Taken: , 1КАНУНЫ И КАНОНЫ. От голоса диктора вздрогнули огромные массы народа

 

…От голоса диктора вздрогнули огромные массы народа. То был слишком знакомый голос, пугающий и радующий одновременно.

От запада на восток и от юга на север замерли люди, с тревогой ожидая конца паузы.

Пауза длилась ровно столько, чтобы отделить ею одну эпоху от другой. На околоземную орбиту вышел первый искусственный спутник Земли.

Потом была радость. Люди выходили под ночное небо с отчаянной надеждой увидеть летящую мерцающую звезду в океане других, вечно неподвижных звезд.

До полета человека в космос было еще три с половиной года, но космическая эра уже началась.

По крутой деревянной лестнице торопливо простучали детские шаги, скрипнула входная дверь, и на пороге очутилась внучка Надя.

– Баба Вера! Ты слышала? Нет, ты слышала? – задыхаясь от бега, взахлеб заговорила внучка. – По радио объявляли.

– Что? – напугалась Вера Георгиевна, глянув на круглый, черный диск динамика. – У меня радио не включено…

– У тебя бумага, тряпки и кости есть? – вращая глазенками по стенам и углам, продолжала Надя. – На базаре, передавали, принимают, а взамен воздушные шары и глиняные свистульки дают!

– Господи! – вздохнула Вера Георгиевна. – Напугала…

– Давай скорее, баба Вера! – торопила внучка. – Я дома вот только газеты нашла… Мама книги не велела трогать. А там воздушные шары и свистульки! Воды нальешь – и свистишь!

– Так и у меня нет… – беспомощно оглядевшись, сказала Вера Георгиевна. – Разве что старые газеты… И журналы «Огонек»…

– А тряпки? Кости? – напирала Надя. – Там все принимают. У тебя старое пальто в коридоре висит. Все равно же висит! А за него три шара могут дать!

Вера Георгиевна сняла со шкафа стопку газет, спрессованных и выцветших на солнце, принесла свое старое осеннее пальто и стала завязывать в узел.

– А журналы? – напомнила внучка.

– Да жалко их, – улыбнулась бабушка. – Постой! Я же старую шпалеру-то, кажется, не выбросила. Должна в кладовке лежать… – Она заспешила в кладовую и скоро вернулась с толстым рулоном блеклой, потерявшей цвет шпалеры. – Вот хорошо, что не выбросила, – радовалась она. – Вот и пригодилась…

– Баба, а у тебя в шкафу тетрадей много! – выпалила внучка. – Что они валяются? Все равно исписанные.

– Тетради я отдать не могу, – строго сказала Вера Георгиевна. – Это же моих учеников тетради, я их тридцать, лет собирала… Так и быть, отдам тебе журналы.

Когда узел завязали, оказалось, что девочке одной его не донести до базара, и бабушка, оставив домашние хлопоты, пошла ее провожать. На улице стояла осень, на немощеных тобольских улицах хлюпала грязь, внучка помогала тащить узел, но больше висла на нем и путалась под ногами.

– Купим шариков, ты мне их надуешь, а я с ними на демонстрацию пойду, – трещала Надя. – Хорошо бы еще на четыре свистульки хватило. Я бы маме с папой дала, тебе и себе. И мы бы в воскресенье собрались и свистели, правда?

Вера Георгиевна улыбалась, то и дело оттаскивая внучку от луж, и согласно кивала. Она радовалась, что дожила до времени удивительного, до времени, в котором, как в калейдоскопе, смешалось прошлое, настоящее и будущее. Смешалось, но одновременно жило само по себе, и человек жил как бы сразу в трех временах. Где-то в небе, за низкими осенними облаками, за воздушной оболочкой Земли, летел искусственный спутник – разве это не чудо? Кажется, только вчера Вера Георгиевна такой же девочкой, как Надя, ходила с отцом смотреть на первый аэроплан. Тогда они жили во Владимире, и глянуть на чудо сбежался весь город. Аэроплан кружил в воздухе, качал крыльями, скользил как бы под горку, заставляя публику восхищенно ахать и хвататься за сердце.

И тогда же по Владимиру ездил татарин на худой, мосластой лошаденке, запряженной в телегу, и кричал натруженно и лениво: «Халат-халат! Халат-халат!» Заслышав его, дети тащили из дому бумагу, тряпье, кости и меняли на те же воздушные шары и свистульки. Помнится, бегала за свистульками и шарами и Вера с сестренками и братом. Однажды они утащили из шкафа дорогое пальто отца, но татарин-старьевщик его не взял и привел детей к матери. Мать отблагодарила его серебряным рублем, а старьевщик на радостях вручил каждому по свистульке.

Удивительное время! Одно в нем изменялось стремительно и необратимо; другое, наоборот, оставалось неизменным, вечным. Когда Вера Георгиевна пришла с внучкой на базар и отыскала сарайчик, где принимали макулатуру и вторсырье, ей пришлось удивиться еще раз. За наскоро оборудованным прилавком сидел точь-в-точь такой же старьевщик, что приводил их к матери и приносил отцово пальто. И лицом был похож, и тоскливо-равнодушным голосом, хоть и не кричал, как раньше: «Халат-халат!» На прилавке длинной вереницей стояли птицы-свистульки, висели под потолком надутые пестрые шары, а в глубине сарая возились возле груды бумаги двое рабочих, которые прессовали ее и увязывали в тюки.

– На тряпка шар даем, – объяснял старьевщик. – На бумага свисток. На кости – то другой.

В приемном пункте толкались дети, кое-кто за неимением макулатуры выклянчивал шары и свистульки за деньги. Старьевщик отказывал и посылал за старьем домой.

– Эх, были бы у нас кости, – мечтательно сказала внучка. – На кости мы бы шары и свистульки взяли…

Старьевщик работал быстро, шутил, успевал свистеть в свистульку, подзадоривая и раздразнивая ребятишек. Когда подошла очередь Веры Георгиевны и Нади, старьевщик велел развязать узел и взвешивать бумагу и тряпки отдельно. Увидев рулон старой шпалеры, он замотал головой из стороны в сторону и столкнул его с весов.

– Такой бумага не примам, – сказал он, показывая на засохший клейстер. – Грязный бумага, плохой.

Внучка чуть не заплакала: вся надежда была на этот рулон. К тому же старьевщик занизил цену, сославшись на пыльное пальто и сырую бумагу. Вера Георгиевна с этим спорить не стала, но попросила принять все-таки шпалеру, потому что выходило совсем уж скудно – два шара и свисток.

– Проходи – проходи, – торопил старьевщик. – Следующий!

– Мы в такую даль несли, – виновато улыбаясь, просила Вера Георгиевна, – Девочка вот несла, внучка… Примите ради бога.

– Грязный бумага не примам! – повторил старьевщик. – Брось его туда, мусор.

Он показал на мусорный ящик в углу сарая и принялся взвешивать макулатуру, которую принес очередной посетитель.

– На тряпка шар даем! – приговаривал он. – Надуешь – космос полетишь! Спутник будешь! Давай-давай!

Вера Георгиевна подхватила рулон и бросила его в мусорный ящик. Но в тот момент, когда опускала крышку, мельком заметила черный угловатый предмет, который валялся в недрах ящика. Она хлопнула крышкой и, взяв внучку за руку, вышла из приемного пункта. Однако этот черный предмет все еще стоял в глазах, вызывая какое-то непонятное беспокойство. Она остановилась в раздумье. Сходить глянуть? Но неудобно, вот, скажут, интеллигентная старушка, а по мусорным ящикам шарит…

– Идем, баба! – тянула внучка. – Идем, посмотрим… Может, еще что найдем, а?

– Погоди, Надя, – заговорщицки прошептала бабушка. – Пойди к ящику, в который я рулон бросила, и посмотри там… Там лежит черное такое, на книгу похожее. Достань и принеси.

Внучка нехотя направилась к сараю и вскоре вернулась оттуда с толстой черной книгой в руках.

– Вот, баба, – сказала она. – Тяжелая, а видно, тоже не приняли…

Вера Георгиевна взяла книгу и раскрыла.

– Господи, что это?

– Что, баба?

– Это же пергамент!.. Господи, откуда?

– Я в ящике взяла, – сказала внучка. – Ты же сама сказала… Ну пойдем, баб?..

– Наденька, миленькая, – руки у Веры Георгиевны затряслись, – Погоди, пойдем еще, пойдем… Господи, кто же это принес-то? Откуда?

Она вернулась в сарай, без очереди пробилась к старьевщику. Тем временем Надя открыла крышку мусорного ящика и стала ворошить его содержимое.

– Вас можно на одну минуту? – волнуясь, заговорила Вера Георгиевна, показывая книгу. – Скажите, откуда это у вас?

Приемщик бросил короткий взгляд, отмахнулся.

– Это плохой бумага, брось. Дома лучше поищи…

– Это не бумага! – беспомощно улыбаясь, сказала Вера Георгиевна. – Это же старинная книга! Это древний пергамент!

– Мы бумага примам! – занятый работой, бросил старьевщик. – Тряпка примам…

– Вы скажите мне, откуда это? Кто принес? Дети и подростки в очереди смотрели на бабусю недовольно и оттискивали ее от весов.

– Кто принес, кто принес! Библиотека принес! – сердился старьевщик. – Целый самосвал принес… Плохой бумага был, корка деревянный был, скидка делал. Совсем плохой бумага туда кидал…

Вера Георгиевна выбралась из очереди и, прижимая книгу к груди, вышла на улицу. Рядом оказалась Надя.

– Вот еще, бабушка, гляди!

Она протягивала несколько книжных корок – доски, обтянутые почерневшей от времени, полопавшейся кожей.

– А книг? Книг больше нет?

– Нету, баб, пойдем скорее! – потянула ее внучка. – А то народу много, нам шаров не достанется…

Дома Вера Георгиевна торопливо разделась, положила найденную книгу на стол и хотела рассмотреть ее как следует, но внучка, стоя у порога, чтобы не разуваться, канючила:

– Баб, ну давай поищем еще, а? Ну что это – два шарика и одна свистулька… Ну, не жадничай, баба Вера…

Вера Георгиевна засуетилась, запричитала – да что же я тебе найду, Господи? – а сама, не отрывая взгляда от книги, выложила из шкафа стопку старых журналов «Огонек».

– Ну, что же тебе еще дать-то?..

– Тря-апок, – протянула Надя. – В коридоре половик, все равно старый, протертый…

Вера Георгиевна принесла из коридора домотканый половик, завернула в него журналы, добавила ко всему хорошую еще, но висевшую без дела жакетку.

– Донесешь ли?

– Донесу! – радостно сказала внучка, двумя руками подхватив узел. – Пока я бегаю, ты возьми свистульку, налей воды и посвисти, если хочешь. Тебе показать, как?

– Ладно, ладно, посвищу, – бросила Вера Георгиевна, провожая Надю. – Сама разберусь. Я умею…

Книга лежала перед ней – сероватый, в разводах, пергамент, красноватые строки рукописного письма, буквы кириллицы, титлы… Не верилось! Она хотела прочесть что-нибудь, но от волнения не смогла, хотя читать по-древнерусски немного умела. Настоящий пергамент Вера Георгиевна видела всего один раз в жизни, когда училась в женской гимназии во Владимире. Учитель приносил откуда-то земельную грамоту царя Ивана III – свиток, прошитый плетеной тесьмой, на концах которой висели три деревянные бабки с печатями. Помнится, его давали в руки, пергамент сухо шелестел, деревянные бабки позвякивали, как железные…

И, помнится, когда она работала в школе, уже тут, в Тобольске, однажды хотела тоже показать ученикам хоть не пергамент, а древнерусскую книгу, но в городской библиотеке ничего не нашлось. Ей советовали съездить в Новосибирск или Томск, но там вряд ли дадут на руки, тем более в другой город.

Здесь же перед ней лежала настоящая пергаментная рукопись, взятая – откуда?! – из мусорного ящика! А не напутал ли что старьевщик? Может быть, ее мальчишки принесли из дома, завороженные шарами и свистульками? Хранилась у кого-нибудь, а ее стащили и по незнанию принесли, как она когда-то отцовское пальто?

Она торопливо оделась, положила в кошелку книгу, корки, найденные внучкой, и пошла в библиотеку. Однако парадное было заперто изнутри, а за стеклом дрожал от сквозняка листок: «Санитарный день»… Вера Георгиевна обогнула здание и зашла через черный ход. В читальном зале, под потолком, висели красные и зеленые воздушные шары, стулья, составленные на столы, торчали ножками вверх, на барьере и полу были сложены стопы книг, но ни в зале, ни среди полупустых стеллажей никого не было.

Вера Георгиевна сняла у порога калоши и осторожно прошла к барьеру.

– Бабушка, библиотека сегодня закрыта! – услышала она голос невидимой женщины. – Санитарный день.

– Простите меня, – озираясь по сторонам, сказала Вера Георгиевна. – Я тут книгу принесла, хотела…

– Вам же говорят: закрыта библиотека! – уже с недовольством отозвался тот же голос. – Грамотные, читать умеете… Для кого написано?

– А вы не ругайтесь, – рассердилась Вера Георгиевна. – Я к вам по делу пришла! Вот спросить хочу: ваша это книга или нет?

За стеллажами в глубине библиотеки возник короткий диалог между женщинами:

– Кто пришел?

– Бабуся какая-то.

– Чего ей?

– Спросить хочет.

Наконец из-за стеллажей вышла женщина в черном халате со стопкой каталожных карточек в руках.

– Что вы хотели?

Вера Георгиевна, достала книгу, положила на барьер:

– Это ваша книга?

Женщина, пожав плечами, взяла книгу, взглянула на титульный лист, затем, пролистав, открыла на семнадцатой странице.

– Н-нет, – сказала она. – Не наша… Первый раз такую книгу вижу…

– Как – не ваша? Мне сказали…

– Наших штампов тут нету, – отрезала женщина. – Если б наша – были бы штампы… И книга-то чудная какая-то…

– Это пергаментная рукопись! – сказала Вера Георгиевна. – Вы понимаете, что это?

– Да? – удивилась женщина, но без особого интереса. – Первый раз вижу…

– Это точно – не ваша?

– Я свои книги, слава Богу, знаю, – обиделась библиотекарша. – У нас таких сроду не было.

– А вы книги в макулатуру сдавали? – Вера Георгиевна покосилась на воздушные шары.

– Сдавали, – пожала плечами женщина и тоже глянула на шары. – Пришедшие в негодность сдавали… Теть Поль, иди-ка сюда!

К барьеру вышла тетя Поля – толстая, короткорукая женщина с тряпкой и ведром.

– Теть Поль, ты книги грузила – такую видала? – спросила библиотекарша, показывая ей пергамент.

– Кто знает… Всякие были, – сдержанно сказала тетя Поля. – Я их не разглядывала. Экая гора лежала – где ж разглядишь! – Она вытерла руки о халат, осторожно взяла книгу. – Ишь, должно быть, старинная, по церковному написанная!.. Где разглядишь? Шофер торопит, погоняет, а я одна. Дождь идет, вымокла вся… Вилами уж остальные докидывала…

– Вилами? – вздрогнула Вера Георгиевна.

– А чё ты удивляешься? – сердито спросила тетя Поля. – Тебя бы послать, так и ты б вилами. Мужики стоят, а я одна, как проклятая… И татарин этот еще пристал: бумага, мол, сырая, грязная, скидку сделал. А потом директор на меня: чего в справке мало записали, плану нет…

– А директор ваш тут? – оживилась Вера Георгиевна. – Может, мне у него спросить?

– Откуда ему знать! – отмахнулась библиотекарша. – Книги тетя Поля сдавала… Вон, значит, какой пергамент бывает! А я всегда думала, что он толстый. А тут – гляди-ка, на свет просвечивает! Как бумажка! А еще говорят – кожа… Какая это кожа?

– Народу полна библиотека, – продолжала ворчать тетя Поля. – А как работать – все интеллигенция, все рук замарать боятся… Привыкли на мне всю жисть ездить… А два шарика взяла внуку, так сразу…

– Да не ругайся, тетя Поля, – миролюбиво сказала библиотекарша. – Проводи-ка лучше бабушку к директору.

– Во-во, тетя Поля туда, тетя Поля сюда, – пробурчала женщина и пошла мимо стеллажей. – Айда, чего стоишь-то?..

Она довела Веру Георгиевну до двери с табличкой «Директор» и, ворча, удалилась. Кабинет директора напоминал столярку: стружки, доски, рейки, стекло; пахло свежим лаком и деревом. Двое мужчин в черных халатах строили шкаф во всю стену. Когда Вера Георгиевна спросила директора, один из мужчин отложил рубанок и смахнул пот со лба. Она коротко рассказала, зачем пришла, и показала книгу.

– Ух ты! – удивился директор. – Старина-то какая!.. Где вы ее взяли?

– В мусорюще, где макулатуру принимают, – объяснила Вера Георгиевна. – Внучка моя достала, Наденька…

– Так вы хотите подарить ее библиотеке? – спросил директор.

– Я хотела спросить, не ваша ли она, – неожиданно растерялась Вера Георгиевна. – Мне сказали, что библиотека макулатуру сдавала, и эта книга…

– Да, макулатуру сдавали, – подтвердил директор. – Но это же не макулатура… У нас таких книг не было, я помню совершенно точно.

Он глянул на титульный лист, затем на семнадцатую страницу.

– А чья же она тогда?

– Не знаю, – сказал директор. – Вот и штампов наших нет… Так вы ее дарите?

– Возьмите, – согласилась Вера Георгиевна, хотя ей было жаль расставаться с пергаментом.

– Спасибо вам большое! – горячо поблагодарил директор. – Мы достроим витрину и поместим книгу на самое видное место, как образец древней письменности.

– Это пергамент, – благоговейно сказала Вера Георгиевна. – Вы уж берегите.

– Ну, разумеется! – улыбнулся директор. – Вы не волнуйтесь. Мы сейчас внедряем прогрессивную форму работы, обновляем фонды. Ваш подарок очень кстати!

Он спрятал книгу в стол и снова взялся за рубанок, Вера Георгиевна вышла из кабинета и остановилась в нерешительности. Казалось, все хорошо, все правильно, но ощущение беспокойства не проходило. «Неужто приемщик что напутал, – подумала она, направляясь по узкому коридорчику к выходу. – Кто же тогда эту книгу сдал?..» Она нащупала в кошелке твердые деревянные корки и ахнула: надо было и их отдать! Ей-то они зачем? Вера Георгиевна повернула назад, но угодила в тупик. Нигде, ни на одной двери таблички «Директор» не было. Она спустилась по короткой лестнице в несколько ступенек, повернула куда-то вправо и снова оказалась в тупике. «Господи! – испугалась она. – Заблудилась… Что же это такое?» Дверей было много, но все заперты, а людей вообще не видно… Вера Георгиевна несколько раз возвращалась к ступенькам, переходила из коридора в коридор – теперь бы уж хоть выход найти из этого лабиринта. Потом она услышала музыку – играли на пианино, и, как на маяк, пошла на звук торопливыми старушечьими шагами. В маленькой комнате девочка Надиного возраста разучивала гаммы. На оконной ручке висело два воздушных шара – красный и зеленый.

– Девочка, я куда попала? – спросила Вера Георгиевна.

– Это музыкальная школа, – сказала девочка, – А вам куда нужно?

– Я в библиотеке была…

– Так это в другом крыле, – объяснила девочка. – Вы лучше выйдите на улицу и зайдите с черного хода. У нас тут все плутают.

Вера Георгиевна нашла подсказанный девочкой выход и с радостью очутилась на улице.

Заходить второй раз в библиотеку она не стала, потому что вдруг вспомнила, а вернее, сообразила, что если в мусорном ящике оказались корки от книг, то, значит, где-то в макулатуре на приемном пункте есть и сами книги. Ведь приемщик сказал: привозили целый самосвал! Господи, неужели целый самосвал старинных книг? Что же – все слепые, не видели, что сдают? Или не понимают в этих книгах ничего?.. Да нет, вроде понимают! Откуда же тогда они взялись?

Запутавшись окончательно, Вера Георгиевна заспешила на базар, обходя грязь и лужи, – калоши ее остались в библиотеке. По дороге она встречала детей с воздушными шарами и свистульками, изредка ее обгоняли с тюками тряпья и авоськами с бумагой. Какой-то старичок катил тележку, доверху нагруженную костями. Ей уже казалось, что весь город, побросав свои дела, взялся собирать и сдавать вторсырье в обмен на шары и свистульки. Старьевщик появлялся в городе не первый раз, и раньше как-то в глаза не бросалось столь сильное увлечение горожан воздушными и свистящими диковинами.

Возле сарая, запрокинув голову и прикрыв глаза, мальчишка с упоением высвистывал соловьиные трели.

Вера Георгиевна протиснулась к весам и сразу поняла, что попала не ко времени: у прилавка ругались.

– Я по-хорошему говорю – отдай мою шубу! – в исступлении кричала женщина и подталкивала к весам мальчика. – Ребенок несмышленый, принес тебе, а ты и рад! Схватил! Отдай шубу!

– Шуба не примам, – посверкивая глазами, парировал старьевщик. – Тряпка примам, бумага, кости, а шуба – нет. Иди, иди!

– Господи, люди добрые! – заголосила женщина. – Помогите взять шубу! Мальчик ему принес…

«Люди добрые» – мальчишки и девчонки, стоя в очереди, сжимали в руках узелки и сумки с макулатурой, виновато отворачивались. Женщина не отставала, хуже того, пригрозила немедленно пригласить милиционера, понятых, сделать обыск и шубу взять. Старьевщик не выдержал, сунулся под прилавок и выбросил оттуда изрядно поношенный, вытертый до блеска полушубок.

– Возьми барахло! – крикнул он. – Такой шуба сортир не оденешь!

– Да? Не оденешь? – злорадствуя, спросила женщина. – Одел бы, барахольщик несчастный! Еще как бы одел… Вота! – И она, как фокусница, неожиданно выхватила из кармана полушубка тугую связку денег, подняла над головой. – Видал? Больше не увидишь! – победно сказала она и швырнула полушубок старьевщику. – Носи! Хоть в сортир, хоть на люди!

Старьевщика перекосило. Он визгливо что-то прокричал, а женщина, удерживая своего мальчика-несмышленыша за руку, гордо вышла из сарая. Дети молча проводили ее взглядами и стали дожидаться своей очереди на шары и свистульки. А мужчины, что прессовали бумагу в глубине сарая, бросили работу и, усевшись на кучу тряпья, стали совещаться. Скоро они, поднимая пыль, начали перетряхивать утиль и обшаривать карманы старых пальто, пиджаков и брюк.

Выждав момент, когда старьевщик немного успокоился, Вера Георгиевна поманила его к себе и зашептала:

– Миленький, пусти за прилавок книги посмотреть, а? Только гляну – и назад!

– Какой книга? – возмутился приемщик. – Ходят, берут туда-сюда! Тоже деньги забыл?

– Да нет там денег, нет! – горячо заговорила Вера Георгиевна. – Я гляну, может, что почитать возьму! А за это заплачу! Ты не бойся, миленький!

Он недоверчиво оглядел старушку и вдруг тяжело вздохнул:

– Ой, работа плохо-ой! Ой-ой-ой! Бросать нада.

– Тяжелая у тебя работа, миленький, – подхватила Вера Георгиевна. – Вредная.

– Люди думают, Ахмедыч вор, барахло собирает, – жаловался старьевщик. – А у меня самый вредный работа, что бросать нада – ко мне несут. Грязь, пыль – бр-р…

– Уж и не говори, – вздохнула она. – Ну, пусти, а?

– Иди, – бросил старьевщик, давая дорогу. – Кому денег нада, кому почитать нада… Ахмедыч один на весь город… Ой-ой-ой…

Вера Георгиевна приблизилась к груде макулатуры и, нагнувшись, стала перебирать бумагу. В основном это были потрепанные школьные учебники (многократно мелькала «Родная речь» – родной ее учебник, по которому она преподавала в школе вот уже сорок лет), подшивки газет, амбарные книги и папки бухгалтерского учета. Реже попадала художественная литература. Взгляд вылавливал отдельные строки, имена и фамилии, и она, будто разгадывая кроссворд, старалась вспомнить, откуда это и кто автор. Чаще всего попадались книги самых популярных авторов, классика. Гора книг оплывала, словно речной песок, но пока ничего не попадалось. Мужики, что выворачивали карманы у тряпья, скоро бросили это занятие и опять приступили к макулатуре.

– Ты что, бабка, шукаешь там? – спросил один. – Никак, книгу с деньгами сдала? Иль сберкнижку? Другой засмеялся.

– Я книги старые ищу, – сказала Вера Георгиевна и оторвалась от бумаги. – Тут старинные книжки сдавали… Вы не видали?

– А! – догадливо бросил первый, что спрашивал про сберкнижку. – Это что с библиотеки приперли? Так они не с того краю. Ты с другого заходи, что с утра привозили, – там, – он показал на угол.

– Так всё-таки из библиотеки привозили? – испуганно спросила Вера Георгиевна.

– Ну, – подтвердил мужчина и пригляделся к ней. – Привозили… На самосвале… Организация… На машинах возят…

Она тоже взглянула на мужчину внимательнее, поморгала, будто сгоняя слезу; что-то знакомое показалось ей в этом лице: плутоватые глаза, чуб, свисающий на лоб…

– Так мы ж почти все запрессовали, – сказал другой мужчина, постарше, – Она ж в тюках увязана стоит…

Вера Георгиевна прошла в угол, присела на корточки, и снова замелькали перед глазами потрепанные книги, журналы, газеты… Ага! Вот и штамп городской библиотеки! Целый слой книг, влажных, изодранных в лохмотья, но все – современных издательств. Выкопав «яму», она непроизвольно обрушила бумажный «берег», и прямо к ее рукам скатилась неимоверно толстая, больших размеров книга без обложки. Вера Георгиевна подняла ее на колени и с трудом разглядела блеклые буквы старой печати. Книга была бумажная, и, похоже, корки отодраны только что. Не прочитав и слова, она засунула ее в кошелку и взялась рыть бумажную яму с еще большим упорством.

Через несколько минут снова повезло: из толщи макулатуры, словно глыба из песка, выглянула еще одна старинная книга, на сей раз рукописная, но тоже без крышек. Вера Георгиевна решила больше не рыться, а перебирать все книги подряд, просеять их, как сквозь сито. В сарае горела тусклая лампочка, да и то возле прилавка, и свет в угол едва доставал, к тому же начали уставать руки и глаза. «Сколько добра, – думала она, разбирая книжный завал. – Люди писали, мучились, ночей не спали… А потом наборщики работали, печатники… И вот надо, же – истрепались, пропали, и труд пропал…»

Перебрав подмоченные, изодранные вилами книги (они заметно отличались от остальной макулатуры), Вера Георгиевна отыскала еще одну старинную книгу, вернее, только половину ее. Другой половины не оказалось. Она хотела еще раз пересмотреть бумажную рухлядь, но в это время сзади к ней подошел тот мужчина, что показался знакомым.

– Такие, что ли, ищешь, бабусь? – спросил он и подал ей книгу с крышками, обтянутыми кожей.

– Такие, такие! – обрадовалась она. – Где ты ее взял, милый?

– Там, – мужчина кивнул на тюки бумаги, увязанные проволокой и сложенные вдоль задней стены сарая, – Прессовали… Попадались… Я одну – вот эту – откинул… Пацану своему снести хотел… Так, показать, написано-то все одно непонятно.

– Это на древнерусском написано! – сказала Вера Георгиевна.

– А, – произнес мужчина, – Про Бога, значит, написано… Ты что же, богомольная или как?

– Не-ет, – тоненько засмеялась Вера Георгиевна. – Я учительница, в школе литературу и русский преподавала. Правда, сейчас на пенсии, давно уж…

Мужчина молча ушел к своему товарищу и больше не показывался.

Вера Георгиевна приблизилась к тюкам и почти сразу нашла семь старинных книг. Она не могла узнать, какие они, поскольку тюки были плотно спрессованы, накрепко перетянуты проволокой, а эти книги, кое-какие даже с деревянными корками, оказались привязанными по торцам тюков, чтобы те не рассыпались. Видимо, упаковщики выбрали их для этой цели из-за размеров, много больших, чем современные книги. Вера Георгиевна попыталась освободить хоть одну, и не смогла: проволока аж въелась в бумагу, а рвать было жалко. Стой, гляди и хоть плачь… Она беспомощно оглянулась и перехватила взгляд мужчины, занятого работой на ручном прессе. Тот мгновенно отвернулся.

Вера Георгиевна виновато подошла к упаковщикам, пожаловалась, что книг не вытащить.

– Ты, бабка, ту бумагу не тронь, – сказал мужчина, что постарше. – Раз пустили тебя – ройся, а упакованную не тронь.

– Ладно тебе, – неожиданно грубо оборвал своего товарища тот, что казался знакомым. – Идемте, я вытащу.

– Так тюки-то порассыпаются! – возмутился старший. – Я их второй раз вязать не буду!

– Помоги уж, помоги, – попросила Вера Георгиевна. – Я заплачу, если что, деньги у меня есть…

Мужчина взял плоскогубцы, моток проволоки и молча направился к тюкам.

– В каких тюках, показывайте, – сказал он.

Вера Георгиевна стала показывать, а мужчина с какой-то злостью и остервенением стаскивал тюки на пол и кусал плоскогубцами проволоку. Вера Георгиевна вынимала книги, что были видны, и, осторожно раздвигая бумагу, смотрела, что внутри тюков.

– Смелей, смелей! – подбодрил мужчина с прежней злостью. – Я потом свяжу. – И почему-то все отворачивался, не давая взглянуть себе в лицо.

Вера Георгиевна откладывала найденные старинные книги в стопку и вначале считала их, но потом складывала уже без счета. Ею овладело чувство, знакомое, пожалуй, только кладоискателям и еще грибникам. «Есть! – вздрагивала она, освобождая из тесного бумажного тюка очередную книгу. – Вот она где! Ишь ты какая!» Она старалась не особенно сильно ворошить спрессованную бумагу, чтобы упаковщику не пришлось потом делать лишней работы, но тюки, едва на них перекусывали проволоку, сами вспухали и норовили развалиться.

Стащив на пол последний тюк и развязав его, мужчина выпрямился.

– Все… В остальных не попадало…

– Ой, спасибо тебе, милый, – запричитала Вера Георгиевна. – А работы-то я тебе наделала!..

– Ладно, – отмахнулся тот. – Завяжу…

Заметив растерзанные тюки, к ним подбежал старьевщик.

– Зачем тюки рвал? – спросил он то ли Веру Георгиевну, то ли упаковщика. – Утром машина придет, грузить нада! У тебя и так бумага лежит непрессованный!

– Я завяжу, Ахмедыч, – бросил мужчина. – Не кипятись.

– Куда столько книг набрал? – это уже относилось к Вере Георгиевне. – Столько не дам! Мне бумага сдавать, недостача будет!

– Так я могу… заплатить, денег дам, – растерялась Вера Георгиевна. – Сколько они стоят?

– Зачем мне твой деньги, бумага нада, план нада, – сердито заговорил старьевщик. – Бумага копейки стоит… Где я бумага возьму?

– Что же мне делать? – испугалась Вера Георгиевна, беспомощно глядя то на старьевщика, то на мужчину-упаковщика. – Может, как-нибудь можно…

– Ишь, сколь набрал! – возмущался старьевщик. – Полцентнер будет… Как тебя пускать к бумагам? Недостача будет – Ахмедыч из свой карман плати?

– А вы взамен ему бумаги или тряпок принесите, – неожиданно посоветовал мужчина-упаковщик. – Дома-то, пода, есть…

– Ой, пожалуйста, можно, а? – ухватилась за эту мысль Вера Георгиевна. – Я принесу! Даже больше принесу! И бумаги, и тряпок принесу!

Старьевщик еще немного поохал, повозмущался, но вскоре подобрел.

– Ида неси, – разрешил он. – Да скорей туда-сюда. Восемь часов закрывать буду.

Вера Георгиевна, оставив книги и свою кошелку, засеменила к выходу.

– А вы уж постерегите! – остановившись возле весов, попросила она. – Рада Бога, присмотрите! А я быстро!

– Ла-адно, – врастяжку бросил мужчина-упаковщик. – Присмотрим…

До восьми вечера оставалось три часа…

Только дома она хватилась, что нести взамен книг, по сути, нечего. К тому же она вспомнила, а, вспомнив, пожалела, что не спросила, сколько надо принести бумаги… или тряпья в пересчете на бумагу.

Несколько минут она металась по своей комнате – от платяного шкафа к книжному, но ничего не находила. Нервная дрожь от рук передавалась в мозг, и в голове колотилась одна-единственная мысль: не успею! Ой, не успею!

Но потом внезапно отчаяние и дрожь разом улеглись, и стало все ясно и понятно, как Божий день: надо выручать книги из макулатурного плена. И коли угодили они туда, что же теперь бумагу да тряпье жалеть? Все отдать, вплоть до рубахи, приготовленной на смерть, а «пленных» выкупить. А ну как передумают да выкупа не возьмут?

Вера Георгиевна открыла книжный шкаф, расстелила шаль и выложила на нее скопленные за много лет литературные журналы. Потом с нижней полки достала четыре увесистые стопки школьных тетрадей с первыми каракулями ее учеников – большая цена требовала цену не меньшую…

Узел казался неподъемным. С трудом взвалив его на сутулую спину, Вера Георгиевна осторожно спустилась по крутой лестнице и вышла на улицу. «Господи, только бы не упасть, – молила она, тащась в сторону базара. – Грязь кругом этакая, уроню – выпачкаю, не примет еще…»

– Ну, помешались нынче! – вдруг услышала она за спиной голос. – Ты-то куда, бабушка, прешься? И тебе свистулек захотелось?

Она прислонила узел к забору, чтобы не опускать его на землю, и разогнула спину.

– Помог бы лучше, – через силу улыбнулась Вера Георгиевна. – Упаду и не встану…

Парень легко подхватил узел на плечи и понес. Вера Георгиевна засеменила следом.

– Для внуков, поди, стараешься, – ворчал он. – Хоть бы здоровье пожалела…

– Для внуков, для внуков, – приговаривала Вера Георгиевна, стараясь обогнать помощника и заглянуть в лицо, – ив этом парне ей показалось что-тo знакомое…

Он остановился, когда до базара было рукой подать, сказал, что дальше не по пути, и посоветовал тащить волоком.

– Спасибо тебе, сыночек, вот уж спасибо, – забормотала она. – А то скоро закроют, не поспею…

Волоком и правда оказалось легче. Выбирая где посуше, Вера Георгиевна дотащила узел до сарайчика. Какой-то мальчишка придержал двери, пока она протискивалась внутрь, и позавидовал:

– Во сколько шаров дадут!

Приемщик отчего-то заметно к ней подобрел. Он легонько оттолкнул мальчишку, который прицеливался своим узелком на весы, и пропустил Веру Георгиевну без очереди.

– Давай-давай! – приговаривал он. – Много принес, много… И бумага хороший, чистый… Да мало, мало.

– Как – мало? – испугалась Вера Георгиевна. – Неужто не хватит?

– Двадцать кило будет – мало, – сказал старьевщик, двигая гирьку на весах. – Двадцать кило твой шурум-бурум вешаем.

Он вывалил журналы и тетради в кучу, а взамен принес охапку отобранных Верой Георгиевной книг.

– Без скидка примам, – объяснил он, взвешивая книги. – Вес на вес. Двадцать кило.

– Ой, что же мне еще принести? – ахнула Вера Георгиевна. – А тряпки? Сколько тряпок надо за остальные?

– Тряпка дороже, тряпка меньше нада, – сказал старьевщик. – За остальной твой бумага, – он прикинул на счетах, – пятнадцать кило тряпка.

– Вы уж подождите! – взмолилась Вера Георгиевна. – Я мигом обернусь! Тряпок принесу!

– Неси-неси? – напутствовал ее старьевщик, помогая завернуть в шаль книги. – Вес на вес, товар на товар – Обмана нет. Люди говорят: «Ахмедыч – вор». Плохо говорят. Ахмедыч – хозяин, ему жалко добро пропадает. Утиль работать никто не хочет, грязь, а шар-свисток всем давай.

Книги ей показались легче и спину не так давили – то ли силы прибавилось, то ли обманул ее старьевщик и дал меньше. Она вынесла узел за базарные ворота, отдохнула, озираясь по сторонам: а ну еще раз повезет и кто-нибудь подсобит? Но молодые больше не встречались, с базара шли в основном дети и такие же, как она, старушки. Взвалив узел, она прошла еще метров двести и еще раз отдохнула, прислонив ношу к дереву.

– Господи, бабушка! – окликнула ее пожилая женщина. – Что вы надрываетесь? Остановили бы машину да попросили подвезти.

– Да я как-нибудь, – слабо улыбнулась Вера Георгиевна. – Донесу помаленьку…

– Вот вы так помаленьку носите, носите, а потом к нам в больницу попадаете, назидательно сказала женщина. – Пожалеть себя надо на старости-то лет.

И опять показалось, что лицо этой женщины знакомо. Видела где-то, но словно сквозь туман, сквозь пелену…

– Некогда мне, – пожаловалась Вера Георгиевна. – Мне скорее надо… Машина-то не каждая еще и остановится, а мне тут недалеко, прямо пройти да направо повернуть…

Она без отдыха прошла прямо и прежде, чем повернуть, остановилась – навстречу со всех ног бежала внучка Надя с гроздью шаров в руке.

– Баба! Бабушка! Мне шесть шаров дали! И четыре свистульки! Я тебя ищу везде, а тебя нет!

– Ну-ка, помогай, – строго сказала Вера Георгиевна. – Давай вместе понесем.

– А что это, бабушка?

– Я тебе потом все-все расскажу и покажу, – пообещала она. – Берись, понесем!

– Так у меня шары, – растерялась Надя. – Куда я шары дену?

– Выпусти воздух и спрячь, – посоветовала Вера Георгиевна. – Потом снова надуем.

Внучка развязала нитки, выпустила воздух и положила шары в карман. Помощи от Нади особенной не было, но хоть теперь в стороны не заносило. Они дотащили узел, подняли его по ступеням, и только тут Вера Георгиевна развязала шаль.

– Бумага, – сказала разочарованно внучка. – Баб, зачем ты принесла бумагу?.. – И вдруг:

– А! Я догадалась! Мы понесем, сдадим ее!

– Нет, не сдадим, – открывая платяной шкаф, возразила Вера Георгиевна. – И шаров не получим. Это не бумага, это – книги, понимаешь? Старинные!

Надя училась в первом классе и, видимо, еще ничего не понимала, кроме азбуки в букваре. К ее сознанию следовало пробиваться не сразу, чтобы не сбить с толку и не ввести в заблуждение…

На ту же расстеленную шаль Вера Георгиевна стала выбрасывать одежду: свое зимнее пальто, хоть и ношеное, но еще хорошее; пальто умершего мужа, хранимое уже двадцать лет, – эти вещи килограммов на семь потянут. Туда же бросила несколько платьев, в которых когда-то ходила на работу в школу, а теперь носила редко; затем, открыв комод, вывернула из его недр стопу простынь и пододеяльников – вот тебе еще четыре кило! Потом нашла бархатную скатерть, отрез ситца на платье, несколько полотенец, две ночные рубашки, три платка и еще кое-какую мелочь, что оставалась в квартире и без которой можно было прожить.

Внучка смотрела на бабушку широко открытыми глазами и монотонно, с полустрахом, с полуудивлением спрашивала:

– Баба, ты что? Что ты делаешь, баба?..

– Пойдем, Надя, – сказала Вера Георгиевна, завязывая узел. – Нам с тобой торопиться надо.

– Куда? – чуть не плача спросила внучка.

– Я тебе все-все объясню, – пообещала Вера Георгиевна. – Только не сейчас. Вот выкупим книги – тогда…

Они принесли тюк с тряпьем, когда в приемном пункте посетителей уже не было. Мужчина, тот, что постарше, в одиночку прессовал бумагу, а другой сидел на куче макулатуры и что-то перелистывал. Они изредка зло переругивались.

– Принес? – обрадовался старьевщик. – Клади на весы, вешать будем!

Весу оказалось немного больше пятнадцати килограммов. Приемщик уже доверял ей всецело и даже узел развязывать не стал и скидки не сделал. Он вытащил из-под прилавка старый крапивный куль, сложил в него книги и на всякий случай взгромоздил на весы.

– Вес на вес, – сказал он. – Никакой обман нет… Плохой работа, от начальства благодарность нет, одна ругань. То принял сырой, то недостача, то бумага плохой, грязь. А все спрашивают – утиль дай! Тряпка дай, бумага дай!

– Книги-то не надо бы в утиль, – вставила Вера Георгиевна. – Ты бы, миленький, сказал начальству своему.

– Как сказал? – не понял старьевщик. – Книга куда девать? Бросать, что ли? Жалко бросать – добро.

– Их бы, как людей, хоронить, – пожелала Вера Георгиевна. – Да с почестями. Как отживут свое – и похоронить, памятник поставить.

– Как – хоронить? – опять не понял приемщик. – Земля копать? Добро нельзя земля копать, добро людям отдавать надо. А люди говорят – Ахмедыч плохой…

Вера Георгиевна случайно заметила, как мужчина, что до сих пор казался ей знакомым, вдруг огляделся по сторонам и воровато сунул за пазуху синенькую школьную тетрадь.

– Один радость всю жизнь – шар-свисток детям давать, – продолжал старьевщик. – Шар-свисток дети любят! Тебе на лишний вес шар-свисток дать или книга-бумага возьмешь?

– Книгу, – сказала Вера Георгиевна. – Я там отложила… почти целая, только без обложки…

Старьевщик отдал книгу – Толстой, «Война и мир», – покряхтел, поохал.

– Утиль – работа плохой… Я книга всегда даю. Приходят, шарятся – даю, вес на вес, а все Ахмедыч плохой. Я сам книга не понимаю, я утиль понимаю. А кто в городе еще утиль понимает?

Вера Георгиевна подняла мешок с выкупленными книгами и ступила через порог. Внучка поддерживала ношу сзади, упершись ручонками в куль, но вес его, казалось, увеличивался с каждым шагом.

«Только б донести, – думала Вера Георгиевна, все ниже склоняясь к земле. – Только бы не упасть где… Наденьке-то ведь еще рассказать надо все, втолковать…»

 

⇐ Предыдущая78910111213141516Следующая ⇒

Поделиться: