Глава 25. Мягкое дознование.

 

 В это же время. 

Габриель был одухотворён, его душа ликовала, изливая волнами тёплого света. Его лицо выражало некую вуаль искреннего, большого и яркого, но в тоже время несколько больного чувства. Его серо–зелёные глаза были наполнены ярким душевным светом. Но свет этот был наполнен свету болотной гнилушке, ибо с чистым счастьем этот свет ничего общего, ни имел. Но всё же, это фальшивое чувство было подобно убойному наркотику, что туманит разум и помутняет рассудок. Да, где–то в глубине души Габриеля звучал голос разума, взывающий к нему и требующий, что б парень откинул фальшь своего эфемерного и отчаянного чувства и понял, что его чувство это порождение обычных безнадёжных мечтаний.

 Источник этого больного и нездорового счастья крылся в дне вчерашнем. Габриель, как ни в чем, ни бывало, шёл по коридору Академии «Схолум Культурик», в которой он учился. Юноша просто шёл по коридору на занятие. На него всё так же смотрели десятки плакатов политиков и портреты Канцлера, своими цитатами указывающие путь в светлое будущее. В коридорах так же стояли «праведные ординаторы», назначенные для надзора и предотвращения мелких правонарушений, назначенные министерством Гражданского Порядка, неустанно следящее за тем, чтобы даже мельчайшее нарушение было записано и повлияло на все возможные оценки и рейтинги.

 Вдруг, неожиданно его к себе подозвала Элен, стоявшая у окна. Из–за старых светодиодных ламп, что ещё светили поутру, оттенок смугловатой кожи Элен был несколько отбелённым, как у утопленника, но это нисколько не убавляло естественной красоты этой девушки. Её глубокие карие глаза и милое, аккуратное овальное лицо были апофеозом красоты в Рейхе, как думал Габриель. Чёрные как прекрасная осенняя глубокая ночь волосы шелковистой прядью почти доходили до пояса.

 Юноша приятно удивился, что она его позвала, ведь обычно он сам был инициатором их беседы. Но его тёплое удивление моментально сменилось радостью, ведь в руках у Элен были два билета в кино, а сама она просила Габриеля, что б он пошёл с ней сегодня вечером в кинотеатр.

 Парень, конечно, немного посомневался, но его сомнения были не более чем для виду, ибо изнутри он неистово сгорал, полыхая чувствами от желания провести с ней время, будь это мимолётная минута, или целый вечер.

 Через несколько кратких мгновений он согласился с ней вечером сходить на киносеанс, чуть ли не разрываясь духом и рассудком от радости. Вспыхнувшее ликование было неимоверно трудно скрыть, но воззвав все силы, он сумел подавить сладкую улыбку сумасшедшего, которая так и лезла на губы, сводя щёки.

 И вечером они пошли. Кино, как ни странно, было не совсем обычным, как во многих кинотеатрах необъятного Рейха, который в каждом фильме старался пропихнуть сюжет о патриотизме и вечной верности государству. Но суть этой кинокартины несколько не соответствовала идеалам и политическим догматам Рейха. Для Габриеля было странно, что цензура, Культ Государства и министерство Идеологической Чистоты пропустило эту картину к показу.

 Но потом Юноша узнал об истинной причине пропуска этой кинокартины, когда ночь, прохлада и сумеречное око Рейха вступили в свою силу.

 Фильм повествовал о тех далёких временах, когда на этой земле ещё жила и процветала Альпийско–Северо–Итальянская Республика, своим справедливым правлением окутывала каждого своего гражданина. Когда на этих землях ещё существовала свобода, ограниченная лишь законом. Справедливые суды, независимый парламент, всенародные выборы и референдумы, вместо тотального диктата Имперор Магистратос, Имперского Буле и Трибунала Рейха, президент вместо всесильного и деспотичного Канцлера – всё это было показано в кинокартине, причём в равном сравнении со всеми аспектами жизни в Рейхе. Конечно, картина закончилась тем, что республика пала и в этом месте была установлена «справедливая» власть Рейха и «мудрое» правление первого Канцлера, но всё же…Картина вызвала глубокий резонанс в народе, ибо взывала к чему–то новому в душе, звала к тому, что было запрещено Рейхом – к изменениям. Картина будто говорила, что дух Милана ещё не сломлен, что можно продолжить борьбу несмотря ни на что и вырвать свою свободу из лап Рейха. Но большинство людей сразу, же отринули эту идею, ибо они сочли борьбу с режимом второго Канцлера бесполезным и ненужным предприятием. Но нашлись те, кто не стал тушить огонь свободы у себя в сердце, оставив его до лучших времён. Но это было не так важно Габриелю. Самое главное, что произошло с ним это то, что рядом была Элен, и он сидел с ней, с единственной девушкой, которую он так страстно любил.

 И после сеанса они пошли гулять по старому городу, что был переделан на новый лад и режим. Пускай их разговор не отличался разнообразием, ибо в основном они говорили либо о кино, либо о политике, или об учёбе. Но и таким однотипным и неразнообразным разговорам был искренне рад Габриель. Они гуляли в парке, весело переговариваясь о жизни в их «братстве», говоря, что скоро всё изменится к лучшему. Также они заметили как старый бородатый священник, в мятой рясе проводит таинство у статуи второго Канцлера и зажигает там свечку у алтаря, вознося ему хвалу. Габриель и Элен оба негромко посмеялись над этим, по их мнению, глупым обрядом и каждый из них затаил в сердце надежду, что скоро больше ни одной свечки не зажжется во имя Канцлера.

 Когда они уходили из парка, уже стоял алый закат. Солнце, солнце озаряло кроваво–красным вечерний небосвод, позволяя горизонту утонуть в пламени заката и ярком небесном пламени. Габриель довёл её до дома, до самых его ступеней, что своим видом подобно камню легли на сердце парня.

 Они не стали более говорить, лишь коротко попрощались, слегка обнявшись. Но даже такое, хладное прощание было Габриелю в радость, ибо понимал, что рассчитывать ему было не на что.

 Но что–то было не так в душе парня. Габриель понимал, что вся эта прогулка, все эти разговоры были ничем не значащим действом для Элен. Она так же и продолжила относиться к нему как к другу. Девушка просто провела с ним время, ничего больше. Она ко всем парням так же относилась – открыто и дружелюбно. И Габриель понимал это, но что–то внутри, где–то в области сердца копошилось, ёрзало, было готово вырваться наружу, да и просто не давало покоя. Это было, похоже, с вечно гноящийся и кровоточащей язвой, что никак не давала покоя. Все эти сомнения, предположения и отчаянное понимание сталкивалось с маленьким, но всё же жгучим и ярким огоньком надежды. И это столкновение не давало покоя, заставляя мучиться от адского пламени собственных чувств. И это ощущение не было здоровым. Оно вело себя как самая обычная болезнь – изнемогало, опустошало, туманило рассудок и просто съедало Габриеля. А это счастье, что он испытывал, было обычным порождением этого чувства, банальным симптомом страшной, но столь обычной душевной болезни. Как сказали бы медики в Директории Коммун, у Габриеля – «Тяжёлое аморно–психическое расстройство личности». Но здесь не территория нового коммунизма, здесь Рейх и безответную влюблённость не включали в список психических заболеваний, а значит, любой психолог, как и любой староста деревни, посоветовал бы юноше просто успокоиться и переключиться на другую девушку.… Но, всё будет со временем, как и «список жён», предоставленный министерством Позднего Благоустройства Семьи, каково было его истинное название и как было сказано в кодексе Имперор Магистратос: «Во имя и славу Рейха, во имя нетленных ценностей, данных Господом и Канцлером, каждый гражданин в обязательном порядке, кроме тех случаев, предусмотренных законом, обязан был завести семью. Если он отказывался от продления собственного рода, то он непременно нарушает священные постулаты, на которых основан и стоит сам Рейх».

 Но Габриель ещё вспомнил заседание своего «братства», что произошло ближе к полуночи. Парень очень рисковал, прейдя на собрание, ибо после двадцати трёх часов, а в Милане после двадцати одного часа, наступало комендантское время, вплоть до шести часов утра. И человек, не принадлежащий к власти в Рейхе, случайно появившийся на улице в это время без уважительной причины, мог свободно быть задержан полицией, и это в лучшем случае, ведь если в Милане его найдут уличные комиссары, то человек вряд ли уйдёт здоровым, и на своих двоих, после встречи с ними.

 Габриель прекрасно помнил вчерашнее заседание. Их было мало: Алехандро, Верн, Давиан и ещё пара парней и девушек, что решили рискнуть и прийти на встречу. И именно тогда узналась истинная причина того, что всевидящее око цензуры не усмотрело диссидентство нового фильма. Тогда к ним прибыл посланник Лорд–Магистрариуса. Это был один из работников администрации самого Милана.

 Мужчина был одет в обычный строгий костюм старой эпохи, а лицо его покрывал капюшон. Он рассказал, для того что б создать нужную обстановку в городе, что б народ был готов выйти на улицы и бороться за собственную свободу и был показан этот фильм, что своими мотивами, идеями и сутью разжигал в душах людей неистовую тягу к свободе. Фильм прошёл одобрение самого Лорд–Магистрариуса, а поэтому в миланском отделении министерства Идеологической Чистоты не задали ни единого лишнего вопроса. Так же, прежде чем перейти к основной цели своего визита, посланник рассказал страшную истину, которую велел передать сам глава всей бюрократии. Он, в духе наигранного кошмара, поведал собравшимся, что изредка, по всему Рейху возникали мелкие очаги сопротивления, подобные маленьким огонькам свободы, рвущиеся из тьмы на волю. Но каждый раз, эти лёгкие дуновения свободы жестоко подавлялись железной подошвой режима, которая безжалостно их растирала об асфальт городов. Практически всех сепаратистов тихо и без шума убирали, а тех, кто выжил, отправляли на каторгу в Великую Пустошь, умирать от тяжёлого, рабского и выматывающего труда и от запредельного уровня радиации на мануфактории. Но было одно выступление, явившиеся маленьким огоньком свободы, что переросло в огромный пожар, охвативший половину Иберии. Но этот огонёчек не получил поддержку в остальных регионах Рейха и пожар свободы стал тухнуть, а восстание задыхаться. И сейчас стальной сапог Рейха был готов размозжить голову этому восстанию и покончить с ним навсегда. Он так же рассказал, что и Великой Пустоши была попытка создать новое государство. Люди, не хотевшие верить в деспотичного маразматика Канцлера и непонятного христианского бога, освободившиеся от рабской каторги создали свою собственную веру, по словам посланника, безобидную. Но и здесь железный кулак Канцлера выбил весь дух свободы и снова надел чугунное ярмо на шеи людей и загнал их в рабство.

 И когда ребята, вдохновлённые мастерским рассказом посланника, были готовы принять и впитать в свой разум его главную мысль. И тогда он поведал им, что они оплот сопротивления в Милане. Что их «братство» и ещё три сообщества являются единственным огоньком свободы в этом огромном и старом городе и что за только ними будущее этого славного града. Он передал, что сам Лорд–Магистрариус будет ждать глав этих самых сообществ в Милане, у собственной небольшой резиденции, для того, чтобы они разработали план по реформации империи и вознесения свободы. Передав это сообщение, посланник покорно откланялся.

 Это сообщение вызвало глубокие, но однотипные чувства в душах ребят. Все были готовы что–то сделать ради свободы своего любимого города, но кто пойдёт? Хоть координационный совет и президент «братства» ещё выбраны не были, но всё–таки как явного лидера, пойти на встречу выбрали именно Алехандро, а он взял с собой Давиана и Габриеля, как двух советников и друзей. Габриель приятно удивился, но эмоции больше не лезли в его душу, ибо она была переполнена больным счастьем. Но события дня вчерашнего всё дальше уходили вдаль, возвращая парня к реальности.

 Сейчас он снова шёл по коридорам своей любимой академии. И снова на него хладно и мрачно взирали взгляды с плакатов и единичные стражи правопорядка в академии, готовые зафиксировать даже матерное выражение возле предметов Культа Государства, строго пресечь его и выписав штраф, с предварительным занесением в список «на понижение гражданского и духовного рейтинга».

 Через несколько минут должно было начаться следующее занятие, называемое «Признаки культуры и идеи Рейха в цивилизациях других народов». Габриель шёл по коридору, не о чем, не задумываясь, ничего не подозревая.

 Все коридоры был полупустым, так как до начала занятий оставалось совсем немного. Только изредка попадались студенты старших курсов. Но вдруг на его пути возникла высокая фигура.

 Человек, вставший на его пути, был облачён в серое пальто с высоким воротником, ниспадавшее почти до пола, в белую рубашку и тёмный жилет, и брюки с зауженной штаниной снисходившие до остроносых чёрных туфлей. Он был светловолос, коротко подстрижен и худощавого телосложения.

 Непонятный мужчина медленно, подобно тому, как идёт охотник к жертве, направился к парню. Габриель насторожился и хотел повернуть назад, но тут его окликнул этот незнакомец, который показался юноше знакомым.

 – Эй, ты. – Указав пальцем на Габриеля, сказал незнакомец.

 Габриель беспокойно обернулся.

 – Да, ты. Я инспектор Морс. Сейчас ты пройдёшь со мной и ответишь на некоторые вопросы. – Строго сказал незнакомец, показывая удостоверение инспектора.

 – На каком основании? – Возмущённо сказал парень.

 – Именем Рейха! Нам не нужны основания. – С наглостью заявил незнакомец.

 Габриель вынужден был подчиниться, если он этого не сделает, то инспектор его имеет право арестовать за неподчинение правосудию Рейха.

 Юноша следовал прямо за спиной инспектора, а тот в свою очередь периодически поворачивал голову, следя за парнем, контролируя, чтобы парень не убежал от него.

 Они спустились на первый этаж, и зашли в библиотеку. Их сразу же окружили сотни разных книг, смотрящих на гостей через стекло на деревянных шкафах. Библиотека была представлена четырьмя комнатами: две – читальные залы, одна – управляющего библиотекой и ещё одна – старая каморка, приспособленная для разного хлама, который был давно уже списан и нёсся туда со всей академии.

 Инспектор с парнем прошли через читальные залы, в которых посетителей вовсе не было, и резко завернули в каморку.

 Включённый инспектором свет озарил старые бетонные стены, которые уже пошли сетью трещин. С потолка то и дела временами сыпалась штукатурка на вещи, отчего создавалось впечатления, что они припорошены снегом. Вокруг валялись кучи самого разного хлама, даже попадались вещи десятилетней давности. С невысокого потолка свисала старая лампа, чей тусклый, до рези в лазах, свет освещал помещение.

 – Так, садись сюда. – Сказал инспектор, указав на старый, деревянный, трухлявый и потрескавшийся табурет.

 – Хорошо. – Тихо, томно, практически шёпотом сказал Габриель и аккуратно, боясь сломать эту реликвию.

 – Ну, когда мы в укромном месте, я начну. – Сказал Морс и приложил пальцы к пальцам у своей головы, предварительно склонив её к указательным. Потом внезапно развёл руки в стороны и заговорил. – Я служащий, инспектор и верный слуга любимейшего всеми Канцлера, нашего великого Рейха, провожу дознование сего гражданина. Гражданин Габриель, студент академии, клянёшься ли ты именем Рейха и его святейшеством Канцлером, что на все заданные мною вопросы ты ответишь честно, и не утаивая не единого факта, что помогут мне в моём славном расследовании?

 Габриель немного впал в ступор от такой речи. Глаза его выражали недоумение, а во рту вязли слова. Инспектор уловил это недоумение и пояснил парню строгим голосом:

 – Я просто обязан от имени Рейха привести тебя к присяге. И да, у меня нет полномочий, чтобы применять силу, но отвечай, пожалуйста, правду. – Вкрадчиво попросил инспектор.

 – А, понятно. – Сказал всё же парень, после чего добавил. – Да, клянусь.

 – Ну, вот и хорошо. – Сказал Морс и продолжил. – Сначала несколько основных вопросов, для протокола.

 – Можно спросить. – Прервал Габриель инспектора.

 – Что ты хочешь спросить?

 – Это не продлится долго? Меня ждут на занятии.

 – Ох, за это можешь не беспокоиться. Я проинформировал преподавателя, что ты нужен Рейху. Я не стал говорить, что это будет дознание. Нечего портить тебе репутацию. – С небольшой, еле заметной улыбкой сказал Морс.

 – Спасибо. – Вымолвил юноша.

 – Ну ладно, начнём. Тебя зовут Габриель?

 – Да.

 – Ты обучаешься в академии «Схолум Культурик»?

 – Да.

 – Ты живёшь в Милане?

 – Да.

 – Как ты относишься к федеративному устройству?

 Габриель понимал, что этот вопрос раскроет его лояльность идеалам Рейха, и даже может сыграть важную роль в его рейтинге.

 – Не совсем хорошо, ведь федерализм даёт волю регионам, что приведёт и приводит к сепаратизму. – Натужно, но сдерживаясь, проговорил парень.

 – Твоё отношение к идеям парламентаризма?

 – Хах. – Легко усмехнулся парень. – Одна голова – хорошо, две – плохо, три – совсем бардак. – С небольшой улыбкой на лице сказал Габриель.

 – Что ты думаешь о либерализме?

 – Развращает людей. Да, даёт им полную свободу личности, они забывают о народном благе и погрязают в разврате.

 – Каково твоё мнение о правлении нашего Канцлера?

 Габриель только сейчас заметил, что инспектор избегает эпитетов в отношении политических понятий, как бы давая им нейтральную окраску. Был ли это психологический ход инспектора или просто совпадение, парень не знал, он продолжил спокойно отвечать на вопросы:

 – Очень хорошо. Без него бы наша великая держава не была бы великой.

 – А почему именно «хорошо»? Почему не прекрасно, не отлично? Почему именно так? – Быстро проговорил инспектор, чем поставил Габриеля в ступор.

 – Простите, я вас не понял. – Ответил Габриель, пытаясь подыскать такой ответ, что б он был только однозначно трактуемым.

 – Почему именно такая градация и формулировка отношения к правлению Канцлера?

 – А, я понял. Я сужу по типу «чёрное – белое». Что для меня не хорошо, то плохо. Я не использую больше оценок.

 – Хорошо, я понял. Ну, теперь переходим к основным вопросам.

 Габриель напрягся, приготовившись к самым коварным вопросам. Но с другой стороны, ему уже надоели однотипные и монотонные вопросы.

 – Как тебе известно, твой друг Алехандро Фальконе недавно задерживался по подозрению в государственной измене и был отправлен на мануфакторий в Великую Пустошь. Он не привёз ли оттуда, какую ни будь странную политическую идею? Или может, стал мыслить более… сепаратно?

 Габриелю придётся врать. Он это понимал. Ему придётся нарушить, только что данную им присягу и пойти на сокрытие фактов, что ведёт к государственной измене. Его тут же пробрал жуткий холод, вымораживающий душу изнутри. Габриель и до этого вопроса побаивался инспектора, но сейчас его просто пробрал парализующий страх. Но он уже был сторонником мизерного декаданса против Рейха. А посему он собрал всю волю в кулак и холодным голосом ответил:

 – Нет, я за ним нечего не замечал. Никаких странных идей.

 – Хорошо. – Так же каменно ответил инспектор. Вы знаете, что ваш друг был досрочно отпущен по прошению самого Верховного Отца нашей праведной церкви. Хотя, Алехандро Фальконе не был замечен как правоверный и ревностный служитель Империал Экклесиас. Как вы можете это прокомментировать?

 – Никак, это дело Империал Экклесиас, не моё. – Так же холодно, но с сердцем, которое бешено, стучалось от неистового волнения, ответил парень.

 – Ладно, пускай так. Насколько я знаю, ты со своими знакомыми слишком часто ходишь в одну книжную лавку. И задерживаетесь вы там по несколько часов. Как ты это объяснишь?

 Габриель почувствовал, что вопрос с уколом, но так, же держась камнем, ответил:

 – Просто любим, смотреть книги и читать. Хозяин лавки нам позволяет подолгу задерживаться у него.

 – Хм, твои слова совпадают со словами владельца лавки.

 Габриель хотел было выдохнуть, но тут, же понял, что это выдаст его. И просто мысленно поблагодарил Бога, в которого он не верил.

 – Хорошо. Но вот ещё вопрос: зачем вы несколько дней назад вы ездили в Рим?

 – На прогулку. Мы хотели увидеть центр нашего славного Рейха и увидеть его великую и неувядаемую мощь и славу. – Ответил Габриель, немного расслабившись, отчего его голос сделался менее напряжённым.

 – Ну, тогда тебе и твоим друзьям удалось бы увидеть всю славу центра нашей великой империи, если бы сигнал ваших телефонов не пропал возле заброшенных районов. Что вы там делали?

 Парень напрягся. Он, конечно, знал, что слежка в Рейхе ведётся за всем что движется, но он не думал, что ему придётся испытать это на своём опыте.

 – Ох, мы хотели посмотреть на то, чем были те государства до прихода Рейха. Мы хотели увидеть насколько слабыми и ничтожными оказались режимы прошлого, что пали под натиском времени и нашего великого и славного первого Канцлера, возлюбленного всеми, чья слава пускай витает ещё сотню тысяч лет. – Скованно, но с некоторой лёгкой наигранностью ответил парень.

 – Хах, мне нравится, когда дозноваемый ведёт себя легко, а то я порой себя чувствую инквизитором. – С лёгкой улыбкой сказал Инспектор, сбросив с себя надоедливую каменную маску равнодушия и хладности. А Габриель в свою очередь на миг подумал, что не все представители власти и закона в Рейхе законченный бюрократы и формалисты, что давят своими образцами, директивами и установками на личность людей.

 – Ну и последний вопрос, который я хочу тебе задать. Вчера ты был замечен в парке в кампании Элен. Что вы там делали? Ведь она проходит как подозреваемая в одном деле, которое карается смертной казнью.

 Сердце Габриеля, которое почти успокоилось, вновь бешено забилось, практически выпрыгивая из грудной клетки. Габриелю казалось, что его сердце сейчас выбьет рёбра. Ему вдруг на душе неистово сделалось дурно. Голова так сильно закружилась, что он приложил руку ко лбу. Рассудок помутнел, а в глазах поникла жизнь.

 Инспектор это тут же заметил и взволнованно заговорил:

 – Эй, парниша, успокойся. Я пошутил, она не подозреваемая. Ты тут не думай падать в обморок. – Шутливым голосом и с улыбкой говорил Морс.

 Когда Габриель услышал эти слова, то, как по мановению всё сняло. На душе мгновенно сделалось легко, но голову немного всё ещё кружило.

 – Ты хуже инквизитора. – Будучи в еле сдерживаемой злобе, сказал Габриель, но потом опомнился, что в соответствии закона сейчас «заведомо оклеветал служащего Рейха» и повинно вымолвил. – Простите, я…

 – Можешь не продолжать, я понимаю. – Резко, но мягким голосом, прервал инспектор парня. – Это моя вина. Я не должен был перегибать палку и заходить дальше своих полномочий. Я прошу прощения.

 Габриеля это сильно удивило. Тот, кто несколько минут назад холодным голосом задавал монотонные и похожие вопросы, пытаясь выявить признаки государственной измены у парня, сейчас сидел и просил прощения. «А может это ещё один психологический шаг» – подумал про себя Габриель. Но он увидел в глазах инспектора некую отдалённую печаль и боль. И они показались Габриелю до боли знакомыми. Будто инспектор болеет тем же недугом, что и он.

 – Ничего страшного. Я понимаю. – Тяжко вымолвил Габриель.

 – Я так понимаю, мы друг друга здесь понимаем. – С натужной улыбкой, будто она прорезалась через гримасу боли, сказал инспектор.

 – Так вопрос… – Начал парень, как его прервал Инспектор.

 – Да, не отвечай ты на него. Всё что мне нужно я узнал. Ты свободен. Можешь идти. – Тяжёлым голосом сказал Морс.

 Габриель встал с табуретки, да так резко, что она развалилась, и быстрым шагом направился на занятие. А после него из библиотеки вышел инспектор Морс, к которому подошёл человек, одетый в строгий эпохальный костюм. Он протянул руку инспектору со словами:

 – Здравствуйте, я посланник Лорд–Магистрариуса. У меня к вам от него есть одно извещение.

 

Глава 26.Истинные цели.

 

 В это же время.

В старой часовне спокойно и ровно горели свечи, издавая свой приятный треск, заполнивший всё пустозвучие. Она была так же разбита и «обласкана» ветрами времени, как и в тот раз, когда в неё впервые пришли, только немного каменная крошка была подметена и убрана пыль. На стенах так же красовался грибок и плесень, ставшие многолетними хозяевами этой часовни. Без постоянного горения свечей в часовне было бы довольно сыро и прохладно. И только эти свечки разгоняли холодный мрак, что царил в часовне, когда в ней никого нет. В этом памятнике былых времён стояла густая тишина, пока её не рассеял вопрос:

 – А почему мы собрались сегодня в этой старой обители? Почему не в вашей башне? Так же было бы практичней.

 Лорд–Магистрариус стоял у стола, на котором лежала карта Европы времён великого кризиса. Он оторвал руку от подбородка и медленно и с расстановкой, прибавив вкрадчивости, заговорил:

 – Наш шизик Канцлер оказался не таким маразматиком и глупцом. Он что–то заподозрил. Мне принесли вести, что он начал расследования в мою сторону. Но так, же он начал слежку и в сторону полк–ордена. Ещё мне сообщили, что именно полк–орден причастен за это.

 – Но почему, же мы тогда не арестованы? – С волнением в голосе спросил толстый человек в рясе.

 – Кардинал, послушай. – Возмущённо с толикой гнева в голосе начал Главный Лорд. – Я не стою рядом с Канцлером, когда к нему приходят с доносом. Похоже, он мне ещё доверяет, несмотря ни на что.

 – Это хорошие новости. – С улыбкой на распухших губах сказал кардинал. – Ну, что мы ещё не арестованы и доверие к нам не потеряно. – Уточнил церковный иерарх.

 – Да, новости хорошие, но у нас мало времени. Похоже, полк–орден играет на опережение, и старается сохранить старый Рейх. Ещё одна причина избавиться от него побыстрей, уничтожив этот пережиток тирании.

 – В чём проблема? Разве мы не в состоянии уничтожить этих богохульников через руки самого тирана? – Задался вопросом Кардинал.

 – Не всё так просто… Я постоянно разыгрываю карту той бульварной девки… Постоянно напоминаю ему про Калью…Но после каждого раза он впадает в безумие и сумасшествие… А когда он теряет рассудок, то он непредсказуем. Этот маразматик начинает топить в крови преступников, подписывая указы о расстрелах. Его безумное величество начинает искать отступников во всех сферах, утверждает новые директивы. И безумие его может длиться от нескольких часов до нескольких дней. И я боюсь, что в одном из подобных приступов паранойи он поймает нас. И тогда всей нашей великой цели придёт конец. Он нас уже почти поймал, только с помощью неимоверных усилий я подчищаю концы. Но это делать всё становится трудней. Будь он проклят, шизофреник несчастный. – Сказал глава Имперор Магистратос, гневно, закончив.

 – Лорд–Магистрариус, почему вы нас троих попросили остаться? Разве у вас есть тайны от нашего собрания? – Послышался ещё один вопрос от высокого человека в военной форме.

 – Нет, я оставил вас троих, чтоб задать вопросы, ответы на которые хочу знать, лишь я. Ни к чему обременять умы других, генерал.

 – Ну и что же это за вопросы? – Со страстью в голосе спросил Кардинал, явно предвкушая узнать что–нибудь новое для себя в сфере чужих тайн.

 Лорд–Магистрариус немного помялся, опустил руку за спину, одну поднял к подбородку и заговорил:

 – Вопросы… Они будут касаться нашего нынешнего положения. Я хочу узнать, каков градус поддержки оппозиционных настроений в стране. И от ответов на них зависит наше положение… Будет ли оно бедственное или в конец катастрофическим. – С еле уловимой улыбкой на лице завершил лорд.

 – Спрашивайте. Мы ответим. – Прозвучал холодный голос генерала, наполненный мрачной верностью.

 – Ну раз ты просишь, то начнём с тебя… Ответь мне, генерал–полковник, какие слухи ходят в твоей армии насчёт Канцлера?

 Генерал–полковник опустил взгляд, но солдатская муштра, воспитанная в нём, не заставила его так легко поникнуть. Он быстро поднял голову и заговорил холодным голосом.

 – Большинство солдат, подавляющее большинство поддерживают культ Канцлера, остальные же придерживаются нейтральной точки зрения. Но есть и хорошие новости. В моей части есть некое тайное собрание солдат. И как мне сообщили, они высказываются о Канцлере и режиме не в самом лучшем свете. – С натянутой, сквозь разочарование, улыбкой сказал генерал.

 – А сколько их? – С опущенной головой спросил Лорд.

 – Не больше десяти. – С потерянной улыбкой и поникшим лицом ответил генерал.

 – Хах. – Натужно, сквозь еле уловимый укол боли, проявившийся на лице начал глава бюрократии. – Десять против семидесяти восьми тысяч, что находятся в твоём расположении. Это меньше чем молекула в море. А твой информатор где? Он не наделает нам ненужных проблем?

 – Нет, я сказал ему, что со всем разберусь, а его самого отправил в другую часть.

 – Это хорошо… – Протянуто закончил лорд, но в ту, же секунду поднял голову и внезапно обратился к Кардиналу:

 – А у тебя, кардинал, что ты мне расскажешь?

 – Ну, далеко не все священники готовы поддержать правление Канцлера. – Немного с оправдательным тоном в голосе сказал церковный иерарх, намеренно избегая точности в словах..

 – Я тебя прошу, не юли, мне нужны точные данные. – Почти с бессилием упрекнул Кардинала глава Имперор Магистратос, отчётливо поняв мотивы священника.

Церковный иерарх повинно опустил голову вниз. Потом немного приподняв, тихо, практически исподлобья заговорил:

 – Понимаете, авторитет Верховного Отца слишком высок. Он поддерживает нечестивый и проклятый режим Канцлера. Конечно, есть несколько поместных общин, приходов и даже практически одна епархия, что готовы выступить на нашей стороне… Но их очень мало, и даже церковное ополчение справится с нами.

 – Практически епархия. – Саркастично повторил глава правительства. – Что ж, не самая лучшая перспектива. – С натужной улыбкой, явно от бессилия, на лице сказал лорд. Но потом, указав рукой, куда–то в темноту произнёс:

 – Теренций, выйди к нам.

 Кардинал и генерал немного ошарашено посмотрели по сторонам, особенно когда никого не увидели, испугались, но тут же напряглись, когда из тени вышел человек в балахоне.

 – Что вы хотели? – Спросил Верховный Мортиарий.

 – Ты нам можешь сказать более точную информацию?

 – Связанную с чем? – Холодно спросил мужчина.

 – Теренций, ты и сам понимаешь…Расскажи нам, сколько людей не поддерживают режим Канцлера. Расскажи нам всё, что знаешь про это.

 – Я вас понял. Из доверенных источников, мне стало известно, что процент недоверия режиму Канцлера очень низок, он не подходит для открытого мятежа. Нас просто задавят. Большинство людей поддерживают нынешнюю тиранию из–за боязни множественных карательных структур и потому что не видят, какой либо оппозиции. Многие оппозиционные ячейки в городах составляют ничтожное меньшинство, не способное даже показаться из своих нор, не говоря даже об акции митинга.

 – Хах, а если появится оппозиция, то её сразу же устранят… Ирония, однако… Ладно, у тебя есть ещё, что–либо сообщить?

 – Конечно. Через доверенные каналы и собственную шпионскую сеть мне удалось выяснить, что есть места, где нас могут поддержать местные власти и подавляющее большинство народа.

 – О, а это будет интересно. – С энтузиазмом произнёс предводитель бюрократии, ожидая, что ему сейчас назовут целый регион, готовый отделиться от Рейха.

 – В Венеции нас смогут поддержать аристократические дома и некоторая часть местной буржуазии. В Великой Пустоши только пообещай некоторым членам Имперор Магистратос перевод в другое место из того «Мордора» и они нас поддержат. И ещё в городе Милан не до конца сломлен свободный дух города.

 Лорд–Магистрариус истерично усмехнулся. На его лице повисла улыбка, но уже не от бессилия. Он с весельем и толикой презрения в голосе заговорил:

 – Ты о тех ребятишках, что заигрались в свободу?

 – Нет. – Тоже с нескрываемой улыбкой на лице и тихим смешком вымолвил Теренций, немного приостановившись, а потом снова заговорил. – Я о том, что около сорока процентов жителей не поддерживают правление Канцлера. Эти данные основаны на городских слухах и информацией из моих личных каналов.

 – Слухи. – Протяжно сказал Канцлер. – Не думаю, что им можно доверять. 

 – Это всё что у нас есть. – Тяжело вымолвил Верховный Мортиарий.

 – Нет, не всё. У нас в Милане есть ещё группа студентов и мелко квалифицированных рабочих… С такой армией хоть на Рим в поход. – Саркастично и немного раздражённо произнёс глава Имперор Магистратос.

 – А что за группа? – Внезапно вмешался генерал.

 – Это? – Исказив лицо в странной гримасе с улыбкой начал лорд. – Ребятки из Милана, заигравшиеся в политику и свободу. Они считают, что своими усилиями способны что–то изменить, что они настолько значимы и могущественны, что народ к ним прислушается. Они возомнили себя творцами того жалкого мирка где они живут. Эти детки даже свои, как они их называют – «братства» организовали по такому типу, какому хотят видеть свой городок, ибо по собственным идеям они хотят построить новое государство. Те ребятишки наивно верят в собственную силу «свободного слова». Они думают, что смогут изменить мир… Но они не способны понять, насколько они и их убогие «братства» ничтожны для Канцлера и Рейха. Если бы он о них знал, что ему угрожает группа студентиков, то он даже бы их уничтожать не стал. Он просто бы заставил их встать на колени на главной площади и принести ему присягу. Те ребятки, просто зазнавшиеся романтики, не способные видеть дальше своего занюханного городка. – С крайним презрением ответил Лорд–Магистрариус.

 Теренций немного смутился от презрительных слов лорда и своё возмущение он решил высказать:

 – Но как же? Вы сами назначили встречу им, отправили прошение в министерство Идеологической Чистоты о завершении следственных работ в их сторону и послали к ним своего человека, чтоб он рассказал о железной пяте режима и что они единственная надежда Милана на светлое будущее. Вы их обманули? Но как, же так?

 Глава бюрократии широко улыбнулся и стал говорить:

 – Всё просто: я хочу разыграть их карту. Эти ребятки станут моими инструментами мятежа. Они пойдут как дрова для печей революции. Я отозвал их дело, так как они мне пока нужны. Я позволили им себя считать «особенными и единственными, кто способен спасти свой город». И они проглотили эту наживку. Теперь они принадлежат революционному механизму, что раскрошит тирании нынешнего режима.

 – Аминь. – Прервав лорда, благословенно произнёс кардинал.

 – А вы будите принимать их идеи во внимание, когда революция свершится? – Вопросил Верховный Мортиарий.

 Лорд громко рассмеялся, будто впал в неистовую и яростную истерику. Он смеялся с таким звоном, что его было хорошо слышно и за пределами старой часовни. Когда он, наконец, успокоился, утёр слёзы и стал говорить:

 – Нет! Конечно же, нет! Мне нужны нормальные и проработанные идеи, а не иллюзорные юношеские глупые мечтания… Я о несуразности их идей даже говорить не хочу.

 Когда глава бюрократии сказал последнее своё слово, то на некоторое время повисла густая тишина. Все смотрели на главу бюрократии, который только что буквально тонул в истерическом смехе. Было слышно только лёгкое потрескивание свечей. Неожиданный вопрос Теренция прорвал вуаль молчания:

 – Так мы не решили, что нам делать, для того, чтоб наши идеи, цели, мечты и сама революция воплотились на деле?

 – Я не знаю. – Бессильно выдохнул Лорд–Магистрариус.

 – Хм, есть одно решение. – Внезапно сказал генерал, в глазах которого играло самодовольство от невысказанной идеи. – Когда я был ещё лейтенантом мы вели зачистку одного заброшенного посёлка, на юге бывшей Франции от одной сектантской общины. Так вот, там нам попались какие–то методички по революционной войне. В них было много интересного написано.

 – У тебя сохранились эти методички?! – Перебив генерала, чуть не сорвав голос, с фанатизмом в глазах и неистовым желанием получить их вопросил Главный Лорд.

 – Нет. У нас их изъял Корпус Веры и сжёг. – Бесстрастно ответил генерал.

 – Жаль. Они бы нам сейчас пригодились. – Опечалившись, тяжело констатировал Лорд–Магистрариус и кинул. – Продолжай.

– Там говорилось, что можно сконцентрировать все силы на захвате власти в центре. Устроить это не как тотальную революцию, а переворот. А захватив власть в центре, можно будет начать управлять всем государством, так как мы захотим и подбирать Рейху такое лекало, какое мы сочтём нужным.

 – А что случилось с теми сектантами и сами посёлком? – Придав своему голосу заинтересованность, задал вопрос кардинал.

 – Их сожгли всех, кого нам приказал Корпус Веры и Военные Лорды, действую по указке министерства Идеологической Чистоты и министерства Организации Расправ.

 – Я помню эту кампанию! – Воскликнул кардинал. – Я тогда ещё проповедовал в том регионе, неся свет новой веры, как мне указали. – И сменив тон на гневный, перемешанный с нетерпением продолжил. – Тех людей просто перебили за то, что они не хотели признавать непогрешимость Верховного Отца. Те люди не хотели воздавать молитвы первому канцлеру, считая его простым смертным, а не наместником бога. Так что миф про праведность первого и второго канцлера и церковное первенство Верховного Отца – все они плод греха тирании, что немедленно должны быть свергнуты и заменены божественной мудростью. – С благоговением произнёс кардинал.

 – Да, правление первого канцлера было жестоким. Почему его не скинули тогда? – Возмутился генерал.

 Лорд–Магистрариус буквально взъерошился от этого вопроса и повернулся. В его глазах играл неистовый ужас былых времён, ставший вечным напоминанием суровости правления первого канцлера. Главный Лорд холодным голосом с ноткой лёгкой дрожи заговорил:

– Понимаешь, нынешний Канцлер слабак и ничтожество по сравнение с первым. Вот первого канцлера мы боялись все. Многие даже порой взгляд не могли на него поднять, не говоря уже о протесте. А у некоторых от одного его присутствия стыла кровь в жилах. Тогда мы и о революции не могли даже подумать. Ведь вся нынешняя карательная система, да и любая другая, это порождение его жестоких и кровавых мыслей. Вот он был истинным палачом. Не забуду, как он по одному подозрению, о хранении запрещённой книжке у старосты деревни, приказал храмовникам и Инквизиции вырезать всю деревню. Убитых жителей выставили вдоль дороги распятыми в назидание другим. А на свой день рожденья он как–то устроил подобие гладиаторских боёв, только принуждал он их учувствовать множественных чиновников. Они бились насмерть друг с другом за жизнь и повышение. Моих служащих он стравливал как обычных уличных собак. Первый канцлер был настоящим тираном. Он по своему желанию мог утопить в крови целые города. При его правлении не одна блоха или таракан не смели подумать иначе, как думает сам первый канцлер. Любое противоречие его воли и его мыслям было смертным приговором. А нынешний «правитель» довольно слаб. Когда первый канцлер умер, весь Рейх просто выдохнул. А когда вместо приемника у нас правили высшие лорды, когда у нас была олигархия, то многие внутри всех Департаментов Власти захотели свободы. Да, и многие хотели отделиться от Рейха. Но и высшие лорды оказались худшей копией единоличной диктатуры и гнилой деспотии. Они потонули в похоти и жиру и не хотели отпускать куски, с которых они кормились и так же жестоко давили любое восстание. Конечно, обычный народ и не подозревал о правлении Высшего Капитула, а вот во властных структурах ждали изменений, так и не свершившихся. А теперь и власть второго Канцлера. Ему только остаётся жестоко и кроваво подавлять свободу, которую люди заслужили. Но этот псих даже не способен найти оппозицию, ибо в его вечной скорби о Калье он хочет растерзать только полк–орден и всех, кто ему помогает. Даже недавнее силовое и не совсем чистое устранение оппозиции в Имперском Буле… Мне лично пришлось наплести Канцлеру, что эти «оппозиционеры» стоят за полк–орден и хотят свержения его правления. И он как ребёнок снова мне поверил и стал мгновенно разрабатывать план устранения. А сейчас нам нужно устранить последнее звено этой проклятой цепочки угнетения и репрессий.

 – Канцлера?

 – Да, верно, генерал, Канцлера.

 – А почему же были устранены те «оппозиционеры», как вы выразились?

 – Смешной ты, генерал. Те люди на самом деле не были оппозиционерами… Да, они не поддерживали политику Канцлера в некоторых моментах, но всё–таки были на его стороне. Они были бы против глубоких изменений, которые мы хотим воплотить в жизни. Эти псевдо–оппозиционеры никогда не были носителями духа свободы. Они всего лишь были обузой, которую нам необходимо было устранить… Во имя великой цели конечно. – Оправдательно закончил Лорд–Магистрариус.

 – А что с концепцией революции, что мы будем делать, какой план примем? – Холодно спросил Теренций.

 – Концепция… планы… – глава Имперор Магистратос широко улыбнулся, развёл руками и сказал. – Не мне решать. Мы всё решим на всеобщем собрании нашего совета. Один способ решения этой проблемы нам уже предложили, мы заслушаем остальное и вынесем общее решение. Мы всё сделаем так, как велят нам великие законы демократии и свободы.

 – Понятно. – Кратко вымолвил Верховный Мортиарий.

 – У меня есть ещё один вопрос, касающийся дел духа и революции. – Вопросил Кардинал.

 – Только быстрей, я спешу.

 – Хорошо. За всё время, пока я на службе у церкви у меня накопился довольно интересный материал. Я решил провести анализ некоторых поместных общин и выяснил, что около девяти процентов религиозных общин имеет учение, грубо противоречащее догматам Империал Экклесиас. Я решил копнуть ещё глубже и отправил личных агентов и выяснил, что на территории империи существует более пятидесяти закрытых религиозных общин, которые просто ненавидят нашу церковь и Канцлера. Найдя эти общины, их сразу бы объявили сектами и сожгли в нечестивом племени деспотии.

 – Можно быстрее. – Потребовал лорд.

 – Мы можем использовать их как распространителей наших истин?

 – Ох, я сейчас не могу сказать. Давай решим это на нашем совете?

 – Хорошо.

 – А вы куда собираетесь? – Вопросил генерал.

 Лорд, который уже вышел из часовни, быстро развернулся и с блеском в глазах ответил:

 – На встречу с нашими будущими союзниками.

 – С кем?

 – Сначала с детишками из Милана, а потом с агентом одной торговой корпорации из Свободной Либеральной Капиталистической Республики. Я к ним обращался некоторое время назад, и они решили оказать поддержку нашему движению. Они захотели, чтоб и в нашей стране восторжествовала свобода, и воссияло солнце демократии. – С глубоким, подобно религиозному, благоговением ответил «король правительства».

 После этих слов он снял с себя балахон, кинул его куда–то во тьму и вышел из часовни быстрым шагом, спеша на встречу, которая изменит ход истории.

⇐ Предыдущая14151617181920212223Следующая ⇒

Поделиться: