошу вас удалиться. Вы, к лучшему естественно, прервали наш тайный совет, на котором обсуждаются вещи не для посторонних ушей.

 – Хорошо… Выходим парни. – В приказном тоне воскликнул Ариан. Все тут же последовали его словам.

 Габриель вышел на крыльцо. На улице заметно посветлело. Дул лёгкий ветерок, слегка бивший в лицо. Лёгкая прохлада ласково касалась кожи. На улице было просто превосходно. Тут рядом с ним встал Алехандро.

 – Наступают славные времена. – С широкой улыбкой сказал Алехандро.

 – Это точно, всё меняется. – Вторил Габриель, подняв голову к верху. Там он увидел, как облака разорвались, наконец–то, представляя глазу отрадное явление – небесную лазурь и солнце. Надежда вспыхнула с новой силой, обогревая своей теплотой промёрзшие от усталости, навеянной безысходностью и чугунным давлением режимом, души.

 – Вот он, конец бесконечной серости. – Сказал Алехандро, с нескрываемым ликованием и радостью в словах, забыв про провал своей идеи.

 

⇐ Предыдущая11121314151617181920Следующая ⇒

Поделиться: