Новая монофизитская церковь

 

Хотя правление Юстиниана было триумфом Халкидона, окружение Феодоры стало убежищем для монофизитов и их организационным центром. Она поддерживала монастыри для сотен монахов и монахинь, изгнанных из их обителей в Сирии и Малой Азии, которые ранее десятилетиями никто не трогал. Считают, что она приложила руку к назначению Анфима патриархом Константинополя в 535 году, несмотря на то что он был связан с радикалом Севиром. Когда на следующий год Анфим был низложен, он на протяжении двадцати лет скрывался в ее дворце. Она защищала Севира и давала у себя кров Феодосию, изгнанному патриарху Александрии, который превратил Константинополь в штаб‑квартиру правительства в изгнании, что продолжалось до 560‑х годов[413].

 

С 540 – х годов религиозные разделения стали более жесткими и формализованными, что отчасти объясняется бедствиями, обрушившимися на цивилизованный мир

 

С 540‑х годов религиозные разделения стали более жесткими и формализованными, что отчасти объясняется бедствиями, обрушившимися на цивилизованный мир. 541 год ознаменовался началом масштабной эпидемии чумы, сравнимой со знаменитой «черной смертью» XIV века. По отчетам современников, в одном только Константинополе погибло триста тысяч человек. На протяжении нескольких последующих десятилетий поветрие убило миллионы людей в Европе, Азии и Африке, что ослабило империю, которая и без того была обессилена десятилетиями войн. Это был катастрофический период в истории античного мира, один из критических моментов перехода к менее богатому и более локализованному миру Средневековья[414]. Поскольку общество привыкло видеть в таких событиях знамения, эти бедствия наложили отпечаток и на религиозную жизнь. И халкидонцы, и монофизиты видели здесь проявление Божьего гнева из‑за уступок неправой вере. Поляризацию двух сторон усилила смерть Феодоры, с которой умерли и последние надежды монофизитов. Здесь даже самые оптимистичные из них ясно поняли, что империя отвергла то, что они считали истинным христианством.

Главным монофизитским деятелем той эпохи стал сириец Иаков Барадей, «Бродяга», который продолжил дело Севира по созданию альтернативной церкви в Сирии и на Востоке. В начале царствования Юстиниана Иаков вместе с соратниками приходил к Феодоре просить ее за монофизитских епископов и священников Востока, отправленных в ссылку или заключенных в темницу. С начала 540‑х годов он действовал как епископ, а его миссионерским центром была Эдесса. Он без конца проповедовал, где только мог, и так появилась новая или возрожденная к жизни церковь, которую называют Яковитской. Как отмечают некоторые источники, он рукоположил буквально тысячи священнослужителей и создал новую церковную иерархию. В 544 году он поставил нового патриарха Антиохии и принял все меры, чтобы в этом городе всегда существовала параллельная независимая иерархия, отделенная от сторонников Халкидона, как это уже было в Александрии. В 558 году он назначил альтернативным епископом Эфеса некоего Иоанна, чьи исполненные ярости и фанатизма тексты остаются важным источником исторических сведений о той эпохе. После смерти Феодосия Александрийского в 566 году деятельный Иоанн возглавил местную партию монофизитов[415].

К концу VI века Яковитская церковь широко распространилась на территориях Сирии и Востока, подобно великой церкви Египта. Не только епископы и патриархи, но и простые монахи и священнослужители начали создавать то, что потом стало богатой монофизитской культурой с ее особой литературой и особым менталитетом. Здесь создавались жития святых и мучеников, отражавшие благочестие верных, и появились альтернативные труды по истории христианства. Здесь героями веры считали таких людей, как Севир и Петр Ивер. Как основоположники христианской историографии сохраняли для следующих поколений воспоминания о страданиях мучеников от рук языческой власти, так и их монофизитские преемники рассказывали о гонениях святых со стороны империи, исповедующей ложную версию христианства. В новых церквах изменился также и язык. Хотя греческий оставался главным языком христианства, монофизиты Сирии все больше пользовались сирийским, а египетские – коптским[416].

Эти церкви распространяли свое влияние за пределы воображаемых границ римского мира. Как Египет был духовным центром для христиан соседних африканских царств, так и Сирия обрела свои сферы влияния на Востоке. В Армении два собора в Довине (506 и 554) официально отвергли Халкидон, так что местная церковь влилась в широкую сеть монофизитов[417]. Богословские представления той эпохи не позволяли христианской Римской империи мириться с существованием независимых деноминаций, однако не все императоры прилагали жестокие меры для введения ортодоксии Халкидона. Положение монофизитов ухудшилось во время правления Юстина II, преемника Юстиниана. Это был глубоко тревожный человек, который все больше погружался в безумие: рассказывают, что он для облегчения своей тоски требовал, чтобы в его дворце непрерывно ревел во всю мощь орган. Но в ту пору, когда он еще не страдал так сильно, Юстин пытался найти окончательное решение проблемы монофизитов, используя для этого как ключевую фигуру константинопольского патриарха Иоанна Схоластика. Этот ученый муж мучительно искал такую формулировку, которая бы удовлетворила обе стороны, и довольно быстро, казалось бы, нашел гениальное решение, так что в 571 году ему в какой‑то степени удалось добиться их примирения и восстановления отношений. Но мирный период длился ровно один год, после чего монофизиты в очередной раз предали Халкидон проклятию[418].

По версии монофизитских источников Иоанн после этого сделался ужасным гонителем веры, так что его образ приобрел демонические черты.

 

Он издал жестокий указ, согласно которому надлежало закрыть все места, где собирались верующие [монофизиты], разрушить воздвигнутые там алтари, связать их священников и епископов и бросить их в темницу, а тех, кто там собирался, изгнать и рассеять, повелев им никогда больше туда не приходить[419].

 

Монофизитский историк Иоанн Эфесский оставил описание гонений, которым в те годы подверглись его единоверцы, когда епископов низлагали или заставляли покориться властям. Так, он описывает, как патриарх потребовал от Стефана, епископа Кипра, чтобы тот заявил о своей лояльности относительно Халкидона. Мы не знаем, насколько исторически достоверно описываемое событие – Иоанн не писал объективной истории, – но его рассказ позволяет понять, что каждая сторона думала о своих противниках. Стефану хотели насильно вложить в уста причастие, чтобы тем засвидетельствовать его лояльность. Патриарх послал к нему священников и стражников:

 

…велев им бить его дубинками, пока у того изо рта не пойдет кровь, если он не соглашается принимать причастие. Двенадцать палачей избивали епископа, пока тот не упал на землю; он ничего не говорил и был как мертвый. Но, увидев, что он неподвижен и, как им казалось, умирает, они принесли четыре ведра воды и вылили на него, так что через какое‑то время его душа к нему вернулась и он возвратился к жизни как бы из царства мертвых. И тогда силою они вынудили его принять причастие[420].

 

На этой стадии гонители перестали признавать рукоположение монофизитов, так что тем, чтобы оставаться в сане, необходимо было совершать повторное посвящение. Это было серьезной мерой, опасным каноническим новшеством, которое ставило под вопрос принцип апостольского преемства. Как бы глубоко они ни впали в богословские заблуждения – точнее, как бы далеко их взгляды ни отстояли от официальной линии, – монофизитские священники, несомненно, получили рукоположение от той же церкви и за их авторитетом стояла та же цепочка прославленных святых и епископов, что и за другими. Можно ли было отменить это положение вещей по указу имперской власти? И если да, то это означало бесповоротный разрыв между двумя сторонами. Протестующий епископ Стефан восклицал: «Увы, увы! Христианство разрушено! Постановления христианской церкви упразднены. Все правила и каноны церкви Божией унижены и попраны, их нарушают!»[421] Рукоположение Стефана было вполне каноничным, он служил епископом уже двадцать лет, а теперь он был «лишен священства среди верных» и должен был ожидать повторного посвящения в сан. В итоге патриарх отказался от подобных чрезвычайных мер, но они остались в памяти как горькая несправедливость.

Не все императоры прибегали к подобным – или хотя бы к более мягким – мерам, некоторые из них не хотели обращаться с другими христианами так, как принято обращаться с врагами церкви. Когда патриарх пытался продолжать политику гонений при новом императоре Тиберии II, он увидел, что его деятельность не вызывает симпатии. Если они христиане, сказал Тиберий, он бы не стал так с ними поступать. «Почему, – спросил он, – ты призываешь меня преследовать христиан, как если бы я был Диоклетианом или одним из языческих кесарей? Отправляйся в свою церковь и веди себя тихо и не смущай более мое спокойствие подобными вещами». Но Тиберий был исключением. С 560‑х годов и далее «истинно верные христиане» – которых их враги называли монофизитами – регулярно подвергались преследованиям и дискриминации[422].

 

Восток под угрозой

 

Прошло сто пятьдесят лет после Халкидона, и христианский мир, казалось, зашел в тупик. Монофизиты отдавали себе отчет в том, что они уже никогда не одержат победы в империи, но и ортодоксы понимали, что инакомыслящие христиане никуда не денутся – они продолжали существовать и не сдавались.

Религиозные разделения такого масштаба были крайне опасны для политики, поскольку инакомыслящие христиане населяли восточную часть империи, которая должна была сдерживать нашествие врагов. Рим уже давно соперничал с Персией. В 260 году персы взяли в плен императора Валериана, а потом из его останков сделали чучело, которое долго еще демонстрировали во дворце персидского царя как военный трофей. Войны продолжались и далее, иногда в них одерживал победы Рим, а иногда – Персия. Но напряженность между ними резко усилилась в VI веке, соответственно, выросли и ставки. Если раньше державы сражались просто за пограничные районы, такие, как Армения и Месопотамия, то теперь под вопросом оказалось само их существование. Это была великая битва за выживание. На протяжении VI и в начале VII века персы угрожали самой сердцевине Восточной империи – Сирии и Палестине, Малой Азии и даже Египту. Эти войны были окрашены религией, поскольку персы обосновывали свою агрессивную политику тем, что они должны распространять зороастризм, так что обе стороны сражались за славу Божию. После захвата города победители часто сознательно разрушали то, что связано с верой противника: то есть разоряли (соответственно) церкви или зороастрийские храмы огнепоклонников и убивали тех, кто в них находился. С политической и религиозной точки зрения это была смертельная схватка[423].

Отчаянные сражения шли в 502–505, 527–532 и 540–545 годах, а с 572 по 591‑й война вообще не прекращалась. В целом персы умело хранили свои позиции и их укрепляли. Это было передовое государство, применявшее лучшие тогдашние технологии, последние достижения инженерии и совершеннейшие осадные машины, кроме того, они поддерживали дисциплину и умело применяли стратегию, чего обычно не хватало войскам варваров на Западе. Предвосхищая войны средневековых рыцарей, персы широко использовали конницу со всадниками, cataphractarii , защищенными прочными доспехами[424].

Отдельные удачи персов вызывали настоящую панику у обитателей того, что осталось от Римской империи. В 540 году персы вторглись в Сирию, где они захватили и разграбили некоторые древнейшие христианские центры. Они полностью разрушили Антиохию, а затем увели из нее в плен десятки тысяч жителей. А всего за несколько лет до того этот город пережил крупное землетрясение. Хотя позже Юстиниан попытался восстановить Антиохию, этот город уже никогда не вернул себе былой славы. Разрушение традиционного сирийского центра Средиземноморья повлекло за собой то, что этот регион стал более податливым к экономическому и культурному влиянию Востока. Вследствие этого церковь Сирии стала ориентироваться на более суровых монофизитов, обитавших вдалеке от побережья[425].

В начале VII века казалось, что римский мир вскоре рухнет. Когда в 610 году на императорский трон восшел Ираклий, это была практически ситуация агонии империи. Персы теснили римлян на восточных границах. В это же время авары – варварское племя, родственное гуннам, – опустошали Балканы. В 614 году персы заняли Иерусалим, устроив там ужасающую резню: «злые персы, чьи сердца не знают жалости, разошлись по всему городу и быстро перебили всех его жителей». Они рубили мужчин, женщин и детей «как капусту».

 

Святые церкви горели, в других были до основания разрушены грандиозные алтари, святые кресты валялись на земле и их топтали ногами, животворные иконы были испачканы нечистотами. Затем они направили свой гнев на священников и диаконов: их резали в церквях, как немых животных[426].

 

Персы даже захватили самую почитаемую реликвию христианского мира – крест, на котором (как полагали) был распят Христос. Они опустошили Сирию и Малую Азию, дойдя на западе до самого Халкидона, и заняли Египет. И вот Константинополь оказался в осаде: вокруг города собрались десятки тысяч аваров, которых поддерживал персидский флот. Казалось, Персия уже вот‑вот сменит Римскую империю[427].

Если бы Ираклий не был гениальным полководцем, история Рима была бы завершена в тот самый момент. Однако императору удалось к концу 620‑х годов оттеснить полчища персов и восстановить власть Рима над большей частью территорий Ближнего Востока. Ираклий, несомненно, был величайшим вождем и полководцем во всей истории Римской империи. Но он, воплощая в себе римские добродетели, одновременно был предтечей средневековых крестоносцев, давших обет служить Матери Божьей[428].

Таким образом, это была эпоха, когда римской власти на Востоке и особенно христианам угрожала великая опасность. На фоне продолжительных войн и эпидемии христианский мир встретил наступление новой эры крайне ограниченных возможностей и невыносимых трудностей. Хотя Персия была побеждена, огромные территории на Востоке были экономически разорены и обезлюдели, так что сохранившиеся сообщества страдали от непосильного бремени налогов. И при этом большая часть населения Египта, Сирии, Палестины и Месопотамии была в той или иной мере недовольна империей, а иногда поднимала открытые восстания, что делало религиозные споры жизненно важным вопросом политики государства[429].

 

⇐ Предыдущая891011121314151617Следующая ⇒

Поделиться: