По просьбе командира я передал Михайлюкову благодарность от имени всех японцев.

— За что?

— За вашу заботу о наших покойных товарищах.

— Это вы советскому правительству скажите.

— В таком случае просим принять слова признательности вашему правительству, — произнес я с поклоном, сняв головной убор.

Я пошел с Михайлюковым по тропинке, сбегавшей вниз в сторону конторы. С холма открывался великолепный вид на Ангару, Оку и Братск. Около острова, выступавшего из воды у места слияния двух рек, шла моторка. Видно было, как волна от нее, перекатываясь и вовлекая в движение речную гладь, разбивалась о пристань. Прибрежные березы совсем пожелтели. Над аэродромом кружил почтовый самолет.

— Отдохнем немного! — предложил Михайлюков, опускаясь на землю.

Из радиодинамика, прикрепленного под стрехой здания Ангарского строительного штаба, лилась грузинская народная песня «Сулико». Чистая, светлая и печальная мелодия. Японские пленные, казавшиеся отсюда совсем маленькими, карабкались вверх по склону к лагерным воротам. Рабочий день закончился. За японцами широким шагом ступали конвоиры с автоматами через плечо.

— Ты, наверно, слышал про крымский курорт Ялту? Я однажды отдыхал там. Здешний пейзаж напоминает Крым, — сказал Михайлюков.

Потом он поведал интересную историю о том, как один из русских царей непременно хотел выстроить дворец на обрыве скалы.

В первые дни в Сибири мне показалось, что Россия громадная, но совсем не живописная страна. Одна тайга да дикие равнины. Япония красива горами, прихотливо извилистыми речками, чудесными лесами. У нас все подчинено гармонии. Деревья и те стоят строем, как солдаты. А ваша тайга — безбрежная анархия. Я долго не мог понять, почему русским взбрело в голову называть ее золотой. Мои заблуждения рассеялись, когда я впервые проплыл на пароходе вниз по Ангаре. Нет слов, чтобы выразить великолепие приангарской тайги!

Вдруг Михайлюков, придав голосу некоторую торжественность, начал читать стихи. Я помню только начало: «Славная осень! », а дальше не все разобрал. Помолчав немного, он сказал:

— Мне довелось проехать километров на сто в глубь тайги по Тайшетскому тракту. Тайгу вырубают, чтобы проложить дорогу, создают временные лагеря для пленных. Идет заготовка леса для шпал будущей железной дороги. Прокладка автомобильной дороги почти завершена. В восьмидесяти километрах отсюда находится передовая база строительства, от нее до Тайшета добрых двести двадцать километров. Так вот, на этом пространстве пока царствует таежная глухомань, никогда не видевшая топора. Условия в тайге невыносимые. В некоторых местах японцы трудятся, стоя по пояс в воде. На строительстве много опасных участков, особенно на взрывных работах: приходится убирать громадные скалы. Воды не везде хватает, нельзя даже помыться как следует. Часто случаются перебои в подвозе продуктов. Я там невольно некрасовскую «Железную дорогу» припомнил. Читал?

— Нет.

— Это стихотворение о строительстве железной дороги между Петербургом и Москвой. На карте ты увидел бы множество возвышенностей и озер в той местности. Специалисты разработали несколько проектов. Один из них предусматривал прокладку полотна по правую сторону от озерных и холмистых районов, второй — обходил рельефные преграды с левой стороны. А сам царь решил, что дорога между двумя столицами должна быть абсолютно прямой. Августейшее решение, конечно, оказалось наиболее трудным для строителей. Магистраль построили, принеся в жертву бессчетное число людей. Вот об этом Некрасов написал стихи.

В эпиграфе приводится разговор мальчика Вани с отцом-генералом, который объясняет сыну, что дорогу построил граф Клейнмихель. А потом Некрасов пишет:

Славная осень! Здоровый, ядреный

Воздух усталые силы бодрит...

Сегодня у нас тоже по-некрасовски «здоровый, ядреный воздух». Дальше поэт пишет:

⇐ Предыдущая45678910111213Следующая ⇒

Поделиться: